Леска

"Страх не унять, не убить по обрывкам слов...

Как, не упав, отпустить землю из-под ног?

Боль камнем вниз, каплей рек мимо берегов..."

(Drummatix, "Ма")

      Затихшие воды Южного моря были черны и безмолвны. Их обитатели прятались в глубинах, не смея подниматься на поверхность, дабы не потревожить своего измученного бога.       Он лежал в забытьи на поверхности воды, и та держала его, бережно качая на волнах. Черные длинные волосы плыли вокруг белоснежного лица, образуя ореол. Пряди исчезали в глубине, смешиваясь с чернильной тьмой, и невозможно было точно определить, где заканчиваются волосы и начинается темнота.       Черный Князь выглядел неживым, застывшим в странной измождённой красоте. Большие руки с длинными пальцами лежали на груди, как у покойника, в неподвижном лице — ни кровинки... Лишь бегущие к вискам золотые слёзы напоминали, что в этом безупречном теле ещё теплится огонёк души. Вода баюкала своего бедового хозяина, смывала золото с кожи, перебирала изодранные полы одежд, словно пытаясь починить их, собрать заново... Вода любила его, но не могла утешить, и потому лишь берегла тревожный сон, в который Хэ Сюань провалился, устав бушевать и вернувшись в почти человеческое обличье.       Во сне Владыка Черных Вод вернулся в Богучань, в тот самый день, когда освободился из острога на горе, пришёл домой и обнаружил запустение.       Он снова увидел ворота, рассохшиеся от непогоды, с выцветшей табличкой, которую давно никто не обновлял... Заросший бурьяном сад, покосившееся крыльцо и пустые окна... На тот момент Хэ Сюань уже знал, что произошло, но надежда в его сердце ещё тлела. Вдруг ошибка, вдруг солгали? Вдруг что-то всё же осталось... Но, конечно, поверить не мог, ведь в глубине души помнил, что всё это уже было.       Сейчас он откроет дверь, и одна из петель отвалится. Он поймет, что отец никогда бы такого не допустил, и правда обрушится на него, как цунами, пройдёт насквозь, оставив лишь горькую соль одиночества...       Но внезапно дверь отворилась без скрипа, и Хэ Сюань очутился в белой, заснеженной пустоте, что слепила глаза. Он уже видел это место однажды — сразу после того, как собственное живое тело отказалось служить ему, измученное непокорным духом. Но на этот раз в пустоте он был не один.       При взгляде на эту женщину, немолодую, уже начавшую седеть, но всё ещё очень красивую, становилось понятно, от кого её сын унаследовал горделивую осанку. Даже простой наряд, удобный для работы по дому, не мог скрыть прямой спины и изящного разворота плеч, лишь немного поблекших от возраста и тяжёлой работы. Сердце Хэ Сюаня сжалось, он вспомнил, как мечтал заработать для своей семьи столько денег, чтобы маме никогда больше не пришлось гнуть спину... Глупые, наивные мечты, приведшие его в острог.       — Сынок! — Искренняя улыбка изгнала следы возраста и пережитых горестей с красивого лица, женщина снова казалась совсем молодой. Она простёрла руки навстречу Хэ Сюаню — тот, весь дрожа, бросился в объятия, легко поднял и закружил маму, которая выглядела совсем хрупкой по сравнению со своим высоченным отпрыском.       — Родной, — прошептала она, и из глаз его потекли слёзы — всё ещё золотые, напоминающие, что он уже не человек, и всё это неправда.       — Мне так плохо, мам, — прошептал Черновод, уткнувшись лицом в её плечо. Нежные руки гладили его по волосам — совсем как в детстве. — Я, кажется, натворил дел...       — Каких дел, солнышко? — прозвучал родной голос, и у Хэ Сюаня нутро свело от тоски. — Разве любовь — это что-то стыдное?       Он вспомнил, как сам говорил Ветру нечто похожее, и горько усмехнулся.       — Я не могу любить его, мне ведь нужно отомстить...       — Цинсюаню не за что мстить, ты сам знаешь, — мама говорила терпеливо и деликатно, будто с малышом.       — Его брат... Я не могу это так оставить. Не могу забыть, что произошло с вами по его вине!— Голос демона сорвался. — Но, если кто-то узнает, накажут их обоих... Мы не должны были сближаться... Но... С ним так тепло!       Черновод ожидал вопроса о том, зачем он, в таком случае, отверг жертву Ши Уду, но его не последовало.       — Знаю, родной, — вместо этого вздохнула мать. — Прими это тепло. Не отталкивай Цинсюаня, не наказывай себя. Вы оба не заслужили боли.       — Разве я могу просто жить и любить после того, что случилось с вами? Разве это не будет предательством? — Эта мысль разъедала сердце демона, будто кислота, с того самого момента, как в нём поселился первый проблеск чувств к богу ветра.       — Ни твои, ни его страдания не вернут нас к жизни и ничем нам не помогут, А-Сюань. Так зачем ты продолжаешь?— Печаль в маминых словах прошла сквозь душу демона ледяным мечом, и ему пришлось вновь напомнить себе, что это не взаправду.       — Но ведь ты сейчас просто снишься мне... Ты лишь образ из моей головы, воспоминание... И говоришь то, что я хочу слышать, — цепляясь за родные руки, прошептал он. Настоящая или нет, он безумно скучал по ней даже спустя сотни лет.       — Может, и так, сынок. Но ведь ты знаешь меня. И знаешь, что я предпочла бы страдать сама, но никогда не пожелала бы горя своим детям. И отец тоже. Я всю жизнь любила его за то, что счастье родных для него важнее чести... — На мгновение облик матери поблек и стал полупрозрачным, но Хэ Сюань удержал её, не позволив раствориться.       — Понимаешь, мам... Эта ненависть к семье Ши была единственным смыслом моего существования, тем, на чём я стоял сотни лет... Почвой у меня под ногами! Если я отпущу её, за что буду держаться? Я ведь упаду...       — Нет, дорогой. Ты полетишь. Он уже показал тебе, что это возможно.       Черноволосый мужчина задохнулся от воспоминаний. Каким прекрасным показался ему юный бог, парящий в воздухе, неподвластный притяжению... Сама свобода, живой свет... Воплощённая мечта о жизни без скорбей, о доме, о любви и смехе... Счастье, от которого слепит глаза и разрывается сердце, показавшееся вдруг таким достижимым, таким возможным... Просто протянуть руку — и всё сбудется.       — Он любит даже не меня, а лишь мою личину... Он покинет меня, если узнает правду! Я не достоин... — озвучил демон ещё один свой страх. В своём нынешнем виде он совсем не чувствовал, что заслуживает любви столь светлого существа. Он даже матери-то на глаза не хотел бы показываться в таком состоянии.       — Так ли это, солнышко? — Женщина немного отстранилась и испытующе заглянула в золотые глаза. — Зачем ты решаешь за него? Он сделал свой выбор и полюбил тебя — ему лучше знать, кто достоин его чувств. Разве ты для него не настоящий?       Владыка Чёрных Вод помолчал, погрузившись в себя в поисках ответа, а потом произнёс:       — Я с ним такой, как с вами. Каким был с самыми близкими, когда ещё дышал. Каким меня знала ты. Я... Мне так нравится быть его Мин-сюном, мам! — Он снова спрятал лицо на плече женщины, и та крепко обняла своего несчастного сына. По его щекам вновь потекло золото. — Моё счастье отдали Цинсюаю, и я уже не хочу забирать обратно... Его не хватит на всех!       — На всех и не нужно, сынок. А вам двоим хватит с лихвой. Оно сам ложится к тебе в руки — только удержи. Ты и так много уже потерял... Однажды ты всё ему расскажешь и обязательно найдёшь способ наказать Уду, не ранив ни Цинсюаня, ни самого себя, а пока... Не потеряй его. Он ведь тебе нужен, правда?       — Очень нужен, мам. Невыносимо, — сокрушенно признался Черновод. С каждым маминым словом на душе его становилось всё легче, тьма внутри расступалась.       — Тогда отпускай, родной. Ты не упадешь. Отпускай свою боль и лети с ним! — Она вновь тепло и ласково улыбнулась сыну. — У вас всё обязательно получится. Твоё предсмертное желание, наконец, сможет исполниться.       — Я ещё немного постою тут, с тобой, можно? Совсем недолго, — робко попросил Хэ Сюань, и в облике его мелькнула пронзительная, беззащитная юность — почти исчезнувшее напоминание, что умер он совсем молодым, хотя горе и заставило его повзрослеть прежде срока.       — Я всегда рядом, мой хороший. Мы все остались в твоём сердце, никто никуда не ушёл... Но твоё место теперь там, в мире живых! — Женщина крепко обняла сына, еле сдерживая слёзы. — Возвращайся к нему... Он ждёт. Не опоздай вновь.       Хоть Хэ Сюань и сознавал, что говорит лишь с образом, порождённым собственной памятью, он не мог противиться правоте этих слов. Он знал, что легко не будет, что рано или поздно со всем этим придётся что-то решать, знал, что не сможет забыть боль — источник своей силы, но... Был не в силах больше игнорировать то, что корнями проросло в его сердце. Он должен стать смелым — Цинсюань уже показал ему, как это делается. Преодолеть страх, который тянет на дно, принять протянутую руку и отпустить землю из-под ног... Стать тем, кем его видит любимый бог. Тем, кем так хочется стать. Собой.       Черновод открыл глаза, и в этот миг в повисших над Южным морем тяжёлых тучах появился первый за много дней проблеск неба...