Леска

"Я смотрю в голубые глаза,

Нервно касаюсь кудрей из золота...

Мне нельзя теперь так сказать,

Но сердце моё тобою измотано."

(Лампабикт, "Ирония")

      — Мин-сюн... Я... — заливаясь краской, проговорил Цинсюань, завёрнутый в простыню с ложа. Его чжунъи пришла в полную негодность, а надевать верхние одежды на голое тело не хотелось. Конечно, запасной комплект белья валялся где-то среди вещей, но искать настроения не было, так что юный бог заглянул в жилую комнату и накинул на себя, что попалось под руку. К тому же, он втайне надеялся на продолжение — если новое белье постигнет участь прежнего, у Цинсюаня возникнут проблемы.       Душа радостно трепетала — он не мог поверить, что не спит. Даже пару раз себя ущипнул — вышло больно, но прекрасное наваждение не рассеялось. Мин-сюн так открыто и жарко выразил свои чувства — казалось, ему это было нужно даже больше, чем самому Цинсюаню. У бога в голове не укладывалось: неужели всё взаимно? Неужели они теперь пара? От этой мысли хотелось восторженно верещать и размахивать руками, но парень себе запретил — слишком нелепо. Он, хотя и не помнил себя от радости, чувствовал некоторую неловкость — бог ветра понятия не имел, как положено вести себя после такого. Своего опыта не имелось, а книги, что доводилось читать, уделяли подобным моментам прискорбно мало внимания.       Небожитель вернулся на террасу с ванной и умолк на полуслове, вдруг наткнувшись на тяжёлый взгляд. В золотых глазах горела скорбь. Цинсюань потерялся, не понимая, что это значит, и вдруг заметил, что Мин И успел частично одеться, наспех отряхнув наряд от муки. Сердце упало.       "Неужели он... Неужели..."       — Это была ошибка, — давясь каждым слогом, произнёс черноволосый бог и с неправдоподобным усердием принялся приводить в порядок ханьфу.       — Нет... Нет! — не веря своим ушам, замотал головой Повелитель Ветров. Мир рушился у него на глазах.       — Мы... Мы друзья, и не должны...       "Что значит "друзья"? Как это "не должны"? Мы уже всё сделали!"       В душе Цинсюаня вдруг проснулся гнев. Странная, нетипичная для него эмоция, обычно скрываемая и подавляемая, она вдруг вспыхнула внутри лесным пожаром. Он не понимал, как после всего случившегося можно пойти напопятную.       — Мы уже не друзья, Мин-сюн, — веско произнёс он, и Владыка Земли осёкся, словно получил оплеуху. — Друзья такого не делают, они не целуют друг друга так! — Юноша спустил с плеч ткань, показав укусы, что покрывали нежную кожу, следы пальцев на руках и рёбрах — откровенные знаки страсти. — Смотри же... Здесь... И здесь... Разве это не гораздо больше, чем просто дружеские чувства?       Владыка Земли лишь сжал пальцы в кулак, глядя себе под ноги. Цинсюань не понимал, хотя и пытался. Он видел, как сильно бог земли желает его — и больше не мог обманываться насчёт невзаимности своего влечения.       "Но почему он отказывается? Почему не заходит дальше? Не может же он думать, что я не хочу этого?"       Душа Повелителя Ветров рвалась на части, он пытался взять под контроль свои эмоции — не получалось. Слишком сильно, слишком долго всё это бушевало в нём. Порывы ветра метались по комнате, и пути назад уже не было. Он осознал, что больше ни единого мига не сможет этого выносить.       — Я не хочу больше делать вид, будто между нами ничего нет, Мин-сюн, — решившись, проговорил юноша. Лицо его пылало, руки дрожали. — Я... С первой нашей встречи я только о тебе и думаю! Думаю совсем не по-дружески... Я хочу быть с тобой — во всех смыслах, и духовно, и физически! — Слова рвались из самого сердца. Бог ветра схватил большую ладонь и прижал к своей груди. — Во мне правда огонь, и он правда горит, Мин-сюн! Я больше так не могу!       Боль в золотых глазах обожгла Цинсюаня раскаленной лавой. Рука, прижатая к груди, дрожала и была так странно, так страшно холодна... Владыка Земли не отвечал ни слова.       "Почему ему больно? Разве я говорю что-то плохое?.."       — Я не понимаю, что с тобой происходит... Я вижу, что тебя тоже влечёт ко мне, но... Ты то целуешь меня, то отталкиваешь... Ты не можешь быть со мной, да? Что-то мешает этому? Скажи мне — мы с тобой попробуем как-то решить... — Разум метался, пытаясь найти какое-то оправдание поведению бога земли.       "Помоги же мне... Скажи что-нибудь... Успокой меня... — мысленно умолял Цинсюань, пытаясь найти хоть каплю сочувствия на любимом лице. — Скажи, что я дурень, что всё не так понял... Хоть что-нибудь, Мин-сюн..."       — Нечего здесь решать, — горько прошептал Мин И, отнимая руку, и его гордые плечи опустились, будто на них легла вся тяжесть трёх миров.       Гнев исчез так же быстро, как и вспыхнул, оставив после себя пепелище. На душе стало пусто, Цинсюаня объяло нехорошее спокойствие, что бывает, когда совсем измотан и не в силах больше чувствовать. Боль загнала его в угол, как зверя, ослепила и оглушила, заставив потерять способность к сопереживанию.       Он тяжело и глубоко вздохнул. Быть может, впервые в жизни Повелитель Ветров самостоятельно принял очень трудное решение. Не пытаться сохранить статус кво. Не искать ему оправданий. Принять всё, как есть. Даже если не нужен ему. Даже если больно.       "Не нужен... Не нужен... Больно..." — стучало в висках.       Больше не беречь его. Спасаться самому.       — Я люблю тебя, Мин-сюн, — голос почти не дрожал, юноша сомкнул веки, чтобы ничто не могло заставить его передумать. — Я хочу, чтобы ты это знал. Делай с этим, что хочешь, но как раньше уже не будет. Если я нужен тебе — бери. Бери прямо сейчас, я твой. Если нет... Уходи и дай мне переболеть этим.       Цинсюань так и стоял, закрыв глаза, в ожидании реакции. В тишине слышался лишь шум воды, бегущей в ванну из родника. Бог молился про себя, чтобы ответом стали ласковые руки, поцелуй, объятия...       Резкий звук хлопнувшей двери разбил его сердце вдребезги.       Оставшийся в одиночестве юный небожитель тяжело осел на пол и дал волю слезам.       За окном обезумевшей плакальщицей завыла буря...       Хэ Сюань мчался прочь от гостиницы. Он нуждался в море.       Талисман за талисманом, не считаясь с затратами энергии. Они перебрасывали не больше, чем на десяток ли, но и это годилось.       Демон не смотрел вокруг, ориентируясь лишь на ощущения — он всегда знал, в какой стороне вода. Картины сменялись и смазывались... Лес, утопающий в сумерках... Окраина нищего посёлка... Луг в светлячках, оглушивший медовым запахом... Яблоневый сад — мимолётно выхваченная ухом трель соловья и аромат упавших плодов... Чем ближе к воде, тем холоднее. Чем ближе к морю, тем погода хуже — стихия уже начинала волноваться вслед за хозяином...       Обезумевший от боли и стыда, он так и не заметил, что не надел обуви. Он остановил свое сердце и перестал дышать, но не полегчало, потому что болело не тело. Утрата горше смерти, беда страшнее горы Тунлу, вырванный наживую кусок...       Дальше — только падение. Впереди — только холод. Хэ Сюань знал, что не заслужил даже той частички тепла, что успел украсть, и потому убегал ночным вором, унося ее в сердце. А та таяла, умаляясь с каждым шагом.       Демон стремился к морю, чуял по запаху. Темнота сгущалась вокруг с каждым перемещением — было ли это влиянием выплесков темной ци или просто наступила ночь?       Сознание Хэ Сюаня погружалось в хаос, он не мог найти опоры ни в себе, ни в окружающей действительности.       "Если тебе нужно держаться за что-то — держись за меня!"       Невозможно держаться за воздух.       "Я люблю тебя, Мин-сюн..."       Но у него — мёртвой, лживой твари — нет права принять эту любовь.       "У меня было ощущение, что ты не хочешь причинить мне вред"       "Ошибка..."       "Когда вернёмся на небеса, узнаем, какой мёд твой любимый..."       "Уже не узнаем..."       Какие-то совместные планы, надежды, мечты... Всего этого не будет. Всё это — уже никогда...       В голове звучал собственный изначальный — отвратительный — план:       "Взять силой на глазах у старшего брата, а потом убить."       "Я лучше умру, чем позволю невинному человеку пострадать вместо себя!"       "Взять силой..."       "Это так несправедливо, что мне почти физически больно от этого!"       "...На глазах старшего брата..."       "Мало ли, что демон — изначально-то он был человеком!"       "...А потом убить..."       "А Цинсюань нас всё время смешила..."       "...А потом убить..."       "Пузырьки, Мин-сюн!"       Хэ Сюань смотрел на свои руки, и ему казалось, что они залиты кровью. Стыд, вина, ненависть к себе... Многотонный вал боли обрушился на него, грозя раздавить слабую телесную оболочку.       Море выло в унисон своему владыке, встретив его холодными брызгами. Израненные ноги обожгло солью.       "Тебе же больно!"       Шаг за шагом, в черную воду, теряя рассудок, находу сбрасывая человеческий облик...       И человеческий голос, смешавшись с ревом шторма, превратился в рык чудовища...