Леска

      Ши Цинсюаня разбудило яркое летнее солнце, светившее прямо в лицо. Небожитель поморщился, повернулся на бок, приоткрыл один глаз и увидел обои с лотосами.       "Я в своей комнате", — сонно подумал он, а потом резко сел на постели, ибо на него вдруг лавиной обрушились воспоминания о прошлой ночи. Жар, золото, поцелуи... Из-за проклятого дурмана всё помнилось смутно и нереально, фрагментами, половина из которых, казалось, относилась к совершенно другим событиям. Цинсюань не мог понять, что происходило на самом деле, где, а самое главное — с кем.       Вздрогнув от пронзившей разум догадки, бог поднёс к глазам прядь собственных волос. Цвет их оказался обычным — тёмным с густым ореховым подтоном. Вопросов стало ещё больше. Волосы не поседели, потому что он провёл ночь не с Речным Царём? Или потому, что Царь, хотя и пожелал его, всё же не стал назначать чужака Избранником? Или из-за того, что Царь так и не взял его в обычном смысле этого слова, ограничившись ласками? И, хотя наиболее вероятным Повелитель Ветров полагал первый вариант, из-за последнего предположения залился краской. Ему не верилось, что он дошёл до такого. Творил настолько откровенные вещи, вёл себя разнузданно... Однако почему-то раскаяния Цинсюань не испытывал и жалел не о своей распущенности, а о совсем иных вещах. Например, о том, что был пьян и не смог наслаждаться целостной картиной происшедшего.       "Если бы знал, что вода подействует — нипочём бы не стал пить! — размышлял юный бог. — Вот бы ощутить всё это без дурмана..."       А ещё, в самой глубине души он сожалел, что не зашёл ещё дальше, но в этом не признался бы даже себе самому.       Небожитель пребывал в замешательстве. Он не представлял, что скажет Мин-сюну, когда выйдет из комнаты.       — Мм, — еле слышно донеслось из угла, и Цинсюань вздрогнул, обнаружив, что всё это время находился в спальне не один.       Мин И, судя по всему, уснул одетым прямо в кресле. Аккуратная причёска сбилась, черные волосы переливались через подлокотник — бог ветра сглотнул, невольно вспомнив статую Речного Царя. Пытаясь во сне избавиться от бьющего в лицо света, Владыка Земли отвернулся от окна — лучи солнца гладили лишь соблазнительный изгиб шеи, уголок губ с поблескивающей серёжкой да чуть заострённое ухо, в котором переливалась подаренная Цинсюанем золотая капля. Волнующее зрелище воскресило в памяти юноши, как накануне он неумело скользил языком по этой дивной шее вдоль рельефной мышцы, и как от этого закипала кровь... Богу хотелось влезть к спящему Мин-сюну на колени и разбудить поцелуями.       "После того, что случилось прошлой ночью, я же могу так поступить? Мы ведь были настолько близки..." — рассуждал Цинсюань, покрываясь приятными мурашками от воспоминаний. Знай он наверняка, что провел праздничную ночь с Мин-сюном, именно так бы и сделал, но... Он не знал. В вечернем сумраке бог ветра свято верил, что его целует Мин И, но под утренним солнцем уверенность начала подтаивать, как карамель на жаре.       Еще одно озарение подняло Повелителя Ветров с постели. Он тихонько подошёл к другу и пригляделся к шее повнимательнее. Сердце упало — синяка не было. А ведь именно в это место он целовал любовника прошлой ночью.       "Так, тихо, успокойся! — мысленно сказал сам себе непутёвый бог. — Может, он вылечился с помощью божественных сил? Или следа просто не осталось — не у всех такая чувствительная кожа, как у тебя!"       "Стоп, а у меня есть синяки? Ведь должны быть!" — вдруг осенило Цинсюаня. Он принялся осматривать свои запястья и предплечья, которым ночью достался не один крепкий поцелуй, не обнаружил решительно ничего и опечалился.       "Неужели ци всё вылечила? Или... Ведь не может быть, чтобы мне это приснилось?" — Повелителю Ветров сделалось не по себе. Он в который раз проклял золотую воду и своё легкомыслие — меньше всего на свете он хотел бы допиться до такого состояния, чтобы не суметь определить наверняка, была ли у него накануне близость. Да ещё и первая близость в жизни.       "Может, где-то ещё следы остались?" — в отчаянии бог принялся осматривать своё тело и понял, что на нём вовсе не церемониальный наряд, а самое обычное бельё — но хотя бы собственное и совершенно свежее.       Распахнув чжунъи, Цинсюань взглянул на своё тело. Ни следа. Ни на животе, ни на груди — а ведь досталось им изрядно... Бог отчётливо помнил момент, когда любовник прикусил кожу над гребнем подвздошной кости — от этого не могло не остаться отпечатка. Но не осталось. Небожителю сделалось дурно.       Последняя отчаянная надежда заставила его приподнять штаны, чтобы осмотреть щиколотку, но руки дрожали, ткань зацепилась за браслет, и проклятый бубенчик зазвенел как-то особенно пронзительно и громко в тишине комнаты...       Мин И вздрогнул и проснулся, воззрившись на товарища с недоумением. Цинсюань не мог знать, какие сладкие мечты разбудил в полусонном сознании Черновода этот звон, и потому чувствовал себя глупо, ведь друг увидел его стоящим посреди комнаты в распахнутом белье и дергающим себя за штанину.       — Мин-сюн... Я... — Несчастный бог ветра не мог сходу придумать объяснения своей странной деятельности.       Но этого, кажется, не требовалось. Владыка Земли красиво потянулся, разминая мышцы — у Цинсюаня от этого зрелища сердце перевернулось в груди — зевнул, прикрыв рот крупной ладонью, оглядел спутника с ног до головы и ласково спросил:       — Очухался?       Взгляд полуприкрытых золотых глаз жёг огнём, однако Повелитель Ветров смутно ощущал, что Мин И что-то гнетёт.       — Я... Что случилось, Мин-сюн? — неожиданно для себя выдал Цинсюань.       — Ты о том, как нахлебался вчера золотой воды, рухнул в реку и стал тонуть? — Владыка Земли приподнял бровь. — Или о том, как я тебя выловил за ногу и принёс домой?       — Принёс... — зачарованно прошептал бог ветра. Сердце пустилось в галоп.       "Неужели... Неужели всё-таки с ним..?" — металась в голове мысль, не смея обратиться в надежду.       — Или о том, как мы с тётушкой насилу тебя переодели и уложили спать? — продолжил Мин И.       — Ч-что? Я просто спал здесь? Всю ночь? — пролепетал Повелитель Ветров, бледнея.       — Ну, за всю ночь не поручусь, — усмехнулся золотоглазый небожитель. — Я был у себя. Но под утро выходил за водой, заглянул узнать, как ты... Ты беспокоился во сне, я решил посидеть с тобой немного — вот и сморило...       У Цинсюаня всё внутри оборвалось. Он чувствовал, что друг что-то недоговаривает, но это мало что меняло.       "Видимо, мне всё же привиделось, — обречённо подумал юноша. — А если нет, то ещё хуже — ему настолько не понравилось, что он решил сделать вид, будто ничего не было. Хотя... Мин-сюн бы не стал... Думаю, всё намного проще: я вёл себя непотребно в пьяном виде, но Мин-сюн не хочет поставить меня в неловкое положение рассказами об этом..."       — А Избранник? — спохватившись, попытался спросить небожитель, но горло перехватило, и вышел лишь невнятный писк.       Золотые глаза взглянули на парня испытующе.       — Речной Царь выбрал нового фаворита из местных парней, один из них поседел, — слова прозвучали сухо и тяжеловесно. — Царь тебе не сказал? Ты разве не за этим в реку полез — с ним беседовать? — Мин И подозрительно прищурился. — Или я зря вмешался — всё было под контролем? Тетушка Мо сказала, этот речной мудила однажды утопил кого-то, кто набивался в избранники с неискренними намерениями, поэтому я немного занервничал, когда ты ушел под воду...       Цинсюань вспыхнул. Прошлой ночью он убедился, что дух реки — не его брат. Если бы это оказался Уду, то бог ветра очнулся бы в Небесной столице, запертый в своих покоях и осыпаемый руганью — и хорошо, если не пинками. Цель была достигнута, но вот что делать с этой информацией, Повелитель Ветров решить не мог. Одно знал точно — он не хочет показываться на глаза жителям Богучань. Вряд ли они все будут столь же деликатны, как Мин-сюн.       — Дда... — с дурацкой улыбкой протянул бог ветра. Ему было стыдно перед всеми сразу: перед горожанами за свои пьяные пляски, перед Царём за напрасное вмешательство в его дела, перед Уду за подозрения, перед Мин-сюном за грязные фантазии... — Мы говорили, я удостоверился, что опасности нет... Думаю, мы можем поступить теперь, как ты предлагал. Оставим местных с их обычаями, доложим на небесах, что здесь ничего дурного не происходит, а императору дадим знамение — пусть получше подбирает персонал, и будет ему счастье.       На лице Владыки Земли отразилось облегчение, но лишь на краткий миг — словно рябь прошла по поверхности воды, тут же сменившись прохладным спокойствием.       — Полагаю, мы должны сообщить местным властям, что императорский сыщик завершил расследование и убедился, что за жителями поселка нет греха? — деловито поинтересовался он, распуская тяжёлые черные волосы и собирая вновь в более аккуратную причёску.       Цинсюань представил, с каким лицом явится к старосте после вчерашнего, и нервно передёрнул плечами. Ведь она стояла у самой воды и всё видела...       — Мин-сюн, я... Не очень хорошо себя чувствую, — краснея, произнёс юноша. — Тебя не слишком затруднит самому поговорить с госпожой Чэнь? А я дома подожду — потом вместе вернёмся на небеса...       Черноволосый бог улыбнулся с непривычной теплотой:       — Конечно. Я сделаю двойника, он всё уладит. А мы — в Небесную столицу. Хорошо?       — Да, — страдая, прошептал Повелитель Ветров. Он чувствовал себя недостойным такой заботы. — Мин-сюн, я... Я ведь сделал что-то плохое, когда был пьян?       Владыка Земли беззлобно усмехнулся:       — Ничего такого, из-за чего я стал бы хуже к тебе относиться. Не забивай голову. Не думаю, что в трёх мирах найдется много людей, ни разу в жизни не напивавшихся пьяными.       Звучало вполне искренне, и на душе у Повелителя Ветров стало немного полегче. Он наблюдал, как друг грациозно поднялся с кресла и отправился к двери.       — Помогу тётушке Мо с завтраком, — произнёс Мин И, полуобернувшись на пороге, и Цинсюаню до смерти захотелось бежать за ним, хватать, целовать... — Выходи к столу, как будешь готов.       ...Едва успев захлопнуть за собой дверь, Хэ Сюань прижался к косяку. Ему пришлось остановить себе сердце, потому что казалось — оно разорвётся. Он не ожидал, что это окажется настолько больно: стирать с прекрасной кожи следы своих поцелуев, лгать ему, видеть, как он стыдится, сомневается, не верит себе — себе, но всё равно не своему Мин-сюну, который врёт ему буквально на каждом шагу... Хотелось немедленно вернуться в комнату и сказать: это было, было в реальности, и это было прекрасно. Поцеловать вновь, освежить в памяти вкус божественных губ... Но он не мог.       То, что из-за него произошло с Лун Цзином, не должно повториться. Черновод корил себя за легкомыслие: подпустил, позволил привязаться, зная, что у них не может быть никакого общего будущего — не только потому, что простой смертный не пара Непревзойденному и не способен выжить в том аду мертвой воды, которым правит Хэ Сюань... Потому что любить можно лишь равного. Только в совсем глупых сказках существо, прожившее сотни лет и повидавшее полмира, может испытывать истинные чувства к тому, кто не прожил двадцати и не выходил за околицу своей деревни. Влечение, недолгий интерес, желание потешить самолюбие... Но не любовь — в такое Владыка Черных Вод не верил. Не верил — но всё равно допустил эту связь, которая стоила жизни ни в чём не повинному юноше.       И с Цинсюанем у него тоже нет будущего, хоть и по иной причине. Поэтому нужно молчать, держать лицо и любой ценой сделать так, чтобы совершённая Черноводом прекрасная ошибка причинила Повелителю Ветров как можно меньший ущерб.       ...И чтобы тот ни в коем случае не заметил мурашек, что томной волной прокатываются по телу "Мин-сюна" всякий раз, как он слышит звон браслета...