Rewrite the stars

Почему-то у Виктории дрожат руки, пока она спускается по широкой лестнице на палубу с рестораном. За её спиной отсчитывают время огромные часы, бешено колотится в такт с секундной стрелкой и её сердце. Виктория знает: ей здесь не место, не место, не место, но Дамиано уже внизу, ждет её, и поэтому она спускается. Пытается спускаться элегантно и не наступить на собственный подол. Пытается улыбаться, хотя скулы сводит от этих женщин, в которых нет ничего настоящего и искреннего, и от мужчин, которые женятся на титулах и внешности, а сердце оставляют за бортом. Даже музыка, играющая здесь, среди богачей, не способна сделать их более человечными, хотя от изящного и легкого звучания скрипки у Виктории теплеет на душе. Не далее, как минут пятнадцать назад, Молли Браун, улыбаясь, рассказала ей, что размер платьев у её дочки был точно такой же, как у Виктории, а, глядя на себя в зеркало, Вик думала, что Томас бы умер со смеху, если бы увидел её такой. — Сияешь, как новенький цент, — Молли поправила выбившийся из прически локон. Даже чёлка, вечно лезшая на глаза, выглядела в её образе гармонично теперь. Можно на мгновение, прямо сейчас, подумать, будто она — часть этого общества. Длится это недолго. Дамиано разговаривает с какой-то женщиной в элегантном платье, его невеста стоит рядом, такая воздушная и красивая, что Виктория моментально чувствует себя коровой. Самозванкой. Кем угодно. Ей хочется развернуться и умчаться наверх, расталкивая спускающихся вниз дам и господ, но себя она сдерживает. Не хватало ещё показать свою слабость перед этими напыщенными индюками! Невесту Дамиано подхватывает под руку пожилой мужчина — вероятно, её отец, что-то схожее есть в их тонких чертах лиц. Виктория то ли не слышала, то ли ничерта не запомнила, как её зовут. Да и плевать. Она покашливает, чтобы обратить на себя внимание. Раз уж пришла — придётся играть роль до конца, зря, что ли, её Молли наряжала, как куклу, и красила? Помада на губах до сих пор ощущалась чем-то липким и чужеродным. Дамиано поворачивается. Его тёмные, четко очерченные брови чуть взлетают; он оглядывает Викторию с ног до головы, медленно, словно лаская её тело взглядом, но это ей, уж конечно, кажется. Дамиано прекрасно знает, кто она такая, и любоваться бы ей не стал. Виктория не успевает отдернуть руку — он берет её ладонь и мягко целует обтянутое перчаткой запястье. У неё глаза едва ли не лезут на лоб. Что-то подобное Виктория видела в синематографе, но никогда не думала, что хоть когда-нибудь и кто-нибудь с ней это проделает. — Я такое уже видела, — шепчет она едва слышно и тут же ругает себя за это. Нет здесь никакого волшебного мгновения, чтобы всё разрушить! Дамиано смеется и подает ей согнутую в локте руку. Тихо рассказывает что-то про всех этих напыщенных аристократов, до которых Виктории нет никакого дела. Она смотрит на его профиль, на каштановые, убранные за уши волосы, на жилку, бьющуюся на смуглой шее, и ей кажется, что она падает, падает куда-то в бездну собственных чувств, которая глубже и темнее даже, чем плещущийся за бортом океан. Чья-то беременная жена, пытающаяся прикрыть живот накидкой. Чья-то любовница, плывущая на гигантском корабле в Америку, пока жена какого-то там важного господина осталась дома с детьми. Виктории плевать на этих людей, они кажутся ей какими-то ненастоящими, восковыми, будто куклы. Их губы двигаются, они моргают и передвигаются, но лишь имитируют жизнь. Даже потрясающе красивая невеста Дамиано — и та всего лишь имитация жизни, вся, от макушки убранных в высокую прическу темных волос до подола светлого платья, выгодно подчеркивающего тонкую талию и большую грудь. У Виктории такого богатства уж точно нет. — А что, примете на буксир ещё одну леди? — широко ухмыляется невесть откуда появившаяся Молли Браун. — Разумеется, — Дамиано так же широко улыбается в ответ, и эта его улыбка Виктории чудится искренней. Её, кажется, принимают за какую-то из богатых американских наследниц-нуворишей, new money и прочее, о чем тихо рассказывает ей Дамиано. Сам он, как Виктория уже поняла, ровно наоборот — из именитых, но обедневших аристократов с итальянскими корнями. Причина его женитьбы на той девушке вспыхивает ярко, как прозрение. Деньги. Всегда чертовы деньги. Виктория старается отвлечься, глядя на целую эскадрилью вилок и ножей, лежащих у её тарелки. — Это что, всё мне? Дамиано ободряюще улыбается ей с мужской части стола. Сидящая рядом Молли тихо шепчет: — Начинай с краю и двигайся дальше к тарелке. Невеста Дамиано растягивает губы в настолько сладкой улыбке, что Викторию начинает мутить. — Мисс Виктория поднялась к нам из третьего класса. Она вчера оказала немалую услугу моему жениху. Говорят, нынче каюты в третьем классе не так уж и плохи? Виктория чувствует на себе множество взглядов: любопытствующих, по большей части. Неприязненных иногда. Она сглатывает и отвечает с такой же ядовито-сладкой ухмылочкой: — Всё вполне приемлемо. Мышей и крыс почти нет. Кого-то передергивает. Усмешка сползает с губ его невесты, словно и не было её там. Дамиано смеется, и все тут же расслабляются, будто Виктория просто пошутила. Только вот она не шутила. Все эти люди в душе не представляли, каково ей живется на самом деле. Каково другим, не похожим на них, живется на самом деле. Её руки, наконец-то освобожденные из перчаток, невольно сжимаются в кулачки. Молли кладет на её запястье свою пухлую ладонь. — Не давай им повода, дочка. И Виктория не дает. С кротостью, от которой саму тошнит, принимает комментарий Джорджии — да, она всё-таки расслышала её имя, — о том, что, разумеется, она не имеет в виду ничего дурного, но их с Дамиано взгляды на искусство слишком разные, и она вряд ли сможет судить о прекрасии таланта Вик. Жует какой-то странный салат, которым никто бы никогда не наелся, будь он нормальным человеком, но ей кажется, что в этом чертовом высшем обществе люди вообще хотят казаться, а не быть. Слушает рассказы о корабле. — Где же вы живете? — подает голос мать Дамиано. У неё на лице застывает такое же брезгливое выражение, как у его невесты. Словно вместо Виктории с ними за столом сидел огромный таракан. — Сейчас мой адрес — корабль «Титаник», — Виктория смотрит на полный бокал шампанского, стоящий у её тарелки. Сердце бьется так отчаянно, что вот-вот выпрыгнет из груди. Хочется высказаться, выплеснуть всё, что кипит у неё на душе, но подвести Молли и Дамиано нельзя, и она подбирает слова. — После я отправлюсь ещё куда-нибудь. — И неужели вы находите такой бродячий образ жизни привлекательным? Виктория видит, как разгневанно темнеют и без того тёмные глаза Дамиано, превращаются в бездну. Он явно собирается защитить её от нападок, но ведь она и сама может за себя постоять! И Виктория задирает подбородок. — Да, мэм, нахожу. Всё, что у меня есть, всегда при мне: воздух, чтобы дышать, и папка с листами бумаги. Всё остальное — лишь ширма, которой любят прикрываться люди. Я не хочу знать, что меня ждет, с кем я встречусь и куда занесёт меня судьба. Вчера мы с моим лучшим другом зарабатывали пением итальянских народных песен на площади, а сегодня я сижу здесь, в самом высшем обществе, и пью шампанское. Жизнь — это дар, и её нужно ценить, а не пытаться узнать, что ждёт вас завтра. Важен каждый прожитый день. Никто из них не откликается на её слова, но Виктория и не надеется, что они поймут. Она смотрит в глаза Дамиано, и, когда он поднимает свой бокал, ей чудится, будто с её плеч падает вселенская тяжесть. — За сегодняшний день, — произносит он, и остальные, будто ждали этого знака, подхватывают тост почти хором. Виктория, не отрываясь, глядит, как Дамиано подносит бокал к губам. Как отпивает шампанское, как движется его кадык, пока он сглатывает напиток. В животе у неё скапливается знакомое тепло, и ей хочется ощутить его губы на своих губах, на шее, плечах, груди… Черт. Её щеки заливает румянцем. Снова хочется отползти в самый темный угол этого корабля, спрятаться в нём навсегда. Пусть она сегодня разодета в красивое платье, пусть на кромке бокала остаются следы помады, она — всё ещё простая девчонка Виктория де Анжелис, и её жизнь лишь на мгновение пересеклась с его жизнью. Из этого ничерта не выйдет. К гадалке не ходи. Оркестр продолжает играть какую-то ненавязчивую классику. Молли Браун рассказывает веселую историю, как её муж поджег её сбережения в плите. Мистер Астор — кажется, какой-то богач, но что бы Виктория знала о богачах? — поднимается со своего места. — Спасибо дамам за прекрасный вечер. Дамиано тоже встает. — Сейчас пойдут пить бренди в курительную комнату и поздравлять друг друга с тем, что они правят миром, — смеется Молли Браун, и Виктории кажется, что уж она-то совсем не верит, что мужчины вообще правят миром, а не делают вид. Ей теперь уж точно пора уходить. Возвращаться в свой мир третьего класса, к тесным каютам, крысам и здоровской качке, к спертому воздуху и развеселым пляскам и куда более искренним улыбкам, чем все здесь вместе взятые богатеи. Но почему-то Виктории хочется захватить Дамиано с собой. Она выуживает из маленького клатча, так же врученного ей Молли, кусочек бумаги и карандаш — она должна, должна была взять с собой часть себя, иначе свихнулась бы в этом змеином гнезде, забыв, кто она и откуда, — и пишет короткую записку. Вкладывает её в ладонь Дамиано, когда он подходит, чтобы поцеловать ей руку и попрощаться. Ощущение его губ на запястье вызывает взволнованные мурашки от затылка до копчика, и снова вспыхнувший жар в животе. Всё это ни к чему не приведёт. Ни к чему. Но Виктории хочется показать Дамиано свой мир, и поэтому она замирает у резных часов. Дыхание сбивается, когда она слышит за спиной спешные шаги, оборачивается и видит его. Дамиано щурится, сунув руки в карманы модных черных брюк. «Пришел, пришел, пришел, — поёт её сердце. — Он всё-таки пришел!» Виктория улыбается, радость захлестывает её, как океанская волна, разбивающаяся о борт этого шикарного судна. — Хочешь увидеть настоящий праздник?