Видящая драконьи сны

      Путь Хелейны и Эймонда к Харренхолу на драконах занял меньше одного дня. Хелейна и Пламенная мечта, чья опаловая кожа переливалась в лучах рассветного солнца, стали прекрасной огненной ловушкой, раскрытой Эймондом перед вратами чёрного замка. Всадница пролетела над зеркальной гладью Божьего ока, поджигая одну из внешних башен, выманивая сонных обитателей наружу, а затем вернулась в лес, где словно целая гора, затаилась Вхагар. Эймонд, выжидающий момент для нападения, приказал жестом сестре оставаться здесь. Её дракон, как и сама Хелейна видели не так много битв, пусть сейчас он должен их защитить, но позже обучит всему, что знает сам. Сестра со своей драконицей станет самым смертоносным оружием в его руках. В момент, когда часть пылающей башни уже была потушена обитателями Харренхола, их внимание было приковано к монстру, рычащему и сотрясающему рощу. Вхагар поднялась над башнями, от взмаха ее крыльев в воздух взмыл столб пыли и мелкого мусора, засыпая головы застывших в немом ужасе людей. Эймонд несколько мгновений наслаждался паникой, смотрел сверху, как разбегаются и отползают от брошенных вёдер с водой люди, бросая взгляды полные ужаса на его дракона. Нужно ли прямо сейчас излишнее кровопролитие? Едва ли. Но желал ли он этого? Безусловно.              — Drakarys, Vhagar! Чтобы обратить в бегство и пепел, те жалкие крохи, что Деймон гордо именовал «своей армией» — ушло меньше часа. Но, то что дорогого дяди в замке не оказалось, привело Эймонда в настоящую ярость. Стенам Харренхола уже была знакома драконья ярость и до Эймонда. Во времена, когда Речными землями правили «железнорождённые», здесь всё спалил дотла другой Таргариен — Эйгон, именуемый первым, Эйгон завоеватель. Пламя Балериона обратило замок в руины, а короля — Харрена Черного в угли. До сих пор руины Харренхола считаются проклятыми. Замок отстроили вновь, он сменил несколько владельцев, но никто из них не нашел здесь своего счастья.       

***

      Хелейна, потерявшая счет времени, слушала, как за стеной нервно расхаживает, швыряет и перетаскивает мебель Эймонд, стараясь изувечить, подстроить новое обиталище под свои собственные, одному ему известные порядки. Могло ли это место свести их с ума окончательно, как и всех, кто проводил в замке свои дни? После того, как на мир за стенами опустилась ночь, Хелейна не смогла побороть нарастающую внутри панику. Ей казалось, что в стенах замка что-то перешёптывается, скалится, что-то наблюдает за ней. Что-то ждёт проявления слабости. От непрекращающегося вокруг гула не помогало даже то, что она забралась под одеяло с ногами и зажала ладонями уши. Возможно ли, что этот гул уже проник ей в голову и пожирает остатки трезвого разума? «Безумие и величие — это две стороны одной монеты. Каждый раз, когда рождается новый Таргариен, боги подбрасывают монету, и весь мир, затаив дыхание, следит, какой стороной она ляжет».      

***

      «Башня Плача» в Харренхоле известна тем, что под её сводами часто поёт свои душераздирающие песни ветер, но Хелейна могла поклясться, что этот шум не от ветра. Стоило ей закрыть глаза, как нечто открывало её взору новый осколок видения. Она смотрела на то, как чья-то рука оставляет глубокие, истекающие кровью зарубки на старом, узловатом чардреве, которое стоит в Богороще за стенами замка. Затем вспышка, яркая, до боли и вот она уже тонет. Тёмная вода Божьего ока становится рубиново-красной от её крови. Она ослеплена, вокруг только тьма, но кровь настолько яркая, что этот цвет различим даже посреди кромешной тьмы. Стерпеть это все в одиночку больше не было сил. Живо вскочив с постели она схватила подсвечник и почти побежала в спальню брата, будто секунда промедления и этот старый, скрипучий, проклятый пол разверзнется и затащит её во тьму. Нервно постучавшись в его запертые изнутри двери Хелейна обнаружила, что гула в ушах больше не слышит. В эту же секунду двери открылись, впуская девушку и ее ошалевший взгляд встретил Эймонд. Сапфир, вставленный в его пустую глазницу сверкнул, отражая пламя свечи, зажатой в руке Хелейны. Он вернул кинжал Визериса в ножны, запер на засов тяжелую дверь и поспешно отвернулся от сестры к столу, натягивая привычную повязку на свой глаз. Хелейна же, юркнула под локтем брата, запрыгивая на стол чтобы поравняться с ним в росте, остановила его, вновь стягивая черную повязку с его лица и приглаживая взъерошенные серебряные пряди.       — Не стоит, Эймонд. — её ладонь мягко коснулась рассеченной шрамом кожи, заставив не привыкшего к ласке Эймонда мелко вздрогнуть и почти отстраниться, но затем всё же накрыть своей ладонью её пальцы, прижимая их ещё ближе. Хелейна была единственной, кто не смотрел на него со страхом и отвращением, как другие благородные девушки, или со смесью осуждения и непонимания, как матушка.       — Что ты видела на этот раз? — не отнимая её руки от своего лица проговорил Эймонд.       — Окровавленное чардрево и как я тону в Божьем оке. Ты тоже слышишь эти шорохи в стенах? — Хелейна гипнотизировала лицо брата, как удав, надеясь услышать то, что поможет ей перестать считать себя сошедшей с ума.       — Да. Замок старый, здесь повсюду гудит ветер. — разумеется в словах Эймонда был смысл, но это не успокоило терзаний Хелейны. — Я не позволю тебе погибнуть. — Эймонд прижал ее ладони к своей груди, стараясь отогнать страхи. — Не могу находиться здесь одна, я охотнее отправлюсь ночевать в лес, с драконами, чем проведу еще хоть одну ночь в той проклятой спальне. Позволишь остаться с тобой? — Хелейна знала ответ заранее, конечно, он позволит, всегда позволял. Он ответил кивком. Порой, когда было не уснуть, она часто проводила время с Эймондом, он всегда слушал её без смеха и унижений. Летал следом на драконе, бродил за ней по холодному лесу, когда ей так сильно не хотелось возвращаться домой. Иногда Хелейна задумывалась, как сложилась бы её судьба, распорядись боги иначе. Пусть она ненавидела Эйгона как мужа, но где-то в ее сердце теплились отголоски любви к нему, как к брату. Разумеется, это происходило не в те моменты, когда он забавы ради таскал к ней в комнату шлюх, с Шелковой улицы. Или когда он приходил к ней вусмерть пьяным в попытках зачать наследника. Если бы Эйгон знал, что жена готовит для себя лунный чай, после его немногочисленных визитов, он, должно быть уже повесил бы её на площади за измену. Хелейна всегда считала Эймонда более достойным, несмотря на его внешнюю жестокость. Они оба знали, что Эймонд единственный, кто мог исполнить свой долг достойно. Если бы у их матушки хватило духу это признать, а Эймонду хватило благоразумия не пасть на алтаре собственной жестокости. Вместо материнской любви, Алисента одаривала сына тычками, упрёками и полными осуждения взглядами. Она всегда считала Эймонда чрезмерно несдержанным, возможно, не беспричинно, но он никогда не имел ни единого шанса на оправдание и со временем, вовсе утратил в этом нужду. Пожалуй, они были похожи со стремящимся к власти дядей, но отличало их то, что Эймонд уже почти заполучил ту власть, которая была его достойна. Почти.

      — Почему ты не оборвал его страдания, когда на то была возможность. Сейчас всё было бы иначе. — Хелейна обречённо скользнула ладонями по груди Эймонда, он ничего не ответил, но стиснул ее шею и притянул ближе, чтобы, наконец, накрыть её губы своими. Поцелуй вышел беспорядочным и мучительно долгим. Пока Эймонд был увлечён её губами, Хелейна потянула шнурки на своём платье, сбросив его на поверхность стола, на котором всё ещё сидела. Эймонд оборвал поцелуй, опаляя сбившимся дыханием кожу. От холода в комнате, его горячее дыхание превращалось в дымку, совсем как у дракона, а Хелейна покрывалась мурашками и стремилась прижаться ближе. Эймонд отступил всего на шаг, чтобы окончательно избавиться от раздражающей одежды. Затем снял Хелейну со стола, заставляя сомкнуть её щиколотки на своей пояснице. Зажатая между постелью и телом брата, Хелейна выгибалась навстречу, пока Эймонд целовал её шею, сжимал в широких ладонях грудь, спускался ниже, чтобы развести бедра в стороны, сильнее подмять под себя сестру и войти одним движением. — Эймонд. — Хелейна жарко стонет, впивается ногтями в его плечи, ёрзает, подстраиваясь под нетерпеливые, размашистые толчки. Её ключицы и лицо покраснели, дыхания едва хватает и стонет она так, что должно быть слышно даже в Королевской гавани. Готовый кончить в любой момент, Эймонд чувствует, что она тоже уже близко. Его пальцы охватывают девичьи щёки, он склоняется ближе и хищно всматривается в лицо, ловя каждую эмоцию, усиливает толчки между раскинутых под ним бёдер. — Посмотри на меня. — Хелейна послушно распахнула глаза. — Будь тихой, ладно? — не сводя взгляда с её раскрасневшегося лица, он несколько раз отводит бёдра, а затем снова входит, так скользко и так медленно, что Хелейна не выдерживает и, наконец, с тихим стоном вытягивается под ним, словно струна, сильнее сдавливая внутри напряженный член. Эймонд, обхвативший ладонями её талию, делает еще несколько рваных толчков, после чего, отстранившись, изливается на живот сестры и утыкается лбом в её ключицы, стараясь отдышаться. — Только не уходи сегодня из замка, мне тревожно за тебя, что-то случится. — её тихий голос сейчас кажется Эймонду таким оглушительным. Он отстранился, поднявшись с постели, подобрал свою рубашку, чтобы стереть с живота Хелейны капли семени и вытянуть из-под нее шерстяное одеяло.       — Не уйду. — он лёг позади, крепко прижимая её спиной к своей груди. Сжимая сестру в объятиях, готовый провалиться с сон, он оставил дорожку из нежных поцелуев на её плече. Впервые за несколько дней, Хелейна смогла спокойно уснуть, не терзаемая своими кошмарами.