"Твои волосы пахли виноградом 2"

      Когда это случилось, когда Феликс остался в палате один, внутри него снова что-то перевернулось и оборвалось. Все переживания и страхи смешались в одно сплошное нечто. Нечто пульсировало в груди, разъедая лёгкие. Нечто злилось и называло его идиотом. Оно причиняло боль, заставляло чувствовать себя виноватым. Ли не хотел обидеть Хёнджина и не хотел, чтобы этот день закончился именно так: в ссоре и понимании, что они оба действительно очень разные. Здесь, в больнице, их свело вместе горе. Общее, если брать во внимание истинность. И Феликс понятия не имел, что будет после, и будет ли оно вообще. После болезни, когда ему больше не будет нужна помощь в элементарных вещах, когда он снова будет самостоятельным, не возникнет ли у них ещё больше разногласий? Не станут ли они друг другу чужими? Ли хотелось вернуться к привычной жизни. Пусть не полностью, но всё же. Учёба в ветеринарном никогда не была лёгкой. Ему пришлось бы много времени проводить за книгами, особенно во время сессий и экзаменов. После была бы практика. Много практики в городе и за ним. Где-нибудь на фермах, где от него мог быть хоть какой-то толк, и где учиться было бы немного проще. Ли понятия не имел, сколько бы ему понадобилось времени, чтобы стать хорошим специалистом. Наверное, много. Настолько, что Хвана, скорее всего, это бы не устроило. Потому что тогда они не смогли бы проводить столько времени вместе, сколько хотел бы Джин. Феликс это понимал.       — Мы не похожи, — повторил он, и в глазах неприятно защипало.       Это была глупая причина для ссоры и вместе с тем важная, потому что она демонстрировала приоритеты каждого из них. И в приоритетах Ли Джин не стоял на первом месте. Это осознание обдало щёки жаром, какой приходит после звонкой пощёчины. Его альфа был лучшим из всех, кого он когда-либо знал. Только благодаря Хвану Феликс всё ещё был здесь и от того, что он не мог ответить ему тем же, становилось тошно. К горлу подкатил ком, и Ли едва не задохнулся всхлипом. Он закашлялся. Это был просто приступ. Один из многих, которые нужно было просто перетерпеть. Во рту появился знакомый металлический привкус крови. Феликс не без труда дотянулся до оставленного стакана с водой.       Он так и не вышел за Хваном, хотя в самом начале и хотел это сделать. Феликс не был уверен, что найдёт Джина, или что не рухнет где-нибудь по пути. А главное, он понятия не имел, что должен был сказать, чтобы не испортить всё ещё сильнее, поэтому предпочёл остаться, а после, когда Хван вернётся, лечь и притвориться спящим. Но когда спустя час дверь в палату открылась, на пороге вместо высокой фигуры Джина возникла низкая и щуплая фигура Хана в белом халате, накинутом поверх знакомой джинсовой куртки с нашивками. Выражение лица у того было сосредоточенным и слегка обеспокоенным.       — Феликс? — позвал Джисон, прикрывая за собой дверь.       Щенка он, конечно, не принёс, но у него в сумке лежала зубная паста со вкусом клюквы, которую он купил ещё вчера, но так и не смог занести. Хан поздно возвращался с работы, и Феликс уже спал, и Джин решил, что это дело вполне может потерпеть. Последнему Хан звонил перед самым приездом, но тот не взял трубку.       Услышав голос Джисона, Ли неосознанно вздрогнул. Он нахмурился и приподнялся, непонимающе глядя на Хана.       — Джисон? — произнёс Феликс, и голос его прозвучал удивлённо и сипло. Он не ожидал увидеть здесь Хана, тем более так поздно. Они не так давно разговаривали по телефону, и Ли понятия не имел, почему тот сейчас притащился сюда. — Почему ты пришёл?       — А что? — хмыкнул тот. — Не рад меня видеть? Может, я соскучился.       Казалось бы, после Джисон выдаст нечто колкое, но его губы растянулись во вполне добродушной улыбке. Он подошёл ближе, плюхнулся на кровать и, запустив руку в сумку, выудил тюбик той самой зубной пасты.       — Тебе вроде как надо было, — Хан пожал плечами, — а завтра у меня весь день загружен. Я бы и щенка притащил, но, боюсь, застопили бы ещё на входе.       Он усмехнулся и взъерошил пальцами свои волнистые волосы. Он был в хорошем расположении духа, но после пригляделся к Феликсу, и его лицо вновь приобрело оттенок настороженной обеспокоенности.       — Ты как вообще? Выглядишь... не очень, — Хан попытался подобрать более-менее деликатное слово.       Джисон спрашивал, но Ли молчал. Он смотрел на тюбик чёртовой пасты и ощущал, как начинает злиться. На Джисона за то, что тот вместо того, чтобы отдохнуть, сейчас был тут. На Джина за то, что, не послушав его, попросил об одолжении. На себя за то, что вместо того, чтобы радоваться и наслаждаться заботой альфы, вместо того, чтобы засунуть свой язык в задницу, он испортил этот вечер.       Ли ощутил, как к горлу подступает уже знаковый ком, и как в глазах неприятно пощипывает. Ему пришлось ненадолго отвернуться и сделать вдох, сиплый и неглубокий. Этого не хватило, чтобы успокоиться, но Феликс попытался убедить себя в том, что всё хорошо. Что Хан тактично промолчит.       — Нормально, — отозвался он, и его губы дрогнули и сжались в тонкую полосу. — И я рад тебя видеть... правда. Просто я не ожидал, что после нашего разговора ты навестишь меня. И что принесёшь эту пасту. У тебя и без того много забот.       И Хан уже собирался сказать, что вообще-то всё это мелочи, он живёт тут недалеко, и заскочить на полчаса было делом плёвым и ненапряжным. Он почти сформулировал мысль, но Феликс всё говорил, его голос ломался и губы продолжали дрожать, и в какой-то момент до Джисона дошло, что Ли находится в шаге от того, чтобы разрыдаться. Он, конечно, мог ошибаться, но то, что Феликс делал паузы, заламывал пальцы и пытался смотреть куда угодно, только не на него, выступало в пользу его теории.       — Эй, — выдохнул Хан, прерывая перечисление причин, по которым он сейчас не должен был находиться в этой больнице, и, протянув руки, обхватил лицо Феликса обеими ладонями, — ты чего? Новости паршивые?       Пару часов назад, когда они созванивались, Феликс был в полном порядке, улыбался и выглядел вполне сносно, поэтому других идей на ум не пришло. Впрочем, если бы новости были действительно плохими, сейчас в этой палате должен был сидеть Хван и держать Ли за руку. Во всяком случае, так должно было быть в представлении Джисона.       — Феликс? — повторил его имя Хан, когда понял, что тот собирается отстраниться.       Тот обещал не плакать при Джисоне и в целом не был настроен на откровения, но ладони омеги были тёплыми, а аромат арбуза ненавязчивым, так что Ли прорвало. Он всхлипнул и обнял Хана. Обычно Феликс был куда сдержаннее, но ему не у кого было попросить совета и не с кем поделиться возникшей из ниоткуда проблемой. А ещё он считал Джисона своим другом. Первым настоящим другом. Поэтому он, не сдержавшись, всё же рассказал о том, что случилось.       — Почему всё так сложно? — Феликс подытожил своё повествование коротким всхлипом. — Почему я не могу просто забиться в угол и молчать?       — Хочешь, я найду его и притащу сюда? Ну, или врежу по яйцам? — беззлобно предложил Хан, хотя в действительности он вполне был способен это сделать, пользуясь тем, что сам всё равно останется невредим. Хёнджин не бил омег. Ну, или не бил его, что, впрочем, сейчас было неважно. А ещё это было не то, о чём следовало говорить, но Хану нужно было разрядить обстановку и выгадать для себя несколько минут на подумать.       Он гладил Феликса по спине, смотрел на закатное небо и размышлял о том, что должен сказать и нужно ли это вообще. Наверное, да. Потому что иначе всё это откровение было бессмысленным. Иначе бы Феликс остался один на один со своими эмоциями, которые рано или поздно поглотили бы его самого. Хан знал, что это такое, и даже в воспоминаниях не хотел возвращаться в подобное состояние.       — Думаешь, если поступишь так, станет лучше? Ну, забьёшься в угол, в смысле? — спросил Джисон, и это был по большей части риторический вопрос. — В отношениях всегда сложно хотя бы потому, что их строят двое. А вы оба ещё и со странностями, — он усмехнулся, ощутив, как Феликс слабо дёрнулся то ли в знак протеста, то ли от очередного всхлипа. — Джин ошибочно думает, что потеряет тебя, как только ты выздоровеешь. Он альфа. Ему важно быть самым значимым в твоей жизни. Даже если это будет не совсем правда. Значимым и нужным не только тогда, когда всё паршиво. А ты думаешь, что если не прыгнешь выше головы, то всю жизнь проживёшь в его тени, и тоже ошибаешься. Хотел бы он запереть тебя дома, чтобы ты сидел и просто любил его, не стал бы интересоваться тобой, как личностью, твоими увлечениями, тем, что тебе нравится. Для секса это необязательно. Особенно в ситуации, когда на твоей шее уже красуется метка.       Феликс хотел ответить, но снова закашлялся. Дрожащими пальцами он сжал протянутый Ханом стакан и сделал несколько глотков.       — Всё... хорошо, — ответил Ли.       Ему пришлось притянуть к себе подушку и, обняв, лечь на неё, чтобы дышать было проще. Так, в согнутом положении, ему было легче. И так у него было время, чтобы хотя бы попытаться сформулировать ответ.       — Он моя жизнь, — просипел Феликс, и говорил он не о помощи Хвана в больнице и за её пределами, хотя и это было немаловажно, Ли говорил о своих чувствах. О том, что не представляет своей жизни без этого человека. — И если ему будет спокойнее, когда я буду сидеть дома и дожидаться его, тогда пусть будет так.       Ли не был уверен, что выдержит это, что однажды не потеряет себя окончательно в круговороте чужой жизни. Но если это поможет ему удержать рядом Джина, если это сделает альфу счастливым, тогда почему нет? В конце концов его собственная жизнь была своего рода ошибкой. Он не был никому нужен, пока не встретил Хвана. Альфу, чьего друга сейчас использовал, как жилетку для слёз. Альфу, чью семью посчитал своей, не говоря уже о квартире, о тех вещах, которые Джин ему покупал, и об оплате лечения. Хван многое для него сделал, так он мог бы потерпеть.       И всё же...       — Я не хочу, чтобы он жертвовал всем ради меня. Потому что это неправильно. Он должен жить и для себя тоже.       — Тебе никто не говорил о том, что ты законченный максималист? — хмыкнул Хан. — Я кому только что объяснял, что никто не собирается держать тебя дома? Откуда у тебя вообще взялись такие мысли?       Он поднял руку в желании ткнуть Феликса в первую попавшуюся часть тела, но вовремя опомнился, сцепил пальцы и его лицо вроде бы смягчилось. Джисон поднял на Феликса взгляд. В закатных сумерках его тёмные глаза казались практически чёрными и влажно поблёскивали.       — А по поводу жертв... ну... — протянул Хан и неопределённо пожал плечами, — это не тебе решать. Правда, не тебе, — добавил он. — Если задуматься, это вообще очень сложный вопрос. Если он не видит без тебя своей жизни, то, наверное, всё прочее уже не кажется таким важным. Когда я встретил своего истинного, тот бросил всё и притащился сюда за мной. И не то чтобы изначально я был слишком за, но сейчас понимаю, что так было нужно, потому что у нас бы не вышло иначе. У вас так же. Джин отказался от своей карьеры, чтобы ухаживать за тобой. И ты любишь его таким, какой он есть. Любишь за эту отдачу в частности, потому что если бы он не отдавался полностью, ты бы никогда не смог ему доверять.       Это Джисон уже добавил от себя, основываясь на собственном опыте. Он не знал, насколько уместно это сравнение, но время от времени ему казалось, что они с Феликсом похожи в отношении к этому миру и в его восприятии тоже. Они оба были по-своему одиноки, оба защищались и оба не терпели полумер. А ещё они оба в момент откровений могли сболтнуть лишнего.       Ли замер. Он смотрел в лицо Хана. В красивое лицо с мягкими щеками, которые даже ему, омеге, хотелось потрогать. Джисон был невысоким, худым и очень сильным. Так Феликс думал, слушая рассказы Джина о его друге. После первой встречи с Ханом это мнение не изменилось. Джисон правда был сильным и достаточно рассудительным, и Ли обязательно попытался бы успокоиться и прислушаться к его словам, если бы не зацепившая его фраза. Эта фраза была глубинной и очень болезненной. По крайней мере, для Феликса.       — Повтори, — одними губами попросил Ли.       — Что? — неуверенно переспросил Хан, и взгляд Феликса из растерянного стал тяжёлым.       — Что Джин сделал? Что он сделал со своей карьерой?       — Ты не знал, — выдохнул тот, устало сжав переносицу, и эти слова прозвучали, как утверждение.       Джисону стоило догадаться, что Хван предпочёл ни о чём не рассказывать. Это было в его духе. Тот пёкся обо всех, кто был ему близок и дорог, но свои проблемы предпочитал переживать самостоятельно. Не потому, что так было проще, а потому что он не хотел этим никого травмировать. Иногда, конечно, он кое-что рассказывал Хану, но это были очень сдержанные короткие беседы. О конкретной ситуации Джисон вообще мало знал.       — Тебе было совсем плохо, — произнёс он, мысленно возвращаясь в те дни, когда Феликс был похож на молчаливую тень себя былого, когда он ни с кем не говорил и, кажется, вообще не жил. — Ему... ему, наверное, тоже. Он не хотел постоянно оставлять тебя со мной или с матерью, поэтому... — Хан дёрнул плечом, подразумевая, что дальнейшие объяснения не имеют смысла.       — Поэтому он пожертвовал всем ради меня, — закончил за Джисоном Ли, и его слова прозвучали как-то иронично, на грани истерии.       Слова Джина, сказанные перед тем, как тот ушёл, слова Джисона сейчас – всё это складывалось в один неутешительный пазл, где Феликс снова вспоминал одну простую истину: если бы его не было, Джин был бы счастлив. Ему не пришлось бы наблюдать за омегой, который только на словах оказался сильным. Не пришлось бы переживать трагедию в одиночку, пока омега продолжал эгоистично тянуть на себя одеяло. Джин мог бы и дальше работать в своё удовольствие. Мог бы писать свои картины и быть с тем, кто был бы куда более эмпатичным и покладистым, чем Феликс.       — Что ещё? — тихо спросил Ли, до побелевших костяшек сжимая края подушки. — Что ещё он сделал, Джисон?       — Ничего, — покачал головой Хан, хотя подозревал, что Феликс ему не поверит. — Ничего настолько же значимого, — добавил он и, прикоснувшись к рукам Ли, попытался разжать его пальцы.       На самом деле Джисон мало что знал. Даже ему Хван жаловался редко. Конечно, он знал, что тот отказался от, пожалуй, самого важного в его жизни контракта, но это случилось почти два месяца назад. Знал, что Хёнджин собирался продать квартиру в случае, если бы ему не хватило денег на лечение Феликса. Точнее Джин всегда знал, что их не хватит, и долгое время, выбирая между продажей и помощью родителей, склонялся к первому варианту. Хан знал, что тот медленно, но уверенно продаёт свои картины из тех, которые всегда говорил, что оставит себе, и знал, что Джин обращался за помощью к отцу, когда искал Ли в этом городе, хотя обычно предпочитал этого не делать. Не сказать, что эти знания были грандиозными или тайными, просто Хан понимал, что самому Феликсу эта информация ни к чему. Во всяком случае, сейчас и услышанная от него.       — Я знаю, ты сейчас злишься, — тише продолжил он, — но пойми одну вещь: Джин не сказал тебе не потому, что не доверял. Он просто не хотел тебя волновать. Попробуй поставить себя на его место. Разве ты не поступил бы так же? Впрочем, ты уже это сделал. Ты пытался уйти. Готов был отказаться от лечения и, по сути, пожертвовать собственной жизнью только чтобы он жил хорошо. Так что вы друг друга стоите.       — Не понимаю, — честно признался Ли. — Не понимаю, — повторил он, позволяя Джисону разжать его пальцы, но этот жест не был жестом доверия. Феликс злился и волновался. — Я был виноват! Тогда я испугался и сбежал! Я думал, что сломал его, Джисон! Когда он плакал, я думал, что всё кончено! Что если так продолжится, то он потеряет всё, что любил, только потому, что ему достался такой омега, как я! Бестолковый и больной!       Губы Ли приоткрылись и с них сорвался истеричный смешок.       — Я неидеальный. И эта болезнь сделала меня… таким беспомощным и слабым, неспособным поддержать и отплатить. Я никогда не хотел, чтобы он всё тянул на себе в одиночку. И я надеялся, что после метки мы стали ближе. Что хотя бы сможем быть честными друг с другом, потому что я его. Он сделал меня своим. Разве этого было недостаточно, чтобы понимать, что я всегда буду рядом? Зачем жертвовать всем? Зачем жертвовать собой? Кому от этого легче? Даже если мне было плохо, мы бы нашли выход. Мы бы смогли прийти к компромиссу, но он ничего со мной не обсудил.       Феликс говорил, и его слова и вопросы звучали скомкано и сипло. В голове всё перемешалось, и Ли не был уверен, что вообще хочет слышать ответы и видеть в этой палате хоть кого-то, кроме персонала больницы.       Джисон ничего не ответил. Во всяком случае, сделал это не сразу. Он снял свой халат, бросил на диван сумку и туда же отправил джинсовку, смирившись с тем, что сегодня останется в этой палате. Причём он планировал остаться, даже если сам Феликс этого не захочет, потому что ему откровенно не нравилось то, что сейчас происходило. Он тревожился. Тревожился о Джине, который настолько боялся потерять своего истинного, что готов был пожертвовать абсолютно всем, только бы тот остался жив. Тревожился о Феликсе, который пытался мыслить рационально там, где места этому рационализму, в общем-то, не было. И о себе самом тоже, потому что ему было не всё равно, чем закончится вся эта история.       Он подошёл, завалился на кровать и потянул Феликса вниз.       — Ляг и успокойся, — сказал Хан, когда тот попытался удержать равновесие.       Вообще у Джисона было много мыслей, которые он мог бы озвучить. Он мог бы сказать, что Хван больше не показывает свои чувства или делает это очень редко, потому что боится, что он, Феликс, вновь посчитает себя повинным во всех смертных грехах и попытается свинтить. Мог бы сказать, что тот совершает странные поступки, потому что на эмоциях не всегда мыслит здраво и, в общем-то, никто не имел права его в этом винить. В конечном итоге они не были на его месте и не знали, как повели бы себя сами. А ещё он мог бы сказать, что если Джин идёт на это, значит, ему от этого действительно легче. Легче быть дома и рядом, чем сидеть в студии, и каждые пять минут хвататься за телефон, и постоянно думать о том, не случилось ли что-то в его отсутствие. Хан действительно мог бы поделиться собственными мыслями, но это было лишним, поэтому он сказал только:       — Прекрати превращать отношения между двумя людьми в торговые и всё станет понятнее и проще. Перестань сравнивать и вести в уме свою долговую книжку. Каждый отдаёт и вкладывается по мере возможностей. Сейчас всё так, а завтра или через год будет иначе. Рано или поздно ему понадобится твоё плечо. И будут ситуации, когда тебе придётся взять на себя большую часть забот. Сейчас ему страшно и он может совершать абсурдные на первый взгляд поступки. Но если ему так легче, просто позволь ему это. Говорят, нет ничего страшнее, чем потерять своего истинного.       Джисон сомкнул губы и повернулся на бок.       — Полежи молча, — добавил он, видя, как Феликс хмурится и, вероятно, пытается сформулировать мысль. Ли нужно было подумать, всё взвесить, успокоиться и попытаться принять, что они оба совершают, а главное, будут совершать ещё много ошибок. — Всё пройдёт, — тише добавил Хан, всё ещё держа Феликса за руку, и, приблизившись, мягко прижался губами к уголку его губ.       Это был совсем невинный поцелуй, но он заставил Феликса притихнуть и замереть, широко открыв глаза. И мысли, беспокойной стаей метавшиеся в черепной коробке, замолчали. Ли не слышал ничего, кроме звука собственного колотящегося сердца. Удары казались ему оглушающими. Один за другим они вызывали боль и смятение. Очень медленно, почти заворожённо, Феликс поднял руку и зарылся пальцами в волосы на затылке Джисона, не давая отстраниться. Он сам прижался к его губам, мягко раскрывая их языком, и его слюна в тот момент была на вкус, как металл и вода с лимоном.       Феликс не знал, зачем делал это. Возможно, чтобы отвлечься, а может, чтобы возненавидеть себя после сильнее, потому что это было неправильно. Потому что так он предавал Джина, хотя и обещал, что всегда будет принадлежать только ему одному.       — Тебе лучше найти его, — шепнул Феликс, первым разрывая поцелуй. — Пожалуйста... он не должен быть один.       — У меня есть идея получше, — выдохнул Джисон, облизывая влажные губы.       Он приподнялся и ненадолго замер. Хан хотел поцеловать Феликса ещё раз, ощутить его близость и вкус. Это был его извращённый способ показать свою близость, какую-то странную эмоциональную привязанность. Он почти сделал это, но после решил, что не стоит, перегнулся через Ли и кое-как взял с тумбочки его телефон.       — Звони ему, — сказал Джисон, многозначительно кивнув на потухший экран. — Ну же.       Ли нахмурился, и его губы снова сжались в тонкую полосу. Казалось, что так Феликс показывал свой протест, но на деле он боялся это делать. Он знал, что обидел Джина, и то, что рассказал ему Джисон, никак не сгладило острые углы. И всё же, подрагивающими пальцами Ли нажал на нужный контакт и приложил к уху телефон. Когда в воздухе повисло напряжение, разбавленное монотонными гудками, Феликс ощутил, как кровь стынет в жилах от страха, что Хван не ответит, но когда на той стороне послышалось взволнованное «Феликс», Ли всхлипнул короткое:       — Джин...       Он успел сказать только это, потому что после Джисон забрал у него телефон и сбросил вызов.       — Этого более чем достаточно, — сказал Хан, отвечая на возмущённый и вместе с тем напуганный взгляд Феликса. — Быстрее явится.       Конечно, Джисон придерживался мнения, что конкретно в данной ситуации вина лежит на Ли. Вместе с тем поведение самого Хвана он тоже не оправдывал. Пусть Феликс и сказал не совсем то, что тот хотел бы услышать, это было не поводом уходить. В конечном итоге, если бы он не решил закинуть в больницу несчастный тюбик пасты, то сейчас Феликс был бы в этой палате наедине с собственными переживаниями и мыслями. И это тоже было паршиво.       — Ну, мне, наверное, пора, — продолжил он, возвращая телефон владельцу и поднимаясь с кровати. — Не нервничай. И не плачь больше.       Хан склонился, чтобы чмокнуть Феликса в щёку, улыбнулся ему на прощание, прихватил свои вещи и, пообещав зайти как-нибудь в следующий раз, ушёл. В холле он столкнулся с всклокоченным Джином и, обменявшись только кивком, выскользнул на улицу, а Хван по лестнице рванулся на третий этаж. Когда Феликс позвонил, он действительно подумал, что с ним что-то случилось. После встречи с Джисоном эти мысли улеглись, но остаточное волнение всё равно гнало его наверх. В палату Хван вошёл без стука. Он бросил рюкзак у двери, в два шага пересёк расстояние до кровати и, ничего не сказав, прижал Феликса к себе. Тот обнял Джина в ответ, и его подрагивающие пальцы сжали ткань футболки.       — Я люблю тебя, — просипел Феликс, утыкаясь влажным носом в шею Джина. — Не уходи. Мне, правда, жаль. Прости меня.       Феликс всё говорил, и его голос прерывался на всхлипы. Это были уже знакомые Джину неясные, немного скомканные извинения и обещания, которые Ли с его идейностью обязательно бы исполнил, только бы тот не оставлял его одного. Феликс готов был пожертвовать абсолютно всем, хотя, вероятно, сам того не понимал. А Джин... у него была пара свободных часов, чтобы понять, что ему не нужна эта жертва. Во всяком случае, в том формате, в котором Ли себе это представлял.       — Прощаю, — отозвался Хван, прикрывая глаза.       Блуждая по парку с жирными озёрными утками, он успокоился, и вся эта ситуация уже не казалась ему настолько скверной или такой, на которую стоило бы реагировать так остро. Он перегнул палку, хотя, в общем-то, не сделал ничего плохого. По крайней мере, Джин не кричал на Феликса, не ударил его и никак не оскорбил. И всё же на душе было паршиво от осознания, что он оставил его пусть даже ненадолго.       — Я не уйду, — пообещал Хван. Он гладил Феликса, прижимался к нему, вдыхал нежный аромат винограда с едва ощутимыми арбузными нотками, оставленными Джисоном, и шептал какие-то скомканные обещания, которые Ли, возможно, даже не разбирал. — Не плачь. Всё уже закончилось. Всё закончилось. Я с тобой.       — Я не… не плачу, — сказал Феликс, хотя и солгал.       Он плакал. Рядом с Джином он плакал постоянно. Тот словно нашёл давно утерянный ключ и открыл дверь, за которой Ли хранил свои эмоции. Раньше Феликс действительно редко плакал, но сейчас всё вышло из-под контроля, и это изматывало. Ли устал. Ему было, что сказать и о чём спросить, и, быть может, за что снова извиниться. Но вместо этого он, оторвавшись от шеи Джина, обнял ладонями его лицо.       — Скажи, что любишь меня, — совсем тихо попросил Феликс, и его взгляд соскользнул вниз к мягким и выразительным губам.       Те шевельнулись и приоткрылись.       — Люблю, — произнёс Хван. — Конечно, я люблю тебя.       Он не мог не любить, даже если бы захотел этого. Даже если бы однажды попытался забыть Феликса и избавиться от всего, что их когда-то связывало. И дело было далеко не в том, кем они приходились друг другу, а в том, какие эмоции испытывал сам Джин. Таких никогда не было, и он знал, что больше никогда не будет.       Хёнджин проследил за взглядом Ли, опустил ладонь на его шею и мягко коснулся губ, солёных от слёз и слегка сладковатых от арбузной жвачки. Те приветливо приоткрылись. Ли судорожно вдохнул ртом воздух и углубил поцелуй. И его тонкие веки подрагивали, и под ними разливалась бархатистая тьма.       Ли целовал так, словно пытался стереть с губ Джина все недосказанные слова, и все те, что уже были произнесены. Он целовал, пытаясь избавиться от фантомного ощущения чужих очень сладких губ и от собственных желаний задавать никому ненужные вопросы. Феликс решил, что сохранит в секрете всё, что услышал в этой палате в отсутствие Хвана, и всё, что сделал, тоже.       А Хван решил, что не станет задавать никаких вопросов, хотя он хорошо знал и этот аромат, и вкус арбузной жвачки, которую сам Феликс никогда не жевал. А ещё он знал Джисона и его натуру. И то, что тот предпочёл уйти до того, как он вернётся в палату, тоже говорило о многом, но Джин не хотел об этом думать. И дело было не в том, что эти мысли были ему неприятны. Скорее он склонялся к тому, что у Феликса тоже могут быть свои маленькие тайны или такие вещи, которые принадлежат только ему одному. В конечном итоге, кому от этого плохо?       — Тише, — шепнул Джин, когда Феликс вновь попытался прижаться к его губам. Тот делал это с особым рвением. Обычно после они занимались любовью, но сейчас было ещё нельзя. Тем более они находились в больнице. — Иначе есть вероятность, что я не сдержусь.       — Не сдержишься? — переспросил Ли, облизывая свои губы – шероховатые, но уже не такие сухие.       Его голос звучал гнусаво, нос заложило, и глаза слегка припухли. Он выглядел совсем несоблазнительно, а если бы и выглядел, то вряд ли бы решился заняться с Джином сексом или любовью. Слишком свежими были раны и слишком мало уверенности в том, что ничего не изменилось.       — Я могу рукой, — произнёс Ли.       Он выглядел устало и заплаканно, но если бы Джин настоял, то Феликс мог бы попытаться ему хоть как-то помочь, однако тот только покачал головой. Хван всего лишь пытался разрядить обстановку, но стоило ему только заикнуться о собственных желаниях, как Феликс сразу же рвался исправлять ситуацию. Это подкупало, и Джин знал, что однажды обязательно согласится, но точно не сегодня и не при таких обстоятельствах.       — Не нужно. Всё в порядке, — сказал он и привычно поцеловал Ли в висок.       Хван подвёл его к кровати, помог сесть и вернулся к своему рюкзаку.       — У меня для тебя кое-что есть, — сказал он и достал оттуда маленький букет фиалок, надёрганных на какой-то из парковых клумб. Естественно, он мог бы просто купить цветы, но это было бы не так интересно. К тому же Джин понятия не имел, нравятся ли Феликсу такие вещи. Так что этот букет был чем-то вроде шутки. Неказистым способом поднять настроение. Он и мелкая чищенная морковь в пакетике, которую Ли часто ел.       Феликс опешил. Его усталое лицо за несколько секунд сменило множество эмоций, начиная от непонимания и удивления и заканчивая чем-то похожим на злость. Последняя эмоция была безобидной и слишком быстро сменилась сиплым смехом.       — То, что я омега, не значит, что мне нужно дарить цветы, — возмутился Ли, но букет всё равно принял. Он поднёс его к носу и вдохнул сладковатый аромат фиалок. — Пахнет вкусно. Спасибо.       Феликс огляделся в поисках чего-то похожего на вазу и потянулся к опустевшему стакану.       — Я бы принёс их тебе, даже если бы ты был альфой, — усмехнулся Джин. — Какая разница?       Ему самому дарили цветы. Нечасто, конечно, но случаи были. Во время завершения съёмок, в основном . В особенности если те проходили заграницей. Он к этому привык и как-то не обращал внимания на то, что это может выходить за некие рамки. Букеты были красивыми, так что Хван воспринимал их, как эстетическую составляющую и время от времени покупал цветы сам, чтобы поставить в гостиной.       — Всё нормально, — качнул головой Феликс. — Они, правда, красивые.       Оставив стакан на прикроватной тумбочке, он снова потянулся к Джину, чтобы поцеловать его в губы, а после в родинку под левым глазом.       — И мне приятно. Всё, что ты делаешь для меня, это приятно.       — Вообще я делаю это не только для тебя, но и для себя тоже, — произнёс Джин. — Так или иначе, мы связаны. Чем тебе лучше, тем лучше мне. Мне нравится видеть тебя улыбающимся. Нравится, когда тебе становится легче. Тогда я тоже могу расслабиться.       Хван лёг и кое-как устроил голову на коленях Феликса, уткнувшись лбом в его впалый живот.       — У меня не всегда получается заботиться о тебе правильно, — шепнул он. — Но я что-нибудь придумаю. Не потому что ты сам неспособен позаботиться о себе, а потому что мне хочется, чтобы рядом со мной тебе было спокойно. Чтобы ты мог на меня положиться.       — Джин, — нахмурившись, позвал альфу Ли. Его бледные пальцы коснулись тёмных волос в каком-то очень нежном жесте. Так прикасаются к тем, кого любят, а он, Феликс, любил. Пусть неумело, грубо и, быть может, недоверчиво, но любил. — Ты делаешь всё правильно. Я доверяю тебе. Слышишь?       Хмурость сошла на нет, и Ли снова улыбнулся, аккуратно беря Джина за руку. Он приложил его ладонь к своей груди, к тому месту, где билось сердце.       — Ты там, в нём, Хёнджин. И оно бьётся только благодаря тебе. Для тебя.       Хван замер, прислушиваясь к этому биению. Он хотел сказать, что для него это слишком. Что Феликс не обязан жить только для него, но после решил, что не стоит. Ли редко говорил такие откровенные, интимные слова. Во всяком случае, так было в прошлом. И если сейчас он хотел или просто счёл необходимым произнести их вслух, Джин принимал это.       — Просто живи, — отозвался он, расслабленно шевеля пальцами в попытке погладить. — Живи, ничего не бойся и делай... делай то, что нравится. Я всегда буду рядом, чтобы подхватить тебя, если вдруг оступишься.       — Я тоже. Тоже буду с тобой, что бы ни случилось, — отозвался Феликс. Сейчас, после всех сказанных слов, ссора, касающаяся их совместного будущего, и всё то, что он успел наговорить Джисону, показалось ему пустяком и глупостью. — И я хочу, чтобы ты был счастлив. Правда. Для меня это очень важно, поэтому, когда всё закончится, давай жить друг для друга.       Феликс так сказал и Джин приподнялся, чтобы посмотреть в его глаза – большие, тёмные и в последнее время часто воспалённые. Хван смотрел долго и очень внимательно. Феликсу он верил, но подобных слов услышать всё равно не ожидал. В каком-то смысле они противоречили всему тому, что Ли сказал несколько часов назад, и Хёнджин не знал, что именно изменило его мысли: осознание, обычное желание сделать приятно или даже визит Хана. Что бы это ни было, Хван был рад, что эти слова прозвучали, даже если они были не совсем правдой. Даже если они были сказаны только ради того, чтобы он успокоился.       — Хорошо, — выдохнул он, обнимая Феликса обеими руками. — Хорошо.