"Твои волосы пахли виноградом 2"

      Спустя полчаса после процедуры у Феликса поднялась температура. Она была невысокой, но всё равно вызывала дискомфорт так же, как и тошнота, подкатившая к горлу.       — Скоро я начну ненавидеть мятную зубную пасту, — пожаловался Феликс, когда выполз из ванной комнаты и вновь улёгся на кровать. Сейчас он чувствовал себя не так плохо, как раньше, но это всё равно было неприятно.       — Тогда можем купить любую другую, — тускло усмехнулся Хван. — Будешь ненавидеть её, тогда не придётся избавляться от мятной.       Джин сел рядом, мягко поглаживая Феликса по голове. Не так давно у того ещё были красивые нежно-голубые волосы. Хван помнил, как они скользили сквозь пальцы, и как Ли млел от этих прикосновений. Он не знал, нравится ли Феликсу это сейчас, но по привычке продолжал его гладить.       — Может быть, попробуешь поспать? Выпьешь жаропонижающее и отдохнёшь.       — Я не устал, — солгал Феликс, — но таблетку выпью.       За последние месяцы в нём побывало больше лекарств, чем за всю его недолгую жизнь. Со своими недугами Ли предпочитал справляться сам, чтобы лишний раз не тратить деньги.       — И пасту... поменяем, как вернёмся, — уточнил он, зная, что Хван был идейным, и забота о нём у него стояла на первом месте.       — Хорошо, — согласился Хёнджин, хотя и знал, что конкретно это обещание нарушит.       В конечном итоге у него был Джисон, который в любом случае рано или поздно притащился бы под окна этой больницы. Тот вполне мог прихватить с собой пару мелких и нетяжёлых вещей, включая тюбик пасты. Решив, что напишет Хану позже, Джин поплёлся к столу. Он принёс Феликсу таблетку и стакан его лимонной воды.       — Выпей и полежи, — сказал Хёнджин. — Даже если не устал, лекарству нужно время, чтобы подействовать.       — Спасибо, — кивнул в ответ Ли.       Приподнявшись, он запил таблетку водой и, оставив полупустой стакан на тумбочке, снова лёг, обнимая подушку.       — Ты был бы хорошим отцом, — улыбнувшись, произнёс Феликс.       Конечно, он понимал, что они могли поговорить о чём угодно. О зубной пасте, о его лысой голове или о планах на будущее. О вещах приятных и не очень. Ли придумал бы тему, но тогда они отложили бы этот разговор в долгий ящик, где и без того было полно страхов, боли и переживаний.       — Хочешь... мы поговорим о том, что произошло?       Хван напрягся. Его выдали пальцы, сжавшие край простыни, и переменившееся лицо. Он не ожидал, что Феликс заговорит о чём-то подобном так скоро. И, возможно, для них обоих было бы лучше никогда не обсуждать то, что случилось с ними две недели назад. Они могли бы попытаться забыть об этом и жить дальше. Возможно, такой подход был в корне неправильным, но Хёнджин сомневался, что в таких ситуациях вообще есть некое единственно верное решение.       — Хочу, — в конечном итоге произнёс Джин, опустив взгляд на собственные руки в сплетении синеватых вен, которые сейчас слишком явственно проступали под кожей. — Но я не знаю, что должен сказать.       Он глубоко вдохнул, медленно выдохнул и перевёл взгляд в сторону окна. Там, за стеклом, светило яркое летнее солнце, шелестели листья и кипела жизнь. И он хотел, чтобы они оба были её частью. Когда-нибудь.       — Я хотел детей, — продолжил Хван. — Не сейчас, конечно, но годам к тридцати или чуть позже был бы рад стать отцом. А когда всё случилось, когда сказали, что ты... — губы Джина сжались в тонкую бескровную полосу, и он сцепил пальцы в плотный замок в попытке унять те чувства, которые вроде бы удалось подавить за последние несколько дней. Он так и не смог произнести вслух то, что собирался, проглотил эти слова и продолжил: — Я никогда не думал, что предо мной встанет такой выбор.       — Я тоже, — тихо ответил Ли.       Джин просил его беречь себя, но Феликс всё равно приподнялся. Он посчитал, что одного прикосновения будет мало, поэтому обнял Джина, прячась в его руках.       — Знаешь, я никогда не хотел детей, потому что я не был уверен, что справлюсь. Я и о себе заботился паршиво, а дети... дети это большая ответственность, но в тот день... — Голос Ли дрогнул, и он шумно втянул носом воздух, ощущая, как больно пульсирует в груди. — Но, — повторил он, — случившееся словно отобрало у меня надежду на будущее. На то, что я смогу дать тебе хоть что-то. Или кого-то. Кого-то, в ком текла бы твоя кровь тоже. Кого-то, кто был бы похожим на тебя. Мне очень жаль. Жаль, что так получилось, и что я оставил тебя в самый нужный момент. Снова.       Джин качнул головой и обнял Феликса обеими руками. Тот был худым, хрупким и сейчас теплее обычного, но всё равно ощущался очень правильно.       — Я виноват в том, что с тобой стало, — тихо шепнул Хван. — В том, что стало с нами.       Это было правдой. Хёнджин действительно так считал. Конечно, он понятия не имел, когда именно у Феликса начнётся цикл, но знал, что от секса появляются дети. Особенно от секса с истинным. Он винил себя в том, что не позаботился о его безопасности, в том, что повёл себя так беспечно. В тот день, когда они обо всём узнали, Хёнджин старался держать себя в руках. Он говорил убедительные и правильные вещи, беседовал с врачом, принимал решения, поддерживал Ли и настаивал на том, что их жизнь не заканчивается. Тогда он сделал всё правильно. За тот день ему не было стыдно. Как и за все последующие, когда он пытался достучаться до сознания Феликса и заставить его жить, но он сам действительно остался один. Наедине с собственными мыслями, сожалениями и болью. И Джисон, как бы ни пытался, не мог этого изменить. Хан не понимал до конца, хотя и старался.       — Прости, — просипел Хван, утыкаясь носом в шею Феликса.       Он ощущал, как его выдержка начинает трещать по швам, как дрожат собственные плечи и в горле становится ком. Ощущал, как щиплет в глазах, и как щёки становятся влажными. Джин этого не хотел, но ему было всего двадцать три, и он слишком долго оставался сильным.       — Я прощаю тебя, — тихо произнёс Феликс.       Вообще он хотел сказать совсем другое, но после понял, что все слова, которые крутились на языке, уже звучали. Не сегодня и, быть может, не вчера, но они уже просили прощения друг у друга, и никто из них не ответил тем, что принял эти извинения.       — В этот раз я не сбегу, — крепче обняв Джина, прошептал Феликс. Щекой он прижался к голове Хвана и зажмурился, ощущая, как предательски щиплет в глазах. — Я буду с тобой. Я приму тебя. Приму твою боль и всё твои слёзы.       Хван всхлипнул коротко и как-то отчаянно. Казалось, он хотел что-то сказать, но эти слова превратились в громкий бессвязный звук, который очень быстро оборвался. Джин крепче вцепился в Феликса. Он по-прежнему старался не сжимать его слишком сильно, но всё равно держался за него как за единственное настоящее, что у него осталось. Слова, сказанные Феликсом, заставили его самообладание окончательно надломиться. Хван боялся, что тот его никогда не простит, и даже если они останутся вместе, эта обида всегда будет жить. Наверное, это было бы даже справедливо. Он готов был расплачиваться за то, что сделал, столько, сколько понадобится. Он это даже заслужил, но не хотел, чтобы страдал Феликс. Хван не хотел, чтобы тот всю свою жизнь провёл в сожалениях с человеком, который был ему ненавистен, но от которого тот просто не мог отделаться, потому что так решила природа.       — Мне так жаль, — просипел он. — Так жаль... Феликс...       Он всё говорил, а Ли беспорядочно гладил его и шептал слова любви. Феликс не знал всей правды, но он догадывался, что всё плохо. Что произошедшее оставило свой след, который подкрепила химия. Та самая, что сейчас разбавляла его кровь и уничтожала дрянь, разрастающуюся в его лёгких. Ему просто не хватило смелости самому поговорить с доктором, потому что он не был готов услышать правду. А Хван всё знал. Знал и молчал ради спасения, ради того, чтобы они оба остались живы. И уже за это Джина стоило любить. Во всяком случае, Феликс так считал.       — Я люблю тебя. Слышишь? Мы всё сможем. Сможем жить дальше.       Он так сказал, и в тот момент Джину показалось, что Ли всё понял. Впрочем, Хван так и не решился его об этом спросить, а ещё не решился рассказать о том, что знал сам. Он хотел, чтобы Феликс как можно дольше оставался в мнимом неведенье. Так сохранялась надежда. Так они оба могли ещё к чему-то стремиться и верить, что когда-нибудь у них будет семья. Семья, где будет больше, чем два человека и одна собака.       — Мы со всем справимся, — согласился Джин, — и найдём выход из любой ситуации. Главное, будь рядом. Тогда я смогу оставаться сильным.       — Я буду, — пообещал Ли. — Всегда.       Обняв лицо Хвана ладонями, Феликс подался вперёд и смял его губы своими. Джин ответил. Это был влажный и очень солёный поцелуй, и на их щеках была одинаковая непривлекательная сосудистая сетка, и лицо Феликса стало ещё горячее, чем прежде. Хёнджин отстранился, ненадолго прижался к его щеке, а после лёг, утягивая Ли за собой. Это был короткий диалог, мало походящий на конструктивную и содержательную беседу, но он всё равно ощущал себя измотанным, абсолютно выжатым, а ещё свободным. Не от мыслей, а от груза, который всё это время он тащил на себе. И в целом в их жизни ничего не изменилось, но Джин всё равно был рад, что они поговорили. Он крепче прижал к себе Феликса, и в палате стало тихо. Только звуки дыхания иногда сотрясали тишину.       Сегодня Ли уснул первым. Его сон был долгим и практически не прерывался, но на утро следующего дня он всё равно проснулся с ощущением разбитости и тотальной усталости. Так же, как и всегда.       Аккуратно он выбрался из объятий Хвана и босыми ногами прошлёпал в ванную, где умылся и почистил зубы ненавистной мятной пастой. Когда Феликс вернулся, небо ещё было серым и из приоткрытого окна веяло прохладой. Ли устало улыбнулся и аккуратно сел на край кровати, стараясь не разбудить Джина. Его пальцы коснулись тёмных волос. Брови Хвана свелись к переносице, но только на мгновение. После его лицо вновь расслабилось. Во сне тот был спокойным, необременённым и очень юным. И даже тени под его глазами не казались такими глубокими и безнадёжно тёмными. Он глубоко вдохнул воздух, медленно выдохнул, сжался и уткнулся лбом в бедро Феликса. И когда это случилось, Ли замер. Он просидел так около двадцати минут, но после всё-таки пошевелился. Во-первых, у него затекла спина, а во-вторых, в дверь постучали.       В последнее время лечащий врач навещал его каждое утро. Феликс позволил мужчине войти, и его губы дрогнули в извиняющейся улыбке, когда Хван открыл глаза. Сонным, по его мнению, тот выглядел ещё красивее. Впрочем, когда Джин зацепился взглядом за мужчину в белом халате, его сонливость спала, и лицо напряглось и замкнулось. В какой-то момент Хван решил, что проспал что-то очень важное: какие-то новости или даже саму процедуру, – но после бросил взгляд в сторону окна и как-то облегчённо выдохнул. Он свесил ноги с кровати, скомкано извинился и попытался пригладить свои волосы, после подошёл к Феликсу.       — Вы сегодня рано, — сказал он хрипловатым голосом. — Есть какие-нибудь новости?       Джин спросил, но мужчина отрицательно покачал головой:       — Нет. Я зашёл, чтобы узнать о самочувствии моего пациента.       Ответ был лаконичным, но, кажется, разбирательства с больницей всё же повлияли на отношение медперсонала к Феликсу. Во всяком случае, внимания ему стали уделять больше.       Хван коротко кивнул. Он поблагодарил лечащего врача, закрыл за ним дверь и, обернувшись, привалился спиной к стене. Джин скрестил руки на груди и улыбнулся, поймав взгляд Феликса.       — Мой отец с них не слезает уже вторую неделю, — пояснил он.       Ли усмехнулся, но не стал ничего говорить. По крайней мере, ему не нравились с утра такие беседы.       — Ты как? — спросил Феликс, подойдя ближе и коснувшись щеки Хвана.       — Порядок, — ответил Хван.       Он думал, что Феликс начнёт возражать если не против разбирательства, то против вмешательства отца точно, но был рад тому, что этого не случилось.       — Вроде бы выспался, — Хван неопределённо пожал плечами и попытался прислушаться к собственным ощущениям. — Ничего не болит. Только немного голоден.       Ненадолго Джин прикрыл глаза, прижимаясь щекой к раскрытой ладони, после повернул голову и мимолётно поцеловал пальцы Феликса.       — А ты? Получше?       Усмешка Ли сменилась улыбкой.       — Да. Всё хорошо. Пока не поел, тошнит не так сильно.       Феликс никогда не думал, что к ощущению тошноты можно привыкнуть. Или к боли в теле. Но он старался её не замечать или отвлекался на нежности, на голос Джина, на его тепло и запах.       — Ты моя панацея, Хёнджин.       Тот не сразу нашёлся, что ответить. Когда они только встретились, Феликс не растрачивался на такие слова. Они звучали немного странно, после них становилось неловко, но одновременно тепло, и Хван понадеялся, что рано или поздно привыкнет. Он шагнул ближе и, склонившись, шепнул о том, что любит, после выпрямился.       — Дай мне пару минут, ладно? После спустимся позавтракать и подождём твоих особенных посетителей.       Помедлив, Ли кивнул. О том, кто именно должен его навестить, он спрашивать не стал и, поцеловав Джина в уголок губ, отошёл.       Пока альфа приводил себя в порядок в ванной комнате, Феликс успел переодеться и открыть окно. Прикрыв глаза, он подставил бледное лицо солнцу, и его веснушки, кажется, стали ещё заметнее.       Джин застал его таким: расслабленным и слегка увлечённым. Он улыбнулся, мягко поцеловал Феликса в шею и прихватил рюкзак, без которого они никогда не покидали эту палату. Там было всё необходимое. Даже корм для парковых уток.       Вместе они спустились вниз, где Феликс ожидал увидеть Джисона. Во всяком случае, его приходу он бы не удивился, но вместо Хана в кафетерии их ждала мать Хёнджина. Сдержанная, но доброжелательная женщина, которую Феликс не видел уже порядком давно. По просьбе Хёнджина она не навещала их, когда случилось несчастье. Возможно, тот был не прав, но ему казалось, что тогда Феликс вообще никого не хотел видеть и тем более говорить.       При виде неё Ли невольно замялся, но после всё-таки нашёл в себе силы, чтобы подойти, поздороваться и извиниться. И в целом завтрак прошёл хорошо. Они сидели в кафетерии при больнице, ели каждый своё и вели спокойную беседу. Миссис Хван спрашивала – Феликс отвечал. Он опасался, что речь зайдёт о том, что случилось две недели назад, но этого не произошло. Женщина была деликатна. Она жалела его, как и всегда, но не спрашивала лишнего, хотя, конечно же, обо всём знала. Она просто не могла не знать. Ли это понимал и потому был вдвойне благодарен. Перед уходом миссис Хван оставила ему бумажный пакет с фруктами и по-матерински ласково поцеловала в щёку. Джин проводил её к выходу, после вернулся за их столик у самого окна.       — Я тебе уже говорил, что у тебя очень хорошая мама? — улыбнувшись, поинтересовался Феликс, когда Джин сел рядом.       Он сам всё ещё до конца не мог поверить, что у него была семья. Пусть эта женщина не была ему матерью по крови, но за заботу Феликс был ей благодарен. За то, что та приняла его и даже после случившегося не отвернулась.       — После больницы, если ты будешь не против, я бы пригласил её к нам в гости. Её и твоего отца тоже.       С мистером Хваном они так толком и не познакомились, и Феликс понимал, что это неправильно. Отец Джина сейчас занимался судебными делами, и уже за это ему стоило сказать спасибо.       — Если ты хочешь, — согласно кивнул Хёнджин.       Он сам никогда не настаивал на близком знакомстве с собственной семьёй. Точнее время от времени он, конечно, заговаривал об этом, но его слова не носили серьёзный характер. Они скорее давали понять Феликсу, что если тот захочет, у него действительно будет семья. Сам Хван просто оставался рядом и ждал, когда тот созреет и будет готов к полноценному знакомству.       — Но, наверное, это всё-таки необходимо сделать, — продолжил Джин, допивая свой остывший кофе. — Хотя бы для того, чтобы уведомить их о нашем решении.       — О нашем решении? — переспросил Ли. Он нахмурился, пытаясь понять, что в последнее время они с Джином вообще решали, а после до него дошло: — А, ты о... ну, о свадьбе? Может как-нибудь потом? Например, когда я буду выглядеть, как человек.       — А в чём принципиальная разница? — полюбопытствовал Хван.       То есть не то чтобы он считал, что Ли выглядит плохо, просто не видел смысла откладывать то, что уже было по-своему очевидным. Феликс носил его метку и пах им, и то, что они поженятся, оставалось только вопросом времени. Конечно, родители самого Джина об этом ещё не заговаривали, но тот догадывался, что они всё понимают.       — Поступим так, как захочешь, — всё-таки добавил он. — Если считаешь, что нужно подождать, мы подождём.       — Я бы подождал, — замявшись, ответил Ли. — Мне самому было бы спокойнее, если бы я выглядел и чувствовал себя лучше. Я знаю, что твои родители приняли меня, но мне всё равно неловко. Особенно когда знаю, что если бы не всё это, ты мог бы найти кого-то более привлекательного.       Феликс хотел сказать ещё что-то, но Хёнджин перегнулся через стол и зажал его рот ладонью.       — Перестань, — произнёс он, и впервые его голос прозвучал настолько серьёзно и твёрдо. Хван не злился, но и не хотел, чтобы когда-нибудь ещё Феликс произносил что-то подобное. — Мы такие, какие мы есть. Мы ценны тем, что родились и какими стали, а не тем, что имеем. Мне повезло. Я родился с золотой ложкой. Это подарило мне определённые возможности. Это заслуга моих родителей – не моя. Будь всё иначе, окажись ты их сыном, то это ты сейчас владел бы квартирой на двадцать третьем этаже, ездил на хорошей машине и имел кое-какие привилегии.       Джин убрал руку и придвинулся ближе, чтобы сжать ладонь Феликса в своей.       — Тебе не повезло при рождении, но хуже как человек ты от этого не стал. Нам сейчас тяжело, но я всё равно не жалею, что встретил тебя. И если бы мне дали шанс всё переиграть, я бы всё равно пришёл в ту палату на третьем этаже, чтобы снова встретиться с тобой и начать всё сначала.       — Прости, — тихо отозвался Ли. Слова, сказанные Джином, звучали правильно, но он всё равно не мог избавиться от ощущения собственной неполноценности. — Мне правда жаль, Джин. И дело не только в том, что ты сказал, а в том, какой я. Мне всё ещё сложно. Прошло не так много времени с момента нашего знакомства. Мы пережили многое, но не всё, и комплексы, которые я накопил за годы своей жизни, так легко не исчезнут.       — Я знаю, — кивнул Джин. — Правда, знаю, но это то, с чем мы сможем постепенно справиться вместе. Ты сказал, что веришь мне, помнишь? Этого более чем достаточно.       Он склонился, чтобы поцеловать аккуратные тёплые пальцы Феликса, и когда тот дёрнулся в попытке избежать проявления такой нежности на людях, сжал его руку немного сильнее.       — Не пущу, — хмыкнул Хван. — Мои руки, — напомнил он и поднял на Ли лукавый взгляд. — Мой омега.       Феликс подвис на несколько долгих секунд, а после его щёки вспыхнули с новой силой, и он слабо ударил Хвана по плечу ладонью.       — Беру свои слова назад! — запротестовал он. — У меня амнезия. Я головой ударился, пока ты не видел!              Улыбка на губах Джина стала ещё острее, и он подобрался ближе. Опасно близко.       — Тогда мне придётся напомнить, — шепнул он, опуская ладонь на затылок Феликса, и прижался к его губам своими.       Хван целовал его прямо здесь, в больничном кафетерии, на глазах у немногочисленных людей, которым в действительности не было до них никакого дела, а если и было, то Джина это не заботило. Его вообще ничего не заботило, кроме Феликса, его горящих щёк и слабой попытки отстраниться, которая с треском провалилась.       — Мой омега, — повторил Хван в его губы.       В тот момент взгляд Феликса горел так же ярко, как и его щёки. Он буквально говорил Джину о том, что тот ещё поплатится за свою выходку. Пусть на сейчас, но позже, когда Ли станет лучше, он обязательно отомстит.       — Радуйся, — прошипел в ответ Феликс,— что твой язык мне ещё нужен, иначе я бы его уже откусил!       Хван рассмеялся тихо, но искренне. В последнее время эта эмоция была редкостью, но она напоминала о том, что у них ещё действительно есть силы бороться. После он приблизился к уху Феликса и в двух достаточно красочных предложениях попытался описать, зачем конкретно Ли ещё может понадобиться его язык, наблюдая, как лицо последнего из нежно-алого становится пунцовым.       — Прости, — спешно выпалил Хёнджин, заметив, как Феликс пытается подобрать какой-нибудь едкий ответ. — Приму любое наказание. Твои эмоции того стоили.       — Иди ты, — выдал Феликс, понимая, что сейчас не было смысла растрачиваться на долгую тираду. Он замолчал и, нахмурившись, потянулся к остаткам овощей на своей тарелке, но после, не успев наколоть на вилку варёный брокколи, произнёс: — То... последнее, — промямлил Ли, — я бы попробовал. Звучит интересно.       Джин усмехнулся, качнув головой.       — Тогда мой язык к твоим услугам, — сказал он, поглаживая край своей чашки. — Как только будет можно, и когда ты будешь хорошо себя чувствовать, — добавил Хван, подозревая, что их близость, какой бы она ни была, случится нескоро.       Феликса ждало ещё два дня химии и две недели воздержания, а после операция, восстановление и снова курс химиотерапии. И Джин понятия не имел, смогут ли они быть по-особенному близки в это время. Впрочем, это его не тревожило. Он мог потерпеть. Это в целом было неважно в нынешней ситуации.       — Ты поправишься, — очень тихо шепнул он.       — Ради такого, — беззлобно отозвался Ли, — обязательно.       Он мягко сжал бедро Джина. Это был своего рода жест поддержки и понимания. А ещё попытка сказать, что Хван прав. Они справятся. Не могут не справиться.       Феликс повторял себе это, лёжа в палате после процедуры. Он говорил с Джисоном по видеосвязи. Это был недолгий звонок, но Ли успел увидеть Лакки. Последний радовал его особенно сильно.       — Мне кажется, что он растёт слишком быстро, — пожаловался Ли Джину, когда отложил телефон в сторону. — Два дня прошло, а он уже такой большой.       — Тебе кажется, — отозвался Хван.       Он стоял у окна, пил ягодный морс и наблюдал за сейчас пустой аллеей. В разговор Джисона и Феликса он не вмешивался. Только мельком взглянул на экран, когда Хан показывал щенка. Тот действительно не изменился. Во всяком случае, с точки зрения Хёнджина, но ему всё равно нравилось то, что у Феликса появились какие-то отвлечённые вещи, которые его заботили. В такие моменты Ли забывался и по-особенному расцветал даже сейчас, когда в действительности очень мало походил на того парня, который работал в кофейне и варил шикарный кофе, на того, чей портрет Джин так долго и старательно рисовал. Он лишился своих мягких волос, его кожа посерела и казалась очень тонкой, руки часто были холодными, губы – бледными и сухими, и только его глаза были такими же большими и жаждущими, как и раньше. И, глядя в них, Хван возвращался назад во времени и видел перед собой того немного диковатого и очень красивого Феликса, и на него всегда накатывало чувство странной теплоты, и альфа внутри него становился покладистым и очень тихим.       — Скажи, — тише произнёс Хёнджин, подходя ближе, — у тебя есть мечта? Ну, что-то кроме собаки и желания стать щенячьим доктором?       Ли нахмурился, пытаясь прикинуть, есть ли у него ещё мечты. Наверное, нет. По крайней мере, до этого дня Феликс ни о чём таком не думал. Разве что он мечтал уснуть, а проснувшись, понять, что всё, что с ним произошло, оказалось всего лишь сном. Долгим кошмаром или напоминанием о том, что ему просто нужно изменить образ жизни. Тогда, возможно, он бы нашёл для себя новую мечту. Например, отыскать Джина. Красивого, целеустремленного и очень талантливого альфу из своего бесконечно долгого кошмара. Или попытаться выиграть в лотерею, или бог знает что ещё. Вариантов на самом деле было много, но сколько бы раз Феликс ни просыпался, а всё оставалось как прежде. Он был всё ещё болен, беззаботен и необразован. И с ним был его истинный, за переживаниями которого наблюдать было ещё больнее, чем знать, чем всё это может закончиться, потому что если он, Ли, покинет этот мир, то Джин останется совершенно один. Феликс этого не хотел, и его лицо помрачнело.       — Я мечтаю о том, что бы ты был счастливым, — после затяжного молчания ответил он.       — О чём ты думаешь? — выдохнул Хван и, осторожно поддев подбородок, заставил Феликса посмотреть в глаза.       Мысли он, конечно, не читал, но догадывался, что крутилось в голове Ли, когда тот произносил такие слова. Во всяком случае, его выражение лица говорило о многом.       — Не нужно ко всему относиться настолько серьёзно, — продолжил Хёнджин, садясь рядом. — Мечта может быть абсолютно простой. Прыгнуть с парашютом, к примеру, или поплавать на коралловом рифе, съесть кусок мяса, залитый шоколадом, или завести какую-нибудь редкую ящерицу. Что угодно.       Феликс шумно вздохнул и соскользнул вниз, укладывая голову на колени Джина. Ли сделал это, чтобы отвлечь альфу, прикусив кожу на его животе через ткань футболки. И ему понравилось, как в этот момент Хван вздрогнул.       — У меня больше нет мечты. Ты подарил мне собаку, исполнив уже одну. Когда я вылечусь и вернусь к учёбе, я буду на шаг ближе к исполнению второй. Ещё я мечтал о доме. Своём собственном месте, где я буду счастлив, но ты и это исполнил. Поэтому ничего такого я больше не хочу. — Ли перевернулся на спину и улыбнулся, пытаясь сгладить острые углы. — А ты? О чём мечтаешь ты?       — Чтобы ты вышел отсюда здоровым, — пожав плечами, просто ответил Джин и опустил ладонь на грудь Феликса. — Но это не совсем мечта. Это скорее цель. Моя мать всегда говорила, что мечта это нечто несбыточное. Такое, что ты вряд ли когда-то получишь, а всё прочее это желания и поиск путей по их достижению. Так что моё глобальное желание состоит в том, чтобы вылечить тебя и больше никогда не возвращаться в это отделение, а если говорить о вещах попроще, — Хван задумался и коротко усмехнулся, — то я даже не знаю. Хотелось бы добиться успехов в работе, чтобы у нас была хорошая жизнь, а ещё... ещё хочу как-нибудь попасть на праздник фонарей. Знаешь, в Китае бывают такие. Выглядит неплохо.       Хван всё говорил и в тот момент не знал, каких усилий Феликсу стоило сохранить на своём лице улыбку и не сказать, что их желания и мечты в каком-то смысле взаимосвязаны. Если он, Феликс, не справится, то и мечта Джина не исполнится. А если справится, тогда они оба будут счастливы.       — Праздник фонарей... звучит интересно. А что это? — Ли спросил, цепляясь на слова, чтобы отвлечься от дурных мыслей.       Хван смерил его взглядом, где явственно читался вопрос, как Феликс вообще дожил до этих дней. И дело было не столько в его незнании о конкретном мероприятии, сколько во владении скудным набором информации об окружающем мире в целом.       — Мне всё меньше хочется отпускать тебя на работу, — тихо произнёс Джин, озвучив одну из своих мимолётных мыслей, и потянулся за телефоном. Сам в китайских традициях он почти ничего не смыслил, но вид неба, усеянного сотнями бумажных фонарей, захватывал дух. — Что-то вроде этого, — продолжил он, найдя пару-тройку годных фотографий. — Говорят, на фонарях можно писать свои желания.       — Мне нравится, — кивнул Феликс, а после лукаво усмехнулся. — Я бы написал на одном из таких фонарей своё желание. Оно бы звучало так: Хван Хёнджин должен хотеть отпускать меня на работу.       — Боюсь, Хван Хёнджин хочет, чтобы помимо прочего ты не забывал жить, а зная твою приверженность делу, с этим могут возникнуть проблемы, — ответил тот. — Я хочу, чтобы мы бывали в таких местах, как это. Чтобы у нас было много счастливых воспоминаний. И ради этого тебе придётся отвлекаться от своей работы, иначе мне нужно будет красть тебя и везти к самолёту с завязанными глазами.       — У всех бывают выходные, — парировал Ли. — Это нормально – работать, чтобы зарабатывать деньги и обеспечивать свою семью. Откладывать и выбираться раз или два в год на отдых. Мы сможем вместе планировать наш отпуск. Разве это плохо?       Феликс, правда, не видел ничего плохого в том, чтобы жить как все. До появления в его жизни Хвана он думал, что будет жить работой и на работе, чтобы после не возвращаться одному в пустую квартиру. Сейчас же он готов был идти на уступки, выбирать более гибкий график и ездить в отпуск.       — И никого не придётся связывать.       — Придётся, — повёл бровью Хван и привычно щёлкнул Феликса по кончику носа. — Говорят, для здоровья надо отдыхать каждые три месяца. Это четыре раза в год. Минимум. Так что можешь подбирать дорожную сумку по вкусу и размышлять о том, насколько ты боишься высоты.       Конечно, Джин не собирался тащить Ли куда-то насильно, но для себя он понял, что больше никогда не даст жить ему той жизнью, которая была у Феликса до их встречи. В конечном итоге путь, по которому тот шёл, завёл его на третий этаж этой больницы. В действительности Хван понимал, что вряд ли в этом виноваты бесконечные сандвичи и недосып, но вместе с тем он верил, что их встреча всё-таки неслучайна. Феликс появился в его жизни в момент, когда сам Хёнджин едва не потерял себя. А он... он пришёл, чтобы сохранить его жизнь, сделать её красочной, настоящей. Такой, о которой Ли даже не мечтал. И всё же, несмотря на это, Феликс не собирался отказываться от своей детской мечты.       — И двух раз хватит. К тому же я собираюсь работать пять дней в неделю, поэтому в твоём распоряжении будет ещё и два выходных со мной. Разве этого мало?       — Мало, — ответил Хёнджин и его лицо посерьёзнело. — Очень мало. Работа с утра до вечера с перерывом на совместный ужин. Два выходных, чтобы отоспаться, которые превратятся в дни, когда никуда не хочется идти. И так по кругу до тех пор, пока не случится двухнедельный отпуск, во время которого единственным желанием будет лечь и не шевелиться. Это не жизнь...       Он выдохнул, осторожно приподнял Феликса и лёг с ним рядом, прижимая к себе.       — Стремиться к чему-то это чудесно, но работа никогда не должна стоять во главе угла. Никакая должность не будет ждать тебя дома, не согреет тебя ночью и не вернёт тебе годы жизни.       Джин так сказал, но он ни в чём Феликса не винил. Не винил в том, что тот стремится жить так, как все или, во всяком случае, многие. Он просто не знал другой жизни. У него не было возможности узнать, и Хван надеялся, что со временем тот пересмотрит свои взгляды, и они действительно смогут жить и наслаждаться отпущенными днями, чтобы под конец ни о чём не жалеть. Чтобы в старости, лёжа в постели, они знали, что действительно жили.       — Не усердствуй. Ни к чему хорошему это не привело. Во всём прочем я всегда тебя поддержу.       — Джин, — произнёс Ли, и в этом слове было что-то похожее на усталость и непонимание, — я хочу быть ветеринаром. Я мечтал об этом с самого детства и работал ради этого.       Феликс хотел сказать, что он не родился с золотой ложкой во рту, и ему многого стоило пройти тот путь, который он уже прошёл, но это было бы повторением. Что-то такое Джин уже говорил ему. Это был пример и попытка показать, что тот не осуждал его за его происхождение. И Ли вроде как верил Джину. Тот его любил и действительно хотел уберечь, но Феликс чувствовал себя от этого ещё более беспомощным. Словно его уделом было сидеть дома и ничего не делать в ожидании Хвана. Забыть обо всём, чем он жил последние практически двадцать лет, и быть своего рода украшением, любимой вещью или просто омегой.       — Ты занимаешься тем, что любишь. Я видел, как ты создаёшь свои картины, и я уверен, что если бы не необходимость присматривать за мной, ты бы сидел за холстом до изнеможения. Или работал на сьёмках, летал бы в разные страны и жил такой жизнью, которая нравится тебе. В этом мы с тобой похожи. Не полностью, но всё же. Я тоже хочу делать то, что мне нравится. Отдавать всего себя работе, потому что считаю её важной. Да, я не буду работать с людьми, потому что с ними мне сложно найти общий язык, но вот животные... С ними в какой-то степени мне проще, и если ради их спасения мне придётся иногда жертвовать своим временем, я буду это делать.       — Я понял, — суховато произнёс Хван и разжал объятия.       Он отодвинулся в сторону, поднялся и свесил ноги с кровати.       — Ты прав, это твоя жизнь. Я вмешиваюсь не в своё дело, — не оборачиваясь, выдохнул Джин, и его брови свелись к переносице.       Он понятия не имел, почему слова Феликса его настолько задели. Может быть, причина была в том, что тот не хотел его слышать. Или в паталогической упёртости. Или даже в осознании, что у Ли всегда будет что-то важнее семейного ужина или вечера наедине. Хван понимал его, но только отчасти. Он поддерживал его стремления, был бы рад, если бы Феликс получил свой диплом и начал какую-нибудь частную практику. Если бы Ли захотел, он бы помог ему собрать определённую сумму на аренду собственного кабинета. Небольшого и не в самом центре, конечно, но для начала этого было бы вполне достаточно. И тогда Феликс мог бы сам устанавливать график своей работы и распоряжаться собственным временем. Хван хотел об этом сказать, а после понял, что это, вероятно, не имеет смысла. Работал бы Ли на кого-то или на себя самого, всё в любом случае свелось бы к тому, что ему, Джину, пришлось бы засыпать в пустой постели, пока тот глубокой ночью чах над чьим-нибудь лабрадором. Конечно, он не знал, как всё будет, но почему-то именно эта картина слишком красочно всплыла в голове. Быть одиноким, находясь вроде как в отношениях, Хёнджин не хотел так же, как и делить Феликса с работой, как и воевать за его внимание со всеми животными, которых тот будет лечить. Так что да, пять дней в неделю с утра и до глубокой ночи его не устраивало, но повторять это ещё раз Хван не стал.       — Мы не похожи, — произнёс он, поднимаясь. — Я люблю свои картины и работу, но я, не колеблясь, пожертвую ими ради тебя, но не пожертвую тобой ради них. Это мой выбор. Я не требую от тебя того же, просто... — Хёнджин тряхнул головой, вновь возвращаясь к выводу, что всё это не его дело. В конечном итоге всё, что он делал, действительно было только его выбором, и Феликс был не обязан поступать так же. — Ты отдыхай, а я пройдусь, выпью кофе.       Говоря это, Хван всё ещё не смотрел на Ли, и в целом не хотел продолжать этот разговор, чтобы не сказать ничего лишнего. Он подхватил свой рюкзак, в котором не было ничего, кроме бумажника, и ушёл. Ушёл впервые за всё время.