"Твои волосы пахли виноградом 2"

      — Прости, — произнёс Ли, уже лёжа в кровати. — Из-за меня тебе снова пришлось говорить с ним.       — Не стоит, — ответил Джин. Вообще он мог бы поговорить с врачом здесь, в палате, но Феликса тошнило, и Хван не хотел его смущать присутствием посторонних. — В этих разговорах нет никакой сложности, — продолжил он.       Джин заглянул в ванную, намочил полотенце и с ним вернулся к кровати, чтобы сесть рядом с бледным и немного взмокшим Ли. Хван обтёр его лицо и приложил полотенце к шее.       — С тобой всё хорошо, — продолжил он. — Ну, настолько, насколько это возможно. Болезнь не прогрессирует. Я просто забрал рецепт на лекарства и уточнил дату следующей химии. До операции осталось всего два цикла. — Хван попытался улыбнуться и добавил: — Если бы было что-то важное, я бы тебе сказал.       Это было правдой, но только отчасти. Если бы Феликс каким-то чудом выздоровел без оперативного вмешательства или весь его диагноз оказался ошибочным, он, Джин, хотел бы быть первым, кто скажет ему об этом. Но если бы он вошёл в кабинет и узнал, что лечение не работает, если бы ему сообщили, что Феликсу осталось жить год или даже меньше, то Джин предпочёл бы молчать. Он бы лгал ему столько, сколько понадобится, и попытался сделать его оставшиеся дни незабываемыми, волшебными. Попытался бы втиснуть в них всё то, чего в жизни Феликса никогда не было, и надеялся бы, что однажды тот сможет простить его за молчание. Из этих мыслей его вырвал голос Ли:       — Что? — переспросил Джин, и Феликс едва нахмурился.       — Ничего, — выдохнул он и мягко коснулся ладони кончиками пальцев. — Спасибо... — Он благодарил его за разговор и за слова, которым верил только отчасти. Верил, потому что их говорил Хван. — Скоро мне станет лучше, и мы вернёмся домой.       Феликс хотел этого больше, чем чего-либо в жизни. Хотел покинуть эти стены, и наконец-то выспаться, и, быть может, выпить смузи из чего-то, что не будет на вкус как больница.       — Только нужно купить пакеты или что-то в этом роде. Вдруг меня укачает в машине. Или, может, пойдём пешком?       Ли не был уверен, что сможет отойти далеко от больницы, но это хотя бы было не так стыдно, как испачкать автомобильные сиденья и сделать всё это при Хване.       — Лучше на машине, — ответил Джин.       Сейчас Феликс был слабым, и если бы его подкосило где-то на середине дороги, то, возможно, он даже позволил бы донести его до дома, но это не отменяло того факта, что на улице было пыльно, людно и жарко. Этот город нуждался в дожде. Гроза бы разогнала прохожих, освежила деревья, смыла мелкий сор с тротуаров.       — Пакеты у меня есть. Мы возьмём немного льда и влажное полотенце. Ты сможешь лечь на заднее сиденье. Так должно быть легче. И, если хочешь, я могу сесть за руль. Не будет посторонних.       Ли уже привычно сжал свои губы в тонкую полосу. Когда он так делал, то Хван знал, что в его голове зреют мысли. Порой эти мысли были тяжёлыми и неправильными, иногда очень противоречивыми, но сейчас, когда Феликс заговорил, в его голосе проскользнуло удивление.       — За руль? — спросил он, укладываясь удобнее, но не убирая руки от ладони Хвана. — У тебя есть машина?       — Нет, — усмехнулся тот, — но у меня есть права.       Об этом он Феликсу не говорил – как-то не заходил разговор, – да и сам документ Джин получил достаточно давно. Ещё на первом курсе университета. Тогда все получали. Это было престижно и в каком-то смысле полезно, но на собственную машину он так и не раскошелился. Родители, конечно, хотели подобрать для него какой-нибудь вариант и преподнести в качестве подарка на двадцатилетие, но Хван отказался. Он вообще старался как можно меньше зависеть от их кошелька и в то время согласился только на квартиру, здраво понимая, что это сэкономит ему двадцать лет жизни, которые он провёл бы, вкалывая ради покупки собственной недвижимости. Так что да, машины у него не было, но была у его отца – тот предпочитал ездить на «майбахе» коньячного цвета, – а ещё было знание, как пользоваться каршерингом. Это был не совсем удобный, но достаточно бюджетный способ заиметь машину на время. Никаких расходов на ремонт, никаких затрат на мойку и резину. Вообще какую-нибудь простую машину не из элитного класса Джин мог купить хоть сегодня, но это заняло бы время, так что он рассматривал варианты попроще.       — Я могу взять машину отца или попросить у кого-то из своих знакомых.       Ли замялся. Он не хотел, чтобы Джин так заморачивался. А ещё не хотел, чтобы тот уходил. И если бы не стыд перед возможным свидетелем, Феликс бы ни за что не согласился.       — Только если это не будет накладно, хорошо? В случае чего я могу подождать такси.       — Пока полежи, — выдохнул Джин. — Я возьму машину отца. Ну, или для меня возьмут.       Он посчитал, что это будет лучший вариант. По крайней мере, Хван знал, что в отцовском «майбахе» не болтается никаких штук, в теории созданных, чтобы освежать воздух, но на деле наполняющих салон слишком едким и химическим ароматом, от которого начало бы тошнить даже здорового человека.       Джин взял со стола мобильный телефон, быстро набрал знакомый номер. Через пару протяжных гудков ему ответили. Голос с той стороны был мелодичным, речь – беглой, возбуждённой. Хван коротко изложил, что ему нужно, услышал удовлетворивший его ответ и сбросил вызов. Через полчаса он вышел в коридор, чтобы отдать ключи кому-то, кто был гораздо ниже его и говорил тем самым торопливым голосом. Джин не приглашал этого человека в палату, но дверь оставил слегка приоткрытой, так что Феликс мог видеть край белого халата, накинутого поверх джинсовой куртки, и чёрные слегка вьющиеся волосы. У пришедшего в эту больницу была миловидная внешность: пухлые щёки при общей худощавости, аккуратные губы, большие и очень тёмные глаза. Он всё норовил заглянуть внутрь, но Хван сделал шаг в сторону, отрезая вид на палату, вручил ключи и вернулся к Феликсу.       — Это был Хан, — сказал он. — Мой друг из студии.       — Он милый, — произнёс Ли и крепче прижал к себе подушку, которую всё это время обнимал.       Обычно Феликс делал это, чтобы не сжиматься слишком сильно. Чтобы лёгкие были раскрытыми. Сейчас он прижимал к себе подушку, ощутив укол ревности. Он не знал, откуда взялось это чувство. Возможно, дело было в том, что Хан был омегой. Пусть Феликс и не ощутил его аромата, но он был почти уверен в своей правоте. А ещё Ли действительно счёл его милым. Омега внутри него бесновался, и Ли хотелось влепить себе пощёчину за глупые и ничем не подкреплённые мысли. Он практически решился это сделать, но вовремя опомнился и, опустив руку, насупился.       — Вы с ним встречались?       Джин тихо рассмеялся. Вопрос, конечно, был серьёзным, с подвохом и откровенно пах жареным, но вид Феликса его всё равно позабавил. Даже сейчас у того была живая и кричащая мимика, а ещё до этой минуты на его лице не появлялось подобных эмоций.       — С ним нет, — ответил Хван.       В случае с Ханом это было правдой. Джисон появился в студии за три месяца до него, и когда Джин впервые с ним столкнулся, то грешным делом решил, что это его истинный: в аромате Хана ощущались арбузные нотки, а арбуз Хван любил и счёл это неким знамением свыше. Он планировал приударить за ним, даже когда понял, что никакой истинности между ними не существует, но после узнал Хана получше и избавился от этих мыслей. У того был крутой нрав и острый язык. Причём настолько, что за несколько минут ему удавалось поднять на уши всю студию, но директору нравилось, как Джисон смотрелся на фотографиях, а ещё в то время тот был единственным омегой в коллективе, так что его не увольняли. Сам Хёнджин во избежание конфликтов старался держаться от Хана подальше, но в закрытом пространстве сделать это не представлялось возможным. За время работы они успели послать друг друга во все мыслимые и немыслимые места, куда сложно добраться и откуда невозможно вернуться. Джин думал, что так будет всегда, пока однажды вечером в уже нерабочее время не напоролся на Хана в гримёрке. Увидев знакомую спину, он собирался уйти, а после услышал характерный всхлип, чертыхнулся и всё-таки остался. Вообще до того вечера он не думал, что этот человек способен плакать и умеет проявлять какие-то эмоции, кроме тех, которые отталкивали от него всё окружение. С тех пор зародилась их странная дружба. А после в рамках рабочей поездки Джисон укатил за границу и вернулся оттуда уже с настоящим истинным и меткой на шее. Во время съёмок её, конечно, прятали под одеждой или после убирали в фоторедакторах, но Хан, кажется, ни о чём не жалел и, естественно, был окончательно и бесповоротно занят.       — Ты не обольщайся: он только с виду милый, но в действительности характер хуже атомной войны. Держал в страхе всю студию, пока не остепенился. Если бы у нас что-то было, мы бы сейчас с ним не общались, — хмыкнул Джин. — Я ему однажды помог в один... щепетильный момент. По сути, наша дружба основывается на том, что я его не поимел, когда он был в уязвимом состоянии, — усмехнулся Хван, неопределённо пожав плечами. — И у него уже пару лет есть альфа. Истинный. Так что тебе не о чем переживать.       Ли слушал всё, что Хван ему говорил, и эмоции на его усталом лице сменялись слишком быстро. Их было довольно много от удивления до принятия какой-то собственной правды и смятения. Последнее было особенно заметным. Феликс чувствовал себя глупым и неполноценным. Джин был его истинным, а он ревновал его к парню, о котором ничего не знал. К парню, который вроде как просто дружил с Хваном. Таких парней могло быть великое множество, и с кем-то из них Джин наверняка спал. Это не было плохо. В конечном итоге тому давно было не пятнадцать лет. Хван был взрослым и вполне самодостаточным, но, несмотря на это, Ли всё равно ревновал.       — Прости, — промямлил Ли, спрятав лицо в подушку. — Я не должен был спрашивать. Это твоя жизнь. Даже если бы ты с ним спал, это было до меня.       Феликс пытался оправдаться, и с каждым словом его голос звучал всё тише, а сам Джин не смог сдержать улыбки. Он не понимал, что конкретно его забавляло, да и ситуация не слишком подходила для веселья, но такой Феликс был по-своему особенным. Такого Феликса он ещё никогда не видел и в своём альбоме предпочёл бы нарисовать именно этот момент в качестве воспоминания о сегодняшнем дне.       — Верно, — согласился Хван, — это моя жизнь и ты имеешь право о ней знать. — Он протянул руку и погладил Ли по спине. — Мне это даже приятно в каком-то смысле. Приятно знать, что тебе не всё равно, но ты можешь не волноваться: я бы не стал звать сюда кого-то, с кем имел какие-то отношения, выходящие за рамки обычной дружбы. Это было бы неправильно.       Не сразу, но Феликс смог оторвать себя от подушки. Его обычно бледное лицо сейчас было красным. Дышать в подушку оказалось тяжело, и Ли был рад тому, что наконец-то смог сделать нормальный вдох. А ещё его радовали слова Джина. Слова о том, что тот не стал бы ставить его в неловкое положение.       — Спасибо. И...— Феликс снова замялся, — если бы мне было плевать на тебя, я бы не стал с тобой встречаться. И спать тоже.       — Вот как, — Джин повёл бровью и попытался изобразить искреннее удивление. Впрочем, слова Феликса действительно стали для него неожиданностью, потому что одно дело было понимать и делать собственные выводы, а другое – слышать его слова, пусть даже такие завуалированные. — Тогда что ты ко мне чувствуешь? — выдохнул Хван, придвигаясь ближе и склоняясь к покрасневшему лицу.       Он так сказал, и Феликс ощутил себя загнанным в угол. Он смотрел в глаза Хвана и ощущал, что тонет. Сейчас, когда Джин был так близко, в воспоминаниях Феликса всплывала каждая их встреча. Каждое мимолётное прикосновение, когда приходилось отдавать сдачу или передавать кофе из рук в руки.       Ли шумно сглотнул и опустил взгляд.       — Ты моя жизнь, — тихо произнёс Феликс, и в этих словах было сокрыто многое. Они звучали откровеннее стонов, красноречивее слов о любви и громче любого крика.       Джин был его жизнью, и Феликс хотел бы сохранить в памяти именно такого Хвана: яркого, как рассветное солнце, и безупречного.       —Ты – всё, что у меня есть...       Джин замер. Когда заводил эту беседу, он хотел пошутить и немного отвлечь Феликса, сделать так, чтобы время прошло быстрее. Хван рассчитывал на какую-нибудь заурядную фразу вроде «ты мне симпатичен» или менее откровенную и в духе Феликса «ты мне не противен», но не ожидал, что Ли скажет такие слова. Не ожидал, что тот сделает это так откровенно и тихо. Хёнджин не сразу нашёлся, что ответить. В голове взметнулись ядовитые мысли, призывающие сделать Феликсу предложение прямо сейчас, но Хван всё-таки сдержался. Его лицо расслабилось. Альфа внутри него притих, сделался покладистым и прижал уши к голове. Джин склонился и мягко потёрся щекой о щёку Феликса, а после скользнул ниже и аккуратно прикусил нежную кожу на стыке плеча и шеи. Это было интимное прикосновение. Он всегда так делал, когда ему не хватало слов, чтобы выразить свои чувства. Так он показывал свою преданность. Показывал то, что принимает Феликса, как единственного, с кем хочет провести жизнь.       — Спасибо, — шепнул Хван. — Я люблю тебя.       Джин видел, как Ли привычно прикрыл шею рукой, но в этом уже не было ничего обидного. Он знал, что омеге всё ещё страшно, и надеялся, что рано или поздно это пройдёт. Хван улыбнулся, и Ли, помедлив, убрал ладонь. Он не стал просить укусить его ещё раз. Вместо этого Феликс доверчиво протянул к нему свои тощие, ломкие руки, и его взгляд стал влажным. Ли ничего не говорил, но он тянулся к Джину, и его губы подрагивали. Феликсу было сложно. Сложно от ситуации, от химии внутри него и от того, что судьба была так жестока, сведя их вместе. Ему было больно физически и морально тоже. Он ломался под весом слов, которые каждый на его месте хотел бы услышать. Ломался под взглядом Хвана и под теплом его рук. И если бы он сейчас мог, то кричал бы. Кричал так громко, чтобы его услышали там, за облаками, где нет ничего кроме звёзд и клубящейся темноты. Где нет его самого.       Джин склонился к нему, скользнул руками под спину, но не стал поднимать. Он обнимал Феликса, стараясь не тревожить. Делал это в такой странной неудобной позе, но это не имело значения. Главное, они могли ощущать друг друга, и вдыхать ароматы друг друга и быть рядом настолько, насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации.       — Я с тобой, — выдохнул Хван. Вообще он хотел сказать банальную фразу о том, что всё хорошо, но решил, что не стоит. В конечном итоге Феликсу было плохо, и это мало подходило под понятие нормального состояния. Впрочем, сегодня ему было немного лучше, чем вчера, и это вселяло некую надежду, что день пройдёт легче, чем прошлый. — С тобой... Скоро мы поедем домой.       А ещё через пятнадцать минут в палату постучали достаточно тихо, но вполне уверенно. Хан пригнал машину. Джин вышел, чтобы забрать ключи и пообещать, что после с ним как-нибудь рассчитается за услугу. Впрочем, дать Джисону погонять на этой тачке лишние полчаса было бы вполне достойной платой. По крайней мере, Хан был бы счастлив. Если бы не срочность ситуации, он и сейчас был бы не прочь навернуть несколько лишних кругов вокруг больницы.       Попрощавшись с Джисоном, Хёнджин вернулся обратно в палату и потряс ключами.       — Соберу вещи и можно ехать, — сообщил он.       Ли не противился. Он вёл себя на удивление тихо и покладисто, молчал и больше ни о чём не спрашивал. Слова Джина были приятными, объятия тоже, но они эмоционально встряхнули его, и Феликс ощущал себя выжатым. Шумно выдохнув, он не без труда поднялся на ноги. Ли хотел помочь. Пусть он сложил бы всего пару вещей, но это было лучше, чем лежать и смотреть на то, как Хван справляется в одиночку. К тому же ему нужно было переодеться.       —Я должен... делать что-то и сам, — сказал Ли, столкнувшись с хмурым взглядом.       — Да, — согласился Хван, — но не через час после химии.       То, что Феликс сегодня перемещался по палате на своих двоих без необходимости скрываться в ванной, уже было своего рода прогрессом. Джин не хотел, чтобы тому стало хуже. И это желание было простым и вполне обоснованным.       — Присядь, — он кивнул в сторону кровати и, взяв стопку чистой одежды, подошёл ближе. — Когда всё закончится, уже ты будешь заботиться обо мне. Готовить, если приспичит, ходить за покупками, переставлять мебель, если тебя что-то не устраивает в квартире. Всё, что угодно. Я не стану тебя останавливать, но сейчас побереги себя, ладно? Хотя бы пару дней, пока не отойдёшь.       Он помог Феликсу снять футболку и протянул ему чистую. Тот хотел воспротивиться сказанному, но после решил, что Хван прав. Сейчас он хотя бы мог ходить.       — Хорошо, — сдавшись, Феликс принял из рук Джина футболку. — Я постараюсь быстрее встать на ноги. Тогда тебе будет легче.       — Не волнуйся об этом. Просто выздоравливай, — мягко ответил Джин.       Пока Феликс одевался, он сложил остаток их вещей в небольшую дорожную сумку, с которой собирался вернуться в эту больницу, по меньшей мере, ещё дважды, а после вновь вернулся к Ли. Хван помог завязать ему льняную бандану, чтобы не пришлось лишний раз поднимать руку, и сел на корточки, взяв его ладони в свои.       — Готов? — спросил он, глядя снизу вверх на своего измученного, но всё равно сильного омегу.       — Да, — не сразу ответил Ли. Его снова начинало штормить, но он пытался дышать через нос и глотать как можно реже.       Он, как и Джин, хотел как можно быстрее уйти отсюда и забыть об этом месте практически на две недели, и если ради этого ему пришлось бы ползти по коридору, он бы сделал это.       — Пойдём, — выдохнул Феликс, медленно поднимаясь с кровати.       В тот момент Хван впервые задумался о том, что им бы не помешало инвалидное кресло. Во всяком случае, хотя бы на время пребывания в этом учреждении. Тогда бы Феликсу не приходилось ходить до кабинета химиотерапии и обратно, не нужно было бы пытаться дойти до парковки, и гулять они могли бы гораздо дольше, если бы Ли просто сидел. Впрочем, вслух говорить об этом Джин не стал. Заводить такой разговор сегодня было скверной идеей.       — Держись за меня, — сказал он и, закинув сумку на плечо, подошёл к Феликсу, чтобы приобнять и быть для него опорой.       Они шли медленно по пустынному коридору третьего этажа, на лифте спустились вниз и ненадолго остановились в холле, но в итоге всё-таки добрались до парковки. На улице было по-настоящему жарко. Солнце только начало выходить из зенита. Сухой ветер колыхал пыльную листву.       — Ещё немного. Мы почти на месте. Вон наша машина.       Хван указал в сторону коньячного «майбаха», который Джисон постарался припарковать как можно ближе к входу, достал ключи и отключил сигнализацию. Он помог Феликсу сесть на заднее сиденье и захлопнул дверцу. После бросил сумку в багажник и сел за руль. В салоне было прохладно, и почти отсутствовали посторонние запахи. Джин обернулся, цепляясь за бледное лицо Феликса.       — Как ты?       — Нормально, — солгал Ли.       Ему хотелось бы восхититься машиной. Хотелось бы спросить у Джина, не работал ли его отец адвокатом дьявола, но он так и не сделал этого. Всё, о чём Феликс мог думать, так это во сколько ему выльется чистка салона, если его вдруг стошнит прямо во время езды. Эти мысли делали его тело напряжённым, а лицо – хмурым.       — Я выдержу, — добавил он, говоря это скорее себе, чем Джину.       — Возьми это, — Джин достал из рюкзака пакетик со льдом, который он прихватил из холодильника перед самым уходом, и протянул Феликсу. — Приложи к вискам, если почувствуешь себя плохо.       Хван бросил рюкзак на соседнее сиденье, пристегнул ремень безопасности и завёл мотор. Машина отозвалась приятным утробным звуком и сдвинулась с места. Это был хороший автомобиль. Он не пропускал внутрь солнечные лучи и жару городских улиц, его не швыряло по шоссе, и звук мотора был похож на тихий приятный шелест. Хван водил уверенно. Он следил за дорогой и время от времени кидал взгляды в зеркало заднего вида. Он видел, как Феликс откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Как время от времени тот прикладывал лёд к вискам и шее. Вскоре Феликс лёг и свернулся настолько, насколько это было возможно. В салоне было хорошо. Лучше чем в палате, но это всё равно было чужое для него место. Салон уступал квартире, где всё пропахло Хваном. Где даже другие запахи казались родными. Ли лежал и ничего не говорил. Он только плотно сжимал губы и старался ни о чём не думать. Так ход времени смазывался, и дышать становилось немного легче. Так он упустил момент, когда авто заехало на парковку.       — Я смогу, — хрипло отозвался Феликс, когда Джин осторожно предложил донести его до дома.       Он сказал, что сможет дойти сам, но ноги предательски дрогнули, и закружившаяся голова заставила его сесть обратно на сиденье. Ли шумно выдохнул и снова плотно сжал губы.       — На спине... только если на спине…       — Упрямец, — произнёс Джин, но это слово звучало безобидно и к этому времени стало чем-то вроде странного милого прозвища, которое принято давать тем людям, с которыми спишь, ешь, живёшь и вроде как находишься в отношениях.       Хван с сожалением покосился в сторону багажника. Если место на его спине собирался занять Ли, сумку с собой он уже взять не мог и за ней бы пришлось спускаться ещё раз. Впрочем, в ней не было ничего зверски важного, так что Джин вполне мог сделать это позже.       — Давай, осторожно. И держись, ладно?       Он повернулся к Феликсу спиной, присел и почувствовал неуверенную хватку рук на своих плечах. Когда Ли выкарабкался из салона, Хван подхватил его под бёдра и выпрямился. Кое-как он захлопнул дверцу и устремился в направлении дома. Он нёс Феликса всю дорогу от парковки до двери квартиры на двадцать третьем этаже и отпустил только тогда, когда они уже были в светлой гостиной их оставленной на три дня квартиры. Джин опустил Феликса на диван, подождал, пока тот уберёт руки, и обернулся.       — Приляг пока, — сказал он, подкладывая под голову Феликса подушку, и снял его кроссовки и бандану. — Принести воды?       — Да. С лимоном? — кивнув, спросил Ли.       Он лёг, и мир ненадолго перестал вращаться. Вернее вращаться он перестал в тот момент, когда запах и тепло Джина были особенно близко, и когда тот отпустил его, всё вернулось к изначальному состоянию. И Феликс никак не мог понять, так действовал на него сам Хван или смена положения.       — Если не будет, — выдохнул он, прикрывая глаза, — можно просто воды.       Феликс мог бы налить и сам, но это было бы позже. Через минуту или час. Или когда-нибудь потом. Когда запах ненавистной больницы выветрится из его памяти, и он наконец-то ощутит, что вернулся домой.       — Хорошо, я сейчас, — ответил Хван.       Он забрал обувь Феликса, чтобы оставить её в коридоре, а после подался на кухню. Там вымыл руки до самых локтей, привычно достал из холодильника лимон из того запаса, что у них ещё оставался, раздавил несколько долек в стакане, кинул пару кубиков льда, залил водой и размешал. Рецепт этого нехитрого коктейля Джин уже знал наизусть. Феликс пил воду без сахара и без мяты тоже. После ему ненадолго становилось легче. По крайней мере, обычно тошнота отступала, и его можно было чем-нибудь накормить.       Хван вернулся в гостиную, отдал Феликсу стакан и придержал его, пока тот пил маленькими неспешными глотками. После Ли снова лёг на диван и замер.       — Я полежу здесь, — попытавшись улыбнуться, произнёс он. — А ты отдохни, хорошо?       Хван поморщился. Эта вымученная улыбка причиняла ему боль. Когда Феликс так улыбался, ему начинало казаться, что ничего не выйдет, что в скором времени им придётся попрощаться уже навсегда. Впрочем, Джин не был уверен, что сможет это сделать: сможет отпустить Ли и жить дальше без его присутствия, без аромата свежего винограда и взгляда его тёмных глаз. Возможно, это было даже абсурдно, потому что они были знакомы меньше месяца. Ли не знал ни дату его рождения, ни того, как зовут мужчину, которому принадлежал «майбах», привезший его в это место. Их знания друг о друге были в каком-то смысле поверхностными, но для себя Хёнджин уяснил, что больше не захочет быть с кем-то иным. Не захочет просыпаться в постели с кем-то, кроме Феликса, готовить кому-то завтраки и строить совместное будущее. В сравнении с Ли и работа, и цели, и даже картины теряли свою значимость. Вероятно, это и была цена истинности. И Джин был готов её заплатить.       — Я полежу с тобой, ладно? — спросил он.       Диван был широким, так что Хван вполне мог устроиться на краю. А ещё он заметил, что его присутствие как-то положительно влияло на Феликса. Точнее даже не присутствие, а близость, потому что когда они спали в обнимку, или принимали душ в тесной кабинке, или просто прижимались друг к другу в попытке выразить свои чувства, дыхание Ли выравнивалось, его отпускали кошмары и ему становилось немного лучше.       — Феликс?       Джин позвал его, и Ли коротко кивнул. Он сам подвинулся ближе к краю, чтобы освободить для Хвана место. Чтобы тот смог лечь позади него и приобнять.       — Ты тёплый, — выдохнул Феликс, ощутив хватку крепких рук на своей талии. Это были приятные объятия и родные тоже. Они заставили его расслабиться и прикрыть глаза.       С Джином Феликс чувствовал себя в безопасности настолько, насколько это было вообще возможно. Хван был для него убежищем и комфортом. Ли нравилось ощущение их близости. И волны, которые пугали Феликса, сейчас не укачивали, а мягко обволакивали сознание. Они заставляли дышать немного глубже и чаще, чтобы каждая клетка тела успела пропитаться запахом коньяка и чабреца. Запахом Джина.       — Ты действуешь на меня, как обезболивающее, — Феликс сипло рассмеялся, и на фоне всего происходящего, его смех был редкостью. Тем, что стены этого дома слышали, но не успели запомнить.       — Хорошо, если так, — отозвался Джин, прижимая его ближе к себе. — Потому что это несложно. Несложно быть рядом с тобой.       Он уткнулся носом в волосы Феликса, закрыл глаза и шумно вдохнул аромат. От Ли несло больницей, но его настоящий запах всё равно был ощутимым. Особенно на макушке и висках. Волосы Феликса пахли виноградом. И Ли был прав в том, что он, Хван, любил их.       Джин закрыл глаза и плотно зажмурился. Он не собирался плакать и больше не планировал выказывать слабость, как это сделал там, в больнице, но ему всё равно понадобилось несколько коротких секунд, чтобы отбрыкнуться от ненужных мыслей. После он поцеловал Феликса в затылок и всё-таки улыбнулся, хотя Ли этого и не видел. Впрочем, тот многое чувствовал и, возможно, лукавил, когда говорил Джину такие вещи – очень важные и обнадёживающие тоже, – но он не мог иначе. Сильнее, чем исцелиться, Ли хотел, чтобы Джин больше не плакал. Чтобы ему не нужно было в одиночку разговаривать с врачом и нести бремя ответственности за него, Феликса.       — Ты моя жизнь, —повторил Ли то, что сказал там, в больнице.       Эти слова пришли из ниоткуда и были похожи на прощание. И Феликс не понимал, почему говорит их именно сейчас, но что-то внутри него требовало, чтобы он произнёс это вслух. Возможно, омега внутри него понимал, что Феликс собирается сбежать, и всеми силами пытался донести это до истинного. И альфа внутри Хвана, похоже, что-то чувствовал, потому что его объятия вновь стали крепче, и вместо успокоения или подобия хоть какой-то радости эти слова вызвали странное чувство тревоги. Джин так и не понял, откуда оно пришло, но подсознательно захотел срастись с Феликсом кожей.       — Тогда ты будешь жить, пока жив я, — очень тихо выдохнул он. — Ты мне нужен. Я без тебя уже не смогу.       Эти слова больно ударили Феликса по сознанию. Они заставили его неосознанно сжаться и ощутить, как защипало в глазах. Феликс пытался сдержаться, но всё равно вдохнул рвано и судорожно. К горлу подкатил ком подступающей истерии и обиды, и Ли с огромным трудом удалось его проглотить. Тогда он ничего не ответил Хвану, но, повернувшись, обнял альфу и уткнулся носом куда-то в его шею. И в этом жесте было слишком много боли и отчаяния тоже. Всё то, что копилось внутри Феликса, искало выход. В слезах. В словах. В этих прикосновениях. В чем-то таком, что не дало бы ему проболтаться. И Ли едва сдержался, чтобы не заплакать, чтобы не сказать о том, какие отравляющие мысли крутились в его голове и как эти мысли подталкивали его к бегству.       Он мелко вздрагивал, и его дыхание сбилось, и Джин с трудом подавил в себе желание подцепить подбородок Феликса и внимательно посмотреть в его глаза. Он обнимал его обеими руками. Одну всё ещё держал на талии, пальцами второй запутался в волосах, перебирая бледные пряди.       — Поговори со мной, — попросил Джин, глядя на абсолютно ровный потолок там, вверху, — пожалуйста.       Феликс вёл себя странно. То есть не так, как всегда. Не так, как в дни до недавнего визита в больницу. А ещё он говорил такие слова, которые никогда не произносил раньше, или задумывался, замирал и на время выпадал из реальности. И Хван хотел знать, что за мысли в такие моменты были в его голове, и какие из них делали лицо Феликса настолько хмурым.       Он просил, но Феликс покачал головой. Ли не хотел ничего говорить, потому что хорошо осознавал, что если начнёт, то уже не остановится, и тогда Джин узнает, что в тот день, когда он плакал, в нём, в Феликсе, что-то бесповоротно сломалось. Он знал, что если Хван узнает, то ничего не изменится. Им обоим будет больно. Так же, как и сейчас, когда эта боль сдавливала грудную клетку и мешала лёгким раскрыться полностью. Ли едва успел зажать рот ладонями, и мелко задрожал, срываясь на кашель. Он нервничал, и комната вновь начала кружиться. Ему было больно и обидно. Он ненавидел себя за слабость и за то, что Джину снова приходиться всё это видеть и слышать тоже.       Когда приступ утих, Хван больше не задавал никаких вопросов. Он всё ещё хотел знать, что тревожит Феликса в последние дни, но был вынужден молчать. У него не было выбора. Он не хотел, чтобы Ли из-за волнения становилось хуже. Для себя Джин решил, что они поговорят об этом позже. Может, вечером, или даже завтра, или в какой-то другой подходящий момент, который в итоге так и наступил. Точнее за два дня, которые они провели в этой квартире, таких моментов было достаточно, но Хван не хотел их портить. Дома Феликсу было лучше, чем в больнице. Он пытался есть, принимал препараты, и его лицо не выглядело таким серым, как в стенах медучреждения. У них не было интимной близости, но они спали в одной кровати, и когда Феликс оказывался в его объятиях, Джину начинало казаться, что всё действительно хорошо.       На третий день утром Хван проснулся по будильнику. Он привычно приготовил завтрак и на комоде оставил стопку чистой одежды для Феликса. Он делал всё так, как и обычно, но сегодня всё валилось из рук. То есть он ничего не разбил и не сломал, но постоянно что-то ронял и где-то спотыкался. Этой ночью Хван плохо спал. Ему снились тревожные сны, и какое-то чувство, которое принято называть интуицией, призывало остаться сегодня дома, но он не мог. Ему было необходимо ехать в студию и возвращаться к работе. Необходимы были деньги, которые могли бы покрыть все расходы. Феликс, завёрнутый в тонкое одеяло, проводил его до двери. Джин уже переступил порог, но после вернулся и ещё раз поцеловал его в губы. Это был долгий чувственный поцелуй, после которого он улыбнулся и всё-таки ушёл.       Когда дверь за ним закрылась, Ли прислонился к ней лбом. Он вслушивался в удаляющиеся шаги, и когда те окончательно затихли, сполз на пол. Феликс просидел у двери около часа. Ему хотелось скулить и выть от отчаяния, царапать ногтями пол, но вместо этого он бил себя по щеке. Это были нечастые, но всё-таки удары. Те самые, которые приводили его в чувство каждый раз, когда он слишком сильно погружался в пучину отчаяния, и те, которые он обещал Джину забыть. В третий раз Ли ударил слишком сильно. Во рту появился уже знакомый привкус крови. Он заставил его наконец-то подняться и пройти в спальню, чтобы вытащить из шкафа ту самую небольшую спортивную сумку, с которой они ездили в больницу. В неё Феликс сгрузил свои вещи. Их было немного, и среди них затерялась футболка Джина. Хван снял её час назад, и она всё ещё пахла им. Феликс едва сдержался, чтобы не прижать её к носу и не вдохнуть аромат коньяка, чабреца и солёного пота. Он знал, что если сделает это, то не сможет уйти. Ли бросил футболку в сумку, а после туда отправились остатки его лекарств и контейнер с днями недели, который Хван так бережно наполнял таблетками. Его таблетками. Теми, что так нужны были Феликсу, и которые тот сейчас вряд ли смог бы купить сам.       За лекарствами последовали документы, а после Ли оделся и застелил кровать, в которой больше не планировал спать. Прочие вещи, которые он не мог унести с собой, Феликс сложил в коробку и написал на крышке одно короткое слово «выброси». Феликс знал, что не вернётся за ними.       Когда Ли уходил, он почти бежал. От двери до лифта, от лифта до выхода. Он старался думать о том, что это просто прогулка до магазина. Что у них закончились лимоны, а без них ему сложно было пить воду. Без них, а не без Хвана, потому что Ли до последнего отрицал, что пил бы из его ладоней всё, что бы тот туда ни налил.       Феликс спешил к подъехавшему такси, и перед глазами всё плыло от слёз. Омега внутри него бесновался и кричал. Омега рвался наружу, ломал грудную клетку и призывал вернуться. Вернуться туда, где хорошо и безопасно. Туда, где пахло коньяком и чабрецом. И ему совсем не нравилась ни эта машина, ни салон, в котором пахло сигаретным дымом и химическим освежителем воздуха. Салон, в котором Ли тошнило, и в котором водителю было на него совершенно плевать. На него, сломленного и плачущего.       

***

      К четырём Хван вернулся в пустую квартиру. То, что дома никого нет, Джин понял ещё с порога, и дело было не в том, что Феликс не отозвался, когда он позвал его по имени, а в удручающей тишине этих комнат, но тогда ему ещё не было так страшно. Тогда он решил, что сегодня Ли чувствует себя хорошо или, по крайней мере, лучше, чем вчера и, не дождавшись его, вышел подышать свежим воздухом в парке или прогуляться до ближайшего магазина. Вообще они договаривались, что Феликс не будет так рисковать и бродить по округе один, но если бы он вышел, Хван бы не разозлился.       Хёнджин бросил ключи на обувную полку и направился в сторону кухни. В холодильнике стояли контейнеры с нетронутой едой, и в целом вся посуда выглядела так, словно сегодня из неё никто не ел. Близко подобралось и больно укололо знакомое чувство тревоги. Джин потянулся к мобильному телефону и набрал знакомый номер. Потянулись бесконечно долгие монотонные гудки. Вызов шёл, но с той стороны так никто и не ответил. Хван сбросил и попытался позвонить ещё раз, не замечая, как потеют руки и на лбу выступает испарина. В голове взметнулись мысли, что Феликс действительно вышел и там, на улице, с ним что-то случилось. Что-то очень плохое. А после Джин зашёл в спальню, увидел коробку, и внутри него всё похолодело и оборвалось. Он выронил телефон, всё ещё пытающийся дозвониться абоненту, который, вероятно, не собирался отвечать или даже не мог ответить, и поморщился. В груди защемило. Это была вполне реальная физическая боль, вызванная внезапным стрессом. Боль, которая выдернула из оцепенения и заставила сорваться с места. Хёнджин схватил телефон и вылетел в подъезд, забыв закрыть дверь. Он понятия не имел, что собирается делать и куда идти, но чувство нарастающей тревоги гнало его в город. Джин был уверен, что должен делать хоть что-нибудь. Он боялся опоздать. Боялся, что не успеет отыскать Феликса до того как случится нечто непоправимое. В конечном итоге однажды тот уже высказывал суицидальные мысли и мог решить, что с него хватит. Это вполне могло быть правдой. Ему было тяжело, и больно, и он не хотел быть обузой. И Хван винил себя за то, что так и не смог убедить Ли в обратном. Альфа внутри него выл и вгрызался в мозг. В груди грохотало сердце. В висках шумела кровь.       Джин сел за руль отцовской машины, которую так и не вернул на место, и, выруливая на трассу, едва не столкнулся с чьим-то стареньким «вольво». Его занесло и выбросило на обочину. Всплеск адреналина заставил прийти в себя. Глухой голос подсознания подсказывал, что если он продолжит действовать в том же духе, то убьётся раньше, чем проедет два квартала. Хван вновь потянулся к телефону и набрал номер отца. Он редко обращался к родителям, но сейчас был именно тот случай. Ему нужна была помощь полиции. Конечно, он мог бы обратиться и сам, но знал, что толку от этого будет мало. Во-первых, его заявление приняли бы только через три дня. Во-вторых, вряд ли бы искали особенно упорно. Да и что бы он им сказал? Что его бросил омега, с которым он познакомился три недели назад? В полиции бы решили, что они просто паршиво покувыркались и тот слинял, чтобы не продолжать отношения. Или покувыркались хорошо, но причина ухода та же. Хвану нужно было, чтобы Феликса искали уже сейчас. Он сам тоже искал. Он звонил его лечащему врачу в попытке узнать хоть какую-то информацию, ездил к общежитию, где, со слов консьержа, Ли не появлялся, и звонил до тех пор, пока гудки не сменились предупреждением, что абонент находится вне зоны доступа.