"Твои волосы пахли виноградом 2"

      Утром Феликса вновь ждали анализы. Когда он вернулся, его лицо по-прежнему было бледным и усталым. До химии оставалось несколько часов и ему, Феликсу, нужно было поесть. Он знал, что это необходимо, но один только вид еды вызывал смутные ощущения между тошнотой и обычным отвращением. Под выжидающий взгляд Джина Феликс лениво колупался в тарелке.       — Я съем, — выдохнул он, и его слова звучали неубедительно.       — Лекарство сработает. Сегодня должно быть полегче, — постарался поддержать Хван.       Он не знал этого наверняка, но очень хотел в это верить. В конечном итоге ночью Феликс больше не просыпался, так что был шанс, что если ему и станет плохо, то всё обойдётся только тошнотой без необходимости проводить время за закрытой дверью ванной комнаты. В данной ситуации это было бы очень хорошо, но все эти размышления сейчас мало помогали.       Хван поднялся с кровати и принёс ту самую выцветшую бандану, которую сунул в сумку практически перед самым отъездом.       — Закрой глаза. Ну же, верь мне, — попросил он.       Когда Феликс подчинился, Джин повязал бандану ему на глаза, аккуратно затянув узел на затылке, и прижался губами к его губам. Он целовал медленно, словно это был их первый поцелуй, слегка оттягивал губу зубами, скользил по ней языком. Он заставил Феликса расслабиться, а после отстранился, чтобы положить ему в рот кусочек тушёной моркови. Джин подождал, пока тот проглотит, и вновь прижался к его губам осторожно, ненавязчиво. Это была своего рода игра. Он дарил ему короткий поцелуй и кормил тем, что Феликсу нравилось больше всего. И по большей части ему было плевать, насколько глупо это смотрелось со стороны. Главное, это работало. Так Феликс не видел, что именно ест, не ощущал запахов, кроме успокаивающего аромата коньяка и трав, и вкус еды частично смешивался со вкусом самого Джина. Так Хвану удалось накормить Ли практически половиной порции, и когда он уже потянулся к узлу, чтобы снять с Феликса бандану, тот перехватил его руку.       — Поцелуй меня снова, — попросил Феликс.       Его пальцы коснулись щёки Хёнджина, мягко очерчивая линию челюсти и острую скулу. Феликсу нравилось ощущение гладкой бархатистой кожи и то, как подрагивал кадык под напором его языка, когда он скользнул ниже, накрывая его губами. В какой-то степени Ли мстил Джину. Он целовал его шею, представляя, какое сейчас у Хвана лицо. Он целовал его губы и щёки, покусывал мочку уха. Он хотел поиграть с ним, немного позлить, но чем дольше длились эти поцелуи, тем ярче реагировало его собственное тело.       — Нет, — всё же отстранившись, произнёс Феликс. — На это сил у меня нет. Он стянул с себя бандану и, облизав припухшие губы, откинулся на подушки. — Тебе тоже нужно что-то съесть.       — Намекаешь на то, что еду выбрасывать нехорошо? — хмыкнул Джин, покосившись на тарелку с недоеденным обедом.       Он нервно одёрнул свою футболку, шумно вдохнул аромат винограда и бросил в сторону Феликса слишком красноречивый взгляд, говорящий о том, что он обязательно отомстит. Не сейчас и, естественно, не сегодня, но отомстит так, что Ли этого никогда не забудет. После Джин потянулся к тарелке, забрался с ногами на кровать и принялся за остатки остывшего мяса и нелюбимые Феликсом брокколи.       — За чем-то другим не пойду, — на всякий случай предупредил Хван.       — Намекаю на то, что хочу укусить тебя за щёку, но они у тебя отсутствуют, — хмыкнул в ответ Ли.       Он улыбался, и в какой-то степени это был хороший знак. А ещё Феликсу понравился взгляд Хвана. От него по его телу пробежали мурашки, и впервые за долгое время это было приятное чувство.       — Знаешь, я ведь могу привыкнуть к этому. Ну, к тому, чтобы ты так кормил меня. И что тогда? Ты же не сможешь вечно такое проворачивать. Рано или поздно я окончу курс, переживу операцию и вернусь в университет. А там и до работы недалеко.       — Ну, — протянул Хван и пожал плечами, — тогда либо мне придётся записаться в ветеринары, либо тебе попробовать себя в качестве модели. В любом из этих вариантов сможем работать вместе и использовать обеденный перерыв по назначению.       Вообще у Джина таких не было. Его рабочий день был ненормированным, съёмки часто проходили не в студии, а он сам ни черта не смыслил в животных, но сейчас это не имело никакого значения. Практически ничего не имело значения, пока они могли вот так сидеть и просто говорить, пока Феликсу не было больно, и он мог улыбаться.       — Я могу быть разве что ассистентом, — тихо рассмеялся Ли. — Свет подержу, реквизит принесу. На большее я не сгожусь. Но на такие обеды я всё равно согласен. Так вкуснее. — Пальцами Ли коснулся своих губ. Ему нравилось остаточное ощущение поцелуя. — Ты вкусный.       Джин усмехнулся и покачал головой. Таких комплиментов он ещё не получал и решил, что при случае куда-нибудь запишет с указанием даты и времени. Так, на всякий случай. Ну, или ради ещё одного странного воспоминания.       — Ты себя недооцениваешь, — произнёс Хван, ткнув в сторону Феликса вилкой с наколотым соцветием брокколи. — У тебя отличные внешние данные. Такое лицо нечасто увидишь. А если увидишь, уже не забудешь. Живые эмоции, выразительные губы и эти веснушки... — усмешка сменилась мягкой улыбкой. — Ты бы смог добиться гораздо большего, чем я.       Джин не настаивал. Он уважал выбор Феликса в области профессии и сейчас просто говорил, поддерживая беседу. Тем не менее, ему было искренне интересно увидеть Ли в объективе фотокамеры, сделать несколько снимков для себя и для него тоже, чтобы тот увидел себя со стороны, поверил и даже полюбил.       От слов о веснушках Ли неосознанно поморщился. Эту особенность он не любил с детства.       — Я хотел свести их. Веснушки. Без них я был бы красивее.       Ли был уверен, что Хван согласится с этим решением, но тот отреагировал иначе. Он отставил тарелку, и его лицо стало каким-то серьёзным, но после всё-таки смягчилось. Сначала он хотел сказать, что Ли неправ и ничего не должен делать со своим лицом, но после решил, что тогда будет похож на всех тех, с кем Феликс имел дело до него. Вообще тот мало рассказывал о своих прошлых отношениях, но Хван знал: комплексы не появляются просто так. Кто-то очень постарался внушить Феликсу то, что истиной не являлось. Расхлёбывать это предстояло уже ему.       — Мне они нравятся, — сказал Джин. — Нравятся твои веснушки. Так же, как тебе нравится моя родинка. — Он поднял руку и коснулся нижнего века. — Я считал её изъяном и помехой и несколько лет назад пытался свести, но она появилась вновь. И я рад, что так случилось. Теперь это что-то вроде моей визитной карточки. А ещё если бы этого не произошло, то я бы нравился тебе на один пункт меньше.       Хван усмехнулся, после приблизился и, протянув руку, провёл указательным пальцем по щеке Феликса от одного заметного пятнышка до второго, вырисовывая неровные линии. Он делал это сосредоточенно и очень осторожно, и взгляд его синих глаз, обычно лукавый и вызывающий, был мягким и очень покладистым, но Ли всё равно хмурился. У него было, что возразить, но он сдержался и, подавшись вперёд, прижался губами к родинке под глазом Хёнджина.       — Я тоже этому рад, а сейчас ешь.       Джин демонстративно засунул в рот последний кусок мяса и мысленно понадеялся, что разговор о веснушках закончен или даже закрыт навсегда. Иначе он готов был отстаивать их и дальше так же, как отстаивал нахождение Феликса рядом, сон в одной спальне и поцелуи когда захочется.       — Если я похудею, то, возможно, это будет даже хорошо. Камера любит тощих.       Это было не совсем так, но Хвану понравилось, как переменилось лицо Феликса. Он тихо рассмеялся и щёлкнул Ли по кончику носа.       — Не хмурься так.       — Прекрати дразнить меня, — отозвался Ли, но после всё же улыбнулся. Он снова подался вперёд, чтобы поцеловать Джина в губы. Это было мягкое и почти невинное касание. — Ты моя жизнь, — уже тише шепнул Феликс и, пожалуй, это было откровением даже для него.       Ли ощутил, как по телу поднимается знакомый жар, и как он обнимает его лицо. Это было смущение и осознание того, что сказал он всё это вслух. И Джин вновь прикоснулся ладонью к его щеке, а после склонился к уху.       — Тогда живи, — тихо произнёс он. — Я буду жить для тебя, а ты живи для меня.       И это тоже было своего рода откровение, после которого Хван скользнул губами ниже, открыл рот и прикусил кожу на стыке плеча и шеи. Прикусил едва ощутимо, не оставив даже блёклого следа, но ему понравилось, как натянулся Феликс, и Джин крепче сжал его в объятиях, а после завалился вместе с ним на кровать. У них ещё было время. Они могли полежать в тишине или продолжить говорить на отвлечённые темы, могли просто обниматься или даже подремать, но последнее было скверной идеей, потому что спать Феликсу лучше было в кабинете химиотерапии, чтобы процедура проходила быстрее.       — Тебе стоит поспать, — тихо произнёс Ли, выпутывая из объятий Хвана свою руку, чтобы иметь возможность прикасаться к его волосам, перебирать тёмные пряди. — Из-за меня ты почти сегодня не спал. У нас ещё есть время.       Джин нехотя пошевелился, поднял руку и бросил взгляд на наручные часы. До процедуры оставалось чуть больше двух часов, и если бы он закрыл глаза, то уснул бы в ближайшие несколько минут. Феликс был прав: Хван устал. За сутки он спал всего пару часов. Остальное время провёл на ногах, либо лёжа рядом. Так или иначе, Джин бодрствовал, почти не ел, чтобы не приносить сюда запах еды, от которого Феликса тоже тошнило, и нервничал. Последнее выматывало особенно сильно.       — Ладно, — сдался Хёнджин, осознавая, что выжатый он Феликсу ничем не поможет. — Только сразу же разбуди меня, если что-то случится. Что угодно.       Вообще в этом не было необходимости: обычно Хван спал достаточно чутко, – но он всё равно решил озвучить свою просьбу. Так, на всякий случай.       — Думаю, если что-то случится, ты и так услышишь. Но да, обещаю, — кивнул Ли.       Он знал, что в любом случае разбудит Хёнджина. Тот просыпался из-за любой мелочи. Даже когда он, Феликс, кашлял.       — Всё будет хорошо, — пообещал Ли.       Когда Джин закрыл глаза, Феликс улыбнулся и, скользнув ладонью ниже, мягко погладил альфу по спине. Он сделал так, как это делал Хван, и ему понравилось, как сначала лицо его истинного нахмурилось, а после, спустя несколько секунд, разгладилось. Хёнджин уснул. Феликс лежал и гладил его по спине и плечам и думал о том, что родинка Хвана на самом деле была очаровательной. И что тому стоило больше есть. Ли видел залёгшие под его глазами тени и то, как заострились скулы, и ему вдруг показалось, что если так и продолжится, то тот исчезнет.       — Я буду жить, — одними губами произнёс Феликс. — И ты тоже живи.       Он повторил то, что говорил ему Хван, и эти слова ему показались важнее слов о любви, но спустя пять часов после возвращения из кабинета химиотерапии Ли готов был забрать их назад. Ощущение кислоты во рту и усталости в теле вызывали в нём желание отказаться от всех обещаний, выбрать себе земельный участок и остаться там уже навсегда. Феликс бы сделал это, не будь он с Хваном. С парнем, с которым встречался. С истинным, который помог ему шаг за шагом добраться сначала до палаты, а уже после до ванной комнаты. Ли умылся и почистил зубы. Кашель снова терзал горло и лёгкие, и на смену привкусу кислого брожения пришёл привкус крови. Ли сплюнул в раковину и нервно вытер губы тыльной стороной ладони. Он устал от того, что его штормило. Что каждый шаг давался с трудом, и с каждым днём в этой больнице ему становилось только хуже.       — Всё хорошо, — в тысячный раз повторил он, выходя из ванной комнаты.       Джин обнял его, довёл до кровати и помог лечь. Он поднял на Феликса взгляд и сжал губы, но после его лицо вновь разгладилось. В действительности всё было плохо. Не потому что Джин сам так считал, глядя на Ли, а потому что он выходил поговорить с лечащим врачом, пока Феликс сидел в кресле положенные пятнадцать минут после химии. Новости были неутешительными. Состояние Ли ухудшалось. Он плохо переносил терапию. Даже на противорвотных препаратах его продолжало тошнить. Больше дать ему было нельзя, но, даже не имея медицинского образования, Хван понимал, что в таком состоянии тот не сможет ни есть, ни пить, что было важным условием продолжения лечения. Если тот стремительно начнёт терять вес и его общее состояние не улучшится, курс придётся прекратить в связи с большим риском для жизни. Эти слова или очень похожие по смыслу Хван услышал, когда задавал свои вопросы. Конечно, после прекращения Феликса не выкинули бы на улицу. Ему бы попытались подобрать иное лечение, предложить какую-то альтернативу. Это бы означало новые анализы и потраченное время, за которое то, что жило в его лёгких, могло увеличиться, отрастить зубы и превратиться в неоперабельное нечто. В опухоль, которая убила бы Феликса быстрее, чем та дрянь, которую пускали ему по венам. Конечно, Хвану этого не сказали. Точнее сказали, но другими словами. В собственных мыслях он всё упростил и выделил суть, которой не мог поделиться с Феликсом. Джин предполагал, что эти новости его сломят, что тот перестанет бороться, даже если несколько часов назад обещал ему жить. Конечно, он не был уверен, но проверять не хотел, потому молчал. Хван попросил дать время. Столько времени, сколько возможно. Он верил в Феликса. Верил, что тот справится. Естественно, Джин знал, что ни одна вера ещё никого не исцелила, но ничего другого у него всё равно не было. А ещё он не представлял, как вообще можно сообщить нечто подобное тому, с кем совсем недавно строил планы на жизнь. Он не хотел отнимать надежду, пока она ещё действительно была.       Хван взял ладонь Феликса в свою, поднёс к губам и поцеловал пальцы.       — Потерпи, — шепнул он, — завтра в это время мы будем уже дома. Вечером будем сидеть на полу и наблюдать за закатом из окон нашей гостиной. Там тебе станет гораздо легче.       И в это Хван тоже верил, а ещё корил себя за то, что послушал Феликса и согласился провести эти три дня в больнице.       Ли усмехнулся в ответ, устало и болезненно. Внутри всё сжималось и дрожало от боли. Организм пытался избавиться от химии всеми возможными способами, и Феликсу это не нравилось. Впрочем, это никому бы не понравилось.       — И мы закажем пиццу? — сипло спросил Ли, подминая под себя подушку и крепче сжимая пальцы Хвана.       Он не хотел показывать слабость, но дышать было трудно и глотать тоже. Горло саднило, и он был уверен, что оно опухло от бесконечных походов в ванную комнату.       — Чёрт, — выругался Ли, вновь слишком шумно втянул носом воздух и тут же закашлялся, ощущая как лёгкие, не раскрывшись полностью, сжались.       Хван поморщился. Он делал это всякий раз, когда Феликс закашливался, словно ему на самом деле было больно, словно он чувствовал то же, что и сам Ли. После, когда приступ утих, Джин протянул руку к бледно-голубым волосам. Он перебирал пряди, пока ещё мог это делать, гладил Феликса по плечам.       — Обязательно закажем, — запоздало пообещал Джин. — Купим то, что захочешь       Пицца, лобстер, какой-то экзотический фрукт – не имело значения. Если бы Феликсу чего-то захотелось, он бы смог это достать. Главное, чтобы в итоге Ли смог это съесть. Хотя бы немного. Феликс коротко кивнул. Говорить или думать ему не хотелось. В голове из разумного осталось только желание попытаться уснуть. Шумно выдохнув, он снова свернулся калачиком и обнял подушки.       — Я попробую, — просипел он, — уснуть.       — Хорошо, — выдохнул Джин, — поспи. Когда ты проснёшься, я буду рядом.       Солнце ещё только начинало клониться к закату, но если Феликс смог бы уснуть, то это было бы к лучшему. Так ему не было больно.       Хван гладил его и мурлыкал под нос какую-то мелодию. Он никогда не пел всерьёз и не планировал начинать, но Феликса это вроде бы успокаивало, потому что через какое-то время тот действительно уснул. Его дыхание выровнялось, лицо разгладилось, и хватка пальцев ослабла. Джин высвободил руку, но остался рядом. Он просидел так около часа, после покосился на часы. Ему нужно было успеть поесть, пока ещё светло, потому что если бы Феликс проснулся в темноте и обнаружил, что остался один, было бы плохо. Хван осторожно укрыл его одеялом и неслышно покинул палату. Он пробыл внизу не больше получаса, а когда вернулся, Феликс всё ещё спал. Уставший и измотанный, тот даже не сменил положения и проснулся только глубокой ночью. Его тело снова горело и кашель, надрывный и влажный, не давал вдохнуть полной грудью.       — Прости, — в очередной раз повторил Ли. Он не хотел будить задремавшего Джина, но этот кашель сводил его с ума.       — Ты не виноват, — произнёс Хван, покачав головой.       Он подождал, пока Феликс прокашляется, сам вытер платком его губы и протянул стакан воды. Как и всегда Ли пил маленькими глотками и совсем немного. Джин убрал стакан на тумбочку, прикоснулся пальцами ко лбу и поджал губы. Если Феликса не тошнило, тот начинал температурить. Тело не отдыхало, и Хвану казалось, что это превращается в замкнутый круг, а завтра их ждала ещё одна химия, и он мало представлял, что будет после, уповая только на то, что дома Феликсу каким-то чудом действительно станет лучше.       — Хочешь немного подышать свежим воздухом? — тихо спросил он.       Ли нахмурился и слабо покачал головой. Он не был уверен, что у него будут силы на что-то кроме как сидеть или лежать, бесцельно глядя в потолок. Его дыхание всё ещё было тяжёлым, и боль в груди стала локальной и пульсирующей. Феликс поморщился и облокотился спиной о подушки. В прошлый раз ему было плохо, но в этот раз... в этот раз Ли не был уверен, что выдержит, а главное, что всё это выдержит Хван. Тот был рядом почти каждую секунду. Феликс знал, что это изматывает физически и эмоционально, и что скулы Джина становятся всё острее.       — Если сможешь, — просипел Ли, — попробуй снова поспать. А я полистаю новостную ленту, послушаю музыку или просто полежу. Всё будет хорошо. Вода рядом. Ты тоже.       Хван в очередной раз покачал головой. Спать, конечно, хотелось, но ложиться он не собирался. Особенно сейчас, когда Феликсу вновь было плохо.       — Нужно сбить жар, — выдохнул Джин, зачёсывая свои волосы назад в попытке привести в божеский вид. — И как-то тебя накормить. Хоть чем-то. Иначе ты совсем обессилишь. Я сейчас.       Хван поднялся на ноги – он спал на стуле у кровати Феликса, – размял шею, включил настольную лампу и исчез в ванной комнате. Вскоре оттуда донёсся трещащий звук рвущейся ткани. Джин разорвал на лоскуты полотенце, набрал холодной воды и вернулся обратно.       — Это не очень приятно, но тебе станет легче, — сказал Хёнджин, смачивая ткань водой.       Он приложил холодный компресс на изгибы локтей, под колени, на лоб и шею. Конечно, можно было бы позвать медсестру, и Феликсу, вероятно, дали бы какое-нибудь жаропонижающее, но это в любом случае было бы лекарство. Что-то, что нагрузило бы его организм ещё сильнее. Этот способ был безопаснее. Так Джину в детстве делала мать, когда тот болел. Он был рад, что запомнил.       — Спасибо, — улыбнувшись устало, но мягко, произнёс Ли.       Он мелко подрагивал, хоть и пытался это скрыть. Его футболка снова была влажной, но у Феликса не было сил подниматься и идти в ванную, чтобы умыться и переодеться. Эти два дня его иссушили, и он понятия не имел, что будет дальше. С ним и с Хваном тоже. Особенно с Хваном.       — Знаешь, я бы съел йогурт.       Есть Феликсу не хотелось, но йогурт было проще проглотить. И, пожалуй, проще найти. Он не хотел, чтобы Джин тратился и чтобы еда снова испортилась.       — Обычный или питьевой? — спросил Хёнджин.       Когда Феликс говорил о том, что ему что-то хочется, у Хвана всегда загорались глаза, усталость отходила на второй план, и он задавался целью добыть то, что Ли попросил. И дело было даже не в желании угодить, а в том, что это вселяло некую надежду на то, что в итоге всё будет хорошо. Пока у Феликса были желания, тот был жив и продолжал бороться. Так Джин думал и продолжал цепляться за них.       — Есть с персиком, с ананасом, с клубникой и яблоком и с чём-то ещё.       Он купил их в больничном кафетерии, когда спускался поужинать, в надежде, что сможет скормить Феликсу хотя бы пару штук.       — Наверное, питьевой, — помедлив, ответил Феликс. Он пропустил ужин и сейчас был не против съесть что угодно, если это немного поднимет настроение Хвана. — Или обычный. Любой, какой найдёшь.       Феликс хотел добавить, что только не клубничный, но после решил, что и без того много просит.       Джин порылся в холодильнике и принёс ему персиковый. Не то чтобы Феликс говорил, что сильно любит этот фрукт, просто ананас Хван посчитал слишком кислым, клубнику – сладкой, а яблоко... яблоко было засунуто куда-то на дальнюю полку.       — Может, ещё что-нибудь? — без особой надежды спросил Джин и, открутив крышку, протянул бутылочку Феликсу.       — Этого хватит, — качнул головой Ли. Он сделал пару небольших глотков и нахмурился, прислушиваясь к реакции своего организма. Кажется, тот ещё не понял, что в него что-то влили, и, по мнению Феликса, это было к лучшему.       — Я допью немного позже, — сказал он.       — Позже испортится, — коротко произнёс Джин.       Он не заставлял. Просто озвучил это как факт и потянулся к лоскутам полотенца. Он убрал из-под колен тёплую ткань и поправил мягкие штаны Феликса, после обтёр лодыжки, руки и шею. Компресс на лбу Хван сменил на новый, попрохладнее. Температура Ли подскакивала так же стремительно, как и опускалась. Это было нормально. Гораздо большей проблемой было бы, если бы она задерживалась надолго. Тем не менее, Феликс потел, и одежду ему приходилось менять довольно часто, так что собранная дома сумка была очень кстати. Джин выудил оттуда футболку – на этот раз свою – и с ней вернулся к кровати. Феликс любил её носить, когда они были дома и не противился, когда Джин предложил ему переодеться. Оставленный йогурт Ли всё-таки допил, но от чего-то большего отказался.       — Поспишь со мной? — тихо спросил он, когда температура немного спала и дышать стало легче. Спать Феликсу не хотелось, но он понимал, что Хвану нужен отдых. Он аккуратно отодвинулся к краю и добавил: — Пожалуйста.       — Вряд ли получится, — ответил Хёнджин, но на предложенное место всё-таки лёг.       Как всегда боком. Так Феликсу доставалась большая часть кровати, а ещё Хван мог видеть его, гладить, обнимать или просто держать за руку. Он действительно устал, и сон бродил где-то совсем близко, но не заходил в эту палату. И даже если Джин проваливался в какое-то подобие дрёмы, то спустя минуту дёргался, открывал глаза и возвращался в реальность. Ему казалось, что если он уснёт, то что-нибудь обязательно случится, что он проспит что-то очень важное и очнётся один в пустой палате, что Феликс исчезнет, или что Ли станет плохо, а он будет спать так крепко, что не заметит этого вовремя и не сможет помочь. Это было что-то вроде паранойи, приобретённой за последние двое суток или, возможно, развившейся после вчерашнего разговора с врачом. Хван не делился этим переживанием и после четвёртого раза оставил попытки уснуть.       — Джин, — начал было Феликс, когда Джин снова открыл глаза.       Ли хотел снова сказать, что тому нужно поспать, но не смог этого сделать. Он знал, что сложнее всего заставлять себя спать, когда на душе неспокойно. А в том, что Джин беспокоится, он был уверен. Феликс видел, как тот пытался улыбаться и как мрачнел, стоило ему на секунду отвернуться. А ещё он знал, что именно Хван разговаривает с его лечащим врачом, и поэтому тот больше не заходит в эту палату без надобности. Не сказать, что сам Ли был против этого. В таком состоянии ему было сложно принимать какие-либо решения и заботиться о себе, но даже так ему всё равно было страшно осознавать, что его болезнь – та дрянь в лёгком – убивает не только его, но и Хвана тоже.       Протянув руку, Феликс мягко коснулся его бледной щеки.       — Я с тобой, — произнёс Ли, не зная, почему выбрал именно эти слова. Они показались ему важными и нужными тоже. — Благодаря тебе я всё ещё здесь. И пока ты будешь рядом, я никуда не исчезну. Со мной ничего плохого не случится.       Джин коротко кивнул и не стал спрашивать, почему Феликс говорил ему об этом сейчас. В конечном итоге Ли не был наивным. Он многое понимал без слов, и скрывать от него собственное волнение было тяжело. Впрочем, Хван не был уверен, стоит ли вообще это делать, потому что если бы он вёл себя так, как и всегда, это, наверное, означало бы, что ему плевать и на состояние Феликса, и даже на их совместное будущее. Он повернулся на бок и положил голову на грудь Феликса. Хёнджин не давил своим весом. Он только слушал, как бьётся сердце. В глазах неприятно защипало, и он плотно закрыл веки.       — Я буду помнить, — сипло отозвался Хван, и его объятия стали крепче. — Ты пообещал и не можешь нарушить своё слово. Не можешь оставить меня. Ни сейчас, ни когда-нибудь после.       Ли обнял Джина, и его пальцы вздрогнули, когда тот сказал слова, которые в нынешних реалиях казались Феликсу невозможными и неправильными. В голове пульсировала мысль, что лечение, пусть и недолгое, но так и не дало результатов, и что он, Феликс, скоро умрёт. Он вполне созрел, чтобы в это поверить. Ли не знал, о чём Джин говорил с врачом, но догадывался, что всё плохо. По взглядам, которые тот иногда бросал на него. По собственному состоянию тоже.       — Я буду с тобой, — повторил Ли, и его глаза наполнились слезами. Он до крови прикусил щеку изнутри и неосознанно сжал кулаки. — Я твой, а ты мой, — произнёс Феликс, пытаясь говорить тихо, контролировать свой голос.       Мягко Ли опустил ладонь на голову Джина и коснулся тёмных прядей в каком-то преданном и успокаивающем жесте.       — Ты можешь, — уже тише добавил он, — можешь плакать. Это не слабость.       Он так сказал, и с губ Джина сорвался какой-то судорожный вздох. Он весь сжался, цепляясь пальцами в футболку, после спешно приподнялся и уткнулся в шею Феликса. Он обнимал его, прижимал к себе, вдыхал аромат винограда, который пусть не был сочным, но оставался всё ещё ощутимым, и плакал. Вообще Хван не хотел, но по его щекам всё равно текли бесконтрольные слёзы. Они обжигали кожу, скатывались к подбородку и делали плечо Феликса влажным. Так наружу выплёскивалось напряжение, которое Хёнджин копил в себе все эти дни. Все дни, когда Феликс закашливался и не мог успокоиться, когда его тошнило так, что он отказывался есть, когда тот мучился от температуры и просыпался от кошмаров, когда его длинные волосы начали выпадать. Джин не подпускал к себе мысль, что тот действительно умрёт. Скорее он боялся, что Феликс однажды сдастся и перестанет бороться. Он нервничал, недосыпал и недоедал тоже, потому что не мог заставить себя есть в моменты, когда Ли было плохо. Джин готовил для него, помогал одеваться, принимать ванную, укладывал спать. Он боялся оставить его даже ненадолго, опасаясь, что за несколько минут Феликс успеет исчезнуть. И дни, когда тому становилось лучше, были незабываемыми и особенно счастливыми, но они всё равно не вытесняли мысли. Они пульсировали, вызывали головную боль и нашли выход. Плечи Хвана мелко дрожали, и он больно кусал щёку изнутри в попытке успокоиться. В последний раз он так плакал ещё в детстве по какой-то абсолютно неважной причине и с тех пор ничего подобного не случалось. Он даже думал, что забыл, каково это – выражать эмоции таким образом, но сейчас, вероятно, ему это было нужно. Или его психике, чтобы и дальше функционировать нормально. Чтобы и дальше быть сильным для Феликса, который впервые вёл себя так тихо. Ли и раньше копил всё в себе и полагался только на себя, но после за закрытой дверью он всё же плакал. Плакал или бил себя, чтобы одна боль вытеснила другую. Физическая боль была для него простой и понятной. Он знал, что если ударит себя по щеке или ноге, то рано или поздно припухлость сойдёт, а с ней уйдёт и боль. С душевной всё было иначе. Душевная боль не утихала. Она всегда была где-то рядом и отравляла. Она была похожа на раковую опухоль, изматывающую и беспощадную. И сейчас она выжигала все эмоции, все страхи и переживания, всё желание дойти до конца и быть победителем. Феликс сидел, и его взгляд, влажный, но абсолютно пустой, был устремлён на противоположную стену. На стену, где не было ничего. Белая, она могла бы послужить для Хвана холстом. Тот мог бы нарисовать на ней всё, что хочется. Мог бы изобразить любую эмоцию или мир. Мог бы нарисовать их двоих, счастливых и абсолютно здоровых, так, как делал на страницах своего скетчбука. Тот был ещё слишком юным. По крайней мере, юным для всего того, что ему предстояло пережить, и для того, что тот уже переживал. А он, Феликс, пусть и был моложе, но уже был потерян. Для общества, в котором существовал только он один. Для Хвана, встреча с которым изначально была ошибкой. И для себя самого, усталого и неспособного бороться лжеца, который не был способен выполнить обещание, данное человеку, принесшему счастье в его жизнь. И, быть может, любовь.       Любовь…       Невольно Феликс улыбнулся, и эта эмоция была обречённой и очень мягкой. Как первые цветы, как первый глоток кофе с молоком или мазок краски на чистом полотне. Ли улыбался, осознавая, что любит Джина, и что никогда не скажет ему об этом вслух, потому что любовь обнадёживает.       — Всё будет хорошо, — повторил Феликс, обнимая Хвана и прикрывая глаза.       — Будет, — согласился Джин, когда его плечи перестали дрожать.       Он смог взять себя в руки не сразу, но когда всё-таки сделал это, ещё какое-то время держал Феликса в своих объятиях. После Хван отстранился и кое-как вытер рукавом своей тонкой кофты его шею.