Жив и ладно...

      Как оказалось, до первого пробуждения в больнице я там провалялся почти полтора месяца, точнее тридцать шесть дней, в коме. А до этого ещё полторы недели, девять дней, я был в другой больнице, конечно, тоже без сознания. Эти полторы недели меня более-менее обследовали, но лечили только самые опасные и очевидные травмы. А параллельно полиция пыталась установить мою личность и найти родственников. Когда они нашли Лизу, это было через неделю после того, как меня нашли и привезли в первую больницу, она буквально за три дня смогла меня перевезти в частную клинику на севере Лондона и добиться более полного обследования и лечения покачественнее. Это при том, что она не мой опекун, а только лишь сестра отца этой тушки. Как ей это удалось, я не знаю, либо какие-то связи есть, либо взятки, а может всё вместе и ещё что-то. Как по-другому это можно было сделать у меня идей нет.       Когда я всё это узнал - охуел по полной программе. Узнавал и охуевал долго, с моим знанием английского, общим состоянием, нервяком Лизы и нежеланием врачей и Пейдж сообщать пугающую по их мнению информацию, выяснить что-то было очень сложно.       И вот сейчас, спустя ещё два месяца, я продолжаю охуевать. На этот раз я наконец-то догадался обдумать всё, что узнал, и картинка сложилась — этот ёбаный пазл добил меня.       Теперь по порядку.       Первое, понятное дело, это не моё тело.       Второе, я в Британии.       Третье, я не в своём времени.       Четвёртое, я инвалид.       Ебический пиздец.       Нашли меня 1 апреля 1987 года на пустой дороге, проходящей мимо Уоресли энд Грансден Вудс, это природный заповедник километрах в тридцати к западу от Кембриджа. Просто какой-то человек ехал по своим делам и увидел моё тельце, валяющееся на обочине, затащил в свою машину и отвёз в Грэйт Грансден. А там полиция, скорая, врачи которой решили, что в этой деревне не справятся и лучше отвезти меня в Кембридж.       Оказывается, Эмили Радлет искали, довольно долго, кстати, с середины января. Она и её родители без вести пропали между 16 и 19 января. Искать их начали 23 января, когда выяснилось, что Элис Чатер, это мать Эмили, и её муж Алекс Радлет пятый день не появляются на работе и не отвечают на звонки, а сама Эмили всё это время не была в школе.       Вот только нашли меня и только меня.       Как я узнал, Эмили родилась 20 апреля 1978. Мда, моей тушке сейчас чуть больше девяти лет. Ёбана рот, я мало того, что в дистрофичной девчачьей тушке, так она ещё и даже до подросткового возраста не дотягивает. Ну пиздец же.       Теперь о самом тельце, точнее о его состоянии, травмировано всё, кроме репродуктивной системы. Круто, да? Естественно, мне сообщили минимум, я же маленькая девочка, бля. Травмы более чем серьёзные, была опасность жизни, но вот прям сейчас не помру. И даже в ближайшее время не откинусь, если буду лечиться как расписали врачи. Только вылечиться не получится, как я понял. Тушка так сильно искалечена, что придётся всю жизнь наслаждаться поддерживающей терапией и периодически проходить процедуры в стационаре. Какие именно, я так и не понял, знания языка не хватает, да и говорить что-то определённое мне никто не стал.       Из того что я узнал, когда меня нашли у меня была довольно сильная кровопотеря (кровотечение, как оказалось было внутреннее, так-то я бы его заметил), сломаны несколько рёбер, пальцев, трещины обнаружили ещё в десятке костей, множество травм мягких тканей, в части мышц были разрывы, конечно, несколько суставов были вывернуты. Даже несколько ногтей были оторваны, и на руках, и на ногах. Но это фигня, с органами вообще какая-то дичь, как бы мало мне не сообщали, но даже по голосам и выражениям лиц стало понятно, что у меня внутри если не фарш, то что-то близкое к нему. Гортань тоже оказалась повреждена, а голосовые связки сорваны.       В первые дни после перевода моего вместилища (пафосно как, а?) в частную клинику, мне сделали несколько операций, что-то сшивали, что-то откачивали, я так и не понял, не с моим знанием английского.       Пока валялся в коме, да и потом недели три, я был на аппаратуре жизнеобеспечения. Искусственное кровообращение и вентиляция лёгких, гемодиализ, почки тоже потребовали внешней помощи, ещё что-то было, но я так охуел, что не запомнил. Как не сдох-то?       Медикаментов, естественно, до ебени матери. Капельницы, переливания, даже кормили внутривенно, а как очнулся - через трубку несколько дней. Уколы, а потом и таблетки, суспензии и ещё хер знает что.       Внешне бледная, основные цвета синий и зелёный, а пока гематомы не сошли были ещё жёлтый и лиловый, низкорослая, тощая, лысая девчонка, только ресницы есть. Вся кожа, кроме промежности, испещрена разными шрамами, тут не только рубцы, но и пятна, даже на лице и голове. Хорошо ещё осанка прямая, и вообще руки ноги нормальной формы, если бы не худоба и, скажем так, дефекты кожи. Цвет кожи, по идее, придёт в норму с улучшением состояния, худобу победить не сложно. А вот волос не будет, что-то с волосяными фолликулами, то ли их нет, то ли их осталось очень мало, и они не активны, в общем быть мне лысой девочкой… И шрамы ещё, сука.       Пиздец, может я всё-таки ебанулся? Хорошо бы, лежу сейчас в дурке, может даже надежда на просветление есть. Потому что вот это вот всё какой-то неебический ахуй. Я, конечно, тот ещё гондон, но не думаю, что я мог такую реинкарнацию заслужить или что там со мной происходит. Не убивал, не воровал, откаты не в счёт, младенцев или ещё кого-то не насиловал. А за любовь вкусно выпить, пожрать и хорошо потрахаться — это перебор. Мои лень, жадность, гнев и гордыня за рамки не выходили. Усилия прилагал, как-то же образование получил, да и карьера не совсем уж дно была. Под себя всё не грёб, по головам не ходил. Вспыльчивый и даже злой, но только на словах, вымотать нервы, наорать — это да, но до ненависти и насилия себе дойти не позволял, хватало самоконтроля. Гордился я по большому счёту только своими мозгами и памятью, но опять же, не сказать, чтобы я сильно выставлял это всё напоказ. Я не идеален, но и не конченная мразь, просто неприятный человек, ну так профессия обязывает, юристы, по крайней мере много работающие и реализовавшиеся, редко бывают приятными, профессиональная деформация сказывается.       Лиза и доктор Оскар несколько раз говорили мне, что большую часть шрамов и отметин можно свести, но я понимаю, что это стоит денег, а тут ещё и не понятно, как оплачено моё лечение. Ясно дело, из кармана Лизы, может быть конечно у меня была страховка, но сомнительно, что она всё покрыла. В благотворительность не верю, как я понял, Эмили Радлет обычная девочка из обычной семьи среднего достатка, кто бы стал на неё жертвовать деньги? Таких множество, и не одна она, или я, чего уж теперь, тяжело больна, чтобы как-то выделять отдельного ребёнка.       Недели со второй как я очнулся, это получается где-то с первых чисел июня, меня начали обрабатывать мазями, делать растирания и массажи. Мышцы хоть в какой-то тонус привести и чуток кожу подрихтовать.       В целом с внешностью, если нового ничего в процессе взросления не вылезет, можно проблемы порешать. Косметика, парик или пересадка волос, немного спорта, если потяну после всего, и я не буду уродливой бабой, буду страшненькой. Охуенно, чё.       Продолжаю крутить всё это дерьмо в голове, настроение — блевота.       Итак, вышел из комы я 16 мая. Потом около трёх недель я был на всяких аппаратах, но в сознании. Седативные и обезболивающие тоже были, я правильно угадал. Их отменяли постепенно, в течение полутора месяцев.       И вот сейчас, вечером 17 июля 1987, я лежу, матерюсь про себя на родном языке и кручу в голове всё, что за два месяца произошло, ну то, что мне понятно, по крайней мере.       Всё это время Лиза ко мне приходит каждый день, разговаривает, читает книжки детские, просто находится рядом. Иногда, видимо, пытаясь вселить надежду, хотя, как по мне, так она ей больше нужна, нудит, что я поправлюсь, а родителей найдут.       Она наняла пару учителей, английский и математика, а ещё оплатила няньку в клинике, которая меня пытается развлекать пока нет врачей, Лизы или учителей. Вот интересно, тётя такая богатая или загоняет себя в долги ради полумёртвой дочери пропавшего брата? Надеюсь, первое, иначе будет очень сложно.       Математика отвалилась почти сразу, с третьего занятия, мои знания пусть и обрывочные, да и забылось много, но оказались явно полнее знаний девятилеток в этом времени и стране.       Учитель английского — моё спасение! Так уж получилось, что среда идеальная для изучения языка. Делать нечего, говорят только на английском, выбора тоже не предвидится. А тут ещё и занятия пять дней в неделю, и я наконец-то начал более-менее сносно говорить на этом языке. Я его учил больше десяти лет, и всё безуспешно, не хватало мотивации и усидчивости, а моё распиздяйство делило на ноль все результаты, сколько раз начинал заново — жуть. Нет, конечно, я не стал нормально говорить, голос, как говорит Лиза, не восстановился, но я говорю, с хрипами и писками, но всё же. Я понимаю, что говорят, и, главное, могу ответить, то есть беседу, пусть не сложную, могу поддержать, а от девятилетки много и не нужно.       Пейдж оказалась психологом. Главной её задачей в первое время было определить, как именно у меня течёт крыша, а она должна течь из-за стресса (так оно и есть), а потом помочь справиться с происходящим. Она диагностировала у меня амнезию, какую именно, не сказала, посттравматическое стрессовое расстройство и ещё что-то, о чём она доложилась только Лизе и доктору Оскару.       Врачи сказали, что нужно разрабатывать голос, может даже стоит заняться пением. Голос не восстановится полностью, ну так он и не мой, так что хер бы с ним, но будет сильно лучше. Мне, сейчас по крайней мере, главное — возможность говорить. Помимо доктора Оскара, мной ещё несколько врачей занимались, но их имён я не запомнил, а он лечащий врач, который будет меня вести ещё очень долго.       В общем, информации не густо. Говорю, но хреново. Понимаю тоже не очень. С другой стороны, за два месяца, в теле девятилетней покалеченной девочки сложно было бы добиться чего-то большего.       Завтра Лиза забирает меня домой. Держать меня здесь смысла уже нет, а капельницы, таблетки, правильное питание и прочее, как она сказала, будут и дома.