Тень, отбрасываемая солнцем, длинна

— Тебе не следует это читать,— дядя забирает книгу у нее из рук и ставит на полку у нее над головой. Когда он снова смотрит на нее, в его глазах есть что-то темное и непроницаемое. — Эта книга не просто так хранится здесь, а не в библиотеке. В ней есть вещи, которым никогда не следует давать возможность быть чем-то большим, чем пустыми словами на странице. Она смотрит на него так же пристально, без страха. — Даже если я использую их против Тайвина Ланнистера? Доран хмурится и опускается на колени так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. — Висенья, яды в этой книге заставляют задуматься даже Оберина. То, что они делают... Ни один человек, каким бы чудовищем он ни был, не должен когда-либо испытать их на себе. Роанна, ее глаза мерцают фиолетовым огнем, сердито смотрит на него. — Тайвин Ланнистер этого заслуживает. Никто не заслужил того, что случилось с мамой, Рейнирой и Эйгоном, и они ничего ему не сделали, но он послал своих монстров, чтобы убить их. Глаза ее дяди вспыхивают, и он на секунду закрывает их, единственное изменение в его спокойном выражении. — Я знаю, — затем он снова открывает глаза и сурово смотрит на нее. — Но ты еще ребенок и слишком молода для таких вещей. Я знаю, что ты видела ужасные вещи, пережила ужасные вещи, но тебе всего пять именин. Уничтожать себя и остатки своего детства только для того, чтобы причинить ему боль, бессмысленно и оскорбительно по отношению к их памяти. Он думает, что он прав. Она это видит. Но есть что-то совершенно неправильное в том факте, что Тайвин Ланнистер сидит могущественный, богатый и неприкасаемый в Утесе Кастерли, в то время как ее мать, сестра и брат лежат мертвые и гниющие под Солнечным Копьем. Под лицом Роанны все еще бушует Висенья, которая любила свою мать, брата и сестру всем сердцем, и которая чувствовала, как оно разрывается на части, когда она увидела их тела. Она права, она это знает, и теперь она не прогнется и не уступит. Ее мать была Мартелл — она знает их девиз и тоже останется Непокорной, Несгибаемой, Несломленной. Она смотрит на дядю, и ее изодранное сердце сжимается от едва заметной боли и горя, все еще читающихся в глазах ее матери и дяди. — Тайвин Ланнистер убил мою мать, брата и сестру. Он заслуживает таких же страданий, как и они, и дядя Оберин согласен со мной. Я думала, ты тоже хочешь, чтобы он страдал за то, что сделал с моей матерью, братом и сестрой, с твоей сестрой и ее детьми. Его лицо почти незаметно напрягается, и она понимает, что нанесла глубокий удар. Но, как и ее другой дядя, ей приходится хуже всего, когда человек, которому она причиняет боль — это тот, кого она любит. Она продолжает говорить. — Я думала, что твоей любви к ней хватит на большее, чем плевать на ее память, позволяя Ланнистерам и Баратеонам ходить по Дорну, как по ковру под ногами. Глаза Дорана вспыхивают, она сглатывает, но гордость удерживает ее голову высоко поднятой, а маленькие кулачки сжаты. — Я любил Элию, очень любил. — Тогда почему ты позволяешь Тайвину Ланнистеру поступать по-своему? — она еще не кричит слова, но голос у нее такой резкий и хлесткий, как будто дядя научил ее владеть хлыстом. — Он убил мою мать, твою сестру! Его чудовища избило ее до смерти и изнасиловало, и она была убита в своей собственном солярии, где должна была быть в безопасности! И она могла думать только обо мне, потому что видела, как умирает мой брат, слышала, как зарезали мою сестру, и я была всем, что у нее осталось. Она умерла, умоляя Джейме защитить меня, и именно по приказу Тайвина Ланнистера ее убили. Из-за него я увидела, как умерла моя мать! Лицо Дорана напрягается. — Ты была там? Она смотрит на него, цепляясь за свое негодование и ненависть, потому что горе, поднимающееся в ней от воспоминаний, задушит ее, если она уступит ему. — Я видела ее смерть и смерть Рейниры. Он вдруг становится очень усталым. — О, Висенья, — тихо говорит он. — Ты слишком юна, чтобы так страдать. Затем он раскрывает объятия, и на мгновение она колеблется, удерживаемая гордостью. Только на мгновение. Она бежит в его объятия, прижимаясь к тихому дяде, который говорит, выглядит и кажется таким похожим на ее мать. Доран крепко обнимает ее, и они вдвоем сидят в беспорядочной путанице конечностей на полу его солярия. — Если ты видела их смерть, я не виню тебя за желание отомстить. Но я хочу, чтобы ты пообещала мне, что не позволишь себе разделить их судьбу. Ты — все, что у нас осталось, маленький солнечный дракон. Эти слова ударили ее так, словно кто-то вонзил клинок в ее ноющее сердце. — Мама называла меня солнечным драконом. Его руки судорожно сжимаются вокруг нее при этом прерывистом шепоте, и ее глаза горят. Ни один из них не плачет, но когда он отпустил ее, его глаза тоже подозрительно блестели. Висенья опускает голову. — Мне очень жаль, дядя. Мне не следовало так с тобой разговаривать. Нежная рука поднимает ее подбородок, заставляя встретиться с ним взглядом. Она моргает, пытаясь унять дрожь в губах. — Нет, тебе не следовало так говорить. Но я тоже любил Элию и понимаю, почему ты так думаешь. — Тогда почему ты ничего не делаешь? — слова звучат уязвимо и слабо, как слова ребенка, которым она должна быть, и это раздражает ее. — Ты принц Дорна, а власть Баратеонов — новая и слабая. Ты можешь отомстить прямо сейчас, сокрушить Баратеонов и Ланнистеров, и отомстить за маму, Рейниру и Эйгона. Но ты просто сидишь здесь и позволяешь Тайвину Ланнистеру поступать по-своему, как будто он не убивал мою мать, брата и сестру. Доран на мгновение закрывает глаза, потом снова открывает. Когда он смотрит на нее, в его глазах есть что-то очень старое и усталое. — Ты сама сказала, что последние минуты Элия провела, пытаясь убедиться, что ты будешь в безопасности. Каким я буду братом, каким буду дядей, если не исполню ее последнюю просьбу? Он целует ее в лоб. — Ты не присоединишься к Элии и твоим брату и сестре под Солнечным Копьем, маленький солнечный дракон, еще много лет. Живи, Висенья, для мертвых, которые умерли, любя тебя, если ты не хочешь жить для тех, кто все еще живет и любит тебя. Висенья сглатывает, пытаясь заговорить сквозь комок в горле, но ей удается лишь коротко кивнуть. Что-то расслабляется в плечах ее дяди, и он почти улыбается. — Это все, о чем я прошу, Висенья — чтобы ты жила не ради мести, а ради чего-то другого. Он нежно вытирает слезу, о которой она и не подозревала, и она с трудом сглатывает... — Обещаю. — Хорошо, — Доран еще раз целует ее в лоб и встает. — А теперь у меня есть работа, и я верю, что ты должна быть с Оберином. Она принимает это предложение таким, каким оно есть, и направляется к двери. Прежде чем открыть ее, она останавливается. — Дядя? Принц поднимает глаза от стопки пергаментов, которые перебирает, и поднимает бровь. — Да? Она колеблется, пытаясь выразить словами всю сложную скорбь, ярость, боль и любовь, бушующие внутри нее. В конце концов, она этого не делает. — Спасибо тебе. Ее дядя улыбается, что-то светлеет в его темных глазах, но она выбегает за дверь, прежде чем он успевает что-то сказать. Арео Хотах бросает на нее странный взгляд, но она не обращает на него внимания. Формально он не знает, кто она такая, но он предан ее дяде и ничего не скажет о подозрительном количестве времени, которое Роанна Ланнистер проводит с принцем Дорна. Никому. Это ее и радует, и злит одновременно. Ее мать родилась здесь, в Дорне, и это место занимает особое место в ее сердце. Но она должна притворяться чужачкой, и это терзает ее озлобленное сердце. Висенья Таргариен, как известно, часами следовала за своим старшим дядей, но Роанна Ланнистер никогда не сможет быть такой же близкой с ним, как Висенья. Это было бы странно, а ее дяди отказываются делать что-либо, что может привлечь к ней ненужное внимание. Ее раздражает, что они так чрезмерно заботливы, но она должна признать, что они правы, по крайней мере иногда, и чрезмерная близость с ее дядями вызовет подозрения. Поэтому она ни слова не говорит против все более параноидальных мер предосторожности, которые они принимают, а только молча ненавидит оленей и львов, которые делают эти меры предосторожности необходимыми. Когда она идет по коридору, стараясь не выглядеть так, будто пробралась в кабинет своего дяди, чтобы прочитать запрещенную книгу, была поймана и имела долгий эмоциональный разговор о смерти своей матери, она ловит себя на том, что думает об Арианне и Тиене. Холл кажется странно пустым, и уже не в первый раз с момента прибытия она чувствует себя одинокой. В глубине души она скучает по кузинам, с которыми так сблизилась во время своего единственного визита в Дорн. Всего через несколько дней все трое не могли спать отдельно, и Арианна с Тиеной плакали, когда Висенье наконец была вынуждена уехать. Они не были похожи друг на друга, такие разные по внешности, голосу и характеру, но они дополняли друг друга, даже когда были такими юными. Темноволосая Арианна, полная жизни и вдвое ярче их двоих. Она всегда перетягивала внимание на себя во время их выходок, притягивала взгляд и удерживала его, с улыбкой, которая говорила, что она знает что-то, чего не знают другие, отвлекая всех, пока то, что они планировали, не будет исполнено. Златовласая Тиена, прекрасная, словно ангел, всегда выглядящая такой совершенной и абсолютно неспособной опуститься до чего-то столь низкого, как розыгрыш, но планирующая все их маленькие планы. И, наконец, серебряновласая Висенья, тихая и неземная, как статуя, похожая на какое-то потустороннее существо, спустившееся вниз, чтобы благословить смертных, пока она не начинала улыбаться, и ее истинный возраст не стал виден. Она была движущей силой всех их планов, той, кто заставляла их работать и кто мог спасти их от неприятностей через несколько мгновений. В течении тех нескольких месяцев три кузины всегда были вместе — и это было самое счастливое время в жизни Висеньи. Но Арианну и Тиену после похорон Элии отправили обратно в Водные Сады вместе с остальными детьми ее дядюшек, и она совсем одна — одна среди немногих детей, оставшихся в Солнечном Копье. Совершенно неожиданно она скучает по ним всем сердцем. Они видели друг друга совсем недолго, когда Висенья вернулась в Солнечное Копье, и ни одна из них не узнала ее. Все, что они видели — девочку-Ланнистер, и это ранило ее почти так же сильно, как ранили ненавидящие ее дяди. Она вздыхает, отвлекаясь от воспоминаний. По крайней мере, Арианна и Тиена счастливы, бегая и играя в Водных Садах с остальными ее кузенами. — Леди Роанна? Что вы здесь делаете? Она инстинктивно шарахается от внезапного голоса, который кажется слишком близким к нее, а затем поднимает глаза. Это один из западников, которого Тайвин Ланнистер послал с Джейме. Она не совсем уверена, как его зовут, но вроде Беллоу или Меллоу, или что-то в этом роде. Ей удается улыбнуться ему. — Простите, сир, я не хотела... Кажется, я заблудилась. Он неловко гладит ее по голове, и его явный дискомфорт рядом с ней согревает ее маленькое переполненное ненавистью сердце. — Ну... э-э... хотите, я провожу вас в вашу комнату, леди Роанна? Добровольно провести больше времени с подхалимом Ланнистеров? Ей едва удается подавить дрожь, которая пробегает по ее телу от этой мысли. — Я смогу найти дорогу отсюда, спасибо, сир. И она поспешно уходит. Она презирает этого человека — он практически боготворит Ланнистеров, и он даже пытался оправдать смерть ее семьи как "необходимую для стабильности королевства" или что-то в этом роде. Это укрепило в ее сердце желание видеть, как он кричит и страдает так же сильно, как страдали ее хрупкая мать, младшая сестра и младший брат "ради стабильности королевства". В конце концов она возвращается к себе и Джейме, плотно закрывая за собой дверь. Пытаясь отвлечься от пробудившихся воспоминаний, она наугад берет книгу и открывает ее в таком же случайном месте. Она наполовину закончила описание обреченной оккупации Дорна Молодым Драконом, но она не возражает пропустить первую часть. Она просто смотрит на страницу и старается ни о чем не думать, особенно о предсмертных словах матери, которые вертятся у нее в голове, как первые коварные зачатки безумия. Даже когда она пытается не думать об этом, в ушах у нее постоянно звучит пронзительный, дрожащий шепот матери, умоляющий о ее безопасности. Интересно, так ли сошел с ума ее дедушка, слышал ли он чужие голоса слова в своей голове, пока те не поглотили его? Но за этой линией мыслей скрывается спираль, которая может потащить ее вниз, как и многих ее предков. Встряхнувшись, девочка снова склоняется над книгой. Она дошла до начала рассказа о заточении Эймона Драконьего Рыцаря над змеиной ямой, когда кто-то постучал в дверь. Обрадовавшись предлогу сделать что-угодно, хоть что-нибудь, чтобы отвлечься от слабого шепота матери, она позволяет человеку войти в комнату. Дверь открывается, и появляется смутно знакомая женщина, которая вежливо кивает маленькой девочке. — Принц Доран вызывает вас при первой же возможности, леди Роанна. Висенья Роанна закрывает книгу и улыбается ей с широко раскрытыми невинными глазами. — Хорошо. Она соскальзывает со стула и идет за женщиной, гадая, что же такого случилось, что дядя послал за ней. Через несколько мгновений они добираются до его кабинета, и Арео отступает в сторону, пропуская ее внутрь. Она осматривает комнату в считанные мгновения. Доран сидит за своим столом, а другой ее дядя развалился у его плеча. Напротив них сидят Джейме и Аллирия, Джейме с бледным и осунувшимся лицом, Аллирия — с любопытным и обеспокоенным. Ви Роанна широко улыбается им. — Ваша светлость, папа, Аллирия. Зачем я вам понадобилась? Оберин одаривает ее острой улыбкой, и Джейме судорожно сжимает руки, привлекая обеспокоенный взгляд девушки, сидящей рядом с ним. Доран только протягивает ей руку, отчего замешательство на лице Аллирии только растет. — Малышка, Аллирия приняла предложение сира Джейме. На мгновение она снова в Королевской Гавани, улыбается до тех пор, пока ей не кажется, что ее рот разорвется, хлопает в ладоши до тех пор, пока ее руки не станут красными и ободранными, слушает тонко замаскированные любовные песни отца о дикой волчьей суке и пытается не закричать. В последний раз, когда ее отец искал невесту, она отправила их по тропинке, которая закончилась в комнате, выкрашенной в красный цвет кровью тех, кого она любила. Каким-то образом ей удается улыбнуться, пытаясь собраться с мыслями. Аллирия совсем не похожа на шлюху-Старк. На самом деле, если говорить о мачехах в этом мире, то Аллирия будет в этом почти так же хороша, как и во всем остальном. Конечно, она намного лучше, чем волчья сука, в которую Рейгар воображал себя влюбленным — в конце концов, из-за нее не началась война, в результате которой ее мать, брат и сестра были жестоко убиты. Она была воплощением доброты к бедной маленькой девочке, оставшейся без матери, и старалась изо всех сил приносить Роанне маленькие подарки и проводить с ней время. Она прилагает усилия, чтобы узнать ее, узнать ее характеры и вкусы, и, самое главное для Висеньи, она не пытается занять место матери. Ее мать — Элия Мартелл. Никто и никогда не сможет заполнить пустоту, оставшуюся после смерти ее матери. Даже Аллирия. И Аллирия не пытается забраться туда, где ей не рады. Висенье она очень нравится, и она, вероятно, лучший кандидат на роль ее мачехи, поскольку Аллирия, в конце концов, родственница Мартеллов. Она тоже помнит Элию Мартелл и ее детей, и Ашара с Артуром нежно любили свою сестру. Она тоже понимает жгучую потребность сделать что-то, что угодно, что причинит боль людям, которые отняли у нее тех, кого она любила больше всего на свете, не обращая внимания на цену. Да, Джейме мог сделать гораздо худший выбор, чем Аллирия Дейн. На этот раз ее улыбка — искренняя. — Я очень рада. Джейме наклоняется вперед, его руки все еще нервно сжаты в кулаки. — И ты не возражаешь? Ты абсолютно уверена? Преданность ее рыцаря согревает что-то внутри нее. Ему нравится Аллирия, очень нравится, но он готов отказаться от этого брака, которого явно хочет, если она этого пожелает. Настоящий королевский гвардеец. Настоящий друг. Настоящий защитник. (Настоящий отец, шепчет ее разум, но она игнорирует это — как бы сильно она ни ненавидела Рейгара Таргариена, она все еще очень любила его и не могла заставить себя заменить его, даже если это будет Джейме.) Она обнимает Джейме и сжимает его в объятьях. — Я уверена, папа, и я желаю тебе счастья. Джейме кажется испуганным, но обнимает ее и сжимает в ответ, широко улыбаясь. Аллирия тоже улыбается, хотя выглядит довольно смущенной. Через некоторое время Доран откашливается. — А теперь, прежде чем мы пойдем дальше, у Аллирии есть вопросы, на которые, по нашему мнению, стоит ответить. Удивление, промелькнувшее на лице Аллирии, сильно поражает Висенью. Она похожа на Рейниру, и мысль об этом как будто сжимает ее раненное, ноющее сердце. — Кузен, каким образом слова ребенка, которому всего пять лет, помогут прояснить эти детали? Если только нет чего-то еще, о чем вы мне не рассказали. Оберин ухмыляется, но эта ухмылка потрескавшаяся и хрупкая. — Мы многое тебе не рассказали, дорогая кузина. Он говорит что-то еще, но тут Висенья случайно смотрит Аллирии в глаза и теряет смысл разговора, теряясь в ужасных миазмах ненависти, ярости, горя и вины. Она ничего не имеет против самой Аллирии, но Висеньи невыносимо смотреть женщине в глаза, и когда она это делает, мир вокруг нее тошнотворно шатается. Она не может встретиться взглядом с покойной сестрой в лице будущей мачехи. Глаза милой маленькой Рейниры, ее младшей сестры. Она обещала охранять ее, ее и Эйгона. Она поклялась в этом и нарушила клятву. Сейчас она жива, а они мертвы, и она вспоминает об этом каждый раз, когда видит глаза Аллирии Дейн. Висенья закрывает глаза и сжимает веки. Каждый раз, когда она думает, что может это сделать, оказывается, что она ошибается. Она не может смотреть в глаза Аллирии Дейн. Сделав несколько глубоких вдохов, она снова открывает глаза и продолжает смотреть. Очевидно, они заметили, что что-то случилось, потому что ее дяди и Джейме выглядят обеспокоенными, и любопытство Аллирии возросло, а вместе с ним и ее беспокойство. Висенья невинно улыбается. — Простите. Все еще явно немного обеспокоенная, Аллирия начинает, не зная, к кому обращаться. — Я прошу лишь прояснить несколько вещей. Джейме говорит, что мать Роанны была убита, а Роанна — что предыдущие поиски невесты для Джейме привели к смерти ее матери. Я просто не могу понять, как эти два события связаны, и, кроме того, почему кузен Оберин выглядит так, будто хочет убить кого-то каждый раз, когда ее упоминают. Висенья задерживает дыхание, а Джейме беспомощно смотрит на Дорана, явно смущенный тем, что происходит. Аллирия бесстрашно продолжает говорить, ее лицо — идеальная маска спокойствия. — Я знаю, что происходит нечто большее, чем вы хотите мне рассказать, и что Джейме каким-то образом вовлек в это вас обоих. Все, что я хочу знать, это что такого важного в матери Роанны, что два принца Дорна хранят о ней секреты. Женщина смотрит на своих кузенов, и Висенья с новой болью отмечает знакомое выражение лица. Как только на лице члена семьи Мартелл появляется подобное выражение лица, то его уже ничто не остановит. Оберин усмехается, небрежно опираясь на спинку стула брата, и Висенья впервые замечает, что он тоже избегает встречаться взглядом с Аллирией. — Кузина Аллирия, прежде чем мы тебе что-нибудь скажем, я должен сказать тебе, что ты совершишь измену нашему новому королю, если узнаешь то, о чем мы не можем говорить. Женщина поднимает подбородок. — У меня нет никакой любви к оленю. Доран наклоняет голову. — Это не моя тайна, не тайна Джейме или Оберина. На лице Аллирии мгновенно появляется удивление, и она поворачивается к Висенье. — Это твоя тайна? Вместо того чтобы что-то сказать, Висенья заставляет фальшивые черты бастарда-Ланнистер исчезнуть. Серебристо-золотые волосы сверкают на солнце, обрамляя лицо с пронзительными фиалковыми глазами, слишком взрослыми для ее нежного возраста. Цвет волос и глаз, а также многие черты лица достаточно хорошо рассказывают ее собственную историю. Нет никаких сомнений в том, кем является девочка, стоящая в соларии своего дяди. Аллирия ахает и почти бледнеет от шока. — Они сказали, что ты сгорела. Висенья кивает. — Но огонь не может убить дракона. Долгое, тягучее, ужасное мгновение Аллирия молчит, ее лицо мертвенно-бледное от шока. Но в конце концов она встает и опускается в глубоком поклоне.