Опять лежишь в ночи, глаза открыв,
И старый спор сама с собой ведешь.
Ты говоришь:
— Не так уж он красив! —
А сердце отвечает:
— Ну и что ж!
Все не идет к тебе проклятый сон,
Все думаешь, где истина, где ложь…
Ты говоришь:
— Не так уж он умен! —
А сердце отвечает:
— Ну и что ж!
Тогда в тебе рождается испуг,
Все падает, все рушится вокруг.
И говоришь ты сердцу:
— Пропадешь! —
А сердце отвечает:
— Ну и что ж!
***
Гулкий стук низких каблуков эхом отскакивал от стен пустого длинного коридора. Ирина шла в этом бесконечном пространстве дверей и информационных стендов, словно по подиуму, только шаги её — как для юной девушки — звучали тяжело, а вокруг не было ни одного созерцателя прекрасного.
Другие студенты разбежались: кто поспешил домой, кто — в иные аудитории, а кто — в другие корпуса. Её же первый день после зимних каникул выдался утомительным.
Между членами семьи ещё со вчерашнего вечера витало напряжение. А в институтских стенах неизменно и всё больше раздражали глупые
лица реплики однокурсников.
На мгновение её хмурое настроение до отметки «уже лучше» подняла лишь преподаватель анатомии, которая любезно пригласила Ирину заглянуть к ней на кафедру после пар и, зная старания своей ответственной студентки, не менее любезно поделилась редким тематическим изданием. От её внимательного взгляда не скрылась грусть, заметно тронувшая лицо той, что обычно излучает свет и добро. И получая на все вопросы вроде «у вас что-нибудь случилось?» стандартное «нет, всё нормально», женщина не придумала ничего лучше, чем подсластить жизнь Егоровой обнаруженной в сумке шоколадкой и отправить домой готовиться к новому учебному дню и отдыхать.
Открыв массивную дверь, Ирина глубоко вдохнула морозный воздух. Погода стояла неплохая. На дорогах едва прослеживались следы былых снегопадов, а солнце, озаряющее чистое голубое небо, к большому удивлению, ещё и пригревало. Казалось, что в гости к столице сегодня забежала весна. Однако не бывает полного, абсолютно счастья: эти же бесснежные дороги были невозможно скользкими, и ещё утром то и дело отовсюду слышались гневные восклицания падающих прохожих.
Обхватив обеими руками поручень, девушка старалась как можно аккуратнее и без плачевных последствий преодолеть несколько несчастных замёрзших ступеней, чтобы, наконец, ступить на расчищенный асфальт.
— Ира! Я уже думал, что ты там ночевать собралась, — Кривицкий, до этого момента подпирающий собой кирпичную стену неподалёку, завидел Егорову и подал воодушевлённый голос.
Девушка, благополучно спустившись на ровную землю, вскинула бровь и подняла глаза к нежданному встречному. Периферическое зрение подсказало ей, что около учебного корпуса не было ни одной живой души, кроме них самих.
— Кажется, я сегодня не просила никого меня дожидаться, — собственный резкий ответ удивил даже обладательницу звонкого голоса, но, равнодушно пожав плечами, хоть этот жест и слабо был заметен под объёмным зимним пальто, она зашагала в нужном себе, обратном от него направлении.
— Да подожди ты, Егорова! — парень, спотыкаясь, подбежал к ней, вставая впереди и загораживая дальнейший путь. — Ты что, злишься на меня? Обиделась? Скажи, это из-за Шестаковой? Но она липнет ко мне ещё со школьных лет! А я тогда напился, как свинья…
— Нет, — отрезала она, — с чего ты взял? Я просто говорю то, что думаю. — Ирина улыбнулась, заглядывая ему за спину, намекая на желание поскорее покинуть пределы территории учебного корпуса. — И никакие Марины или прочие твои сомнительные знакомые меня мало волнуют. Извини, мне нужно идти.
На самом деле ей никуда не нужно было идти. Никуда она не спешила и никто её не ждал. Просто идея сбежать казалась самым простым, доступным и лучшим из возможных вариантов. Надо же… сегодня она и вовсе не думала об этом парне. Целый день он находился рядом, но не задавал никаких вопросов, не пытался разговорить её: очевидно, не хотел вызывать лишних сплетен и подозрений у «коллег». А она и не замечала его. Или мастерски делала вид, что не замечает.
Зато в эту минуту, когда он встал напротив, преграждая ей путь и нарушая привычный сердечный ритм, размеренное течение мыслей, не думать о нём и его поведении оказалось невозможным.
— Ну что ты убегаешь всё время! — Кривицкий коснулся её плеча, однако поймал недобрый взгляд и тут же отдёрнул руку. — Извини. Ир, помнишь наш первый учебный день? Моё предложение прогуляться до набережной всё ещё в силе.
— Такие спектакли не забываются, — Егорова усмехнулась, вспоминая жалкие потуги небезызвестной одногруппницы Марины изобразить превосходство по всем параметрам. — Но тогда было тепло. А сейчас зима: холодно, скользко и противно. Да и я, честно говоря, ужасно ориентируюсь на местности…
— Сейчас очень даже хорошо. А все московские дороги я давно исходил и приведу тебя туда, куда только захочешь! — отчаянно уверял и убеждал Кривицкий, лишь бы строптивая девушка согласилась на его скромную авантюру. Уж очень ему хотелось узнать, почему она так стремительно пропала тем праздным вечером — этот фрагмент он помнил отчётливо и во всех красках.
Ирину терзали сомнения. После того дня их последнего экзамена он даже не искал встречи. Хотя знал её домашний номер. «Точно ничего не помнит. Ещё бы — так упиться!», — мысленно оправдывала она перед собственным сердцем загадочного «хорошего друга».
— Я не скажу, куда хочу, потому что ничего не знаю, — девушка повеселела, стараясь отбросить негативные мысли. — Мы переехали в начале лета, а я с тех пор как-то практически и не видела Москвы, — она поспешила объясниться.
— Не беда. Тогда просто доверься мне.
Как точна брошенная им, наверное, машинально фраза. Именно этого и боялась Ирина — довериться. Почему-то по сей день в её жизни не было ни одного человека, которого она подпустила бы к себе ближе, чем на расстояние «нейтральный знакомый». Не допустит ли она ошибку, поверив этому беспечному парню? И что скрывает он за своим лёгким, весёлым характером, за острым желанием завладеть именно её вниманием? Такой серьёзной не по годам, кажущейся холодно-отстранённой, до сих пор держащейся особняком, но именно её…
— Хорошо, — она и себе-то не могла аргументировать, какая сила подтолкнула её согласиться. Но было в этой затее что-то заманчивое, интригующее,
судьбоносное. — Раз ты так уверен в своём успехе, то идём. — Ирина решила оставить в ответе послевкусие двусмысленности и проследить за его реакцией.
Кривицкий сладко, победно улыбнулся.
— Отлично, — изображая торжество, он прокрутился вокруг собственной оси по слою льда на асфальте. — Тогда пойдём по Арбату, пересечём Садовое кольцо, Смоленскую и в конечном счёте окажемся на Ростовской набережной. Маршрут построен. Возражений не имеется? — едва ли хитринка во взгляде могла выдать девушке его догадку, которую он намеревался проверить.
— Возражений не имеется. Потому что твой маршрут мне неизвестен, — Егорова развела руками, ни о чём не догадываясь.
— Тогда я буду рад первым показать тебе эти красоты столицы нашей необъятной Родины!
Ирина, вопреки собственному желанию быть с этим предателем построже, тепло улыбнулась ему. А Кривицкий тем временем неслышно радовался верной догадке.
От их пристанища постижения науки анатомии было рукой подать до Кремлевской набережной. Но это — скучно, это — быстро и коротко. Поэтому молодой стратег выбрал более длинный, но не менее интересный и обещающий долгие беседы путь. Странно, что она не знала этих дорог. Странно и забавно. Зато ему на руку.
Мелькали мимо разноцветные, но скрытые бледностью зимы фасады зданий. Навстречу спешили разные люди: приветливые, радостные, весёлые, мрачные, ворчливые, занятые. А они шли, не замечая никого и ничего вокруг, существуя в своём персональном мире. Кривицкий придерживал Егорову за локоть, когда она в очередной раз подскальзывалась в своих красивых, но жутко непрактичных сапогах. И она тихо благодарила его, проклиная неудобную обувь за этот бесплатный для прохожих цирк.
Километры, которые им нужно было преодолеть для достижения цели, пролетали совершенно незаметно.
На повороте к набережной Ирина всё же не удержалась. Вернее, недостаточно крепкие мужские руки не удержали её хрупкое тело в необъятном пальто. И потянув за собой Кривицкого, она всё же рухнула на покрытый льдом асфальт, исполняя немыслимые акробатические элементы. Они так и сидели какое-то время: друг на друге, на голой холодной земле, заливисто смеясь и чудом не угодив в лужу с серой снежной кашицей.
За все полгода их знакомства девушка не особо охотно делилась подробностями своей жизни. О родителях, семье Кривицкого она не знала и вовсе. Сама расспрашивать не любила.
С подругами, с которыми можно было бы поболтать по душам, не сложилось ещё со школьных времён. Об этом она и рассказала ему в перерывах между подскальзываниями за весь их путь по Арбату. Рассказала вдруг о мечте поступить в медицинский в Москве, о том, какой подарок сделала судьба, когда отцу предложили здесь работу и они обзавелись маленькой уютной квартирой, о матери-учительнице русского языка и литературы, о своих планах на эту большую жизнь. И о том, как далека их нынешняя жизнь от её планов.
Когда Ирина упомянула о том, как неприятно в ней отзывается поведение тех, кто «родился с золотой ложкой во рту», Кривицкий на мгновение замешкался — его друзья неоднократно подтрунивали над ним этим фразеологизмом. Только парень никогда не задумывался, что он и впрямь может быть таким.
Он слушал её с увлечением, но сам после услышанного посвящать в дела собственной семьи не спешил. Сухо рассказал лишь о том, что родители — уважаемые в городе, образованные люди, что вырос он в атмосфере любви и заботы, а врачом захотел стать благодаря деду — тот был известным детским хирургом. И его уход четыре года назад стал тяжёлым ударом.
Не хотелось хвастаться. Не хотелось задеть её, отдалить после и без того неприятного случая. Поэтому он поведал, что иногда хотел бы сбежать от чрезмерной любви и опеки, ведь во всём есть свои минусы. Но это было честно.
— Пойдём на мост, — Кривицкий указал рукой на большой пешеходный мост через Москву-реку, подталкивая Ирину в обозначенном направлении.
— Может, лучше прямо? — она без особого энтузиазма покачала головой, выражая незаинтересованность в предложенной идее.
— Это был не вопрос. Пойдём. Там симпатичный вид, тебе понравится, — он убедил её и, не спрашивая разрешения, схватил ладонь, ведя за собой, оберегая от новых падений. — Какие руки холодные! Замёрзла?
— Какой ты всё-таки наглый! — в свойственной ей манере воскликнула Ирина, но активного сопротивления не оказала. Отчего-то ей нравилось всё происходящее. — Нет, не замёрзла. У меня всегда руки холодные.
На мосту было немноголюдно. Все проходили, устремляясь к своим целям, и не задерживались. Кривицкий остановился ровно посередине, разворачиваясь лицом к замёрзшей речной воде. Егорова повторила за ним.
Было сказочно красиво. Несмотря на серые краски этого зимнего дня, пусть и подсвеченные лучами солнца, которое уже успело скрыться за набежавшими облаками. Несмотря за крепчающий к вечеру мороз. Несмотря на то, что с Кремлевской набережной и с Большого Москворецкого моста вид был бы, конечно, красивее. Но в пейзажах и видах ли дело, когда рядом с ним было её лицо? Большие зелёные глаза, с упоением рассматривающие окрестности. Пухлые губы, складывающиеся в очаровательную улыбку, как только эти глаза зацепятся за какую-нибудь интересную деталь пространства. Ска-зо-чно.
Интересно, Ирина делала вид, что не замечает, или вправду не замечала и любила прямолинейность в противовес игривым намёкам и томным вздохам? Кривицкий не мог и догадываться: ни то, ни другое. Пока она не замечала ничего дальше собственной борьбы. Борьбы холодного разума, выстраивающего прямой курс на успех в будущем, и доброго сердца, мечтающего о таком простом счастье — любить и быть любимой.
— А где твои варежки?
— Не поверишь, — девушка хохотнула, — оставила утром в метро.
— Да, непохоже на тебя, — ответом улыбнулся Кривицкий. — Слушай, Егорова, — он повернулся к ней, упираясь локтём в ограду моста, рассматривая каждую чёрту на девичьем лице, — а что же, вы с Аллой теперь подруги?
— Она просто очень хороший человек, — Ирина закатила глаза. — Мудрая, добрая, честная, справедливая. Не похожая ни на одного другого преподавателя, с кем нам удалось пока познакомиться. Знаешь, так выглядят люди, на которых хочется быть похожими, равняться.
— Ой, ну захвалила! — Кривицкий усмехнулся, глядя, как в глазах собеседницы, вторя словам, плескалось искреннее восхищение. — Хотя твоя правда. Роскошная женщина. Даже мой отец подтверждает. А он, знаешь ли, большой ценитель. В общем-то, и умница, и красавица — только с личной жизнью как-то не сложилось.
— Такие женщины в твоём вкусе? — вдруг спросила Ирина. Вопрос этот казался ей обыкновенным, без задней мысли. Ровно до того, как она его озвучила. В щеках неприятно закололо. Хорошо, что она не имела привычки заметно краснеть от смущения.
— Дай подумать… — он состроил умное и задумчивое выражение лица, делая вид, что рассматривает небо. А когда придумал — принялся загинать пальцы. — В моём вкусе высокие, стройные, зеленоглазые и очень своенравные блондинки.
Егорова слегка улыбнулась и кивнула в благодарность за ответ на свой глуповатый вопрос. Постойте… Это что же — её описание?
— Нет… — инстинктивно прошептала, отворачиваясь в другую сторону. Сердце не то что ускорило свой ход — было готово выпрыгнуть из груди.
И если он не шутил, это было одновременно самое приятное, что только могло случиться, как одновременно и пугающее. Для той, что не любит непредвиденных обстоятельств и всегда желает чувствовать под ногами твёрдую опору, — пугающее…
— Да, — уверенно раздалось из-за спины.
Он обошёл, вставая напротив. Взял холодные дрожащие руки в свои ладони, поднося к губам и согревая горячим дыханием. Попытался поймать взгляд, но зелёные глаза так упорно бегали по окружающим постройкам в надежде найти что-нибудь отвлекающее.
Все её слова смешались, потерялись и забылись, а дельные мысли предательски покинули голову. «Лучше бы ещё сдать несколько экзаменов, чем выбраться из такой неловкой ситуации».
— Ир… Ира-а-а, — озорно улыбаясь, Кривицкий пытался вернуть девушку в мир реальный из плена неизвестных ему мыслей. А она и не задумывалась раньше о том, как приятно звучит её обычное имя из его уст. И ещё роднее, когда он весело вскрикивает: «Егорова!» — Посмотри на меня.
Но Ирина упрямо не торопилась поднимать взгляда. Необъяснимое чувство. Замешательство. Разрушенный, встревоженный им привычный и понятный уклад её мыслей, её жизни. И такое большое желание узнать, что скрывается за таинственным понятием «любовь».
— Зачем тебе я… — она уже собиралась выдать какую-нибудь глупость, но он не позволил ей этого сделать.
Одним движением притянул за руки, которые всё ещё покоились в его ладонях, к себе и, в мгновение переместив их на щёки, завладел губами. Рваные, растерянные движения, но проскальзывающий в каждом жесте нежный трепет.
У неё не было пути для отступления. Нет, не потому, что он крепко держал её — было непозволительно отказаться. Впервые в жизни, пусть пока и совсем короткой, не умудрённой опытом, но впервые — довериться собственному сердцу, а не «правильному» разуму.
Робкий и неспешный, невинный и ласковый, неожиданный и неизвестно для кого долгожданный поцелуй продолжался неизмеримую вечность, готовый длиться ещё несколько таких же волнующих мгновений.
Улыбаясь ей в губы, Кривицкий осторожно отстранился, оставляя руки на её плечах. Она же теперь смотрела прямо ему в глаза, ища хоть какие-то ответы на вопросы, следя за тем, как их верная дружба только что рассыпалась в прах.
— Никогда раньше я не видел тебя такой растерянной, — парень усмехнулся, и Ирина всё же опустила взгляд, не имея сил выдержать это противостояние.
Никогда прежде она и не задумывалась, что её губы могут служить таким приятным удовольствиям. Обычно — для разговора, реже — для помады, но чтобы таким неземным, незнакомым маленьким радостям… Нет, никогда прежде.
— Я… Я не знаю, Гена, — глубоко вдохнув и медленно выдохнув, Ирина собрала волю в кулак, чтобы, наконец, вставить хоть какую-то внятную реплику в их увлекательный диалог. Она колебалась. И всё ещё надеялась проснуться во времена беззаботных детских лет, когда всё было очень наивно и очень просто. — Только дай мне сразу знать… Значит ли это что-нибудь для тебя? Или мне не стоит переворачивать свою жизнь вверх дном?
Девушка закусила губу. Обычно она делала так в минуты нерешительности и сомнений, и он выучил эту черту.
Они не заметили, как на город начали опускаться сумерки. Зажигались первые фонари, и в их ярких лучах стали заметны медленно опускающиеся с небес резные снежинки. Они кружились в каких-то непонятных танцах и тихо ложились на их плечи, неторопливо растворяясь от тепла.
— Егорова, думаешь, у нас есть шанс отмотать время назад и представить себя не больше, чем хорошими знакомыми? — Кривицкий поднял воротник своей куртки, ёжась от неприятного ощущения тающего снега на шее. — Боюсь, тогда лучше бы нам и вовсе не встретиться тем летним днём.
— Кажется, поздно… — едва слышно произнесла Ирина, и они случайно синхронно закачали головами. Пути обратно не существовало.
Парень рассмеялся, хватая её за руку, разгоняясь, сбегая с моста и вынуждая девушку беспрекословно следовать за ним — дальше любоваться прелестями зимней столицы. Или обществом друг друга.
Конечно, на такой скорости она не могла без происшествий сойти с моста и в который раз опробовала местные дороги не твёрдость. Упала. Только теперь — в его объятия.
Какое-то время они ещё бродили по набережным, ближайшим паркам и проспектам. Любая беседа теперь складывалась легче, тёплее и уютнее, несмотря на усилившийся снегопад и заметную вечернюю февральскую прохладу.
Уже у подъезда своего дома, до которого Ирина попросила Кривицкого её провести, она предложила:
— Может, зайдёшь? Отец должен быть на работе, а мама будет рада.
Он не горел особым желанием знакомиться с её родителями именно сегодня. Но Егорова использовала последний убедительный аргумент: ещё с осени у неё пылятся его книги, которые она давно прочитала и очень хочет вернуть законному хозяину. Выбора не оставалось.
Семья их жила на втором этаже в скромной двухкомнатной квартире. Суета и шум, раздающиеся из-за входной двери, не по-доброму насторожили Ирину, но она, пребывающая в приподнятом настроении и готовая напоить сердечного друга чаем с самым вкусным яблочным пирогом, решительно вставила ключ в замочную скважину.
У порога девушку встретили родители: отец, одетый в тёплое и зимнее, с внушительной сумкой в руках и мать — опечаленная, с потемневшим, осунувшимся, заплаканным лицом.
— Береги мать, Ирина, — бросил напоследок мужчина и спешно сбежал по лестнице вниз, ничего не объясняя дочери.
Поборов секундное замешательство, студенты быстро разулись, разделись и прошли в гостиную за женщиной. Александра Владимировна тихо опустилась на диван, бездумно всматриваясь в движущуюся стрелку больших настенных часов.
— Мама? — девушка не знала, как сформулировать нужный вопрос.
— А у него теперь другая семья, Ирочка.
Кривицкий, стоящий рядом с девушкой, молча нащупал её ладонь и крепко сжал в своей руке.
