Альбом с воспоминаниями

***

Он стоял перед аудиторией, опёршись на подоконник, и бездумно поглядывал по сторонам пустого коридора. До конца экзамена оставалось не больше двадцати минут, а в кабинете, как это ни странно, вместе с несколькими прогульщиками всё ещё сидела Егорова. Большинство одногруппников уже давно справилось с миссией под названием «гистология» и весело, довольно побежало по своим следующим делам. Кривицкий не понимал, что могло приключиться у Иры, которая, казалось, была готова ко всем вариантам развития жизненных ситуаций. — О, ты не ушёл, — на опечаленном выдохе произнесла девушка, когда дверь аудитории за ней с треском захлопнулась. — Что значит «ушёл», если я обещал подождать тебя, — преувеличенно резко ответил он, на что Егорова лишь пожала плечами и подошла к тому же окну, упираясь локтями в подоконник, а головой — в свои ладони, всматриваясь в заснеженные верхушки деревьев. Только мыслями она была в другом моменте. — Спасибо, — вырвалось машинально, но как-то тихо, полушёпотом. — Сколько? — вопрос был, скорее, риторическим, потому что Кривицкий обычно шутил: «Тебя ночью подними — так ты без запинки общую морфофункциональную классификацию тканей и расскажешь». — Четыре… — закусив губу, Ирина ответила так, будто это было самой большой бедой в её судьбе, и главное — непоправимой. — Ир, ты чего? Я думал, что уже произошло… Это же отличная отметка! Полгруппы только и мечтает о такой, — а его губы исказились в ироничной усмешке в ответ на её беспочвенные переживания. — А я не полгруппы, Ген, я знаю свои силы, знаю, что знаю, — хмыкнув, она подняла к нему глаза: взгляд был жёстким, холодным, как сталь, но пустым и потерянным, будто случившееся и впрямь было серьёзной проблемой. — И отличная отметка — это у тебя. А у меня четыре, Ген. — Ты что, правда расстроилась из-за четвёрки? — улыбка спала с лица Кривицкого, но глаза всё ещё выдавали его шуточное восприятие ситуации. — Ир, это не самое страшное или важное в жизни. — Да при чём тут четвёрка! — забывшись, вскрикнула Егорова, но оглянувшись вокруг и кинув беглый взгляд на двери аудитории, быстро понизила голос. — Ты знаешь, что я не пропустила ни одной пары, ни одного задания, я никогда не списывала, потому что и без того всё помню! А они, — она грубо выделила это слово, прозрачно намекая Кривицкому на компанию не очень приятных ей лиц, — они пропустили больше, чем посетили. И у них, Гена, всё отлично. Они даже не все слова из тех, что наговорили, понимали, а он отпустил их без единого вопроса. А я всё рассказала, во всех подробностях. Но когда он решил спросить про прямой остеогенез, я, Гена, ничерта не ответила. Потому что я вообще об этом не думала, потому что это вообще никак не связано с моим билетом! Это справедливо? Ничерта это не справедливо! — Ирина отмахнулась, будто отодвигая от себя весь собранный негатив, и сложила руки на груди. Кривицкий был несколько поражен. Всё, что она сейчас поведала, казалось ему сущим пустяком, во всяком случае — никак не определяющим человека как личность, не разделяющим на умных и недалёких. Удивительно, что кого-то могла так «раззадорить» обычная отметка за экзамен. — Не накручивай себя, Егорова. Я, например, просто всегда думаю, что время покажет кто есть кто. Поэтому глупо так волноваться. — Может, это какая-то личная неприязнь? А что я ему сделала? — девушка не унималась, и слова Кривицкого нисколько не влияли на неё успокаивающе. Нет, он был не способен понять её. В переживаниях о случившемся он видел лишь глупость, а она… Она была уверена в своих знаниях, в своей уже сложившейся положительной репутации, но эта гистология так по-дурацки ударила по амбициям. Почему впереди оказались те, кто заслуживал этого меньше всего? Неужели мир устроен именно так и повлиять на него честностью, упорством, добросовестным отношением к делу ей не под силу? Это было чертовски обидно. Обиднее только то, что не с кем было эту грусть разделить, и её не мог услышать даже он, называемый хорошим другом. А за что ей винить его, в чём упрекнуть? У него всё отлично, и его зачетная книжка «сверкает» искусно выведенными преподавателями пятёрками. Это она что-то где-то упустила. — Ир, так и с ума сойти можно. Просто забудь, как пройденный этап, и будь выше. Тебе нужно отвлечься, — он пропустил её вопросы мимо, и лицо Кривицкого вновь тронула лёгкая улыбка, когда он вспомнил об одной возможной авантюре, — нам всем нужно отвлечься и отпраздновать, наконец, первую в жизни сессию. Пойдём, там у Юрки родители уехали, а им с братом на неделю осталась просто огромнейшая квартира! Вот он всех сегодня вечером и зовёт. На культурные посиделки. Егорова усмехнулась его энтузиазму. Идея и вправду казалась заманчивой, а перспектива отвлечься — самой необходимой. Только одно не радовало — эти «все», кого Морозов зовёт. — Если бы ты знал, как я сейчас не хочу никого видеть… — она задрала голову и руками встряхнула спутавшиеся пряди золотистых волос. Сессия — первая, тяжёлая, утомительная, наверное, одинаково для всех студентов. Отразилась она и на состоянии Ирины — все бессонные ночи за книгами у тусклой лампы, все исписанные тетради и тревоги не могли пройти бесследно. Трудно быть такой ответственной, поэтому и усталость — смертельная. — Ну ради меня, Егорова! — Кривицкий состроил умоляющую физиономию, отказать которой было практически нереально. — Хочешь, я вместе с тобой не буду обращать ни на кого внимания, не буду замечать твоих любимых «друзей» и мы с тобой вообще отдельно от них будем радоваться завершенным экзаменам? — Хочу, — через уже искренний смех выдала Ирина. Острое ощущение несправедливости ещё кололо, но чем ей помогут пустые разговоры и тяжёлые мысли? И правда — нужно отвлечься, немного забыться, переступить и идти дальше. А Кривицкий представлялся ей хорошей компанией. Хотя знали они о друг друге ещё совсем не много, он был, действительно, единственным её товарищем. С подругами не заладилось и спустя семестр — девушки разбрелись то по парам, то по большим компаниям, да и вообще интересы их крайне редко совпадали, а противоположности, вопреки всем известным законам, не притягивались. — Вот и отлично! А я тебе, между прочим, и «спасибо» за латынь не сказал. Прости, Егорова. Я твой должник. Ирина сразу вспомнила, как несколько дней назад она так же ждала его у аудитории, только в другом корпусе. И как он, радостный и улыбающийся, выбежал из кабинета, размахивая зачётной книжкой, и заключил её в объятия, отрывая от пола и крича на весь холл: «Сдал! Пять!» Она ведь тогда даже не поняла, что произошло, и только под вечер, ворочаясь в кровати без сна, подумала о том мгновении, а в груди незнакомым чувством что-то встрепенулось. — Пустяки. Ты и без меня много знаешь, — она улыбнулась, и к светлым зелёным глазам вернулся привычный живой блеск. — Тогда нам непременно нужно отпраздновать наши маленькие победы и немного выпить за умный ум, — Кривицкий усмехнулся и задрал голову в самодовольном, горделивом жесте. — Я буду ждать тебя у подъезда в четыре, идёт? — Идёт. И он не солгал. За десять минут до назначенного часа уже стоял у дома, а когда она неспеша вышла, едва стрелки перевалили за пятнадцать минут пятого, встретил её недовольными возгласами: «Нехорошо опаздывать. Я здесь примёрз вообще-то!» — Я совсем чуть-чуть, — воспротивилась Егорова и, щурясь от летящего в глаза снега, утопая в сугробах, поплелась за Кривицким в направлении метро. Не прошло и получаса, как они пешком взбирались на тринадцатый этаж, потому что лифт по неизвестной причине не подавал признаков жизни. Прекрасный оказался способ отвлечься от проблем, действительно, ведь возникли новые — как восстановить дыхание и не умереть на пороге чужой квартиры. А Гена не шутил — квартира и впрямь была огромнейшей. Высокие потолки, дорогая — и это было очевидно с первого взгляда — мебель, повсюду масса картин, статуэток и, что самое впечатляющее, необъятно просторные комнаты, в которых, кажется, можно было не только свободно бегать, но и ездить на велосипеде. — Вот это хоромы, — сняв ботинки, Кривицкий застыл в дверях, а из-за его плеча так же любопытно выглянула Ирина. — И сегодня они полностью в вашем распоряжении! — Морозов с торжественной интонацией вытянул руки, приглашая их пройти в глубь комнат. — Ребят, только без лишних шалостей. Отвечаем головой. — Само собой разумеется! — заверил Кривицкий. — Юра, у вас очень красиво. Как в музее! — Егорова с честным восторгом улыбнулась, ведь зрелище в самом деле было впечатляющим, но такая обстановка была ей чужда и, по правде говоря, даже немного отталкивала. — Мы аккуратно. Спасибо, что пригласил! — Спасибо, — он усмехнулся её реакции, про себя отмечая непохожесть одногруппницы на других девушек — уж очень искренняя, вежливая, культурная, что не верится. — На самом деле здорово, что вы все пришли. А то мы полгода проучились рядом, а толком друг друга и не знаем! — Точно, — рассмеялась она, но краем глаза уже приметила в гостиной Мишку. И облегчённо выдохнула. Всё-таки Кривицкий отзывался о нём положительно, какие бы фокусы тот не выкидывал, и считал своим другом. Так что Ирина тоже время от времени общалась с Гуревичем — это был второй человек, более-менее заслуживающий её доверия. А из кухни в гостиную с тарелками бегали Оля Петрова, Вера Гордеева, Лена Шевченко и Пашка Ситников, который то и дело с этих тарелок что-то хватал, за что неслабо получал по шее. Эти ребята были забавными, безобидными, учились неплохо, однако кроме привычных и «дежурных» диалогов в институте у Егоровой с ними ничего общего не было. Ещё на балконе несколько парней, колдовавших над электрошашлычницей, помахали только что пришедшим рукой. Но самый «главный» довесок к обещанному весёлому вечеру ожидал её в гостиной, где на диване вальяжно раскинулись Коля Павлов, небезызвестная Марина Шестакова, которая сегодня выглядела просто чудесно — как самая настоящая интердевочка, и их верный компаньон — Лёша Субботин. — Какие люди посетили наше скромное культурное мероприятие! — с весёлым пафосом отозвалась Марина. — Марин, — Павлов одёрнул её, но тут же и сам не сдержал хохота. — И я рада вас видеть, — улыбнулась и спокойно ответила Ирина, зная, как раздражает их её непоколебимость. Спустя полгода совместной учёбы девушку стали забавлять их наивные и провальные попытки как-то невзначай задеть её. Но тот факт, что у этих бездельников в зачётных книжках около слова «гистология» стояло слово «отлично», по-прежнему не давал ей покоя. Только она этого никому и ни за что не выдаст. — Обмен любезностями окончен, давайте уже праздновать! — в комнату вместе с многообещающими бутылками под небольшие аплодисменты гостей забежал Морозов. Летели часы, не умолкали музыка, звон хрустальных стаканов и безудержные крики радости студентов, свободных от первой экзаменационной сессии. За большими окнами давно стемнело, только внизу, в свете фонарей, ещё можно было различить силуэты маленьких снующих человечков и кружащиеся, неуспокаивающиеся снежные хлопья. Самой трезвой в компании юных медиков оставалась Егорова. Пить что-то крепче сока или компота она не привыкла и не любила, а поэтому около её тарелки всё ещё стоял недопитый первый стакан. Чего не скажешь о Кривицком — Ирина и подумать не могла, что этот худой и скромной парень способен столько влить в себя. — Миш, ты не видел Гену? — она не заметила, как потеряла его из вида, и этот факт её настораживал. Кто-то курил на балконе, кто-то танцевал в комнате, кто-то относил пустые тарелки на кухню, а кто-то, как Егорова и Гуревич, остался за столом. Однако ни в одной из этих группировок не был замечен Кривицкий. — Фу, что-то я устал, так спать хочется… — зевая, протянул парень. — Я с ванной когда выходил, он около большой спальни тёрся. Может, спать пошёл. Ещё бы — столько выпить. Вот мать ему настучит по щам! — Миша рассмеялся, откидываясь на спинку дивана и прикрывая глаза. — Пойду искать пропажу, — она улыбнулась, но в голосе её звучали сомнение и беспокойство. Вечер перестал быть томным, и в этом «музее» плохо соображающих уже было не так уютно, как вначале — теперь больше не по себе. — Ир, помоги там прибраться, — на выходе из гостиной её встретила Вера с тряпкой в руках, указывая в сторону кухни. — Да, я сейчас, — Егорова кивнула и пошла по тёмному коридору в неизведанном направлении. В одной из комнат из-за двери и правда виднелся тусклый свет. — Ген, Гена, ты тут? — она аккуратно приоткрыла дверь, хотя, как подумала в следующее мгновение, лучше бы этого не делала. Они сидели на краю чужой кровати, самозабвенно целуясь. Вернее, инициатива явно принадлежала девушке, ведь это её руки так отчаянно прижимали его к своему телу. Они перевели взгляды на застывшую в дверном проёме Ирину, и Кривицкий попытался что-то произнести, но у него совсем не вышло, а Марина лишь ухмыльнулась и вернулась к прежнему делу. — Ира… это не то, что… — мысли никак не хотели складываться в цельные слова, и когда он выдал хотя бы несколько неразборчивых слогов, дверь уже захлопнулась обратно. Стало… противно? Она вбежала на кухню, выдала что-то вроде «Мне пора!», схватила в прихожей пальто, наспех обула сапоги и так же быстро вылетела в подъезд. — Ты чего, Егорова? — крикнул побежавший за ней Юра, выглядывая вниз через лестничный пролёт, но девушка мчалась по ступенькам, ничего не видя перед собой из-за нахлынувших эмоций, и уже не отвечала ему. Сама того не понимая, она оказалась посреди незнакомого двора и, смахивая обжигающие щёки слёзы, глядела на строгие высотки перед собой. Метель всё не стихала, буйствовала и неприятно била по лицу. Надо же — Ирина совершенно не помнила, который час, и, храня в душе надежду на ещё открытое метро, медленно поплелась по заснеженному тротуару. — Что это с тобой… — тихо прошептала себе под нос, неровно выдахая на замерзшие ладони. Сердце билось часто-часто, а перед затуманенными глазами всё стояла одна и та же картинка. Отчего? Неужели и он всё это время лгал? Просто играл с ней, когда сам же рассказывал, как раздражает его Марина — эта наглая девушка, которая не давала прохода ещё в школе, а волей злорадной судьбы оказалась рядом и в институте. Для чего? Сегодняшний день был полон болезненных разочарований. Конечно, через всё в этой жизни можно переступить — так учили старшие, опытные, мудрые. Но самым страшным был не этот факт — а странные чувства, неизвестно когда поселившиеся в сердце и так остро отреагировавшие на ту картину. «Чего это я, правда… Какое же это предательство? Он мне и не возлюбленный, чтобы обижаться! Повела себя как дура!» — внутренний голос вёл тихий монолог. Только сердце твердило об обратном. «Это справедливо? Ничерта это не справедливо!» — Нет. Этого и быть не может… — Ирина шла вдоль бесконечного ряда домов, снег ложился на плечи, а кончики пальцев почти перестали ощущаться, но вдруг она засмеялась сама себе. — Кто угодно, только не Кривицкий! Но было поздно.