Dictum – factum

Ворон вышел из кафе Пьетра и направился в сторону узкой улочки, укрытой тенями. Вечерний Тревизо оживал: шум толпы сливался с мелодией уличных музыкантов, а свет факелов отражался в мокрой от недавнего дождя брусчатке. Всё вокруг происходило так как и всегда, несмотря на захват Антаамом. Но мужчина не замечал всего этого. Каждый его шаг был наполнен стеснением и дискомфортом. Зайдя за угол, он остановился. Убедившись, что поблизости никого нет, снял медальон, его пальцы крепко, почти до крови, сжали цепочку. Ворон выдохнул, и его тело будто бы расслабилось, стало вновь ощутимым. Лёгкое напряжение, которое он чувствовал всё это время, исчезло, уступив место знакомому ощущению контроля над самим собой. Медленно и осторожно он открыл медальон, и его взгляд упал на тёмную прядь волос брата. Пальцы едва заметно дрогнули, когда он вытащил её. Ворон смотрел на этот локон с той ненавистью, которая шла рука об руку с привязанностью. Он скривился, от прожигающей внутренней боли, и спрятал прядь в небольшой кожаный мешочек, который тут же затянул и убрал в карман, словно хотел закрыть нечто большее, чем просто кусочек чужой личности. Как он пришёл к этому? Что произошло с его жизнью? Они были так близки с самого детства. Луканис лишился родителей сразу после рождения, и Катарина тут же взяла его под своё крыло. Мать и отец Илларио погибли, когда ему было всего три года. Он всё еще иногда видел руки матери во сне, она тянулась к нему, чтобы заключить в свои объятия. Её яркие изумрудные глаза полные света, тепла и любви… Это всё, что оставила ему детская память. Катарина забрала и его под своё крыло, видимо под левое. Он вспоминал тёмные ночи в старом поместье Делламорте, где тени прятались в пустых углах, его комнату – кровать, огромный шкаф, тренировочный манекен и стойку с деревянным оружием. Ему было всего пять… Илларио часто кричал во сне, и тогда брат приходил к нему в комнату, что бы успокоить, не давая крикам вырваться за пределы спальни. Не давая Катарине услышать их... В погоне за совершенством убийцы, его собственная бабушка отобрала у него детство. Дети в этом возрасте могут бояться темноты, что Катарина считала слабостью. «Страх — предательский клинок в твоём сердце. Если ты напуган, считай, что проиграл!» Только Луканис всегда был на его стороне. Илларио вспоминал их первые совместные тренировки, успехи и неудачи. Наказания за невыполнение поручений. Редкие моменты радости — не очень-то и много её выпадало на жизнь молодого Ворона. Выполненный контракт — бокал вина и долгая ночь в объятиях той, чьё лицо не вспомнится на утро… Луканис был хорош во всём… И до какого-то момента Илларио очень гордился братом. Считал его живой легендой. О его контрактах ходили слухи. Демон Вирантиума — так его прозвали. А ведь никто даже не догадывался, что именно Илларио на каждой тренировке, ещё в детстве, подшучивал над ним, мол, тот сражается словно одержим демоном. Они вместе смеялись, и Луканис ласково трепал волосы брата, пока тот смотрел на него восхищёнными глазами. Какая ирония судьбы, не так ли? В какой момент всё сломалось? Когда Катарина разделила их? Его брат, лучший из лучших… В то время как в свою сторону он слышал лишь разочарованные вздохи. Илларио тренировался упорнее, каждый день закаляя не только своё тело, но и разум. Не позволяя себе ни лишнего сна, ни отдыха. Как только он получал золотую монету, тут же брался за новый контракт. С каждым новым он пытался завоёвывать расположение своей семьи в лице бабушки, вынося на её суд каждый свой успех и каждый промах. Но она, почему-то, предпочитала замечать лишь ошибки, за которые наказывала в разы жестче, чем, возможно, следовало… Луканис всё чаще отсутствовал — его отправляли в Минратос, Киркволл, Неварру, даже Ферелден… Илларио ощущал, как они отдаляются друг от друга, как невидимый барьер разделяет их с каждым днём. Каждый раз, возвращаясь с выполненным контрактом, знаменитый Демон оставался в лучах тепла не только Катарины, но и всей организации. И если Луканис гнил в Костнице каких-то двенадцать месяцев, то Илларио находился в своей собственной тюрьме годами. Жизнь заставила его сердце превратится в ледяную глыбу, которой были чужды сожаления, надежно закрепив маску безразличия на юношеском лице. Сарказм и холод стали превосходным щитом для чувственного сердца. А потом появилась Луна, и всё напускное безразличие и лед в груди разлетелись на мелкие осколки. Илларио стоял в тени узкой улочки, прислонившись к холодной кирпичной стене. Его дыхание сбивалось, а сердце колотилось, словно после долгого и ожесточённого боя. Однако это не битва истощила его, а момент, который он украл. Поцелуй. Её поцелуй. Нет, не её… Их. Луканиса и Рук. Он прикрыл веки, позволяя воспоминаниям вновь захлестнуть его. Перед глазами вспыхнула картина: он медленно придвигался ближе, ощущая её тёплое дыхание и вкус чёрного чая с молоком. Его взгляд оставался мягким, но в глубине зрачков горела едва сдерживаемая буря. Он знал, что должен оставаться спокойным, осторожным, ведь любая мелочь могла выдать его. Но как можно быть спокойным, когда она так близко, когда её губы всего лишь в нескольких миллиметрах? Его пальцы слегка коснулись её подбородка — нежно, почти боязливо. На мгновение он задержал дыхание, словно боялся, что прикосновение разрушит хрупкий момент. Он наклонился медленно, так, чтобы она почувствовала приближение, чтобы поняла, что это не просто поцелуй, а обещание. Её глаза закрылись, и в этот миг Илларио наконец позволил себе погрузиться в чувства, переполнявшие его слишком долго. Его губы коснулись её с осторожностью, с той трепетной нежностью, которую он никогда не позволял себе проявлять. Это было больше, чем физическое прикосновение — это была молитва. В этом поцелуе он просил у неё прощения за все свои поступки и за те, что ещё собирался совершить. Он вкладывал в него свою любовь, которая была слишком велика, чтобы оставаться скрытой. Он сдерживал себя, подавляя свои порывы, чтобы не выдать свою жадность, не позволить ей почувствовать, насколько сильно он хочет её. Каждый миг был наполнен борьбой между желанием обладать ею и стремлением защитить. Илларио целовал её так, словно хотел запечатать её душу в своей, спрятать её от мира, который мог причинить ей боль. Он хотел, чтобы этот момент длился вечно, чтобы она никуда не ушла, чтобы она всегда оставалась с ним. Он знал, что это невозможно. Её взгляд после, полный любви и преданности, продолжал прожигать его изнутри. Это был взгляд, который никогда не был направлен на него, но который он так отчаянно жаждал. Именно поэтому поцелуй стал невыносимой пыткой. В этом миге он ощутил всё: её доверие, её нежность, её любовь… Но она видела другого. «Если бы она смотрела так именно на меня», — подумал он, стараясь удержать маску спокойствия. Его руки медленно убрались от её лица, и он слабо улыбнулся, как будто между ними ничего не изменилось. Но для него этот поцелуй был всем. Её дыхание, её тепло — всё это стало тем, что он никогда не сможет забыть. Илларио резко распахнул глаза, пытаясь прогнать образы, заполонившие его сознание. Это был не его момент. Не его поцелуй. Всё это было лишь частью плана, который он так тщательно выстраивал. Ворон медленно опустил взгляд на флакон с её кровью. Красный свет преломлялся в хрустальном стекле, создавая иллюзию чего-то неземного. В этом флаконе была её суть, её жизнь, её контроль, который он теперь держал в своих руках. Но почему это не приносило облегчения? Почему, вместо триумфа, он чувствовал только пустоту?