Он не пытался

Рев сирены уже в печенках. Парень, не открывая глаз, оперативно вскакивает с кровати, на ощупь доходит до дверного проема. Открыв глаза, быстро находит заранее сложенную сумку. В ней - бутылка воды, два сухпайка, сменная одежда. Денис Анатольевич предлагал ему брать пистолет, но Украина отказался. Здесь нет той угрозы, которую мог бы устранить с расстояния выстрела. Взрыв раздался совсем недалеко, кажется на соседней улице. Один. Второй. Третий. Он мысленно сосчитал до двадцати, призывая бешено колотящееся сердце к спокойствию. Раньше не хватало и пяти минут, находил жуткий мандраж и паника. То ли он сам успел приспособиться, то ли народ привык. Губы дернула едва заметная усмешка. "Привык". За считанные недели народ может "привыкнуть" к обстрелам собственных домов, к нехватке продовольствия, к перебоям связи... к постоянному ожиданию смерти за ближайшим углом. К нему навстречу уже перебежками мчались двое сопровождающих. В брюшной области предательски заныло: воплощение согнулся пополам и стал медленно оседать на землю, но был вовремя подхвачен под руку военным. Значит потери на этот раз существенные. Как доберется до укрытия нужно будет посмотреть где еще стреляли и сколько человек погибло. Хотелось посчитать всех. Всех кого он потерял. Чтобы потом, когда весь этот ад закончится, спросить за каждого убитого солдата, за каждого взорванного или расстрелянного гражданского. Спросить с той псины, что смеет называться его братом. Украина сжал до противного скрипа зубы, когда вторая волна болевых судорог прошла по телу. Два города. Может еще парочка деревень. Как же больно.. - Ходити можете? (Ходить можете?) - из-за шлема послышался беспокойный голос. Парень кивнул. Нужно держаться. Как это делал отец. Украина хорошо помнил, как стойко держался перед всеми Союз. Даже после полной блокады Ленинграда - воплощение ничем не показывал всю ту боль, что отдавалась в нем. Лишь однажды резкий вопль раздался где-то посреди леса, заставляя ребятню вжаться в Росса и напряженно смотреть в окно. В тот день началась Сталинградская Битва. В тот день отец потерял глаз. Когда они добрались до убежища, взрывы стали гулкими, едва различимыми. Его аккуратно опустили на стул, пока он трясущимися руками открывал несчастную бутылку с водой. - Ти як? (Ты как?) - - Украина резко поднял голову. Президент не скрывал своей нервозности. Он устал не меньше. - Сносно. - Бомбежки сейчас в Харькове и Суме... - мужчина устало потер переносицу. - Да... я чувствую, - взгляд воплощения на секунду остекленел, но тут же вновь приобрел осмысленность, - ты даже представить не можешь как это больно. О, это слово не передавало и капли тех чувств, что он сейчас испытывал. Гнев бурлил в венах, отдаваясь гулким эхом криков агонизирующих тел, каждого конкретного украинца и в тоже время всех и сразу. Страх сковывал тело, словно приставленный к виску пистолет и этот липкий и холодный ужас все чаще прорывался в сердце, заполняя его мольбами тысяч о пощаде. Боль пронзала насквозь ведь убивали ЕГО солдат, насиловали ЕГО женщин, взрывали ЕГО города. И все эти чувства разбавляли его собственные мысли и вопросы. Зачем... зачем.. - Не могу, - президент сочувственно потрепал парня по плечу, - вот увидишь, все образуется. Слабая улыбка легла на подрагивающие бледные губы. - Я очень хочу в это верить. Стук. Стук. Бам. Он тщетно пытается докричаться. Но рядом с ним лишь издевательски гудит и поблескивает зрачок камеры. Слишком высоко чтобы разбить, но слишком низко, чтобы не сходить от нее с ума. Он вновь падает на колени перед запертой дверью. Дорожки от слез не высыхают уже третий день. Руки разбиты в кровь, а ноги в синяках. Он не оставляет попыток докричаться - с начала до хоть кого-то по ту сторону двери, затем отчаянно сыплет бранью в камеру. Как он мог допустить это? Как? Настолько поверить сладким речам, настолько сильно доверится этим людям.. Росс знал, как обычно происходят захваты власти. Да что уж там, парочку таких он видел собственными глазами. Как звездчатый одним своим присутствием на территории Афганистана заставлял последнего миролюбиво хлопать глазками и строить подобие демократии на своих территориях. Как Сирия послушно подставлял самому России личико под очередной замах прикладом. Как Сербия, зашуганный и обескровленный жался к стенке при одном упоминании НАТО. Он знал, что еще не было в новейшей истории воплощения, кого просто как провинившегося ребенка запирали бы в подвале собственное правительство. Боже, как он был слеп. Слеп, глуп и наивен. 22 года назад он смотрел на нового президента с любопытством. Низенький рост, даже по человеческим меркам, но строгий и вдумчивый взгляд. Мужчина напоминал Росу старых отцовских любимчиков, в народе их кажется называли чекисты, что часто ходили вместе с ним и периодически бросали задумчивый взгляд по сторонам, будто бы что-то искали. Владимир благосклонно улыбнулся - мягко, почти елейно. Ему ответили нервной ухмылкой - Россия и близко не представлял что нужно делать. Ельцин был понятным и простым - в его глазах всегда читались все чаяния и намерения. Этот - был незнаком и от того вызывал смутные опасения. Они пожали руки. Мужчина чуть склонил голову на бок, присматриваясь. - Что ж, думаю нам стоит начать наше сотрудничество с чего-нибудь умеренно крепкого, не считаешь? Может, хороший коньяк? - Россия пожал плечами. Против он явно не был. Налоговые реформы - первое, что заставило его дышать свободнее обычного. Притоки капиталов ощущались живительной силой, что постепенно разливалась по мышцам, а большое количество людей, что наконец-то получили работу, благоприятно сказывались на координации. Мигрени стали появляется реже. Тогда же Россия наблюдал за скандалом с Касьяновым. Критика президента отзывалась непонятным теплом где-то в затылке, но Владимир вовремя пресек все рассуждения: "Он не понимает тебя и необходимости особого подхода к твоему состоянию". Именно тогда впервые прозвучала фраза, что сейчас заставляет Россию кривить губы в омерзении: "Это все для твоего благополучия". Воплощение спорить не стал, он не до конца осознавал тогда свои чувства на этот счет, да с чего бы ему жаловаться, если руководство этого человека приносит свои плоды? Курск. Да, Курск мог бы открыть ему глаза. Сейчас все выглядит так очевидно, что Россия издал нервный смешок. Воплощения способны чувствовать смерти каждого своего гражданина по отдельности, однако чем больше людей находится внутри страны, тем сильнее эта способность притупляется. Взрыв подлодки сам он не почувствовал, так же как и гибель находившегося в ней экипажа. Но то как нагло и мерзко врали власти было видно невооруженным глазом. По крайней мере так ему это видится сейчас. Тогда наивный парнишка, окрыленный официальными сводками искренне полагал, что все делает правильно и отдал спасение утопающих на откуп своим силам, две недели препираясь с пытавшимися помочь шведами. Тех парней спасти не удалось. Президент тогда мягко закинул мысль, может их смерть не вина Росса? Может, виноваты шведы? Эти мысли встретили острое сопротивление. Впервые Россия дал понять, что ссорить его с западными странами не лучшая идея. Владимир ответил мягкой улыбкой. Он стал все чаще чувствовать одноголосье. Одна точка зрения яростно вытесняла слабые проблески альтернативных суждений. Что это? - Сформировавшаяся позиция. Не знаю, что у вас воплощений, но для людей это достаточно характерно. Моральное взросление, - и вновь елейно сладкая улыбка. Норд-Ост. 130 погибших, центр Москвы. В тот день между ними разразился первый крупный скандал. Дошло до того, что Росс едва не придушил президента собственными руками, но тот вовремя успел ретироваться. В последствии тот смог закрыть свой "промах", окончанием второй Чеченской и поднятием ВВП. Клялся, что такого больше не повторится. Не соврал. - Ты ведь понимаешь, что все ОНИ хотят подчинить тебя? - С чего ты так решил? - За 4 года это стало довольно очевидно. Ты ведь и сам это видишь. - Я... - мысли быстро и четко выстроились в линию. Он прав. Об олигархате не знает только ленивый и всем ИМ явно не интересна его прогрессия в демократию. - Нам нужна централизация. Так мы сможем избавиться от олигархии и твой путь пройдет на новый уровень. - Зачем мне особый путь? Будто я чем то отличаюсь от того же Украины. Глаза президента беспокойно сверкнули. Мужчина строго посмотрел в лицо удивленному такой сменой настроения воплощению. - Отличаешься. Ты - исключителен. Знай же, что никто другой не имеет и толики того потенциала, что скрыт в тебе. В тот срок полностью выстроилась абсолютная вертикаль власти. Доходы потекли рекой. Но появилось гнетущее чувство чего-то потерянного, недостающего. Видимо последствия перехода, нужно перетерпеть. В попытках притупить его, Росс начал курить. На это даже часто жаловалась Беларусь, но Россия лишь отмахивался. Это ведь почти не было манипуляцией! Владимир искренне считал Россию исключительным и уникальным, всеми силами пытался защитить. Даже когда этого явно не требовалось. Он планомерно внушал, что все теракты - часть плана кого-то извне ослабить его. Вернуть его в беспомощное состояние. Отнять контроль. Внешнее вмешательство... Боже, он ведь верил этому! Хохот ненадолго отвлек от воспоминаний, да так хорошо что Росс едва заметил, как он перешел в кашель. Верил также, как в это верил отец. Да что уж там, даже без влияния президента, Россия искренне считал отдаления от себя братьев Украины и Грузии ничем иным как предательством. Он откровенно не считал их достаточно самостоятельными, чтобы переориентироваться куда-либо дальше его влияния. Попытка удержать братьев рядом лишь сильнее их отдалила, но Владимир мягко спросил: - А ты уверен, что они достойны твоего доверия? Тогда же была и Мюнхенская конференция. То был первый раз когда Россия перешел на крик. Та брань, что обрушилась на президента впервые заставила Владимира капитулировать. Во время его второго срока пришла стагнация, а Россия начал все чаще ощущать сердечное единение с оппозицией. На смену пришел Дмитрий. Дмитрий Анатольевич Медведев как яркая комета промчался по небосклону жизни страны, появившись из ниоткуда и пропав в никуда. Россия фактически остался в изоляции, когда ни после инаугурации, ни на следующий день, ни разу за все 4 года новый президент его так и не посетил. Более того, воплощение мягко отстранили даже от самых базовых его задач - международных отношений. За эти 4 года его ни разу не пригласили на какую-либо международную встречу. Полнейшая изоляция. С ним едва ли говорили даже его телохранители. И это давило. Сильно, почти на грани сумасшествия. Это так ударило по психике, что новость о рокировке президентов заставила его буквально взвыть от несправедливости. Этот вопль отчаяния в полной изоляции вылился в массовые протесты на Болотной. А ответом вновь была тишина. Когда новый-старый президент с той же елейной улыбкой пришел вновь, Россия готов был слушать любые его доводы и любые советы, лишь бы снова не остаться одному. С этого момента началась новая эпоха в России. С повестки дня ушли даже разговоры про демократические перемены. Даже имитация демократии оказалась больше не нужна, потому что она "приносит лишь проблемы". Посмотрев на "жалкие потуги" что-то изменить, которые были приняты за эти 4 года, Россия, как ему казалось, понял, что совершенно не хочет манятся. Как и не хочет скрывать свою "истинную" сущность. Шаг за шагом он шел вместе с президентом в новую реальность, где нормой является разгон мирных демонстраций( а заодно и собственной совести), сфабрикованные уголовные дела(заглушка противоречивых мыслей), аннексия чужих территорий(что дало временную эйфорию и притупило все учащающиеся приступы неконтролируемых судорог), экономические санкции(эти судороги и вызывающие), дружба с изгоями по типу Сирии, применение химического оружия против политического оппонента. Последнее Владимир активно отрицал, напирая на искаженное мировосприятие самого России и его "богатую фантазию". Даже коронакризис его не отрезвил. Он как заведенный болванчик, повторял мантру про особый путь и свою исключительность и будто бы не замечал вовсе хмурых взглядов коллег и беспокойных от близких. Еще два года и вот он здесь. Усыпленный очередными сладкими речами и достаточно бурно отпраздновавший 23 февраля, Россия проснулся на утре в этой комнате. Вновь запертый, вновь одинокий. Начало войны он почувствовал сразу, а осознание С КЕМ он воюет дошло до него лишь спустя 2 дня, стоило мысленно дотянуться до взгляда одного из командиров. А после хотелось умереть. Тут же. От стыда и осознания собственной ничтожности. Распасться как множество раз ему предрекал этот ублюдок, лишь бы после всего этого не смотреть в глаза Украине. Не видеть всех последствий. Что же он натворил...