У Му Цина есть сердце

Хмурое небо, затянутое тучами, никак не символизирует победу над древним злом, шипение остывающей лавы не призывает к празднованию, а пепел, переплетаясь со снегом, не приносит желанной прохлады, когда приземляется на кожу. Бледное запястье сверкает своей незапятнанной чистотой, даже испачканное в пыли и гари, оно контрастирует с яркими красными ожогами и волдырями на ладони, когда рука поднимается на уровень глаз. Болевой шок давно прошёл, и теперь каждая рана даёт о себе знать, пока ци медленно растекается по меридианам, пытаясь исцелять повреждения. Духовных сил, переданных Его Высочеством, хватает на двоих с лихвой, но ци не может побороть моральную усталость от этого тяжёлого, долгого, изматывающего дня. Теперь Му Цин может видеть сколько усилий прилагается Юго-Восточным богом, чтобы удержать его над землёй, Фэн Синь едва не валится с ног, пока Му Цин в абсолютно бесполезной попытке борется с тяжестью век и роняет руку через его плечо. Что ж, он действительно вымотан, изнемождён и до чёртиков задолбался. Лучник делает резкий вздох, и он в полубессознательном состоянии кончиками пальцев ведёт по ушибленному месту, на котором обнаруживается дырка в одежде от одной из вернувшихся стрел. Он пускает ци через своё касание в качестве извинения и мягко залечивает рану. Они не тратят силы на разговоры, так что он не переживает о том, чтобы объясняться за свои поступки, и продолжает бездумно вести пальцами по груди Фэн Синя, пока не засыпает на его плече. Он знает, что в этих руках его спасение, и полностью доверяет им в том, чтобы вынести его с проклятой горы. Эти руки весь день тянулись к нему, чтобы удержать над потоками лавы и отобрать из лап смерти, так что он просто… позволит им заниматься своим делом. Он знает, что хватка у Фэн Синя крепкая, а целеустремлённости столько, что хватило бы затопить и навсегда потушить вулкан горы Тунлу или вообще все вулканы в мире, так что если и есть вариант, при котором он сможет упасть на землю, так это тот, в котором он упадёт вместе с Фэн Синем. Но Фэн Синь не падает. Он запинается на камнях, еле волочит ноги, бубнит ругательства под нос, но тащит Му Цина прочь с проклятой горы, пока не достигает подножия, и продолжает по ровной почве, всё равно спотыкаясь о корни деревьев. Он едва чувствует свои руки, которые удерживают на себе весь вес спящего на его спине бога, но добирается до частично отстроенного постоялого двора, который, как он подозревал бы, если б у него было хоть немного сил на формирование мыслей, Му Цин и разрушил. Хозяин двора пытается отказать ему в комнате в относительно целом крыле здания, но быстро передумывает, когда Фэн Синь бросает на стол мешочек, полный денег, – его последних денег, – и говорит, что сдачи не надо. Пожилой мужчина быстро меняет своё мнение, когда обнаруживает, что сумма покроет весь ремонт дважды, и это чертовски хорошая новость для него, потому что, если бы он этого не сделал, следующее, к чему бы прибег Фэн Синь – это членовредительство и нарушение небесных законов с целью запугивания смертных. Он требует лекарства, воды и сменной одежды, и на последних шагах к комнате его ноги начинают подкашиваться. Его провожает девушка, работница постоялого двора, она придерживает для него двери, согласно кивая головой на все требования и уточняя, не нужен ли им лекарь. – Я сам, – хрипит Фэн Синь, и стоит только двери закрыться за его спиной, как Му Цин оказывается мягко опущен на постель, а сам он падает перед ней на пол, пытаясь отдышаться. Всё закончилось. Осталось совсем немного. Он может выдохнуть. Он справился. Фэн Синь закашливается и стонет от боли, прошивающей грудную клетку, но в следующее мгновение кто-то подаёт ему кувшин с водой. Он большими глотками выпивает столько, сколько вообще может вместить его организм за раз, и морщится от того, как капли стекают по подбородку, скрываясь за воротником. – С вами всё хорошо? – спрашивает девушка, заставляя его дёрнуться от прикосновения к плечу, – Вам точно не нужен лекарь? Вы уверены? Фэн Синь мотает головой и прокашливается, всем телом вжимаясь в край кровати. Боги, его испытания на сегодня ещё не закончены? Разве он не заслужил немного покоя? Он обнаруживает на полу рядом аптечку, таз с водой и тряпки и мотает головой снова. – Ваше присутствие больше не требуется, благодарю, – выдавливает он из себя, и она наконец сжаливается над ним, отступая к выходу. Му Цин обязательно посмеялся бы над ним, если бы был в сознании. – Найдите меня, если понадобится что-нибудь ещё, – слышит он перед тем, как дверь снова закрывается с обратной стороны. Приходится плеснуть себе в лицо холодной воды, чтобы восстановить самообладание, после чего он заползает на кровать и приглаживает выпавшие из под ленты волосы, собираясь с мыслями. Вероятно, его ноги подведут его ещё на пол пути к двери, если он попытается её запереть, так что он отказывается от этой идеи, и просто решает положиться на удачу в вопросе ещё одного маленького благословения в виде того, что никто их не побеспокоит. Вода в тазу приятной температуры, что здорово, потому что он не хотел бы получить от Му Цина по лицу за попытку заморозить его к чертям собачим, пока он будет промывать его ожоги. Он ещё раз оборачивается, чтобы убедиться в том, что стопка одежды выглядит чистой и выглаженной, и надеется, что она пахнет какими-нибудь розами, чтобы не оставить засранцу, которого он собирается в это переодеть, и шанса на недовольство. Он тянется к чужому испачканному и подпалённому ханьфу и, несмотря на то, что пальцы не слушаются, пытается разобраться со всеми непонятными завязками и поясами, мысленно готовя себя к тому, что слоёв одежды на Му Цине немерено. Когда под верхним одеянием он обнаруживает ещё одно, которое ограждает его от нижней рубашки, он выпускает смешок, бормоча что-то о том, что он так и знал. С лёгким узлом на его поясе он справляется без проблем, но далее следует чокер на шее, ремешком удерживающий ворот, и тут Фэн Синь сглатывает, стараясь понять, как его расстегнуть, не тревожа чужой сон своими грубыми движениями. Смиряясь с тем, что он точно получит по лицу, он тянет за ремешок и немного возится с тем, чтобы вытащить его из пряжки. Он видит, как Му Цин хмурится, вероятно, просыпаясь, и быстро избавляется от аксессуара. – Фэн Синь? – зовёт тот, пытаясь проморгаться. – Т-ш, я только позабочусь о тебе, ладно? – просит лучник и сразу же жалеет о своём неосторожном выборе слов, – Да, я знаю, что ты можешь всё сам, но дай мне сделать это, хорошо? Друзья заботятся друг о друге, верно? И то ли это каким-то образом срабатывает, то ли Му Цин слишком сонный, чтобы сопротивляться, но он просто хмыкает и снова закрывает глаза, что, несомненно, Фэн Синю только на руку. Он кивает самому себе и продолжает, цепляя пуговицы на нижней рубашке.  Бледная грудь и живот, открывающиеся его взору, заставляют его выдохнуть воздух, который он, оказывается, задерживал в груди. Он концентрирует своё внимание на счастливом факте того, что на нём здесь ни царапинки, и запрещает своему взгляду блуждать. Серебряная стрела указывает ему на острую ключицу, которую он хотел бы поцеловать, будь обстоятельства иными. Он на секунду крепко закрывает глаза, чтобы забыть эту мысль. Чтобы снять всю эту кучу одежды требуется немного времени и усилий, но когда он отбрасывает ткани на пол и оглядывает полусонного Му Цина, то позволяет себе небольшую передышку, выжимая тряпку в тёплой воде. – Ну давай уже, хватит медлить, – бросают ему с подушек, подставляя руки. Фэн Синь вздыхает и начинает осторожно промывать раны. Большинство ожогов у него на ладонях, со всех сторон охватывают пальцы и неаккуратными пятнами тянутся вверх. Му Цин изредка шипит и окончательно просыпается, морща лицо. Заживляющая мазь облегчает его боль своей прохладой и немного успокаивает его. Когда Фэн Синь тянется за бинтами, он наконец подаёт голос: – Где мы? – Постоялый двор, где я нашёл тебя с Его Высочеством, – отвечает Фэн Синь, начиная бинтовать от самых запястий. Он уверен, что получил бы в ответ на это закатывание глаз и возмущение о том, что он зазря растрачивает бинты, но его слова отвлекли Му Цина от действий. – Где?! – повышает он голос, распахивая шокированные глаза. Он пытается прикинуть расстояние, но с треском проваливает попытку. – В безопасности, – с нажимом отвечает Фэн Синь, стараясь не переносить это в свои движения, чтобы не перетянуть. Му Цин пытается придумать какой-нибудь ответ, напоминая ему рыбу, выброшенную на сушу. – Ты с ума сошёл, Фэн Синь, – в итоге выдаёт он с полным недоверия тоном. Вместо смешка выходит только усталый вздох. – Тебе нужно отдохнуть, – недовольно начинает Му Цин сразу после этого, когда Фэн Синь зубами разрывает бинт и принимается за вторую руку. – Я почти закончил, – говорит он, очевидно, не имея в виду только перевязку, потому что если так, то он едва ли на середине пути. Му Цин смотрит на свои ноги и содрогается при мысли о том, как, чёрт возьми, придётся снимать ботинки. – Фэн Синь, – зовёт он, сам не уверенный в том, что хочет сказать. Лучник мычит и завязывает глупый бант на его мизинце. – Я буду осторожен, – заверяет он. Му Цин закатывает глаза, выпрямляя руку перед собой и разглядывая приступ внезапного вдохновения на своём пальце, когда Фэн Синь скользит к изножью кровати и задирает штанины. – Готов? – предупреждает он, кладя руку на ботинок и второй поглаживая напряжённую икроножную мышцу. – Чёрт возьми, просто делай, – огрызается на него Му Цин и глубоко вдыхает, чтобы не издавать нежелательных звуков, когда острая боль возвращается к нему в полной мере. К моменту, когда его стопы сталкиваются с прохладным воздухом комнаты, он не чувствует его от слова совсем – его ноги горят, как и его зажмуренные глаза. – Вот и всё, уже почти всё, – шепчет ему Фэн Синь, снова протягивая руки к мягкой неповреждённой коже выше ожогов и поглаживая большими пальцами. – Всё нормально, – выдыхает Му Цин, – Хватит меня лапать, всё нормально. За исключением того, что они оба знают, что это ложь. Фэн Синь всё равно оставляет одну ладонь на его колене, пока смачивает чистую тряпку водой. Он предсказуемо получает пяткой в живот, пока пытается промыть ожоги, но то, что это было ожидаемо, не спасает его от небольшого кровотечения вскрывшейся раны на груди. Он предупреждающе сжимает чуть выше лодыжки и удерживает на месте, что не останавливает чересчур настойчивых рефлексов Му Цина пнуть его под дых. Он не возмущается, потому что, когда поднимает взгляд, его встречают влажные и очень тёмные глаза, в которых его пугает не злость, а то количество боли, которое плещется на дне зрачков и вытекает наружу в виде непрошеных слёз. Фэн Синь почти срывается с места, чтобы стереть их со слишком бледных щёк, когда Му Цин буквально приказывает ему продолжать. Он делает глубокий вздох, пытаясь заставить себя оставаться на месте, и от количества таких неосторожных вздохов его ханьфу покрывается новым бордовым слоем крови поверх засохшего старого. Хорошо. Он должен закончить это быстрее. Даже если его руки дрожат. Когда он начинает наносить мазь, Му Цин, наблюдавший за ним, приподнявшись на локтях, валится на спину и откидывает голову, пряча лицо в сгибе руки. Он шумно дышит, и Фэн Синь, не останавливая движений, задерживает взгляд на том, как вздымается его грудная клетка. А потом ему приходится насильно разжимать чужие пальцы, сжатые на простынях, потому что через бинты начинает проступать кровь. Он матерится на самого себя от того, что не додумался сперва начинать с ног. Хотя, если бы не мазь на ладонях, Му Цину было бы совсем невыносимо даже согнуть палец. Он не уверен, правильно ли он поступил. Когда он заканчивает с перевязкой и усаживает его на кровати, чтобы одеть в чистое и, слава небесам, пахнущее чем-то приятным, Сюаньчжэнь отказывается открывать глаза уже намеренно. Фэн Синь считает себя достаточно достойным мужчиной, чтобы стаскивать с Му Цина штаны только предварительно запахнув подол одолженного ханьфу, и так же не глядя натягивает на него новые. Когда он умывает его лицо от сажи и всего прочего, ничего не даёт ему уверенности в том, вода ли стекает по чужим щекам или слёзы, но его сердце в любом случае разбивается от вероятности, так что он не может удержать себя и делает паузу, молча притягивая его к себе и поглаживая по волосам и плечам. – Всё нормально, – настойчиво и упрямо повторяет хриплый голос, приглушённый объятиями в тишине комнаты. – Хочешь воды? – спрашивает Фэн Синь, сдерживая свои собственные эмоции внутри себя, контролируя, чтобы не выпустить наружу ничего, кроме тщательно сконцентрированной нежности в касаниях ладоней. Ему кажется, что его сейчас прорвёт, как чёртову плотину. Му Цин только кивает, и Фэн Синь чувствует, как это отдаётся острой болью в его груди. В этот момент он больше не уверен, что именно у него болит. Возможно, дело не в том, что он частично напоминает себе решето. Он на секунду крепче сжимает Му Цина в объятиях, и тот ворчит, превращая шторм в штиль за какую-то долю секунды: – Фу, ты только снова запачкаешь меня, – возмущается и ставит какой-то новый обратный рекорд. Вместо того, чтобы стать причиной, тем единственным воздушным вихрем, который вызовет ураган в считанные секунды, его придирка сейчас меняет траекторию и вместо этого успокаивает Фэн Синя почти что ласковым тычком локтя. Он тянется за кувшином и придерживает его для Му Цина, а затем заново протирает его лицо. – Ты закончил? – спрашивает тот, смаргивая воду с ресниц. – Нет, – получает он свой ответ, когда Фэн Синь на негнущихся ногах добирается до зеркала, чтобы взять в руки гребень. То, что на обратном пути к кровати Му Цину почти приходится ловить его от падения, не останавливает его от того, чтобы забраться ему за спину и распустить хвост. – Фэн Синь, остановись, – указывает ему Му Цин, но он игнорирует, принимаясь прочёсывать пряди, – Фэн Синь! Его хватают за руку, останавливая и вынуждая хмуриться на соприкосновение бинтов с кожей. – Не тревожь свои руки! – ругает он, но в ответ получает тычок в грудь. – А тебе, значит, можно тревожить свои раны? – с раздражением интересуется нападчик, – Займись ими, придурок! – Это пустяки! – отрезает Фэн Синь, резко разворачивая его обратно за плечи и возвращаясь к работе. И тут Му Цина передёргивает. Он буквально слышит звук, который гнал из своей головы, чтобы ни в коем случае не запомнить, воспоминание о хрусте чужой кости отдаётся эхом в его ушах. В голове чётко проводится параллель. Он закрывает глаза, а перед ними Фэн Синь снова и снова ломает собственную руку, и глазом на это не моргнув. Он ясно помнит, как ненавидел это чрезмерное стремление к защите Его Высочества, беспрекословное вредительство себе в пользу безопасности принца. Он никогда не думал, что окажется на этом месте. И он ни за что не собирается позволять этому продолжаться. Так что он с рывком разворачивается в руках, отталкивая Фэн Синя предплечьем, и тот от неожиданности валится на подушки, издавая болезненный стон. Му Цин мешает внутри себя благодарность с невероятной злостью от того факта, что лучник потратил время на то, чтобы забинтовать каждый из его пальцев по отдельности, но сейчас он этим пользуется, занимая своё место на чужом торсе, когда сжимает коленями бока и отдаёт должок по непрошеной помощи с раздеванием. – Что, мать твою, ты делаешь? – кричит на него Фэн Синь, хватая за руки. – Раздевайся сам, или это сделаю я, – рычит Му Цин. – Я не закончил, – упрямо гнёт тот, и Му Цин закатывает на него глаза. – Прекрасно! Тогда я сам! – заявляет он, пытаясь вырвать руки из плена. Фэн Синь вспыхивает ответной злостью и переворачивает его спиной на кровать, чтобы прижать предплечья к матрасу. – Му Цин, хватит! – продолжает он на высоких тонах. В его глазах плескается вся эта грёбаная упрямость, как будто он умрёт, если отступится. – Ты хватит! – спорит Му Цин, ударяя его коленом в бок, надеясь, что боль сможет немного отрезвить придурка. Он явно не в своём уме! Фэн Синь тут же валится на него, ударяясь лбом о плечо и пытаясь пережить вспышку. Му Цин предпринимает отчаянную попытку выйти на компромисс, – Приведи себя в порядок, и тогда я позволю тебе закончить. Фэн Синь несогласно мычит, но спустя какое-то время удерживающая его хватка начинает ослабевать. – Друзья должны заботиться друг о друге, так ты сказал? – спрашивает он, не оставляя никакого шанса на сопротивление. – Так, – вздыхает тот ему в грудь. Му Цин позволяет ему давить себя к матрасу ещё минуту, прежде чем саркастично уточняет, нужно ли ему всё-таки самому его раздеть или Фэн Синь достаточно большой мальчик, чтобы справиться с этим сам. Тот фыркает ему в плечо и наконец отталкивается от кровати, чтобы начать совершенно бесстыже раздеваться прямо перед ним. – Имей совесть! – возмущается Му Цин, и Фэн Синь усмехается, довольный компромиссом, потому что его щёки теряют любые доказательства того, что когда-либо были такими чертовски бледными, алея, пока он прикрывает ладонью глаза. Да, возможно, друзья не оказываются в таких компрометирующих позициях, как эта, – думает Наньян, окидывая взглядом своё место между разведённых ног Му Цина. Он соскальзывает на край кровати и бросает верхнее ханьфу в кучу на полу вместе со всеми прикреплёнными доспехами, стаскивая рубашку через голову и отправляя следом. То, как Му Цин цокает языком, говорит ему о том, что он недоволен открытым кровотечением, но в первую очередь это примечательно тем фактом, что он подглядывает. Фэн Синь бросает на него прищуренный взгляд через плечо, и Му Цин закатывает глаза, прежде чем снова закрыть их, спрятавшись за рукой и отвернув голову. Собственные раны не занимают у него так уж много времени, – вероятно, потому что он спешит вернуться к возможности промыть чужие спутанные волосы, – и когда он заканчивает с ними, Му Цин снова дремлет, растянувшись на постели. Фэн Синь быстро переодевается и скользит обратно в кровать, чтобы мягко приподнять его, оперев на своё плечо, и впутать пальцы между прядей, потому что Му Цин спрятал гребень под кровать. К собственной радости, он умудряется пройтись влажным полотенцем по всей длине прежде, чем вырубается, облокотившись спиной о спинку кровати. Бонусом к этому он дважды целует Му Цина в макушку и остаётся незамеченным. Когда он в следующий раз открывает глаза, в комнате настолько темно, что, очевидно, наступила ночь. Или он ослеп без явных на то причин, но этот вариант отметается по причине нелепости. Его будит стук в дверь, вместе с которым так же подрывается и Му Цин, чтобы тут же пожалеть о том, что по привычке нашёл опору в своих ладонях, и с тонким криком упасть обратно на Фэн Синя, заставляя того охнуть и схватиться за грудь. – Молодые господа, у вас всё в порядке? – спрашивает девичий голос из-за двери, и Фэн Синь глушит маты в чужой макушке, когда волосы попадают в рот. Ему придётся иметь с этим дело. Му Цин, очевидно, не встанет открывать дверь внезапной ночной гостье, не имея устойчивой опоры даже для одного шага, так что эта задача на нём. Сюаньчжэнь уже толкает его в сторону двери в любом случае. Фэн Синю не остаётся ничего, кроме как устоять на ногах и пойти на шум. Он решительно открывает дверь и сразу делает два таких же решительных шага назад. – Что такое? – спрашивает, удерживая то ли дверь, то ли себя с помощью двери, и обнаруживает ту же девушку, что помогала ему раньше, на пороге. В этот раз у неё в руках большой поднос, и Фэн Синь не уверен, что она простой смертный человек, раз может удержать его одной рукой. – Господин, я вас разбудила? Прошу прощения! Как ваше самочувствие? Как ваш друг? О, и я принесла вам… вот! – лепечет она, вручая ему поднос, – Это от нашего хозяина! Благодарность за вашу щедрость! У Фэн Синя уже раскалывается голова. Он слышит смешок из темноты комнаты, и пытается злобно стрельнуть глазами в том направлении. – Всё в порядке, благодарю, – бубнит он, – Не подскажете, который час? – Почти полночь, молодой господин, но вы не выходили вечером, так что я хотела убедиться, что всё хорошо! К тому же, вам понадобится сытный ужин, чтобы восстановить силы, – продолжает она, и Фэн Синь полностью убеждён, что она черпает энергию из какого-то магического источника, потому что, чёрт возьми, ночь на дворе! – Вы уверены, что лекарь без надобности? Лекарств хватает? Если вам пригодится, я могу раздобыть ещё! Её воодушевление заставляет его спрятаться за подносом и мелко кивнуть, цепляя носком ноги дверь, чтобы захлопнуть в случае чего. Чего… нибудь. Чего угодно. Он что-то мычит, пытаясь вспомнить, как люди вежливо прощаются, намекая, что гостю пора уходить, но его спасение приходит из самого неожиданного места – прямо из темноты комнаты, вероятно, из кровати, в которой Му Цин собирается устроить сцену, судя по тому, как он прочищает горло. Фэн Синь уже слышит нотки веселья в его кашле, и это ещё никогда не предвещало ему никакого добра. – Ты вернёшься в постель или бросишь меня тут одного? – звучит притворно обиженный голос, и Фэн Синь распахивает рот вместе с работницей постоялого двора. Они моргают друг на друга, осознавая вопрос, а потом оба краснеют. Девушка тут же отводит взгляд. – А! О.. Я полагаю, я не вовремя, ха-ха?.. – неловко говорит она, делая шаг в коридор, – Верно, мне не стоило беспокоить вас среди ночи, прошу прощения, прошу прощения! – Это.. Это… – пытается объясниться Фэн Синь, но обрывает себя на пол пути. С одной стороны – это совершенно не то, о чём она подумала! С другой… она прямо сейчас уйдёт и оставит их в покое, если позволить ей думать именно так. В конце концов, ещё до того, как он принимает решение, она извиняется в третий раз и исчезает в коридоре, а Му Цин хихикает над тем, как он, вероятно, стоит там в дверях как полнейший идиот, обдумывая, чему, по мнению девушки, она помешала. Он зажигает свечу в комнате щелчком пальцев и слишком сильно хлопает дверью. – Друзья ведь приходят друг другу на помощь? – насмехается Му Цин, соскальзывая с кровати на пол. – Мне не нужна была никакая помощь! – отмахивается Фэн Синь. Он ставит поднос перед ним и с грохотом плюхается напротив, а гадёныш качает головой с выражением саркастичного недовольства на лице: – Я думал, друзья должны быть честны друг с другом, – говорит он, задумываясь, позволяя глазам блеснуть от ехидности, – Или ты обманываешь сам себя? – Ты собираешься использовать мои слова против меня, д-д-друг? – мстительно спрашивает Фэн Синь, сжимая кулаки. Му Цин оскорблённо хмыкает, вскидывая подбородок в противоположную от единственного источника света сторону, чтобы спрятать смущение, и Фэн Синь победно усмехается. – Ты сможешь держать приборы? – размышляет он вслух. – Вот уж с этим я и без тебя справлюсь, – бросает Му Цин. Фэн Синь поднимает брови, цепляясь взглядом за его руки, и он раздражённо вздыхает, проверяя их на подвижность. Он пару раз сжимает и разжимает пальцы и кивает, закатывая глаза. Фэн Синь пихает ему палочки и сам принимается за еду, и в этой тишине, со светом одной единственной свечи в комнате, когда больше ничего не угрожает их жизням, Фэн Синь обнаруживает, что завис, сверля взглядом то, как Му Цин дёргает бровью в раздражении, пытаясь приспособиться к приборам. Он его чуть не потерял. На пару минут он об этом забыл, но воспоминания решают наводнить его разум в ту самую секунду, когда он подносит кусок мяса ко рту и меньше всего этого ожидает. Он по-настоящему мог потерять его навсегда. Кусочек падает обратно в тарелку, заставляя Му Цина обратить внимание. Фэн Синь немедленно бросает палочки и трёт глаза, выталкивая эту мысль прочь из своей головы. Всё в порядке. Всё закончилось. Прошлое в грёбаном прошлом, и вчерашний день тоже позади! Му Цин сидит перед ним с распущенными им самим волосами, в ханьфу с чужого плеча и с обработанными в идеальной последовательности ожогами, которые исчезнут уже к следующей ночи без следа. Му Цин в порядке, и он его не потерял. – Фэн Синь, – зовёт он, замечая перемену в настроении. Фэн Синь обращает глаза к потолку.  Му Цин не знает, что он должен сказать и как заставить рот произносить нормальные слова, когда он привык говорить только грубости, и потому молчит, наблюдая, за дёрганым движением чужого кадыка. Он чувствует стыд за то, что пока лучник умудрялся шептать ему тысячу слов в минуту, когда это было, – он никогда не признается, – действительно нужно, он не может выдавить ни звука. Он раздражается на себя, а потом импровизирует, со звоном задевая поднос, чтобы обратить на себя внимание. Фэн Синь переводит на него взгляд, и Му Цин с сердцем, отбивающим стаккато в груди, скользит к собственному вороту и достаёт оттуда спрятанную подвеску, позволяя ей свободно упасть на грудь, а Фэн Синю – наблюдать за тем, как она обманчиво отливает золотом от мягкого света свечи. Он только надеется, что его немого присутствия достаточно в качестве поддержки, что бы не заставляло Наньяна выражать такую гримасу скорби на своём лице. И этот жест попадает в самую суть, заставляя Фэн Синя часто-часто заморгать. Он ужасно хочет сказать ему никогда не сметь умирать у него на глазах, но тормозит себя быстрее, чем успевает это произнести, потому что в этом предложении так много слов, к которым Му Цин может придраться. Он тратит минуту на то, чтобы попытаться переформулировать свою мысль, но в конце концов просто говорит: – Я тоже хочу такую вещь для себя. Му Цин позволяет себе показать, как уголки губ слегка поднимаются вверх. – Маленькую саблю на цепочке? Ты мог бы использовать её в качестве кинжала, – тянет он, отвлекая лучника от его мыслей, и тот клюёт на наживку. – Было бы опасно спать с такой, если я не хочу проснуться со вскрытым горлом, – слабо улыбается в ответ, пока Му Цин внимательно наблюдает за тем, как расслабляются его плечи. – Я мог бы подарить тебе настоящий кинжал, чтобы ты не был совсем бесполезным в ближнем бою, когда не таскаешь с собой меч, – размышляет он, накручивая на палочки остывшую лапшу, – Или маленькую вещицу, которую можно было бы повесить на плечо твоего лука… И глаза Фэн Синя загораются ярче солнца, заставляя его руки дрогнуть, а лапшу сорваться обратно в тарелку. Он вперяет свой взгляд в неё и начинает сначала, чтобы не потерять их новообретённую дружбу из-за какой-нибудь глупости, типа попытки его поцеловать. – Я тебя понял, – бубнит он в тарелку и заполняет рот едой на всякий случай. Фэн Синь освещает комнату ярче свечи, и Му Цин пытается не думать о том, что это из-за него. Иначе точно полезет целовать. После еды, во время которой, к его облегчению, не происходит никаких незапланированных-разрушающих-дружбу поцелуев, лучник настаивает на том, чтобы проверить, как заживают его ожоги, и Му Цину, о, великому генералу Сюаньчжэню, богу боевых искусств, приходится отбиваться от него палочками для еды, руками и подушками, что, по-крайней мере, убеждает Фэн Синя, что с его конечностями всё с порядке и без проверки, раз он снова готов замахиваться на него с кулаками. Они снова ложатся в кровать, и Му Цин требует, чтобы он не смел залезать на его половину, потому что иначе, – это остаётся недосказанным, – это будет не его вина, если Фэн Синь проснётся с его языком в своём рту. Эти же побуждения заставляют его отвернуться к нему спиной и уткнуться лицом в подушку, пока лучник не погасит свет. …они же вынуждают его не издавать ни звука, когда Фэн Синь всё равно зарывается носом в волосы на его затылке. Что, оглядываясь назад, и привело его к пробуждению в крепких объятиях с Фэн Синем, прижимающим его к кровати всем своим весом. Не то чтобы это тяжело, но одна конкретная часть Фэн Синя довольно тяжела для того, кто должен быть расслабленным во сне человеком, и в этом заключается огромная, – потрясающая игра слов, думает Му Цин, – проблема. Он знать не желает, насколько красное у него сейчас лицо, но, к сожалению, оно чертовки горит, что даёт ему некоторое понимание. Фэн Синь сопит ему в ухо, и Му Цин осознаёт, что никак не может пошевелиться, не разбудив его. Мысли в его голове мечутся со скоростью света, пока он пытается сообразить, что ему, мать его, делать. Во-первых, нужно успокоиться. «Во-вторых» идёт к чёрту, потому что Му Цин вспоминает, что битва с Белым Бедствием уже позади, и его ничего не удерживает от того, чтобы выгнуться в пояснице и разбудить Фэн Синя тем, что он намеренно прижимается к нему сам прямо своей собственной задницей. За исключением того, что они теперь друзья. Верно. Они друзья. Фэн Синь назвал их друзьями. Друзья прижимаются друг к другу стояками?! Он злобно думает, что это Фэн Синь портит их глупую дружбу, какого хрена именно он должен с этим разбираться?  О, он бы с этим разобрался. Но это плохая-плохая, худшая, ужасная, и вообще хреновая идея! Му Цин никогда не думал, что будет строить настолько недовольное лицо в положении, подобном этому, но так оно и происходит. Фэн Синь глупый идиот, который, вероятно, до сих пор не перерос пубертатный период и всё ещё встречает утро с палаткой в штанах, и Му Цин не имеет никакого права принимать это на свой счёт. Это ничего не значит. Фэн Синь вообще спит. Но это происходит уже второй раз, – из тех, о которых Му Цин знает, – и это не его вина, что однажды Фэн Синь вывалил на него информацию о том, что Му Цина можно хотеть в этом самом смысле слова, и теперь он не может об этом забыть. Это было сказано из личного опыта? Это какое-то странное выражение объективного мнения? Вряд ли это было проявление объективного мнения в той яме с паутиной, когда Фэн Синь… Итак, во-вторых, – напоминает он себе. Единственный вариант, помимо того, в котором Му Цин разрушает их дружбу через сутки или около того после её начала, заключается в том, чтобы притворяться спящим вплоть до, как это станет проблемой Фэн Синя. Это приемлемый вариант. В конце концов, Му Цин практиковал воздержание восемь веков, что ему стоит потерпеть ещё немного, пока придурок не проснётся и не уберёт свой член подальше от него. Тем более, он не собирается исправлять косяки Фэн Синя за него. Он проклинает его ещё пару минут, а потом чуть не выдаёт себя, дёрнувшись от того, как руки вокруг него сжимаются крепче. Он подавляет внутренний порыв и следует своему плану, когда чужие мышцы мягко расслабляются. Отлично, Фэн Синь проснулся. Теперь его возбуждённый член, прижимающийся к Му Цину – это его собственная проблема, пока он мирно посапывает в подушку или делает вид. Он чувствует рваный выдох на собственной шее и прекрасно понимает, что Фэн Синь ясно осознал происходящее. – Ох блять, вот блять… – шепчет тот в некотором отчаянии и почти заставляет Му Цина рассмеяться. Он вовремя прикусывает щёку с внутренней стороны и продолжает разыгрывать спектакль, пока Фэн Синь неуклюже пытается создать между их бёдрами расстояние. Он мог бы возмутиться такой неудачной попыткой, которая разбудила бы даже медведя из спячки, но тогда он выдаст сам себя, так что он ограничивается тем, что закатывает глаза под закрытыми веками, когда лучник наконец откидывается на спину позади него. Он не спешит вытаскивать руку из под бока Му Цина, путая свободную в собственных волосах и, кажется, занимается какими-то нелепыми дыхательными упражнениями. Му Цин сомневается, что это быстро поможет ему избавиться от проблемы, а потом он медленно осознаёт, что проблемы вообще-то не только у него. Ну просто потрясающе. Дружеская ночёвка с дружескими стояками, просто лучшее, что могло произойти! Когда он закончит притворяться спящим, то «проснётся» просто в паршивейшем настроении, – заключает он и насильно погружает себя в лёгкую медитацию. Когда через какое-то время Фэн Синь вырывает его из неё, пытаясь освободить свою руку, Му Цин открывает глаза только для того, чтобы первым делом закатить их к чёртовой матери. – Доброе утро? – с хриплым смешком спрашивает лучник, очевидно, замечая жест. – Лучше не бывает, – грубо язвит Му Цин и, что ж, с таким же успехом, он мог бы портить их дружбу более приятным способом, потому что Фэн Синь вздыхает и садится на кровати с таким же недовольным лицом, как у него самого. – Прекрасный день, чтобы снова стать дерьмом по отношению ко мне, – ворчит он, вытаскивая ленту из волос, – А я всё ждал, когда это случится. Му Цин очень шумно вздыхает, не зная, как выразить несогласие. Он подрывается с подушек, хватая одну с собой, и впечатывает её Фэн Синю в лицо. – Сам ты дерьмо, – говорит он, возможно, худшее, из всего, что мог сказать, и заставляет его заново упасть на кровать, устраивая подбородок на подушке над лицом Фэн Синя, – Куда ты собрался? – На тот свет? – уточняет тот из ловушки, хватая его за предплечья на случай, если он всё-таки решит приложить силы для попытки его задушить. Му Цин фыркает, откидываясь на спину и оставляя его спихивать подушку с лица, – Собирался уточнить о завтраке, куда ещё я могу уйти? Му Цин не уверен, но по-крайней мере на горе Фэн Синь клялся, что не уйдёт никуда. – Тогда вперёд, – толкает он, – Чего ты тут разлёгся? Фэн Синь возвращает ему подушку броском, и Му Цин скучающе отбивает её тыльной стороной ладони на пол. – Я думал, ты решил отказаться от того, чтобы душить меня подушками?  – А я думал, что «бои подушками – это идиотизм даже для меня»? – парирует лучник, цитируя. Му Цин фыркает, приподнимаясь на локтях, когда он встаёт с кровати. – Я просто стараюсь общаться на понятном тебе языке идиотов, чтобы не возникло недопониманий, – отвечает он с усмешкой на губах, – Это мой шаг навстречу нашей дружбе. Какой твой? – Не пытаться придушить тебя грёбаной подушкой, – рычит Фэн Синь, сдерживая привычное раздражение внутри. — О-о, должно быть, нечеловеческие усилия, – забавляется Му Цин, наблюдая, как лучник разминает плечи и стучит себе по ногам, чтобы облегчить спазмы мышц. – И принести тебе завтрак в постель, – добавляет тот, наблюдая, как вскидываются от неожиданного выпада чужие брови, – Так что сиди и не выёбывайся, чтобы я мог совершать шаги по нашему сближению, – и исчезает из комнаты, оставляя его наедине с эхом отдающимися в голове словами. И в одиночестве Му Цин наконец позволяет своим мыслям вернуться на гору. Боги, как неловко. Он облажался, наверное, тысячу раз. Сломался и позволил людям увидеть его с самой уязвимой стороны, так стыдно, как много он показал, боги! Он падает лицом в подушку и издаёт в неё то ли раздражённый, то ли смущённый, то ли отчаянный звук, поднимая голову только для того, чтобы снова приложиться о постельную принадлежность лбом посильнее. Какой кошмар. Но… Это его не убило. Наоборот, если так подумать. Он показал себя таким слабым там, но Се Лянь и Фэн Синь протянули руку помощи, вместо того, чтобы отвернуться и позволить ему умереть. Они ему поверили. Они его не ненавидят. Они хотят быть его друзьями. Он бы ни за что не поверил, что это правда, но зачем ещё вытаскивать человека из лавы столько раз, если они его презирают? И Фэн Синь собирается принести ему завтрак в постель. Фэн Синь просил Его Высочество поверить Му Цину, прыгнул за ним в лаву, дважды крепко держал над кончиной, шептал ему успокаивающую чушь, заявил, что никогда не отпустит и на собственных руках, раненый, вынес его с горы, а потом обработал раны и теперь он собирается принести ему грёбаный завтрак. Чёрт возьми. Му Цин кричит в подушку. Фэн Синь о нём заботится. И это больше, чем то, на что он вообще позволял себе рассчитывать, если не считать его глупых фантазий, – или логичных выводов, он не может сказать наверняка, – о том, что его влечение взаимно. Он подрывается на постели, чтобы сесть и начать обмахивать лицо руками, пытаясь избавиться от трудностей с дыханием и красных щёк. Он должен вести себя нормально, когда Фэн Синь вернётся. И не так грубо. В конце концов, ему действительно нужно сделать шаг навстречу, и «говорить на языке идиотов» не считается. Должен ли он тоже проявить заботу? Он понятия не имеет как. Му Цин принимает решение поддаться любому первому порыву из тех, которые он обычно сдерживает, чтобы не показаться уязвимым, и позволить Фэн Синю это увидеть. Он с решительным выражением лица кивает самому себе, чтобы не струсить, но когда лучник возвращается в комнату с подносом еды и смущённым выражением лица, он с раздражением вносит в своё решение корректировки – любому порыву, кроме желания поцеловать его в губы. Эти порывы игнорируются. Он с интересом наклоняет голову, когда Фэн Синь прячет лицо, разглядывая их завтрак, и опускается на пол, чтобы облокотиться о край кровати перед новым подносом. Он выжидает, пока тот сядет напротив и всё-таки столкнётся с ним взглядами, а лучник не выдерживает и секунды зрительного контакта. – Мне пришлось выслушать дюжину извинений за вчерашнюю ночь, – сдаётся он с раздражением, прекрасно понимая, что Сюаньчжэнь не отступился бы, пока не выяснил причину смущения. Му Цин знает, что собирается последовать совсем не тому порыву, который подразумевался для сближения, но всё равно хмыкает, высоко задрав нос и заявляя: – И правильно. Она вытащила мужчину прямо из моей постели, это требует извинений, – и не сдерживает своего несколько издевательского хихиканья, когда Фэн Синь дёргается, делая глупо-забавное выражения лица. – Ешь давай, остынет, – бубнит тот, пряча смущение за раздражением, и Му Цин прилагает немалые усилия, чтобы шутка о Цзюйяне не сорвалась с языка. Ему не стоит быть таким откровенным, если он ни черта не уверен, и к тому же припоминание старого титула почему-то Фэн Синя злит. Он считает это достаточно милосердным жестом доброй воли и принимается за еду, удовлетворённый своими успехами. Не так уж и сложно поддерживать их новую дружбу. После завтрака они наконец поднимают тему того, что им делать дальше. У Небес больше нет Владыки, Небес в принципе больше нет, они валяются грудой камней у Императорской Столицы, а боги разбросаны по всему свету без связи друг с другом. Му Цин припоминает, что Фэн Синь какое-то время провёл в отключке на горе Тунлу, и вкратце пересказывает ему, что произошло, потому что, для начала, он сам не знает деталей, он был занят поисками исчезнувшего придурка, – что он позволяет себе упомянуть только вскользь, и сразу же переводит тему на то, кого из небожителей он видел, покидая столицу с Се Лянем. Итак, они заключают, что большая часть богов оставалась в Императорской Столице по крайней мере на момент битвы, и если они не совсем идиоты, первым делом они займутся восстановлением духовной сети и разгребанием завалов, оставшихся от бывшего рая. Му Цин хитро щурит глаза, предлагая не высовываться, пока с ними не свяжутся по сети, чтобы не разбираться с бардаком, потому что, чёрт возьми, они имеют на это право после смертельной схватки с Безликим Баем. Фэн Синь уверенно соглашается с тем, что они вообще с места не сдвинутся, пока не восстановятся. А потом он хмурит брови, глубоко задумавшись: – Ты думаешь, нам стоит… беспокоить Его Высочество? – Уж точно не по делам Небес, – хмыкает Му Цин. Он шарит рукой под кроватью в поисках гребня, который сам же вчера и спрятал, и бросает на Фэн Синя взгляд, – Ему нужно время. Лучник наблюдает за его действиями и совсем не выглядит удивлённым, что доказывает Му Цину, что он знал. – Но мы должны его поддержать, – говорит он, перетягиваясь через всю кровать, чтобы выхватить находку из рук. Му Цин бьёт его гребнем по пальцам, опасно прищуривая глаза. – Поверь, ты сделаешь только хуже, если он увидит на пороге тебя вместо своего ненаглядного Собирателя цветов, – убеждает, – Повернись, – требует. Фэн Синь моргает и ловит чужой недовольный взгляд на своих волосах, когда Му Цин морщит лицо. Он понимает, что к чему, и устраивается спиной к нему, выслушивая бормотание о том, что гнездо на его голове проще отрезать, чем привести в порядок, однако, несмотря на свои возмущения, Му Цин всё равно берётся за невыполнимую задачу, вооружившись гребнем и изрядным терпением. – Ты думаешь, он вернётся? – спрашивает Фэн Синь после паузы, которую потратил на то, чтобы пережить мурашки, бегущие вниз по шее и дальше по позвоночнику. – Конечно вернётся, – хмыкает Му Цин, пальцами разделяя каштановые волосы на несколько частей, – Он дал Его Высочеству слово. Фэн Синь дёргается, когда забинтованные пальцы тянут за какой-то узел. – Но.. – Ты сравнил себя с ним, – перебивают его, и в хватке, которая заставляет Фэн Синя слегка запрокинуть голову, он чувствует, что вопрос Му Цин задаёт неспроста, – Ты бы отказался от своего слова? – Нет, – даже не задумывается Фэн Синь. Если бы ему пришлось умереть на горе Тунлу, а Му Цин желал его возвращения, он бы сдержал своё слово и нашёл бы способ обернуться хоть призрачным огоньком, даже если он понятия не имеет, может ли бог вообще превратиться в демона. Он бы смог, – Ты прав. И так же он не собирается отказываться от своих слов, которые уже сказал без каких-либо «если» на проклятой горе, пока держал Му Цина в своих руках. – Естественно я прав, – хмыкает тот, ослабляя хватку в волосах, что позволяет ему понять, что он ответил правильно, – Главное, чтобы это не заняло у него ещё восемь столетий. Фэн Синь согласно мычит, наслаждается прикосновениями и ощущает наконец долгожданное спокойствие. Он чувствует, что теперь всё позади и будет только налаживаться. Это лишь дело времени, как для Его Высочества, так и для них, ведь они только что распутали одно из самых больших своих недопониманий – между ними точно нет никакой ненависти, и они оба наконец готовы двигаться навстречу друг другу. Это потрясающее чувство. – Мне нужно, чтобы ты нашёл ножницы, – вырывает его голос Му Цина из мыслей. Он пытается обернуться, но его волосы резко собираются в чужой кулак и дёргаются, ограничивая движения, – И дай свою ленту. Он с недовольными звуками роется за пазухой, протягивает Му Цину ленту для волос, чтобы он собрал пряди в пучок, и затем снова оборачивается с вопросом в глазах. Сюаньчжэнь перекидывает свои волосы на одно плечо и складывает руки на груди. – Я не собираюсь ходить с этим безобразием, – проясняет он, и лучник с беспокойством тянется к неаккуратным кончикам. – Ты же не отстрижёшь много? – спрашивает, пытаясь представить Му Цина с волосами по плечи. Выглядело бы чертовски красиво, но он всё равно сохраняет переживания на лице, потому что знает, что решение состричь длину даётся Му Цину нелегко. Он ни за что не сделал бы это без необходимости, и Фэн Синь испытывает желание пойти и пустить в лаву ещё больше стрел в качестве мести проклятой субстанции. Му Цин вырывает пряди из его рук неловким и резким движением: – А кто сказал, что стричь буду я? Не похоже, что у меня есть глаза на затылке. Фэн Синь распахивает рот. Он что, собирается доверить это ему? Это какая-то ловушка, в которую он обязательно попадётся, и Му Цин просто убьёт его, если он облажается, так? – Ты.. Я… – пытается он неуверенно, – Ты хочешь, чтобы это сделал я? – Ты видишь здесь кого-то ещё? – саркастично уточняет Му Цин, приподнимая бровь. Фэн Синь сглатывает и борется с желанием посмотреть по сторонам. – Ладно, да, хорошо, – быстро отвечает он, на автомате потягиваясь рукой к затылку и останавливая движение на пол пути, когда его сопровождают агрессивные искорки в глазах Му Цина. Он отпускает руку обратно от греха подальше, – Да, понял. Он снова выскальзывает из комнаты и сцепляет руки за спиной, чтобы не испортить причёску сразу же после того, как только, благодаря стараниям Му Цина, стал похож на приличного человека. Девушка за стойкой снова задаёт ему тысячу вопросов, пока ему не удаётся выхватить ножницы у неё из рук и сбежать прочь по коридору. Когда он возвращается, Му Цин раздражённо борется с бантиком на бинтах зубами, пытаясь его развязать. – Сначала перевязка? – спрашивает он, щёлкая добытыми ножницами в воздухе. Сюаньчжэнь сразу же вытягивает руку к нему в требовании разобраться со своими художествами. Фэн Синь фыркает, понимая, что сейчас он в третий раз отправит его прочь из комнаты за чистой водой. Он напоминает себе, что должен возмущаться хотя бы для сохранения лица, но позволяет подчинять себя Муциновой вредной воле. Уже вечереет, когда он, убедившись своими глазами, что ожоги заживают с восхитительной скоростью, всё равно подхватывает его под руки, чтобы преодолеть жалкое расстояние от кровати до туалетного столика и усадить его на стул, за что получает болючий укус в плечо и в отместку дёргает за волосы. – Я могу сам, – диким котом шипит на него Му Цин, как только оказывается на деревянном стуле, и он это знает. – Но тебе не обязательно делать это самому, – говорит, перекидывая чёрные пряди за плечи и присаживаясь на корточки за его спиной. – Делать что, ходить? Может, ты и дышать за меня сам начнёшь, чтобы я не перетрудился? – язвит вредный кот, специально откидывая пряди ему в лицо. – Это называется искусственное дыхание, Му Цин, – фырчит Фэн Синь, мягко проводя гребнем по волосам и заставляя его дёрнуться от неожиданного соприкосновения зубчиков со спиной, – И я сделаю его, если потребуется. Му Цин смотрит на своё смущённое лицо в отражении, но продолжает плеваться ядом и сарказмом: – Я в этом не сомневаюсь. Фэн Синь берёт в руки ножницы только после того, как они заводят ещё одну перепалку о том, почему он так долго. Он со вздохом оглядывает пряди и переспрашивает в третий раз. – Ты уверен? – Фэн Синь, – и его собственное имя никогда ещё не звучало в такой угрожающей манере, даже с учётом того, что за сотни лет Му Цин успел произнести его со всеми возможными интонациями тысячи или десятки тысяч раз. Он берёт себя в руки и придаёт своему лицу решительное выражение. Он сделает это. И сделает хорошо. И не будет смотреть, как прекрасные волосы опадают на пол и его колени. И ещё он не будет думать о том, что там символизирует срезание волос в свадебных традициях. Он об этом совершенно точно не думает. В несколько щелчков ножницами он обрезает сухие кончики, доводя длину до мысленной отметки чуть выше поясницы, и не думает о том, что теперь волосы Му Цина могут щекотать тыльную сторону ладони, если положить туда свою руку. Он подравнивает несколько прядей и откладывает ножницы в сторону. – Готово, – заключает он, ещё раз оценив свою работу. – И чего ты боялся? – фыркает на него Му Цин, тут же цепляя пряди руками, чтобы посмотреть на результат. – Ничего я не боялся! – возмущается лучник, пока он критично оглядывает себя в зеркало, – Это нормально? – спрашивает, жмуря один глаз в оправданном ожидании хлёсткого удара волосами по лицу, но его не прилетает. Му Цин только согласно мычит и продолжает рассматривать своё отражение. Фэн Синь с подозрением выжидает ещё несколько секунд и принимается собирать его волосы с пола. Он не ищет, куда их можно выбросить, потому что слишком хорошо знает, что у него для этого рука не поднимется, так что просто складывает собранное на столик и поднимается на ноги, отряхивая колени. – Фэн Синь, – звучит вдруг с излишним холодом в голосе. Он поворачивается, ожидая выговора или ещё чего, и острый взгляд Му Цина подтверждает его опасения, однако вместо жестоких слов он слышит совсем иное: – Спасибо, – тем же тоном говорит ему Му Цин и резко протягивает руки вверх. Фэн Синь застывает на мгновение, пытаясь понять, что происходит, а потом в осознании открывает рот и разглядывает наконец, что в остром взгляде прячется опасливая решительность, рассказывающая ему о том, что Му Цин старается проявить благодарность, несмотря на свою предубеждённость и излишнюю гордость. Он немедленно подхватывает его на руки, расшифровывая в немом требовании разрешение позаботиться о пути Му Цина обратно в постель самому. – Что угодно, – вырывается из его рта в обход фильтра, который не должен был этого допустить. Му Цин закатывает глаза, строя на лице гримасу, но Фэн Синь надеется, что это тоже показное. Он опускает его на простыни, собирает разбросанные по полу подушки, чтобы Му Цин с отвращением сбил с них невидимую пыль, и плюхается рядом, пока тот суёт одну из подушек ему под голову. В комнате медленно темнеет с наступлением вечера, и Фэн Синь задумывается над тем, может ли он подремать или за пропущенный ужин ему грозит новая ночная встреча с незваными гостями в дверях. Он решает прикрыть глаза на минутку и чувствует, как из под его ног вытягивают сбитое тонкое одеяло. В следующее мгновение оно оказывается на нём, и он довольно улыбается, пока Му Цин устраивается рядом. Скорей всего, он может не беспокоиться по поводу гостей после вчерашней сцены, думается ему, пока он погружается в сон. Следующий день проходит в том же темпе ленивых поддёвок и на удивление успешных попыток сближения, хотя не без мелкой драки на полу за завтраком, когда Му Цин понимает, что его пальцы больше не сводит судорогой, и пытается проверить их в деле, – то есть, в попытке придушить Фэн Синя за какую-то глупость. В этот день они наконец выходят из комнаты, чтобы работница постоялого двора извинилась перед Му Цином лично, на что тот подыгрывает, с лукавой усмешкой отвечая, что принимает её извинения, а Фэн Синь очень мужественно стоит за его плечом и дёргает за пояс, требуя немедленно продолжить путь в сторону горячих источников, ради которых они и вышли на белый свет. Под конец банных процедур они оба посылают небесам благодарность за то, что всё прошло без происшествий, забывая о том, что они сами боги, а небеса вообще упали, а после этого хозяин двора ловит их в коридоре и настаивает на том, что дорогие гости обязательно должны прогуляться по заднему двору и посмотреть на посаженные экзотические деревья и новый фонтан, который установили за счёт щедрости молодых господ. Му Цин с подозрительным прищуром оглядывает Фэн Синя и соглашается из большого любопытства, чтобы позже с удивлённо распахнутыми глазами стоять на тропинке при поддержке руки лучника, обнаружившейся на его пояснице, и вполуха слушать историю о трагедии, бывшем съеденном персонале и увольнении «повара», которую он уже знает. Фэн Синь не обращает внимания на золотой, – золотой, чёрт возьми! – фонтан, и в свою очередь с интересом расспрашивает о ночи, когда постоялый двор почти полностью развалился в переполохе, потому что Му Цин ни хрена ему не рассказывал. Хозяин оставляет их ближе к сумеркам, и они ещё какое-то время предъявляют друг другу за какие-то пустяки, сидя в беседке и игнорируя золотой фонтан. Ну да, возможно, Фэн Синь отдал за комнату целое состояние, но ведь радует, что деньги пошли на благо бизнеса, а не в чужой карман. Хотя фонтан этот, по общему признанию, чертовски бесполезная трата денег. Они ужинают на свежем воздухе, а потом устраивают возню в кровати по возвращении в комнату, потому что Му Цин занял его половину, а Фэн Синь не может спать не со стороны двери. Когда они укладываются как надо, в их головах раздаётся голос Пэй Мина, объявляющий об успешном восстановлении духовной сети и устраивающий нелепую перекличку. Небожители приходят к решению организовать временный Небесный лагерь на вершине горы Тайцан и призывают всех явиться на собрание завтрашним днём, на что Му Цин закатывает глаза, а Фэн Синь случайно выпускает смешок в духовную сеть, потому что видеть, как Му Цина раздражает кто-то, кто не он – это прекрасное зрелище. Дополнительный балл за то, что они находятся в одной постели, и ещё пол балла за то, что Му Цин шикает на него и толкает в плечо, оказываясь ещё ближе. В последнюю ночь на постоялом дворе у подножья Тунлу Му Цин засыпает у него на плече и пинает зажившими пятками во сне. Фэн Синь засыпает с улыбкой.