У Му Цина есть сердце

О, жаль, что он не подумал тысячу раз. Му Цин глядит перед собой невидящим взглядом, пытаясь зацепиться за какой-нибудь элемент мрачного сумрака Небесной Столицы, и медленно собирает фальшивое спокойное выражение по кусочкам обратно на своё лицо. Он боковым зрением замечает, как Цзюнь У выходит из тени и скользит мимо, вставая рядом и выглядывая в незакрытое окно. – Владыка, – произносит он, скорее по привычке, чем обдуманно. Как его теперь называть? Как к нему обращаться? Му Цин уверен, что придётся проявить вежливые манеры, чтобы остаться в живых. – Куда ты сбегал? – спрашивает тот будничным тоном, словно речь идёт об отчёте по очередной миссии. У Му Цина большой диссонанс с осознанием того, что за чудовище стоит рядом с ним. – Не похоже, что я пытался сбежать, если я вернулся, – отвечает он, продолжая разглядывать вид из собственного окна. – Хотел проветриться? Я понимаю, тебя заточение во дворце, должно быть, утомляет больше остальных, – произносит Цзюнь У, направляясь к двери, – Мы можем пройтись, в таком случае. Му Цин не хочет никуда с ним идти, но сковывающее всё тело чувство чужой мощи не позволяет ему сделать ничего, кроме кивка. Теперь он понимает, почему Его Высочество, стоя рядом с ним, не сдвинулся ни на цунь, пока боевые боги пытались его образумить. Цзюнь У выводит его на улицу и неспешно ведёт, – к главному дворцу, – понимает Му Цин, оглядываясь по сторонам. Он цепляется взглядом за дворец Наньяна, но быстро отворачивается. Тут ему вряд ли помогут. Даже если Фэн Синь увидит, чего, он надеется, не случится. Лучше бы он не видел, честное слово, иначе, Му Цин уверен, тот сорвётся с места и попытается совершить суицид путём нападения на Великое Бедствие в одиночку. Тупица даже не задумается, прежде чем вытащить лук. – Так значит, ты бегал к Наньяну, хм? – чужой голос заставляет дёрнуться и покрыться холодным потом, – Это неожиданно, признаюсь. Я ожидал подобного поведения от Сяньлэ, но ты… Я полагал, что ты был бы последним человеком, который мог бы сбежать через окно ради встречи, а Наньян – последним из тех, встречи с кем ты мог бы желать. – Со всем уважением, – произносит Му Цин тем тоном, который не выказывает ни малейшего уважения, и сжимает пальцы на предплечье своих скрещённых рук, – Вы ничего не знаете. – Полагаю, так, – хмыкает монстр, скрывающийся под личиной Цзюнь У, – Почему же ты вернулся обратно? Неприятности в раю? Му Цин прячется за собственную маску безразличия, как за щит, хотя допускает, что демон может знать о каждой мысли, проносящейся в его голове. Он решает прекратить мыслительный процесс к чертям собачим. Он не позволит ему читать его как открытую книжку. – Это допрос или вы пытаетесь вести светскую беседу? – задирает он нос. Такой претензионный даже сейчас, он намерен держать лицо до самого конца. Возможно, довольно скорого конца. Цзюнь У же только мотает головой: – Что ты, Сюаньчжэнь, я бы не стал допрашивать того, кому планирую предложить присоединиться ко мне. – Что? – Му Цин останавливает свой шаг, с возмущением и злостью глядя на него, – И вы думаете я соглашусь? – Думаю, да. Может не сейчас, но, – тот даже не задумывается, отчего-то будучи таким уверенным в положительном ответе Му Цина, рукой делает жест в сторону распахнутых дверей дворца Шэньу, – Пройдём. И он не может заставить своё тело ослушаться. Однако может проявить своё непослушание через рот, пока заходит внутрь: – Ваши выводы смешны. У меня нет ни единой причины соглашаться. – Что ж, я могу дать тебе таковую, – обещает Цзюнь У, – А взамен попрошу лишь одно небольшое предательство. – Нет, – твёрдо заявляет Му Цин, – Если это всё, я могу идти? То, что его когда-либо будет отчитывать как ребёнка Белое Бедствие, что ж… Это никогда не входило в его планы по жизни, но вот он здесь: – Твоим манерам всегда не доставало скромности, Сюаньчжэнь, – вздыхает тот, – Ты не можешь идти, – И ворота главного дворца с грохотом захлопываются. Му Цин скрипит зубами от его снисходительного тона. Его решительность Цзюнь У воспринимает как вредность непослушного дитя, он щёлкает пальцами, и что-то заставляет его запястье гореть. – Что ты сделал? – шипит Му Цин, задирая рукав, и ахает, когда понимает. – Лишь небольшое украшение, подчёркивающее твои одеяния, – он беспечно ведёт рукой в сторону чёрной ткани его ханьфу, – До тех пор, пока ты ведёшь себя хорошо. Му Цин держит дрожащую руку перед собой и в ужасе смотрит на проклятую кангу, охватывающую запястье. Чёрный цвет на молочной коже кажется настолько тёмным, что почти начинает поглощать свет и режет глаза. – Разве твоё собственное благо не важнее, Сюаньчжэнь? – спрашивает Цзюнь У, вдруг оказываясь у него за спиной и кладя руки на плечи. Тяжесть от этого прикосновения словно давит Му Цина к самому полу, – Разве есть смысл оставаться верным кому-то, кому твоя верность не нужна и даром? Он понимает, что делает этот ублюдок. Му Цин сжимает челюсть, прикрывая глаза, а когда открывает, сталкивается с тем, что взор застилает чуть ли не кромешная тьма. Хватка на плечах пропадает, и когда он оборачивается, позади него уже никого нет. – Они уже считают тебя предателем, – звучит голос по левую сторону, и резкий поворот в этом направлении так же не сталкивает его лицом к лицу с демонским отродьем.  – Не играй с моим разумом! – выкрикивает он в пустоту, – Ты рискуешь в нём ногу сломать, – шипит. И он желает, чтобы этот чёрт действительно сломил ногу там. Не зря же в его голове столько противоречий, чтобы даже он сам не мог до конца себя понимать. – Ты знаешь, что это бесполезная жертва, – снова слышит он и хочет закрыть уши, – Разве быть благородным не значит – быть безрассудным? Канга на его запястье сжимается, заставляя зашипеть. Он старается не обращать на эту мелочь внимания, когда в темноте перед глазами мелькает белый силуэт: – Ты хочешь умереть за тех, кто тебя не ценит и при жизни? Что ж, никто даже не расстроится… Му Цин готов поклясться, что это не голос Цзюнь У. – Что, если вопрос стоит между жизнью Сяньлэ и твоей? – Чего ты от меня хочешь?! – требует он, сжимая собственное запястье и оборачиваясь по сторонам, пока не замечает, как белоснежная маска разрывает мрак. – Если бы твоя жизнь стояла на кону, он бы позволил тебе умереть, – шепчет Безликий Бай, склоняя голову вбок, – Он тебя ненавидит. Даже звук этого шёпота в тишине звучит оглушительно. Он подчиняется порыву закрыть уши, но, вероятно, это приходится демону не по душе, потому что запястье обжигает неожиданно нарастающей болью. Он чувствует, что это не всё. Проклятая канга не просто причиняет ему боль. Она медленно забирает его силы. – К чему такое благородство, Сюаньчжэнь? Разве твоя жизнь стоит того? – повышает голос Белое Бедствие, внезапно появляясь прямо перед ним. Он отшатывается назад и царапает кожу с чернильной меткой, как будто пытается её отодрать. – Разве ты не хочешь стать сильнее, доказать, что ты сильнее? Ты будешь управлять югом в одиночку, – Бедствие снова принимает форму Цзюнь У и пробует зайти с другой стороны, пока он борется с неожиданной слабостью и головокружением. – Я не хочу управлять югом в одиночку, – Му Цин оседает на колени и хрипло усмехается в ответ, правда смеётся над тем, что это существо настолько нелепо в своих предложениях, это даже не близко, это абсолютно противоположно. Предполагалось, что оно у него в голове? Это смешно. – Думаешь, Наньян сказал бы так же? – тянется чужой голос, нащупывая нужное направление. – Мне плевать, что бы он сказал! – раздражается Му Цин, скрывая то, как подскакивает пульс. – Я так не думаю, – замечает перемену Цзюнь У, склоняясь над ним, – На самом деле, я собирался предложить тебе присоединиться ко мне в обмен на возможность его убить. И Му Цин чувствует, что не может пошевелиться от ужаса, сковавшего его тело. Физические силы вместе с духовными вытекают из его запястья, пока он ещё и пускает себе кровь, слишком глубоко пустив острые ногти под кангу. Боль, растекающаяся по предплечью, напоминает ему вознесение. Он почти жалеет, что не умер тогда, прежде чем Небеса разглядели в нём нового бога. – Но теперь я вижу, что ошибался, – фальшивый Небесный Владыка разворачивается к нему спиной, сцепляя руки за ней. – Заткнись, – с шипением держится последняя линия его обороны. – Я могу предложить смерть Лань Чан взамен, – раздумывает Цзюнь У, и Му Цин продолжает царапать свою руку, с криком повторяя свои слова. – Заткнись! – Твоя любовь настолько благодушна? – Я не… – Му Цин рвано и быстро мотает головой, – Я.. – но не может заставить свой язык повернуться в отрицании. – Я вижу тебя насквозь, Сюаньчжэнь. Я вижу, чего ты желаешь, – чужое лицо снова наклоняется над ним, когда его подбородок поднимают и удерживают на одном уровне, – И ты мог бы это получить. Он находит в себе силы дёрнуться назад и ядовито усмехнуться в ответ: – Я думал, ты говорил, что он меня не ценит, считает предателем, и вообще моя верность ему не нужна, а? – саркастично перечисляет он ранящие слова, – Что стало с этими речами? Какое грубое противоречие! Он плюётся ядом и получает за это вспышку боли такой степени, что начинает крениться вбок, сжимая запястье в кулак, рука соскальзывает по липкому и алому. О боги, сколько здесь крови. Она течет по рукам, по рукавам, на подол и на пол под ним, заставляя колени скользить.  Му Цин может начинать паниковать? В этот раз вознесение не сможет его спасти. Он совсем не видит выхода из этой ситуации. Выход только один? – Ты мог бы получить больше, чем то, что из себя представляет Наньян. Любого, – заверяет его Цзюнь У, наблюдая за его мучениями. – Какая жалость, что я не хочу «любого», – выплёвывает Му Цин, сжимая челюсть. Почему этот проклятый демон всё не может от него отцепиться?! Неужели он не понимает? Му Цин вдруг ужасно желает поторопить свою смерть и избавиться от мучений, – жалеет, что так сильно трудился, годами совершенствуя вместе с духовными силами и свои навыки прятать сердце от других людей. – Ты действительно растрачиваешь себя попусту. Неужели восемь столетий так ничему тебя и не научили? Ты был благоразумнее до вознесения, покидая Сяньлэ ради собственного блага, – чёртово Бедствие не видит очевидного, Му Цин не может понять, почему оно так слепо, оно должно быть прямо в его голове! И почему все считают его эгоистичным предателем, даже не утруждая себя тем, чтобы подумать дважды?! Он вскидывается, когда ярость притупляет боль и слабость, и кричит: – Ты меня не знаешь, – прямо в лицо этому «Небесному Владыке», – Ты нихрена не знаешь! Я не собираюсь становиться твоим маленьким подручным божком, чего бы ты не предложил, ты даже не сможешь предложить достаточно! Убей меня, если это то, что ждёт меня за моё сердце, мне плевать! – признаётся он. Цзюнь У опасно сверкает глазами. Он выпрямляется и поправляет рукава, как будто те измялись, запачкались из-за снисхождения до уровня Му Цина на грязном полу. – О, я не буду тебя убивать. Я сделаю хуже, – произносит он, и это даже не угроза, это обещание. – О чем, чёрт возьми, ты говоришь? – шипит Му Цин, стараясь побороть желание вздрогнуть всем телом. – Они будут тебя ненавидеть. Ты ведь предал их снова, – беспечно произнесённая якобы «истина» злит до невозможности, вызывая желание оспорить, и он спорит, продолжает стоять на своём, даже если одной ногой он уже в могиле. – Я не предавал! – и от этого своего он никогда не отступится. Он не предатель и не собирается им становиться, даже если для этого придётся умереть. – Разве? – Цзюнь У многозначительно поднимает брови, – И чем ты сможешь это доказать? Проклятой кангой? Прости, но это доказательство вины. Ты знаешь, что они даже не послушают тебя. И когда ты прекратишь пытаться умереть чистым душой и решишь немного запачкаться, ты будешь прав. Мое предложение остаётся в силе, в любой момент, Сюаньчжэнь, я буду ждать. Он чувствует, как канга ослабляет свою хватку на коже, и силы возвращаются назад, как будто ничего и не случилось, хватаются за исцеление его тела, грея запястье. – Пошёл ты, – хрипит он, удостоверяясь, что под пальцами по-прежнему чернеет уродливый рисунок, залитый кровью. Двери дворца Шэньу распахиваются. Тёмная дымка рассеивается, позволяя разглядеть главную улицу с её потухшими разбитыми фонарями вдоль дорог. Му Цину едва удаётся отдышаться с прохладой свежего воздуха, как его душат следующие чужие слова. – Ты волен вернуться в свой дворец. Или во дворец Наньяна, если желаешь. Я полагаю, ты всё равно не расскажешь об этом разговоре, – и существо имеет наглость над ним насмехаться. Му Цин не собирается оставаться здесь дольше, срывается прочь по тёмным улицам Небесной Столицы и оставляет за собой кровавый след, шарахаясь от охранников, которые и не думают его остановить. Это ужасная привилегия. Он плюёт им под ноги. – Не стой на моём пути, – толкает он, не сбавляя скорость и даже не оглянувшись. Сраное дерьмо. Его мозг пытается лихорадочно соображать, но эмоции берут верх, затмевая любую логику. Чёртов демон прав. Он не может никому сказать. Ему не поверят, его даже не будут слушать! Проклятая канга – это доказательство того, что его взяли под контроль. Он в полном дерьме. И он ни за что не пойдёт во дворец Наньяна.  Вместо этого он запирается в темноте своих собственных покоев и закрывает лицо запачканными ладонями, ударяясь спиной о стену. Чёрт возьми. Он ходячий мертвец. Это несправедливо. Но Му Цин знает, что в мире нет ничего справедливого. По правде, это знание ничем ему не помогает, когда он судорожно вдыхает воздух и ударяет кулаком в стену, разрушая собственный дворец. Почему это должно быть так несправедливо?! На выдохе он кричит в яростном несогласии с устоями мира и продолжает вымещать чувства на бедной мебели. Он страстно желает драки с Фэн Синем, но одна мысль о нём заставляет снести стол, обломав ему ножки ударом ноги, и поднять остатки, чтобы бросить их в стену и оставить вмятину. Фэн Синь занят разговорами с Лань Чан, – летит на пол дорогущая ваза, приравнивающаяся к культурному наследию юго-западных земель. Фэн Синь ему не поверит, – разрывается ткань балдахина над кроватью, чтобы он мог вытереть об неё свою кровь.  Фэн Синь его ни за что не полюбит, – разбивается сердце, когда он тянет атласный материал прямо на голову, прячась от всего мира на полу своей разгромленной спальни. Он задыхается и жмурит глаза, не сразу замечая, как Небесная Столица за окном яснеет в оранжевом свете всполохов огня. Землетрясение он чувствует ясно. Он показывает из-под испачканной ткани лицо только предварительно стерев ей же влагу с щёк. Как будто её мог засвидетельствовать кто-то, помимо полыхающих крыш чужих дворцов. Ни минуты сраного покоя в этом аду. Му Цин поправляет одежду и волосы, исцеляет свои раны и вытирает лицо прямо на бегу по ступенькам на выход. Он выскакивает за порог, оборачивается на свой собственный пылающий дворец и не может связать ни одной мысли в голове. Благо, его заместители берут ситуацию под контроль и без его указаний координируют движение младших служащих прочь из пожара. – Му Цин! – окликает Фэн Синь, подбегая со спины и хватая его за рукав. Му Цин едва находит в себе силы обернуться на него, а тот хмурится, кажется, замечая его промашку. Так и есть, он отнимает пальцы он влажного пятна, пропитавшего его одежду насквозь, – Это твоя кровь? Ну, Му Цину некогда было заниматься грёбаной стиркой. – Неважно. Что происходит? – отмахивается он, пряча запястье под рукавом и оглядывая спасающихся бегством и криками небожителей. – Как будто я знаю! Я увидел и сразу примчался сюда! – заявляет Фэн Синь, как будто это должно быть самым логичным решением, и лучник не понимает, почему Му Цин вообще задаёт вопросы. Он на удивление быстро забывает о крови на пальцах, не придираясь дважды. – Сюда? – Му Цин не может угомонить своего раздражения, его эмоции до сих пор ему неподвластны, – Тебе стоило беспокоиться за Лань Чан, а не за меня. Глаза Фэн Синя тут же расширяются в осознании. Он мотает головой по сторонам и делает круг вокруг своей оси, запуская в волосы руку. – Чёрт возьми. Она же где-то здесь! – и когда лучник начинает выкрикивать её имя, Му Цин понимает, что совершил ошибку. – Фэн Синь, мы должны отсюда убираться, – хватает его за плечо и пытается образумить, – Немедленно! И его слова сопровождаются дрожью земли под ногами, когда чей-то дворец разрушается до основания, рассыпаясь словно всё, чем он был – это хрупкой конструкцией из листов сусального золота.  – Фэн Синь! – кричит Му Цин, пытаясь привлечь внимание, когда тот наблюдает за падением былого величия и пытается углядеть в развалинах знакомое лицо. На него аргумент опасности влияет иначе, он решительно сводит брови у переносицы и вырывается из-под ладони Му Цина, чтобы продолжить звать, на бегу оглядывая быстро пустеющую улицу. Грёбаный телохранитель. Как будто он мог когда-либо оставить человека в опасности. Уж точно не своего сына и бывшую, – или, может, уже и настоящую, может Му Цин дал им шанс помириться, сбежав и попавшись в руки Белому Бедствию. Он сжимает кулаки от мысли, чем Фэн Синь мог заниматься, пока его, блять, пытал Князь Демонов. Он должен был остаться и не позволить демонице даже думать о том, чтобы вернуть Фэн Синя себе.  Теперь он не может позволить ему остаться здесь. – Цзянь Лань! Цоцо! – перекрикивает разрушения лучник, лишь с помощью собственной скорости реакции умудряясь уворачиваться от падающих сверху горящих обломков.  От Небес сегодня ни благословения, ни помощи ждать не приходится. – Фэн Синь! – настойчиво зовёт Му Цин, понимая бесполезность слов и всё равно упрямо следуя за ним по пятам, в сердцах выкрикивая ругательства, – Сука! Он давится гарью и дымом, закрывая лицо рукавом и щуря слезящиеся веки. Он может с лёгкостью отрицать, что это проделки эмоций, когда Фэн Синь смотрит куда угодно, но не на него, а огонь правда обещает выжечь ему глаза. – Ты знаешь, что я не могу оставить их здесь, – горит одержимостью защитить чужой взгляд, шустро озираясь по тому, что осталось от их очередного разрушенного дома. Му Цин знает. Лучник срывается вперёд, вглубь пожарища, и ему не остаётся ничего, кроме как пытаться угнаться за идиотом под громкий звон сорвавшегося у врат вознесения колокола. – Фэн Синь! Мать твою, стой! – кричит он, наплевав на гордость и быстро пробираясь меж всполохов огня. Макушка Фэн Синя показывается в развалинах всего на мгновение, но ему больше и не нужно. Даже быстрее, чем могла бы рассекать воздух его сабля, он дёргается вперёд, пока все проклятые Небеса дрожат, ломаются и падают вниз, сгорая в негасимом пламени. Му Цин хватает его за локоть и отказывается отпускать.   – А как я могу оставить тебя здесь?! – кричит он прямо ему в лицо. Фэн Синь, как будто не слышит того, что он ему говорит, даже если это должно было его оглушить. Лучник дёргает свою руку из хватки, пытаясь продолжить свои бессмысленные попытки и оглядываясь по сторонам. Когда он открывает рот и задыхается от едкого дыма, не произнося ни звука, кроме сиплого вздоха, Му Цин решает, что с него хватит. Кажется вдруг – всё, чем была замудрённая бастионная система укреплений со всеми её фасами, фланками и горжей вокруг бешено бьющегося сердца – это такой же хрупкой вещью, как дворцы из сусального золота, в конце концов. Золотые лепестки мало того, что падают вниз, они трескаются и разваливаются на части сами по себе в его груди, пока он тянет упрямца за локоть и хватает другой рукой за щёку, чтобы врезаться в губы в откровенно отчаянном поцелуе. Его руки дрожат, и, возможно, изо рта вырывается всхлип, но он просто прижимается губами к чужим губам сильнее, позволяя себе свободу действий впервые за чёрт знает сколько времени, пока сажа на чужих ладонях пачкает его одежду. Он позволяет себе чувства. Он позволяет отчаянию выйти наружу и заставить Наньяна сделать шаг назад под его напором, но следует за ним, не отрывая губ. Фэн Синь на автомате хватается за его руки, чтобы удержаться на месте, но Му Цину было бы плевать, даже если бы они навернулись на пыльный пепельный камень. Он сомневается, что это может заставить Наньяна включить свою грёбаную голову и не лезть в эпицентр огненной бури. Ладно он – согласился с любыми предложениями, которые тот выдвигал после своих поцелуев, забывая о гордости и упрямстве, но в Фэн Сине, кажется, упрямства даже больше, а любви – наверное, совсем нет, чем поцелуй сможет что-то изменить? Это лишь Муцинова блажь. Он отстраняется так же быстро, как прижался, напуганно глядя на такого же напуганного и дезориентированного Фэн Синя перед собой, и быстро зажмуривает глаза. Если голову лучника включить не получится, значит надо выключить всё остальное, чтобы ноги не могли продолжать двигаться дальше, потворствуя глупой голове. Благородство действительно безрассудно, – думается, когда он скользит пальцами от чужой щеки к затылку и делает рваный вздох перед тем, как ударить в слабую точку. Возможно, это нечестный удар, но он знает, что ничто на свете не способно заставить лучника остановить свои глупые поиски и уйти с Му Цином, так же, как ничто на свете не заставит его самого оставить Фэн Синя здесь. Тот теряет сознание в его руках и валится безвольным телом на его плечо, и тогда Му Цин наконец позволяет своему отчаянию пролить по щеке слезу прямо там в свете огня и вблизи того, кому он зарекался открыть свои чувства в самую последнюю очередь. Он опускает Фэн Синя на землю, чтобы подхватить в удобную хватку и убраться отсюда. – Прости, – шепчет он на ухо и целует в висок, – Мне тоже нужно вытащить тебя отсюда, – возможно, он впервые в жизни позволяет себе себя. Но через секунду палисаду на скорую руку снова приходится возвестись временным укреплением, когда слышится крик человека, которого Фэн Синь так настойчиво искал среди огня: – Сюаньчжэнь? Он давится дымом. Почему единственный раз, когда это было необходимо, их не прервали?! Почему она не могла появиться здесь одну жалкую минуту назад? Всего одну грёбаную минуту! Му Цин вытирает лицо рукавом, отшатываясь, позволяя Лань Чан склониться над Фэн Синем и своему сердцу – разбиваться на сраные куски прямо в его груди. – Живой, – говорит он ей, – Он искал тебя, чёртов идиот отказался уходить, – и к своему стыду, он не может сохранять голос ровным, он выдаёт им чёртово всё, выкладывает прямо перед женщиной, которая может забрать Фэн Синя у него. – Идиот, – соглашается та, удерживая Цоцо одной рукой, чтобы тот прекратил грызть Фэн Синю плечо, и почему-то вдруг не забирает, отдаёт, – Уведи его отсюда. – Я пытаюсь, – произносит он слишком уязвимо перед ней, но никто больше не может узнать об этой огромной трещине в его самообладании, кроме огня, который готов поглотить всё без остатка и какой-либо улики, что здесь когда-то ломалась великая стена, возведённая между чувствами генерала и остальным миром. Он моргает. Перед ним никого. Ни Лань Чан с духом нерождённого, ни Фэн Синя. Они исчезли прямо у него на глазах. – Какого?.. – хрипит он, застывая на месте, уставившись на яму там, где случилось это не совсем счастливое семейное воссоединение буквально только что. Там, где он поцеловал Фэн Синя минуту назад. Куда они делись? Что произошло?! Небесная Столица сотрясается, меняясь в своей форме. Му Цин от неожиданности валится прямо на землю и смотрит на то, как вдалеке ломаются цветущие деревья и газон изгибается под неестественным углом наклона, поднимаясь вверх. Ветер свистом проносится мимо него, раздувая пламя, как искры в пекле южных лесов при очередных сезонных пожарах, огненный шторм захватывает под свою власть всё больше дворцов и роскошных садов, искусственная речка где-то вытекает из своих берегов и шипит, закипая. Му Цин лишь пытается справиться с ужасом, нарастающим внутри, обращаясь к заученному наизусть трактату, что уже восемь столетий лежит в его прикроватной тумбе и служит напоминанием о кровавом вознесении и мягком прикосновении к волосам. Как будто это может помочь ему сейчас. Это продолжает плескаться внутри него, угрожая разлиться через край, даже когда Небеса окончательно падают вниз, заставляя ужаснуться всех жителей императорской столицы, а он прочищает горло, чтобы отозваться: – Ваше Высочество, постойте. Вы направляетесь на гору Тунлу? Я иду с вами. Му Цин лишь недовольно отмахивается от подозрений в свою сторону, неспособный на привычное раздражение и требующий поторопиться и отправиться уже за Фэн… в погоню за Безликим Баем. Он заглянул под каждый камень Небесных Чертогов ещё до того, как они навернулись на землю, и если Фэн Синя там нет – он должен быть где-то на проклятой горе. Му Цин обязан в это верить, пока не обыщет и гору вплоть до каждого чжана. Он переносится на отвесную скалу вместе с Се Лянем, Хуа Ченом и советником Сяньлэ и единственный не морщит лицо от жара воздуха, накалившегося после недавнего низвержения вулкана. За последние пару часов он вроде как даже привык к этому огню. В конце концов, это не огонь заставляет его споткнуться чуть ли не на ровном месте, – если сравнивать с остальными возможными местами для спотыкания на этой горе, место действительно было ровное, – когда он теряется в своём беспокойстве и слишком торопится, чтобы поскорее иметь возможность убедиться в том, что лучник где-то здесь, целый и невредимый. – Осторожно, – принц подхватывает его под руку, удерживая на ногах, и Му Цин моргает, хмурится, не поднимая глаз. Се Лянь задерживается на мгновение, будто пытается его разгадать, но он не даётся, хмуро отрезая: – Знаю. Тот понимает намёк, отпуская и возвращаясь в компанию своего демона, шушукаясь с ним о чём-то и заставляя закатить глаза. А Се Лянь продолжает тихую беседу, спрашивает так, чтобы Сюаньчжэнь не услышал: «что же за разговор между Южными генералами ты услышал на вершине снежной горы, Сань Лан?». Хуа Чен мягко уводит его с темы, сохраняя чужие секреты пока. Императорский дворец Уюна, погребённый под толщей пепла и времени, создаёт впечатление старого, заброшенного склепа. Температура воздуха резко соскакивает на целую десятку градусов вниз после первого же шага внутрь, заставляя мурашки пробежать по спинам четверых. – Это точно нужное место? – спрашивает Му Цин, надеясь, по правде говоря, на отрицательный ответ. В склепах место только мертвецам, а Фэн Синь обязан быть живым. Если бы он мог, он бы физически отгонял пугающие мысли, размахивая руками, словно отпугивая надоедливых мошек, вот только мошки в виде мыслей только сильней въедаются в мозг, чем больше он пытается их игнорировать. Думается, – Фэн Синь прав, он пессимист до мозга костей. Только он и может уравновешивать его со своими «заткнись, Му Цин» и «не неси чепухи, Му Цин», да «что за херня, Му Цин?!», когда он открывает рот, высказывая самые жуткие варианты развития событий на каждую сомнительную ситуацию. Ему стоит не быть мёртвым и поскорее, блять, найтись, пока Му Цин не извёл себя до сумасшествия, не имея того, кто мог бы поспорить с ним, на расстоянии вытянутой руки. И, словно в издевательство над его беспокойством, из тьмы вдруг слышится смех нерождённого духа, и пусть это может оказаться ловушкой Безликого Бая, это так же служит Му Цину подсказкой – Фэн Синь точно где-то здесь. Он не раздумывает ни секунды, освещая пространство и бросаясь за духом в погоню: – Сюда! Я видел, как он побежал в эту сторону! И под очередные подозрения он ведёт остальных вглубь узкого тёмного коридора, игнорируя ощущение, что на другом его конце их не ждёт ничего хорошего. Если ледянящая кровь в жилах ци убийства о чём-то и говорит, то он отказывается слушать. Если исчезновение советника и Собирателя цветов только подтверждает теорию о том, что их, как мышей, загоняют в ловушку, он игнорирует это вдвое усердней, уговаривая и продолжая тащить Его Высочество вперёд, пока они вдруг не слышат чужое дыхание в зале, к которому приводит их мрачный коридор. – Фэн Синь! – восклицает Се Лянь, замечая фигуру на полу и бросаясь к ней, даже не замечая как заглушает звуки шумного облегчения позади себя. Сердце Му Цина вдруг пускается вскачь. Это Фэн Синь дышит, Фэн Синь жив, Фэн Синь… наверное, сейчас же его пришибёт за случившееся на Небесах. Му Цин только сейчас вспоминает, что вообще-то не только вырубил его и потерял в горящей Небесной Столице, но сперва ещё и поцеловал. Ох. Блять. Он остаётся позади, чуть ли не откровенно прячась за Его Высочеством, когда прижимает ладонь к сердцу, желая его угомонить и задевая пальцами стрелу прижатую нагревшимся металлом к груди. Он объяснится. Он не желал ведь ничего плохого, Фэн Синь должен знать? Тот приходит в себя, пытаясь осознать что происходит и где он находится, пуская маты из своего рта. Му Цин задерживается взглядом на нём так же, как задерживался губами. – Ваше Высочество? Что ты здесь делаешь? – пытается разобраться лучник, и Му Цин обращает внимание на то, как пламя на ладони подчёркивает чужое рассеянное золото в глазах. – Для начала узнать бы, «здесь» – это где? – неловко спрашивает Се Лянь, заставляя собеседника оглядеться по сторонам. – А где мы? – не понимает тот, пока вдруг его взгляд не замирает, а рот не сжимается в тонкую линию в напряжении. Му Цин напрягается тоже. Фэн Синь цепляется взглядом за его фигуру в темноте за спиной Се Ляня и мгновенно собирает свою извечную хмурость обратно. Му Цин осторожно наблюдает за тем, как меняется выражение его лица, не подходя ближе. – Ваше Высочество… – начинает Наньян настороженно, – Берегись. Или не приближайся к нему, или хватай и не дай ему уйти. Му Цин шумно вздыхает и сжимает кулаки. Фэн Синь нихрена не знает. – Фэн Синь? Что ты такое говоришь, это же Му Цин, – Се Лянь непонимающе оглядывается на него и возвращается взглядом обратно к лучнику. – Му Цин, – медленно кивает Фэн Синь, поднимаясь с пола, – Я здесь из-за него и оказался. Иначе как, по-твоему, я мог потерять сознание? – Да чтоб тебя.. – Му Цин понятия не имеет, как объясниться. Да, он поступил не очень правильно, но разве у него были плохие намерения? Нет! Он просто пытался вытащить этого идиота из смертельной ловушки, в которую превращались Небеса, и разве был у него какой-то другой вариант?! Нет. Фэн Синь не остановился бы по своей воле, да он умер бы по этой чёртовой воле! – Это он ударил тебя? – Его Высочество продолжает растерянно крутить головой с одного на другого. – Ну а кто ещё! Ваше Высочество, скажи, он пришёл сюда с тобой? Он вёл себя как-нибудь подозрительно по пути сюда? – Ну.. – Нет, если подумать, – восклицает Фэн Синь, выставляя на него руку в обвиняющем жесте, – С какого хрена он вообще сюда пошёл? Его присутствие здесь подозрительно само по себе! Му Цин возмущённо фыркает в ответ, закипая, переводя стрелки: – А не категорично ли? Завести ребёнка – вот это не похоже на тебя, но ведь ребёнок всё же появился! – И как это относится к делу? – Фэн Синь так же заводится с полуоборота, сжимая кулаки, не желая показывать, как его самообладание дало трещину и требует внимания к тому, как его губы горят при воспоминании, – Какого хрена ты здесь делаешь и какого хрена ты уже сделал – это никак не связано с Цзянь Лань или Цоцо! – Ещё как связано! Мне бы не пришлось, если бы ты не собирался искать их, пока вся Столица не сгорит вместе с тобой! – Му Цин наконец делает шаг вперёд из темноты, сверкая глазами, на что Фэн Синь вскидывает брови, заставляя его злиться в ответ на чужую глупость.  Видимо, голова у него никогда не включится как следует! – «Пришлось» – довольно подходящее слово! – чуть ли не рычит Наньян, предъявляя невесть за что. Он что, говорит это о п-поцелуе?! Какого чёрта?! – Заткни нахрен свой рот, Фэн Синь, – шипит Му Цин, а потом разворачивается к Се Ляню, мстительно бросая, – Ваше Высочество, мне кажется, от кого тут стоит держаться подальше, так это от него! Как он здесь оказался?! Ещё и начал разжигать ссору, едва открыл глаза! – Это у тебя надо спросить, как это я оказался здесь! И пока они возмущённо пялятся друг на друга, Его Высочество задумчиво прикладывает пальцы к подбородку: – Получается, нам нужно выяснить, есть ли среди вас самозванец, – он раздумывает минуту, прежде чем хлопнуть в ладоши и заключить, – Я придумал! Чтобы проверить, кто настоящий, вы скажете мне одну вещь, которую больше никто не знает! – Какую? – недовольным хором звучат голоса Южных богов, когда те наконец поворачиваются к принцу. – Что вы прокричали друг другу на вершине горы Тунлу? – как-то торжественно спрашивает Се Лянь и замечает, как после этого простого вопроса двое резко застывают как вкопанные.  Вопрос-то простой, но ответ…  Пока ответ крутится в головах, они отказываются даже смотреть в сторону друг друга, не то, что отвечать, и принц уже не может погасить искорку любопытства – что же такого они сказали и почему молчат при нём? И почему Сань Лан тоже отказывается говорить ему об этом? Спустя некоторое время Фэн Синь, обдумав что-то и так и не ответив на вопрос, наконец произносит ровно и недоверчиво: – Я не говорил, что сомневаюсь, кто передо мной, Ваше Высочество. Я сомневаюсь в его намерениях. Му Цин вскидывается мгновенно, в три широких шага оказываясь перед лучником, чтобы в ярости схватить за воротник. – Ты говорил, что ты на моей стороне! – срывается он на крик, сжимая ткань между пальцев. – И я правда верил тебе! – оскорблённо повышает голос Фэн Синь, отталкивая его. Как будто это его тут оскорбляют незаслуженным обвинением! – Но ты просто..! – Просто что?! Что я, по-твоему, сделал, придурок?! Я запаниковал!.. А потом запаниковал ещё больше и ударил тебя! – пытается Му Цин, и, боги, спорить о чём-то личном при свидетелях та ещё задача. Они никогда не объясняться, если не смогут даже называть вещи своими именами! – Ну конечно твоё первое побуждение – это ударить меня! – очередное возмущение слетает с языка лучника и заставляет разозлиться настолько, что даже не смущает уже так открыто заявлять о своих желаниях, когда это значит – оспорить точку зрения придурка, который вдруг совсем не видит дальше собственного носа. – Второе! Ты знаешь, каким было первое! – прямо заявляет Сюаньчжэнь. Выражение лица Фэн Синя становится предупреждающим. Он интенсивно мотает головой, не сводя глаз и требует: – Прекрати. Какого хрена?! – С чего бы мне? Потому что ты не хочешь мне верить?! Не хочешь меня слушать? – Му Цин едва удерживает себя в руках, чтобы не начать колотить его со всей дури. Ци убийства в воздухе резко повышает свою концентрацию, но он даже не обращает внимания на звон железа вокруг, плевать ему, что там звенит. – Не хочу, Му Цин, – твёрдо отвечает Фэн Синь, делая вдруг тысячу шагов назад. Му Цин поражённо смеётся. Твою мать. Вот они снова здесь. – Ну конечно, – ядовито шипит он, и с силой толкает в грудь, – Как будто ты когда-либо меня слушал, мне стоило догадаться! Фэн Синь не остаётся в долгу и толкает его в ответ, чувствуя, что взрывается. Он не может поверить, что он оказался так далёк от своих решений, принятых в первую ночь на Небесах. Он в ужасе, как он мог позволить себе влюбиться, когда прошлое предательство ощущается так неожиданно больно, как будто произошло только вчера. Он слепо загнал самого себя в ловушку, чтобы Му Цин мог сейчас запросто раскрошить его в крошку и пройтись по этому ногами. – Я не хочу знать, чем ты руководствовался, мать твою, чтобы вот так предать моё доверие! – кричит он, когда они сцепляются и начинают драться, – Мать твою! Обещал же себе, что не поверю тебе больше! Сука! Му Цин парирует это сильным ударом кулака в плечо и издевательской насмешкой: – О каком доверии речь, если оно так хрупко, что ты даже не удосужился усомниться в своих идиотских обвинениях?! – А чем ты заслужил его, а? – спрашивает лучник и метит в грудь больше словами, чем ударами, – Уж не ты ли бросил Его Высочество однажды, с тебя станется повторить! Му Цин ударяет в лицо. – Знаешь что, да с хрена ли я вообще должен перед тобой оправдываться, пошёл ты! Фэн Синь быстрым движением вправляет разбитый нос и этой же окровавленной рукой бьёт под подбородок, заставляя прикусить язык. – Лучше сразу знать, на что ты способен, чем потом выставлять себя идиотом, который поверил предателю! Му Цин в ответ разбивает ему нижнюю губу, удерживая пальцами за пучок каштановых волос. Он немедленно отводит от чужого рта взгляд, чтобы не пропустить удар под дых и прокричать: – Я сказал пошёл ты к чёртовой матери, Фэн Синь! В порыве эмоций они даже не слышат попыток Се Ляня их успокоить и угрозы очередной игры в идиомы, первой спустя столетия. Появление Бедствия в помещении не заметить было бы сложно, так что при этом приходится временно приостановиться, хватая друг друга за руки, чтобы не допустить нового удара исподтишка. – Се Лянь, нельзя так необдуманно приближаться к тому, кто появляется так неожиданно чёрт знает откуда! – восклицает Му Цин, желая выпустить из хватки чужое запястье для очередного резкого удара. – Ваше Высочество, не нужно кидаться к нему сразу же, как только он попадается на глаза! – так же возмущается Фэн Синь и каким-то образом предвидит намерение Му Цина, так что перехватывает уже за ладони, сжимая пальцы.  Му Цину хочется вырвать свои руки из чужих. Касания горят. Фэн Синь до дрожи бесит. Хочется стереть с его разбитой губы выступающую кровь. Возможно, языком. И укусить за эту же губу посильнее. Он пинает Фэн Синя в колено, заставляя отступиться, и складывает руки на груди, отворачивая голову в сторону того, как Его Высочество проверяет Хуа Чена на оригинальность. Принц смущённо кивает двум своим поссорившимся друзьям, и по их мрачным хмурым лицам он уже может сказать, что они тоже настоящие, а не иллюзии Безликого Бая. Никто бы в мире не смог так ругаться как эти двое, и один точно заметил бы подмену другого, если не в словесной перепалке, то в драке уж точно. Но Хуа Чен снова высказывает свои подозрения, кивая на Му Цина. – Я посмотрю, все просто в восторге от возможности обвинять меня в абсолютно любой беде этого мира! – шипит тот агрессивно, – Сколько можно! – А не расскажешь, что это такое у тебя на запястье? – хмыкает Собиратель цветов на его возмущения. Му Цин очень спешно делает шаг назад, стоит только Фэн Синю взглянуть в его сторону, но тот оказывается ещё ближе, чтобы схватить за руки снова, задирая ткань и проверяя бледную кожу. Он пытается дёрнуться прочь, но хватка лучника становится железной, когда он натыкается глазами на чёрную метку. – Му Цин, это… – начинает он неверяще, и Му Цин бьёт его по предплечью, чтобы отпустил. Что ж, если и был шанс оправдаться, теперь он точно перечёркнут этим проклятым узором, сковавшим его руку. – Советую тебе начать отвечать на вопросы, – допрашивает Хуа Чен, – О чём ты говорил с Цзюнь У во дворце Шэньу? Почему ты смог уйти оттуда живым, в отличие от остальных? Зачем ты вдруг вызвался на гору Тунлу спасать кого-то? Откуда на тебе проклятая канга? Зачем ты заманил нас сюда? Му Цин ясно видит, как складывается картина. Ублюдок Цзюнь У сделал всё, чтобы он выглядел предателем в чужих глазах, как будто он действительно… Он бросает взгляд на Фэн Синя, и тот выглядит так напряжённо и нечитаемо, что это физически причиняет боль. – Подождите нападать, я могу ответить, – защищается он, отступая ещё на шаг назад, – Если только вы будете слушать. – Тогда говори, – приглашает Хуа Чен, подчёркивая слова соответствующим жестом. Он только вздыхает, пытаясь сообразить с чего вообще начинать, как Фэн Синь решает этот вопрос за него, спрашивая: – Сначала ответь – зачем было меня вырубать? – Потому что Небеса собирались сгореть дотла прямо вместе с тобой, придурок! – с возмущением отвечает Му Цин, – Ты что, не слышал, что я тебе говорил?! Ты бы оттуда никак не ушёл, вот я и принял решение ударить тебя, чтобы ты потерял сознание и перестал сопротивляться! – Но как же он тогда оказался здесь? – спрашивает Его Высочество. – Непредвиденные обстоятельства… – мнётся Му Цин, – Та демоница с духом нерождённого вдруг появились опять из ниоткуда, и я отступил, но… потом я только моргнул, а их и след простыл! Се Лянь и Фэн Синь сразу начинают предсказуемо вопрошать: – Почему ты сразу не сказал?.. – Хочешь сказать, ты меня вырубил и просто бросил валяться, так что ли? Нахрена?! Ты же знал, кого я ищу, если бы только не вмешался! – Да кто знал, что она там, а?! Му Цин принимает стратегическое решение игнорировать Фэн Синя, чтобы снова не сорваться в драку. Он сжимает кулаки посильнее и продолжает, отворачиваясь к Се Ляню: – Дух нерождённого служил Безликому Баю. Не было для них никакой опасности, но была для этого идиота! Это был лучший вариант – спасти свою жизнь и убраться оттуда, а уж потом искать их, никуда бы они не делись! – но надолго его не хватает, он разворачивается обратно, тыча пальцем и заявляя с излишним самодовольством, – Они и не собирались уходить оттуда с тобой, она сама сказала мне уводить тебя к чёртовой матери, ясно?! – Да к херам твой «лучший вариант», я не мог просто оставить их там! – возмущается Фэн Синь, а потом вдруг воспоминание об этих словах наконец его догоняет. «А как я могу оставить тебя здесь?!» И паника на лице Му Цина, освещённом негасимым огнём, среди хаоса разрушающейся Столицы. – Постой, ты говоришь, пока я… ты хотел спасти меня? Увести меня оттуда? – наконец доходит до лучника, и он спрашивает несмело. Неуверенно, с сомнением, но хотя бы, чёрт возьми, задумывается об этом. Му Цин собирается заорать «да, тупой ты придурок» прямо ему в ухо. Хуа Чен прерывает порыв, перебивая: – Хватит чепухи, отвечай на вопрос, что тебе сказал Цзюнь У? Теперь ты слушаешься его приказов? И он теряет весь свой запал. – Нет! Просто.. если я скажу… вы мне не поверите. – Конечно теперь твоим словам трудно поверить, когда ты сначала натворил делов, а потом признание из тебя надо вытягивать клещами! – недовольно хмурится Фэн Синь, складывая руки на груди, – Но тем более тебе никто не поверит, если будешь молчать! Говори уже! – А ты думаешь почему я молчал? – раздражённо спрашивает Сюаньчжэнь, снова резко вперяя в него свой острый взгляд, – Если мои мотивы всегда извращают до нелепости, оправдываться перед тобой ещё чёрт знает за что я не намерен! Фэн Синь вспыльчиво фыркает, поднимая брови. – Напомни мне, а кто обвинил меня в подобном первым? – Возмущаешься, хотя сам имеешь наглость обвинять меня! – Ребята, ребята! – начинает махать руками Его Высочество, побуждая вернуться к теме, – Сейчас не время для ссор, Му Цин! Му Цин шумно вздыхает. Это самая трудная часть. Даже в его голове это звучит по-идиотски глупо. Он вздыхает ещё раз. – Дело в том, что.. что он сказал мне… предать тебя, а я… отказался, и потому… Это ужасно. Боги, просто позвольте ему провалиться под землю. – Получается, – скептически уточняет Хуа Чен, – Он разозлился и надел на тебя проклятую кангу? – И всё? – переспрашивает Фэн Синь. Пока Се Лянь молча размышляет над его словами, Хуа Чен начинает снова, поднимая бровь: – Скажи честно, сам бы себе поверил? Фэн Синь добивает: – Му Цин, лучше… скажи правду. И он взрывается. – Я и сказал правду! Что ты хочешь услышать? Что я переметнулся на сторону Безликого Бая и согласился вас убить?? Такого вы обо мне мнения? – он обращается к Се Ляню, надеясь, что хоть тот встанет на его сторону, раз уж действительно взял паузу на подумать. – Ваше Высочество! – А ты бы этого не сделал? – перебивает его Хуа Чен со злорадным блеском в глазах, – Что же тогда произошло на благословенной земле для совершенствования? Все в помещении растерянно оборачиваются на демона, вспоминая давние события, так и не погребённые под натиском прошедших столетий. – Откуда ты об этом узнал? – настороженно спрашивает Му Цин, игнорируя вспышку сожаления и вины в груди. – А не вы ли, – распускается ехидная ухмылка на лице Хуа Чена, – Прокричали это на вершине горы? Они обмениваются взглядами. Не это они кричали. Но Хуа Чен, похоже, прекрасно осведомлён об этом маленьком факте. Вот чёрт. Буквально! Проблема номер один – Собиратель цветов знает об истинной причине схода лавины и может растрепать об этом на весь свет. Проблема номер два – он откуда-то так же знает, что случилось на благословенным землях, и они не могут возмутиться и требовать ответа, потому что для этого придётся опровергнуть его заявление и рассказать всё Его Высочеству. Приходится сжать зубы и прошипеть: – Как бы то ни было, я никогда не имел дурных намерений– Но владения Безликого Бая явно не лучшее место для объяснительных разговоров – их перебивает сошедшее с ума духовное оружие, напитавшееся негативными эмоциями достаточно, чтобы сорваться со стен и броситься в бой. Так вот что звенело, перебивая их ссору… Му Цин едва успевает возмутиться, как тут же не удерживается на ногах и с головокружением падает на землю. Открывает глаза он уже в совершенно другом месте. Фэн Синь выходит из оружейной следом за двумя милующимися прямо посреди всего этого кошмара с таким хмурым лицом, что если бы здесь были птицы, он бы их всех отпугнул, как какое-нибудь страшное пугало среди пустого поля. Какого хрена они ведут себя так.. так! Вот прямо сейчас?! Только Фэн Синь что ли понимает всю степень развернувшейся трагедии? Их ситуация итак не вызывает радости, так ещё вся эта история с Му Цином! Это напоминает ему какой-то ночной кошмар, после которого он обязательно проснётся в холодном поту на неприятно прилипших к спине простынях. И становится ещё кошмарней, когда приходится отвернуться от двоих перед собой, что вдруг ни с того, ни с сего начинают обниматься(!), заставляя закрывать руками лицо и выкрикивать возмущённое «вашу ж мать!». Их же ж мать!! Серьёзно! Какого хрена?! Фэн Синь разворачивается и очень раздражённо дёргает ногой. Это было бы терпимо, если бы хотя бы не было проблемы с Му Цином! Он хочет взорваться и наорать на Его Высочество, что совсем не приемлемо и явно никак не поможет делу. Неужели его это абсолютно не беспокоит?? Вероятно не так, как Фэн Синя. Очевидно только Фэн Синь здесь влюбился в Му Цина по самое не хочу, провёл восемьсот лет в отрицании своих чувств, получил от него поцелуй при подозрительных обстоятельствах и теперь должен как-то пережить возможное предательство. Боги. Он так сильно облажался. Му Цин предал их? Зачем он его поцеловал? Правда ударил, чтобы спасти? Это даже звучит до ужаса нелепо. Он говорит правду? Фэн Синь ни в чём не уверен. Он знает только, что если Му Цин снова от них отвернулся, то он, наверное, просто будет биться головой обо что-нибудь, пока не размозжит себе череп, потому что тогда он окажется таким идиотом, каких свет ещё не видывал. «Ты сделаешь так ещё раз?» Он задавал этот вопрос Му Цину в самый первый вечер своего вознесения в пустом ещё, новом, но уже разрушенном дворце. И это уже тогда было глупо. Он помнит, как корил себя за то, что додумался спросить, что вообще об этом подумал, мать его! Но спросил. Ответа не получил, но он его и не ждал. Чёртов ответ никогда не был нужен, и вся эта влюблённость в Му Цина тому живое подтверждение. Он уже ушёл однажды, как Фэн Синь мог забыть, каково это переживать?! Каково это в неверии смотреть вслед чужой спине, потому что совсем этого не ожидал, каково потом жить, каждую секунду времени тратя на активное, осознанное и выбивающее из сил избегание мыслей о нём? Как на самом деле сильно он старался, чтобы его возненавидеть, открещиваясь от боли в сердце, как будто её и нет вовсе и не его она. Как на самом деле было невыносимо больно и плохо без него. Он забыл и снова привык, на этот раз ещё хуже вляпавшись во все эти чувства, так сильно, что в этот раз он сомневается, что сможет это пережить. Что он захочет пытаться это переживать. Чёрт возьми. Он хочет верить, что Му Цин не предатель. Но поверить сейчас кажется таким наивным решением, блять, да всё говорит о том, что Му Цин слушается приказов Безликого Бая! Эта вера, которую хочется дать, такая чертовски высосанная из пальца, без каких-либо доказательств, просто потому что хочется верить. Фэн Синь уже видит, как выстрелит в себя из своего же лука, если он поверит, а окажется, что очевидная вина Му Цина – это правда. Фэн Синя же воспитывали как защитника наследного принца с самого детства. Его учили таким вещам, как преданность до гроба и презумпция вины. Это значит, что он без лишних размышлений должен был служить Его Высочеству ценой своей жизни и вплоть до самого её конца и подозревать, что каждый встречный желает ему зла, пока не будет доказано обратное. Вот только целью его жизни, как обнаружилось, давно уже является не долг, а по отношению к Му Цину сейчас так и подмывает вдруг не то что вины, забыть даже о презумпции невиновности, потому что на доказательства Фэн Синю хочется просто закрыть уши и ничего не слушать. Если бы советник был здесь и знал обо всех его умозаключениях, он бы сказал, что Фэн Синь тронулся умом и предал всё, чему его обучали. Фэн Синь согласился бы с первой частью, но по поводу того, что он вдруг переосмыслил свои взгляды на жизнь и старые учения, в нём сожалений нет. Только одно. Возможно, стоило бы переосмыслить их в пользу кого-нибудь менее склонного на предательства, но лучник сомневается, что во всех трёх мирах существовал бы другой человек, который мог бы значить для него хотя бы малую часть того, что значит для него Му Цин. Нет такого и не будет никогда. Фэн Синь попросту не хочет никого другого. Ему бы только Му Цина со всей его язвительностью, сарказмом, злыми шуточками и вредностью. И это самая большая беда. Фэн Синь только надеется, что не ошибка. Погодите-погодите... Он только что собирался смириться с тем, что это что ни на есть самая настоящая ошибка, но вот опять на что-то надеется! У него никогда не было и шанса, чёрт возьми. Кулаки сжимаются сами по себе от досады. Возможно, ошибкой было только то, что он каждый раз допускал наивную мысль, что он мог бы не привязаться к Му Цину… Не мог бы, не смог и всё ещё не может. Этот подозрительный паршивец не оставил ему и шанса с того самого момента, как впервые появился в его жизни. Фэн Синь был обречён, как только столкнулся взглядом с тёмными глазами мальчишки, что Его Высочество притащил с собой в один из дождливых дней на горе Тайцан, и сам подписал себе приговор, как только сказал первое грубое от смущения слово в ответ на язвительное замечание о том, что «так пялиться на незнакомых людей невежливо». Чёрта с два Фэн Синь мог бы не положить своё сердце к его ногам.