У Му Цина есть сердце

Вокруг горы Тунлу есть какая-то своя непостижимая атмосфера. Здесь по-настоящему мрачно даже при свете тусклого дня, что уж говорить о том, как быстро тьма поглощает пространство в рекордные сроки, как только наступает вечер. Резкий холодок от местного ветра действительно пробирает до костей, ощущаясь как пробуждение в холодном поту от дурного сна, однако он только обещает начало предстоящего кошмара, а не служит его логическим завершением. Среди редких сухих деревьев не видно ни черта. Му Цин щурится, чтобы что-нибудь разглядеть хотя бы под своими ногами. Фэн Синь как будто не старается сделать и этого, оглушая весь лес треском веток под ботинком и до чертиков пугая Му Цина, который так внимательно прислушивался к абсолютной тишине этого мёртвого места, что даже забыл, что звуки могут быть настолько громкими. Он хмуро оглядывается через плечо, едва узнавая в темноте черты знакомого лица, скорей дорисовывая их по памяти. Он думает, что идти дальше сейчас – просто гиблое дело, с тем же успехом, Фэн Синь мог бы просто кричать «я здесь», привлекая всякую нечисть, но в такой тьме разводить костёр, оставаясь на ночлег – идея не лучше. Единственный источник света здесь будет видно с другого конца леса, окружающего проклятую гору. Он хмурит брови, останавливаясь, и лучник то ли действительно этого не видит, то ли отвлекается настолько, что не обращает внимания и врезается в его спину, от неожиданности хватаясь за плечи. Му Цин застывает на месте и раздражается на себя за то, что так реагирует. И на Фэн Синя, потому что это всё его вина. Нет, продолжать путь сейчас никак нельзя. Он повторяет эту мысль вслух, пихая ладонь Наньяна плечом, и тот согласно хмыкает, наконец отступая назад. Му Цин тихо бесится самому его присутствию поблизости. После прошлого неожиданного поцелуя он хотя бы мог прикрыть глаза и коснуться губ пальцами, а сейчас должен тщательно сдерживать все эти порывы, и это несправедливо. Это всё, что у него есть и всё, о чём он может думать. В таких-то обстоятельствах.. Он чувствует себя больным на голову. Хоть бы минуту подумать о монстрах, которые могут прятаться в тени, как подобает опытному богу войны в месте, подобном этому. Фэн Синь, будучи таким же богом войны, справляется с этой задачей ещё хуже, едва ли стараясь отвести от Му Цина свой взгляд и хоть раз взглянуть по сторонам. Их здесь прикончат, потому что они оба неосторожные идиоты, вот и всё. Он хватает своего спутника за предплечье и утягивает в самую тёмную сторону в какую-то едва различимую канаву. Фэн Синь спотыкается, находя под ногами яму, и Му Цин даже не удивлён, удерживая его в вертикальном положении. Они опускаются на землю и соприкасаются плечами, опираясь на твердую почву за спинами. Сюаньчжэнь вздрагивает от неприятной прохлады, но отказывается приближаться к единственному на весь лес источнику тепла и отворачивает голову в противоположную сторону. Ему даже не нужно смотреть, чтобы почувствовать очевидное желание Фэн Синя что-то сказать. Он предпочёл бы, чтобы тот молчал. Было бы действительно здорово, если бы он не проронил ни слова вплоть до окончания всего этого дела. Жаль, что из этой заварушки без слов не выбраться, запоздало думает он. – Му Цин.. Он испытывает искушение заткнуть ему рот. А потом ловит себя на воспоминании того, как это уже делал, вспоминает, что, технически, Фэн Синь не крал его первый поцелуй сегодня, или вчера, или когда? – он уже потерял весь счёт времени к чертям собачим, сколько он не спал? – технически, Му Цин сам отдал ему свой первый поцелуй восемь столетий назад. Пусть и не по-настоящему, но это был поцелуй, и Фэн Синь тоже это знает. Благо в такой тьме его смущение ни за что не распознать. Он всё-таки не удерживается от касания костяшками пальцев своих губ, то ли пряча их от Фэн Синя и греха подальше, то ли наоборот, привлекая к ним всеобщее внимание. Губы Фэн Синя касались его губ всего.. может, час назад? Лишь пара палочек благовоний потухли бы за этот ничтожный срок. Он не знает, как он может пережить это, если он всё ещё не пережил даже ту «незначительную» вещь, минувшую сотни лет назад. Фэн Синь почему-то не говорит то, что он там хотел сказать, остановившись только на произнесении его имени, и любопытство берёт над Му Цином верх. Он убирает свою руку от лица и поворачивается к лучнику, в следующую секунду жестоко браня свой интерес самыми последними проклятиями. Какого чёрта они опять так близко.. Он чуть не столкнулся с Фэн Синем носами. Нужно взять себя в руки и отстраниться, поднимая брови, думает он, и спустя ещё две секунды наконец так и поступает. Он видит, что Фэн Синь его разглядывает, по крайней мере – пытается, в такой-то темноте, так что ждёт от него хоть какого-то ответа на вопросительное выражение лица, но тот просто глазеет в полной тишине. Му Цин закатывает глаза и надеется, что его неудавшемуся собеседнику это видно. Он мог бы бросить колкость в напряжённое пространство между ними, но у него тоже не находится слов, чтобы их сказать. Он не знает даже что и думать, что уж там говорить. Это всё просто перебор, а ему нужен отдых. Так что он раздражённо мотает головой, желая отогнать целую тучу вопросов и тревог, что так упрямо маячат на горизонте его мыслей, и пытается устроиться на земле поудобнее, скрещивая руки на груди и закрывая глаза. Он собирается отдохнуть, иначе просто сойдёт с ума. – Ты же знаешь, что я достану тебя из-под чёртовой земли, если тебя не будет прямо здесь, когда я проснусь? – вопросительно-угрожающе произносит он, пытаясь не думать абсолютно ни о чём. – У тебя не получится от меня отделаться, даже если попытаешься, – отвечает Фэн Синь чуть ли не на ухо, на пробу пытаясь подставить ему плечо под щёку в качестве подушки. Му Цин желал бы, чтобы он ничего не отвечал и никак не проявлял своего присутствия. – Не думай, что я не пытаюсь, – хмыкает он, всё равно укладывая голову на предложенное плечо. – Не думай, что это когда-нибудь сработает. Фэн Синь трётся подбородком об его волосы, и Му Цин почти что ворчит о том, чтобы ублюдок не смел портить его причёску, больше в качестве привычки возмущаться, чем в осознанном действии, однако так и замирает, морща нос и открывая рот. Он не роняет ни слова, готовый поклясться, что в едва ли заметной заминке движения Фэн Синь намеренно коснулся его волос губами. Это называется поцелуй, – подсказывает ему внутренний голос, как будто он ещё этого не понял. Он просто не желает называть вещи своими именами и особенно не желает их признавать. Фэн Синь ужасно всё усложняет. Какого чёрта он творит.. Му Цин собирает все свои силы, и их хватает только на то, чтобы цокнуть языком. Он рассчитывает, что это сможет достаточно ясно обозначить, что скрытое действие было замечено, и выразить его мысли по этому поводу без использования слов. Он всё равно не собирался заставлять свою пустую голову пытаться что-нибудь сварить. В его состоянии это было бы едва ли лучше того, что мог бы сварить Его Высочество в кастрюле. Фэн Синь делает вид, что не понимает, о чём он. И прячет улыбку, от которой не может удержаться, понимая, что эта его реакция – хороший знак. Это очень-очень хороший знак, на который он, не смея надеяться, всё же понадеялся, в который раз совершая необдуманные действия, которые просто очень хочется совершить. И кажется, что ему это позволено. По крайней мере, Му Цин не против по-настоящему, уж он-то знает, что случается, когда Му Цин бывает действительно против. Он вспоминает, какая ярость пыталась испепелить Пэй Мина на месте при случае, если вдруг одной из его кокетливых шуток не посчастливилось пасть в сторону генерала Сюаньчжэня. Он знает, что, если бы такую неосторожную попытку, как он, совершил бы кто-нибудь другой, бедняга в ту же секунду лишился бы своей головы, и вряд ли ему бы даже позволили добраться губами до цели, чтобы было за что пасть смертью храбрых и сумасшедших. А Фэн Синю позволяют. До сих пор позволяют. Даже сейчас, когда Му Цин знает, что от него можно подобное ожидать, он всё равно не держит между ними ровно никакой дистанции, благосклонно разрешая ему служить его подушкой на сегодняшнюю тёмную ночь. Му Цин засыпает рядом с ним, и лучник знает лучше всего на свете, что даже если небо попытается упасть им на головы, он будет прямо здесь, когда Му Цин проснётся. Не сдвинется ни на чи и будет держать чёртов небосвод, если придётся, стараясь не потревожить чужой сон и терпеливо дожидаясь его пробуждения. Он будет рядом каждое утро вечности, – а их в таком огромном промежутке времени просто чокнутое количество, но он знает, о чём говорит, и от слов своих не откажется, – если Му Цин того пожелает. Он снова не может удержаться от лёгкого, как дуновение ветра, поцелуя в шелковистые волосы на его макушке. Через пару часов дремоты Му Цин просыпается ещё более сбитый с толку в вопросе какой сегодня день или хотя бы время суток. Он щурится на тёмное синее небо и не может понять: это рассветает или сгущаются сумерки? Перед ним лес обретает свои очертания, и он полагает, что это должно быть рассветом. Фэн Синь под боком зевает, и Му Цин обнаруживает, что, должно быть, в ночной темноте, пользуясь преимуществом остаться незамеченным, Наньян распустил свои руки, потому что теперь они покоятся у него на животе, а сам он головой опирается уже не на плечо, на грудь своего соседа по канаве. Он думает, что не случится ничего плохого, если он пока не будет в спешке подрываться из объятий и ещё немного послушает чужое спокойное сердцебиение. Он замечает за собой, что к подобным не поддающимся логическим объяснениям выходкам Фэн Синя начинает относиться терпимее. Чёрт с ним, если он хочет липнуть к нему, как банный лист, то пускай, Му Цин не собирается разбираться в его мотивах пока. Он обязательно потребует всех обещанных ему объяснений позже, когда сможет вернуться в Небесную Столицу не в качестве преступника, а сейчас он будет откладывать это подальше, стараясь вообще об этом не задумываться слишком сильно. Он не хочет ни надеяться, ни расстраивать самого себя выводами, так что пока… Хотя бы ненадолго, он постарается просто отпустить ситуацию. Изо всех, мать его, сил. Так что он никуда не подрывается, и из загорелых рук вырваться не пытается, вместо этого оповещая Фэн Синя о своем пробуждении ленивым тычком локтя под бок: – Твоя очередь спать, – хрипло произносит он, и получает в ответ кивок, мажущий касанием по виску, и крепче сжатые объятия. Он запрокидывает голову, наблюдая, как лучник закрывает уставшие глаза, и удовлетворённо возвращает взгляд к чаще леса перед собой. Фэн Синь засыпает практически мгновенно. Му Цин понимает, что вместо «ещё немного» он только что получил как минимум несколько часов на то, чтобы греться о тёплое тело и слушать сердцебиение лучника. И теперь показушно вырываться больше не нужно, ему не перед кем больше прятаться. Единственный возможный свидетель явно не планирует внезапно распахивать свои глаза прямо сейчас или даже через пару минут. Сюаньчжэнь вздыхает и берёт серебряную подвеску, покоящуюся на его груди, чтобы сжать. Он чувствует её клеймом, меткой, подписью Фэн Синя, заявлением на право владения и его собственным согласием быть принадлежащим ему. Когда он разжимает ладонь, на мягкой коже остаётся розовеющий отпечаток стрелы и он медленно касается его пальцами, разглядывая. У него постоянно на теле всякие метки Фэн Синя, ещё со времен цветущего Сяньлэ пошло: начиная от гематом где-нибудь в районе печени и заканчивая следами от его зубов на шее, но это другое. Хотя, честно говоря, отметины на шее могли ощущаться так же, как и эта стрела, он, так же испытывая смешанные чувства, прячет её от чужих глаз под воротником. Только процесс её получения был вроде как приятен, тогда как кусал Фэн Синь, отнюдь не заботу вкладывая, и не улыбку пряча. Хотя однажды… Му Цин со стремительно приливающей волной стыда и жара вспоминает, как однажды Фэн Синь зубы не выпустил. Он вспоминает своё собственное «пожалуйста» и всё ещё не может понять, как он позволил этому сорваться с языка и что Фэн Синя это единственное слово заставило сделать. Он старается не вздрогнуть от пробегаемых по спине мурашек, когда дыхание лучника вдруг слишком ярко ощущается на его коже. Возможно, шея – это его слабая сторона. Он хочет, чтобы Фэн Синь снова потянулся к его горлу со своими жаркими поцелуями и чтобы на этот раз никакой Се Лянь не прервал это со своей глупой-самой-идиотской-в-мире лягушкой. Он рвано выдыхает, и ему срочно нужно подумать о чём-нибудь неприятном, чтобы отвлечься. Целовал ли Фэн Синь так шею Лань Чан?… О боги, не настолько неприятном! Он чувствует как разгорается искорка раздражения глубоко внутри. Фэн Синь делал с ней и другие вещи, – шепчет мерзкий голосок в голове, – у них есть чёртов ребёнок, – и он ещё раз сжимает подвеску в кулаке, чувствуя желание её снова куда-нибудь выбросить. Это просто нечестно. Пока Му Цин по собственной воле носит на шее то, что заставляет его чувствовать себя принадлежащим этому человеку, тот имеет с кем-то другим такую связь, о которой ему только мечтать возможно. И то, только в самые редкие, почти забытые, как будто никогда и не было, ночи, о которых он никогда и никому не расскажет. А Фэн Синь и эта демоница… Он действительно жалеет, что когда-то встретил её на своём пути и проявил сочувствие, спровоцировав этой случайной, давно забытой встречей каждую из своих нынешних проблем. Он злится и хочет одновременно и выпутаться из объятий, и схватить руки Фэн Синя, заставляя их обхватить его крепче. Он знает, что это будет идиотским и эгоистичным решением в любом случае, потому что это разбудит Фэн Синя и заставит его иметь дело с его не особо справедливым гневом, который он даже не сможет объяснить, поэтому он просто тихо закипает без движения, подбрасывая в костёр своей внутренней злости ещё и свою гордость для растопки. Огонь, однако, контролирует, не позволяя ему выйти за метафорические границы отведённого под него в его вспыльчивом сердце пространства и сжечь всю метафорическую опушку. Он почти мечтает о том, чтобы в этом мёртвом лесу на них набрела хоть одна живая, – не обязательно в прямом смысле этого слова, – душа, чтобы он смог умерить свой пыл и кого-нибудь очень кровожадно убить. Он почти позволяет себе мысль, как было бы здорово, если бы этой душой оказалась Лань Чан. Но это просто добавило бы ему больших проблем. И, кажется, он не собирался об этом думать. Му Цин аккуратно пытается выбраться из рук Фэн Синя, потому что оставаться в них становится невыносимо. Он чувствует себя ужасным избалованным ребёнком, до той степени, что он бесится от отсутствия внимания, когда Фэн Синь, мать его, просто спит. Это ужасно, что с ним вообще такое? Он проклинает сам себя. А лучник хмурится, пытаясь разлепить глаза, когда перестаёт чувствовать его тепло, и бормочет: – Не уходи. – Отвали, – срывается с языка Му Цина против его воли. Фэн Синь сонно, но очень несогласно мычит в ответ, достаточно резво хватая его за бока и утягивая в полноценные объятья. Он сводит руки в замок за его спиной, когда Му Цин оказывается с ним лицом к лицу, и прижимает его к себе, может быть, именно так, как тот этого и хотел, но гордый генерал скорей проглотит свой язык, чем когда-нибудь в этом признается. Он позволяет объятиям просуществовать ещё одну короткую минуту, прежде чем толкает Фэн Синя, а тот снова упрямо мычит. – Спи, – указывает Му Цин и поднимается с земли, отряхивая ханьфу. Лучник очень сильно хмурит своё лицо, сворачиваясь калачиком, а после у него есть полчаса извращённого покоя и возможности наворачивать вокруг спящего круги, пока небо не становится самого серого оттенка, который он когда-либо видел, а Фэн Синь окончательно не просыпается, наворочавшись в грязи в неспокойном подобии сна. Он садится и трёт глаза грязными руками, и Му Цин, оборачиваясь, корчит отвращение на лице. – Ты рехнулся совсем? – вопрошает он и немедленно подходит, чтобы ударить Фэн Синя по рукам. Тот с абсолютно непонимающим видом моргает, глядя на него снизу-вверх, и прочищает горло. – И тебе доброе утро. Он так сбит с толку, что напоминает потерянного щенка. Чертовски очаровательного щенка. Му Цин закатывает глаза, чтобы заставить себя прекратить пялиться, и показывает идиоту его собственные руки: – Я конечно не настаиваю, если ты желаешь остаться без зрения, но таскать тебя по горе за ручку я не буду, – заявляет он, отпуская чужие запястья. Фэн Синь в ответ хмыкает и пытается отыскать на руках и рукавах достаточно чистое место, чтобы Му Цин это одобрил, но такого просто не находится. Что-то потрескивает в лесу, и они оба переводят взгляд в сторону шума. – Нам стоит продолжать движение, если мы всё ещё собираемся поймать твою подружку с прицепом. – Она не моя подружка, и ребёнок не сраный прицеп, – бубнит Фэн Синь. – Ты прав, здесь больше подойдёт слово «буксир».. – притворно задумывается Сюаньчжэнь, складывая руки на груди, – Когда я получил тот шрам, это действительно было похоже на то. В ответ на его слова он получает мрачный взгляд, и Наньян поднимается, поправляя одежду и приводя её в божеский вид. – Ты так соскучился, пока я спал, что больше не можешь терпеть, я правильно понимаю? – едко шутит и попадает при этом в самое яблочко. Му Цин всё равно скептически фыркает, отвечая: – Я надеялся, что ты не проснёшься. Фэн Синь фыркает ещё скептичней, чем он, не веря ни слову. – Я глубоко сожалею, что не оправдал твои ожидания, – он складывает руки в просящем жесте и опускает голову, и Му Цин не знает, откуда в этом придурке взялось такое веселье с утра пораньше в этом богами забытом месте после трёхчасового сна в буквальной канаве. – Не паясничай, Наньян, а то я тоже могу начать, и тебе придётся об этом пожалеть, – щурит он глаза и тянет слова, словно патоку в январе. Фэн Синь поглядывает на него с подозрением, оценивая его настроение, чтобы понять, угрожают ли ему, издеваются или просто забавляются игрой. Опасных ноток или резкого залома бровей не обнаруживается, так что он прокашливается, чтобы использовать свой самый официальный тон из возможных и выпрямляется, заводя руку за спину, как истинный джентльмен: – Приношу свои искренние извинения генералу Сюаньчжэню, – и Му Цин в свою очередь не чувствует в этом ничего, кроме беззлобной припрятанной улыбки тоже, размышляя, раздражает ли его эта игра, как прежнее поведение слишком вежливого Фэн Синя или нет, – Такого больше не повторится. У него вырывается смешок. – Ну если генерал Наньян действительно сожалеет… – он прячется за приложенными к подбородку в задумчивом жесте пальцами, а упомянутый генерал, ни капли не сожалея ни о чём, ведомый вслед за жестом, взглядом задерживается на уголках его губ, приподнимающихся в поддразнивании. Фэн Синь может сказать, что эти губы действительно его дразнят. Му Цин видит, где находится всё внимание лучника, и стоически выдерживает это, словно пытку, не меняясь в лице, как будто не заметил. Однако глаза выдают его внимательное наблюдение, пусть Фэн Синь и не может заметить, отвлечённый. Что-то снова хрустит в глуши деревьев, и теперь, в очередной раз вглядываясь вдаль, Му Цин сомневается, что это совпадение. Кто-то наблюдает за ними. Он сосредотачивается, касаясь пальцами рукояти своей сабли. Фэн Синь медленно поднимает с земли лук. Меж серых деревьев мелькает фигура в чёрном. Вмиг уже оба бога готовы к битве, оружие наготове, а тишину вместе со звоном вынимаемой из ножен чжаньмадао и звуком натягивающейся тетивы нарушает шелест ещё трёх или более тёмных силуэтов в чаще, окружающих их со всех сторон. Ну, началось. Южные генералы встают спиной к спине, по кругу двигаясь в своём медленном танце. Фэн Синь пускает стрелу, поражая, словно мишень, одного из тех, кто заставил его оторвать взгляд от губ Му Цина, и мстительно дёргает бровью. То-то же. Будут знать. Силуэты приближаются, сокращая расстояние, и Му Цин подсчитывает, – пятеро идиотов, – заключает. Он ждёт, пока они приблизятся достаточно, чтобы закончить бой за несколько взмахов духовного оружия. Ожидание становится утомительным. Когда наконец у него появляется возможность, он разрезает воздух обнажённым острием сабли, обнаруживая, что их противники не так уж и просты, исчезают в воздухе, словно никогда к нему и не приближались. В буквальном смысле – испаряются. Му Цин хмурит брови. Насланное видение? Он быстро бросает взгляд на Фэн Синя, который обнаруживает эту любопытную деталь в тот же момент, наблюдая, как, пытаясь упасть навзничь, тень исчезает, роняя из своей груди стрелу на землю. Лучник ловит его взгляд, и они безмолвно меняют тактику, сокращая расстояние между своими спинами. Му Цин снова подсчитывает силуэты меж деревьев, - их по-прежнему пять. Пока Фэн Синь выпускает стрелы, не промахиваясь, число противников меньше не становится. Му Цин чувствует, что подвох скрывается глубже, чем этот примитивный фокус. С такой тактикой до подножия горы Тунлу не добираются. Пока Фэн Синь отвлекает противника своими прямыми атаками, отвечая за физическую сторону их дуэта, Му Цин работает головой, пытается разглядеть загадку, углядеть закономерность или что-то ещё… Они снова делают целый круг вокруг их общей оси, оглядывая окружение, и Му Цин, кажется, понимает. Закономерность действительно есть. Они оглядывают стороны равномерно, но быстро пропускают перед глазами юг. Всё больше и больше пространства там оказывается свободно от врага, – уверяется он, проверяя дважды. Их внимание отвлекают от юга, только вот… Му Цин резко разворачивается, отбивая стремительно настигающий, – предсказуемо, – с юга клинок, и сталкивается взглядом с чёрными глазами их настоящего противника. Мелкий демон не понял, на кого осмелился напасть. Нечисть морщит лицо, понимая, что его грязный трюк не удался, и замахивается снова, пока все тени вокруг синхронно подаются в бой, собираясь атаковать Фэн Синя за его спиной. Один исчезает – другой появляется с точки его старта, и, возможно, просто любопытно, может ли это продолжаться до бесконечности? Фэн Синь в этом сильно сомневается, ни капли не сомневаясь в Му Цине, которому стоит всего лишь одолеть виновника сего театра теней. Он методично избавляется от одного за другим, словно тренируется стрелять по движущимся мишеням, а не действительно принимает участие в бою. Му Цин с удовольствием отошёл бы поодаль, чтобы застать это зрелище и посмотреть, как хорошо Фэн Синь будет справляться. К великому раздражению, его занимает выпад с мечом в его сторону, и он увеличивает пространство между собой и лучником, давая себе свободу на то, чтобы размахивать своей саблей сколько душе угодно. Он всё равно знает, что ещё ни одна тень не смогла подойти к Фэн Синю достаточно близко, чтобы иметь хоть шанс. Пора бы сосредоточиться на своём бое, думается. И Му Цин использует пространство по полной, совершая сумасшедший размах, но противнику везёт избежать удара. А потом взгляд чернющих глаз цепляется за подлетающую в движении, сверкнувшую серебром стрелу на его цепочке, и генерал Сюаньчжэнь чувствует себя обнажённым прямо перед лицом врага. – На что это ты смотришь, урод? – шипит он, желая взять секунду тайм-аута на то, чтобы спрятать тайну под ворот. Демон ему такой возможности не даёт, наугад целясь своим мечом ему в ноги, и, конечно, отвлекая этим его внимание. Пока Му Цин прилагает усилия, чтобы сменить траекторию своей сабли, защищая бедро от чужого лезвия, демон тянется своими когтями к серебру, желая украсть. Глаза Му Цина вспыхивают недобрым, когда он понимает. Демон, несомненно, совершает большущую ошибку. Смертельную, – Му Цин не сможет нормально дышать, пока прах этого демона не будет гореть в огне. Он отпускает с рукояти своей сабли руку, оставляя оружие терять равновесие и отклоняться от линии защиты в другой. Приходится позволить острому мечу противника пройтись по его ханьфу и задеть кожу, – малая жертва, чтобы свободной теперь ладонью поймать в мёртвую хватку запястье ублюдка, зацепившего в своём кулаке его цепочку. Он вкладывает, возможно, чересчур много духовной энергии в то, чтобы сломать эту чёртову конечность. Демон орёт, и Фэн Синь, пустив сразу три стрелы в ближайшие тени, выигрывает секунду, чтобы обернуться и засвидетельствовать картину, открывшуюся ему. Боги, Му Цин действительно разъярён. – Не смей касаться, – ледяной, обмораживающий уши и даже кончики пальцев тон, который, чего греха таить, и Фэн Синя может пробрать до бегущих по спине мурашек и заставить невольно вздрогнуть, направлен, слава небесам, хоть раз не на него. Наньян всё равно напрягается и, потратив драгоценное мгновение, чтобы пустить в полёт ещё пару стрел, возвращает свой взгляд обратно к нему. Когда во время драки с использованием первых попавшихся под их руки мечей, Фэн Синь случайно срезал пару сантиметров драгоценного хвоста, дёрнувшегося под лезвие по неожиданной для него инерции, Му Цин выглядел точно так же. Только в этот раз он действительно ломает чужую руку, и дело в его цепочке. Му Цин в ярости из-за того, что демон посягнул не на дорогие сердцу волосы, доставшиеся ему от его матери, а на подарок Фэн Синя. Разве эти вещи могут иметь одинаковую ценность? Думается, – ещё вчера он хотел её выбросить. Лучник считает, что это даже не подлежит никакому сравнению. Мягко говоря… Но вот он – Му Цин, не отпускающий запястья демона даже когда цепочка больше не удерживается в чужой негнущейся руке, а демон всё не перестаёт истошно кричать. Вот Му Цин, позволивший оставить себе ранение этим грязным мечом, теперь выпавшим из ослабевших пальцев противника. Вот Му Цин, держа саблю в одной лишь своей руке, наносит смертельный удар, и всё ещё не выпускает залитую кровью конечность самого ненавистного ему в этот момент существа на всём белом свете. Фэн Синь очарован. Ему невероятно повезло, что в какой-то момент нападающие тени исчезли, потому что он забыл, где он, что он и своё грёбанное собственное имя. Он помнит только Му Цина, видит только Му Цина, слышит только резкое дыхание Му Цина, когда демон опадает к его ногам. Он смотрит во все глаза, как тот победно вскидывает подбородок, сверху вниз глядя на буквальное ничтожество, и с самым брезгливым видом отбрасывает наконец от себя переломанную, наверное, в мелкую крошку костей и мяса руку, другой пряча блестящую стрелу под воротник. Му Цин в худшем из своих настроений, и Фэн Синь никогда бы не подумал, что найдёт это таким, таким привлекательным, но вот он здесь. Вот он стоит прямо здесь и обожает это высокомерное выражение лица чуть ли не настолько, чтобы свалиться перед ним на колени и поклоняться, как самый преданный последователь и самый последний фанатик. Му Цин вытирает чужую кровь о свои одеяния, и его всё ещё не спокойный взгляд скользит на него. Фэн Синь не может осуждать свои колени за то, что они собираются подогнуться. Му Цин вопросительно поднимает бровь. Фэн Синь не может осуждать вообще ничего, что происходит сейчас ниже его пояса. Он шумно сглатывает. – Он это заслужил, – твёрдо говорит Му Цин, снова вздёргивая нос, и Фэн Синь может только согласно промычать в ответ, маскируя свой рваный выдох. Фэншэнь ещё никогда не использовали для таких постыдных целей, как прикрыть заинтересованный член. Му Цин изучает его выражение лица, а потом резко отводит взгляд и отворачивается от него полностью, – Фэн Синь издаёт облегчённый вздох, – обращая всё своё внимание на то, чтобы залечить порез на своей ноге. Не то, чтобы он был глубоким или волновал его хоть сколечко, просто он среагировал… чересчур агрессивно для того, кому нет дела до этой «маленькой безделушки». И Фэн Синь это видел. Он коротко оборачивается на лучника. Теперь Фэн Синь выглядит странно. А у Фэн Синя кризис, как на горе Юйцзюнь. Это не впервой, конечно нет, он имел честь переживать это прежде, но чтобы здесь?! Сейчас?? И при таких обстоятельствах… Ему нужно отойти. Му Цин убьёт его немедленно, если заметит, убьёт как этого демона, перешедшего сраную черту, потому что это очевидно не лезет ни в какие рамки. Это очевидно очень и очень плохо… – Я.. э-эм.. – а сейчас это будет просто очевидно, если он не возьмёт себя в руки, – Я вернусь через секунду, ладно? Кажется, я слышал какой-то звук, – он неопределённо машет в первом попавшемся направлении, – Я, кхм.. проверю. Му Цин поднимает на него глаза, мгновенно нахмуривая брови. Фэн Синь мгновенно только присваивает себе звание самого большого идиота в мире. – Да пожалуйста, – выплёвывает Му Цин, вдруг вскинувшись, но разрешение есть разрешение, и Фэн Синю правда стоит поскорее сматываться от греха подальше. Так что он лихорадочно кивает и срывается с места прямо со своим луком на уровне паха. Вот же, блять, угораздило. На этот раз, если сравнивать с побегом на горе Юйцзюнь, вместо марафона он пробегает жалкий спринт, и, запыхавшись, сразу же ударяется спиной о сомнительной устойчивости дерево. Ну просто пиздец. Он заставляет себя забыть на минутку лицо Му Цина, чтобы не маячило перед закрытыми глазами, делая хуже. Он вспоминает самые мерзкие вещи, которые видел в своей жизни, самые хреновые времена, и спустя несколько минут порывается даже сесть и сейчас же начать медитировать. Он даже, блять, не умеет медитировать. Смешок вырывается из его груди. Он не думает, что прежде испытывал это так сильно. Он принимает самую отчаянную свою попытку: думает о Собирателе цветов под кровавым дождём и Его Высочестве, и теперь его просто тошнит. А он даже не представлял ничего такого! Однако, слава небесам, пару минут спустя он в состоянии вернуться обратно. Ну.. Он был бы в состоянии, если бы знал в каком направлении это «обратно» находится. Лучник закидывает Фэншэнь за спину и оглядывается, в полной степени осознавая, что понятия не имеет в какую сторону ему нужно возвращаться. Он прикрывает глаза и остатки возбуждения смывает ощущение его полной нелепости. «Я думаю, что я заблудился», – удручённо бормочет он, передавая сообщение Му Цину. «Чего, блять?» – слышит он раздражённое возмущение в ответ мгновение спустя и бросает слишком быстро: «Я говорю, что я понятия не имею, где я». Му Цин принимает это за резкость. «Идиот. Стой, где стоишь», – ругается он. Фэн Синь снова прикрывает глаза, сводя брови к переносице и ожидая, пока его найдут. Шаги Му Цина раздаются рядом довольно быстро, и он уже может понять, что сейчас схлопочет либо удар, либо парочку злых слов, либо и то и другое одновременно, и тогда звёзды ему сегодня точно не благоволят. Звёзды одаривают его подзатыльником, когда Му Цин, сменив облик на «Фу Яо», подходит достаточно близко, и Фэн Синь пристыжено отводит взгляд, потому что это меньшее, чего он в самом деле заслужил, но всё равно издаёт возмущенный звук, потому что иначе Му Цин заподозрит неладное. – Какого чёрта? – спрашивают у него, но он понятия не имеет, что сказать. «Я возбудился, пока пялился на тебя, прости, не хотел» или, может, «ты был чёртовски горяч там, такой сексуальный, я мог бы кончить в свои штаны»? Фэн Синь невесело фыркает думая об этом. Му Цин возмущается пуще прежнего, даже не слыша его предполагаемых ответов. Он хочет исправиться, но фраза «это секрет, но, клянусь, не плохой» в этой ситуации не подходит. Это ужасный-ужасный секрет, такое откровение никогда не закончится ничем хорошим. Это то, где он пересёк границу. Он становится хмурым и собирается медленно трансформироваться в мрачную тучу. – Знаешь что, ну и не говори мне ни черта, мне плевать, – заключает Му Цин, не получая ответа, и толкает его плечом, устремляясь в глубь леса. Фэн Синь следует за ним, стараясь быть как можно тише и меньше и, желательно, срастить с деревьями, – И прекрати светить своим лицом бога войны, идиот. – Да я ведь вообще ничего не сделал, – защищается он, и это хотя бы правда, которую он может выдать. Вторую часть сказанного Му Цином однако исполняет без комментариев. – Откуда мне знать, ты же свалил, – не сбавляя шаг, бросает ему тот. – Я же сказал, что мне нужна была минутка, – ворчит лучник в чужую спину. Спина в рекордные сроки разворачивается, чтобы он мог лицезреть перед собой разъярённое лицо: – Минутка, чтобы заблудиться в трёх соснах? В таком случае, поздравляю, ты замечательно справился. – Да здесь всё, чёрт возьми, одинаковое, одни деревья и ямы, – вскидывается Фэн Синь, легко выбрасывая из головы всякие непристойности теперь окончательно. – Это и называется «лес», Фэн Синь, каким ещё он должен быть? Ты рассчитывал, что здесь будет куча ярких указателей и кирпичная дорога с чайными домами вдоль? Не хочу тебя разочаровывать, но.. – О боги, просто заткнись, – со стоном прерывает Наньян, – Я понял, что ты у нас мастер лесных походов. Это добавляет «Фу Яо» еще больше раздражения в тоне: – Зачем ты вообще увязался за мной, сидел бы на каком-нибудь пне в засаде по приказу Владыки, хоть не мешался бы под ногами! Лучник едва не задыхается возмущением от мысли об этом. Да как он мог просто сидеть там, когда Му Цин планировал покорять Тунлу в одиночку и без его ведома?! – Это касается меня, я не намерен сидеть на пне, пока ты творишь чёрт знает что, – спорит он, выражая своим лицом крайнюю степень негодования. – А, ну да, ты здесь именно для того, чтобы мешаться у меня под ногами, – подчёркивает Му Цин, для убедительности пиная носком ботинка грязь на земле и поднимая это всё в воздух, – Знаешь, я задумываюсь – а есть ли у тебя хоть одна мысль, как провернуть то, что ты там собирался? Или ты даже не напрягаешь себя подобными рассуждениями, собираясь просто подставить меня в последний момент? – вскидывает бровь. – И ты говоришь, что это я тебя постоянно обвиняю! – Фэн Синь начинает топать ногами, при каждом шаге сотрясая землю, – Что ты опять заладил, чёрт тебя дери? И так они, повышая градус ругани, шаг за шагом, слово за слово, поднимаются в гору, вступая в ещё несколько боев, во время которых Фэн Синь старательно на него не смотрит, но это не мешает им продолжать друг друга бранить, заставляя случайных демонов рассеянно за этим наблюдать, теряя бдительность. Пейзаж действительно не меняется, и это начинает утомлять. Спустя пару часов после начала ссоры, Му Цин и сам начинает теряться в пространстве, конечно, не собираясь этого признавать. Он продолжает упрямо вышагивать вперёд, говоря гадости, и единственное, что даёт ему уверенность в правильном направлении – это то, что дорога впереди уже начинает подниматься вверх, образуя угол наклона. Спустя ещё столько же времени ему на нос приземляется снежинка. Он его морщит и поднимает взгляд к тому же серому небу. Фэн Синь повторяет его движение, хмыкая: – Маленький Фу Яо боится простудиться? Тот свирепо поворачивает к нему свою голову: – Ты допиздишься и я сброшу тебя с этой горы, когда мы на неё поднимемся, – обещает он. Фэн Синю кажется, что атмосфера здесь такая мрачная только из-за того, что это Му Цин делает её таковой, а не потому, что это какая-то большая стрёмная гора, где куча призраков пытаются стать непревзойдёнными. В любом случае, для него вид этого лица приравнивается к виду из его собственного окна. Знакомый и привычный. – Тогда тебя точно низвергнут с Небес, – уверяет он, – Я думал, ты пытаешься этого избежать? – Я инсценирую несчастный случай, – заявляет Му Цин, взмахивая хвостом при резком повороте головы. Фэн Синь прослеживает это движение, наблюдая секунду, как волосы треплет встречный ветер: – Вот так ты и кусаешь кормящую руку, знаешь, я даже не удивлюсь. – У тебя никогда не возникало мысли, что ты слишком много на себя берёшь? – вопрошает саркастично обладатель столь притягательных на вид волос, заставляя сложить руки на груди и отвечать на чушь ещё большей чушью. – Нет, однако есть одна мысль, которая никак не выходит у меня из головы, хочешь узнать? – спрашивает Фэн Синь, и Му Цин выжидающе поднимает брови, – Не могу перестать думать о том, как ты меня заебал, – он сопровождает эти слова кивками головы, чтобы было убедительнее. На деле навязчивые мысли у него совсем другие, конечно. Лицо «Фу Яо» искажается злостью: – Тогда может, нам стоит разделиться в поисках твоей бывшей подружки и забыть о твоём потрясающем плане, который ты нихрена не придумал? – язвит он, сжимая кулаки. Фэн Синь тоже едва сдерживает агрессивную вспышку внутри себя. – Хватит и того, что ты просто заткнёшься, – сглаживает он самые острые углы. Му Цин всё равно лезет в драку секунду спустя, но это лучше, чем то дерьмо, которое он предложил. Он хватает «Нань Фэна» за грудки и с силой толкает его назад, продолжая наступать. Лучник ловит его запястья во избежание неожиданного удара по подбородку. – Хочешь потратить здесь все свои силы на меня? – справедливо интересуется он, напоминая, что силы-то им ещё пригодятся. – Я хочу ударить тебя в твоё тупое лицо и сломать тебе сраный нос, – шипит Му Цин, сжимая ткань между пальцев до треска. Фэн Синь хмурит брови, почему-то даже не смотря на него, и он дёргает его, заставляя пошатнуться навстречу и обратить внимание. Му Цину кажется, что его глаза вспыхивают янтарём даже сквозь маскировку, и он морщится, отвыкший в этом сером месте от цветных красок мира. – Оставь капельку своего запала для ублюдка, который собирается пустить тебе в спину стрелу, – произносит «Нань Фэн», наклоняя голову и не сводя взгляда с «ублюдка» за его спиной, перемещая руки Му Цину на плечи. Тот понимает, что Фэн Синь не шутит. Фэн Синь наготове, собранный и сосредоточенный, это видно по каждому мельчайшему движению его тела, прикрывает его спину, пока Му Цин устраивает ему скандал, забывая, где он, мать его, находится. Му Цин чувствует себя глупо. Он рассматривает его лицо и почему-то позволяет удерживать себя на месте в настолько доверительном жесте. Впрочем, он не раз видел, как лучник обращается со стрелами, запущенными в полёт им или против него, и десятки раз фыркал, называя его позером, когда тот ловил чужие стрелы прямо своей грёбанной рукой, так что он не останавливает себя от того, чтобы бросить маленький вызов: – Думаешь, поймаешь стрелу прямо перед моей спиной? – выгибает он бровь, – Не похоже, что у тебя будет вторая попытка. Он видит, как на мгновение Фэн Синь чуть не отводит на него взгляд, а потом сужает глаза, притягивая его ближе, чтобы иметь больше места для манёвра. – Она мне не понадобится, – слышит он непоколебимую твёрдость голоса, и в этом даже не сомневается, чувствуя, как адреналин разгоняет кровь. Секунду спустя он замечает, как расширяются чужие зрачки, и рука почти сразу же пропадает с плеча, утягивая Фэн Синя за собой поддаваться вперёд в движении. Следующее мгновение кажется целой вечностью, когда он слышит свист разрезаемого стрелой воздуха и глушит свой собственный инстинкт самосохранения, словно самый больной на голову человек. Время возвращается к своей обычной скорости вместе с тем, как Фэн Синь выпускает ему на ухо вздох, и Му Цин понимает вдруг – его пальцы уже давно не пытаются порвать ткань чужого ханьфу, покоятся на его груди, чувствуя бешеный ритм сердца.. Что довольно отвлекающе, так что он не сразу обращает внимание на то, что стрела больше не свистит позади. Фэн Синь с видом человека, который доказал всё, что хотел, быстро отстраняется, вручая стрелу чужака ему в руки и доставая свой собственный лук. Му Цин всё ещё стоит истуканом, наблюдая, как он натягивает тетиву, делая от него шаг в сторону, когда встаёт в свою идеальную стойку, прикрывает один глаз и мгновенно выпускает ответную стрелу в демона, которого Му Цин даже не видел. Он только слышит глухой звук удара о землю, когда его лучник отводит своё оружие. Это было потрясающе, – думает он. – Ты такой показушник, – говорит, однако. Фэнь Синь усмехается, довольный собой. В конце концов – он не видел, чтобы Му Цин хоть раз моргнул за время его представления. Он делает шутливый поклон, мол, «спасибо за внимание, дамы и господа» и заставляет его фыркнуть. – Не думай, что этот трюк отвлечёт меня от того, что ты тупица без какого-либо плана в башке, – поспешно начинает заговаривать язык Сюаньчжэнь, понимая, что он очевиден, как какая-нибудь рифмующаяся с ответом загадка для детей до пяти лет. Он скрещивает руки на груди и понимает, что всё ещё держит стрелу. Будь его воля – он бы спрятал её за пазуху и утащил бы в свой дворец, дополняя коллекцию. Может быть, эта подскажет ему место, где в его жилище можно спрятать все его чувства и больше никогда о них не вспоминать. – Зато это заставило тебя замолчать хотя бы на две минуты, – отвечает лучник, уже сожалея об утраченной тишине. – Мог бы просто не ловить, – язвит Му Цин, возвращая стрелу ему в руки, не в силах самостоятельно её выбросить. Фэн Синь делает это с лёгкостью. Странным образом к моменту, когда застуженная почва под ногами сменяется всё более глубокими сугробами, заставляя проваливаться в них по голень, больше ни один демон им на пути не попадается. Им невдомёк, что на горе Тунлу слухи распространяются со скоростью, не уступающей метели, от которой приходится прикрывать глаза рукавом. Демоны предпочитают избегать неуравновешенную парочку, которая пытается убить друг друга, параллельно лишая жизни каждого, кто заставляет их от этого брачного танца оторваться. Опознать её в них было несложно, потому что мало того, что они не прекратили перепалку, они только повышали накал страстей соответственно собственной громкости. Им действительно стоило бы уже подраться и успокоиться, как они это умеют. Му Цин, естественно, становится тем, кто это провоцирует. Он говорит в какой-то момент непрекращающейся перепалки: – Я уже жалею, что погнался за тобой с постоялого двора. – Да ну?! – воскликает лучник, думая о том, что послужило развязкой той беготни, – Вот и оставался бы там в качестве пленника Его Высочества, и отправился бы прямиком на Небеса просиживать штаны в своём дворце! – Да если бы ты не выболтал всё Его Высочеству, он бы даже не думал меня пленить! – обвиняет тот. Фэнь Синь считает это обвинение несправедливым, и бросает встречное в ответ: – Я бы ничего ему не сказал, если бы ты не отмалчивался, пока я пытался выпытать из тебя хоть слово! Мои подчиненные сказали мне о том, что ты чуть ли не на чёртовой горе, когда я ждал услышать это от тебя! – Какого вообще чёрта твои подчиненные доносили тебе обо мне?! Настолько не доверяешь, что устроил слежку? Так может, прямо признаешься, что вместе с остальными считаешь меня виновным? – Ты где-то потерял логику по дороге сюда?! Стал бы я помогать тебе бежать и лгать перед Владыкой, если бы я так считал? – Ну, обстоятельства изменились, не так ли? Теперь всё свидетельствует против меня. Ребёнок меня узнал, шрам этот, то, что я дал им сбежать, вступив в схватку с Пэй Мином, и теперь еще новость о том, что это твой отпрыск! Как думаешь, я мог узнать об этом и совершить убийство, чтобы насолить своему врагу, а? Или я был тем, кто, воспользовавшись ситуацией, спас их из ловушки и заставил совершать тёмные дела на горе Юйцзунь в своих корыстных интересах? И к своему ужасу он видит, что Фэн Синь действительно над этим задумывается. Тот не успевает сказать, что он может опровергнуть каждое слово в этой нелепой чуши. – Если бы я знал, я бы оставил их там, – едко сообщает «Фу Яо». – Если бы знал, что это мой ребёнок?! – возмущаются в ответ с ещё большим пылом, чем прежде, – Так какого чёрта ты вообще пытался строить благородство, когда их спасал?! Обстоятельства изменились, говоришь? – Запихай в жопу свой план «исправить ситуацию», Фэн Синь, – чеканит он безаппеляционно, сжимая кулаки и подходя ближе, – Здесь больше нечего исправлять. – И не подумаю, – сжимаются чужие кулаки в ответ. Му Цин оценивает его взглядом и достаёт меч из ножен, сверкая полными ярости глазами. – Тогда мы решим этот вопрос дуэлью, – говорит он, вставая в боевую стойку. Фэн Синь разгорячён не меньше, сразу же поднимает оружие в ответ. – Ты знаешь, что это бесполезно, – не признаёт, однако, условия дуэли, он. – В таком случае мне действительно придётся сбросить тебя с этой чёртовой горы, – угрожает Му Цин, вскидывая подбородок, мол, вперёд. Нападай. – Попробуй и полетишь отсюда первым, – парирует его противник, прежде чем кинуться в драку с головой. – Я уже говорил о том, что ты слишком много на себя берёшь? – А я уже говорил, что ты меня заебал?! Ты просто, мать твою, невыносим! Ноги вязнут в снегу, когда они наконец сцепляются, со звоном сталкивая своё оружие друг против друга, но это не замедляет скорости их атак. Му Цин чувствует, как горит изнутри и как резко контрастирует с этим внешний мороз. Он уверен, что его щёки самого яркого оттенка красного, и он мог бы взорваться от своих чувств, если бы это было возможно на физическом уровне. Вся метафорическая опушка охвачена пламенем, и он не собирается это останавливать. Он так зол или что-то ещё, но какая бы ни была эта эмоция, он не может её погасить. Он хочет, чтобы чёртова опушка сгорела дотла. – Ну так проваливай с моего пути! Ты же оставил свою подружку и Его Высочество бросил, чего бы тебе и от меня не отцепиться?! Уверен, это не составит тебе большого труда! – Я их не бросал, ты, кусок дерьма! – выкрикивает Фэн Синь в ответ, проваливаясь по голень в сугроб и промахивается мечом с целью, злясь ещё больше. – Тогда можешь вернуться к Лань Чан и нарожать ещё больше демонических детишек, чего ты здесь, сука, ждёшь? О, погоди, ты же этого и добиваешься! – поражённо смеётся Му Цин, и ему едва хватает на это воздуха в лёгких, когда он с удвоенной силой наносит удар за ударом, – Думаешь, ты спасёшь её от Небесного суда, и она примет тебя в распростёртые объятия? – Ты можешь хоть раз с своей чёртовой жизни прекратить думать за других людей?! – защищается Фэн Синь с криком, понимая, что такому напору он долго противостоять не сможет. Он хватает плоскую часть лезвия своего меча, когда отражает очередной удар, и пару секунд ни один из них не сдвигается с места, позволяя оружию звенеть друг о друга от равной силы, вложенной в это противостояние. Они сталкиваются взглядами, обмениваясь упрямством и жаждой жестокого кровопролития, выражающейся в них. Фэн Синь позволяет духовной энергии течь по своим рукам, прежде чем превратить её в силу, которая заставит Му Цина отскочить прочь, и использует момент, чтобы заменить меч луком. Тот щурит глаза, медленно отступая назад и выставляя перед собой собственное лезвие. – Всё это началось на горе Юйцзюнь, – размеренно произносит он, шумно вдыхая необходимый кислород, которого вдруг стало недостаточно, и сжимая рукоять сильнее, – Там же появился дух нерождённого. Фэн Синь не может уследить за ходом его мысли, но подозревает, что ничего хорошего эти мысли ему не сулят. Он хмурится, задерживая стрелу на тетиве. Неприятный холодок пробегает по его спине от ожидания очередных надуманных неприятностей. Или от того, что снег залетает ему за шиворот, он не может сказать наверняка. – И как это связано? – спрашивает он настороженно. – Это ты и скрывал? Боги, «ничего плохого», как же! И я, блять, на это купился?! Не могу поверить! – кричит он свои, по мнению Фэн Синя, чересчур идиотские выводы и бросается вперёд будто бы в желании действительно сбросить лучника с горы. В лучшем случае. Тот позволяет наконец стреле лететь в попытке остановить Му Цина, но он сбивает её на ходу, не замедляясь ни на мгновение, так что Фэн Синь выпускает сразу целую дюжину, заставляя отбивать их, оставаясь на месте. – Что за чушь ты несёшь?! – Ты, ублюдок, знал всё с самого начала и врал мне прямо в лицо?! И ты посмел... Вот так.. – шипит он под звуки сталкивающейся с наконечниками стали меча, – Как ты посмел..?! Он не заканчивает предложение во избежание потери собственной гордости, но до Фэн Синя наконец доходит смысл. – Ты, блять, совсем ебанулся, Му Цин? – орёт он, взрываясь, до трясучки, кажется, всего своего тела или самой горы, – Ты взаправду думаешь так обо мне? Ты, блять, сошёл с ума от своей сраной мнительности, просто свихнулся! Какого чёрта, по-твоему, всё это было ложью?! Какой в этом вообще смысл?? Му Цин мог бы сорвать голос тем, что бесконтрольно срывается с его языка: – Ты мне скажи, когда в следующий раз додумаешься целовать меня, чтобы я купился на это снова, чёртов.. Фэн Синь перебивает его многозначительным «твою мать», и в следующую секунду он может почувствовать то, что вызвало его ругань. Они синхронно поворачивают головы в сторону и видят, как с верхушки горы с огромный скоростью на них несётся огромный снежный пласт. Чёрт возьми, они вызвали лавину. – Твою мать!! – повторяет Фэн Синь, убирая оружие и бросаясь прочь. – Это твоя блядская вина! – умудряется перекричать Му Цин, повторяя те же действия. Стремительный сход снежного массива не выглядит как что-то, что можно было бы обогнать, но это не значит, что пытаться не стоит, – заключает он, однако с некоторой долей смирения с неизбежностью происходящего. Было бы здорово, если бы он просто умер здесь, погребённый заживо и никогда не найденный после всего. Он надеется, что Фэн Синя эта лавина тоже убьёт к чертям собачим, потому что эта сволочь просто… Ему стоило прислушаться к своим сомнениям и не позволять себе ни капли надежды. Если бы он просто не позволил этому случиться.. Он бы никогда не оказался в этой ситуации. Он знал, что чувства нужно всегда держать подальше от чужих глаз, иначе эту слабость используют против него, но всё равно не сделал ничего, чтобы этого не позволить. Чёртов идиот. Он желает Фэн Синю действительно ужасной кончины. Это больно, и он ненавидит себя, и его, и вообще всё вокруг, проваливаясь по пояс в какую-то глубокую яму, потому что каким вообще образом он должен разглядеть её под ногами, когда в глазах стоят совсем глупые злые слёзы. Он рычит от беспомощности перед всем этим дерьмом, ведь внутри него всё опадает точно так же, как эта лавина падает вниз, и желает, чтобы всё это просто закончилось. Фэн Синь оборачивается и замедляет свой бег, пытаясь сориентироваться в ситуации, пока не замечает, что Му Цин даже не пытается. – Какого хрена, Му Цин, – непонимающе бормочет себе под нос и разворачивается обратно в гору, чтобы как самый безрассудный придурок во всех трёх мирах побежать навстречу лавине, протягивая руку вперёд. Снег сбивает его с ног сразу после того, как милостиво позволяет схватиться за тёмный рукав, развевающийся по ветру.