О мраке и белогрудой птице

часть 3

ПРАХ

pov Багра

Преддверье 51-первых Голодных игр в Капитолии.

Багре 17 лет.

      В год после Второй квартальной бойни и в сезон 51-первых Голодных игр интервью с трибутами пред началом сезона проводят в новейшем Тренировочном центре, который строят специально к Бойне, посвящённой второму двадцатипятилетию в истории Игр. Здание истинно напоминает Багре малопригодный стеклянный цилиндр, панели которого складывают поднимающийся к небу дугообразный рисунок. Интервью проводят в закрытом представительском зале, где каждого трибута вызывают на круглую сцену. Посмотреть на участников Бойни вживую могут только первые и самые привилегированные гости, от вида которых Багре хочется плеваться. Напыщенный и важный вид каждого из них мало отличается от другого. Но ей требуется показать им выступление, которое не позволит им перестать говорить о ней. Необходимо явить то, что не позволит представительницу дистрикта-7 забыть.       Пред приездом в Капитолий девушка мало знает о порядке Голодных игр. Её семья не берёт подачки от правительства и законы не нарушает, так что никто не ожидает, что Жатва выберет одну из дочерей мастера. В Седьмом Бойня совсем не популярна, пусть и многие дети уже от юных лет умеют обращаться с топорами и инструментами. До сих пор они обзаводятся всего одним победителем — молодой парень становится Багре ментором. Но она быстро перестаёт ожидать, что хотя бы один из его советов сможет привести её к победе. Он говорит — для того, чтобы заполучить возможность выжить, необходимо дать людям себя полюбить. Но девушка никогда не является той, от кого бы это ожидалось. Дёготь на ладном лице своей семьи. Матушка всегда стремится научить их с сестрой лучшим женским качествами и бытовым талантам, чтобы в старшем возрасте они могли найти для себя достойную пару в дистрикте и никогда не голодать. Но вместо того, чтобы вести домашние дела, Багра с детских лет работает в мастерских вместе со своим отцом-кузнецом, помогая ему с работой, которой их дом никогда не обделён. От того до приезда в Капитолий её руки грубы и мозолисты, а в плечах, спине и бёдрах ярко подведены сильные мышцы. «Гадкой» — такой называют её красоту, сравнивая с той, которой наделена её младшая сестрица. Цвет глаз девушки неприветлив и прозрачен, а чёрный цвет волос обделён теплом цвета, отчего привлекательность окликнут ядовитой и колючей. «Всегда излишне груба на язык», — утверждает мать.       Даже если Багра останется работать в мастерской отца, то ей будет нелегко расположить к себе гостей и нуждающихся. Родительница говорит, сын на то сгодился бы больше. Но Багра помнит, как сильно она плачет, когда Жатва выбирает имя её старшей дочери. На Арене не сгодятся ни робкие слова, ни мягкие руки.       Последняя ночь перед Голодными играми выделяется для того, чтобы произвести завершающее впечатление на капитолийцев, которые могли бы послать девушке лекарства или оружие. Она не рассчитывает, что выкрасть из Рога изобилия пригодные инструменты будет легко, и должна полагаться на то, что кто-то захочет помочь ей выжить. Ещё несколько часов трибутам будет позволено гулять и пировать в ночь перед началом Бойни. С самого приезда в Капитолий Багра надеется отыскать в Тренировочном центре Хеймитча — парнишку из Двенадцатого, победителя предыдущего года, чтобы узнать у него, как можно выиграть. Но во время подготовки Багра его почти не встречает, а сейчас за праздничным вечером и не видит вовсе. Для гостей вокруг стен стоят столы с аппетитной едой и напитками, и многие отходят к ним. Другие собираются у подиумов с музыкантами. Несколько минут занимая сцену, Багра верит, следует присматриваться к тем, кто занимает самые первые ряды. Но она догадывается после — впереди встанут те, кто захочет похвастать и заявить о своём богатстве и превосходстве. Те, о чьём влиянии знают, останутся в тени, потому что им не требуется о том говорить.       Девушка встречает многих… Тех, чьи семьи много лет работают над созданием Игр. Тех, кто ищет очередного кровавого зрелища после невероятно успешного прошлогоднего сезона. Она прислушивается к ним и надеется отыскать то, что могло бы ей подойти. О Тренировочном центре говорят: «современный проект семьи Крейн превосходит все сделанные ожидания». Багра находит их быстро, отмечая, что лаконичное представление теряется за вычурными красками моды. Она расспрашивает больше и верит, что не ошибается. Богатство и жирное пристрастие к успеху — это девушка ищет. Чиновничьи кресла они не занимают, но с окончания Тёмных времён их дело основателей только крепнет, так что теперь в Капитолии почти нет развлечений и предложений отдыха, неподчинённых фамилии Крейн. Багра рассуждает, они подходят, когда обнаруживает, что у главы семейного дела есть два сына двадцати и семнадцати лет. Богатенькие избалованные мальчики — это она ищет. Выбрать полагается младшего в ожидании, что ему принадлежит меньше ответственности, а уступают ему, нет сомнения, щедро от баловства. Рассматривая их, девушка предполагает, что не ошибается. Их красота кажется ей сполна похожей на её собственную. Она холодная и утончённая, вложенная в изысканность мрачных цветов и роскошного блеска, скрытого в дороговизне металлов и камней, инкрустированных в украшения. Багра выбирает азартного брата — того, кто меньше заботится о лицемерном восхищении гостей и широко судит об ожиданиях от следующей Бойни. Привлечь внимание оказывается нелегко, семья постоянно окружена людьми и не обделена спутниками. Трибутов рядом почти не обнаруживается, только пара профессионалов рассуждает с Ксавьером Крейном о том, какое оружие они ожидают увидеть на этой Арене. «Какой толк полагаться на одно только оружие с пустой головой?», — усмехается Багра в тот час. Как и в каждый прошлый год, распорядителям достаточно обделить трибутов теплом, и тогда от умений профи останется мало впечатляющего. — Подготовка профессионалов наделяет их большими шансами на победу, — звучит перед ней убеждение, заставляя вскинуть голову.       Едва ли богатым мальчикам не полагается знать хоть что-то о вероятностях. Наверное, уже в эту ночь фамилия Сенеки делает одни из самых крупных ставок. И ныне он сам взирает на неё так, будто не ожидает, что кто-то пожелает перечить сделанным на эти Игры ожиданиям. В прошлом году капитолийцы в редкой мере получают дворнягу в качестве победителя, и теперь несмотря на то, что имя Хеймитча Абернати всё ещё звучит на устах людей, они надеются передать корону своим первым фаворитам. — И так ли велики их шансы, если никто из них не умеет играть? — не теряясь пред шансом рассмотреть профи, Багра заключает, они ничем не отличаются от всех предыдущих. Сытые, тщеславные, жадные до издёвок и проявлений превосходства, которым их кормят… Но сытое брюхо и умение обращаться с железом есть и у Багры. — Одной страсти рубить головы недостаточно, чтобы выжить. — А ты, значит, играть умеешь, — довольство скрашивает настроение девушки, когда она видит, как некто обращается к Сенеке. Но он уже не слушает. — Весьма самонадеянно для девушки из не самого богатого дистрикта. — Равно как и весьма глупо судить о самонадеянности, — замечает Багра, пока минует фигуру юноши, чтобы подхватить с ближайшего стола бокал, — когда вы можете знать о способностях каждого трибута только по оценкам распорядителей. Сомневаюсь, что тренировочные залы хоть как-то похожи на Арену.       Вероятно, её идиот-ментор рассудит — это последняя глупость грубить первым лицам Капитолия. Но Багра уверена, самомнение одного столичного мальчишки не увянет от парочки громких слов, которые особенно сильно не придутся ему по вкусу. Но она не будет рядом, чтоб рассмотреть, как он терзается недовольством от того, что какая-то девица посмела перечить умнейшим взглядам Капитолия. Подобному Сенеке юноше полагается пытаться убедить её в ином, заставить верить в свою правоту. Но ему удаётся её удивить. Мальчишка Крейн не желает, чтобы Багра выслушивала чужие идеи о собственной неправоте. Он хочет, чтобы она убедила его. Но девушка не находит важным преподносить ему хотя бы слово и быстро смешивается с остальными людьми. Сенека не перестаёт следовать за ней во вторую половину вечера, часто находя Багру за беседой с другими гостями и обществом трибутов. Но она вновь и вновь ускользает, скрывается в пестрящих капитолийцами залах, иногда оборачиваясь на одного богатого наследника, которому каждый желает пожать руку. Есть нечто забавное в виде того, как он пренебрегает очередной несомненно важной особой, чтобы отыскать её вокруг.       Уловка нехитра. Багра рассчитывает покинуть ночь раньше отведённого времени и уходит с неё не одна, наблюдая в парне пред собой гордость если не хрупкую, то прозрачную вполне. Сенека не умеет отступать, это её устраивает. Понять нрав Капитолия нетрудно — намного сложнее его удержать. И в столичном мальчике находится то, что её привлекает. Разумеется, он хранит определённые ожидания для представителей дистриктов, но он не имеет предрассудков: не ожидает встретить пред собой дикарку или безграмотную девицу. Её мать, помнится, считает, что завлечь мужчину совсем не сложно. Этому она учит Багру, ожидая, что её старшая дочь от дурного языка и негодного нрава не сможет надлежащим образом устроить свою жизнь. Но мир за стенами дистрикта не похож на тот, которым ограничен Седьмой. И юноша пред Багрой ни в чём не схож на уличных мальчишек. Он умён, девушка признаёт это быстро. Впервые за вечер от капитолийской речи ей не хочется сбежать. Багра смеётся заливисто, когда лифт привозит их обоих на крышу Тренировочного центра. Только одна её часть находится под открытым небом, вторая же накрыта стеклянным куполом и хранит под собой шумящую лазурную воду глубоких бассейнов. Кажется, ещё в начале инструктажа трибутам рассказывают о том, что система безопасности вытолкнет их на поверхность раньше, чем кто-то попытается утопиться. — Тебе нравится устройство этого Центра? — высоко интересуется Сенека, пока они прогуливаются вдоль перилл. Огни окружающего ночного города не перестают жечь взгляд. Но надлежит признать, мальчишке Крейн он совсем не интересен. Приедается верно. — Не все комплименты работе отца тебе ещё уши согрели? — живо спрашивает Багра, рассматривая их отражения, нарисованные стеклянными панелями купола. Ветер не перестаёт пытаться утащить чёрное полотно, которым является лёгкий подол его платья. — Я думаю, что иногда даже гениальное наполнение не способно затмить уродливую оболочку. — Мне тоже не по вкусу его форма. Она старомодна. У меня, — девушка ведёт взглядом пред собой, но подмечает быстро, Сенека всегда ищет её внимания и заинтересованности. Возможно, таковы любимые Капитолием манеры, — есть гораздо более привлекательные проекты. — Я не могу согласиться с их привлекательностью, пока не увижу лично, — Багра останавливается, стоит только юноше отстать от неё на шаг. Он задерживается позади, не позволяя знать о причинах промедления. Девушка оборачивается скоро, обнаруживая, как Сенека смеет смеяться для самого себя. — Это воистину отвратительно, — заключает он, видно предполагая, что Багра не станет слушать. Но ей интересно и необходимо знать, о чём наглец думает. — Я хотел сказать, что мог бы показать тебе их завтра.       Но завтра, как и в каждый день после, жизнь девчонки из дистрикта-7 станет для него предметом ставок, споров, ожиданий и представлений, задуманных распорядителями. Но девушке смешно, это не удаётся скрыть. Впрочем, над нелепостью того, с какой лёгкостью всех трибутов уже в следующее утро бросят на Арену, взаправду можно только щедро расхохотаться. — Что ж, я выиграю, и тогда я могла бы оценить твою работу.       Багра не заботится о том, есть ли нелепое в её вере. Убедить в своём намерении выиграть нисколько не сложно. И ей необходимо только заставить золотого мальчика хотеть, чтобы она победила. Она не может позволить ему уйти сейчас, пусть и не решится признать, что чужие чуткость и увлечение являются для неё обременительными. — Ты желаешь искупаться? — взгляд Сенеки следует за ней, пока девушка обходит овальное очертание бассейна, занимая противоположную сторону.       Исходящий из-под водной глади свет отбрасывает переливающиеся блики им под ноги. Легко откидывая туфли, Багра выходит на выложенный плиткой край. Колыхающаяся прохладная вода норовит утянуть поскользнуться. Девушка никогда не встречает подобные водоёмы: не ведает, будет ли вода холодной или горячей, и не может разобрать, насколько глубоко находится дно. Но она не засматривается. Приходится предположить, гостям Капитолия полагается искать каждое удовольствие и очередную роскошь, которую город может предложить. Это воздыхание Сенеке может предложить кто угодно, но Багре необходимо нечто более вызывающее — то, что могло бы сравниться с ним в привилегированности и непринуждённости. В последнюю неделю Тренировочный центр предназначается трибутам, и он будет принадлежать девушке и дальше, если она станет победительницей. Настроения и мода капитолийцев не боятся ни вульгарности, ни безнравственности. И смотря на Сенеку, пока они идут друг перед другом у бортика бассейна, Багра знает, что не ошибается в азарте юности. Загадка нисколько не витиевата — люди, которые привыкают получать всё, слабы и уязвимы только перед тем, что не могут получить. Но в Сенеке есть нечто, что её убеждение унижает. Это тонкое нерассмотренное ожидание, что она заговорит вновь, будто он способен находить увлекательное в её болтовне. Уже к следующему утру у них не найдётся час на разговоры, а Капитолию не чужды порывистые нравы. — Не желаю, — заключает единственное Багра, поднимая руки к верхней доле своего платья. — Намереваюсь.       Ткань стремительно падает с плеч и обнажает грудь, девушка спускает её с бёдер прежде, чем ступает одной ногой в воду, оставляя липкую тряпку позади. Гладь неожиданно оказывается тепла, отчего создаётся впечатление, что её греют искусственно. Багра, ожидает, что воде должно её поддержать, но нога проваливается, как только глубина дна убегает из-под шага. Ей полагается прильнуть к одной из стен, если она не желает выдать, что не знает, как требуется держаться над гладью. Девушка не верит, что капитолийцы знают хоть что-то о смущении, и сама не краснеет. Стоя у кромки воды, Сенека не боится быть сброшенным вниз, хотя кому-то надлежит пожалеть надетые на него дорогие тряпки и туфли. — Занимательно. Ты не умеешь плавать, — вода колыхается с тем, насколько резво Багра разводит её рукой. Это помеха. И это уязвимость, которая может забрать её жизнь. Она не знает, что ту выдаёт, но уступать ей не желает, предполагая, в заурядном умении не может быть сложное. Но нога проваливается глубже, стоит гладкому дну ускользнуть из-под ступней. Руки неумело разводят воду, не помогая удержаться. — Надо же, — с глотком невкусной воды не удаётся разобрать, ткань ли трещит прежде, чем Сенека ныряет в воду, легко окунаясь руками вперёд. — Похоже, мне придётся тебя спасать.       Это Игра для него — не что-то большее. Справедливо есть и позволить ей барахтаться, захлёбываться водой, пока не сработает система безопасности. То, как парню легко удаётся перемещаться в воде, невыносимо вполне. И он оказывается сполна ловок с руками, когда подхватывает девушку за бока, по грудь поднимая над водой, удерживая, хотя и сам стоять не может, ногами перебирает, но не тонет, не боясь измочить брюки и бросая рубашку где-то возле бассейна. — Что же, в дистрикте-7 нет в воды, чтобы научиться столь простому умению? — Наши реки слишком быстры, — складывая ладони за шеей Сенеки, отмечает Багра, вдыхая глубоко. Сейчас она совсем не может разобрать, находит ли равновесие сама или полагается на чужие руки. — Ты бы в них даже устоять не смог. — Тогда ты должна надеяться, — юноша запрокидывает голову слегка. Причудливое настроение искрит, когда он смежает веки, — что распорядители не поместили на Арену воду. — Пускай помесят, я уже научилась, — пальцы раскидывают за чужой спиной капли, стоит взмахнуть ладонью. Тяжесть тела утаскивает вниз, когда руки Сенеки её оставляют, но девушка позволяет воде себя вытолкнуть. Держится неуверенно, но уже не тонет. — Благодарить показательно не стану, если кто-то решит меня утопить и не справится. — А мне теперь, — на улицах Капитолия всё ещё слышен шум людских голосов, когда юноша оборачивается, чтобы взглянуть на брошенные вещи, — придётся спуститься к вечеру в таком виде. — Не придётся, если ты на него не вернёшься.       Думается, капитолийцу непристойно заботиться о тряпках, пока жители Восьмого срывают спины, чтобы их пошить. И Сенеке надлежит знать удобства этих апартаментов. Но Багра солжёт, если признает, что не желала бы видеть лица всего высокого собрания, пока с одного из них ручьём стекает вода. Она знает, чего желает. И то, что парень пред ней этого не боится, вольно быть привлекательным. Он наделён тем, что способно завораживать, это не удастся оспорить. И несмотря на то, что он не сложен подобно трудящемуся в лесах Седьмого рабочему, ему по руке подхватить её под бёдра и поднять из воды, чтобы после взойти по ступеням бассейна. В нём есть и красота совсем непохожая на ту, которую доводится заучить в дистрикте. Его волосы густо выкрашены в исключительный чёрный, а глаза почти бесцветны, но истинно прекрасны в своём холодном блеске. «Тёмный принц» — так она юношу называет с его мягкими неиспорченными работой руками и нежными губами. Багра зарекается, она не может позволить ему вернуться к капитолийскому собранию. Он необходим ей — чтобы победить и чтобы выжить. Он нужен для единственной надежды не сдохнуть на той Арене и не позволить мерзкому порядку себя убить, найти шанс вернуться домой. Заставить его поверить в её победу есть одна доля этой нужды, но заставить Сенеку нуждаться в ней есть вторая — значительная сполна, чтобы знать уверенность, что эта связь будет иметь значение на Арене. Но Багра способна подпустить к себе удивление и находить интересной романтичность, которую юноша предпочитает парой излюбленной страсти. Он осторожен в том, что позволяет своим рукам, и не теряет крепость ума. Находит способ позаботиться о том, что их не видят на пути к седьмому этаже и апартаментам девушки. Взращённое в Капитолии превосходство будоражит, но Багра вольна позаботиться о том, что к завтрашнему утру он не сможет ходить и вряд ли поднимется на ноги в полагающееся время. Она укрепляет нечто более важное — нужду вложить в Сенеку понимание: он нигде более не найдёт того, что она способна ему дать.

•

      До сих пор её топор является одним из наиболее дорогих присланными спонсорами подарков среди когда-то отправленных на Арену. Как только Багра его получает, настроение Игр для неё меняется. Он помогает ей цепляться за ледяные скалы, и он же забирает жизни. Её руки дрожат перед верещащими криками соперников, но рыдание не настигает замученное тело. Багра рассчитывает единственное — верит, что сможет выйти с Арены живой и быть возвращённой в родной дистрикт. Она надеется только, что её худая мать додумывается удерживать Мору подальше от трансляции Игр. Хрупкой милой девочке совсем незачем это видеть. Дорога к победе кровавым следом по льду и снегу выстелена. И Багра чувствует их холод в каждый из часов, пред которыми планолёт забирает её с Арены. Даже капитолийским технологиям не удаётся вернуть чувствительность её отмороженным ногам и пальцам. И она не ожидает, что они станут растрачивать их на что-то столь незначительное как то, чем является удобство девушки, покалеченной их представлением.       Ещё в первые часы праздника, который для неё традиционно устраивают в президентском дворце, Багра узнаёт о том, что в первые дни Игр Сенека уговаривает свою семью перевести главные ставки фамилии на девушку из дистрикта-7. Успех от этой победы почти в десять раз окупает им затраты, которые предоставляют ей оружие на Арене. Капитолий называет её победу впечатляющей и неожиданной для сезона, что следует за большими 50-тыми Играми. Поздравления приедаются быстро, и Багра легко убеждается — настроения столицы скоротечны. Она укрывается от них подле одного из столов, где гостей меньше всего, а льющаяся из дворца музыка заглушена журчанием фонтанов. Какой-то парень сметает содержимое тарелок, набивая рот закуской, которую не удаётся рассмотреть. За широкими плечами позволено видеть только выгорающий на солнце цвет волос, и смуглую оливковую краску, которую разливают по чужой коже. Угрюмое наморщенное лицо Багра видит, только когда парень опрокидывает над собой какой-то кувшин нелепой формы, глоток за глотком отпивая напиток — несомненно крепкий. И у него она однажды надеется найти совета для того, чтобы выжить? — Ты победитель второй квартальной бойни, — замечает Багра невзначай. Она не останавливает себя в намерении потянуться к одной аппетитно лежащей пред ней тарталетке. Прячется девушка не одна. — Ты один тренируешь ребят из Двенадцатого. — Хеймитч, — в заявленном имени нет приветливости. Парень исправляет будто, не намереваясь ни вести разговор, ни протягивать руку. — Поздравлять не буду. — Обойдусь, — соглашается Багра, наваливаясь поясницей на край стола. — Я не видела тебя в ночь перед Играми. — Я опустошал их дивный бар, — Багра морщится от рассыпающихся вокруг вздохов, которыми встречают грохот и звон разбивающегося стекла. Хеймитч бросает за стол какую-то посудину. — Знаешь, тебе тоже стоит туда заглянуть. Ты, — он несколько раз щёлкает пальцами прежде, чем садится рядом, — между прочим, счастливица. Эти мерзавцы — спонсоры, редко бывают так щедры.       Девушка не гадает, парень говорит о первой роскоши на Арене, ею становится её собственный топор. Расхватывая оружие у Рога изобилия, профи в нём не нуждаются, и Багра надеется его отобрать. Но подарок упрощает это дело. И она не ожидает, что Хеймитч об этом заговорит. В следующем году победительница будет мало отличаться от него самого — будет отвечать за какую-нибудь девочку из своего дистрикта и ждать, что та не вернётся с Арены. Каждый год двадцать четыре ребёнка будут привозить в Капитолий, чтобы город мог покинуть только один. Багра не желает быть ментором. И смотря на Хеймитча, она не хочет этого только сильнее. Есть мало советов, которые она могла бы дать следующим трибутам. И ещё меньше из них послушают. — Они не были, — убеждает Багра. Возможно, впечатлений от последних дней было бы достаточно, чтобы привлечь внимание спонсоров. Но она не нуждается в этом риске, если может заполучить уверенность, что кто-то в первых зрительских рядах не позволит ей сдохнуть на той Арене. — Я нашла способ заполучить этот топор, — девушка почти сгребает со скатертью всё содержимое стола, когда Хеймитч размахивает рукой, звучно шипя и что-то сбалтывая себе под нос. Он едва не направляется прочь, останавливаясь в шаге, чтобы развернуться к ней вновь. — Исключительно между нами, — переводя указательный палец со своей груди на Багру, победитель почти заключает её у стола. Подойдёт ближе, и она не побоится разбить ему нос. Победитель походит на озлобленного щенка, но девушка угадывает быстро. Он не злится, только озирается по сторонам в страхе, как следует делать и каждому из них. — Не советую кричать на каждую сторону об этом. Эти поганцы не любят, когда нарушают правила. — Я не… — Меня это не волнует, золотко, — отмахивается Хеймитч, направляясь в толпу и не пытаясь вывернуть голову с последними словами.       Багра не идёт за ним, но рассуждает верно — он нравится ей. Только его собственные руки приводят парня к победе и выживанию в год, в который Капитолий не удостаивает его даже ментором. Но триумф не делает его схожим на заносчивых ребят-профи. И видится, он тоже не находит в себе нужду отпускать благодарности за то, какой нелепой роскошью капитолийцы их окружают. Знай они дом в одном дистрикте, они могли бы подружиться.       Дождаться завершения вечера Багре не позволяют. Чей-то угрюмый сторожевой мальчишка, одетый в строгие закрытые тряпки приглашает её к малым удалёнными воротам, что позволяют отдалиться от президентского дворца к стоящим у пустой дороги автомобилям. «Присядьте, мисс», — так капитолиец просит, приоткрывая дверцу одной из машин.       Опускаясь в глубокое кресло, Багра улыбается нескромно, как могла бы и рассмеяться. Немудрено, что принца не удаётся встретить на празднике. Теперь он взирает на неё из-за руля, отбрасывая назад тёмные стёкла очков. Свет приборной панели и горящих экранов отражается на его лице. — Ты не лезешь за скромностью в чужой карман. — Какое странное выражение, — растягивая очередное слово, Сенека не внимает тому, как представитель охраны садится позади них. Вероятно, вертеть головой не следует и Багре. Но она не могла бы теперь, когда капитолиец пред ней не понимает заурядные слова, которые будут известны даже ребёнку в дистрикте. — Почему я бы лез в чужой карман? — Так говорят о тех, кто меры не знает, — заключает Багра.       Она не сомневается, юноша пред ней является олицетворением власти, принадлежащей Капитолию. Та без труда способна удушить. Но он не делает её гнетущей, не старается доказать собственное превосходство, в которое каждая его манера заключена. Сенека не знает заботы или необходимость грызть зубами лёд, чтобы пережить следующий день. Багра напоминает себе вновь, он является тем, кто способен щёлкнуть пальцами, и одну её Арену преподнесут ему в качестве игрушки. Такой силы разумно бояться. Она крепко держится за кровь, окропляющую руки Багры в Играх. Но в тот же час она не может попрекаться ей теперь, когда решение одного капитолийца пред ней стоит слишком дорого. Девушка не спешит и выказывать обожание. Сенека выбирает не заботиться об Играх. Ничто вокруг Багре не знакомо. И после Жатвы она впервые садится в то, что для миротворцев является автомобилем. Девушка не знает предназначение обилию кнопку и методу управления. И едва не поддаётся порыву схватиться за подлокотник, когда с неприметным движением ноги, машина набирает скорость. Думается, руль полагается крутить, но юноша только придерживает его одной рукой, склоняя к сторонам и обращая автомобиль к гладкому движению. В скорости за тёмными стёклами огни города складывают искрящиеся полосы. — У тебя не так много времени, Сенека, — напоминает девушка ему. Одни порядки даже принцам неподвластны. — Завтра меня здесь уже не будет. — Если бы я мог купить больше времени, ты бы осталась? — подбирая истинно коварное слово, юноша рассматривает Багру, взирая поверх поднятой к рулю руки, отчего искренне хочется взяться за что-нибудь крепче и велеть ему смотреть на дорогу. — Может быть, ты можешь купить время. Но найдёшь ли то, ради чего я хотела бы остаться? — Я покажу. Кажется, я обещал, что мой вкус тебе понравится больше, — смотря пред собой, обещает Сенека. Уголки его губ видно приподнимаются. — И я успею вернуть тебя до утра. — А я уже могла бы подумать, что ты снова в Тренировочный центр рвёшься, — хмыкает Багра протяжно, выпрямляясь в кресле. — Я мог бы, — юноша щедро тешит признанием. Оно устраивает, потому что его совсем нетрудно понимать. И с ним Сенека не даёт члену своей охраны ни покоя, ни комфорта. Это забавляет Багру ещё сильнее, хотя слова эти могли бы звучать и более грязно. — Но я предпочту сохранить шанс того, что я способен не только в умелых руках. — Господин Крейн, — не удерживая молчание, к парню обращается занимающий заднее сиденье мужчина, заставляя девушку прислушаться. Она не упустит возможность узнать, как Сенека говорит с теми, кто работает на его фамилию. Если он не уважает тех, кому платит, Багра не могла бы ожидать, что он будет достойно обращаться с ней. — Я надеюсь, вы понимаете, что появление в публичных местах в подобной компании будет иметь последствия для вашей репутации. — Я лично получал разрешение для того, чтобы зреть рядом с собой эту компанию. И господин Ксавьер об этом уведомлён, — объясняет Сенека, не поднимая головы к зеркальной панели над ними. Он говорит о своём отце, Багра не могла бы гадать об этом. В президентском дворце мужчина уделяет несколько минут тому, чтобы лично поздравить победительницу вместе со своей женой. — И я не являюсь первым, кому полагается награда за спонсорство. — В вашем возрасте это может плохо сказаться на том, что будут думать ваши друзья и товарищи в Академии. — Что ж, раз мне приходится переживать о том, что они подумают о сопровождающей меня леди, я не должен заботиться о них вовсе, не так ли? — в машине звучит бесцветное «так, сэр». Шум дороги сопровождает чужой ответ. Значит, Сенека не боится того, что её компанию в Капитолии сочтут постыдной. Или притворяется умело. Но вероятно, заурядная истина находится в том, чем Багра для них является. Наградой. Редкой, дорогой, превосходной… — Тебя везде сопровождают? — интересуется она, слегка наклоняясь к приборной панели. Девушка почти касается сенсоров, когда предполагает, что может нарушить работу автомобиля. Сенека отвлекается на любопытство, но отдёрнуть её руку не спешит, словно надеется, что победительница испробует их работу. — В публичных местах. В любом обществе есть преступники и соперники. — И что значит «Академия» для тебя? — Профессиональное образование, — слово замыкает высокий маслянистый смех, когда юноша глубоко опускает руль и увеличивает скорость автомобиля, отчего Багру откидывает к спинке кресла. Мерзавец. И стыда за содеянное не знает, играется больше, отчего дурость не получается различить как издёвку. — Первый год. Мне полагается учиться, если я хочу вести дела семьи. — Так, получается, ими ты намереваешься хвастать, — девушка качает головой, раздумывая, что не могла бы представить нечто более примитивное, нежели есть мальчишка, желающий возложить пред ней чужое богатство. Оно принадлежит его семье, и капли пота в нём не лежит от труда Сенеки. — Нет, — он возражает витиевато, легко открывая истину того, что для Багры он хранит другой замысел. — Пожалуй, я бы скорее умер от скуки, чем провёл бы всю жизнь за управлением фамильной империи. И если мне удастся тебя впечатлить, я спрошу о шансе увидеть тебя вновь. — Я из дистрикта, забыл? — опуская голову на спинку кресла, девушка усмехается от наглости, с которой Сенека подхватывает её запястье, стоит ей потянуться к цифрам на главном экране. Но он руку не отпускает, подносит к губам, целуя тыльную сторону запястья. — Я не могу сесть на поезд и приехать в Капитолий, когда мне вздумается. — Эти неудобства стоят малых переживаний, я решу их. И я спрошу тебя только о твоём желании.       Деньги могут купить даже время, не так ли он говорит? Так остаётся ли то, что богатым не доступно? Они не способны бояться ни законов, ни порядков, ни ценностей. Этого надлежит остерегаться. Но Багру привлекает то, что Сенека знает ответственность, которой стоят его решения. Он её не боится. И несмотря на видную избалованность, он знает то же упорство, которое она сама показывает ему.

•

      Не имея сожаления, ещё до возвращения в дистрикт Багра разбивает своему ментору глаз за слова о том, что её победа является большим чудом. Может быть, её методы не получится назвать достойными, но Голодные игры вовсе не знают нравственности, и она не намеревается выслушивать его унижения. К прибытию в дистрикт никто не позаботится о его красоте, пока репортёры понадеются сделать запись того, как Мора бежит к Багре, крепко обнимая её за пояс, а их мать боязливо подходит с раскрытыми руками, заключая в них обеих дочерей. Отец взамен сломанной когда-то игрушке награждает Багру деревянной фигуркой коронованного лебедя. И пожалуй, Багра взаправду вновь боится переломить хрупкую шею вещицы.       Старшие ребята из школы и знакомые — частые клиенты городского мастера, освистывают её если не в радости поздравлений, то в гордости за заполученный шанс жить. Мир с Играми не меняется ни от чужой победы, ни от своей собственной, и уже в первые недели Багра возвращается к работе в отцовской мастерской. Это простая жизнь — бестолковая вполне. Но она принадлежит только одной победительнице, и девушка не намеревается делить её с капитолийскими живодёрами. Может быть, кого-то в их дистриктах ждёт более полное прекрасное существование, но Багра не позволяет их призракам изводить себя. Она не может подпустить к себе мысль, что чьи-то жизни были более ценны, чем её собственная. Капитолий оставляет её вместе с Играми, забирая с собой поганые смердящие нравы. Багра вернётся в него только в завершении Тура победителей, а после приедет вновь — к началу нового сезона Игр, и этот круг никогда не разомкнётся. Так Хеймитч убеждает её, когда однажды заставляет подбежать к телефонной коробке в Деревне победителей. Девушка не ожидает, что он решит позвонить. А победитель, как судит сам, никогда не предполагает, что к выделенному средству связи прикоснётся. Ему не с кем говорить, так он утверждает.       Но телефон Багры не простаивает. Он звонит раз или два в неделю. Сенека не брезгует технологией, которую сам называет доисторической и примитивной. Ни её родителей, ни Морганы почти никогда не бывает рядом в эти часы, и девушка о капитолийце для них не упоминает, хотя юноше нравится расспрашивать её о семье. Ему по сердцу приговаривать и явно раздражать своего старшего брата тем, что он с лёгкостью предпочёл бы вместо него маленькую сестру. Багра ожидает того, что не всё в жизни дистриктов Сенека будет способен понять, но она не предполагает, что он найдёт в ней увлечение. Рассказы о том, какие игрушки и необыкновенные вещицы Илья способен изготавливать для семей из города, пожалуй, нравятся ему больше прочих. Всё-таки отец Багры умеет создавать самые исключительные и хитрые головоломки, которые ребёнок только может взять в руки. Работа распорядителей в сравнении с ними нехитрая забава. Остальное — дело умения. Победительница не ошибается в намерении привезти капитолийскому принцу одну из игрушек, если им доведётся видеть друг друга вновь.       То случается скоро. Её дорогая мать почти хватается за сердце, когда из Капитолия за три месяца до Тура победителей присылают скромное приглашение о визите. Впрочем, ни одна витиеватая линия или благозвучное название торжества не являются для Багры привлекательными. Она знает, чья рука отправляет электронную карточку к её дому. Девушка думает верно, чем ответят на отказ? У него будут последствия, она не смеет в этом сомневаться. Но кто бы ни звал её посетить какую-то вечеринку в Капитолии, победительница никогда не встречает хозяина очередного столичного торжества. Она до него даже не доезжает, когда машина забирает её из Тренировочного центра. Сенека решает, пока его семья отвечает на приглашение, они могли бы провести время вдвоём — сначала в первом бизнес-центре его отца, после в личном пентхаусе в одной из закрытых престижных частей Капитолия, где протянуто искусственное течение реки, а деревья зелены круглый год.       Багра не могла бы угадать, где отдых и удовольствие ищут те, кому принадлежат все развлечения города. Сенека является талантливым человеком и, возможно, одним из умнейших, которого Багра когда-либо встречает в свои юные годы. Ему удаётся её удивить, когда юноша объясняет ей, чем в Капитолии является архитектура. В дистриктах дома строят от двух нужд: найти тепло и крышу над головой. Никто не позаботится о том, насколько уродливыми они будут выглядеть, если смогут кого-то укрыть глубокой зимой. Столичное стремление к кратковременным бесполезным совершенствам им не может быть понятно, и именно его обожает Сенека. Он рисует проекты: современные стеклянные башни, неровные формы высотных зданий в центральных районах города и иные традиционные особняки для более скромных частей Капитолия. Они красивы и совсем не похожи на те, которые Багра привыкает видеть с крыши Тренировочного центра и на главных улицах столицы. Сенека награждён иным вкусом, мало похожим на отведённое ему время и сберегаемым до тех дней, в которые он мог бы предложить свои идеи для пустых нужд Капитолия. Это есть то, что нравится золотому мальчику, пусть даже его семейное дело не знает необходимости в этих талантах. Сенека надеется добиться этого признания — быть тем, кто изменил бы целый внешний вид мира, принадлежащего городу. И прежде всего он является человеком чувств. Капитолийский принц сентиментален и чрезвычайно романтичен. Он всегда ищет значение для вещей, даже если для Багры их существование имеет мало смысла.       Надлежит заметить, сперва она не понимает, какое пристрастие он находит в ней. Она не умеет быть обаятельной. И её мать редко перестаёт напоминать, что старшая девочка груба, холодна и бесчувственна. Она не умеет льстить и никогда не постыдится назвать безобразным то, что таковым является. Но Сенеку не пугает ни резкий нрав, ни её сила. Он везде ищет её взгляд на положение вещей так, словно находит нечто ценное в том, что девушка не боится ему не угодить. Капитолиец её саму не страшится, и Багра не находит его компанию невыносимой или навязчивой. Он страстен и достойно умел, но юноша не испытывает бездумную мальчишечью нужду проводить в постели щедрую четверть дня. Они проводят время за короткими путешествиями по Капитолию: Сенека показывает ей Академию и несколько особенно любимых архитектурных проекций. Ложащиеся на стоящие здания голограммы впечатляют своим масштабом и объёмностью. Забирая те из рук охранников, в обмен на привезённые игрушки парень находит для Багры несколько механических головоломок, разгаданных ею в первые минуты, которые ладони удерживают хитрые вещицы. — Насколько это легко для тебя? — спрашивает девушка, вертя одну из них в руках.       За стеклянными стенами пентхауса в тот час поднимается рассветное солнце, его лучи взбегают по их коже и скромному краю подставленной к окнам постели. Подбивая юбку, Багра заключает бёдра парня меж своими коленями, садясь сверху. Забава велика, он не перестаёт зевать. В это время Капитолий только готовится ко сну, а дистрикты уже просыпаются. — Насколько легко привезти меня сюда? — Достаточно легко, — обнимая её ладонь своей, Сенека подноси к себе её руку, чтобы рассмотреть положение, в которое она приводит металлический кубик. — Есть малое, что деньги не могли бы позволить. — Так, значит, кто угодно мог бы сказать, — забирая вещицу из-под суждения юноши и крадя его взгляд, Багра откидывает головоломку в сторону, ложась под руку Сенеки и прижимаясь к его груди. В близости избежать правды и потянуться ко лжи особенно трудно. — Что ты покупаешь мою компанию. И что ещё от меня ты мог бы купить? — Я не думаю о себе настолько низко, чтобы знать нужду платить девушке за её внимание. Я предпочитаю более традиционные способы. — Не припомню, — фыркает Багра, в полном утешения смехе запрокидывая голову на плечо капитолийца, — чтобы в Тренировочном центре было хоть что-то традиционное. — Но цивилизованное вполне, — не отступает юноша, кладя ладонь ей на щёку, поглаживая слегка.       Он вытягивается, не стараясь изменить положения, рассматривает её прежде, чем накрывает губы с поцелуем. Чувства горячи под его несдержанной вожделеющей мерой. Но она растягивается, делается ленивой и особенно привлекательной. Сенека усмехается широко, когда обнаруживает, что той не удаётся лишить её скверной вертящейся на языке мысли. — И что от цивилизованности останется, если кто-то назначит за меня сполна высокую цену? — не страшась заявления, требовательно вопрошает Багра над чужими губами.       Тренировочный центр рассказывает победительнице о том, что она не является единственной, кого приглашают в Капитолий. Сожаление велико, девушка не успевает спросить, как первые господа Панема принимают отказы. Если хотя бы Багра согласна приехать сюда, почему за неё вовсе полагается платить? И в чей карман кладутся эти деньги? Выживающие трибуты не являются вещицами или скотом, которые можно приобрести. Пути власти следует презирать. — Денег не хватит. Если потребуется, я всегда предложу больше. Путешествие сюда — это роскошь. За роскошь полагается платить, — Сенека ложится к изголовью кровати, укладывая с собой и Багру. Его рука всё ещё поддерживает её за спину, пока пальцы играют в волосах, разбирают длинные чёрные прядки и гладят по голове. — Я не даю деньги за то, чтобы видеть тебя. Я плачу за то, чтобы ты могла приехать в этот город и жить в нём. Но ты права, — не мешкает он пред признанием. — Найдутся и те, кто захотят заплатить за то, чтобы потребовать от тебя определённые услуги. Это способ… Показать свою привилегированность, превзойти кого-то и проявить малую власть.       Багра не страшится его слушать, она хочет это знать — надеется понять, как ей следует поступить, если хотя бы капитолийский мальчик пред ней решит наиграться. Пока одно его увлечение бережёт её, но что будет, если оно иссякнет? Раньше, чем это случится, девушка должна найти способ защитить себя. Сенека может быть приятен, но она не верит в крепость его намерений. Их может испытать только время. Как бы обеспечен ни был Крейн, они не будут видеться часто. И эти увлечения имеют характер быть скоротечными, Багра не станет рассчитывать на иное.

•

После Тура победителей.

(Моргане 12 лет)

      Семья мастера Ильи Морозова в дистрикте-7 не покидает его дом-мастерскую с победой своей старшей дочери в Голодных играх. Юную девушку награждают добротной завидной крышей, располагающейся в Деревне победителей. Но кузнец и его жена не нуждаются в более тёплых стенах, и в Седьмом все уже знают дорогу к их мастерскими. Мать Багры говорит, что девочка ходит ночевать к лесному дому от одной детской неуступчивости и вольного нрава. Но разве это не справедливо — прикоснуться ко всему, что Капитолий ей предлагает? Эти мерзавцы и ненасытные свиньи выбрасывают её на Арену подобного скоту и ожидают, что трибуты покажут для них очередное восхитительное представление. Меньшее, что она может сделать, это распоряжаться их подачками, которым полагается обеспечить Багре безбедное существование до конца её жизни. Деньги жгут ей руки, когда она приносит их часть своему порогу. Её мать те не берёт и гонит прочь, браня в спину, что это — кровавые монеты, и семья в них не нуждается. Она наставляет девушке, что от них лучше избавиться и никогда более не нести к отчему порогу. Выходя вместе с родительницей на улицу Багра замечает, что её мать никогда не поддерживает скромные поздравления, которые отводят возвращению её дочери, словно в победе в Голодных играх есть больше от постыдного. Мирая всякого слова о Бойне опасается, и Багра находит в этом заурядное раздражение.       Ей более не требуется работать в мастерской отца. Полагающихся победителям выплат достаточно, чтобы кормить её до конца жизни. Но она приходит туда, чтобы посидеть у станков. Девушка надеется, что мужчина мог бы утвердить, что ему отрадно видеть её рядом. Но её отец не является человеком слова и всегда больше увлечён своей работой, нежели проживающими вокруг жизнями. Его труд кормит этот дом много лет, и Багра надеется, она могла бы продолжать его дело, чтобы их дом не умер вместе с ним. Но мужчина никогда не изъявляет это желание. Багра благодарит его только за то, что он не внимает беспокойству Мираи, пока та не перестаёт роптать о том, что ещё перед началом Тура победителей девушку вновь приглашают в Капитолий. Мир, располагающийся за стенами города, не существует для Ильи — есть только его собственный, заточённый в нуждах дистрикта и его граждан. Ему достаточно редкого заявления о том, что дела Багры не знают неудач, и после он вновь возвращается к столу и инструментам. Никто никогда не может утвердить точно, пренебрежение ли это или престранное безумие, но мать велит извечно не терзать и не отвлекать отца ненужной тряпнёй.       Проводя часы в своей старой комнате в отчем доме, Багра знает только компанию Моры, которая забегает на порог от повода к другому. В детских годах между ними нет ладных настроений, девчонке пристаёт ломать всякую редкую игрушку, которую отец дарит Багре, и посему их стены часто слышат рёв Морганы. Младшая девочка наиболее сильно похожа на свою мать с её тёплым ореховым цветом пушистых волос, блестящими карими глазами и аккуратными румяными щеками. Мора всегда была любима в городе, её ждут на рынке, в магазинных лавках и школе. Только когда Багра становится старше, они перестают грызться друг с другом, и в прошлый год на Жатву идут вместе. Девочка не перестаёт выкрикивать имя старшей сестры, стоя в руках матери, когда жеребьёвка указывает на Багру. Сейчас же они вместе смотрят государственное телевиденье в скромной комнате родительского дома. Стоящий здесь телевизор ни на что не годится, но наверное, для приевшихся всем программ подойдёт любой. Сейчас, например, рассказывают о том, как парочка каких-то важных чиновников посещает Первый и Второй дистрикты. Мора, не получается усомниться, только притворяется, что смотрит, когда Багра соглашается расчесать её волосы и заплести те в пару простых косичек. — Кто он? — не перестаёт расспрашивать девочка, не имея воли усидеть на качающемся стуле, которым она однажды чуть не придавливает сестре ногу. Сколько бы девушка ни отрицала, она не отступает от идеи того, что старшую дочь семьи в Капитолий зовёт именно некто. — Мужчина, которого ты видишь. — Едва ли мужчина. Богатенький мальчик. — Он красив? — не унимается Моргана. Багра верит, что сочинённая сказка ей понравится больше, чем правда о капитолийских принцах. — Он совершенен, — смущает она Мору, ожидая, что та вновь начнёт вертеть головой и пытаться расспросить больше. Эти слова не предназначаются Сенеке, Багра никогда бы не позволила ему их слышать. Наглец уже сполна думает о себе. — Тогда ты могла бы жить с ним в Капитолии и ни в чём не нуждаться.       Едва ли могла бы… Правда примитивна — никто не позволит ей там остаться. Даже Сенеке известно, что никакое состояние, зависимость и расположение правительства не купят ему эту возможность. Им дозволено только то, что имеют и остальные: редкие непродолжительные встречи и общие ожидаемые торжества. Капитолий никогда не позволит кому-то подобному Багре занять и меньшее положение в их обществе. Даже та щедрость, которой они в награду одаривают победителей является для многих из них чрезмерной, отчего выжившие трибуты часто знают от капитолийцев пренебрежение. Хеймитч и вовсе говорит, что правительство с лёгкостью избавилось бы от каждого из них, если бы Игры не нуждались в своём скромном огоньке надежды — наличии победителя. Но объяснить это Моргане Багра не может.       Мать зовёт девочку к делам в кухне, стоит только отпустить её косички. Скоро она проносится в коридор, пробегая перед обтирающей руки женщиной. Волосы той в это время подвязаны платком, а на её пояс повешено старое полотенце. Багра могла бы купить десяток новых или преподнести своей матери и сестре новую одежду, но её родительница этого не хочет. Они никогда не будут голодать, но девушка думает, что даже не имей они хлеба на столе, её родительница не приняла бы эту помощь. От мысли о том, что женщина её презирает, Багру передёргивает. Но она, как и все, только боится, и это понимать намного проще. — Ты ездишь туда ради мужчины? — заставляя свою дочь вытянуться гордо, спрашивает Мирая.       Следует предполагать, что она весь этот час стоит у стен. Девушка не позволяет себе огрызнуться, глупит сама, решая болтать вне Деревни победителей. Теперь она только желает уйти к своему дому. С победой Багры матушка предполагает, что теперь нет причин её чему-то учить и гнать к делам, но к обеду и ужину зовёт всегда. За это уже надлежит быть благодарной. — С какой целью он ищет с тобой встреч? — настаивает женщина. — И чего хочет от тебя? — А чего он мог бы хотеть от меня? — ворчит Багра, отходя в сторону с прохода и не желая пытаться родительницу обойти.       Складывая руки на груди, она едва находит силу возобладать над намерением отвернуться. Не хочет терпеть стыд, который Мирая на неё возложит. Багра не намеревается говорить с ней об этом. Она не подходит представлению матери о покладистости, которую мог бы прокормить чужой мужик, девушка знает это давно. Ей всегда нравилось, что мальчишки бегали к её ногам, но ни одному из них она не желает позволить вести свой дом. Может быть, именно поэтому близость с Сенекой для неё настолько восхитительна. У него есть своя жизнь — свой мир, частью которого Багра никогда не станет. И для неё есть свой дом, располагающийся вдали и ему не принадлежащий. Он не желает себе зверюшку, не хочет и забаву для взрослого мальчишки. Ему необходим компаньон, и тем девушке нравится ему быть. — Ты не поедешь туда больше… — Я не могу отказаться ехать туда! Я не прошу у тебя помощи, — препирается Багра, едва не заставляя женщину подпрыгнуть в дверях. Это она может рассказать своей матери в неведеньи, пожелает ли она понимать. С детских лет победительница редко выбирает слова, потому что её родительница никогда не знала, как к первой дочери подступиться и как утешать, а после решила обозвать её ледяной и негодной, чтобы ноша собственной удачи не была излишне тяжела. — И лучше я сама смогу защитить себя расположением одного мужчины сейчас, чем буду продана другому. — Более никогда не говори об этом с Морой, слышишь меня? — строжит её мать, до бела сжимая губы.       Спорить она не станет, и Багра бы не хотела. Она привыкает ожидать то, что их мать позаботится о благосостоянии младшей девочки, а на старшую махнёт рукой, решая, что не станет искать ругани. Ей всегда было легко отправить её под надзор отца, и верится, она до сих пор верит, что Илья вкладывает в Багру хотя бы один урок, на который Мирая рассчитывает. Но её муж никогда не заботился ни о чём, кроме своей мастерской. И ждёт он дочь всегда от одного того, что она является единственной, кому удаётся своим присутствием у кузнечного стола не отвлекать его от работы. Ей приходится этому научиться после того, как отец выставляет её из своей рабочей пристройки, чтобы надоедливые любознательные настроения дочери не мешали его труду. — Не нужно, чтобы она верила, что в твоей болтовне есть хоть что-то хорошее. Даже думать об этом не смей. Если бы я могла, я бы сказала тебе раньше не смотреть в сторону этого грязного города.

•

По прошествии четверти года, сезон 52-ых Игр.

Багре восемнадцать с половиной лет.

      Эти Игры тоже заканчиваются победой. «Её победой» — так полагается обозвать то, что восемнадцатилетнему парню из Седьмого во время мясорубки удаётся раздобыть себе оружие и не умереть в неистовости альянса из профи Первого и Второго. Багра не может в этот год искать спонсоров у фамилии Крейн. По правилам ставки и спонсорство не могут уходить несколько лет подряд к трибутам одного и того же дистрикта. И она определённо заставляет Сенеку нервничать, когда приходит в Штаб игр с намерением не позволить своему трибуту показательно погибнуть.       Ей дают право выбрать. Парень из Седьмого — её ментор, утверждает, что находит большее везение с девушками, и она ему уступает, не желая обнадёживать несчастную девочку, не перестающую лить слёзы к их ногам. Но и для мальчика найти заинтересованных оказывается сложно. Никто не желает видеть среди победителей очередное безынтересное лицо, которое могло бы занять пьедестал третий год подряд. Но это теперь является работой Багры, и труд этот будут требовать с кровью каждого ребёнка, которого не наградят короной победителя. Ей удаётся найти для парня спонсоров среди людей, которые желали обойти прошлогодний успех семьи Крейн. В нём для них нет ничего привлекательного, но она находит значимое в ставках на его победу. Может быть, Багра выбирает не самых значительных и обеспеченных господ Капитолия, а её наставления однажды заставляют мальчишку плакать, но она приводит его к победе. Игры оказываются коротки, многие трибуты не справляют с сильнейшими нечеловеческими штормами на Арене.       Багра вновь оказывается на праздновании в президентском дворце и, вернее утвердить, следит за тем, чтобы парень из её дистрикта не падал в искушения окружающей роскоши. К удивлению, даже сам Ксавьер подходит, чтобы его поздравить, не упуская лестное слово и для его ментора. Багра видит господина в сопровождении Алисии редко, а говорит с ними всего несколько раз. Но им известно, кем она является. И она им не нравится, девушка понимает это быстро. О причинах не спрашивает. Всё, чем она для них предстаёт, есть довод к их пренебрежению. Как нет и того, что могло бы его переменить. Но Багра не станет пытаться. Ксавьер является видным мужчиной: его одежда всегда сидит идеально, волосы подстрижены коротко и ровно, немолодое лицо скрашено пониманием высокого положения и неприкосновенности. Принадлежащие ему власть и богатство делают его не деловым человеком, а судьёй, потому что самому Панему должно повернуться вспять, если он так укажет. Но смотря на него и Алисию, Багра знает, откуда Сенека берёт преданность окружающим его понятиям. Так заведено в фамилии. Она могла бы предположить, человеку подобному Ксавьеру отведено иметь жену в качестве красивого приложения. Но Алисия ведёт дела фамилии вместе с ним. И он верен ей — это значит бесконечно много в городе, что не знает людских нравов. Но взирая на них, Багра истинно хочет говорить только о причине, непозволяющей ей взяться за очередной бокал, пока ими вокруг заставлены столы. Ей от Ксавьера и от Алисии теперь принадлежит щедро, и доля эта с последними месяцами только растёт. — Есть то, о чём нам следует поговорить, — обращается она к Сенеке, пока он приветствует её вслед за своим отцом. Девушка не может дозволить себе откровение в президентском дворце, где всякие мерзкие и нетрезвые уши способны её слышать. — Но сначала ты заберёшь меня отсюда.

•

— О, молю тебя, Сенека, — прикрывая глаза в полумраке комнат, Багра присаживается на край постели. Пальцы расстёгивают несколько пуговиц тесного надетого на неё жилета. Дышать становится легче, и больше того её привлекает только шанс вдохнуть свежий дикий воздух в родном дистрикте. — Не проси меня объяснять тебе, точно маленькому мальчику, какие последствия имеет то, что ты кладёшь девушку в постель. — Уточню, что помня твою настойчивость, — стоя пред ней, Сенека присаживается на ковёр у её ног, заглядывая в её глаза снизу вверх. Его ладони ложатся на её колени, собирают пришедшую с уколом довольства дрожь. — Это я был тем, кого уложили в постель. Ты ждёшь ребёнка, — оглаживая и слегка сминая кожу бёдер, Сенека кивает. Его спокойствие не позволяет жару злобы разрастись в груди. — Я заметил изменения, но не мог бы предположить… Ты позволишь? — спрашивает он нескромно, дожидаясь одобрения прежде, чем садится рядом, укладывая её ноги на свои бёдра, привлекая девушку к своей груди и оставляя поцелуй на её щеке. — Сенека, мне необходимо решение.       Багре это не нравится. Она продолжает замечать, как меняется её тело, и не знает, куда должна уместить то новое, которому отведено взращивать ребёнка. И в последний месяц девушка не терпит то, что не знает, как правильно решить его судьбу. В дистриктах есть мало средств для того, чтобы защитить себя. Пожалуй, выпросить малое можно только у бабки на улице, и то сработает не всегда. Миротворцы узнают — на месте расстреляют того, кто распространяет запрещённые средства. В Капитолии они тоже не знают популярность, доступность или широкий спрос. Позволены только операции для преступников и тех женщин, которые не способны беременность пережить. Багра хочет, чтобы Сенека принял это решение, чтобы он рассудил, какими перспективами они наделены, потому что каждая из них принадлежит ему. И девушка предполагает, ему надлежит выбрать лучшую из них. Он сообразителен, и ей хочется полагаться на этот ум. Под его фамилией ребёнок будет наделён каждым человеческим благом и правом. И с Багрой у него не будет ничего. — Что ты намереваешься делать? — ладонь юноши лежит на её шее, согревает, пока вторая поднимается и опускается вновь на её боку, отвлекает. Он стремится объяснить. — Есть разница. Я делаю вид, что никогда не слышал о твоих словах, и завтра ты возвращаешься в дистрикт, где моё слово не имеет значения. Или ты остаёшься здесь, — заключает Сенека горделиво, — в моём доме, где о тебе могут позаботиться наши врачи. Этот ребёнок родится в Капитолии. Но ты никогда не сможешь забрать его в дистрикт. Есть программа, — смотря пред собой, Сенека не спешит с раздумьем, пытается просчитать, как они могут сделать своё положение выгодным для Капитолия. Он рад, это можно чувствовать, достаточно только прислушаться к его сердцу, резво бьющемуся в груди. Но Багра приходит к нему не за чувствами, она нуждается в защите. — Она будет наиболее безопасна. Каждый ребёнок ценен. Я могу представить государству то, что мы делаем, как часть программы, по который ты сможешь обеспечиваться здесь, пока не родится младенец. Но он будет капитолийцем — с моей фамилией… Я не смогу решать, как часто ты будешь его видеть. — Почему ты даёшь мне выбор? — Потому что в действительности — похоже, когда дело касается тебя, — пальцы юноши соскальзывают с шеи к плечу, убирают с него волосы и откидывают блестящие пряди, открывая её лицо. Он прижимается лбом к щеке Багры, щекочет кожу. — Я ничего не решаю. Я хочу, чтобы это было проще. Но я вынужден искать способы сделать эти встречи легальными. — Меня всё устраивает, — отсекает Багра, стоит Сенеке запрокинуть голову, провести носом по её щеке. Для него роскошь не наделена границами. Но для победительницы эти пределы малы ничтожно. — Ты заберёшь этого ребёнка, и я вернусь в дистрикт. Я не могу быть матерью. — Твоё положение говорит мне об обратном, — прикрывая глаза, юноша тихо смеётся ей на ухо. — Ты знаешь, что я подразумеваю, Сенека. Я не умею вытирать слёзы, утешать, дуть на разбитые коленки… — Это всё, — придерживая девушку за руку, капитолиец перебивает беззлобно, — могу делать я. Ты, — поднося к себе её ладонь, он тепло касается губами места под запястьем, — умеешь что-то гораздо более важное. Ты способна защищать и быть преданной, как бы много это ни стоило. Это редкость для людей.       Девушку убеждают: любить её и радеть к ней нелегко для человека. Её собственная мать не перестаёт о том роптать. Но капитолийскому принцу пред ней никогда не было тяжело превозносить всё, за что её выбирают отвергать. Он не боится грубости — в ней никогда нет того, что способно было бы его ранить. Он никогда не перестаёт дарить ей тепло вожделения и ласку рук, несмотря на то, что Багра никогда не была научена тому, как с ними надлежит обращаться. И юноша не требует от неё равную долю, не заставляет учиться отвечать ему тем же. Он не смеет недооценивать то, кем она является. Победительница никогда не встречает парня чувственнее и умнее, и иногда она гадает, понимал ли он хоть когда-то, почему она к нему пришла? Однажды Багра нуждается в нём — желает то, что азартный мальчишка может ей дать. И если он узнает, захочет ли спросить, почему она осталась? — А ты, — подхватывая воротник рубашки и ведя пальцами по шее, Багра подводит голову Сенеки к себе. Взирает на него, садясь прямее. Его положение любому покажется завидным. Он может заниматься всем, чем когда-либо пожелает, а его дети ни в чём не будут знать нужды. И Багре никогда не будет принадлежать это право. — Уже мечтаешь, что я буду матерью твоего ребёнка. — Нет, — ругательство едва не скатывается с губ, стоит Сенеке лечь на кровать, утягивая Багру за собой. Он опускает её на спину, а сам ложится подле, приподнимаясь на локте. Юноша придерживает её лицо ладонью, оглаживает костяшками пальцев щёку, которую щиплет прохлада колец прежде, чем он опускает руку на её живот. — Я мечтаю о том, чтобы ты была моей — свободной от воли Панема. Я позабочусь о ребёнке. Если ты не желаешь быть его матерью, я не потребую это от тебя. Решать это необходимо сегодня. Мне придётся вернуться на праздник, — Сенека качает головой, поднимая лик к огням города. Льющийся сквозь окна свет ночного Капитолия ложится на его лицо. — Договориться необходимо сейчас, иначе они сопроводят тебя на платформу завтра, — до сих пор Багра находит это выражение дивным. Ей всегда приходилось по сердцу то, как юноша смотрит на вещи, которые ему не хочется делать. Он обязан. И услада велика, видеть всевластных людей обязанными доводится редко. — Сейчас тебе необходимо отправиться в Тренировочный центр, — выслушивая задуманное, Багра подхватывает ладонь Сенеки, переносит ту на свою грудь, переплетая пальцы. План соответствует её неутверждённому положению, и она не решила бы поступить иначе. — Я поеду в президентский дворец и обеспечу твою сохранность здесь. Я позабочусь о тебе, — убеждает юноша вновь, не смея отвести взгляд. Он наклоняется, и не разменивая мгновения, Багра поднимает голову, чтобы поцеловать его губы. Они не могут задерживаться, и пусть простыни теплы, скоро Сенека отстраняется с нежным чмокающим звуком. — Этот город, его жизни, его настроения — они тебе чужие, я знаю. Но я найду место, где бы тебе понравилось жить, и я не покину тебя.       Когда капитолиец поднимается, чтоб протянуть ей руку и помочь подняться, Багра знает, что он делает это не от того, что собственное положение клеймит её неспособной. Парень делает это для неё в каждый уходящий день, потому что ему нравится окружать девушку каждой откровенной мерой. Единственная неладная тревога не перестаёт сдавливать её сердце. Она не предупреждает свою семью о том, что не вернётся. В Деревне победителей Багру в каждый из дней ждёт дом. И связавшись с мэром, в свой родительский она, вероятно, тоже сможет позвонить. Мора заслуживает знать то, что её сестра не знает в Капитолии горя. Но поверит ли причинам их мать? Станет ли выслушивать? Она никогда не понимает, отчего зачастую Багра полагает, что правильнее молчать.

•

      Музыкальная мелодия затихает стремительно, когда двери лифта закрываются за Багрой, пропуская девушку в холл апартаментов в Тренировочном центре. Светильники лучами распускают мерцающее сияние по чёрному полотну стен, и девушка погружается в тишину. Тренировочный центр пустует, а её победителя вообще не полагается ждать до первых часов пред рассветом. Решение девушке озвучат утром, и даже если Сенеке ответят отказом, он пришлёт человека, который о том уведомит. Медля под прозрачными столбиками нависающей люстры, Багра не сразу замечает неладное. Свет уже оказывается зажжён, когда она приходит к этому этажу, а на окружающее её гудение накладывается тяжёлый звук человеческого дыхания. Зная младшую сестру в доме, девушка не может ни с чем иным спутать ощущение чужого присутствия. Она едва не направляется за угол, что проведёт её к лестницам и личной спальне, когда за ним поднимается неровный топот ног. Подхватывая с пола небольшой горшок с искусственным цветком, Багра замахивается с ним, едва чужая фигура показывается пред ней. Но перехватывая её руки, парень заставляет посудину вывалиться из её рук, отчего земляная крошка осыпается ему на голову и плечи серого костюма. У него отличная реакция. — Ты зачем пожаловал? — рычит Багра, отряхивая руки, пока Хеймитч ругается себе под нос, не переставая часто моргать от того, что наполнитель попадет ему в глаза. Ей приходится ждать миротворцев на своём пороге, она не ожидает встретить мальчишку из Двенадцатого. — Выглядишь великолепно, золотко, — отряхиваясь, ворчливо замечает парень, в видном недовольстве сжимая губы и складывая руки в карманы брюк. — Жаль, теперь не скажу того же о себе. — Ты не капитолиец. Подкрадёшься ко мне ещё раз, и я брошу в тебя что-нибудь более тяжёлое, — обещает Багра, обходя фигуру победителя и отбрасывая на диван своё прозрачное пальто, которое подбирают специально для этого вечера. — Как давно ты сюда приходишь? — Я последовал за тобой, когда заметил, что ты покидаешь президентский дворец, — смотря себе под ноги и высоко пожимая плечами, Хеймитч направляется вдоль холла. Он походит на любого уличного мальчишку, страстно желающего нечто пнуть. Но Багра не может определить, становится ли причиной тому сама. — Но не нашёл тебя здесь. Эти люди, с которыми ты стояла, — неожиданно замечает победитель, заставляя вздёрнуть голову. Фамилия «Крейн» играет на губах, отчего парень хмурится. — Я знаю, кто они. Буквально все в этом здании и городе знают, кто они. Но кто они для тебя? — Спонсоры. Это допрос? — Я знаю, каково здесь понятие о спонсорстве, — усмехается Хеймитч, наваливаясь плечом на одну из колонн. Его щёки красны, а вокруг расходится острый спиртовой запах. Взгляд парня косится к полукругу барного стола, в холодильнике которого не найдётся бутылок. — Хотя бы Ланцовы шестью этажами ниже не поскупятся на слово, а они вообще-то, — победитель в поддельном гнушающемся мечтании запрокидывает голову, — недавно объявили, что планируют второго ребёнка. Ты злоупотребляешь, — с требованием повторить Багра разворачивается на месте, оставляя намерением направиться к лестнице. — Ты злоупотребляешь. Это совет, — хмыкая, парень машет рукой так, словно не рассиживается на этом этаже больше трёх часов, чтобы дождаться её возвращения. Это смехотворно. — По указке подобных им людей в Капитолии меняются законы. Будь осторожна, иначе однажды им не понравится, что ты требуешь слишком много. А им очень, — намеренно выделяет Хеймитч, — не нравится, когда подобные нам смеют пытаться переходить отведённые меры дозволенного, — следует утвердить, Багра не смеет того делать. Никто не может быть достаточно глуп, чтобы пытаться превзойти власть Капитолия или хотя бы слово поперёк сказать. Будь это иначе, возможно, девушка бы ни боялась того, что в любой час её могут арестовать. — Я тоже не переходил, — замечает парень поперёк её убеждению. — Так я думал. Никого не уведомляли о том, что у Игр есть особенные правила. Но незнание не освободит их от намерения тебя наказать. — Твоя выходка с топором, — легко догадывается Багра, вспоминая трансляцию того, как израненный Хеймитч бросает оружие в силовое поле. Оно отскакивает, убивая его последнего соперника. Это лазейка — незначительный просчёт на том, что должно являться совершенной Ареной. — Что они тебе сделали? — Они не любят наказывать напрямую, — волосы скатываются победителю на лоб, стоит ему наклониться вперёд, ковыряя пол под их ногами мыском туфли. — Сначала они будут угрожать, пока однажды не останется никого, через кого до тебя можно было бы добраться. Для меня, — цыкающий звук срывается с чужих губ, обнажая холодность чувств, в которых Хеймитч выпрямляется. Он покачивается слегка, наигрывая столичную речь, — любезно решили пропустить эту излишнею деликатность. Капитолию не понравилось, как я победил, так что когда я вернулся у меня не осталось ничего, кроме этой победы. А я ведь вообще-то жил как ты. С семьёй, с девушкой… — И ты не боишься об этом говорить, — перебивает Багра, складывая руки на груди. Тренировочный центр не предназначен для этих слов. Ей должно опасаться, даже Сенеке не понравится это отношение к капитолийской власти. Хеймитч прав, Багра это знает. Но чему она подвергает свою семью, если поддержит его вольные выражения? — Кем они мне теперь будут угрожать? — Ты знаешь, что я осторожна, — вздыхая, девушка разводит руками, отворачиваясь и распуская затянутые ремешки на боках своей жилетки. Ей необходимо сесть, и она сомневается, что Хеймитч приходит к ней за сердечной поддержкой. Не торопя шаг, Багра восходит на деревянную ступень лестницы. Хеймитч за её спиной, слышится, фыркает в нелестных чувствах, и сам направляется к лифту. — Я делаю то, что они от меня хотят, и подобно остальным стараюсь притворяться, что мне это нравится. — Тогда если в следующий раз увидишь их, постарайся хотя бы делать вид, что знаешь своё положение, — указывает парень, задерживаясь у угла стены и топча под ногами рассыпанную землю. — Иначе ты слишком походишь на капитолийскую даму. Легко спутать.

•

      Багра может выбрать то, что пожелает: личные апартаменты в фамильном бизнес-центре, пентхаус Сенеки, однажды принадлежащий его родителям дом… Но она предпочитает то, что наиболее сильно схоже на скромную землю, выделенную ей для жизни в Седьмом. Капитолий искусственен, даже его зелень имеет излишне сочный поддельный цвет. Но летняя резиденция дома Крейн является для неё единственным местом, где вдохнуть получается полной грудью. Построенный из белого камня дом располагается рядом с водой, отчего воздух вокруг в утра прохладен. Капитолийцы к началу зимы будут всё больше покидать эту часть города, отчего земля будет знать тишину. Под ступени особняка стелется ровно подстриженная трава, а его дальняя сторона таит сад из аккуратных похожих друг на друга деревьев и ряд небольших водоёмов, в которых плавают красные, оранжевые и синие рыбы. Их спинки раскрашенные белыми пятнышками, а плавники переливаются ярко. В резиденции Багра вольна гулять и знать отдых. От неё не требуют труд, тот на территории особняка выполняют специальные работники: садовники, уборщики, повара… Особенно обеспеченные капитолийцы почти не растрачивают время на работу, если могут передать её другим. Сенека однажды упоминает, что в распоряжении его отца даже находится пара Безгласых, и девушка предупреждает о том, что никогда не желает встретить их рядом с собой. Они могут быть кем угодно — даже мужиками и женщинами из её собственного дистрикта, и она не намеревается быть частью наказания, которого им не удаётся избежать. Багра не хочет видеть их прислуживающими.       Она не знает безделье: изучает устройство дома и технологии, которые совершенно ей не знакомы. В дистрикте, вероятно, никто и не поверит, что полы могут греться сами по себе. Сенека значительную долю суток проводит в Академии, за работой отца или деловыми встречами, но почти в каждый день он возвращается в резиденцию, чтобы быть частью её вечера. Иногда он рисует: собирает множество линий в очертания строений и зданий. Они рождаются пред глазами Багры, пока она дремлет, укладывая голову на бёдра Сенеки. Она не знает занятие, которое одарило бы её большим мирным настроением. В нём нет жесткости и нет вреда, который Капитолий не перестаёт порождать. И юноша ищет её мнения не только в том, насколько уродливы для неё местные вкусы в архитектуре. Он разговаривает с ней об учёбе и рассказывает о встречах, на которых присутствует. И если Сенека наделён шансом пропустить ночное собрание, он это делает, предпочитая показать Багре наиболее примечательные и впечатляющие части города и никогда не позволяя думать, что ребёнок является его единственным интересом.       Для подобных Багре Капитолий поддерживает работу центра, где девушки содержатся до определённого срока прежде, чем их выкидывают обратно в дистрикт. Так правительство может их контролировать, победительница не ошибается в этом. Но Сенека возлагает ответственность на себя за то, что Багра не навредит себе и будет содержаться в надлежащих для положения условиях. Она сбивается со счёта, когда пытается заключить, сколько тестов и исследований на ней проводят, когда девушка впервые ступает в медицинский центр. Лучшие результаты не ожидают, хотя надлежит утвердить, только капитолийский образ жизни особенно сильно не соответствует поддержанию надлежащего состояния тела. — Здоровая, — заключает Алисия, сопровождая их в тот день. — К удивлению.       Придерживая в руках маленькую бестолковую сумку из покрытой чешуйками кожи, женщина сидит на диване в зоне ожидания. На столик возле неё поставлена небольшая тарелка с закусками и пара напитков на выбор. Иногда Багра думает, что эти люди никогда не бывают сыты, они денно и нощно переводят еду. От яркого голубого цвета чужого костюма у неё щиплет глаза. — В моём возрасте ещё не полагается мучиться здоровьем, — победительница останавливается подле женщины, решая дождаться Сенеку, которому объясняют результаты анализов и дают рекомендации. — Чего не скажешь о Вашем, Алисия, — не удостаивая девушку излишним спором, капитолийка уводит взгляд ей за спину, где вновь разъезжаются двери. — Сын мой, а ты мог выбрать не самую дикую из них? — стоит юноше поравняться с Багрой, он звучно вздыхает. В выражении взаимной неприязни проходит полный день. За поющим капитолийским тоном и манерными словами, победительница не выслушивает оскорбления в молчании, а Алисия, видится, не страшится рассыпаться от одного сурового слова. — Нелепой вежливостью не скрыть безнадёжное отсутствие манер, — видно не желая продолжать ругань, женщина взмахивает рукой. Золото бренчит на её запястье и вернее напоминает дешёвую погремушку. Скоро Алисия поднимается, чтобы напомнить своему сыну об ожидающих его в городе делах. — Я отвезу девушку к дому, — любезно напоминает она прежде, чем целует сына в щёку. — Постарайся не загрызть её, — лёгкий полный забавы шёпот щекочет ухо у дверей парковочного этажа медицинского центра. Не находя вокруг них никого, кроме собственного сопровождения, юноша останавливается, чтобы поцеловать её и передать планшет с полученными результатами. Помнится, Алисия рассчитывает, что Сенека отдаст их ей, боясь, что Багра не умеет читать. Её разочарование сладко. — Тебе не о чем переживать, я не хочу отравиться, — обещает девушка пред тем, как наступает время расходиться к разным автомобилям.       То есть единственное, в чём они никогда друг другу не уступают. Капитолиец не понимает это прошение — просьбу перестать сводить её со своей семьёй. Они смотрят на неё так, как смотрит и сам город. Они видят вещь — престиж, который можно купить. Даже собственный брат Сенеки не желает есть за одним столом с представительницей дистриктов, это для них унизительно. Это отношение понимать не сложно, Багра ожидает только его, когда впервые прибывает в Капитолий. Они знают всего один совместный ужин, который предлагает Ксавьер. Им интересно одно — возможность заполучить внука, шанс вырвать выгоду из неоправданного увлечения, принадлежащего их сыну. Но Багра не нуждается в их поддельном напускном уважении. Сенека называет её частью своей семьи, но пожалуй, даже его отец над этим может только посмеяться. И девушка является человеком только для него, оставаясь для Капитолия чем-то, что принесло бы им кратковременные восторги на Арене. Это их защищает, потому что Багра не пытается убедить Капитолий в ином. Ей вообще ничего не требуется от этого города, кроме того, что Сенека был волен ей предложить. Столичные настроения сходят на змеиные клубки, которые можно встретить в лесах Седьмого в конце весны. Но победительница не является мышью для их яда. Ходя среди них, она не понимает только, почему не чувствует тоску, не рыдает от того, как долго не видит Мору и свою мать. Отец, вероятно, мало замечает её отсутствие дома и продолжает дела мастерской, а матушка благодарит удачу за то, что ещё один год её младшая дочь не знает немилость Жатвы. — Думаешь, никто не видит, что ты делаешь, девочка? — молвит Алисия, занимая с Багрой один диван, располагающийся позади автомобиля. Его материал скрипит от каждого движения. Впереди располагаются только водитель и представитель охраны, отчего девушка обнаруживает скверное чувство того, что в отсутствие Сенеки с ней могут поступить, как окружающим господам заблагорассудится. — Ты можешь надурить голову моему сыну. Ты можешь выставить мужчину глупцом. Должна признать, это даже впечатляюще для необразованного отребья из дистриктов, — смотря за окно замедляющейся на территории машины, Багра усмехается вычурно. Капитолийцы знают редкое представление о комплиментах. — Но происхождение не скроешь. Эти возможности, цивилизованная жизнь… Они привлекательны, я знаю. Не советую думать, что ты когда-нибудь могла бы их получить и тем более заслужить. Увлечения имеют характер проходить. — После рождения этой девочки, — оборачиваясь к женщине, Багра гадает только о том, заперты ли двери. Ничто вокруг ей не подчиняется. Взгляд Алисии тёмен, как мрачна и каждая краска на её лице. Но она ошибается, если ожидает, что девушка пред ней прижмёт голову к груди. И она не перестаёт повторять то, о чём говорят доктора. Сенеке на руки положат дочь. — Вы меня не увидите. Но ей не придётся заслуживать хоть что-то от Вас. Она уже получает всё, чем Вы кого-либо можете привлечь, — разлитому на губах довольству полагается походить на то, которое присуще капитолийцам. Ядовитость выражения тому вторит, заставляя женщину пренебрежительно скривить губы. — Не беспокойтесь, она Вам обо мне напомнит, если посмеете забыть. И как так получилось, — наигранно задумывается Багра прежде, чем для неё открывают дверцу автомобиля, — что дикарка из дистриктов способна выставить высокообразованного мужчину глупцом? — не медля на сиденье, чтобы выслушать скупое предположение, девушка выступает за воротами резиденции. — Хорошего дня, Алисия.

•

      Урсула рождается перед Туром победителей, отведённым 52-ым Голодным играм, где Багре должно работать, отчего ей удаётся вернуться в дистрикт-7 всего на несколько дней, чтобы после приступить к подготовке своего трибута. Сенека хочет добиться того, чтобы Уллу не отрывали от матери хотя бы на несколько часов, но Багра это отвергает, просит поступать так, как того требует заведённый порядок. Даже малое отступление от требований может быть воспринято как вызов, и победительница не желает принимать этот риск ни для себя, ни для своей дочери. Это не оправдано. Когда Багра покидает город, она не знает веса девочки на своих руках и не получает возможность увидеть Сенеку перед отбытием. Она справедливо верит, что выкрадываемые и заманиваемые Капитолием девушки не удостаиваются и половиной того, чем победительницу награждает властное расположение чужой фамилии. Она не знает боли или тягот, но касаться дочери не желает: не хочет ранить холодом своих рук или приучать к тому, чего у этой девочки никогда не будет. Замысел всегда заключается в этом. Багра способна пожертвовать шансом видеть, как она растёт и меняется, если это значит, что ей никогда не придётся знать жизнь в дистрикте. Это кажется закономерным, и фамилия Крейн сможет дать Улле всё, в чём она когда-либо будет нуждаться. Багра никогда над ней не плачет, не роняет слёзы о том, что ей не придётся быть запертой в скромном доме в дистрикте-7 в каторге жизни с человеком, который был бы ей ненавистен. Возможно, Сенеке даже удастся найти кого-то, кто станет столь необходимой матерью для этой девочки. Он не захочет, Багра знает это. Возможно, он даже любит её и принимает то, как она способна любить его и их дочь. Но однажды ему придётся признать то, что никакие деньги не сделают девушку частью Капитолия. И в тот же час ничто не заставит его искать жизни за его пределами, чтобы провести существование с ней.       Мирая — её собственная мать, плачет на пороге своего дома, просит прощения за вещи, мыслей о которых Багра не знает в проходящие месяцы. Её продолжительное отсутствие для них тяжело. И от каких причин? Никто более не травит здоровье Мираи спорами, никто не оказывает на Мору дурное влияние. В этом доме Багра часто бывает обруганной и гонимой от того, что у неё не получается в угоду быту, так откуда же взрастает горе матери? Встречу на пороге согревает только Моргана, не перестающая расспрашивать о причинах отъезда и жизни в Капитолии. Она не теряет вкус к рассказам о принцах, принцессах и роскошных пирах.       Сенека оказывается упёрт, так что Багра не могла бы отрицать, как обожаемо и привлекательно для неё есть это качество. В следующий раз она встречает его через три недели с завершением Тура победителей, где Панем празднует триумф парнишки из Седьмого. Капитолиец хочет её видеть, желает убеждения, что Багра не знает вреда. С течением месяцев, эти встречи становятся нуждой, так она предполагает. И девушка знает ту же потребность. Одинокие холодные ночи ей противны, отсутствие их разговоров ненавистно, как и недостаток красок и яркости жизни, которые Сенека всегда ведёт за собой. Но в одном он не знает настойчивость, спрашивает единственное, желает ли Багра их дочь видеть? Эта нужда является эгоистичной и непреодолимой. Девушка не знает худшей участи, чем та, что заставит об этой необходимости жалеть.

По прошествии года

(за 7-8 месяцев до рождения Александра).

      В Капитолии знают иное отношение к детям. Их обожают, балуют и ценят безумно. Сенека объясняет это тем, что рождаемость в Капитолии невелика, и общество всячески старается поощрять их появление. Они не знают ни голода, ни нищеты, ни необразованности, ни бездомной участи. Их будущее определено только объёмами богатства, власти и влияния, которые им будут принадлежать. Урсула оказывается очаровательной девочкой для каждого, кто её встречает. Семья Крейн не имеет дочерей, оттого её рождение становится большим торжеством для фамилии. Ей, помнится, не исполняется и трёх месяцев, когда о ней впервые говорят с президентом. И Багра не забывает, как сильно нервное беспокойство в день, когда она о том узнаёт. Они не нуждаются во внимании старика или кого-либо в правительстве теперь, когда оно может навредить малышке. Сенека не нарушает закон, как того не делает и Багра, выполняя то, что велено. Но она не сомневается, чем старше будет становиться Урсула, тем меньше Капитолию будет нравиться общество победительницы, которой не должно быть дозволено влиять на жизни столицы.       Она… Необыкновенная девочка. Лучше и больше всего, что Багра когда-либо знала. Шумная, резвая, любимая и всегда счастливая в руках своего отца. Сенека располагает малой любовью к тому, чтобы передавать заботу о ней кому-либо другому. За работой или учёбой, он никогда не бывает утомлён её нуждами или присутствием. Не бывает и Багра, в редкие дни их встреч помогая дочери уснуть или надеясь разобраться в предназначенных для неё развивающих игрушках. Сенека смеётся над её сомнением в том, что хоть малая доля из них помогает в росте интеллекта.       Самого юношу не тяжело обожать. Но любить его непосильно, отчего иногда девушке хочется переломать рёбра в груди и достать оттуда сердце, чтобы никогда не знать неминуемую муку. Мысль о том претит, взрастая иногда во всполохи злости. Девушка определяет, она упускает задуманную Игру. Изначально намерение является иным, но Сенека всё делает более сложным. Что бы ни являли собой визиты Багры, для него они предстают настоящими. И похоже, мысль о том, что когда-то он является средством к её выживанию, никогда не отравляет его сердце. — Что ты думаешь об этом проекте? — спрашивает капитолиец её, пока они занимают его кабинет. Белый цвет стен делает их холодными. Они стремительно крадут тепло, когда Сенека оставляет близость её спины, садится на диване, рисуя круг на прозрачной поверхности стола и поднимая объёмную модель здания, нарисованного лучами голограммы. — В Капитолии достаточно уродливых зданий. Не добавляй к ним ещё одно. — Хорошо, — хмыкая протяжно с видным удовольствием, он взмахивает рукой, заставляя изображение перемениться. Ему известно то, что способно не нравится. Юноша только надеется взрастить предвкушающие чувства. Голубой свет под его руками являет изображение светлого особняка во многом схожего на тот, который являет резиденция. — Тогда взгляни на этот. Тебе нравится этот летний дом, я исходил от него. — Он превосходен, — не лжёт Багра, протягивая руку, чтобы слегка развернуть модель. Крыша пряма и не имеет треугольную форму, а колонны и фигуры орланов заменены традиционными скульптурами человека. Окна обширны, но они заключены в рамы и лишены безликости, которую хранят местные небоскрёбы. — Я построю этот дом для нас. Для Урсулы. — Ты заигрываешься, — признание горько, когда девушка непримиримо вертит головой прежде, чем поднимается. — Ты знаешь, что я никогда бы не могла здесь остаться, Сенека. Не так долго, чтобы звать что-либо своим домом. Он будет только для тебя. И для Уллы, — она медлит, когда рука капитолийца подхватывает её запястье. Он обнимает то обеими ладонями, касаясь губами костяшки каждого пальца. — Я знаю. Но он всегда будет принадлежать тебе, — елейная речь успокаивает рокочущие чувства.       Багра не может определить значимость и ощупать важность выбора, который делает Сенека. Ей надлежит думать, у неё есть дом. Один принадлежит отцу, и второй является подаренной собственностью Капитолия. Но мальчишка Крейн даёт ей тот, что будет принадлежать только им. Девушка не знает, была ли она когда-то предназначена для этой жизни, пригодна для любви и понятия о семье столь непохожего на её собственное. Приходя к спальне маленькой Уллы, Багра не находит ответ. Она садится на пол у её кроватки, кладя голову на резные деревянные столбики. Вокруг только слабое мерцание светящихся панелей играет в погружённой во мрак комнате. Окружающие стены наполнены искусственным шумом ливня и слышат одно тихое сопение и причмокивание, пока пальцы женщины подхватывают тёмные завитки волос и убирают их со лба спящей девочки. Капитолий даст ей всё: сытый живот и тёплый дом, высокую образованность и редкую роскошь жизни. Он научит её превосходству, которое не знают дистрикты Панема. И со временем даже сама Багра обретёт для неё незначительность, обернётся прахом, которым усеяны земли дистриктов. Верный шанс уйти настанет для неё скоро, если девушка не желает разрушить всё, чего достигает за эти года. Но сейчас она боится дочь разбудить или потревожить. Однажды, вероятно, Сенека пожелает рассказать ей о Багре, и её не будет рядом, чтобы определить, какие воспоминания он решает приукрасить. Посчитать, сколько времени им отводят вместе, девушка более не пытается. Знает только, что первые звонкие слова дочери становятся слишком ценны, чтобы быть забытыми. Она нежная и хрупкая, совсем неподходящая для жёстких рук своей матери, хоть и Багре нравится держать её у груди и качать перед сном. Ей хочется научить её множеству вещей перед тем, как у них не будет времени друг с другом. И теперь девушка должна ожидать, что учить будет кто-то другой и за это, кладя лоб на край постели, она просит прощения. Один такой ребёнок является ошибкой удобной, выгодной и ожидаемой, но второй станет открытым выражением неповиновения — преступлением, которое не удастся скрыть. И их отец слишком слаб, не способен решить, кому будет принадлежать всё, пока другой останется ни с чем.

pov Сенека

Месяц спустя.

«Ваш запрос отклонён», — так ему отвечают на попытку связаться с банком и договориться о повторном переводе средств.       Он делает это не впервые, повторяет операцию снова сквозь последние годы и до сих пор не встречает трудность. Причина не может быть в деньгах, это определить легко. Но и связаться с подходящими людьми Сенека не может. Очередное требование говорить обрывается словами о том, что разговор в данный час невозможен. Его ладони мокнут щедро, когда автомобиль останавливается под стеклянным обилием небоскрёба, верхние этажи которого хранят белое холодное свечение букв, складывающих фамилию «CRANE». Юноша расстёгивает одну из пуговиц пиджака, проходя сквозь вращающиеся двери, едва оборачиваясь на приветствующих его сотрудников центра прежде, чем он приближается к главному лифту. Сенека не спрашивает о том, ведёт ли его отец важное совещание или участвует в значимом телефонном разговоре, не терпящем ожиданий. Его глаза красны в зеркальном отражении стен. Для кабинета и личных залов заседаний выделен отдельный этаж. Минуя приёмные и не переставляя поправлять рукава костюма, юноша выступает под обозрение датчиков. «С возвращением, господин Крейн», — произносит неживой механический голос, с которым открываются автоматические двери. — Почему мой запрос отклонили? — заставляя Ксавьера отбросить из рук телефон, Сенека проходит внутрь кабинета. Его мать занимает роскошную чёрную кожу дивана рядом с рабочим местом мужчины, неизбежно напоминая о манерах. — Где Багра? — Там, где ей должно быть, — рука отца тянется к какой-то вещице на столе, но откидывает ту стремительно, когда Ксавьер отстраняется к спинке кресла, потирая переносицу со взором на сына. — В дистрикте-7. Достаточно этих игр, Сенека. Девочка увлекалась ими слишком сильно. — Эта «девочка» — мать моей дочери! — Она не мать, эта девушка — никто, — утвердительно отделяет Ксавьер, выше вознося голову. Кого-то эта мера способна раздавить. К чему такая жестокость решений? Всё позволено урегулировать более цивилизованно. — И большее, чем она является, это твоей зверюшкой. — И боюсь, сын мой, — только сейчас в горячем чувстве Сенека замечает, что руки его матери поддерживают небольшое блюдце и чайную чашку. Не случается ничего, что достойно её тревоги. Они не знают переживаний, это юноша видит. И он это спокойствием не разделяет. — Увидеться вам не позволят не от одного нашего неодобрения. В правительстве слишком обеспокоены временем, которое девочка здесь проводила, как и тем, что она намеревалась остаться и не знала грани щедрости, которыми мы её удостоили, — Сенека едва не уступает намерению поморщиться, выслушивая заблуждение. В нём нет толка. Он не знает девушку, что была бы рассудительнее и хитрее Багры в понимании того, что ей было дозволено. — То, что она до сих пор этого не сделала, не говорит об отсутствии намерений. Уверен, мы лучше знаем о том, чему были свидетелями все эти месяцы. — Вы оболгали её? — кажется, само дорогое полотно ковров скрипит от того, как резко юноша разворачивается на каблуках туфель.       Чашка едва не падает из рук Алисии под его взглядом. Она зовёт его требовательно, когда Сенека подхватывает из кармана брюк телефон прежде, чем он замирает пред дверьми, слыша предостережение с уст отца. От него руки становятся холодны. Ложное донесение сделано двумя неделями ранее. Не спеша разворачиваться, юноша не перестаёт перебирать на губах возможности случившегося. Правительство никогда не станет искать оправдания, защищающие девчонку из дистриктов, оно сразу признает её виновной. Металл трещит от того, как сильно Сенека сжимает телефон в руках, надеясь не швырнуть его в стену. Он может позвонить. Но теперь он не знает уверенности, что один из домов в Деревне победителей всё ещё не пустует. Едва ли юноша может не понимать, как быстро исполняются подобные приказы. — Мы сделали то, что будет лучше для твоей репутации, пока ты не загубил её окончательно, — необременённо заключает его отец, тотчас возвращаясь к работе. — Ты женишься в ближайшие несколько месяцев и займёшь устойчивое положение в обществе. Это окончательное решение, — строго отсекает он, стоит Сенеке едва склонить голову над плечом, дожидаясь открытия дверей. — Дочка мэра влюблена в тебя, не думаю, что это будет для тебя тяжело. Постарайся всё не испортить.       Но он не слушает предложение о союзе, не пытается вспомнить, как выглядит знакомая ему девушка. Юноша стремительно проносится через коридоры здания, несколько раз ударяя по кнопке лифта и не переставая перебирать один номер на экране за другим, пытаясь найти того, кто мог бы известить о положении в дистрикте-7. Добраться до их мэра есть самое простое, что не будет поставлено под подозрение. Поднося устройство к уху, капитолиец почти сгибается пополам у холодных перил лифта, слушая звучание гудка и не переставая шептать единственное прошение. В Капитолии он может изменить всё. Но обратить то, что уже случается, невозможно. Его требованию ответят. И Сенека озвучивает единственное — просит огласить указ, который исполняют в дистрикте-7.