О мраке и белогрудой птице

pov Алина

      Гладкое дерево лука лежит в ладони, когда девушка опускается коленями в рыхлую сырую землю. Пышная, вьющаяся зелень и грозди ярко-синих ягод перед ней собираются в обилие можжевельника, чьи иголочки норовят уцепиться за рукав куртки. Лес тих. Лишь далёкие старые деревья стонут и хрустят под натиском ветра. Его порыв пробегает рядом: поднимает тонкие ветви и проникает под тепло одежд, царапая холодом кожу. Садясь у поваленного рыхлого ствола, Алина жмурится, стоит коре у колен осыпаться в труху и пустить по округе треск. Ладонь быстро прихватывает из-за спины древко стрелы, и кладёт ту на тетиву. Худые мышцы более не дрожат, когда девушка тянет нить на себя, отводит локоть, выпрямляясь в своём укрытии. Она вдыхает глубоко, пока льющееся сквозь далёкие кроны деревьев солнце согревает её лицо. Впереди среди высокой сочной травы поднимается скалистый уступ. Неровный камень блестит, являя на своей вершине развалившуюся горную кошку. Она дремлет верно, глаза остаются зажмурены. Лишь острые уши подёргиваются на ветру, стоит Алине вдохнуть над стрелой. Мясо животного жесткое, жилистое излишне, но никто в Двенадцатом не станет воротить нос тот молодой туши. Если девушка выкупит несколько добротных кусков, в плошке каждого приютского ребёнка найдётся немного мяса.       Стрела стремительно срывается с тетивы, и Алина поднимается на ноги, но голову сражает кружение, и покачиваясь на месте, она крепче хватается за лук. Ветер наполняет округу шелестом листвы, ветви хрустят, и девушка осознаёт не сразу — в долине не ревёт раненое животное. Она надеется отыскать то вокруг себя, стоит вознести голову и вздрогнуть широко. Алина пятится назад, роняя оружие. Взгляд вскользь проходится по оперению, что торчит из чужой груди. Она кричит верно, пусть и лес не наполняется собственным воем, стоит Александру опустить голову и рассмотреть пронзающую его стрелу. Сила покидает ноги, и девушка накрывает лицо ладонями, пытаясь подтолкнуть себя вперёд. На губах застревает высокое повторяющееся «нет», когда она кладёт руки на плечи юноши, что легко переламывает древко. Алина не видит крови, но тело под её пальцами твёрдое и ледяное, точно неживое вовсе, уже давно мёртвое и утерянное. Она возлагает ладони на чужую грудь, словно под ними рана может исчезнуть. Слёзы не перестают точить по её лицу, и победительница возносит голову резко. Пальцы смазывают влагу на её щеках, приносят с собой пронзающий холод. Ей хочется всё исправить — утвердить, что она этого не желала. Она перебирает на языке одно имя за другим, зовёт кого-то. Надеется, что хотя бы Мал сейчас явится из-за мрачной зелёной завесы, чтобы ей помочь. Но никто не приходит. Быть может, ноги Алины подламываются, когда двое опускаются на колени. Или Александр тянет её вниз, оседая рядом. Его лицо бледно, словно от него отхлынула последняя капля крови. Ладони поддерживают её голову, кончики пальцев невесомо оглаживают кожу щёк, зовут поднять взгляд. — Они никогда не примут нас, Алина, — ласково убеждает он, вытесняя шум леса звучанием собственного голоса. И о ком смеет говорить? Может быть, эта речь предназначается Капитолию. Или она грозит пронестись по всему Панему? Ему следует звать её убийцей, зреть, что нет в девчонке из Двенадцатого того, что могло бы её возвысить над остальными победителями. — У тебя не будет другого пристанища.       Алина не двигается, когда руки Александра смыкаются на её шее, обнажая обман. Пальцы стремительно сдавливают трахею, вырывая из горла сипение. Кажется, он надавит сильнее, и что-то переломится внутри, быстро заберёт ускользающую из груди жизнь. Ясный цвет чужих глаз обведён светом, когда их взгляд бесчувственно и равнодушно вонзается в девушку. Всё тело дробно трепыхается, стоит повиснуть в чужой хватке: сознание мрачнеет, на устах не рождается слабый хрип или желанный вскрик. Ладони, что лишают её жизни, холодны, вовсе непохожи на человеческие, словно за обликом юноши могут таиться только камень да лёд. Алина не знает, было бы услышано прошение о милости. Ей кажется, сейчас им должно явиться на сверкающих экранах Капитолия, улицы которого наполнят возбуждённые возгласы и ободряющие вскрики. Они славят своего обожаемого мальчишку и топчут Алину под своими восторгами, ругая имя девицы, что когда-то выступала для них на Арене. Толпы требуют её гибель — надрывную и жестокую, какую не даруют Голодные игры. Колени вновь подламываются. Образы вокруг оборачиваются густым мраком и забирают с собой разлитое над головой солнце. Алина падает — думает, что ледяной неприветливой земле следует её встретить, найти для неё место в наполненных радиоактивной пылью и грязью лесах. Она не дышит, но с наполняющим лёгкие воздухом приходит крик — дерущий глотку ор, сквозь который пробивается звучание собственного имени. Кто-то зовёт её, просит ответить.       Воя сквозь дрожащие губы и мечась в темноте, Алина обнаруживает, что лежащая у шеи сила чужих ладоней её не покидает, под рукой не находится лук. Окружающее тепло совсем не походит на то, которое хранят солнечные летние дни в дистрикте-12. Оно искусственное и липкое. Зубы стучат, а сипящий голос выводит всхлипы, когда девушка вскакивает на собственной постели в движущемся поезде. Жаркое чувство терзает кожу. Ей не позволяют вцепиться в волосы, пока Алина вертит головой, кто-то отводит руки от головы. Мрачная серая картина плывёт пред глазами, перемежается со скудными полосами света, но уже скоро собирается воедино. Встревоженное лицо Линнеи светлеет. Чуждая сила являет себя ладонями победительницы, что возложены Алине на плечи, придерживая её на постели. В спальне всё ещё темно, горит только прикроватная лампа, но свет пробивается к порогу купе из-за приоткрытых дверей. Линнея говорит что-то, её губы двигаются, и к нежному звучанию голоса примешиваются другие. Гул за стенами поезда и перебор шепчущих речей захлёстывают одновременно, позволяя только вдохнуть рвано и завертеть головой в нужде смирить рыдание. Сердце в груди бьётся гулко и быстро, бросая в холодное нервное чувство. Но Линнея повторяет вновь, говорит заветное: «...всё в порядке — ты в порядке...».       Девушка сидит на краю кровати, и скоро Алина понимает, что та гладит её по голове. Глаза Ланцовой блестят в тёплом свете, распущенные волосы уложены набок, а у её колен переливается ткань смятой сорочки, тонкие лямки которой врезаются в плечи. Вдыхая глубоко, Алина ровнее садится на постели, подтягивая колени к груди и обнимая их руками. Слипшиеся волосы падают ей на лицо, и она не ожидает, что Линнея наклонится к тумбочке рядом, протягивая стакан воды и не отпуская, пока девочка из Двенадцатого не берётся за него крепко. Глоток холодом прокатывается по горлу, но победительница едва не давится, прихватывая зубами стекло, стоит заметить, что дверь в её купе открыта, проливая к изножью кровати приглушённый свет. Из-за стен следующего вагона виднеются несколько голов. Внутрь победители не заходят, но стакан едва не покачивается в руках под их внимательными взглядами. Каждый из них, приходится догадаться, поднимается из постелей. Наваливаясь на преддверье плечом, Зоя складывает руки на груди, смотря поверх Старковой сосредоточенно, почти напряжённо. Кружево её халата прозрачно, но никого, как видно, это не стесняет. Выглядывая из-за чужих спин, Николай и вовсе кладёт голову на её плечо, но он мгновенно оказывается отпихнут победительницей, стоит растрёпанным волосам юноши пройтись по её лицу, пощекотать щёку. Не находя в себе силу нервно рассмеяться, Алина накрывает лицо ладонью, отмечая, что парень-профессионал расхаживает в одном нижнем белье. Зеркалом к нему стоит Александр: его грудь нага, но ноги скрыты за серой тканью свободных тренировочных штанов. Он выставляет ногу в проход, но почти запинаясь, Николай ту переступает, едва не падая внутрь спальни. Вздымая брови с неизречённым вопросом, девушка жмурится крепко. Ресницы слипаются, а глаза начинает щипать, когда все слёзы высыхают. — Убирайтесь отсюда, — не оборачиваясь в полную меру, рявкает над плечом Линнея. Сперва Алина хочет завертеть головой, когда Ланцова заправляет волосы ей за уши, но после она позволяет сердцу успокоиться и перенимает из рук старшей девушки небольшое тёплое полотенце, чтобы утереть лицо. — Не на что здесь глазеть. — Особенно не хотелось, — фыркает Зоя, разворачиваясь у двери.       Алина всё ещё слышит её шаги, когда утыкается носом в колени, ломано посмеиваясь и отмечая, как Николай разваливается на ковре у подножия её кровати. Он даже прикрывает глаза, словно действительно мог бы улечься спать прямо здесь. Хочется поднять голову, рассмотреть, что хотя бы Александр думает о бесстыдной выходке своего друга. Но со вдохом победительница замирает, обнаруживая, что взгляд юноши принадлежит ей. На игры Ланцова он не косится, обводит её глазами — внимание того скрыто за нечитаемым выражением, запечатано. Алина не понимает, что в нём скрыто, и не находит слов, которыми бы могла на него ответить. В том не нуждаются. Рассмеялся бы он, расскажи она ему, кто ныне становится причиной её дурных снов? Она всё ещё помнит жуткую подлинность леса, что растянут у границы Двенадцатого, и жестокость рук, мороки которых всё ещё стискивают шею. Но что настоящее от них остаётся, если сейчас он отворачивается слегка, глаза прикрывает в ожидаемом утомлении? Являя дипломатичную поставу, руки юноши скрещены на животе, а спина пряма, его мышцы обточены напряжением. Но даже в нём легко рассмотреть того, кого отрывают ото сна. Смоляные волосы взъерошены на затылке, а грудь блестит. Алина щурится едва, ей чудится — его шея испачкана. Может быть, то есть одна игра теней, но рассмотреть Александр не позволяет. Он слегка склоняет голову набок, исподлобья рассматривая забаву Николая. Склоняясь за изножье кровати, ту зреет и Линнея, видно закатывая глаза. Руки всё ещё дрожат, когда Алина придерживает её за плечо, свешиваясь за край простыней, чтобы лучше рассмотреть профессионала. — Ты перепугала нас всех, солнышко, — лицо Ланцова расслабленно под пеленой притворства — попыткой убедить в том, что спит. Играя пальцами в воздухе, он разводит ладонью. — Но к счастью для тебя, никто в этом поезде не привередлив в причинах, которые могут вытащить нас из постелей. — Ты особенно мог не утруждаться, — ворчит Алина, передразнивая. Сейчас ей чудится, Николай походит на довольного набегавшегося пса, что дремлет в ногах у своих хозяев. Его золотистые локоны безнадёжно спутаны. Лицо и яркие губы выглядят слегка опухшими. И видится, место на полу его нисколько не теснит. — Ты что всё ещё здесь делаешь? — спускаясь к брату, Линнея пихает его в бедро. Удар выглядит настолько сильным, что с губ рвётся вздох. Верится, завтра на ноге победителя будет красоваться новый синяк. — Пойди прочь от постели дамы в таком виде!       Велению Ланцов не возражает. Стремительно поднимаясь на ноги, он вышагивает к двери. Пред тем, как Николай преодолевает порог, чтобы первым направиться прочь, он останавливается у бока Александра, возлагая ладонь на плечо и точно подталкивая того в сторону от спальни, завладевая чужим вниманием. Но стоит юноше шепнуть что-то Ланцову на ухо, тот едва заметно кивает прежде, чем склоняет голову, как мог бы и навалиться на плечо победителя с намерением отдохнуть. Но вместо того губы Николая касаются места на груди Александра, чуть ниже ключицы прежде, чем он прикрывает глаза и уходит. Жест кажется лёгким и непринуждённым, совершённым в мгновение, которое никем не остаётся замеченным. Явление не завладевает чужими взглядами или любопытством. И Александр только слегка опускает плечи, когда рука Николая его покидает, а он сам направляется вслед за давно оставляющей их Зоей. Но прежде, чем его фигура покидает двери, легко доводится рассмотреть, как ладонь Александра растирает желобки шеи. Чудится, тени играют с представлением, когда хочется утвердить, что под его пальцами на светлой коже расходятся серо-зелёные разводы, принятые за грязь. — Тебе необходимо что-то, Алина? — спрашивает он, выступая на свет коридора. Среди застилающих дальнюю сторону купе теней образ победителя обрамлён тёплыми лучами. Линнея, слышится, намеревается что-то сказать. Легко заметить, как её щёки розовеют, но возлагая руки на бока, она встаёт пред младшей победительницей, утверждает будто — Александру следует поспешить за остальными. — Нет, — губы щиплет от соли, когда Алина улыбается, выглядывая из-за плеча Ланцовой. Думается, ей полагается настоять на том, что юноше необходимо уйти прежде, чем придётся его спроваживать. — Нет, я скоро вернусь ко сну. — Всё хорошо, — Линнея вновь присаживается на край кровати, стоит двери поезда закрыться. Старкова жесту не возражает, как и отпрянуть не пытается, когда девушка берёт её за руку, пряча холодную ладонь в своих. Её глаза подведены сиреневым и серым, выдавая глубокую усталость. Но компания Алину не смущает, не зовёт отвернуться и спрятаться. — Они тоже мне снятся.       Признание Ланцовой заставляет вскинуть голову. Губы приоткрываются в изумлении, слова не приходят. Но нечто заставляет Линнею широко улыбнуться. До этого дня никто, кроме Мала, не держит руку девочки из Двенадцатого, никто не встречает после страшного сна, никто не находит важным разбудить... — Сколько сейчас времени? — осматриваясь, справляется Алина. Мгновение она гадает о том, насколько большим недовольством во время завтрака будет наполнен вагон-ресторан. Никому не должно излучать отраду от того, что желанный отдых приходится оставить. Иного девушка ожидать не станет. Но она расслабляется, отпускает тревогу, пока Линнея несильно сжимает её ладонь. — Всего несколько часов за полночь. — Я всех разбудила. — Возможно, — Ланцова манерно запрокидывает голову, раздумывая над дурным предположением, — Зоя завтра утром будет ворчать, но думаю, она не скажет ничего, что мы не могли бы пережить, — она улыбается лукаво, выдавая то, что ни одно злое слово о вредном языке Назяленской не смогло бы её удивить. Линнея отводит взгляд, стоит ей заговорить вновь, обратиться с объяснением. — Александр не спал, услышал тебя из другого вагона.       Холодная дрожь перебирает внутренности, заставляет робко встрепенуться и повести плечом с опущенной головой от того, насколько дрянно представление о собственном крике. Сколь сильным и долгим он мог быть, чтобы звучание её голоса заслышали в других вагонах? Победительница не ожидает, что уснёт в эту ночь столь крепко, а образы кошмаров её не настигнут за пеленой дрёмы. Только Мал и Нина знают, как под час сна слёзы бегут по её щекам, а с уст срываются бессвязные слова. В приюте Алина не вертится на постели, только забивается в холодный угол, боясь пошевелиться. Но после Голодных игр, когда стены подаренного им дома становятся велики, она начинает падать с кровати, пытаться убежать и отбиться от переродков, которых не знает свет дня. — Он, должно быть, сначала подумал — что-то случилось, — плечи Линнеи вздымаются, слова становятся тише, и Алина почти не замечает то, как наклоняется к ней, точно надеется расслышать лучше. Ей всегда казалось — нет того, чего горка привилегированных мерзавцев могла бы бояться. Но окутанный страхом голос Ланцовой дрожит. — Николай поднялся вместе с ним. Они позвали меня, чтобы я тебя разбудила. — Как любезно с их стороны, — цокает Старкова. Её голос всё ещё хрипит, пока она по-доброму посмеивается, чем явно озадачивает свою собеседницу. Ей кажется, так следует поступать воспитанным мальчишкам, но и иное девушку из дистрикта-12 не смутило бы. В приюте все спят и переодеваются вместе, а некоторые туалетные комнаты до этого года и вовсе были лишены дверей. — Видимо, они не хотели тебя пугать ещё сильнее, — заверяет Линнея, отпуская руку Алины и оборачиваясь на закрытую дверь. Её ладонь подхватывает угол воздушного одеяла, ткань перебирают пальцы. — Зоя… Она бывает угрюма. Но это не значит, что она не пришла бы на твой крик.       В убеждении девушка слегка возносит голову, будто ожидает, что Старкова это оспорит. Но теряя забаву, она только поджимает губы. От разъедающей сердце злобы зубы норовят заскрипеть, когда память рисует пред взглядом несравненный образ Зои, стоящей в руках Мала и притянутой к нему в поцелуе. Алина не видит это фото уже многие месяцы, но картину вечера в президентском дворце помнит ясно. И как же о том говорит парень? Зоя лишь помогает ему укрыться от репортёров. Девушка не задумывается, сколько от развлечения в действительности хранит их поцелуй. Быть может, она могла бы думать, что Мал проводит с Назяленской время вновь, когда они прибывают в дом президента с завершением Тура победителей. Но Оретцев утверждает иное, и Алина не позволяет сомнениям себе изъесть. Она помнит, как разъедающе болит в груди в те дни, что следуют за визитом президента Сноу. Сейчас эта мука походит на густую тошноту и распущенную на языке горечь, чувства чего никогда не уходят. Может быть, Арена убивает её, умерщвляет что-то внутри. Девушке столь сильно хочется поддаться надежде — поверить в то, что однажды всё вернётся к давно утерянному порядку. Но тот Капитолий и Голодные игры ей никогда не вернут. Верится, следует забыть и дрянные слова Мала, предназначенные тому, какое развлечение они разделяют с Зоей. Какое теперь значение они имеют? Может быть, никто из них не переживёт следующую Бойню. Алина не меряет дружбу месяцами, так почему же грезит о любви? Она не знает, удаётся ли миротворцам унять восстания в Восьмом. Может быть, дистрикта уже не существует. Но разрастись в Панеме волнения, кажется, стране в огне революции должно сгореть раньше, чем настанет день следующей Жатвы. Но в последние недели Старкова не находит вокруг и скудного голоса, что мог бы ей указать, что народ митингует против правительственного порядка. В капитолийском поезде говорить о том непозволительно. Если дистрикт-4 действительно восстал, вероятно, Алина могла бы предупредить Зою о том, что президент Сноу велел бы убить её за тот поцелуй. Но поверит ли Назяленская ей? Пределы верности идеалам Капитолия и преданность профессионалов рассмотреть не получается, а любое убеждение, которое победительница хранит, Александру нравится ломать. Улицы столицы совсем не кажутся подходящим местом, где можно было бы рассмотреть правду. — Ты, наверное, — чуждая робость направляет голос Линнеи. В её усталом взгляде запечатано незнакомое выражение. Оно смутно походит на вину, отчего Алина окутывается непониманием, не ведая, чем могла бы терзаться гордая девушка-профи, — страшно обижена на неё за тот поцелуй. — Нисколько.       Нарочито широко отмахивается Алина, не ища удивления тому, что Ланцовой известно о том, что случается между Зоей и Малом. Может быть, ей то было известно и в лифте, где они говорят впервые. Верится, непонимание профессионалов должно было быть велико и истинно нелепо, когда Оретцев обратился к ним, стоило победителям остановиться на седьмом этаже Тренировочного центра. — Не могла бы представить сюрприз приятнее, если взглянуть на то, что в ту ночь я тоже была в президентском дворце, — не внимая густому непониманию Ланцовой, Алина поднимает голову, рассматривая серый блестящий потолок купе в наигранно мечтательном выражении. Ему должно быть высмеивающим. — Возможно, мне стоило уйти раньше и не мешать их развлечению, — заявляет она. Линнея почти не моргает в недоумении. Пронизанная шумом дороги тишина становится неловкой. Старкова не ожидает, что дерзкую речь воспримут всерьёз. — Ты знаешь о поцелуе. — Она рассказала, — дёргано поправляя упавшую лямку пеньюара, признаёт Ланцова. Алина почти не замечает то, как она подбирает под себя ноги, в полную меру садясь на краю постели. Она ждёт, что девушка-профи скажет больше, и несмотря на окружающий их полумрак, почти не находит в себе желания вернуться ко сну. — Александр всегда сосредоточен, его сложно разгневать, но он был зол, — подламываясь, высокий голос Линнеи обращается шёпотом, точно она могла бы страшиться, что их услышат. Но сказанное предстаёт подлинной бессмыслицей. Победителю не следует находить в случившемся важность. И отчего-то у Алины совсем не получается представить его гневным. — Они ругались друг с другом больше часа. Его лицо стало красным, — девушка усмехается, смотрит на собеседницу из-под светлых ресниц, точно надеется, что она забаву разделит. — Немудрено, мы все понимали последствия. Вас могли убить сразу, если бы об этом поцелуе узнали, — Старкова открывает рот, и на секунду Линнея замолкает. До сих пор она не раздумывает о том, что никому в этом поезде не известно о визите президента Сноу в Двенадцатый. И откуда могло бы быть? Не приходится представлять, что старику вообще должно уведомлять хоть кого-то о своих планах. — Миротворцы могли казнить ваши семьи. Мы должны защищать друг друга, мы не поступаем так с другими победителями. — Зачем она это сделала? — улыбка выходит кривой. Её ладони возложены на колени, пока Алина рассматривает их, не находя, за что следует зацепиться взглядом. Смотреть на Линнею не хочется. — От обиды? Из-за несправедливости? От злости? У каждого из нас есть причины, — жар приливает к щекам от того, как сильно чужому утверждению хочется возразить. Нелепость. Чем могут быть обделены сытые профессионалы? Легко различая смятение, Линнея кивает один раз, после второй, надеется убедить в подлинности избранных выражений. — Кто-то даже завидует вам. В Капитолии предпочтут, чтобы мы играли именно так. Но если мы себе это позволим, что останется от нас? Вы не заслуживали этого. Но если тебе будет легче, — от внимания не укрывается то, как Ланцова тянется вперёд, будто рассчитывает вновь взять Алину за руку. Но она пресекает порыв, вина на её лице становится легко различимой, явленной остро. — В Капитолии вас не оставили бы, как только вы с Мальеном покинули Арену. Задолго до того, что сделала Зоя. Поцелуй был только предлогом для того, как они хотели поступить с каждым из нас. Он распалил желание вас наказать. Может быть, всё было бы иначе, не вмешайся Зоя...       Линнея молвит, окатывая тело незабытым отчаянием. Старкова до боли прикусывает губу, понимая, что всё было решено ещё до того, как президент Сноу поднялся на порог её дома. Запечатлённый в Капитолии поцелуй есть одно только средство к тому, чтобы заставить её играть так, как это было бы удобно правительству. Власть не желает, чтобы они с Малом подлили масла в революционные настроения, так однажды говорит Хеймитч. Следует жалеть о том, что Алина не догадывается раньше, но она уже жалеет о слишком многом. И сейчас она видит пред собой девушку, что допускает мысль о том, что они все будут беспощадно наказаны за заурядную выходку Назяленской. — Но я не верю, что тогда тему Третьей квартальной бойни изменили бы. Я не хочу в это верить. — Ты поэтому это делаешь? — обводя взглядом всё окружающее, спрашивает Алина. Ровный свет лампы не дрожит. — Из-за вины за свою подругу. — О, нет, — не теряясь в сомнениях, горделиво утверждает Ланцова. — Я бы сделала это для тебя, даже если бы ты ненавидела нас так же, как это делает твой жених, — указание неизбежно напоминает о том, что слова, сплюнутые Малом в Тренировочном центре, не являются неуслышанными. Их всё ещё помнят, отчего Старковой стремительно становится дурно, горестно сполна. — Спасибо, Линнея, — единственное, что говорит она прежде, чем победительница пред ней покидает постель. Ступая на мысках, она направляется к небольшой сенсорной панели на стене. Экран загорается голубым светом, и Ланцова нажимает на одну из стрелочек. — Я люблю понижать температуру на несколько градусов, — объясняет она, заставляя обратить внимание на то, что воздух вокруг жарок. Ткань одежды неприятно липнет к коже, а в воздухе собирается духота. — В прохладе заснуть получается намного быстрее и спиться гораздо крепче. Ты хочешь, чтобы я осталась? Или я могла бы принести тебе снотворное? — Я буду в порядке, — заверяет Алина, не спеша перебивать и перечить чудной заботе. — Тебе тоже необходимо выспаться.       Закрывающаяся дверь собственного купе заставляет её сойти с постели, босой девушка ступает по полу почти бесшумно. Она отбрасывает в сторону взмокшую футболку и надевает на плечи халат, ждёт. Секунды убегают быстро, и победительница надеется, что Линнея уже уходит к своей постели. Она не желает встретить Ланцову вновь, являя картину того, что после их разговора не возвращается ко сну, а разгуливает в поезде. Выходя в пустое купе, Алина находит тонкую скользкую нить правды. Поезд наполнен капитолийцами и Безгласыми — теми, кто обязан заботиться об их удобстве и следить за ходом путешествия. Никто из них не бежит на её крики, только победители собираются у дверей и, вероятно, просят для неё кувшин с водой. Алина не перестаёт озираться по сторонам, переходя из одного купе в другое. Она надеется только, что из вагона-ресторана не убирают последнюю вазочку с едой.       Когда дверь отъезжает вновь, главный свет не загорается, купе предстаёт Алине незнакомым. Оно коротко. Облачая скромный кабинет, небольшое пространство отделено от части вагона, что встречала её в прошедший вечер. Пары кресел стоят друг против друга, а на их белой ткани танцуют тени — мрачные размытые отражения несущегося вокруг них Панема. У края единственного, раскинутого по стене стеклянного полотна бегут фонарики — светящиеся точки не больше монеты. Их белый холодный свет отбрасывает блики на дерево стола. Повсюду блестит холодный металл, а у дальней стены мигает лампочка контрольного пульта. Звучание собственного голоса предстаёт излишне громким, почти острым, когда с губ срывается отрывистое оханье, с которым дверь купе за Алиной закрывается, погружая её в тишину. Она ожидает, что все вновь разойдутся ко сну, а пустующий поезд проведёт её к вагону-ресторану. Но Александр занимает одно из мест за столом: затылок возложен на дугу изголовья, плечо прижато к месту под окном, которому должно быть прохладным.       Дрёма не является в его образе, светлый и лишённый сонного настроения взгляд обращён за стекло, где снежные полотна и серость радиоактивных пейзажей в ночи сходят на бесцветные несущиеся вдоль поезда нити. Его образ не меняется с минут, которые юноша проводит под её дверью. Его грудь обнажена, а по ногам спускается серая ткань спортивных штанов. Под столом легко рассмотреть, он тоже приходит босиком. Как и в Багре, в Александре легко узнать того, кто денно держит в руках тяжёлый инструмент. Его руки сильны, разворот широких плеч полон, мышцы глубоко очерчены, а жилистая грудь обведена яркими видными линиями. Противоположно тому его кожа бледна, подсвечена холодным светом огней и походит на капитолийский фарфор в своём прекрасном, лишённом изъянов полотне. Она выглядит гладкой и предстаёт бархатной, несмотря на то, что Алина не способна перебрать её под пальцами. Ей не должно хранить гематомы или глубокие раны, один только живой блеск выдаёт её подлинность. — О, мне следует уйти, — замечает девушка, не упуская то, что Александр не выказывает внимания её присутствию, остаётся непотревоженным.       Чудится, она могла бы пропорхнуть рядом подобно спугнутой птичке, и он бы не обернулся ей вслед. Но стоит юноше подвести к ней взгляд, Алина наигранно неодобрительно качает головой. Час поздний, и она мало понимает непотребство, но чужую расслабленную поставу истинно хочется обозвать неприличной. — Ты бы ожидала видеть меня в более надлежащем виде? — брови Александра вздымаются слегка. Свет фонариков блеском отражается в его глазах. Но играющие мороки не таятся в его тоне. Тот предстаёт расслабленным, граничащим с волей прикрыть глаза, поддаться нужде заснуть. — Я подняла вас из постелей. Не думаю, — девушка неспешно идёт вперёд, подступая к одному из кресел. Ткань под пальцами прохладна, стоит возложить ладонь на изголовье, — что для ночи есть более подходящий вид. Я могла бы? — спрашивает она, подмечая стоящий под окном хрусталь. Под гранёной крышечкой должно располагаться тонким пряным лепесткам миндаля. — Этот поезд мне не принадлежит. — Я спрашиваю о твоём удобстве! — окружая себя поддельным возмущением, она едва не поддаётся хохоту. Накрывая уста ладонью, девушка надеется, эта нужда не будет замечена, но смежая веки, Александр усмехается почти беззвучно. — Ты думаешь о моём удобстве, Алина? — елейный голос заставляет прислушаться. Вопрос забирается под кожу, ковыряет сердце памятью о некогда изречённых гадостях. Победитель никогда не отвечает на них ядом, но отплачивает той же мерой, которой наречено растерзать изнутри. — Комфорт не полагается мальчикам на побегушках у Капитолия, — лишённая людской жалости улыбка замирает на губах юноши, когда Алина опускается за стол. Озноб бежит по телу от распущенной вокруг прохлады. Ставя вазочку пред собой, она прячет в ладонь горсть орехов. В этот час среди полумрака понять особенно сложно, рассматривает ли Александр её или глядит сквозь. — Линнея могла бы поделиться с тобой снотворным, она покупает его в городе. Эти кошмары забирают у тебя сон. — Я не хочу таблетки.       Не желая избирать ничто иное, утверждает девушка. Лекарства Капитолия отличаются редким качеством, прогрессивностью и действенностью, но она никогда не может заставить себя прикоснуться к их таблеткам. Верно, страшится, что хотя бы одна из них окажется подобием тому, что капитолийцы так любят принимать на своих праздниках. Женя говорит, они лишь делают человека лёгким и бессознательным, и Алина никогда не раскрывает ей, насколько эти чувства страшны. Александр пред ней ныне не смеет настаивать и, кажется, разделяет её выбор, неглубоко кивая. — Так всегда было — ещё в приюте, — объясняет она, не смея упустить в рассказе Линнеи то, что победитель Седьмого первым отзывается на её крик. Он, нет сомнений, прислушивается. Плечо покидает избранное место под окном. Юноша садится ровнее. — Голодные игры лишь сделали эти кошмары более реальными. Но эти сны всегда были со мной. Принято считать, что мы наиболее уязвимы, когда спим. Тебя не мучают кошмары по ночам? — Они все наяву, — складывает Александр заурядную правду. Среди полумрака признанию, должно быть, наречено внушать страх, но могла бы сама Алина сказать иное об их жизни? Клетки распорядителей, наверное, уже в этот час полны переродками, а злодеи имеют волю ступать прямо под кров победителей Двенадцатого. — Что остаётся тебе, если ты позволяешь им терзать себя во сне? — доводится рассмотреть, интерес Александра серьёзен, отдан ей, но девушка не находит для него и худого слова. Она не ведает, что могла бы сказать, и никогда не находит то малое, что могло бы избавить её от кошмаров. — Твои друзья думают, что я развалюсь от одного скверного сна. — Они заботятся о тебе, Алина. — Она не верит тебе, — голос резок, когда она отвечает наперекор убеждению. Юноше следует утвердить, зубоскалит недовольно и вредно. Он ведёт головой едва заметно, точно старается рассмотреть, просчитать то, что могло бы стать причиной. — Девочка, которая пряталась от старших ребят под приютской койкой, тебе не верит. — Это тебя беспокоит? — хмурясь, Александр говорит, выделяя очередное слово. Его речь наполняет небольшое пространство купе, полной мерой обозначает присутствие. — То, что кто-то из них окажется похож на обездоленного приютского мальчишку? За что им драться с тобой? Ради чего загонять в углы? — Ты не можешь просить иное, — ворча бросает Алина, насупливается верно. — Ты позвал меня сюда, — отделяет она, — к людям, которых я не знаю… К тем, чьих лиц в моём дистрикте бояться от того, какие зверства вы показывали на Арене. Капитолий денно выставляет напоказ ваши сверкающие улыбки на своих экранах. И там вы благодарите тех, кто желает забрать те жалкие крупицы жизни, которые остались нам с Малом. Ни мы, ни Хеймитч — никто из нас не знал ту роскошь, которая подарена вам. Так какое право ты имеешь унижать моё недоверие к вам? — обнажая белые зубы, Александр хмыкает, смотрит на её неожиданно возвышенно, заставляя поёжиться. Лёгкий звук отвлекает и мгновенно теряется в разлитом вокруг гудении. — И ты знаешь, что Хеймитч никогда бы не произнёс то, что ты сейчас сказала, — оголяет юноша убеждение, ломая упрямство под унижением бóльшим. — Потому что ему известно, какова столичная роскошь на самом деле. В Капитолии желают вас уничтожить… — Без стараний вашей подружки не обошлось, — любезно улыбается Алина, не стараясь осадить вредное настроение. Ей кажется, нет ничего хитрого в том, что развлечение Зои становится только предлогом расправиться с победителями Двенадцатого. Но Старкова не намеревается удостаивать то расположением. — И потому ты знаешь, что президент Сноу сказал об её поступке, — заключает Александр, заставляя глаза девушки округлиться. Она помнит отчётливо, как президент говорит о том, насколько легко было бы забрать жизнь Зои. Но победитель пред ней не может знать об этом разговоре. Алина этому не верит. Пусть он является лучшим из лучших, но Сноу не полагается отчитываться пред мальчишками-победителями, чем бы их ни поощряли. — Откуда тебе известно, о чём мы говорили? — Добраться до Зои Капитолию гораздо легче, чем до тебя, птичка, — нежность обращения перевешивает суровую правду слов, заставляет зардеться.       Девушка взгляд не отводит и под искрящимся блеском чужих глаз борется с колыхающимся внутри смущением. Сказанное забирает любые сомнения, Зоя тоже получает предупреждение от правительства. Не от того ли держится в стороне с завершением Тура победителей? Сейчас победительница не решится утвердить, становится ли тому причиной недовольство власти или ссора с Александром. Он ныне склоняется к столу, руки складывает пред собой, пальцы играют на деревянной глади. — Что, — отделяет юноша, смотря на неё из-под полуопущенных век, — позволяет тебе думать, что они не вытирают ноги об нас? — Алина верит, чужому тону следует уколоть её грубостью. Но его направляет нечто схожее на любопытство. Чудится, Александр вовсе не ищет эти разговоры, но победительница в них нуждается. — Ты смотрела Игры. Каждый способен научиться улыбаться в объективы камер. Но сейчас уже неважно, будет ли кто-то из нас выбирать слова и раздавать благодарности. — Ты говоришь, что капитолийцы могли бы полюбить меня, — переступая через недоверие, Алина подпускает к себе когда-то подаренное ей чаяние. На мгновение удивление является на лице Александра. Он замечает стремительно, победительница помнит о том, какую веру он хранит. Незатаённые нотки тщеславия тому вторят. — Но никто не желал сиротку из Двенадцатого. Они полюбили роман, которого не существовало. — Они не желали очередную хрупкую, сливающуюся с остальными девицу из беднейшего дистрикта, — ладно стелет юноша. Он ожидает, что Алина встрепенётся, возразит рассмотренному образу. И откуда черпает наглость? Ей известно, что до последнего сезона Голодных игр о Двенадцатом не говорили иначе, но избранным выражениям впору раздразнить. — Где люди умеют только копаться в земле. Но им понравится победительница, крепко держащая лук и не боящаяся заглянуть в глаза другим — более опытным и старшим бойцам. — Как ты? — Как я, — кивает Александр. Улыбка играет на его губах. — В Капитолии тебя не ждут: ни в нашем обществе, ни с высоко поднятой головой, ни одну, — выделяет он, разглядывая Алину. И что надеется отыскать? Она выбирает это, потому что Мал верит, что у них может получиться. Но намёк уловить легко, с играми в глупых наивных влюблённых придётся закончить. — Одно появление произведёт достаточное впечатление, чтобы на тебя обратили внимание. Не следует притворяться. Покажи им, кто ты есть. Они хотят тебя убить, но ты желаешь выжить, ты будешь сражаться на той Арене и не будешь рассчитывать, что распорядители вновь сделают поблажку. Ты выиграешь, пусть и по их правилам. Необходимо будет дерзить, — немногим вознося ладонь, призывает победитель. Его спина вновь расслабляется в кресле. Кажется, уже в следующее мгновение его должно сразить зевание, но даже сейчас натренированное тело юноши заключено в оковы контроля. Но ему известна правда. Заставлять себя дерзить не придётся. — Нет ничего плохого в том, чтобы копаться в земле, — губы замирают в полуслове, когда вслед за неглубоким кивком Александр мирно смеётся. Вероятно, он ожидает, что из всех возвышенных речей победительница не упустит именно эту. — Конечно, нет, — цыкающий звук срывается с чужих уст. Глаза Александра прикрыты слегка, их омрачает тень. — Но не тогда, когда ты рождена летать, — не получается скрыть собственное изумление, стоит тишине разлиться между ними. Алине кажется, о бессмыслицах и высоких вещах полагается говорить богачам и аристократам Капитолия. Они не предназначаются поезду победителей. Расплёсканное вокруг непонимание можно перебрать под кончиками пальцев, и тогда лицо юноши обретает незнакомое милое выражение, с которым он улыбается. Александр жаждет объяснить. — Так говорит моя мать. Нет ничего плохого в том, чтобы быть ящерицей. Только не в том случае, если ты рождена ястребом. — Мне нравится это, — улыбается Алина. Ей верится, в высказывании Багры должно найти мудрость, но игра слов заставляет её позабавиться. Девушка добавляет упрямо. — Нравится, когда ты не делаешь Голодные игры центром своего существования. — Совсем нетрудно это сказать, когда ты не была рождена для них, — за поездом пролетают ряды фонарей, отбрасывающих полосы света на лицо Александра, когда он смотрит за окно. Губы непроизвольно кривятся от знания о том, что Николай и Линнея были предназначены для Бойни, а их родители никогда не покидали самые громкие заголовки капитолийских новостей. — Не все способны разделить с тобой это богатство. Что бы ты делала, если бы сейчас была дома? — Мал бы убедил меня в том, что ничто в этих снах ненастоящее, — опуская взгляд к неунимающимся рукам, Алина несильно качает головой. — До Голодных игр я бы бежала в лес. А после я бы пряталась у окон нашего дома, искала бы глоток этого наполненного пылью воздуха лишь для того, чтобы убедиться, что всё ещё нахожусь в Двенадцатом — что всё ещё жива. Хотела бы я, чтобы в этом поезде открывались окна, — буркает девушка, кивая на просторное полотно стёкол. В некоторых вагонах им выполнен и потолок, что в дневное время являет необыкновенные картины неба. Ночью его всегда затемняют, делая мрачным и бесцветным. — У тебя нет шрама, — замечает Алина, обводя под взором фигуру Александра. Его тело не хранит ни один рисунок, что мог бы быть выведен чужими оружиями. После просмотренных выступлений девушка легко может представить его расписанным лезвиями и колющей сталью. — Хеймитчу тоже вспороли живот в Играх, у него есть шрам, Малу несколько раз приходилось переодевать его, — сперва юноша молчит, не внимает проявленному к его телу интересу. Но всего на секунды девушка улавливает этот порыв, зыбкую необходимость возложить руку на живот, удостовериться, что его кожа чиста. — После того, как в Капитолии собрали внутренности и вылечили рану, понадобилось пять процедур регенерации кожи, чтобы убрать шрам полностью. Иногда она кажется чужой, ненастоящей. Тебе знакомо это чувство, Алина? — Я бы предпочла, чтобы те шрамы остались со мной, — признаёт она, вспоминая о чуждом, инородном чувстве, которое пришло с её пробуждением и завершением Голодных игр. Голос не дрожит, и тревога не приходит. Александр слушает её, возможно, даже разделяет бессмысленное чаяние. Его расположение предстаёт успокаивающим. Вид того, как юноша тянется к плечу, разминает место под ключицей, возвращает победительнице воспоминания о картине, которую хранит порог её купе. — А поцелуи являются частью высокомерного характера Николая? — Думаю, другие бы сказали, что поцелуи являются одной из наиболее приятных его частей, — обозначает Александр, не заставляя ожидать непринуждённость и откровение. Ласка Николая не является мороком воображения или обманом ночного полумрака. — А толпы поклонников не расстроятся, что твоё предпочтение отдано лучшему другу? — У них было время для того, чтобы убедиться, что моё предпочтение никогда им не принадлежало, — выводит голос победителя. Его направляет невыраженное безразличие, незаинтересованность чужими пристрастиями. Он не таит стеснение пред этими признаниями и, указывает непреклонно, иным воздыхателей награждать не собирается. — Тебе было неприятно это видеть? — Я слышала некоторые истории… Не «странно», — подчёркивает Алина, немногим вздёргивая подбородок. — Необычно. И это запрещено, — улыбается она лукаво.       Оказывается, даже среди любимцев Капитолия цветут противозаконные настроения. Ей кажется, раскрывать эту уязвимость обречённой девице истинно глупо. Значит, победитель не считает ту слабостью. И если Николай волен поддаваться незаконным утехам в кишащем капитолийцами поезде, а Александр говорит о тех вольно. Быть может, Алина расценивает их связь неверно. — Разве любовь к своему другу и брату назовут запретной? — не колеблясь и не меняясь в своей поставе, спрашивает юноша. Обнажая шею, он возводит голову слегка. Полумрак обрисовывает его глаза густым серым. — Они.., — присматриваясь к заживающим синякам на чужой шее, Алина замолкает на мгновение. Она не сразу понимает, что не отвечает на вопрос.       Лепестки кровоподтёков поднимаются вокруг гортани, и она думает, что однажды уже встречала подобное. В драках ребята получают разные увечья и нередко хватают друг друга за шеи. Но девушка не способна представить, кому Александр мог бы позволить превзойти себя в силе. Она легко улавливает намерение — видит то, как он задирает голову выше в порыве совладать с нервной необходимостью её опустить, чтобы скрыть вид обнажённой шеи. Юноша быстро понимает, что становится предметом её внимания. Невольно Алина находит осознание, что завтра, вероятно, вновь встретит его в закрытой одежде. Руки холодеют в путающихся чувствах. Ей кажется, мальчишки-задиры всегда любили показывать свои шрамы и набитые синяки — последствия маленьких приютских битв, которые они проходили. Но Александр убеждает не впервые, он не является одним из обделённых хулиганов и уличных подлецов. И несмотря на то, что его образ выкован в стали, холоде и жестокости, Алине кажется, испробуй она протянуть руку, юноша мгновенно отстраниться. Чужая уязвимость и открытость увлекает и в то же мгновение норовит обжечь. В знании, что ей не известно и малое о чужих жизнях, один за другим вопросы залегают в груди. Верится, так люди знакомятся — они спрашивают и узнают. — Они болят? — пробует Алина, находя слова подходящими. Взгляд Александра смягчается. Он склоняет голову набок, рассматривая её, как мог бы ожидать и более резкое выражение. И девушка признаёт, что заслуживает это впечатление. Палка хозяйки приюта нередко напоминала ей о том, что она не умеет держать язык за зубами. — Теперь, нет. Но они забрали голос на несколько дней. — Почему Регенерация не убрала их? — движение выходит дёрганым, стоит Алине сесть ровнее, выпрямиться, поёрзав в скрипучем кресле. Видится отчётливо, собственный интерес становится для Александра любопытным. Глаза прищуриваются слегка, словно он надеется отыскать пределы её увлечения. — Она восстанавливает повреждённую кожу, — возложенная на стол ладонь юноши дёргается наверх, точно он собирается вновь пройтись пальцами по передавленному горлу. Но Александр пресекает жест, опуская руку на подлокотник кресла. — Но сосуды лопаются под ней.       Алина кивает, принимая заурядную правду того, что Регенерация является только косметической процедурой. Она усмехается едва, стоит тишине и шуму дороги занять пространство между ними. Чудится, девушка спросит больше, и Алесандр будет этого ждать. Но ответит ли он? Сочтёт ли важным ответить? Она не знает, откуда берётся это крепкое чувство — нежелание нанести очередную рану. Юноша не ищет пути навредить им под час своего посещения дистрикта-12. И несмотря на то, что неприязнь Мала велика, победитель Седьмого не ищет с ним грызню. За незнание не винят, но Алине хочется ликовать от того, что понимать окружающий мир становится легче. — Я думаю, нам обоим следует возвращаться ко сну, — предлагает Александр воистину неожиданно. Он поднимается из-за стола, и утыкаясь взглядом себе под ноги, девушка прикусывает язык.       Победитель пред ней никогда не избирает молчание, и сам владеет словами точно клинками, и теперь когда он избирает проводить её к двери купе, тишина становится гнусной. Вскоре перешагивая порог внутрь своей спальни, Алина вспыхивает, стоит тёплой ладони сомкнуться на её запястье. Она едва успевает развернуться, когда Александр несильно щипает её за предплечье, срывая с губ высокое «ой», с которым девушка мгновенно принимается растирать ужаленное место. Подобно сотворённой нелепой забаве мера выходит истинно детской, когда она сердится в дверях, расщедриваясь в намерении обругать победителя с головой. Кажется, её лицо багровеет. Фигура юноши остаётся непоколебимой, но лицо хранит затейливость, с которой ему следует рассмеяться. Алина с затаённым в груди удивлением обнаруживает, что помнит красивое мелодичное звучание его смеха. Но видно не уступая намерению, Александр ждёт её недовольство. — Зачем ты это сделал? — Это, — девушка не отводит руку в сторону, стоит победителю пред ней протянуть ладонь, несколько раз пальцами постукивая по краснеющей коже. Место вновь начинает щипать, заставляя Алину проворчать, — настоящее.       Задирая голову, она наблюдает то, как Александр прячет руки за спину прежде, чем с его губ скатывается ровное пожелание спокойной ночи. Она сама рассказывает ему о том, где ищет спасения от кошмаров, и юноша не позволяет усомниться в том, что он слушает. Прислоняясь к прохладной стене головой Алина слегка сдавливает предплечье, распуская под кожей вспышки жалящего чувства. Только ужас приходит во снах, они не знают боли. Сколько бы силы они ни отнимали, эти кошмары всегда остаются с ней, кем бы девушка ни становилась. Только Мал однажды находит важным сказать, что в их жизнях реально. Сырой запах приюта, чистая вода в пруду за границей Двенадцатого, вкус сваренного в Котле супа… Алина оглядывается вокруг и желает, чтобы каждый из отсчитанных Жатвой дней был ненастоящим. Но Александр напоминает ей иное, спрашивает вновь: что остаётся от жизни, если она позволяет монстрам терзать себя во снах и просыпается к образам переродков, что клацают клыкастыми пастями у собственных ног?

•

      Когда Алина приходит к завтраку, за столом вагона-ресторана её встречает только Давид и мелькающие вокруг стола капитолийцы в белой форме. Ткань их одежд извечно безукоризненно выглажена, серебристые и алые воротнички с государственным гербом блестят. Не все из них являются Безгласыми — преступниками, наказанными законами Панема. Некоторые из них являются лишь гражданами Капитолия, простыми людьми, присланными для работы в поезде. С течением дня Алина их почти не видит, зачастую они ходят по вагонам, только когда победители их покидают. А если и являются на глаза, то исчезают столь же быстро. Иногда девушке хочется спросить, какого им прислуживать ребятам из дистриктов? В столице они, вероятно, не располагают высокими положениями, если их присылают для работы, что, как приходится верить, не считается уважаемой. Приговор Безгласых, которые за совершённые преступления лишаются языков и оказываются обязаны к пожизненной каторге, едва ли лучше того, чем является смертная казнь. Сопровождающим поезд капитолийцам приходится работать вместе с ними. И Алина не ведает, хочет ли она знать, как привилегированные послы столицы смотрят на свою работу. Победительница напоминает себе не впервые. Возможно, уже со следующими играми на неё не взглянут лучше, нежели на преступницу.       Красное дерево стола в вагоне искрится под открытым безоблачным небом, зовя присмотреться к возведённым над головой стеклянным дугам, сливающимся с рамками окон. В глубокую зимнюю пору небо над их головами лишено своей яркости, нежный голубой цвет сливается с серыми оттенками. Лишь вдали, у тёмной грязной линии горизонта кучкуются облака. Несмотря то, что часу за стенами поезда должно быть нестерпимо холодным, Алина благодарна тому, что к запланированному вечером прибытию им позволяют видеть проносящиеся вокруг пейзажи Панема. Вероятно, это решение объясняется тем, что наиболее близкие к Капитолию дистрикты богаты. На подготовленное к завтраку место девушку приглашает один из Безгласых, потягивая руку к отодвинутому для неё стулу. На заурядную благодарность они никогда не реагируют и в глаза почти не смотрят, словно любое общение и даже самые незначительные жесты для них запретны. Наливая стакан воды, молодой мужчина спешит скорее покинуть внимание Алины. Яркий неестественный цвет формы исчезает за спиной. Она же открывает одно из серебристых блюд, чтобы положить себе несколько кусочков тёплой ветчины. К четырём местам за столом возложены тарелки и подготовлены приборы, стоят стаканы с холодным апельсиновым соком. Но только Давид сидит в другой стороне стола. Он горбится над трапезой, методично жуя и смотря в лежащий рядом блокнот с какими-то заметками. Сегодня его жилетка надета поверх заурядной футболки. Кожа рук видно бледна. Как рассказывает сам Костюк, в Третьем почти не работают на улице, а многие не покидают производства даже ночью. — Они завтракают поздно, — не поднимая головы, объясняет Давид. Должно быть, у него не получается упустить то, как Алина вертит головой, ожидает, что за дверьми купе послышатся шум и приближение проснувшихся победителей. Привычка, нет сомнений, взята от жизни в Капитолии, где жизнь начинается только ко времени обеда. — Соберутся только через несколько часов. — С ними интересно? — девушка вытягивается на своём месте. Давид на секунду поворачивает к ней голову, но взгляд не задерживает, переворачивая страницу своего журнала. Прежде, чем говорит вновь, победительница надкусывает тёплую масляную булочку. Крошки рассыпаются по тарелке. — Должно быть, это невероятно утомительно быть окружённым детьми. — Это неважно, — поправляя очки, замечает мужчина. Его рот набит в схожей мере, отчего Алина мгновенно расслабляется за столом, не ища навязываемые манеры. Ко многим из победителей она по возрасту ближе, нежели сам Костюк. — Они заботятся обо мне. Женя так говорит, — дёргано уточняет Давид над своей тарелкой. — Я важен для них. До того как я встретил их или Женю, Капитолий для меня был другим. Они всё изменили. У них есть сила, и у меня есть мозг.       Немногие дистрикты наделены правом работать с высокотехнологичной техникой, Алина это знает. Получи кто-то из них доступ, многие не смогли бы воспользоваться электроникой от заурядной необразованности. И пусть хотя бы дистрикт Зои не поражён предельной бедностью, даже она, вероятно, никогда до Капитолия не прикасалась к множеству кнопок, датчиков и предназначенных для управления экранов. Развитие столицы существенно превосходит любое снаряжение, которым наделён каждый из дистриктов. Замечание Давида о том смешит щедро, пусть и хохот Старковой остаётся им непонятым. В приюте никто не ищет способ смягчить брань, но мужчина избирает сполна осмотрительные выражения, чтобы утвердить о чужой глупости.       Ещё в уходящий вечер он рассказывает о том, что несмотря на статус победителя, Давид всё ещё принимает участие в делах дистрикта и иногда получает от Капитолия запросы о деловых визитах. Ошибочно предполагать, что тем удостаивают многих представителей Третьего, а значит, даже в столице ум Костюка находят востребованным и исключительным. Алина всё ещё посмеивается, накалывает кусочек молодого сыра и запрокидывает голову к панорамному потолку вагона, подставляя лицо солнцу. Но с теми же мгновениями двери в другой стороне купе разъезжаются, и Старкова едва не роняет из рук вилку, стоит Линнее шагнуть внутрь. Лицо её красно и блестит от пота, длинные волосы собраны в низкий хвост. Талию узко пишет белая тренировочная форма, в которую облачено всё тело девушки. Металл звякает, стоит ей ударить рукоятью поднятого вверх копья о пол. — Ты уже проснулась! — восклицает Ланцова, прихлопывая в ладони, чем ещё сильнее обескураживает Алину. Давид только глубже утыкается в свои записи, не выказывая внимание появлению победительницы, и точно желая, чтобы его оставили в тишине. — Я попрошу, чтобы тебе принесли подходящую одежду. После тренировочного зала я всегда умираю от голода, — не переставая переводить взгляд с Линнеи на Давида, Старкова стремительно находит понимание. Победители не рассыпаются в своих постелях до позднего часа, раннее утро они проводят за тренировками. Не поэтому ли Николай в минувший вечер упоминает специально подготовленный зал? Легко рассмотреть, Ланцова быстро замечает, что ошеломление её вооружённым закалённым видом всё ещё не покидает лицо Алины. — После этой ночи мне совсем не хотелось тебя будить, чтобы предложить раньше. — Я приду, — коротко обещает Старкова, предполагая, что схожая очерченная серебристыми линиями форма уже возложена на её кровать. Голос норовит подломиться, и она чувствует, что всякая уверенность ускользает из-под пальцев.       Алина не ищет сомнения, верит, что если протянет руку, то непременно уколется о наконечник копья. Это настоящее оружие, как и то, что лежит в руках Александра в дистрикте-7. И на Арене оно тоже будет настоящим. Девушке следует знать его тяжесть, так бы утвердили победители? Ей интересно. И вероятно, теперь она могла бы укрепить навыки, отработанные с Хемйитчем и Малом. Обманывать соперников своей неумелостью она не сможет, они все видят её выступление в прошлогодних Играх. Алина должна убедить их в своей силе и подготовленности, заставить их видеть в ней угрозу и достойную соперницу — ту, кто не позволит другому забрать собственную жизнь на Арене. Ни одно понимание о дружбе не льстит этому раздумью, но если профессионалы не позволяют Бойне разделить их сейчас, Алина не вольна принять вражду. В Капитолии увидят их вместе. О её присоединении к небольшому обществу востребованных и славных победителей, вероятно, подготовят не один репортаж. Быть может, это будет их способом — надеждой на то, что крепкая связь между ними заставит людей Панема и самого Капитолия возненавидеть идею Третьей квартальной бойни. Это Алина желает. И сейчас грудь наполняется тёплым трепетом от того, что даже мерзавцы-профи ищут путь, чтобы найти для неё место в каждой части своих жизней. Ей интересно. И несмотря на то, что ей спокойно за столом в обществе Давида, она не желает сидеть в стороне. С приездом в Капитолий, победительница увидит Тренировочный центр вновь, а Арена встретит её запахом крови и стенаниями трибутов. Они возьмут смерть под руку, чтобы после броситься за Алиной. И сейчас она не позволит себе бежать от блеска стали.

•

      Так её встречает замыкающий вагон… Металл сверкает в холодном свете, которым наполнено купе. Тёмный серый пишет стены, на которых играют тени. Подготовленные в Капитолии одежды безукоризненно подобраны к её фигуре. Быть может, мерки они получают от Цинны, а заказ поступает с отосланным победителям Двенадцатого приглашением, и где-то точно подобный костюм заготовлен и для Мала. Он бы его ненавидел, Алина в этом не сомневается. Гладкая прохладная ткань сейчас плотно обтягивает её грудь, чтобы облегчить бег. Одежда закрывает каждый сантиметр кожи до запястий и лодыжек, и несмотря на совершенства капитолийской ткани, победительница знает, что в любой иной день предпочла бы нечто более свободное.       Воздух вокруг неё разгорячён и влажен, когда девушка делает шаг внутрь тренировочного зала. Он наполнен лязгом стали и дребезжанием работающих машин. Грохот проносится по вагону, когда Линнея кидает копьё в одну из мишеней, пробивая центр и сдвигая цель с заготовленного места в дальней стороне комнат. Одной из первых взглядом завладевает Зоя. Белый цвет на ней предстаёт в редкой мере нелестным, а сам образ Назяленской является захватывающим — таким, что заставляет задержать дыхание. Она использует одну из беговых дорожек, а за её плечами лежит штанга, постоянно удерживаемая руками девушки. Уклон полосы под её ногами направлен в гору, что нет сомнений, значительно усложняет упражнение. Думается, весом за её спиной на Арене должно являться трезубцем. — Пришла тренироваться, солнышко? — играет голос Николая, заставляя повернуться к матам.       Глаза норовят зажмуриться от того, насколько яростно скрипит металл, когда пара мечей скрещивается друг с другом. Они являются ведущим и прославленным оружием Николая, одним из символов его победы, но Александр держит клинок не менее крепко. Сталь в их руках не таит и малое отличие. Золотистые прядки Ланцова налипают ему на лоб и метаются по лицу, когда он вновь направляет удар победителю в грудь. — В другой жизни ты будешь с мечом опытнее меня, братец, — не ожидая ответ Алины, Николай обращается к юноше, делая выпад вперёд и ударяя того по запястью.       Едва не заставляя девушку пошатнуться, чужой меч отлетает в сторону, скользя ей под ноги. Пальцы Александра ложатся на тяжёлое лезвие, отводя оружие от своего тела и принимая это поражение. Его грудь вздымается часто, а кожа лица покрывается каплями пота. Но рассмотреть проигрыш в победителе Седьмого не получается: его голова приподнята слегка, ладонь возложена на чужой меч в надменном жесте, а лик не скрывает обещание выиграть следующую битву. Несмотря на заключённое в поставе честолюбие Александр умеет терпеть неудачи, чтобы после пойти за победой. И Николай будет это ждать.       Но сейчас он заводит оружие за спину, сходя с мата и вытягивает клинок в сторону Старковой, стоит направить ладонь к тому, что падает рядом. Он тяжёл, норовит утянуть руку к земле и забирает надежду на то, что она могла бы со сталью профессионалов совладать. Победительница рассчитывает только, челюсти сжимает упрямо в необходимости не выдать эту правду Ланцову. Но мышцы не дрожат, когда крепко берясь за рукоять, она направляет меч на Александра. Предельно малое расстояние отделяет его острый конец с грудью триумфатора, когда он складывает руки на груди, смотря на неё сверху вниз. Чистый металл не крадёт хотя бы каплю его увлечения, каждая его часть принадлежит Алине. Мышцы не дрожат, и она впервые нащупывает в них силу, вложенную в тело с непрекращающейся подготовкой к следующей Бойне. — Без оружия в руках он не выглядит столь грозным, — девушка кивает вбок, полагая, что вольная истинно дружеская манера не укроется от Николая.       Как и остальным победителям ему должно рассудить, она привыкает к их правилам… Становится частью этой нескончаемой игры. Ланцов, вероятно, желает избрать себе в соперницы именно Старкову, но её предпочтение и очередной ход на доске капитолийского умысла предназначены Александру. Разворачивая клинок остриём вниз, Алина восходит на мат, заставляя Николая отступить с поднятыми в сдающемся жесте руками. Она вычерчивает полукруг на мате, идя вместе с юношей на отведённом для боя квадрате. — Разумно ли стоять против того, кто мог бы стать твоим соперником? Выступать сейчас против неё значит позволить узнать свою силу и мастерство боя, дать шанс научиться избегать удары и уловки, которые в первую встречу на Арене Старкова могла бы с лёгкостью упустить. — Публика Капитолия не любит скорые расправы. — Каждому принадлежит право бороться за свою жизнь, Старкова, — вынуждая обернуться, Зоя сходит со своей дорожки. Штанга всё ещё лежит за её спиной, открывая разворот сильных плеч. — Но не всякий находит в себе отвагу, чтобы его взять.       Зубы ударяются друг о друга, и Алина не уступает порыву взвизгнуть, когда крепкий хват пальцев обвивает её запястье. Александр ударяет у основания лезвия, должно быть, рассчитывая легко выбить оружие. Но девушка не позволяет себе разжать руку, прорезиненная рукоять покоится в ладони, и оскаливаясь в наигранно любезном выражении, она направляет меч к животу юноши. Лезвие упирается над его бедренной костью, но Александр не скашивает на него взгляд. Его взор Алину не оставляет, выражение становится взывающим. Тыльная сторона ладони упирается в его грудь, собирая жар разгорячённого тела. — Ты изменилась, Алина. — У меня было много времени после твоего отъезда, — улыбка не соскальзывает с губ, девушка хмыкает легко. Она слегка склоняет голову набок, дрожь покидает её плечи. Место той занимает вязкое покалывающее чувство воодушевления. Эта взращённая с тренировками сила, что не позволяет легко лишить её оружия и сдвинуть с места, опаивает вдохновением — идеей того, что Алина способна быть существенной соперницей, а не куском мяса для расправы профессионалов. — Мал славный учитель в том, как следует обращаться с кулаками. И я… — Способная ученица, — искренне восхищается Александр. Тепло окатывает щёки вместе с его признанием и диковинной похвалой. — И будешь ещё умелее.

•

      Минуты в тренировочном зале убегают быстро, и первый час девушка почти не прикасается к оружию. Она упражняется в рукопашном бое с Александром и непременно ожидает, что к вечеру на её коже выступит несколько обширных синяков. Кровоподтёки на её теле, пожалуй, заставят стилистов вздыхать раз за разом, когда им придётся убирать эти несовершенства с её тела. Алина не ожидает того, что могла бы сравниться с победителем в физической силе, но её ловкость — умение сбежать из-под его руки, становится ей преимуществом. Если однажды Арена поставит её против него или другого задиры-профи, девушка не пожелает подпускать кого-то из них близко к себе и оружие бросать не станет. Квадрат мягкого мата стремительно становится для них мал, и нередко Алина утягивает за собой Александра в сторону, когда намеревается перехитрить его приём. В Голодных играх не будет границ, так зачем строить их сейчас? Юноша не уделяет тому слово, но замечает быстро, как победительница становится более свободна и раскована в движениях, находит смелость для намерения его ударить. Алине кажется, для кулаков нет правил даже на Арене, но Александр показывает ей, как сделать удар крепче, а хватку более цепкой. Несколько раз у неё даже получается пройтись костяшками по его боку и повиснуть на предплечье, выворачивая юноше руку и заставляя того завалиться набок. — Разбей ему красивое личико за меня, Старкова, — велит Зоя. Тяжёлая коса качается за её спиной, пока она занимает соседний мат. Она и Николай удерживают в руках металлические шесты, звон которых перебором разливается в стенах. — Тебе нравится валяться у меня в ногах, Ланцов, — утверждает Назяленская, легко ударяя парня по лодыжкам и опрокидывая того на пол.       Она отбивает выставленную вперёд сталь и направляя один из концов шеста на горло Николая, что одаривает девушку лисьей сверкающей улыбкой. Алине хочется заметить, юношу взаправду красит вид, представляющий его развалившимся в ногах у Зои. Но стоит ими засмотреться, Александр легко хватает её за плечо, заставляя ойкнуть. Разворачивая спиной, он бросает победительницу себе на грудь. Его рука ложится над животом, не позволяя замахнуться или дёрнуться прочь. И представляется ясно, будь они сейчас на Арене, он легко мог бы вспороть её горло или потянуться к шее, чтобы забрать воздух. Вставая на мыски, Алина скребёт его предплечье, царапает и оттягивает ткань формы. Думается, она могла бы оторвать её от себя только с собственной кожей. Она вольна просить Александра отпустить. Но в этот час, когда девушка топчет ему ноги, пока они кружат на мате, она хочет заставить его убрать давящее под грудью предплечье. Это не бой вовсе — вторая его рука отведена в сторону. Доводится рассмотреть, победитель её испытывает, хмыкает протяжно и низко, словно рассуждает немо и ожидает увидеть, как Алина решит поступить. — Зачем тренироваться, если ты не надеешься вернуться на Арену? — намеренно понижая голос, спрашивает она, вдыхая глубоко и надеясь заполучить себе время для того, чтобы найти решение. Александр склоняет голову к её плечу, чтобы разобрать сказанное. Его положение меняется, позволяет большее пространство для того, чтобы развернуться. — Мы все обязаны готовиться, пока Жатва не отведёт иное, — последний слог грозит обратиться хрипом, когда Алина направляет локоть юноше в бок, ударяет по рёбрам щедро.       Он норовит вновь схватить её, стоит выскользнуть из-под хватки. Но не пытаясь отойти в сторону, она посылает руку к лицу победителя, не сразу крепко сжимая кулак. Мал говорит, что ладонь всегда должна быть закрыта, иначе она изломает себе пальцы. Но боль не приходит, и удар никогда чужое прекрасное лицо не настигает. Девушка только рычит сквозь вздох, стоит Александру точно перехватить её руку. Он тянет её на себя, так что победительница легко могла бы свалиться на колени или опрокинуться на пол. Но Алина не перебирает ногами и, задерживаясь над мягкой поверхностью мата, почти повисает над полами. Сейчас это больше сходит на игру. И не признавая нелепость собственного положения, вцепляясь в одно из запястий юноши, победительница улыбается наигранно коварно, не ища разгадку для того, что он решит предпринять. Он отпустит, и она заурядно свалится на спину — упадёт ему под ноги, как вероятно, то случится и на Арене. На то рассчитывают распорядители, Алина это знает. В Бойне пушка обозначит мгновение, когда остановится её сердце. И сейчас Александр смотрит на неё так, будто ищет намеренно, ожидает, что она будет бороться за эту жизнь и попытается вгрызться ему в руку. — Придётся стоять так долго, — выражению должно сойти на ухмылку, когда девушка пытается подтянуться, ухватиться за чужое запястье крепче, смотря на победителя снизу вверх. Холодный искусственный свет разливается вокруг его головы и точками звёзд отражается в глазах, словно сама соперница пред ним может светиться. — До вечера будешь держать. — Я не обделён терпением, Алина.       Но не выдавая Александру замысел, она расслабляет хватку, отпускает его руку, отчего ложащийся в руки победителя вес заставляет его дёрнуться к ней. Он мог бы её удержать, девушка в этом не сомневается, но сваливаясь спиной на мат, она тянет его за собой. Рука рыщет вокруг себя, надеется отыскать отброшенный в сторону меч. Но юноша не упускает тот из внимания. Стоит схватиться за рукоять оружия, не позволяя то вознести, он прибивает запястье к прохладному полу, отчего сталь вылетает из хватки. Всё тело колет раздражением от вида того, насколько непринуждённо у него это получается. Металл грохочет, ударяясь о пол. Кто-то присвистывает. — Терпение подводит? — слова кусают, когда Александр придавливает обе её руки к земле, нависая сверху. Угольные пряди его волос покрываются влажным блеском и падают на лицо. Он оборачивается на мгновение, отмечает быстро — её ноги всё ещё свободны. Победитель мог бы придавить и их тоже, лишить последнего шанса ответить на сделанный ход. — Ты билась достойно, — хвалит он неожиданно, заставляя немногим запрокинуть голову. Серые штормовые ободки его глаз светлы, предстают схожими на лишённый цвета, драгоценный камень. — Но я знаю больше о борьбе. — Значит, у меня будет достойный учитель к Третьей квартальной бойне, — заключает девушка, когда Александр поднимается на ноги и протягивает ей руку.       На мгновение она способна сомневаться, смотрит ли на того же человека, что помогает ей в дистрикте-12. Она не знает, встретятся ли они вновь после этого путешествия в Капитолий. Но возможно, если это будет допущено, Алина и Мал могли бы тренироваться вместе с другими победителями, что могло бы увеличить их шансы на победу. Александр идее того не отвечает, но и отрицать не смеет. Он подхватывает один из мечей с пола и несёт его к столам с оружием. За его фигурой сверкает металл ножей, но девушка не засматривается на них, взирает только на стоящую у края стойку.       На небольшие крюки повешен лук. Его металл лёгок, но прочен и гибок, а цвет холоден и чист, как полагается экспонату, которым могли бы восхищаться капитолийцы. Это, она думает, случается с оружием, которое доводится взять на Арене семьдесят четвёртых Игр. Но они похожи, идентичны друг другу. И Алине кажется, она смотрит в точности на тот лук, с которым приходит к Рогу изобилия в последний день своей Бойни. Кажется, там он и остаётся лежать. Но тот, что вывешен ныне пред победительницей не таит грязь или следы засохшей крови. Его металл холоден, стоит подойти ближе и возложить на тот пальцы. То, как он ложится в ладонь, не должно отличаться от того, как девушка держит оружие в Двенадцатом. Но совершенство чуждо — оно создано для того, чтобы подаренное капитолийцам жестокое шоу было наиболее прекрасным, красочным и удобным их вкусу. Алине следует спрашивать, почему этот лук вложен в чужой тренировочный зал? Какую необходимость в нём находят остальные победители? Он положен для неё, в этом непозволительно сомневаться. Может быть, девушка могла бы научиться достойно владеть ножом и топором, но она носит колчан на бедре с детских лет и не выбрала бы иное, предоставь Бойня ей право решать. Мишени в другой стороне вагона выставлены неровно, их сбивает копьё Линнеи. Но они не походят на бегущего оленя, сидящую на ветвях белку или бьющую крылами куропатку. И соперники на Арене не станут бежать прочь, многие из них решатся напасть. Шум собирается в ушах, стоит положить на тетиву одну из стрел, выстрелить.       Рука дёргается, когда Алина вспоминает полные агонии, предсмертные стенания парнишки из дистрикта-2, которого задирали переродки. Этот лук забирает его муки, а пред тем лишает жизни трибута из Первого, отчего Алина верит, Николаю и Линнее следует быть на неё злее. Но наконечник стрелы вонзается многими сантиметрами выше центра мишени. Следует утвердить верно, она промахивается. Стоя в лесах Двенадцатого, она возвращается домой с пустыми руками. Разочарование съедает сердце. Малу сейчас должно утвердить, что это неплохой результат. Вероятно, причиной тому время, которое Алина не прикасается к луку после того, как глава миротворцев в Двенадцатом решает выстегать Мала. Но с юных лет её стрелы почти не летят мимо цели, и сейчас иное является ненавистным. Это оружие способно спасти ей на Арене жизнь, она могла бы защищать Хеймитча. — Я ожидала большего, — усмешка Зои уязвляет широко, рвётся отравить. Алина не смотрит в её сторону, когда берёт вторую стрелу. Но Назяленская, слышится, к ней не обращается, говорит со своими друзьями, словно они являются кучкой грубиянов, которых легко встретить в приюте. — Может, стоило всё-таки взять женишка для большей мотивации? Или эту шумную девочку-сироту… Нина, кажется, её зовут?       Алина выдыхает дробно, натягивая тетиву. Мишени остаются недвижимы. Она знает, что образы погибших соперников не преследуют окружающих её победителей. Они о чужих смертях не жалеют и ими не терзаются. Вероятно, каждый из них смотрел бы, как Нина погибает на Арене, и даже не запомнил её лица. Но теперь Капитолий знает девушку, которая выбирает Голодные игры для себя, чтобы «девочка-сиротка» из муниципального приюта Двенадцатого могла жить. Высокое шептание Линнеи вместе с низким тоном Александра колет спину, но Алина не спешит заботиться, о чём они говорят. Вместо того она разворачивается, взгляд цепляется за высокий стальной трезубец, удерживаемой рукой Назяленской и стоящий у её бока. Она не позволяет себе отвлечься на то, что её лицо горит, а надменность внимания заключена в Александре, стоящему к Алине спиной. Но она слышит грохот, с которым он дёргается в сторону, стоит стреле пронестись между зубьями чужого оружия и удариться о стену зала. Металл искрит, а трезубец мгновение покачивается в руке Зои, чей лик заволакивает ярость. — Может быть, будь я способна на большее, я бы не промахнулась.       Старкова растягивает на губах любезнейшую из улыбок, стоит Назяленской ударить стальной рукоятью о пол. Только сейчас она замечает, как ладони Линнеи театрально накрывают лицо, точно она не может пошевелиться от сковавшего её ошеломления. Николай, видно теряя желание баловаться или играть дурака, встаёт пред Зоей. Его речь остаётся для Алины не слышна. Но слова ей не нравятся, как вероятно, сейчас не придутся по сердцу и любые другие. Старкова может это видеть. Победительница выразительно делает шаг вперёд, будто могла бы намереваться напасть. Но ладонь Александра ложится у основания зубьев, берётся за её оружие не в желании отобрать, а в заурядном намерении отвести. — Всё равно здесь воняет приютом, — трезубец почти падает в руку победителя, когда Зоя разворачивается к двери зала.       На секунду её горячее внимание вонзается в тело подобием ножа. Бросая несколько небольших крючковатых клинков на стол, Линнея спешит за ней. Чудится, ей следует утвердить, только Старковой надлежит уйти. Но подзывая Ланцову, Александр отдаёт ей чужое орудие и ступает к выходу из вагона. Дверь всё ещё не закрывается за Зоей. Он оборачивается раз, чтобы взглянуть на Алину, но его выражение остаётся для неё нечитаемым. И она не находит нужду позвать победителя прежде, чем он покидает купе. Улыбка Линнеи выходит неровной, когда она поднимает на Старкову взгляд и мгновенно отворачивается, расправляя плечи, чтобы отнести чужой трезубец на отведённое ему место. Когда отступая к мишеням, Алина напарывается на следящего за ней Николая, она намеревается отвернуться, но самолюбивая речь профессионала прибивает к полу. — Я не имею привычки извиняться за других. Ты же не ждёшь от меня этого? — Я вообще ничего от тебя не жду, — отмахивается девушка. Зоя является их подругой. Победителям должно выбирать её сторону. И девица из дистрикта-12 для них чужая. — Тебе нечего мне предложить. — На каждого найдётся своя цена, — хитрая улыбка лежит на устах Ланцова, когда он слегка наклоняет голову, будто мог бы разделить свою правду только с Алиной. — Вопрос лишь в том, найду ли я сотрудничество с тобой выгодным. — Я похожа на таковое? — покачивая в руке лук, вопрошает она больше во вредности, нежели живом любопытстве. — Нет, — неожиданно громко смеётся Николай, чем заключает Старкову в пелену непонимания. Ей нравится иное, но она не позволяет себе первой спросить о причинах. — Совсем нет. Ты очень затратное сотрудничество, которое грозит нам убытками. Но оно стоит риска, — Николай играет плечами прежде, чем направляется к столам с оружием. Проходя пред Алиной, он не останавливается, когда говорит вновь. — Я люблю риск.              Проходит меньше получаса пред тем, как Александр возвращается в тренировочный зал. Приходится ожидать то, что Зоя войдёт за ним. Друзьям полагается примирять друг друга, но Старкова не видит девушку и спросить о ней не решает. Обида и отведённая её словам злоба уходит быстро. Пожалуй, в школе Алина слышит всё худшее. Из мишеней пред ней торчит десяток стрел, и ни одна не настигает избранную цель. Возможно, она излишне долго думает пред выстрелом, но иной результат показать не получается. Любой час, проведённый за упражнениями должен увеличивать её надежду покинуть Арену живой, но очередной промах отравляет сомнением. Она видит навыки победителей-профи. Они не мешкают, бьют точно. Копье Линнеи предстаёт в её руках лёгким, а движения Николая ловки, пока он управляет мечом. Вложенная в удары Зои сила вполне способна переломать Алине пару костей. И их друзья из богатых дистриктов, и каждый другой победитель не будут милы пред расправой. Но выдыхая с поднятым в руках луком, девушка вновь поддаётся наваждению. Кто будет стоять пред ней на Арене? Будет ли это маленькая девочка из дистрикта-11, что заслуживала долгую и лучшую жизнь? Или быть может, ей предстанет сытый мерзкий парень, которого всю жизнь готовили к Играм? Алина не верит, что когда-нибудь была в праве решать, кому из них следует умереть. Решает Капитолий, отводя юноше из Первого смерть рукой Старковой. Каждый в Третьей квартальной бойне падёт также — напоказ столице и самому президенту. — Я хотела бы поговорить с ней, — просит победительница, не сразу внимая компании Александра, что останавливается у контрольной линии вместе с ней. — Её тон не был справедлив, — избранное деликатное слово заставляет фыркнуть. Несправедливый… Алине не знакомо это слово. Власть понимает то скверно, выворачивает показательно, и люди давно отвыкают по нему жить. Нет причин заботиться о честности сейчас. Голодные игры её вовсе не знают. — И ты желала бы говорить с ней. — Я не сломаюсь от парочки гадких слов, — заверяет Старкова.       Стрела вновь соскакивает с тетивы, под углом ударяясь о мишень и отскакивая в сторону. Губы складывают одно бессвязное ругательство. Ей кажется, Александр кивает, но она не поворачивает к нему голову, чтобы рассмотреть правдивость собственного убеждения. Внутренности опутывает нитями, невидимой тягой, зовущей обернуться, разделить с ним сгущающийся и терзающий ворох мыслей. И победительница не может найти начало это смущающему чувству. Ей кажется, юноша может знать каждую из них, представление о чём пугает щедро и в тот же час распускает по венам влечение — чудесное ожидание, что он ломающиеся внутри противоречия разделит. — Что сдерживает тебя сейчас, Алина? — голос Александр забирает с собой тонкие оттенки голосов, сплетённые присутствием Николая и Линнеи. — Их лица… Рута, Цеп, Марвел, Диадема, Мирта, Лиса… Капитолийцы, кажется, быстро их забывают, — направляясь к мишеням, победительница не ожидает, что юноша последует за ней. Обувь делает шаги их обоих бесшумными. Но уверенность не отступает. Алина знает, что её слушают. — Но я всегда вижу их лица. И теперь кто-то из них мог бы жить, и Третьей квартальной бойни никогда бы не случилось. Это легче для тебя, — выдёргивая пару стальных стрел, девушка прижимает их к груди. Отмечает быстро, как Александр слегка наклоняется к упругим дискам мишеней, доставая блестящие наконечники. Уголки его губ дёргаются, словно предположение взаправду способно утешить. — И ты знаешь об этом, потому что так показали капитолийские передачи, — открытая ладонь протягивает Алине небольшое собрание стрел. Победитель делает к ней шаг, вкладывая то в руку, но не отпуская. — Как ты была уверена и в том, что случилось с Анникой. — Тебе должно быть известно, как то показывают по телевиденью. И то, что ты сам говоришь пред микрофонами, — не позволяя себе отойти в сторону, девушка едва заметно качает головой.       Александр понимает, какой образ ей известен. Представление о безжалостных монстрах принадлежит ему, и он никогда не выбирает показать публике Капитолия и всему Панему иное. Записи прошедших Голодных игр ломают представление, и Алина не знает, может ли просить о том, чтобы победитель пред ней соткал иное. Это решение принадлежит ему. Не находя для себя желанный ответ, девушка направляется к линии, где надлежит прицелиться, выстрелить вновь. Она слышит, как лезвие со свистом рассекает воздух — Александр прокручивает один из своих топоров в руке, и победительница поворачивается к нему спиной. От глупости ли? В доверии ли или отчаянии? Она не ожидает от него удар, мысль о чём одновременно походит на отравляющую слабость и величайшую силу. Быть может, Алина желает его на своей стороне. И в тот же час мучается ужасающими представлениями о том, что Александр может быть её врагом. — Какой она была? — спрашивает, когда победители вновь предстают пред отмеченным красным целями. — Анника, — уточняет Алина, поднимая пред собой лук. Холод стали обжигает пальцы, и она более не видит Александра. На дальней стороне купе себя обозначает круг мишени. — Какой она была? Ты ставишь под сомнение мои убеждения, так расскажи мне иное. — Анника была смышлёной. Отчаянной. Девочкой каких множество для того, чтобы умереть в Голодных играх. Мы ходили в одну школу — в один класс. Её дом находился в противоположной от Деревни победителей стороне Седьмого, но я всегда провожал её после занятий, чтобы после вернуться домой затемно, — мечтательное и романтичное представление о дружбе заставляет Алину задержать дыхание. Для каждого есть жизнь до Голодных игр, и почему-то для юноши из дистрикта-7 её не удаётся представить такой. — Я не хотел её смерти. Я рассчитывал, что нас рассудят распорядители — они не заботились о сантиментах. Но она была умна и решила иначе. У неё был шанс выиграть… Выжить, — выводит голос победителя наперерез свистящему звуку, с которым стрела ударяется о центр мишени. Не решая к ней направится, Алина разворачивается к Александру. — Анника воспользовалась им. На Арене каждый из нас делает то, что должен. На ней нет ничего от личных предпочтений. — Убийство всегда является личным предпочтением. Человек не выбирает знать жестокую смерть. — Но она всегда жестока, — не уступает победитель и замечает непреложно, как девушка борется с порывом встрепенуться всем телом, оспорить. Каждую правду он ставит под сомнение, на всякую заставляет взглянуть иначе, холодным нравом противостоя упрямству, точно равной в своей природе силе. — Как бы ты на неё ни взглянула. Я никогда не лгал тебе, Алина. Никто не хочет возвращаться на Арену. Даже профессионалы. — Тогда мы все разделяем одну цель, — предполагает она.       Этого девушка желает. Она никогда не забывает об истине, подаренной им Александром в её доме в Двенадцатом. Победителям должно сделать всё, чтобы попытаться остановить эти Игры. Но сейчас они вынуждены искать жалкие крупицы надежды, что могла бы помочь им выжить на Арене. Рассматривая закрытую дверь зала у ближайшей стены купе, Алина расслабляет плечи. Даже Зоя не является ей врагом, хоть и не приходится сомневаться, Капитолий предпочтёт, чтобы они делили кровавую ненависть. Но Старкова не желает предоставлять ублюдкам желанное зрелище. Когда она вновь смотрит на Александра, он складывает руки на груди, пряча свои топоры за спиной. Его взгляд оказывается опущен к лежащему в ладони Старковой луку. — Я не умею стрелять, — заключение ложится меж ними, распускается внутри глубокой незнакомой обескураженностью, с которой не получается изречь хотя бы полный слог. И не умея ей владеть, Алина впервые за пару часов упражнений начинает нервно посмеиваться. Переводя взгляд с лука на Александра, она накрывает губы ладонью, но совсем не владеет хохотом и намеревается отвернуться, стоит взгляду юноши сощурится на ней. — Тебе кажется это смешным? — Я лишь нахожу забавным то, что такой человек, как ты, не умеет что-то столь заурядное. — Едва ли лук можно назвать заурядным оружием, — победитель рассудительно ведёт головой, отделяя правду. — Так выразится только охотник. Я не помню время, когда я не умел держать топор. Это кажется естественным. И ты знаешь это чувство. — Как ты получил максимальный балл в просмотрах пред своими первыми Играми? — спрашивает Алина, когда они вместе направляются к столам, чтобы сложить испробованную сталь. Николай и Линнея уже уходят для того, чтобы обмыться пред ранним обедом. — Ты посмотрела записи. — И Женя, — девушка намеревается подмигнуть, жест чего воистину нелеп и чужд. Ей не знакома ни одна увлекающая в разговор манера, — не упустила шанс сказать, что ты находишь эту историю презабавной. — Неужто? — раскладывая ножи, Александр возводит одну из бровей. Ему, разумеется известно, как Сафина говорит о его выступлении в первых Играх. Но иной поверит, он подлинно удивлён речами своей сопровождающей. — На Арене уже выступали трибуты, которые достойно обращались с топорами. И я знал, что должен показать намного больше, чтобы получить внимание распорядителей. Ты помнишь, что балконы для наблюдателей в тренировочных залах удерживаются колоннами? — Возможно, я однажды выстрелила в их сторону, — хмыкает Алина себе под нос, не зная, как Александр взглянет на её индивидуальный показ. Он дёргается к ней, будто намеревается лучше расслышать, правильно ли понимается сказанное. Но окутываясь гордым настроением, девушка задирает нос, надеясь звучать уверенной, не заботящейся о неудобстве распорядителей. — Стрела упала где-то между Сенекой Крейном, Плутархом Хевенсби и ещё парочкой опьяневших капитолийцев. — Восхитительно, — единственное слово складывается на устах победителя прежде, чем он начинает смеяться. Переливчатый звук мил и приятен, зовёт заслушаться и желать слышать его чаще. Сквозь тот Александр вешает свои топоры на крюки стойки. — Значит, мы оба не даём им спокойной жизни. Я взобрался по колоне, зацепился ногами за их перила, повис головой вниз и метнул топор в мишень оттуда, — во впечатлении Алина не может перестать представлять фигуры пьющих и пирующих капитолийцев, которых на верхнем уровне тренировочного зала настигает четырнадцатилетний мальчишка из Седьмого. Она помнит, как сильно боится, что за подобную наглость и бесцеремонность её жестоко накажут. Но кажется — всё, что распорядителей не убивает, помогает завладеть их вниманием и оценками. — Они не знали, что делать со мной. Одни хотели затащить на балкон, чтобы я не сорвался вниз. Другие жались к стенам, потому что я поднялся к ним с оружием.       Когда они с Александром покидают купе поезда, Алина не гонит догадку о том, как теперь будут выглядеть индивидуальные показы победителей. Каждый из них в Голодных играх будет для капитолийцев лучшим из лучших. И сколько теперь понадобится, чтобы распорядителей впечатлить?

•

      Правда принадлежит Линнее, за трапезой Алина почти не отрывается от тарелки. Быть может, тому причиной и разлитое вокруг густое напряжение, которым обозначает себя отсутствие Зои. Но Ланцова просит только не делать это предметом переживаний, утверждает быстро — её подруга лишь желает есть в своей комнате. Старкова не ищет излишние поводы и не старается смягчать понятия, причины того лежат в ней одной. Николай тоже не сидит за столом во время позднего завтрака, уходит в одно из купе для отдыха, чтобы есть вместе с Зоей. Линнея, вновь протягивая руку к хрустальной вазочке с джемом, говорит, что Алине не следует об этом переживать.       Но никто не пытается её остановиться, когда с завершением трапезы девушка направляется к чужой спальне. Она в точности похожа на собственную: у порога вагона открывается вид на широкую просторную кровать, обе стороны которой обжиты. Старкова догадывается быстро, Зоя живёт вместе с Линней. Их комнаты, правда, не знают порядка. Где-то вещи лежат на полу, другие свисают из-за приоткрытых дверок комодов. Одеяло смято у изножья, а по одной из сторон тянется нечто похожее на тонкую плетёную сеть. Несколько её концов лежат на коленях сидящей на полу Зои. Верёвочки бегло проскальзывают под её пальцами в плетении, которое Алина не способна уловить. Николай, должно быть, уже уходит. Но она видит его присутствие в оставленной у прикроватного столика лёгкой куртке и брошенной рядом с Назяленской, пустующей, помятой подушке. Только сейчас получается заметить в ладони девушки золотой крючок, что продолжает подцеплять жёсткие нити и протягивать их через петли. Её кожа всё ещё красна после упражнений, где-то наливаются свежие гематомы, полученные, должно быть, в борьбе с Николаем. Мокрые распущенные волосы собираются в плотные пружинки и в своём переливающемся чёрном полотне выглядят истинно сказочными, рассыпаясь за спиной победительницы. Тёплый свет загорается над их головами, когда Алина проходит внутрь. — Это, должно быть, необыкновенное чувство, — растягивая слова, фыркает Зоя. Тон зовёт сжать плечи и скрыться, надменность делает каждое замечание схожим на унижение и плевок. Победительница не оставляет своё занятие и поднимать на Старкову голову не спешит, словно она является чем-то незначительным в этих комнатах. — Когда-то ты не стоила ни грязи на дорогах собственного дистрикта, миротворцы бы тебя растоптали и не заметили. А сейчас за тебя вступается один влиятельный мужчина за другим. — Не думаю, что за меня кто-то вступается, — сквозь сжатые зубы слова выходят корявыми и неприглядными. — Тогда ты ещё глупее, чем желаешь казаться, Старкова, — Зоя легко разрывает одну из веревок руками, принимаясь завязывать на конце её несколько узелков. — Пришла рассказать, как счастлива со своим женишком? Не утруждайся, всё уже рассказали по телевиденью. — За это ты меня так ненавидишь? — Алина едва не прикусывает язык, надеясь сдержать собственное намерение огрызнуться. Хоть и кажется, победительница пред ней заслуживает пару грубостей. — Я тебя даже не знаю. — Ты мне противна, — бросает Назяленская, не мешкая пред правдой. Она подставляет сетку на своих ладонях под свет лампы и принимается её рассматривать, словно верит, что Алина захочет послушать больше о язвительном к ней отношении. — И у тебя редко получается меня не раздражать. Но позаботься о ненависти других, мне она не знакома, — возлагая плетение на поднятое колено, Зоя искоса осматривает Старкову снизу вверх, будто делает для себя самой вывод. — С Мальеном было весело. Но можешь оставить женишка себе, меня не интересуют мальчишки. — Тогда почему… — Потому что вы думали, что могли провести кого-то своей маленькой игрой, — резко вскидывая голову, перебивает Назяленская. Пальцы видно белеют в том, насколько сильно она сжимает крючок. — Во время ваших с Оретцевым Игр Линнея с Николаем поспорили… Ланцов считал, что ты оставишь своего любовника умирать и легко выиграешь Игры, — с насмешкой выводит Зоя, поднимаясь и методично растягивая сеть по своей части постели. — Так думала и я. Мы все знали, что иного исхода для вас не будет, когда остальные соперники падут на Арене. Но после прямо в штабе Игр твой главный распорядитель принял это решение — спасти двух голубков из дистрикта-12, — жеманно лепечет девушка, как делала бы какая-нибудь капитолийская телеведущая. — Александр был там, и мы все помнили, как четыре года назад никто не удостоил его этой честью, — движение отрывисто, стоит Назяленской развести рукой и развернуться к Алине. Злоба в её тоне обжигает, так что хочется ступить назад. — Никто не бегал к уроду-Крейну с уговорами, что эта история понравится Капитолию. И теперь он изменил правила Игр ради поддельной слезливой истории, которой поверили сентиментальные глупцы в столице, — страх пред тем, что этот разговор будет услышан, заставляет Старкову желать, чтобы Зоя замолчала. Мысль о том отражается напряжением на чужом лице. Как она может говорить об этих вещах столь вольно? Ничто в отступнических истинах не заставляет победительницу Четвёртого бояться гнева Капитолия. Но голос Назяленской меняется, становится пренебрежительным, заставляя скривить губы. — Я знаю много мальчишек подобных твоему жениху. Их сполна на улицах. Мне было даже жаль тебя, когда не раздумывая, он пошёл со мной в президентском дворце. Мне не пришлось стараться или уговаривать. — Поэтому ты поцеловала Мала? — раздражение сдавливает внутренности, и Алина почти выступает вперёд от сгущающейся в груди ярости. Она возносит голову, пусть и чудится, совсем не создаёт серьёзное впечатление для девушки-профи. — Хотела доказать, что вы все были правы в том, что ему следовало умереть на той Арене. Ради кого? Ради чувств равнодушного монстра, каким его показывают по телевиденью? Александр сам вызвался на те Игры. — Анника была его подругой! — отбрасывая свой инструмент в сторону, объявляет Зоя, делает каждое из убеждений Старковой незначительным в неясном расчёте. Она помнит отчётливо, юноша рассказывает сам — у него имелась подружка пред последними Голодными играми. Но он никогда не упоминает о том, что Анника и является ей. — Они знали друг друга много лет, и её отец его обожал. Они были лишь детьми, которые клялись друг другу, что поженятся, когда станут старше. Вы с Оретцевым, — Зоя неспешно шагает вперёд, — не заслуживали этот шанс больше, чем они. Никогда не ошибайся в этом. Распорядителям никогда не полагалось принимать это решение. Александру следовало бы ненавидеть вас больше других, и я не могла понять, почему он был так спокоен. Я бы не задумываясь обменяла жизнь кого-то из вас, чтобы вернуть то, что у нас хотят отобрать… — Я бы не обменяла, — указывает Алина наперекор, не позволяя победительнице договорить. Зоя поджимает губы, смотрит свысока. Может быть, признание кажется ей глупым. Но Старкова знает, ему должно быть болезненным. — Ни твою, ни Анники, ни Александра — ничью, если бы могла решать. — Можешь приберечь эту жертвенность для несчастных в дистриктах, — прогоняя неприглядным жестом руки, Назяленская кивает на двери, явно не желая более видеть Алину пред собой. Но она не двигается с места, оставаясь стоять даже в мгновение, когда Зоя подходит слишком близко, загоняя гостью своего купе к порогу. Убеждает неотвратимо, её преданность не принадлежит сироте из Двенадцатого. — Александр был в Капитолии для меня. Мы встретились случайно, когда он прибился к Николаю в один из торжественных вечеров после своих вторых Игр. Он был здесь, когда я желала всё закончить. Капитолию ничего не стоило бы меня казнить, когда не осталось того, что у меня можно отнять. Моя смерть ничего бы не изменила, — неожиданно признаёт Зоя, не позволяя счесть откровение за уязвимость. — Но Александр сказал, если я останусь, у меня будет шанс увидеть, что мои жертвы и терзания окружающих не будут напрасны. И однажды всё это обретёт смысл. Он был юн… Значительно младше нас. И я подумала, разве это правильно закончить всё для себя и оставить его сражаться с вещами, которые мы знали? — Другие бы сказали, вы сражаетесь с обилием еды, внимания и роскоши. — Разумеется, — смеётся Зоя, заставляя Алину отшатнуться. Не в страхе, но в нежелании стоять пред чужой обидой. — Как я могла позабыть, насколько наивны представления за стенами Капитолия. Это так легко — жить в неведении, — рука Назяленской ударяет по кнопке на стене, заставляя дверь позади Старковой открыться. Оглашает неуступчиво — разговор окончен. — Радуйся, что тебе всё ещё есть за кого бояться, мученица. Оглянешься, и никого может уже не быть.

•

— Мал, — Алина находит себя сидящей в купе, что встречает её в ушедший вечер.       Она занимает один из округлых диванов, что вновь скрипит, стоит ей усесться на месте или навалиться локтями на подлокотник. Телефоном пред ней является небольшое устройство, заключённое в белый глянцевый материал. Стоит набрать на экране цифры, один из встреченных меж вагонами капитолийцев помогает надеть на ухо тонкую и лёгкую дугу, которой должно являться чем-то схожим на наушник. Девушка дрогнет всем телом, рядом с ней звучит родной чистый голос. Губы стремительно начинают дрожать, пусть и с её отъезда не проходит больше половины дня. Ей хочется немедленно, чтобы где-то рядом с Малом заговорили и Миша, и Нина — убедили её в том, что никто не смеет потревожить жизни её семьи и дома с отсутствием победительницы. — Ты в порядке, Алина? — Всё хорошо, — забираясь на диван с ногами и подтягивая колени к груди, заверяет она. Усмешкой над её словами дверь вагона открывается, и смеясь над чьими-то словами, внутрь проходит Николай. Никто не следует за ним, а в руках юноши покачивается небольшая стеклянная бутылка с чем-то похожим на знакомый апельсиновый сок. — Я не одна, — улыбается Старкова. Её затылок ложится на изголовье дивана, и она заглядывает в любопытно лицо Николая. Упираясь локтями, он наваливается на спинку, останавливаясь рядом с победительницей. Мгновение Алина раздумывает над желанием гнать его прочь. — Но, возможно, один нахальный профессионал не даёт мне поговорить с тобой наедине. — Кто с тобой? — обеспокоенно диктует голос Мала, вновь заставляя обернуться. Девушке кажется, он стоит рядом с ней. — Ланцов… Ланцовы, — уточняет победительница поверх вздоха на другой стороне связи. Ей хочется утвердить, парню не следует мучить себя переживаниями. Может быть, Алина не находит расположение каждого, но она не боится. Чаще прочего победители даже заботливы. Но верится, следует определить, она совсем не подходит этому образу и распорядку жизни. И если Старкова не станет от него бежать, она хочет, чтобы хотя бы Мал был её частью. — Давид. Нас познакомил Александр. И Зоя, — отпивая из горла, Николай скашивает на девушку лукавый взгляд. Он ожидает будто, хочет узнать, что их гостья решит говорить. — Между прочим, она очень по тебе скучает, — рассказывает Алина и полагает, что даже Оретцев слышит, как Ланцов давится соком, брызги которого едва не разлетаются в стороны, так что победителя приходится отпихнуть от себя. — Мне уже тебя не хватает, — не отдавая внимание словам о Назяленской, признаёт Мал, заставляя девушку уткнуться носом в колени и прикрыть глаза. Она желает услышать это вновь, быть убеждённой в том, что не вернётся к пустому дому. — И детям… Нина чувствует себя виноватой за то, что потеряла твою брошь. — Она не должна, — просит Алина, вспоминая о том, как девочка краснела и бегала по дому, не переставая повторять, что обязательно найдёт металлическое солнце, однажды уже сопровождавшее их в Капитолии. — Мне следовало следить за этой вещицей лучше. Как ты себя чувствуешь? — Сносно, — отвечает Мал, хоть и Старкова сомневается, что одна ночь щедро залечивает раны. — Лучше, чем вчера. Начну бегать к тому дню, когда ты приедешь, — обещает он. Девушка кивает для самой себя, улыбается робко, подцепляя нити веры в то, что ничего не случится с её отсутствием. Они справятся. Увлечённая разговором, победительница едва не подпрыгивает на диване от неожиданности, когда Николай садится рядом. — Тебя никто не обижает? — Они милы, Мал. Я хотела бы, чтобы ты был сейчас здесь — с нами. — Я не хочу, — заверяет Оретцев стремительно. Но он никогда не позволяет растерять понимание, он бы поехал сюда ради неё. — Это ни к чему. Я не желаю быть одним из них, чем бы эта кучка заносчивых мерзавцев не являлась. Но это не значит, что я не желаю, чтобы ты победила. Наверное, мы ничего не теряем, если ты посетишь несколько этих вечеров… Держу пари, ни один из них не будет столь же роскошным, как тот — в доме Сноу. — Придётся довольствоваться тем, что есть, — усмехается Алина, поддерживая чужую догадку. Стоит повернуть к Николаю голову, и он мгновенно дарит себя её расположению, даже протягивает сок в предположении, что Старкова могла бы его хотеть. Она не отворачивается, когда говорит вновь. Знает, что Ланцов явно не упускает всякое слово. — Они кажутся дружными. И с ними я не чувствую себя брошенной на растерзание стилистам. — Это хорошо. Иногда я думаю… Если бы я был немного сильнее, чтобы схватить эти ягоды, ничего бы этого не было, — девушка видит отчётливо, как блеск покидает даже взирающего на неё Николая, когда он замечает, как сильно меняется её лицо. — Ты бы вернулась домой. И никто бы не посмел до тебя добраться. — Я бы не хотела возвращаться без тебя. — Но ты смогла бы жить. — Мал, — прикрывая глаза, зовёт Алина. Ей кажется, если он верит в иное, ничего из её усилий не имеет смысла. — Ты думаешь, у нас могло бы получиться? — У нас получится, — звонче обозначает Мал, вручая знание. Они подойдут к Третьей квартальной бойне вместе. Они смогут выжить. Но сердце сжимается под скребущей болью. У них получится, но Хеймитч умрёт и двадцать три победителя погибнут, чтобы мальчик и девочка из дистрикта-12 могли иметь покой. — Мы подготовимся к следующему лету. Мы будем готовы. И ты вернёшься домой. — Он странный, — заключает Николай, смотря пред собой, когда Алина почти сдирает с уха наушник. Её кожа оказывается горча. Юноша уточняет смело, стоит обратиться к нему с предупреждающим взглядом. — Твой женишок. Я видел достаточно ребят, которые не знают цену вещам, и предпочитают бежать от того, что не понимают, потому что это их унижает. Это было забавно наблюдать за вашими сердечными муками, — отставляя пустующую бутылку на стол, Николай продолжает говорить. Манера предстаёт дружеской, словно он рассчитывает, что расположит победительницу к себе. — Капитолийцам, кажется, нравятся такие истории. Наивные, — пальцы Ланцова играют в воздухе, пока он избирает верные определения, — приторно романтические… Маленькие бедные влюблённые из дистрикта-12. Кто бы ни купился на такой сладкий сюжет. — Что тебе из всех людей может быть известно о нашей любви? — разворачиваясь на диване, Алине кажется, её голос звучит требовательно, зовёт ответить, отплачивая нраву Николая наглостью большей. Ему, приходится предполагать, по сердцу знать всё о том, что его окружает. Старкова бы тоже выбрала это, но она не предпочтёт ковырять сердца других, сколько бы Ланцов о том ни просил. — Ты вырос в обожании и подачках Капитолия, в тёплом доме и с семьёй, которая могла о тебе позаботиться. Голодные игры были для тебя прогулкой за славой. Что ты знаешь о безнадежности и необходимости спасти единственного близкого тебе человека? — К твоему сведению, солнце, — довольствуется юноша избранной в словах мерой и кружит по Алине взглядом, — мои возможные унижения не стоят и гроша в сравнении с тем, как Капитолий пожелает унизить эту любовь. У меня есть сестра, и я бы бросился в пасти переродкам ради неё. Но мне бы не понадобилось искать для этого красивые сценарии. Но я очаровался тем, — цокает он, делая похвалу наигранной и дешёвой, — какими глазами ты смотришь на Мальена. Это маловероятное чувство — надежда на то, что тебе удастся рассмотреть в нём те же чувства, те же мечты. Но каждая из них продолжает быть неуслышанной, неразделённой… — Кто разбил твоё сердце, Ланцов? — присматриваясь, Алина отвечает приветливо, выворачивает голову слегка, как могла бы и надавить. Она рассчитывает, что хотя бы этот интерес охладит чужую невыносимость нрава, но Николай только прихлопывает. — О, я не обделён претендентами. Правда, — выделяет он, — я не предпочитаю хранить в груди столь хрупкие предметы. Но своё ты продолжаешь подставлять под оружия. — А своё ты отдал на хранение Зое? Или Александру? — перебирает девушка нескладные истины. Эта борьба нелепа, но Николая она забавляет, а Алина не желает отступать. — Прости, я ещё не до конца разобралась в ваших отношениях. — Там нет никаких отношений, — кивает Ланцов ей, не ища для себя обиды для каждого из предположений. Им должно походить на небольшие кинжалы, вбитые в тело её рукой. Но победительница не решает вновь взяться за рукоять, прокрутить. — Только представления. — Мал был умел в представлениях, — кивает она не телефон, — я никогда не знала это мастерство. — Оно будет несложно. Всего-то необходимо сыграть себя.

•

      С приближением вечера наступает время готовиться к прибытию в Капитолий. С отсутствием стилистов Алина не понимает, для чего все расходятся к занятым купе. Кажется, им следует надеть первое, что покажется удобным и дождаться встречи в Тренировочном центре, где о них позаботятся лучшие руки Капитолия. Но Линнея утверждает, нельзя упускать даже минуты, которые они пройдут по улицам, чтобы войти под стены отведённого трибутам, неприветливого дома. Алина не знает, насколько достойно могла бы подобрать для себя ткани и нанести различные средства, которым должно сделать её лицо более совершенным. Но Линнея не позволяет о том гадать, утаскивая девушку за собой и заявляя, что ей будет в радость оказать помощь в приготовлениях.       Линнея выбирает для Алины мягкий шёлк платья нежного жёлтого цвета. Гладкая ткань обделена излишествами, от плеч спускаются рукава, а узкая лишённая объёма юбка длинна, так что девушка нередко поддаётся страху наступить на подол. Спина платья нарисована глубоким вырезом, а от рукавов по лопаткам спускаются несколько тонких золотых цепочек, что щедро холодят кожу. Откровенность не получается видеть, когда победительница смотрит на себя в зеркало. Вероятно, она никогда не смогла бы догадаться, что для подобных вещиц в нескончаемых ящичках и шкафах тоже находится место. Платье узко сидит на талии, в пару незаметных складок собирается на животе и обрамляет бёдра. Кажется, Зоя говорит что-то о том, что тряпка проста, но сгодится для того, чтобы зайти в Тренировочный центр. Одежда совсем не походит на то, что мог бы выбрать Цинна. Заметить легко, вещь делает Алину взрослее. Платье нежно, но оно не принадлежит влюблённой девчонке. Под ним легко спрятать девицу, что ещё днём ранее вычищала грязь из-под собственных ногтей и вымывала краску стилистов с собственных волос. Изящность и дороговизна кажутся чужими, но Алина не возражает словам Зои, стоит той объявить, что образ солнечной девы ей несомненно идёт. — Я бы никогда не решилась надеть его без белья. Тебе очень повезло с такой фигурой, — поет Линнея, поправляя прозрачные резинки, которые удерживают бока платья и совсем не заметны на теле. Камеры не смогут их запечатлеть.       Безгласые вслед за Ланцовой приносят стопки вещей, должно быть, до того хранившихся в гардеробе победительниц из Первого и Четвёртого. Пока Зоя не обременяет себя тем, чтобы смотреть в сторону Старковой, последнюю половину часа Ланцова порхает вокруг них в полупрозрачном бюстгальтере и обтягивающих шортах, что почти сливаются с кожей. Не приходится предполагать, что хотя бы работа стилистов к ним более милостива, поэтому Алина не бежит и не краснеет от того, что чужой подход лишён стеснения. Капитолийцам нравится смотреть на них точно на кукол. Их можно раздевать и одевать вновь — вертеть, как вздумается. Линнея знает это дольше прочих. Алина не рассматривает, не задерживает взгляд, но слова победительницы обращают внимание на неестественно ровную, точно вымеренную форму тяжёлых объёмных грудей. Тогда — в Тренировочном центре, за Старкову вступает Хеймитч, но сейчас она спрашивает себя, такими бы «более достойными» формами наградили бы её, если бы не нашёлся хоть кто-то, чтобы это решение оспорить? Представить нетрудно, от тяжести и величины такой груди должно болеть спине. И то не является последней излюбленной модификацией капитолийцев, что доводится приметить на чужом теле. От её пупка к груди тянется цепочка инкрустированных в кожу голубых, синих и прозрачных камней, обрамлённых золотом. Они не велики, складывают многогранные формы, а самые большие из них походят на разлитые над животом сверкающие капли, собирающиеся в ромбовидные рисунки. Всё тело передёргивает от представления того, как украшения вживляют в кожу. Холод металла её, кажется, никогда не покидает. Алина не понимает эту красоту, что оставляет язвы и шрамы на теле. Лицо Линнеи хранит чуткое выражение, пока она перешагивает разбросанную вокруг одежду. Переводя взгляд на своё отражение, Алина спрашивает себя, выбирала ли она носить эти украшения, или те являются одной только извращённой прихотью стилистов? И не знает верно, смогла бы совладать с желанием содрать с себя кожу и вырвать украшения из тела. — Не слишком ли оно открыто? — спрашивает Алина, слегка вздымая плечи, проверяя вновь, не свалятся ли рукава с плеч. Она разворачивается к зеркалу боком, открывая для себя вид выреза. Загорелая кожа бледнеет с наступлением зимы, отчего россыпь родинок под золотыми цепочками выделяется особенно ярко. Кости всё ещё выразительны, но победительница уже не узнаёт ту тощую девочку-сироту, которую выталкивают на Арену. — Для Капитолия это весьма невинно и скромно, — отражение рисует фигуру Зои, что останавливается позади. Она рассматривает оценивающе, и Алина передразнивает её улыбкой, пусть и сейчас она не находит в выражении Назяленской ничего от язвительности.       И в утверждении её не найдётся лжи. Будь это платье выбором капитолийцев, вероятно, ткань бы сверкала ослепительно ярко и непременно была бы украшена щедрым пучком перьев. Юбку наделили бы той формой, что никогда не позволила бы ровно ходить. Ещё меньший вкус Алина находит к тому, что выбирает сама Зоя. По её ногам спускаются бесформенные брюки, собирающаяся в складки ткань которых волочится по полу. Тёмно-синий перемежается с голубым, являя полосатый узор. Лишённая рукавов блузка сшита из множества кружевных лоскутков, отчего вещь предстаёт исключительной и безмерно редкой, а каждую деталь в ней хочется перебрать пальцами. Спина Зои тоже открыта, обнажает очерченные мышцы. Алина могла бы утвердить, они взращены тяжестью излюбленного победительницей трезубца. Но вспомнить легко, уже с шестнадцатилетием на Арене тело Назяленской сильно, выковано в воде, что питает каждую часть четвёртого дистрикта. Пока Старкова рассматривает себя в зеркале, на крыле носа и в ушах Зои появляется несколько тонких золотых колечек, а чёрные кудри волос свободно покачиваются за её спиной. — Мы не замёрзнем? — Алина вздымает брови с вопросом, ищет взглядом Линнею, что в этот час застёгивает на себе узкую, сверкающую золотом ткань юбки, что стройно пишет ноги девушки. Вещь предстаёт в редкой мере неудобной, не позволяющей бежать или хотя бы сделать полный шаг. — Температура в центре Капитолия регулируется искусственно, — кружась пред высоким зеркалом, Ланцова спешит забрать переживание. Алина легко вспоминает обращение, с которым выступает господин Сноу всего месяцем ранее. Мех переливается на его плечах. — Возможно, ты уже замечала это. — Но президент… — Никто не знает, для чего старик надевает эту шубу, — обескураживая избранным обращением, заявляет Зоя, отмахиваясь. — Вероятно, хочет казаться более приближённым к людям. Или может, он мёрзнет подобно облезлой собаке на улицах. — Нам не следует разбрасываться словами, — театрально шикает Линнея, разворачиваясь к подруге. — А иначе что? — огрызается Назяленская, так что её голос проносится в спальне. Она не оборачивается, когда направляется к двери вагона. — Что ещё он мне сделает? Ты можешь следить за тоном, Линнея. — У каждого бывают причины для скверных настроений, — заверяет Алина прежде, чем представительница первого дистрикта намеревается нечто сказать. Её лицо озаряется благодарностью. Неуверенным жестом пальцев Старкова обводит драгоценности, что поднимаются по чужому животу над поясом одежд. — Твои камушки выглядят изысканно.       Она надеется, доброе слово заставит Линнею улыбнуться, но вместо того девушка отпускает с губ только лишённое красок «угу» прежде, чем подхватывает очередную вещь из ближайшего ящика. Им позволяют время, чтобы узнать друг друга. Но только сейчас без уверенности пожимая плечами, Алина понимает, как сильно в нём нуждается.

•

— Без репортёров? — спрашивает победительница, стоит дверце автомобиля пред ней отвориться.       После того как поезд останавливается под землёй, в Капитолий их забирает очередь из трёх чёрных машин. Огни и шум города на мгновение заставляют зажмуриться, но часто моргая, Алина привыкает к его яркости. Вокруг не находятся толпы, город проживает свою естественную жизнь. И поддерживая юбку платья, девушка возносит голову, чтобы вновь встретить убегающие вверх этажи Тренировочного центра. Телевиденье никогда не передаёт подлинную захватывающую величину этого небоскрёба, центр которого пронзён атриумом с несущимся в нём лифтом, откуда открывается вид на главную городскую площадь и каменные очертания президентского дворца. Ветер перебирает волосы за спиной, заставляя Алину продрогнуть в плечах. Её встречает Александр, дожидается, пока она отойдёт от порога автомобиля. Волосы юноши выглядят влажными от геля. Они аккуратно уложены и заправлены за уши, обнажая золотые цепочки серёжек. Пиджак его костюма-тройки возложен на руку, поверх белой рубашки застёгнута пурпурная жилетка, цвет которой всё ещё кажется Алине неподходящим для юноши. — Им не позволяют приближаться к Тренировочному центру вне официальных мероприятий. Капитолий очень заботится о нашей безопасности, — высмеивающий тон различить легко и, подходя ближе, девушка ему уступает, улыбается широко, руки держит пред собой. Каблуки стучат о выстеленную пред ними плитку, звучание чего легко потерять в окружающем. — Кажется, я должна следить за лицом. — Необязательно. Веди себя естественно.       Безгласый закрывает дверь автомобиля, и Алина позволяет себе отпустить подол платья. От вида того, как роскошная светлая ткань волочится по земле, хочется скривиться. Но девушка выпрямляется, расправляет плечи, как тому учат с первым визитом в Капитолий. Её ладони кажутся пустыми, и она не знает, куда их следует положить. Давид и Линнея, Николай и Зоя уже ожидают их пред главными дверьми Тренировочного центра. Неожиданно на плечи ложится прохладная ткань, Александр возлагает на них чёрный пиджак и скрывает вырез платья, что обнажает её спину. Ладони тянутся к необходимости придержать полы одежд. Алина слегка возводит голову. — Это обязательно? — вопрошает она, выступая вперёд и не разъединяя их взгляды. — В Капитолии предпочитают этикет и манеры. Иное видится им дикарством, принесённым из дистриктов. — Тогда они сочтут дурным тоном, что ты не смеешь проводить свою спутницу надлежащим образом, — замечает победительница, пока они идут навстречу остальным. Рука юноши направляет её вперёд, но на спину не ложится, пред чем не мешкает даже Давид, сопровождающий Линнею. Девушка замедляет шаг, стоит Александру склониться к ней, промолвить над плечом, отчего тёплое дыхание ложится на шею. — Ты позволишь своему жениху увидеть это, Алина? — спрашивает он, разливая краску по щекам и легко бросая в стыд.       Ей безудержно хочется найти подходящее изречение, отбить бесстыдное слово. И терпя неудачу снова и снова, девушка едва не притопывает ногой. Победитель точно просит её решить, задевая огрубевший шрам раны. Мал говорит, что не станет смотреть репортажи, что запечатлеют её в Капитолии. Он делает поддельную историю о любви незначительной, словно в той давно не находится и малая важность. Унижающий собственную суть интерес поселяется в груди. Алина протягивает руку любопытству. Как бы она себя чувствовала, если бы позволила Александру проводить себя к дверям Тренировочного центра? Но он не медлит пред её испытывающими словами — кладёт ладонь чуть выше талии, так что его пальцы проскальзывают по боку. Их плечи соприкасаются, чувство чего сопровождается исходящим от юноши теплом. Лёгкость ощущения уступает противоречию и желанию рассмотреть, как далеко победитель способен зайти в этой борьбе и сколько дерзости волен стерпеть. Алина не колеблется над представлениями, они выглядят роскошно. И то же ей отвратительно. Этот город не знает о трагедии в Восьмом или наказании Мала, и глотку обжигает нужда о том прокричать. Она обещает себе не притворяться, но играть должен будет каждый из них. И Алина не уверена в том, что сможет это делать только за себя.       Стеклянные двери разъезжаются пред ними. По обеим сторонам от входа стоят лакеи в белых костюмах с приглаженными набок воротничками и торчащими из карманов пиджака красными платками. Даже их волосы уложены для каждого на один манер. Они не перестают повторять заученные фразы, приветствуют гостей и желают приятного пребывания. Но Алина напоминает себе — Тренировочный центр Капитолия является единственным место, где с ними станут обращаться надлежащим людям образом. Чёрный мрамор поднимается с колоннами в главном холле. Правую его сторону занимает подсвеченный голубыми лампами аквариум. Сцену в центре, где с завершением Игр дают интервью, ныне венчает макет одного из планолётов. Двери лифта располагаются за ней, и к ним направляются несколько парней и видных женщин, которым Николай машет рукой. Отвечают на этот жест скудным приветствием, но за смутным образом того, Алина узнаёт молодых профессионалов из Первого и Второго дистриктов. С ними, надлежит заметить, идут мужчина и высокая девушка из Одиннадцатого — другие победители. — Вы не общаетесь с ними? — Разумеется, мы общаемся с ними, — отмечает Николай, когда они проходят под тенью, которую отбрасывает крыло планолёта. — Но есть нечто разумное в том, чтобы не класть каждое знакомство в одну корзину. Некоторые из них настолько дрянные подлецы, что я, скорее, предпочту спать с гадиной, чем выберу делить с ними один этаж. — Не прибедняйся, Ланцов, — Зоя обращается к нему звучно. Взгляд Николая принадлежит ей, но девушка смотрит только вперёд, высоко держа голову. — Не припомню, чтобы хоть раз видела рядом с тобой кого-то похожего на гадину. — Где Люда? — спрашивает Алина. Она почти теряется в предвкушении от скорой встречи с Женей и Цинной, едва не забывает интерес, который таит в сердце с того часа, когда они отбывают в Капитолий. Она ожидает встретить девушку вместе с Александром, но сейчас его рука напрягается слегка прежде, чем он поворачивает к ней голову. Никто не решается ответить вперёд него. — Победительница твоего дистрикта. — Почему ты спрашиваешь о ней? — Я не видела её, когда приезжала, — Алина только пожимает плечами легко. Люде принадлежит один из успешных сезонов Голодных игр. Предположение заурядно, они с юношей близки, но в последние несколько месяцев её не показывают на экранах. Об имени не говорят. — Мой стилист недавно назвал её «победительницей с приветом», — рассказывает Зоя, зовя прислушаться к ней. — Я велела ему обратиться так к ней пред Александром и посмотреть, как быстро он лишится работы. Бедная девочка живёт потрясениями со дня своей победы. — Она была в городе, когда ты приезжала, — единственное, что позволяет узнать юноша, смотря пред собой. Всполохи чего-то схожего на возрастающий гнев скрываются на его лице. Выраженное Люде оскорбление его злит, Алина не решит утвердить иное. Но интерес к ней отражается мягкостью тона в избранном объяснении. — Люда не предпочитает шумные компании, поэтому не ездит с нами… — Как мы неудачно приехали, — присвистывает Николай, не позволяя Александру закончить.       Он вытягивает руку пред Алиной, указывая на левую сторону холла. Откидывая чужую ладонь, она понимает не сразу, жест предназначается не ей. В дальней стороне главного зала из приёмной части центра выходит небольшая группа людей. Яркие цвета их одежд выделяются изумрудным и ярким жёлтым. Ткани плотны в угоду зимнему времени. Некоторые несут шляпки. Многие из них идут за высоким мужчиной в годах. Его строгое лицо покрыто морщинами. И если врачи Капитолия способны долгое время скрывать самые глубокие из них, Алина не решится утверждать, сколько ему лет. Людей сопровождают молчаливые фигуры охранников в серой форме. Широко разводя рукой, их направляющий не прекращает свою речь, когда они останавливаются в стороне от сцены. Многие капитолийцы не выказывают присутствию победителей и малого внимания, а значит, не приходят сюда для экскурсии или для того, чтобы поглазеть на драгоценные живые экспонаты. Алина крепче берётся за полы отданного ей пиджака, когда Александр подводит её ближе к своему боку, не отрывая взгляд от гостей Тренировочного центра. Подступая к ней с другой стороны, Николай наклоняется к её плечу. — Это Ксавьер Крейн, — объясняет он заговорщически тихо. — Твой главный распорядитель является одним из его сыновей. Центр для трибутов построен по подобию отеля — во время своей постройки его роскошность не уступала первым курортам Капитолия. — Он принадлежит семье Крейн, — догадывается Алина. Её голова дёргается к тому, как Зоя пренебрежительно отворачивается от предмета всеобщего внимания. — Вероятно, хвастают собственным достоянием пред партнёрами или близкими друзьями. — Ну вот, эта горгулья тебя заметила, — наигранно раздосадовано обозначает Николай, обрекая налететь взглядом на то, как делая шаг к драгоценному экспонату на сцене Центра, господин Крейн останавливается.       Намерение позвать своих гостей остаётся неисполненным. Алина не видит его взгляд, но грозное лицо выглядит для неё холодным. Внимание мужчины соскальзывает с Александр на неё, и он отворачивается, не уделяя им большего. На устах складывается высокое «о», когда его образ преграждает высокая фигура Ивана. Лицо разжалованного миротворца не меняется с их последней встречи, а плечи того обрамляет подмеченная вокруг Крейна серая форма. Мужчина встаёт пред Александром. — Вам следует направиться на седьмой этаж, сэр. — А он тоже желает меня убить? — обращаясь к идущим рядом с ней победителям, осведомляется Алина, когда они направляются к лифту в молчании. — «Тоже»? — уточняет Линнея. — Кажется, моё существование не по душе Урсуле Крейн, — девушка смотрит себе под ноги, бескультурно подталкивая вперёд подол платья. Она едва не подпрыгивает на месте, стоит Николаю захлебнуться смехом. — Я бесконечно очарован твоим умением находить могущественных врагов, солнышко. Ты обязательно должна рассказать мне больше, — убеждает юноша, когда они останавливаются пред металлическими дверьми. Но они открываются прежде, чем Иван нажимает кнопку.       Стеклянные стены лифта являют взглядам статную женщину. Под её ноги стелется чёрный бархат платья, хранящего тяжелое множество сверкающих драгоценных камней, складывающих угловатые узоры. Запястья капитолийки обведены атласными лентами, а глубокий острый вырез на груди подчёркнут тяжёлыми цепочками колье, одна цена которого, чудится, могла бы лишить ума. Её волосы полностью седы, являют ровные серебристые и пурпурные отливы. Несмотря на видный возраст, плечи женщины широко расправлены, а обведённая плотным материалом фигура выразительна в своих формах. Кажется, её лицо натянуто операциями, но черты не предстают противными. Она выглядит мудрой. По ногам пробегает холод, когда капитолийка отмечает, кто стоит пред ней. Не получается знать, возраст ли является тому причиной, но её манеры сдержаны, когда она выходит вперёд и, Алина не ошибается, направляется к ним. Ей, верится, полагается отпустить Александра, но вспоминая лицо Сенеки Крейна, она возлагает руку на его спину, не покидая общество юноши, когда он наклоняется слегка, чтобы с приветствием поцеловать женщину в обе щеки. — Я ожидала, что встречу тебя на седьмом этаже, и рада, что обнаружила здесь. — Это Алисия, — тихо произносит Николай, не оставляя близость Старковой, но отстраняясь скоро. Нехитрая игра не покидает его шепчущий тон, и девушка не сдерживает усмешку. — Жена горгульи. — Александр, ты не желаешь представить нас? — отводя внимание от Ланцова, поверх его слов Алина изъявляет любезность и, несмотря в лицо госпоже Крейн, возносит голову, чтобы воззвать к юноше.       Разумность для него большая — отпустить победительницу от себя. Но он то не допускает. И она сама прижимается к его боку, моргает часто, не внимая глупости мгновения, потому что правда ясна — Алисии Крейн полагается знать, кем она является. На причину для казни собственного сына надлежит смотреть с ненавистью, но женщина взирает презрительно. Свет подводит очертания её серых глаз. Хочется выспросить немедленно, какого первым лицам Капитолия смотреть на своего фаворита в сопровождении преступницы? Александру никогда не следует это допускать, но на его лице Алина не находит ничего, что могло бы унизить её присутствие. Ему, чудится, надлежит утвердить, она не верно расценивает положения. Но в глазах юноши пылает одобрение — наиболее ясное из чувств, что когда-либо удаётся рассмотреть. — Поумерь дерзость, девочка, — высокий тон капитолийки прибивает к земле и кожу норовит разодрать. Низкий голос пускает по спине дрожь. Девушка верит, так полагается говорить людям, которым принадлежит вся отведённая человеку сила. — Не заставляй меня жалеть о том, что мне известно, как тебя зовут. — А до этого вы не жалели? — не повышая голос, заурядно вопрошает Алина. Сенека Крейн принимает решение, и величина его стоит жизнь, так для чего же строить иллюзии? Иван, слышится, обращается к победительнице с неприглядным «мисс Старков», но никто не выказывает тому надлежащее повиновение. И тогда она натягивает на лицо наиболее угождающее и льстивое выражение, которое способна представить и рассмотреть в других людях. Хотя бы победители вокруг неё не выглядят иными, когда хвалят работу распорядителей Игр. — Видите ли, может быть, близится Третья квартальная бойня, но не было ни дня, в который мы с Мальеном не благодарили бы исключительную работу вашего сына, — пальцы Александра играют на её боку, когда Алина встаёт ровнее. Она поворачивается на своём месте слегка, вторая ладонь непринуждённо ложится на рубашку юноши, чуть выше груди. — Может быть, хотя бы сегодня ночью мне выпадет шанс вновь выразить восхищение господину Крейну, его труд — уникальный шанс для нас. Александр несомненно уже утомился о том слушать, мы не переставали говорить об этом в дороге. Не правда ли? — мило улыбаясь, Алина возносит к победителю взгляд, ища подтверждение своим лживым словам. Разочарование велико, когда женщина не придаёт значение широте нелестной речи. — Умение выбирать себе в спутницы дерзких бескультурных необузданных дикарок не та черта, которую ты мог бы подобрать, мальчик мой. — Я не стану стыдиться, Алисия, — осаждает Александр отведённое ему недовольство, словно сама Алина могла бы являться заурядной вещицей, за которой ему следует следить лучше. Но он это впечатление не допускает. — Мисс Старков не врёт. — Я ожидала иной ответ, — не одобряет капитолийка. — Дайте мне шанс говорить с Вами наедине, и я удостою Вас иным. — В следующий раз, Александр, — отмечая неоглашённое прощание, изящная отяжелённая кольцами рука ложится на плечо юноши, придерживает мгновение, словно Алисия надеется рассмотреть победителя лучше. Ни к кому другому она не обращается прежде, чем надменный взгляд отмечает чужого сопровождающего. — Ты вернулся к тому, откуда начал, Иван. — Госпожа Крейн, — кивает мужчина, не смотря вслед покидающей их женщине. — «Дикарка»? — уточняет Алина, беря Александра за руку, когда они заходят в лифт. Щёки Линнеи красны в неприличной мере, Зоя ругается одними губами, Давид жмурит глаза и не перестаёт растирать виски, и даже Николай не может сдержать яркость впечатления. — Ты сказал дерзить. — И ты дерзила, — соглашается победитель, вставая пред ней, когда спина ложится на прохладное стекло позади. Хранящее её лицо довольство принадлежит его глазам, широта чувства оголена пред ним. Может быть, совершенно глупо грубить людям у власти со своим первым визитом в Капитолий. Но Бойне полагается Алину казнить, а до той поры в правительстве стерпят пару оскорблений. — В следующий раз испробуем это там, где больше ушей. — Ты великолепна, солнышко, — выдыхая глубоко, голосит Николай, вышагивая на небольшом пространстве, которое дарит им лифт. — Ты великолепна. Напомни мне не отходить от тебя во время вечера, я хочу послушать это ещё. — Должна признать, Старкова, это было впечатляюще, — говорит Зоя, наваливаясь на угол стен. — Багре бы это понравилось, — возлагая ладонь на плечо юноши, замечает Ланцов пред Александром. — Я бы жалел о том, что она это не слышала. — Возможно, однажды у неё будет шанс. — Не выглядит она, — выглядывая из-за спины Ивана, Линнея несильно кивает на уносящийся за дверьми главный этаж Тренировочного центра, — как женщина, которая потеряла сына… Всего полгода назад? Усмешка Зои вторит чужому наблюдению. — Я бы не стала судить о душевном расположении женщины, которая только что обозвала маленькую мученицу дикаркой. — О чём она говорила? — не находя силу совладать с любопытством, Алина вертит головой. Александр поглаживает её ладонь большим пальцем, оживляя правду того, что она всё ещё стоит с ним под руку. Отпуская, девушка потирает нагретое под его ладонью место, но необходимость получить ответ не оставляет. — Возможно, ты напомнила ей о том, что она не хотела вспоминать. И ты играла, — отделяет победитель, не переставая её рассматривать так, словно каждый раз он способен увидеть нечто новое, обмануться своими ожиданиями. Чувство того мило сердцу. — Тот мужчина из дома президента, — обходя недовольную фигуру Ивана, Алина занимает место рядом с Линнеей. Она не теряет память о том, что, как и Давид, девушка проводит праздник не одна. — Он пригласил тебя вновь? — Нет-нет, — сбивчиво убеждает Линнея. Заметить нетрудно, она ищет глазами Зою, но после расслабляется, нервное настроение оставляет её речь, возвращая лицу девушки-профи блеск уверенности. — Я уже видела его в ушедшие недели. Сейчас я хочу провести время с вами.       Круг света обводит число на прозрачной панели, а кнопка с цифрой «12» всё ещё продолжает гореть, когда лифт останавливается на седьмом этаже Тренировочного центра. Только сейчас Алина замечает, что победители вокруг неё никогда не выбирают Первый, Третий или Четвёртый. Как и в проведённую в президентском дворце ночь, с остановкой они все входят под разгорающиеся огни роскошных апартаментов, что принадлежат представителям дистрикта-7. В разлитом под панорамными окнами, вечернем свете их легко удаётся рассмотреть за чужими спинами. Зоя проходит вперёд, лампы главных комнат загораются над ней. Но Линнея останавливается неподалёку от порога, она разворачивается вслед за Николаем, что замечает, как Александр медлит в проходе лифта, а мысок его туфли не позволяет дверям закрыться. Нервно сжимая плечи, Давид пробирается мимо него, скрываясь за фигурами остальных. В ночь после собственной победы Алине кажется, их нежелание разделяться является пристрастием — желанием продолжить пьяное торжество друг для друга и разделить предложенную Капитолием роскошь. Но сейчас девушка иначе понимает их нежелание расходиться на отведённый каждому этаж. Пред началом вечера её встретят Женя и Цинна, после она сможет позвонить Малу, но до того несколько часов она проведёт на двенадцатом этаже одна. Верится, только Безгласые составят для неё компанию. И Алине не хочется быть там одной. Рука дёргается к светящимся кнопкам, но ладонь замирает в воздухе, стоит Александру проследить за движением. На мгновение его брови хмурятся, но невидимое сражение быстро оставляет лицо. Оно выглядит безмятежным, когда он говорит, не оборачиваясь на других победителей. — Ты могла бы выйти с нами, Алина.       Легко заметить, как лицо Линнеи загорается доброжелательным выражением, с которым она, как кажется, намеревается хлопнуть в ладони. Алина не находит в себе знание, чем девушку так прельщает её компания, но чужое радушие распускает в груди всполохи отрадных чувств. Она ласкова, никогда не удостаивая победительницу из дистрикта-12 худшим отношением, отчего в обществе Ланцовой оказывается чрезвычайно тяжело думать о том, что являют записи Голодных игр. Её брат — Николай, только задорно поигрывает плечами, не отрывая от лифта взгляд, словно одно решение Алины может являться для него чем-то увлекательным, составляющим одной большой игры. И сейчас она не боится их. Зачастую девушке сложно понимать эти настроения или отношения между победителями, но теперь она не находит в себе страха. Вероятно, это глупо — ступать к тем, кто только махнул бы рукой на её смерть, представь Голодные игры для них иной сценарий. Но Алина является победительницей, и сейчас она знает, что откажись она от предложения Александра, Капитолий найдёт способ напомнить ей о собственном статусе. Однажды юноша пред Алиной говорит о том, что победители сделают всё возможное, чтобы предотвратить грядущую Бойню. И если они откровенны в своей цели, девушка желала бы её разделить. Но не предоставь Капитолий им шанс всё изменить, она выйдет на Арену. Сейчас у каждого из них есть время, чтобы выгрызть и расширить крупицы силы, которые могли бы спасти жизнь в Голодных играх. Алина верит, Хеймитчу показалось бы это разумным. Пред ней возложена возможность узнать победителей, приблизить себя к победе и выживанию в Третьей квартальной бойне. Но когда она делает шаг вперёд, равняясь с Александром и позволяя дверям лифта закрыться за ней, девушка не думает об Арене. Она протягивает руку убеждению, что они с Малом не будут одни, когда настанет день следующей Жатвы. Алина улыбается широко, и выражение это рисует удивление на лице победителя из Седьмого. Взгляд юноши прищуривается. Никто не пожелает приятельницу на полгода, и говорят, дружбу не меряют временем. Но она желает узнать её, как и полное множество понятий, которые через несколько месяцев у неё возжелают отобрать.