О мраке и белогрудой птице

pov Алина

      Девушка не могла бы лгать — утвердить, что в визите Александра есть нечто мерзкое — то, что было бы способно заставить желать его скорого отъезда. Когда они возвращаются в город, они вместе покупают уголь для бедных домов в Шлаке и раздают немного денег для оставленных в тяжёлом положении семей. Они закупают вещи и для приюта: одежду, лекарства и книги. Камер нет рядом, чтобы это запечатлеть. Алина замечает легко, в некоторых домах Александра узнают, старшие люди помнят его с телевизоров. Но значение того мало, когда для них он является лишь парнем, что не позволит им голодать и мёрзнуть до наступления весны.       К наступлению вечера просыпается Хеймитч. Отпуская слова о том, что «детишки» наконец принимают неизбежность своих положений, он усаживается с Александром в доме, чтобы пытаться найти для Алины способ победить в следующем сезоне. Они не будут обделены информацией о своих соперниках. Юноша упоминает даже что-то о том, что реши они посетить Капитолий до следующего сезона, у них будет шанс узнать других возможных трибутов лично. Но Алине не хочется искать друзей среди тех, кто будет пытаться её убить в следующей Бойне, а Мал предпочтёт не искать знакомства там, где люди ходят в милости правительства. Он повторяет не раз, для них должен быть кто-то, кто разделяет познанную от порядков Капитолия безжалостность. Но разве не об этом говорит Александр? Победители злы — они разочарованы и унижены, так что же их всех тогда отличает от сирот из дистрикта-12?       С наступлением утра следующего дня Мал покидает дом в один из ранних часов ещё до того, как младшие уходят в школу. Метели обваливают крышу приюта, и собирая старших ребят, парень уходит, чтобы разобрать завал и временно заколотить пролом. Провожая детей в школу, Алина знает, что вернётся к пустому дому. Хеймитч, вероятно, только отправляется ко сну. Храп ментора слышен даже на пороге его дома. Александр должен уехать сегодня в ночь, и девушка могла бы ожидать, что он вернётся в Дом правосудия. Но он открывает ей дверь. Если для них обоих сегодня не найдётся работы, они могли бы прогуляться в лес хотя бы ещё раз. — Я разбавил всё его спиртное с водой, — окуная Алину в недоумение, юноша смотрит на дом Хеймитча. От его рук, слышится, всё ещё пахнет выпивкой. Хочется заметить, Александр ищет беду на свою шею, но разве сможет ментор заметить разницу? Кажется, этот замысел должен сработать. Но победительница боится представить, что будет, если однажды он заметит, как она наполняет его бутылки водой. — Ему придётся бросить, если ты желаешь, чтобы он продержался на Арене хотя бы пару дней.       С подступающим завершением визита Александра Алина всё больше замечает, что нескончаемые разговоры о Голодных играх более не распаляют в ней раздражение. Что иное сам Панем может ей предложить? Арена будет ждать её, и видится отчётливо, правительство забирает все пути эту участь избежать. И если юноша честен в своём намерении, девушке придётся вернуться в Капитолий. Она сомневается, что хоть что-то будет способно заставить спонсоров поставить на её победу теперь, когда у столицы есть более достойные и славные кандидаты на победу. Но Александр заверяет её, что следующие месяцы будут решающими независимо от того, какую востребованность все победители находят со своими триумфами. — Кем была твоя мать до Голодных игр? — спрашивает девушка. Дыхание ломается, пока они восходят на предгорье. Внутри поселяется придирчивое настроение от вида того, что крутой склон, обледеневшие валуны и прокатывающийся под ногами снег не являются трудностью для Александра. Вероятно, Седьмой и правда не таит меньшую суровость земли в это время года. — Дочерью мастера-кузнеца. — Отец? — обращается Алина вновь, когда равнина подводит их друг к другу. Ветер поёт, свистит вокруг. Юноша присматривается к ней, взгляд остаётся нечитаем, словно он не понимает вопрос. Победительница уточняет. — Когда люди говорят о тебе, всегда упоминают только мать. — Я знаю о нём мало, — набирая в перчатку снег, Александр смотрит себе под ноги. Он растягивая слова, словно каждое из них является мальчишечьим мечтанием, истиной слишком зыбкой, чтобы принимать её за правду. — Он был сражён нравом и умом моей матери и всегда искал с ней встреч. Отец рисовал, — отводя руку к Алине, рассказывает юноша. Удивление пишет её лицо. Творчество в дистриктах не является почётным делом, на нём нельзя заработать. Выбрать подобное дело — значит обречь себя на голод и бедность. — Но я вырос с Багрой. — У тебя есть друзья в дистрикте? — У меня была подружка до моих вторых Голодных игр. Мы ходили в одну школу, — кривая усмешка застревает на лице Александра. Выражение кажется девушке болезненным. Речь обозначает ясно, «подружки» сейчас уже нет. По спине бежит вытягивающий всякую радость, мертвый холод одиночества, которым победителя из дистрикта-7 встречают с Арены после того, как он омывает свои руки в крови других трибутов. — И теперь у меня есть друзья в других дистриктах, — Алина не сразу замечает, что внимание юноши ложится на неё саму. Он ожидает нечто, и понять предмет его интереса получается не сразу. — О, — девушка посмеивается тихо, пиная камни и комы снега у себя под ногами. — Мы с Малом всегда держались вместе, в приюте сложно найти друзей. А в школе ребята с одной улицы никогда не искали нашей компании. Сейчас, — Алина раскидывает плечами. — Не представляю, кто желал бы себе подружку на полгода. — Другие победители бы желали, — Александр останавливается позади, вынуждая её обернуться. Его взгляд исполнен убеждением в открытой победительнице истине. Разумеется, у неё есть Мал, Нина и Миша. Но нет между ней и Хеймитчем отличий, если победительница тоже выбирает себя запереть от всех остальных. — В твоём доме есть телефон. Я мог бы оставить для тебя номера Николая и Линнеи. Женя могла бы познакомить тебя с Давидом. Они не станут гнать тебя. И пренебрегать тоже не посмеют. — Давид, — кивая спешно, Алина соглашается. Не получается упустить то, как лицо Александра меняется, словно он мог бы ожидать, что она выберет именно его. Но Женя заботится о победители из Третьего, и девушка не могла бы представить для себя иное. — Я хотела бы быть знакома с Давидом. — Тебе настолько не нравится представлять себя среди профессионалов? — зовёт из-за спины голос, стоит начать поторапливать ноги в сторону следующего перевала. Алина упрямо задирает подбородок.       Раньше она бы не таила в себе презрение к обществу живодёров, но теперь она не находит значения в ненависти и гневе. Должно быть, для Александра это последняя глупость пренебрегать дружбой, что могла бы выиграть ей союзы на Арене. Капитолий разделяет их. В дистриктах разделяют их, девушка способна это понять. И что им остаётся, если она сама позволяет себе разделять их? Этого будет желать следующая бойня — того, чтобы в последнем бесчестии они все поубивали друг друга, оставляя лишь жалкие крупицы от тех, кому когда-то удаётся уйти с Арены. Но Алина бежит не от этого. Она лишь не желает плясать по дудку Капитолия. Но власть уже заставляет её танцевать. Александр говорит в один из вечеров, толпы столицы будут ждать их ненависть друг к другу и требовать азарт к тому, чтобы соперника уничтожить. Они не радеют к единству и теплу между победителями. Они одни могут показать Капитолию и всему Панему иное, могут рассказать о дружбе, преданности и доверии. Ни одному из этих понятий в Играх нет места. Но квартальная бойня назначена на конец весны, а значит, у них ещё есть время для того, чтобы изменить ожидания от следующей Арены. Стоя пред Алиной, Александр не требует ответа, он даёт ей шанс решить. Она могла бы пойти с ним, принять приглашение, дать себе шанс узнать общество, что привечает его. Или она могла бы отказаться и надеяться, что одна собственная сила и лук в руке выиграют для неё следующие Игры.

•

      К середине рабочего дня, когда людей на улицах почти нет, они возвращаются к забору. Ноги дрожат в приятной боли, которую распускает по мышцам прогулка в лесу. Лицо горит от жара, и даже волосы Александра выглядят взмокшими, когда он скидывает капюшон. Вдалеке — за сеткой забора, виднеются первые домишки дистрикта, пока они поднимаются из небольшого оврага. Алина почти налетает на юношу, едва не сбивая его с ног, когда бросается прочь от границы, что всё ещё хранит их следы. Он не следует вперёд, прислушивается вместе с ней, когда девушка опускается на колени, подползая ближе к кольцам колючей проволоки, чтобы удостовериться в догадке. От металла доносится высокое дребезжание, а снег у столбиков слегка подтаивает. Нехорошо. Электричество по забору пускали и раньше, когда Мал и Алина загуливались до позднего вечера, но никогда это не делают так рано — посреди светлого дня. Видимо, новый глава миротворцев продолжает работать над ужесточением местного порядка. Но для мальчишки и девчонки всегда находится способ перелезть через забор. Сжимая зубы, девушка боится лишь того, что миротворцы ожидают их по другую сторону. Вдоль границы не удаётся заметить их следы, но несколько солдат может встретиться по дороге в город, и они не станут разбираться в том, откуда направляются победители. Алина ожидает увидеть злость на лице Александра, рассмотреть хотя бы страх того, что их могут поймать. Но он только спрашивает, в какую сторону им следует идти. Вероятно, знание легко — в заборе, что наделён одной лазейкой, найдётся и вторая. Вокруг достаточно деревьев, чьи ветви свисают за витки проволоки. Некоторые из них победители пропускают, чтобы уйти как можно дальше и затеряться в районе дистрикта, где их не будут ждать. Уже скоро они встречают пару высоких старых клёнов, чьи ветви раскидываются в обе стороны над границей. Они располагаются высоко над двухметровым забором, так что сперва Алина думает, что им следует разыскать иное место. — Что это ты делаешь? — сердце колотится в груди, когда она упирает руки в бока, наблюдая за тем, как Александр повязывает свою куртку на пояс. Следом хватаясь за высокий воротник, он стягивает с себя серый шерстяной джемпер. Его грудь и руки остаются обтянуты только чёрной тканью формы, которая выдаётся трибутам в Тренировочном центре. Иногда такую можно встретить и на Арене. — Будет большой неудачей, если миротворцы заметят, что эти тряпки порваны, — замечает юноша прежде, чем он взбегает по стволу дерева.       Его ботинки проскальзывают слегка, но удерживают победителя в паре шагов над землёй. На такой высоте нет того, за что он мог бы зацепиться. Но то, как Александр вцепляется в промёрзшую кору дерева и ставит ноги, поддерживает его и поднимает выше. Его имя проваливается на устах, когда Алина желает юношу позвать. Его руки почти ложатся на первую ветвь. Он оставит её здесь, так ей кажется. Ничто теперь не мешает ему перемахнуть через забор. Этого девушка ждёт. Она не может оторвать взгляд от того, как Александр ложится на один из крепких сучьев, обхватывая тот ногами и свешивая ей руку. Но её шаги по стволу дерева более легки. Победительница принимает ладонь, только когда следующая ветвь оказывается излишне далека для того, чтобы она могла до неё допрыгнуть. Руки терзает дрожь, стоит Алине сесть и посмотреть им под ноги. Снег в это время должен быть мягок, но его покров далёк. Замирая в одном положении, она не перестаёт представлять, что с каждым движением способна соскользнуть. Дерево не качается, но дрожит, стоит Александру встать на ноги и обречь схватиться за сук крепче. — Алина, — зовёт он её. Ветер щедро царапает щёки, когда она поднимает к нему голову. Мгновение они смотрят друг на друга в молчании, точно юноша рассматривает в ней нечто, что не надеется найти. Волны жутких чувств заставляют искать руками опору, но в тот же час победительнице хочется извиниться. Это она приводит их в лес вновь. Если они попадутся, их накажут из-за неё. — Ты пойдёшь вперёд.       Сглатывая сквозь ком в горле, Алина двигается ближе к стволу, чтобы перекинуть ногу на ту ветвь, которую до того занимает Александр. Она тянется прямо над забором дистрикта, и с неё можно легко спрыгнуть на другую сторону. Движения исполнены осторожностью в нужде не свалиться и не переломать себе ноги. Противовесом тому, Александр свободно лезет под нагой кроной, покачиваясь на руках и хватаясь сначала за один сук, а после за другой. Не стоит и пытаться удивить парня, которого взращивают леса родного дистрикта. Но улыбаясь себе под нос, Алина вспоминает, как профессионалы валятся на землю, загоняя её к макушке дерева. Несмотря на умение обращаться с оружием, у них это не получается столь же ловко. — Смотри на меня, — требовательно просит Александр, когда девушка вновь выглядывает за удерживающую её ветвь. Высота кружит голову. Дерево переломится, или она сама склонится глубже, и победительница полетит на пронизанную током колючую сеть забора. От простирающейся внизу земли и близости забора скручивает живот. — На меня, Алина, — зовёт юноша вновь, когда она не слушает.       Поднимая голову, девушка кивает, продолжая двигаться дальше — ближе к границе. Александр теперь занимает противоположную сторону клёна, свешивая ноги вниз, словно шанс того, что падение их поджарит, его нисколько не страшит. Им следует скорее уходить от границы, но юноша не ступит на сук, пока девушка не опустится на землю по другую сторону забора. Тошнота подкатывает к горлу от истины того, что падение с такой высоты вполне может её покалечить. Под гулким ветром ветвь начинает покачиваться и надрывно скрипеть, будто готовится переломиться. Вцепляясь в кору нагими пальцами, Алина ругается себе под нос, не уступая порыву завалиться набок. Толкаясь в сторону от забора, Алина бросается вниз. Удар болью прокатывается по ногам, заставляя упасть на колени и нырнуть носом в снег. Сознание норовит ускользнуть, когда в глазах темнеет. Но растирая лицо, девушка возвращается к чувствам, осторожно садясь и вертя головой, чтобы отыскать Александра. Замечая его на избранной ветви, она не успевает охнуть, когда он преодолевает её в несколько прытких шагов, прыгая за колючую проволоку забора. Он, вероятно, надеется прокатиться по снегу, но долина заливается хохотом, когда его ноги застревают, и он тоже ныряет лицом в землю. Белый расписывает его ресницы и брови, набивается в рот. Не пытаясь подняться, Алина едва не покатывается на земле от потехи. — Ты мог сорваться! — борясь с головокружением, восклицает она. Первым поднимаясь на ноги, юноша протягивает ей руку, чтобы помочь подняться. Он не утруждает себя тем, чтобы отряхнуться от снега. Его лицо красно. — Есть положения страшнее этого. — Значит, даже ты чего-то боишься, — замечает Алина, стоит им направиться вперёд к дистрикту-12. Александр вновь натягивает перчатки. Но что-то в замершем молчании крадёт разливающуюся вокруг забаву, и отворачиваясь, девушка нервно думает, что говорит излишнее. — Конечно, я боюсь, — заметить полуулыбку на лице победителя получается не сразу, но она предстаёт тёплой. Тревога отступает стремительно. — Просто нечасто.       Трусцой направляясь вперёд, Алина поторапливает шаг, чтобы скорее настичь улицы на окраине Двенадцатого и смешаться с людьми. Ветер заметёт их следы уже скоро, и миротворцам не удастся вычислить, откуда победители приходят. Девушка не понимает, почему позволяет себе думать, что Александр оставит её за границей. Она ожидает того, что он выдаст всю эту непокорность власти на золотом блюде, выслужится. И в тот же час она спрашивает себя — уйди он, разве не смогла бы она одна совладать с деревом? Победителю ответ на то тоже известен.       Давно укрытая белым ковром Луговина остаётся далеко позади. Они вновь выходят к городу и в последний раз осматривают друг друга на наличие кусочка коры, что зацепится за полосы, или клочка ткани, что висит на одежде. Нельзя выдавать миротворцам хотя бы намёк на то, где они были. В этой части дистрикта дома богаче, некоторые держат небольшие амбары со скотом или запасами на зиму. Наполняя рот слюной, в воздухе растягивается аромат свежего хлеба из ближайшей пекарни. Алина может рассчитывать только на то, что жители улицы в этот час на работе в других частях дистрикта, иначе будет не избежать болтовни о том, как их победительница лазает меж домов с чужим парнем. От одного представления о горячей сплетне загораются уши. Пока они бредут по дороге, девушка предлагает направиться к центру и после пойти в сторону приюта, чтобы встретить Мала. Он обещает закончить работу только к вечеру и, возможно, они могли бы принести ему и другим парням из приюта еду. Улицы в это время предстают пустынными, во многих домах привычно занавешены окна. «Что-то неправильно», — указывает себе Алина, когда замечает, что некоторые лавки на пути к центральной площади оказываются закрыты.       Пряча руки в карманы куртки, она сутулит плечи от зябкого чувства. Она не перестаёт смотреть по сторонам, чем привлекает настороженный взгляд Александра. Но стоит сильнее приблизиться к главной площади, дистрикт начинает оживать в шуме. Впереди уже показывается крыша Дома правосудия, когда звуки становятся более отчётливы. Свист. Чьи-то испуганные вскрики. Голоса людей, сливающиеся в бесцветную однообразную массу. Те, кто идут навстречу, не перестают провожать Алину взглядом. Другие велят направиться прочь. Некоторые испуганно пригибают головы. На площади люди собираются в плотное кольцо. Обнимая себя руками, Алина старается их обойти прежде, чем они начинают расступаться перед ней. Кто-то окликает её «сумасшедшая», «дура», «пустоголовая девчонка». Колотящий ужас переполняет тело. Александр позади не перестаёт звать её по имени. Нога норовит запнуться на камне площади, стоит девушке выйти из толпы.       Рот приоткрывается беззвучно от кошмарной картины, за которой не видно ни строй миротворцев на ступенях Дома правосудия, ни лица окружающих людей. Она видит только покорёженное и измученное естество Мала, что за кисти привязан к позорному деревянному колу, вбитому посреди площади. Куртка валяется на земле вместе с рубашкой, что как видно, изорвана в клочья. По лопаткам Оретцева бежит несколько косых глубоких ран, из которых сочатся струйки тёмной крови. Стоя на коленях, он дрожит и извивается от боли, качаясь на связанных верёвкой руках подобно тряпичной кукле. Человек в шаге от Мала подтягивает к себе плеть. Узнать его нетрудно, жестокое выражение старого морщинистого лица и отмеченная знаками Капитолия белая форма являет нового главу миротворцев. Алина встречает его с завершением Тура победителей, когда из столицы присылают дополнительные отряды солдат, а местных миротворцев переводят из дистрикта-12. Мужчина предстаёт седым в своих годах и нескладным, тело всё ещё крепко, несмотря на видный возраст. Ещё до того, как в воздухе звенит свист плети, Алина дёргается вперёд, бросается на чужую руку. Кричит верно пронзительное «не смейте!». — Держи её! — звучит наперебой тому чей-то гаркающий голос.       Девушка не успевает рассудить о том, что он принадлежит Хеймитчу, когда сильные крепкие руки хватают её сзади, заставляя поскользнуться на месиве под ногами. Она непременно ударяет Александра локтем по рёбрам, когда падает на него сверху. Победительница может слышать этот звук — треск, с которым плеть ударяется о спину Мала, заставляя его взвыть. Даже когда её резко ставят на ноги, Алина не перестаёт биться и пытаться выбраться из кольца чужих рук, воя вновь, надрывно веля единственное «оставьте его». Её дёргает в бок и, проезжаясь ногами по земле, она замечает, как рука Ивана хватает Александра за плечо, оттаскивая их в сторону от миротворца, пред которым появляется Хеймитч. — Ты, командир, вероятно, новенький здесь? — поднимая руки и загораживая собой Мала, по-доброму объявляет он. Победителя второй квартальной бойни узнать легко. — Не всех ещё знаешь. Так теперь ответь-ка мне, — по всей площади проносится оханье, стоит мужчине рявкнуть. — Как он будет выступать на Жатве через несколько месяцев?! — Парень набросился на нескольких миротворцев двумя улицами ниже отсюда, — объявляет миротворец, заводя плеть за спину, но от столба не отступая. — Есть свидетели этому преступлению. — Вы врёте! — выпаливает Алина. Что это за глупость такая? Они никогда не ищут драк с солдатами Капитолия. Любой знает, что напасть на них — значит быстро расстаться с жизнью. Слышится, возглас настораживает даже Ивана. — В Вашем положении лучше молчать, мисс Старков. — Это её жених, — в миролюбивом тоне объясняет Хеймитч, стоит палачу найти девушку в толпе. — Она не подразумевает того, что говорит. У Вас есть проблема серьёзнее, нежели влюблённая девица, командир. — Преступник получил три удара плетью, — неуступчиво оглашает миротворец. Но Алина знает хорошо, не появись кто-то прямо с началом порки, он вполне мог бы высечь Мала до смерти. — Первое правонарушение карается пятью. — Да пусть хоть десятью, мне плевать на ваши протоколы! — горячится Хеймитч, его рука указывает на парня. — Ты посмотри на его спину! Как думаешь, в таком состоянии он сможет быть в форме ко дню следующей Жатвы? — Меня это не касается. Я отвечаю за соблюдение закона, а не ваше, — мужчина окидывает победителей пренебрежительным взглядом, — удобство. — Ничего, друг мой, тебя это непременно коснётся, — угрожает Хеймитч. — Как только вернусь в свой дом, сразу же звоню в Капитолий. И уже они будут разбираться, кто дал вам полномочия калечить победителя Голодных игр и, возможно, следующего трибута Третьей квартальной бойни. Вам полагалось бросить его в изолированный карцер до выяснения следующих указаний, уж я-то, — отделяет ментор, — местные законы знаю, чего о вас, командир, говорить не приходится. Ты же к нам переведён прямиком из столицы, ведь так, — Хеймитч слегка вскидывает голову, обращаясь к миротворцу. — Так вот его узнаешь? — палец неожиданно указывает на Алину… На того, кто не позволяет ей броситься под плеть. Она не слышит слова, которые палач ворчит себе под нос, присматриваясь к лицу Александра, узнавая. — Как думаешь, что будет, когда уже он позвонит в Капитолий и расскажет, как вы тут обращаетесь с достоянием Голодных игр и героями всего Панема? — Наказание не завершено. — Ничего не желаю слышать, — злобно рычит Хеймитч. — Советую отойти в сторону и скрыться из виду, пока я не пошёл прямо на порог к мэру. На его телефон ответят ещё быстрее. — В следующий раз это нарушение будет караться специальным исполнительным отрядом, — складывая плеть в ладонь, миротворец отступает от Мала на земле. Небольшое отделение солдат с пистолетами на поясах следует за ним.       Плен рук на теле размыкается, и Алина вновь вырывается вперёд. Она не перестаёт повторять имя парня, когда в несколько скорых шагов проносится по площади и падает на колени, пачкая одежду в месиве, которым становится взбитый с грязью и кровью снег. Мал болезненно и хрипло стонет сквозь сжатые зубы, его глаза остаются зажмурены, пока девушка придерживает его разгорячённое лицо в ладонях. Кто-то ударяет ножом миротворцев по верёвкам, образованный солнечной энергией электрический луч вспарывает их так стремительно, что слышится хлопок, с которым Оретцев почти сваливается наземь, падая на грудь Алины. Парень не перестаёт скрежетать зубами и мычать в агонии, когда Александр вместе с Иваном подхватывают его под руки. Волочить ноги победитель уже не может, и тогда чужой сопровождающий велит тому обхватить его за плечи, легко взваливая Оретцева себе за спину. Хеймитч быстро вырывается вперёд, подзывая Ивана за собой и указывая, что знает, к какому дому следует Мала нести. Их шаг настолько скор, что по рыхлому снегу Алина за ними почти не успевает. Только сейчас она рассматривает доподлинно, насколько угнетён её народ. Никто не вступится за них. Один Хеймитч готов стоять за своих победителей. И только парень из дистрикта-7, что никогда не должен был стать им союзником, держит девушку за руку, утягивая вперёд за любимыми. Её руки пачкает кровь, той же нарисованы бок и грудь Александра, и победительнице кажется, она уже возвращается на Арену.

•

      Хеймитч ведёт их к женщине, чей дом располагается в одном из центральных районов Двенадцатого. Он, видно, принадлежит аптекарям, и пусть новизной не отличается, но выглядит стройным и тёплым. Кланы врачей и травников в дистрикте-12 всегда предстают одними из самых богатых жителей города. У хозяйки, как говорят, есть две дочери, младшая из которых помогает в кухне. Мала кладут на длинный стол, который покрывают белой стерильной простынёй. Девочка приносит чистые бинты, лекарства и полотенца. К их дому, как заверяет Хеймитч, всех стёганых носят. Но может, он лишь желает Алину успокоить. Вокруг густо пахнет кровью, травами и аптечными настойками. Спину Мала покрывают вымоченными в холодном настое тряпками, чтобы отмыть высеченную кожу и нанести мази. Пока он не теряет сознание, каждое мановение чужих рук доставляет мучительную боль, так что Хеймитчу и Ивану приходится удерживать парня за плечи. Болеутоляющих мало, а те, что есть, настолько дрянного качества, что не всегда помогают даже нужде зрелых женщин. Алине кажется, всё это время она не дышит. Сидя на небольшой табуретке, девушка не чувствует, как гулко бьётся сердце; не ощущает боль, которую приносит то, как сильно Мал сжимает её ладонь. Он стонет от боли, победительница не перестаёт поглаживать его по голове, шептать что-то. Она не замечает, как люди вокруг неё приходят и уходят. Всё тело затекает, а за окнами начинает темнеть, когда она впервые поднимает голову от стола. Бисерины пота продолжают скатываться по горячей коже Мала. Его дыхание прерывисто, а зубы скрежещут. Сейчас особенно важно то, чтобы в раны не попала инфекция. Но Алина не перестаёт надеяться, найдётся хоть что-то, что облегчит боль парня. Полы скрипят в стороне, и перебирая взмокшие волосы Мала, девушка не стремится внимать чужим шагам, но дверь кухни распахивается. Александр остаётся стоять на пороге, когда хозяйка дома выходит из-за его спины, подхватывая из рук юноши старую коробку. Стекло звякает, а чужие пальцы поднимают в ладонь несколько ампул с прозрачной жидкостью, опрокидывая одну на иглу подготовленного шприца. — Что это? — вытягиваясь на качающейся табуретке, хрипло спрашивает Алина. Её глаза бегают. Кажется, в этот час ей должно походить на пугливого зверька. Инъекцию делают в плечо. Ладони всё ещё лежат на щеках Мала, и она чувствует, как он расслабляется, его дыхание становится спокойнее, а сжатые добела губы наполняются кровью. Женщина начинает быстро убирать старые потеплевшие тряпки и подкладывает к бокам парня сухие полотенца прежде, чем уходит за новой порцией мази. — Морфлинг, — тихо говорит она, стоит ей просеменить мимо, рука невесомо ложится на плечи Алины. Сильное обезболивающее и наркотик. Слова звучат неожиданно мягко, заставляя прикрыть глаза. — Ему станет легче. Тебе тоже необходим отдых.       Утыкаясь носом в край сырого стола, девушка не двигается, стоит присутствию женщины рядом покинуть её и оставить один на один с трагедией. В воздухе всё ещё густо воняет спиртом и кровью, но тошнота подступает к горлу только сейчас, а из глаз вновь выбивает горячие слёзы, грудь содрогается. Ей столь сильно хочется, чтобы Мал заговорил, а боль прекратила его терзать. Если их так легко сломать и поставить на колени, тогда какая надежда остаётся всем окружающим? Алина жмурится до белых пятен в глазах, когда вязкое чувство не уходит с языка, желудок болит, глотку стягивает напряжением, а слёзы щиплющей пеленой застилают взгляд. Подрываясь с занятой табуретки, она не замечает, что никто не преграждает ей путь в дверях. Девушка собирает плечами все косяки и углы, пока мчится по коридору чужого дома, хлопая дверью и проносясь на крыльцо. Шаг подламывается на ступенях, колени полошат землю прежде, чем на снег рвёт желчью. Желудок давно пуст после давней утренней трапезы, так что горло жжёт, и Алина едва не давится слюной. Всё тело выворачивает вновь, а после встряхивает, когда чужая рука откидывает упавший на её голову капюшон. Она отводит голову, оставляя попытки совладать с дыханием и сгребая в саднящие ладони снег, чтобы обтереть им рот. — Оставь, — велит Александром, на одно колено опускаясь рядом. Мягкая ткань в его руках проходится по губам и подбородку. Девушка не может найти тому причины, но плач усиливается, обозначая себя рыданием. Её подбородок почти прижимается к груди в том, как глубоко она склоняет голову. Представление о том, что кто-то её видит, противно. Но мысль того, что кто-то её оставит, гнусна не меньше. Победительница думает, собственному виду должно быть отвратительным, и идее этой вторит спокойный голос. — Мы оба были на Арене, Алина.       Во рту погано, а влага щиплет кожу щёк, но на губах проваливается смешок. Александр не лжёт. Голодные игры не удостаивают роскошью душа или горячей воды, они помнятся смрадом человеческих тел, грязью, зудящей кожей и гнойной вонью. Девушка не упрямится, когда поддерживая её за руку, победитель помогает подняться. Он вновь подводит её к перекошенным ступеням. Крепкая хватка не оставляет плечо, пока Алина не опускается на одну из них. Тыльная сторона ладони растирает глаза, когда она слегка запрокидывает голову. В сумерках солнце давно скрывается за тучами, садится. Наваливаясь на перила, Александр занимает другую сторону лестницы. Его одежда всё ещё испачкана в крови Мала, но он не придаёт этому неудобству значения, как и не смущает вниманием неприглядное положение девушки. Ивана рядом не обнаруживается. — Я думала, они не могут это сделать, — признаётся победительница, обнимая себя за колени. — Мне казалось, мы неуязвимы для их недовольства теперь, когда мы нужны им в квартальной бойне. — Он поставил себя в это положение, — раздражение заставляет дёрнуться. Что он смеет говорить? Но не ища для себя злобу, Александр остаётся решителен. — Это правда, что он напал на тех миротворцев. Иначе они пришли бы за нами. Он не оставил им выбора, вынуждая наказать его — показать, что победители тоже уязвимы пред законами Панема. Эти раны заживут до Голодных игр. — Ты переломишься, если проявишь сострадание? Кажется, каждое слово на чужих устах — предмет замысла. Какого значение Бойни, если Мал сейчас мучается от боли? — Я не могу позволить случившемуся ранить себя, — Александр вертит головой, облачая себя бронёй, которую до этого не удаётся рассмотреть. Алина не знает наверняка, что за ней таится. Экраны Капитолия показывают ей чудовищную жестокость. И он сам являет ей отголоски человеческих чувств. — И ты не должна. На Арене будет хуже. Но я могу быть милосердным, Алина.       В отделённом признании тон юноши ласков, а слова баюкают, заставляя вновь уткнуться носом в колени. Она ищет сострадание, но Александр не таит безжалостность, когда победительница заводит их в ловушку за границей дистрикта. Она ищет понимание там, где юноша не позволяет ей прыгнуть под взмах плети. Она надеется на сочувствие, но одно из редчайших капитолийских лекарств лежит в руках Александра, пока Мал мучается от боли. Если все эти понятия уже вложены ей в руки, почему же их так сложно подпустить к себе? Телевиденье показывает ей монстра из детских кошмаров, и монстр в этот час стоит перед Алиной. — Где ты взял Морфлинг? — В доме мэра. — Как тебе удалось заполучить его? — вытягивая голову и держась за перила, Алина встаёт, присаживается на деревянную балку напротив Александра. Ступеньки настолько коротки, что их колени едва соприкасаются. — Мэр никогда бы его не отдал. Не для Мала в таком положении.       Алина догадывается, что мужчина, вероятно, получает Морфлинг для своей жены. Она сомневается, что Александр забирает всё, но будь то иначе, стала бы она возражать? Боль и крик Мала выжигают её изнутри, а страдания любимых способны склонять к худшим вещам, так говорят оставленные. — Когда я стал старше, — смотря в сторону улицы, юноша задумывается, пока тишь Двенадцатого отсчитывает мгновения. — Мне понадобился доступ к информации, которой располагал только мэр моего дистрикта. Он не хотел мне её давать, — плечи победителя слегка вздымаются с утверждением, словно решение главы Седьмого до сих пор предстаёт для него удивительным. — Он видел пред собой только мальчишку — одного из победителей, — Алина развеивает серьёзность речи, когда несильно постукивает мыском сапога по чужим ботинкам. Утирая заплаканное лицо, посмеивается тихо, стоит Александру слегка ударить в ответ. — Но мэр дал мне доступ после моих вторых Голодных игр. Мне даже не пришлось ничего говорить. У него растёт маленький сын, — объясняет юноша прежде, чем заглядывает победительнице в глаза. — Я никогда не причинил бы ему вред. Но если человек видит тебя монстром, есть преимущество в том, чтобы не переубеждать его в обратном. Твой мэр не взглянул на меня иначе. Их страх сильный союзник. И верный без меры. И он добывает лекарство для Мала. Возможно, даже заставляет главу миротворцев отступить. — Думаешь, Хеймитч правда пошёл звонить в Капитолий? — Думаю, и без его угроз в столице уже знают о случившемся, — признаётся Александр. Его внимание девушку не оставляет, стоит ей покачать головой, уткнувшись взглядом себе под ноги. Дрожи больше нет. — Тебе из всех прочих должно быть хорошо известно, что они никогда не позволят мне всё исправить. — Они не ожидают, что ты выживешь, — с холодом правды Алина заставляет себя глубоко вдохнуть. Возможность изменить порядок вещей, кажется, явлена прямо перед ней. Следует только протянуть руку. — Измени это. Для нас с тобой нет иного пути, — слова застревают на языке, стоит Александру обернуться. Хеймитч уже идёт по дороге и, к удивлению, всё ещё не выглядит пьяным. Нет того, что ему неизвестно в этом разговоре. — Ты мог бы быть здесь несколько часов? — не ожидая, что юноша согласится, пытается Алина. Сперва, видно, он не понимает суть просьбы. — Я не могу оставить Мала одного, но дети вернулись из школы к пустому дому. Кто-то должен их проведать. — Скоро Иван будет ждать меня у дома Хеймитча. Мы могли бы проследить за ними. Тебе необязательно уходить. — Ты умеешь обращаться с маленькими, — не тая на сердце ложь, отмечает Алина. Лести нет в её словах, любой способен это заметить. — Я провожу много времени с капитолийскими детьми, — победитель уже сходит по ступеням, когда ответ доносится с его уст. Кажется, прямо сейчас он направится навстречу Хеймитчу, после уедет. И оставь юноша свою идею разыскать ей спонсоров, девушка увидит его только со следующими Играми. Она спрыгивает с перил, в пару шагов пробегая по ступеням. — Александр, — тихо зовёт она, заставляя того обернуться. Улыбке должно быть искренней. — Я рада, что ты здесь. Я благодарна. — Радость принадлежит и мне, Алина. — Ты идёшь с ним, солнышко, — хлопая Александра по спине и вынуждая того отойти в сторону, Хеймитч первым поднимается на крыльцо. Его плечи сжаты от холода, а глаза красны. Он приходит к площади днём, а значит, уже сутки проводит без сна. И когда в недоумении девушка открывает рот, намереваясь возразить, ментор опережает её в упрямстве. — Нет-нет-нет, не обсуждается. Ты отбываешь через час? — его ладонь обращается к обескураженному парню, а после мужчина вновь смотрит на свою победительницу, взмахами руки прогоняя ту от дома. — Проводишь его к поезду. Не желаю ничего слышать. Тощей и невыспавшейся ты своему мальчишке не поможешь, пока он разлёживается под действием Морфлинга. Я присмотрю за ним, — строже заключает Хеймитч, и Алина понимает, что в споре не будет толку. Она не боится доверить Мала наставнику. Вероятно, ему девушка сейчас способна доверять больше всего. — Спасибо, Хеймитч. — То, что ты просил узнать, — заставляя нахмурившегося мужчину медлить на крыльце, говорит Александр, пока победительница рядом с ним застёгивает куртку. Узел в животе связывается вновь, крепость норовит оставить ноги. — Наказание не транслировали по телевиденью. Показать порку Мальена для всего Панема значило бы вновь признать, что Капитолий не имеет контроль над победителями из дистрикта-12. Кроме того, зрители его любят. Власть не предпочитает публично высекать тех, кто востребован публикой. — Я уже начинаю жалеть, что увижу тебя только со следующими Играми. Береги себя, парень, — направляясь к двери, Хеймитч прощально машет рукой, но неожиданно задерживается. — Надеюсь, в следующий раз узрю тебя в компании матери, — подначивает мужчина, заставляя обоих победителей поморщиться и скрыться от крыльца.

•

— Куда ты отправишься теперь? — двигатели автомобилей, что принадлежат миротворцам, всё ещё гудят вдалеке, пока они идут по платформе вдоль стоящего поезда. Мрак ночи сгущается быстро, и Алина знает, что скоро настанет время возвращаться. — Меня ждут в Капитолии, — останавливаясь у закрытых дверей купе, Александр зовёт девушку смирить шаг. — Я пришлю для вас приглашение. Ты никогда не будешь там одна, если согласишься. — Если мы приедем вновь, нам снова придётся играть. Я этого не хочу, не для них, — взгляд ложится к носу поезда, где стоят несколько миротворцев и представителей Капитолия. Холодный белый свет освещает их лица. — Необязательно играть, — с выдохом клубки пара собираются у лица юноши. — Любовь капитолийцев скоротечна, и сейчас она уже не имеет значения. Она могла бы выиграть вам внимание в Третьей квартальной бойне, и оно бы ничего не изменило. Тебя, — выделяет Александр так, словно способен вложить в одно слово всё, чем победительница пред ним является. — Твоей силы, твоего лука достаточно. Капитолий полюбит их. Это обожание будет иметь значение на Арене. Подумай, Алина, — предложение на чужих устах не тяжело. Лёгкость того заставляет девушку думать, что она могла бы весь скверный замысел принять. — Ты могла бы умереть первой на Арене — в ужасе и тёплой крови. Или ты могла бы попытаться выиграть, — раньше, чем она может вымолвить хотя бы малое, огни над дверьми купе зажигаются, и они разъезжаются в стороны. Обозначают немо, время визита заканчивается. — До встречи, Александр, — говорит победительница первой. Окатывающий глаза холод собирает слезинки в уголках глаз. Она наблюдает за тем, как юноша восходит на порог поезда, не ожидая от неё обещания. И он не проходит внутрь вагона, пока свет не начинает мигать, обозначая закрытие дверей. — До встречи, Алина.

pov Александр

      Александр не помнит, когда привыкает к этому. Вновь и вновь он просыпается в незнакомых стенах, цвет которых размывается в утреннем свете и неясном взгляде. Чужие запахи приходят и забываются. Кошмары или мечтания его не посещают, сон становится часом покоя, в котором нет места раздумьям и опасениям. Раньше это предстаёт непосильным. Но юноша приучает себя засыпать, заставляет тело и разум искать отдых. Слабость и истощение способны сгубить. Александр не волен позволять им себя ранить. Многие минуты, пока взор застилает пелена сна, он только моргает, рассматривает белое глянцевое полотно потолков. Юноша не двигается — после уходящей ночи каждое ощущение предстаёт острым и немилым, зовёт замереть, не обнажать правду того, насколько опорочено тело. К горлу подкатывает густое чувство тошноты. Воздух вокруг прохладен, таит в себе кислую вонь, перемешанную со сладким медовым ароматом и ярким запахом роз, что норовят вскружить голову. Те же оседают на языке и въедаются в волосы, так что Александр никогда не знает, удаётся ли ему в полную меру смыть с себя свидетельства отвращающей близости. Тепло, вес, дыхание и присутствие человека рядом не прельщают никогда, как и прохладный липкий шёлк, которым обёрнуто собственное тело. Вкус дорогих изысканных яств, которыми его угощают в минующий вечер, теряется на языке.       Окна спален затемнены, но юноша знает, что за ними над домами Капитолия занимается солнце. Как заведено рабочими в дистрикте, он просыпается в ранний утренний час. В праздники и свободные от работы дни капитолийцы покидают постели только в послеобеденное время, поэтому когда Александр садится на простынях, он знает, что возлежащая рядом женщина останется непотревоженной. Пол под ногами провожает теплом, стоит покинуть постель и подхватить с её края серебристую ткань халата. Минуя порог комнат, юноша выходит в узкий коридор. С каждым его шагом лампочки на полу загораются автоматически, прокладывая дорожку к ванной.       В душе бьют струи ледяной воды, когда он подставляет им лицо. Жгучая боль прокатывается по спине, где подсыхают глубокие борозды царапин, оставленных чужими ногтями. Теми же расписана грудь, словно его покупательница надеется, что однажды регенерации кожи не будет достаточно, чтобы убрать свидетельства её злобы с тела победителя. Александр чувствует её на себе: на воспалённых губах и краснеющей коже бёдер. Она никогда не покидает его в полную меру, но ледяная вода сглаживает следы её присутствия, притупляет гвалт извращающих чувств. Царапины по всему телу щиплет вновь, когда юноша завязывает пояс халата. Мокрые следы остаются на ступенях, пока он спускается в главный зал. Пред взглядом пестрит жёлтый цвет округлых кресел и диванов. На полки и высокие линии столов из красного дерева выставлены горшки с модифицированными розами, лепестки и бутоны которых настолько ровны, что с трудом походят на настоящие. Они никогда не увядают подобно чужим порочным желаниям.       С панорамных окон льётся утреннее солнце, его тепло разливается по коже, когда Александр подходит к прозрачному экрану, вывешенному на одной из колонн. Нескольких нажатий достаточно, чтобы к раздающей станции в кухне доставили небольшой чайник с кофе и завтрак. Вероятно, в столице никому не приходится знать, что значит не видеть еду по несколько дней. Едва юноша забирает пищу, он не сомневается, что для него нет пути из апартаментов. Двери заперты. Александр встречает разных спонсоров. Тех, что предпочитают его компанию во время званых вечеров или сопровождение в городе — дают людям знать, в чьей компании он проводит время. Тех, что используют его для своих нужд и покидают Тренировочный центр сразу, не вкладывая ничего человеческого в своё обращение. Но Елизавета не похожа на них. Она предпочитает брать всё от времени, за которое платит. Три или четыре дня — Александр знает, что не вдохнёт воздух улиц до того часа, который отмеряют деньги. Женщина не желает, чтобы их видели вместе, как и не предпочитает, чтобы предметом внимания победителя становилось нечто иное, нежели она сама.       Город всё ещё спит, когда держа тёплую чашку в руках, он подходит к окнам. Более двадцати этажей уносится вниз, а вокруг рассыпан редкий строй мчащихся в небо зданий, стекло которых переливается в лучах восходящего солнца. В виде Капитолия — его некрасивых формах, есть мало приглядного, кроме цветов, что во всём Панеме одинаковы. Яркий пурпурный таится у горизонта. У подножий зданий тянутся тёмно-зелёные линии парков и садов, что не утрачивают свою живость даже в зимнее время. И солнце маслянисто жёлтое в точности похожее на то, что поднимается над дистриктом-7. Александр рассматривает его долгое время, когда опускается в одно и просторных кресел, что лишено подлокотников. Скрип искусственной кожи перерезает тишину.       Всего несколько дней минует с того вечера, в который он покидает Двенадцатый. Он предпочтёт быть сейчас там: наблюдать беспричинную злость Оретцева, разговаривать с Хеймитчем по ночам и гулять за границей дистрикта вместе с Алиной. Это кажется простым и подвластным, ожидаемым следствием принятых решений. Рука Капитолия отводит победителям Двенадцатого трагичную судьбу, и она нарекает Александра одним из палачей правительства. Он выиграет им битву, чтобы они могли выиграть войну и пережить пламя революции. Но жизнь победителей щедра на испытания, и они не заканчиваются в указах правительства. И юноша вновь вспоминает об Алине. Её брошь в виде солнца хранится на дне его сумки, что остаётся в Тренировочном центре. Вещицу показывает Нина, что никогда не замечает, как небольшое солнце не возвращается ей в руки. Символ, который митингующие рисуют на своих лицах, а восставшие поднимают на флагах. Алина не узнает об этом сквозь телевиденье, не подслушает на окраине собственного дистрикта, и Александр не позволит себе ей рассказать. Президенту Сноу должно позаботиться о том, чтобы эта правда никогда не настигла сердце маленькой победительницы. Ясно доводится рассмотреть, чем опасно иное.       Когда юноша только прибывает в дистрикт-12, он ожидает упрямство — всю нескончаемую строптивость, оружием обращённую против истин, что норовят её жизнь извратить и перекроить по угодному подобию. Кажется, один только вид победителя на собственном пороге, рождает в ней борьбу, которую он надеется найти. Алина видит в нём угрозу — это разумно, Оретцев не подсказывает ей иное. Александр не нуждается в её доверии, но он желает его одной из составляющих, что Старкова не подарит ему с протянутой рукой. Она относится к его словам с подозрением, но её веру заполучить легко. Тот, кто обделён теплом, в нужде согреться легко протянет руки, чтобы обжечься. Победитель это знает. Но он не может перестать вспоминать об этой нескончаемой страсти к жизни, что норовит расплескаться в Алине. Она желает всё от того, что у неё надеются забрать. И рассмотренная на Арене сила есть её оружие, с которым девушка вольна биться, даже если к её порогу пришлют вооружённый отряд миротворцев. Надежда питает жилы победительницы. Бунтующие находят ту в девочке из дистрикта-12. И Александр поселяет её в Алине страшнейшей из отрав, пред которой склоняется человек. Кажется, от веры её сердца даже камень в руке волен обратиться величайшим оружием, реши она выступить против Капитолия. Это способно сгубить. Но юноша знает, куда её следует направить. И Александр спрашивает себя, стал бы он сам столь сильно гореть за собственную жизнь? Как и Алина желает уберечь свою маленькую семью, он желает лучшего для победителей, и она — неизбежная их часть, стоит по другую сторону от этой цели. Но они не являются врагами, когда юноша навещает её в родном дистрикте. Сквозь пелену недоверия и сомнения девушка загорается этим выразительным желанием впервые быть увиденной, важной, замеченной среди других. И чем она сама привлекает его? Громким заразительным смехом? Умением брать из жизни краски и переносить их на бумагу? Состраданием, которое она готова подарить даже его окровавленным рукам? Или волей прикоснуться к худшим понятиям, которых её сердце столь сильно желает избежать? Столько мужчин желают её сгубить, но Александр верит, Алина никогда не была предназначена для этих Игр. Она могла бы быть чем-то гораздо большим, реши Капитолий позволить ей существовать.       Юноша отставляет чашку в сторону, когда за спиной слышится неспешный шаг босых ног. Он знает, этой женщине не нравится горечь и кислый вкус, которые кофе оставляет на языке. Но Александр теряет страсть к попыткам ей угодить. — Я скучала по тебе, — голос женщины тягуч и разнежен, когда она обращается к нему. Её присутствие разливается в гостиной слабым сладким запахом. Александр не ожидает, что она изберёт сразу направиться в кухни. Вместо того ладонь Елизаветы ложится под затылок и, разбирая влажные пряди волос, поднимается выше. — Я не скучал по тебе.       Низкое переливающееся звучание смеха наполняет комнаты прежде, чем Елизавета занимает край кресла. Выглядывая из-под бронзовой ткани халата, нагое колено ложится у бёдер, когда она садится к нему, очерчивая ногтем линию от загривка к шее. Александр не знает, какая часть того принадлежит хирургам и мастерам Капитолия, но он никогда не спорит о красоте Елизаветы. Её лицо наполнено гладкими полными чертами, точно созданными рукой скульптора, а рисунок губ совершенен и красочен. Аккуратно выведенные линии делают взгляд цепким, а лицо изящным и аккуратным, нисколько не круглым. Вокруг её плеч рассыпаны золотистые кудри волос, наделённых ярким янтарным отливом. Женщина глубоко вступает в свои тридцатые лета, подходит к их дальнему порогу, но её фарфоровая, нетронутая солнцем кожа всё ещё лишена изъянов. Плечи покрывает рисунок пчелиных сот, бока хранят красных роз, а на запястьях и лодыжках свиваются зелёные лозы. Под ключицами инкрустирован ряд сверкающих прозрачных камней. Её грудь полна, а бёдра легки — явлены ему под полами распахнутого халата. Но всё прекрасное в ней способно таить в себе яд. — Я и не думала, что смогу позабыть всю прелесть твоей компании, — тёплое дыхание ложится на ухо прежде, чем Елизавета его целует, прихватывая мочку зубами.       Александр не вздрагивает со щиплющей болью, что приносят её зубы. Он всё ещё рассматривает город, отстраняется, а после прикрывает глаза, стоит пальцам пробежать по его подбородку, повернуть к себе и склонить к откровенности поцелуя. Ласка губ горяча, но жар этот не проникает к телу, лишь делает его зажатым и чуждым. Страсть не приходит, когда юноша ей отвечает. Каждая встреченная манера и привычка кажется заученной и механической. Александр не пытается понять любовь к ним, не находит необходимым. Дуги ногтей вонзаются в кожу на уровне виска, стоит ладони женщины лечь на лицо, рассмотреть его лучше. Они ведут эту игру давно. Её не отвратят его холодность и равнодушие, ей нравится лишь то, что она видит пред собой — власть, возможность иметь. И они способны распалять человека сильнее, нежели неохотные поцелуи.       Когда Елизавета исчезает за стеклом кухонь, одно нажатие кнопки включает проектор, изображение которого занимает всё полотно раскинувшейся пред ними стены. На первом государственном канале показывают главную сводку новостей и произошедших событий. В конце, нет сомнений, упомянут и недавний визит Александра в дистрикт-12. Он ждёт этот репортаж, как тот смотрит и Панем, которому принадлежат все его ожидания. Хочется зреть подтверждение тому, как много впечатлений способно изменить общество одного победителя. Голос ведущего всё ещё разносится вокруг, когда Елизавета возвращается. Её ладонь поддерживает бокал с прозрачной жидкостью зелёного цвета, за стеклом того играют пузырьки. Александр слегка запрокидывает голову, когда пальцы женщины подносят к его губам две небольшие таблетки. — Будь хорошим мальчиком, открой рот, — льётся с её уст свидетельством промедления. Она способна требовать, отвечать на его упорство унижением большим, нежели есть падающий под язык стимулятор. — Умница, — хвалит Елизавета прежде, чем вновь опускается в кресло. Её близость никогда не является столь же посредственной, как у любой иной постели. Но сейчас внимание женщины принадлежит трансляции. В обилии капитолийских запахов легко позабыть, что с того часа, в который Александр идёт по платформе Двенадцатого, проходит всего чуть больше пары суток. — Не представляю, какая вонь и грязь стоит на этих улицах. Стилисты проделали большую работу, отмывая их с тебя. Полагаю, одежду пришлось сжечь, — усмехается капитолийка, поднося к губам бокал. — Я бы предпочла, чтобы ты не пренебрегал так своим здоровьем пред визитами в Капитолий. — Ты обожаешь вылизывать грязь Седьмого, — осаждая вычурное превосходство, Александр проводит языком по губам, стоит Елизавете взглянуть на него. О местах он уточнять не станет, но выражению должно выйти надменным, ленивым. — Думаешь, она отличается от той, что лежит в Двенадцатом? — Ты не принадлежишь им, мы оба это знаем, — смеётся она вновь, как могла бы забавляться над очередной глупостью. Но правда щедра, всегда напоминает о том, почему юноша угождает женщине в руки. — Иначе я бы не выбрала тебя. Ты знаешь, я встречала твоих друзей, — она отворачивается легко, тон голоса окрашивается пренебрежительными нотками. — От них всех смердит дистриктами. Даже то, как они говорят, не близко нам. Ты никогда не будешь в достаточной мере похож на них. — Тебе легче от этого убеждения. — Как и тебе тяжелее от правды, Александр, — улыбается Елизавета, протягивая бокал в сторону репортажа. Голос ведущего сопровождает картину того, как Алина обнимает своего гостя. — Что сблизило тебя с этой девчонкой? Ваши уровни разнятся. — Она участница следующей квартальной бойни, — равнодушие направляет замечание победителя. Расслышь женщина хоть каплю тепла или пристрастия, и она разыщет путь к издевательству над девчонкой из дистрикта-12. Этот просчёт недопустим. — Значит, об этом ты думаешь, — склоняя голову набок, выспрашивает Елизавета. — О Третьей квартальной бойне, — густая забава поселяется на её лице. — Ты находишь это смешным? — Я лишь полагаю, что уже не впервые слышу эти слова, — рассказывает капитолийка в вычурном знании, что манера не останется упущенной. Юноша продолжительно рассматривает её, ждёт, что она скажет больше. С этими минутами улыбка на её лице становится более масляной, жирной, потому что женщина не собирается давать ему то, что он желает. Но она может дразнить и обращать это пристрастие надругательством. В этом она себе не откажет. — Жатва не выберет тебя. Ты гораздо нужнее здесь — в Капитолии. Но реши жеребьёвка иначе, я надеюсь, что ты выживешь. Будет большой неудачей потерять твои умения. — Боишься лишиться единственного человека, что мог бы тебя ублажать? — вскидывая брови, Александр не поддаётся желанию отвлечься, когда слышит голос Алины в записи. Он произносит знакомые слова, и юноша не позволяет себе их слышать, отдавая капитолийке пред ним то, что она ищет. — Я стою так дорого… И тебе всё равно приходится кормить меня стимулятором, потому что ты знаешь, что я не желаю тебя. Я даже не принадлежу тебе, — хмыкает он, заставляя губы Елизаветы скривиться. — Меня могут иметь пять и десять других человек, и я легко забываю среди них тебя. Ты заплатила за то, чтобы я был здесь. И даже эти деньги принадлежали твоему мужу, а не тебе самой. Ты любишь забывать… Если бы у меня был выбор, моей ноги никогда бы ни было на твоём пороге. — Найдутся и другие, — жеманно выговаривает женщина, отставляя в сторону бокал. Каждое слово её злит, каждое делает более грубой. Но в любой из дней Александр предпочтёт заурядную жестокость, нежели льющийся в глотку яд. — Возможно, я приглашу в эту постель твоего дорогого друга. Утешу его, если ты проиграешь в Голодных играх. — Он тебе не подойдёт, — цыкает юноша. Она берёт его ещё мальчишкой, позволяя вкусить истину о том, что жестокость Арены не была сурова в сравнении с тем, что капитолийка была способна делать с ним. Александр вытягивается по спинке кресла, стоит ей перевалиться на его бёдра. Но он не опускает голову. — Его нельзя чему-то научить. Его нельзя выковать под себя. В нём не получить наслаждение от мести. И он обожает смеяться человеку в лицо. Ты такое не любишь. — Однажды кто-то озаботится тем, — Елизавета ведёт головой слегка, когда её пальцы смыкаются на его подбородке, обращая голову юноши к себе. Острые лепестки ногтей впиваются в кожу щёк, — чтобы хорошенько вымыть твой грязный рот. — Ты делаешь мне больно, — сквозь сжатые челюсти выговаривает Александр.       Женщина пред ним точно надеется пальцами ему под кожу забраться. На мгновение кажется, к подбородку катится капля крови. Елизавета усмехается глумливо, смотря на него сверху вниз. Большой палец её руки поглаживает уколотое место. Она отпускает, забирая с милостью безобразное чувство. Юноша не зажмуривается, мгновение отделяет хлёсткую пощёчину, которой обжигает щёку. Глотать резко становится тяжело, и он плотно сжимает дрожащие губы. — А теперь я ударила тебя. Стерпишь. Не искушай меня большими удовольствиями.       Пристальный, залитый кровавой неутолимой алчностью взгляд женщины проходится по лицу Александра. Блеск желания рождается в мгновении, что сводит её внимание с губами юноши. Жгучее чувство танцует под кожей и вспыхивает с новой силой, когда хватка чужой ладони оставляет, пальцы Елизаветы мажут по подбородку, ложась на шею с невесомым поглаживающим движением. Ласка ледяной волной прокатывается по жару, который оставляет пощёчина. Александр не позволяет себе вдохнуть глубоко, но знает, что за ней последует. Одно излюбленное представление разливается в воздухе искушением, которому Елизавета никогда не умела противостоять. Слабо подвязаный пояс её халата давно расходится, обнажая полные покачивающиеся груди. Ровный цвет кожи посечён рисунком зубов и алой, перетекающей в синий краской, которую оставляют его губы. Она привлекательна, но ничто не способно заставить Александра видеть эту красоту. Щиплющее чувство растворяется под языком, и он чувствует действие стимуляторов. Тело становится горячим и липким, влага бежит по спине, сердце бьётся быстрее, а грудь содрогается неестественно тяжело с каждым его ударом. Возбуждение болезненным густым напряжением собирается под животом, рождая отвращение и тошноту. Тяжесть руки на собственном горле резко становится острой, удушающей мерой опоясывает шею, стоит пальцам Елизаветы сдавить его гортань с достаточной силой, чтобы вырвать из вдоха хрип. Тело передёргивает с нуждой взять воздух. Ответом на то тяжесть чужих бёдер на собственных коленях становится глубокой, а с уст женщины разливается баюкающее шипение, стоит с сипением потянуться к вдоху. В ушах стремительно разрастается шум, а пальцы до скрипа впиваются в кожаные углы кресла.              Александр никогда не забывает, почему Елизавете столь нравится его душить. Он мог бы выдернуть голову, вывернуть ей руку или сбросить с себя, выбор чего всегда принадлежит ему одному. Но дёрнется юноша, и наказание за немилосердную меру понесёт другой. Люда, Багра, Николай, далёкая для него Урсула… Елизавета не станет медлить пред шансом ранить их, если он не предоставит ей желанное удовольствие. Сколько бы силы ему ни принадлежало, Александр не может ею воспользоваться, представление чего горячо любимо. И он не позволяет себе противиться рукам. Страсть жирными мазками отпечатана в её глазах, пока женщина испивает от картины того, как его лицо вспыхивает багрянцем, а на щёки падают редкие слёзы. Лёгкие сжимаются с жалящей болью, и неподвластной нуждой юноша вскидывает руку, обхватывая чужое запястье. Необходимость дышать становится судорожной, отчаянной, но предельной не оборачивается никогда. Агония неизбежно напоминает, победителю известно, в каких муках погибали его соперники. — Отпусти, — велит Елизавета елейно, являя заурядную игру, пристрастие к собственному превосходству и редкий вкус к повиновению.       Но в ломающемся движении Александр разжимает пальцы и чужая губительная хватка оставляет шею, обрекая хрипло закашляться. Он глотает воздух надрывно и глубоко, вертя головой и жмуря глаза, когда женские руки ложатся ему под голову. Они противопоставляют себя лаской, перебирают волосы у затылка, когда её губы ложатся на разодранную щёку с поцелуем. — Молодец, — смеётся Елизавета, носом выводя дорожку к виску прежде, чем ядовитый жар её близости оставляет тело.       Александр вдыхает полной грудью, его спина расслабляется в кресле. Он не пытается запахнуть собственный халат, когда прикрывает глаза. Пальцы женщины пробегают по его плечам, стоит ей направиться в сторону кухонь. Послушание всегда бывает поощрено её рукой, пусть и юноша никогда не нуждается в этой милости. Годы учат его считать минуты — искать то время, когда ограниченность чужих денег позволит ему покинуть эти апартаменты. Но Елизавета показывает ему нечто значительнее в этом ожидании, рассказывает о важности терпения. Она не может его убить. Она не способна его покалечить. Любое иное надругательство Александр способен пережить.       За спиной раздаётся непродолжительный механический звук, стекло звякает всего раз. Шаги Елизаветы обращаются бесшумными, как только она ступает на ковёр, её рука протягивает невысокий стакан, наполненный крепким напитком и небольшим количеством льда. Губы нарывает от холода, когда Александр делает глоток, исподлобья смотря пред собой. Женщина пред ним занимает диван, испивая из глубокого бокала, в котором лепестки цветка покачиваются на тягучей жидкости. Она понятна в намерениях и желаниях, хоть и когда-то юноша позволяет себе быть впечатлённым её стремлением обладать. Для него Елизавета является первой, кто приходит к президенту Сноу с прошением отдать ей компанию востребованного победителя. Она хотела его только для себя — желает и сейчас, Александр хорошо это знает. Он только смеётся над правдой вновь и вновь, потому что как бы ни была велика эта жадность, женщина не располагает влиянием или средствами к тому, чтобы присвоить его себе. — Как трагично то, — пробуя слова, Елизавета опускается на диван. Сладкая речь пропитана желчью личного довольства. — Что твою свадьбу пришлось перенести. Я сожалею. Но я не пожелаю иное этой девочке — Люде. Лучше упустить этот брак сейчас, нежели все молодые годы жить в нелюбви. — Люда любима, — смотря ей за спину, Александр не сразу отдаёт внимание женщине, но не упускает то, как её взгляд дёргается к нему, словно одно его неугодное выражение способно Елизавету ужалить. Оно не обёрнуто высоким тоном, правда холодна, обрисовывает чужое лицо раздражением. — Она знает уют моего дома и тепло моего внимания. И она не бывает оставлена, когда я нахожусь в дистрикте. Нашу свадьбу не могут провести в Капитолии, но её ждут в Седьмом. Мой дистрикт богат на красивые традиции. Возможно, я даже пришлю тебе приглашение. Люда сама предложила не ждать праздника в столице. — Она девушка юная… Там где она желает обходительность, ты холоден. Там, где ей требуется романтичность, ты щедр только на безжалостность. Думаю, хотя бы твоя новая подружка — Алина, — оборачиваясь к своему плечу, женщина рассматривает завершение новостной передачи. Проектор рисует герб Панема, — быстро рассмотрит эту правду. Всякому девичьему сердцу необходима нежность. И мы оба знаем, что твои руки на неё не способны. — Или этой нежности лишь никогда не было для тебя. — Для нас обоих её нет, — злое выражение пишет лицо Елизаветы. Она никогда не позволяет забыть о том, чем обделена и чего никогда не даст ему. Но мечтательность скоро наполняет её улыбку, обрекая прислушаться. — Третья квартальная бойня… Такая трагедия для тебя и седьмого дистрикта. Потерять мать или невесту в один год — большая боль, понадобится щедрая доля утешения, чтобы её сгладить. — Я никогда не обделён теми, кто желает меня утешить. — Не ври мне, — требует она, делая каждый протяжный слог острым и в тот же час благозвучным. — Ты знаешь, я не люблю, когда ты врёшь. Кто ещё слушает тебя? Даже твоя собственная мать никогда не взглянет на твои слёзы. Говоря о ней, — усмешка на чужих устах выдаёт непримиримость. Но мгновения Елизавета молчит, глаза прикрывает, качая головой. То есть единственное, что ненавистно, так что Александр может слышать, как кожа кресла скрипит под его сжатой ладонью. Но он не удивлён тому, где женщина изливает свою боль. — Не могу представить разочарование. Пережить Голодные игры и приговор Капитолия, дать сыну шанс жить, чтобы теперь сдохнуть на той же Арене и не иметь никого, кто мог бы помочь. Жалкое, должно быть, зрелище. Но разочарование я с ней разделю. Может быть, мы даже могли бы подружиться, — Александр знает, насколько велика ошибочность представления в том, как Елизавета видит его мать. Но эту правду он ей не откроет. Мелочное разочарование лежит во взгляде капитолийки, когда она не получает того, что желает слышать. — Достаточно болтовни, — быстро теряя терпение и приспуская ткань халата на плечах на плечах, Елизавета ложится к спинке дивана. — Принимайся за дело.

•

      Александр стоит у дверей к выходу из апартаментов, когда стремительный бег цифр на часах приближает его к завершению дня. У главного входа в здание его уже ждёт автомобиль, что отвезёт победителя в центр преображения. И после он вернётся к работе над квартальной бойней. Для подготовки необходимо всё, что они смогут себе позволить. Десяток судеб будет зависеть от правильного расчёта, ошибки допускать непозволительно. Цоканье каблуков растягивается по полу, и Александр слегка поворачивает голову к плечу. Он не станет смотреть на женщину, но слышать предпочтёт хорошо. Она покинет эти стены через несколько часов, как и всегда изберёт строгую конфиденциальность в нежелании говорить пред общественностью о скандалах своей личной жизни. — Твоё время вышло, Елизавета, — единственное, что говорит Александр, выпрямляясь напротив двери. Не понимай женщина иное, она не была бы щедра на милость, что заставляет её выступать в стороне. — Оно начнёт отсчёт вновь. Ты вернёшься, Александр, — заключает она умиротворённо, — я никогда не лгала тебе в этом обещании.       Вернётся… Четыре месяца отделяют юношу от квартальной бойни. И даже если он будет наблюдать за Ареной из столицы, во время Голодных игр Елизавета никогда не позволит себе приблизиться к нему от страха быть запечатлённой объективами камер. Но до того только деньги решают, ступит ли Александр к её рукам вновь. Ожидать иное кажется глупым. Шагая за чужой порог, Александр напоминает себе, почему не позволяет себе умереть там — на мокрых грязных простынях, что никогда не теряют его запах. Терпение вознаграждается всегда.

pov Алина

день отъезда Александра

из дистрикта-12

             Мал возвращается в сознание только к вечеру третьего дня. К этому времени его боль притупляется, становится терпимой для того, чтобы парень более не нуждался в очередной дозе Морфлинга. Через сутки после наказания на выданной доске его переносят в Деревню победителей, где Алина может за ним присматривать. Она платит больше за визиты выручающей их женщины и не жалеет ни об одной монете. Она говорит, на полноценное восстановление понадобится больше трёх недель, но победительница благодарит её за всю необходимую работу. Уже через неделю Мал сможет сидеть, пусть и Алина не сомневается, парень возненавидит каждый день, который проведёт в постели. Не переставая просить прощения, Алина спрашивает одно, зачем он это делает? — Мы подслушали разговор миротворцев, — бубнит Оретцев не поднимая головы от подложенной подушки. — Они собирались выйти за границу — проверить округу прежде, чем пустить ток. И я нашёл для них то, что не понравилось им больше, чем вы с Морозовым разгуливающие за пределами дистрикта, — сквозь боль усмехается Мал прежде, чем губы девушки опускаются на его горячий лоб.       Нет благодарности, что могла бы смягчить его боль. Алина решает, она не может причинить ему эту муку вновь, не способна позволить Капитолию снова издеваться над ними. Если замысел Хеймитча удастся, она сможет вернуться в Двенадцатый. И если она переживёт Арену, даже правительство не будет наделено правом пытаться размазать её вновь.

•

      После порки Мала ситуация в дистрикте начинает ухудшаться. Шахты на неопределённый срок закрывают, и большая часть дистрикта остаётся без денег и работы. Голод с каждым днём всё сильнее сражает население дистрикта. Из Капитолия почти не приходят положенные поставки продовольствия и лекарств, а какое-то время дома терпят перебои и с питьевой водой. Постоянные отключения электричества становятся привычны. Рыночные лавки пустеют, магазины закрываются, на улицы не выходят старые торговцы. Когда производства и рудники начинают работу вновь, выясняется, что зарплату шахтёрам урезают, рабочий день оказывается продлён, в туннелях открывают самые опасные участки. Из Капитолия приходит приказ об уменьшении трудоспособного возраста для мальчишек, так что старшие классы в школах быстро пустеют. В первых числах следующего месяца наступает День пакетов, в который из столицы для победившего в Голодных играх дистрикта присылают дополнительные пайки, но большая часть пищи приходит испорченной. Даже связь ограничивают. Зато к поднятию законопослушных настроений миротворцы прикладывают небывалые усилия. На доме правосудия вывешен огромный плакат с гербом Панема. Правда, на него, верится, никто не смотрит. Все боязливо задирают головы к крышам государственных зданий, где теперь установлены пулемётные гнёзда. На площади выставляют доски позора, столб для избиений и виселицу. Расстреливать, кажется, тоже планируют показательно. Гадать не приходится, теперь отключения напряжения на границе можно не ожидать. Может быть, его даже пустят по земле, и тогда поджаривать людей будет ещё в шаге от забора.       Алина постепенно подмешивает в выпивку Хеймитча всё больше воды, и стоит ментору заподозрить неладное, она заявляет, что не позволит купить и бутылкой больше. Мужчина, правда, пробираясь через пелену неверия, в опьянении едва не тянется за ножом, чем заставляет девушку вылететь из дома. Но Оретцев с постели ей не уступает — заявляет, что более не позволит мужчине напиваться теперь, когда они трое связаны нуждой выжить. И пусть Алина намерение поддерживает, тяжесть некоторых дней норовит её сломить. Она приходить помогать, замечает легко старание Хеймитча бросить самогон, но горячка сражает его стремительно, и многие часы он проводит в больном бреду, отказываясь даже от еды, а в трезвых просветлениях бранится хуже старого шахтёра. Его уверенность в том, что троим из них не суждено пережить следующую Бойню, норовит обвить тело колючим отчаянием. Алина желает, чтобы жили оба — и Мал, и Хеймитч, пусть и Капитолий никогда не позволит эту роскошь.       Очередной день обращается похожим на другой, но Алина благодарна каждому часу, который они проводят за тренировками. За изнуряющими упражнениями не приходится теряться в мыслях о грядущей Бойне. Под руководством Мала вместе с Хеймитчем они укрепляют мышцы и взращивают выносливость: водружают на себя тяжести и грузы, бегают несколько раз в день, тянут по дороге брошенные шины или колёса телег. Оретцев находит несколько старших выпускников приюта, которые уже работают на шахтах, и они вместе учатся рукопашному бою и владению ножом. Разделывать тушу есть одно, нападать с оружием на человека предстаёт умением совершенно иным. Со временем в руке каждого из них оказывается более тяжёлая сталь — поломанные кирки, лопаты и переданные жителями дистрикта домашние инструменты. Разумеется, их не выдадут на Арене, но Алина находит значительным то, что никто из них не выйдет на Голодные игры неподготовленным. Сквозь убегающие дни она замечает, что миротворцы почти не уделяют внимание их занятиям. Видимо, им действительно не приказано наблюдать за соблюдением одного из порядков бойни — готовить трибутов разрешено только в Первом, Втором и Четвёртом. Видимо, распорядители решают не придерживаться этого правила от правды того, что каждый на Арене будет являться победителем Голодных игр. Алина жалеет только о том, что они не могут прикоснуться к оружию, которое лежит спрятанным в лесу. С того дня, в который на главной площади высекают Мала, а по забору пускают напряжение, они не пытаются пересечь его вновь и не думают, что теперь когда-либо смогут. Нередко телом завладевает холодный ужас — страх того, что ко дню Бойни Алина растеряет умение стрелять. В редкие дни успокаивают слова Мала — чувство цели вернётся к ней, как только девушка вновь возложит руки на лук. Чаще прочего после наполненных работой часов они все вместе собираются под одной крышей дома, ужинают и согреваются за чашкой травяного чая. Как бы велико ни было впечатление усердием, которое Хеймитч вкладывает в их подготовку, сложно не замечать, что возраст и образ жизни забирают сполна от его силы и крепости тела. Мужчину быстро сражает одышка, и даже трезвым он не всегда может крепко стоять на ногах или точно заносить удар. Годы крадут выносливость. И сглатывая желчь правды, Алина признаёт, что его шансы выжить на Арене невелики. Выступление Хеймитча в Голодных играх быстро обернётся самопожертвованием.       Алина не находит счёт вечерам, которые они проводят за просмотром Голодных игр. Многие годы детства она теряется в мечтаниях о том, что всегда будет находить способ сбежать и не следить за кровавым побоищем, которое каждый год транслируют на больших экранах главной площади дистрикта-12. Смотреть трансляцию полагается всем, миротворцы следят за этим особенно строго, но Алина никогда не находит в себе сердечную силу, чтобы наблюдать за ужасами Игр. Она отворачивается, стоит любому действу очередной Бойни обернуться людским зверством. Она жмурится в мгновения, когда переродки или очередные капитолийские модификации настигают трибутов. Она вскрикивает, стоит некоторым из них сойтись в сражении, а рукам начать заносить отчаянные удары. И она плачет, когда участники падают на Арене один за другим, рассыпаются точно фигурки на доске. Приходится замечать от часа к другому, как рука Хеймитча с очередным поворотом Голодных игр тянется в сторону, словно с очередным раскалённым событием он надеется схватиться за бутылку. Мал чаще всего исследует записи в напряжении и нервном молчании, за которым его взгляд не отрывается от экрана, словно оружия из прошедших Игр могут его достать, если он отвлечётся.       Но сколько бы ни было тяжело нещадное зрелище, они вынуждены уделять внимание тому, как каждый из победителей вцепляется в свой путь к победе. Многие из триумфаторов предстают лишь потерянными отчаявшимися детьми, что хватаются за редкие клочки удачи или подарки от спонсоров, чтобы вырвать для себя шанс вернуться с Арены. И совершенно иное представляют профессионалы, выступая жестокими, безжалостными и истинно диковатыми в издевательствах и расправах, которые они являют в Голодных играх. Девушка из дистрикта-2 зубами разрывает шею своему сопернику, а парень из Первого насаживает трибутов на копьё, точно трепыхающуюся рыбёшку. Но изучать приходится каждого победителя, что способен стать им соперником.       Арена Хеймитча захватывает дух, предстаёт одной из самых красивых, что доводится когда-либо видеть. Зелёный луг под лазурным небом полнится яркими цветами и высокими травами, а подлесок таит в себе пышные кусты спелых ягод. Вдалеке поднимаются белые вершины. Как упоминает Хеймитч, пахло там тоже глубоко притягательно, а каждый звук радовал уши. С окружающих гор бегут кристально чистые ручьи, а по деревьям прыгают юркие зверьки причудливых окрасов. Каждое проявление пятидесятых Голодных игр является ядовитым. Всё, что доводится поднять с земли, отравлено, а чистая вода заключена в единственном источнике на Арене. В тот год на неё отправляют в два раза больше трибутов, так что во время мясорубки у Рога изобилия кадр не перестаёт прыгать от одного участника Игр к другому, каждого из которых настигает сопротивление соперников. Почти двадцать человек погибает в первый день, а на четвёртый распорядители радуют трибутов извержением вулкана. Алина не таит улыбку лишь раз, когда отмечает, что шестнадцатилетний Хеймитч тоже находит союз с девочкой из своего дистрикта. Они разделяются, когда Игры насчитывают всего трёх финалистов, но она погибает вскоре. Единственная битва — встреча с девушкой из Одиннадцатого, отделяют юношу из дистрикта-12 от победы. Но он проигрывает, соперница наносит ему одно тяжёлое ранение за другим, вспарывает его живот. Хеймитча спасает найденная среди Бойни лазейка — топор, который он бросает в силовое поле на краю Арены, отскакивает обратно, убивая противницу. Ментор не упоминает большего, но переглядываясь, победители подхватывают догадку быстро. Эту выходку должны были счесть тем же выступлением против Капитолия. Пока Мал включает очередную запись, Алина умалчивает знание о том, что правительство подобное не прощает. И стоит лицу Хеймитча вновь обратиться к трансляции, спросить о его наказании она не решается. Но рассматривая заалевшее лицо, девушка знает, что президент Сноу отводит кару и ему. Сейчас он выбирает затворничество, но никогда не приходится спрашивать, какая жизнь была у мужчины до Голодных игр.       В следующий год побеждает Багра. От вида ледяных скал на её Арене Алина обнимает себя руками, быстро предполагая, что в этих Играх несколько трибутов несомненно замёрзнут насмерть, не найдя для ночлега пригодное место. Дочь мастера-кузнеца в девушке из дистрикта-7 узнать легко. Её тело жилисто и плотно в сытой мере, а сила видно лежит в плечах и руках. Она легко идёт через заснеженные скалы. И пусть каждый её выпад напитан целью выжить, Алине кажется, юная Багра пред ней не хранит ту же суровость нрава, которую женщина являет в Седьмом. Игры для неё обретают существенный поворот, когда спонсоры присылают ей подарок — заточенный тяжёлый топор, что не только пригоден для выживания, но и удобен в расправах с соперниками. Но Багра оказывается не только тверда в руке, когда заносит неумелые взмахи над соперниками. Она умна и хитра. В её год распорядители спускают между скал снежные лавины и сбрасывают трибутов на острые каменные углы ущелий, но Багра не попадается ни в одно из их беспощадных решений.       Семилетний шаг отделяет мальчишку, которого Алине приходится узнать. Долговязый и нескладный, совсем не похожий на мужчину, которого она встречает в Капитолии. Ареной для Давида Костюка становится разрушенный заброшенный город, очертания которого размытыми проявлениями походят на саму столицу Панема. Он полностью лишён зелени, а на некоторых улицах поднимаются полные горы металлического лома и мусора, так что в записи можно различить серые и рыжие от ржавчины цвета. Некоторые трибуты умирают от солнечных ударов или варятся заживо, когда не находят выходы с раскалённых площадей. Победа Давид особенно сильно впечатляет Алину и Мала. Из оборванных проводов юноша мастерит ловушку, которая высоким пущенным по земле напряжением убивает последних четырёх соперников разом. Правда, даже Хеймитч отворачивается от записи, пока ток долгие минуты жарит трибутов. Смерть страшная, как и каждая, что не перестаёт являться на экране.       Проходит несколько дней прежде, чем за очередной записью Голодных игр Алина встречает девушку, что держала её за руку в лифте Тренировочного центра и мило улыбалась. Линнея Ланцова. Несмотря на то, что она является одной из старших трибутов своих Игр, её аккуратное личико с розовой кожей выглядит детским. Красота девушки претит представлению о грязи Арены. За её спиной в тугой хвост собраны длинные золотистые локоны волос, часть из которых безжалостно вырывает один из соперников, после едва не расписывая лицо Линнеи лезвием ножа. Но она являет Алине то впечатление, которое приходится ждать от профессионалов. Уверенная, смелая, рвущаяся в бой, высокомерная и несомненно жестокая. Сомнение её не сражает, пока Линнея насаживает своих соперников на остриё копья. Когда высокий крупный широкоплечий трибут из дистрикта-11 нападает на неё сзади и валит на землю, зажимая под собой точно хрупкую куклу, Алина предполагает, что для девушки-профи из Первого Голодные игры должны закончиться. Но вскоре парень скатывается от неё прочь, изображение приближается к кровавой сети на его груди. Даже под тяжёлым весом противника Линнея продолжает наносить ему удары, вскрывая чужое тело подобно бездушному куску мяса. Чтобы убить, достаточно одной раны, но профи редко бывают щедры на лёгкие расправы.       В тот же вечер Мал, Алина и Хеймитч смотрят ещё несколько старых представлений, последнее из которых заставляет Мала коситься во все стороны и часто отворачивать голову от трансляции. Зоя побеждает всего через сезон после Линнеи, и верится, Старкова не должна удивляться тому, что они становятся подругами. Профессионалы. Но дистрикт-4, должно быть, показывает Капитолию совершенно иной уровень подготовки, когда не дожидаясь полных восемнадцати лет, Зоя вызывается добровольцем в свои шестнадцать. Алине кажется, она не видит ничего от обворожительной колючей соблазнительницы, что стояла с ней в одном лифте. Волосы девочки туго заплетены сзади, открывая детское лицо, кожа которого глубоким тёплым цветом блестит на солнце. Во время Жатвы она одета в то, что назовут традиционным для четвёртого дистрикта сарафаном. Уже во второй день Голодных игр спонсоры присылают ей трезубец, и Зоя являет выступление, что Алина назовёт воистину яростным. Девочка всегда нападает первой, несётся на своего соперника с громким кличем и рёвом, заявляя о себе прежде, чем она набрасывается на следующего трибута. В конце Игр союз из трёх соперников нападает на неё одной захлёстывающей силой, но насаживая на зуб своего оружия одну из их голов, Зоя одними руками бьётся со своим последним противником. Почти половину часа они катаются по земле подобно разъярённым обозлённым зверькам, что сцепляются в хватке. Трибут в её руках захлёбывается кровью, когда девочка пронзает его шею чем-то, что Алине не удаётся рассмотреть. Ей быстро становится дурно от вида того, как дети забивают друг друга насмерть.       В следующий день подготовки и изучения противников Хеймитч забирает пульт у Мала из рук и велит не упускать из-под взгляда каждую минуту следующей записи. Алина понимает его ворчанье только с началом сводки о шестьдесят восьмых Голодных играх — первом выступлении Александра Морозова. Мал смотрит на неё в изумлении, когда девушка посмеивается себе в ладоши, пока трибутов показывают одного за другим, представляя у Рога изобилия. Она не сразу обнаруживает гордого честолюбивого юношу, что танцует и гуляет с ней в доме президента. Алина находит только мальчика: невысокого, круглощёкого и смотрящего себе под ноги, пока часы отбивают отсчёт до начала Бойни. Его хмурое лицо и поджатые губы предстают забавными, но выражение девушки кривится мгновенно, когда со звучащим на Арене выстрелом ребёнок пред ней бросается прочь от Рога изобилия. Иное ожидать не приходится, против группы из шести взрослых вооружённых профессионалов четырнадцатилетнему мальчишке не приходится пробовать свои силы. Александр не заходит далеко, прячется, и с течением первого дня один трибут за другим упускают его укрытие на земле. Ни Алина, ни Мал сперва не понимают, чего он выжидает и почему не растрачивает силы на поиски воды и пищи. Ответ находится быстро, когда кадр не прерывается с наступлением ночи, которую зачастую пропускают от отсутствия битв и неподвижности трибутов. Александр не спит, он бродит по Арене и скоро находит одного из соперников, что сваливается в сон возле худого тлеющего костерка. Телом завладевает леденящий озноб, потому что ребёнок пред Алиной не мешкает пред расправой подобно мерзавцам-профессионалам. Она не сразу даже понимает необходимость того, как он вкладывает в руку вытащенные из ботинок шнурки. Вскоре они оказываются переброшены через шею спящего парня. Тот почти бросает Александра через себя, но мальчик забирается на спину противника с ногами и затягивает удавку так сильно, что у трепыхающегося соперника закатываются глаза. Он ворочается на земле, не переставая раздирать шею руками в скупой надежде хотя бы раз глотнуть воздух. «Этот парень — псих», — заключает Мал посреди записи, заставляя Алину поморщиться и явно раздражая Хеймитча.       Но Александр не отпускает до тех пор, пока трибут не ослабевает под ним, а в небе не звучит выстрел пушки, обозначающий чужую смерть. Мальчик забирает рюкзак, чужую тёплую куртку и карманный нож, быстро убегая прочь. Алина верит, Голодные игры не знают правильного, но картина пред ней безнадёжно лишена человеческого. Детям не должно скитаться среди холодной ночи и держаться на ногах в столь поздний час. Истина того восполняет себя быстро, когда Александр сваливается на землю в густых зарослях возле водоёма. Грязь делает его почти неразличимым среди мрака ночи. Но он так и засыпает, оборачиваясь в чужую куртку и видно дрожа, вскакивая от каждого шороха. Лишь к середине Игр его соперники обнаруживают, что кто-то всегда настигает их в самый уязвимый час, когда большинство трибутов нуждается во сне. Нехитрая стратегия стремительно добывает Александру оружие, а после — подарки от спонсоров. Кажется, он не позволяет капитолийцам заскучать именно в тот час, когда жизнь в столице разгорается ярче всего. Удаётся заметить не сразу, мальчишка пред их взглядами никогда не бежит за слепой нуждой убивать, а некоторых соперников и вовсе обходит стороной, выжидает. Он точно взаправду играет, строит стратегии, обращается тенью, что юркает за спинами соперников и прячется в ночи, после настигая трибутов в тихий час. Но Александр глух к мольбам, Алина хорошо это видит даже в репортаже, что делают семь лет назад. Ни одно слово или чужой крик не способны его остановить, если он сталкивается с противником. Удары мальчика точны и крепки, выдают то, что Арена не становится первым местом, вручающим ему оружие. Он не заключает союзы, и не сразу доводится осознать, почти не говорит за неделю, что проводит в Голодных играх. Когда Бойня подходит к своему завершению, Александр мало сходит хотя бы на ребёнка, которым входит на Арену. Он предельно истощён, кожа остро очерчивает его черты. В глазах лопаются сосуды, обрамляя взгляд красным. Лицо являет неестественный серовато-зелёный цвет. Дёргаясь от ужасного представления, Алина думает о том, какого Багре было смотреть на это из своего дома в Седьмом? Ни одно предположение не даёт утешение.       Николай побеждает сразу после своего драгоценного друга. Сердце сжимается от вида того, как родители и Линнея провожают его на капитолийский поезд. Представление о ценностях и идеалах в семье профессионалов теряет всякую здравость. Разве может матерь подталкивать своего ребёнка к Арене? Алина вертит головой, отвергая чуждый безнравственный порядок. Но как кажется, от Николая ожидают представление достойное имени семьи победителей, и он не являет на Арене иное. Ланцов представляет девушке тот же образ, который она ожидает увидеть от профессионала. Жестокий, тщеславный, жадный до кровавой славы и внимания, которое выслужено чистым зверством. Ещё в первый день у Рога изобилия он добывает себе меч, что забирает жизни трибутов одну за другой, так что к концу Игр Николай забавляется со своими противниками больше, нежели бьётся за собственное выживание. Это не терпит, пожалуй, даже Хеймитч, что едва не плюётся за экраном, раз передразнивая поведение Ланцова и называя его павлином. Юноша проходит Арену без единого ранения, и под конец Игр задавить его может только величина собственного самомнения. Отвращённая насилием Алина нервно пожимает плечами. Во время празднования в доме президента она говорит с Николаем бегло, лишь смеётся над его шутками и заслушивается широкими речами. Он предстаёт милым, чутким, внимательным — множеством понятий, что отзываются теплом в сердце девушки. Тогда почему же представление на Арене столь страшно и ядовито? Правда отзывается в груди утверждением Александра. Этот порядок заведён не ими. Тогда почему они подыгрывают ему и следуют за отвратительными нравами Бойни? Для каждого из них находится цена. Не потому ли сама Алина выступает пред репортёрами, улыбаясь Малу в час, когда её сердце вспарывали осколки боли? Президенту Сноу достаточно лишь пригрозить своей бесконечной властью, чтобы заставить их танцевать по воле правительства.       Единственный сезон отделяет семидесятые Голодные игры, что потрясают весь Панем. До того года ни один победитель не возвращается на Арену. Считается, что они свободны от Жатвы, но до того времени ничего не было сказано о том, что триумфатор в детском возрасте не может вызваться добровольцем, если таково будет его желание. Должно быть, умы Капитолия не рассчитывали, что однажды среди участников найдутся те, кто захотят вернуться в Голодные игры. Несмотря на всё ещё юный возраст Александр в этот год меняется почти в каждом своём проявлении. Он щедро прибавляет в росте и раздаётся в груди и плечах. Его тело сильно и складывает в юноше представление того, кто в следующие годы вырастет в молодого мужчину, которого Алина видит в своём доме. Александр разменивает детскую хмурость лица на холодное расчётливое выражение и надменность, так что в нём легко узнать того парня, которого тяжело принимают даже жители родного дистрикта. Его вторые Игры проходят в горах, и ничто в них не похоже на первые. Арена почти лишена лесов и мест, где можно спрятаться, но и Александр их более не ищет. Как только выстрел обозначает начало Бойни, он бросается к Рогу изобилия, в мясорубке добывая себе топор и убивая одного из соперников в первую половину часа. Смотря себе под ноги, Алина невольно возвращается к памяти о днях, проведённых в школе, и собственном крике, что слышали её стены. Она видела его тогда — чудовище из собственных кошмаров. Теперь она видит его и настоящим — стоящим рядом с ней в этом доме. И Александр заставляет её сомневаться, разувериться в каждом убеждении, заученном среди жизни в Двенадцатом. Семидесятые Игры называют одним из самых зверских и свирепых побоищ, что видел Панем. До того Алина верит, что беспощадность Александра есть тому причина. Но она ошибается, обнаруживая правду того, что Арена кишит переродками — тварями, которых создают распорядители Голодных игр. Животные принимают различные ужасающие формы и преследуют трибутов повсюду, так что даже Александр проводит не один день в сражениях со смертоносными модификациями, что продолжают являться на Арене. Нескольких участников долгие часы раздирают живьём. И юноша из дистрикта-7 не уступает чудовищности этого представления: он сворачивает шеи и рубит соперников топором, как делал бы мясник, которому на стол бросили бы бездыханную тушу. Алина не желает смотреть, не хочет видеть залитую кровью землю и слышать хруст чужих костей.       Внимание неизбежно оказывается завлечено к записи, когда Александр сходится с девочкой из своего дистрикта, зовя её Анникой. Их обоих преследуют подобные медведям существа, что вспрыгивают на скалы, на которых трибуты надеются укрыться. Переродки загоняют их до узких хрупких уступов, так что Алина почти вскрикивает, стоит девчонке раскачаться и прыгнуть на другой каменистый угол. Александр же бросает топор вниз, раскалывая твари череп и обрекая ту лететь к своей погибели. Старая трансляция не позволяет рассмотреть, что становится причиной их союза. Может быть, безоружность юноши заставляет его протянуть руку. Или их сводит нескончаемая свирепость, что питает всё живое на Арене. Они вместе добывают еду и делят один костёр. Алине кажется, трибуты Седьмого во многом сходят на Хеймитча с девчонкой из Двенадцатого, что проходят рука об руку до последнего дня Голодных игр. Когда на Арене остаётся всего пятеро финалистов, они сражаются и бьются вместе, камеры стремительно обращаются к Александру, которого швыряет на землю профессионал из дистрикта-1. Когда юноша поднимается с земли, его лицо расписано кровоподтёками, а одна из рук неподвижно прижата к груди в кривом положении. Во второй качается небольшой заполученный от спонсоров топор. Лицо кривится с каждым шагом, словно очередное движение окунает мальчишку в боль. Едва он делает шаг от тела профессионала, Анника обхватывает его за плечи, крепко обнимая. Алина двигается к краю дивана и, пряча лицо в ладонях, наклоняется к записи, точно намеревается рассмотреть её лучше, когда отмечает, что союзница Александра не уносится прочь, когда на них набрасывается группа из профессионалов. Она стоит в стороне, позволяя им забивать парня. Но он сам этого не видит. Каждый ребёнок, должно быть, знает, что девушка-трибут из дистрикта-7 в тот год погибает от руки Морозова, так почему же представление этого выходит столь неладным? Правда рождает в горле нарывающий ком, а внутренности тугим узлом скручивает, когда союзница отшатывается от Александра. Камера отражает только спину. Алина ожидает его удар, но вместо того девчонка дёргает на себя окровавленный нож — запись обнажает рану, что тянется поперёк живота юноши, прытко кровоточа. И только тогда она бросается бежать. Пред победой в Голодных играх остаётся только она и парень, чья сломанная рука съезжает под вспоротое брюхо. Убеги его соперница далеко, и сами минуты сделают её победительницей, когда Александр истечёт кровью. Но всего секунды отделяют мгновение, когда едва не пошатываясь, он бросает единственное оружие вперёд, так что топор угождает в отдаляющуюся спину девочки, бросая её на землю и обрекая ползти каждый следующий шаг. Несмотря на торчащее меж её лопаток древко, он всё ещё жива, сводя семидесятые Голодные игры к двум умирающим в муках детям. Заставляя себя идти вперёд, Александр несколько раз сваливается на колени, обхватывая себя руками и, кажется, надеясь лишь не позволить собственным органам вывалиться. Отворачиваясь от экрана и едва не позволяя ужину покинуть желудок, Алина спрашивает себя. Как хоть что-то из этого может нравиться? Какую увлекательность и зрелищность капитолийцы находят в этой кровавой грязной Бойне? Неужели они всегда столь равнодушны к судьбам детей из дистриктов? Чем трибуты заслуживают такую гибель? Девушка в чужих рассказах слышит множество раз, как Александр «добивает» противницу из собственного дистрикта, и о чём рассказывает запись? Он падает рядом с ней, укладывая чужую голову на блестящие от свежей крови колени. Она уже не кричит, не бьётся, не пытается сбежать и умирает быстро. Меж её рёбер торчит вложенный в ладонь Александра нож, которым девочка ранит его самого. Может быть, он приближает свою победу. Может, он избавляет её от долгих мук. Или он желает, чтобы для них обоих эта бойня закончилась. Планолёт прилетает, чтобы забрать их обоих. Двое трибутов из дистрикта-7 — измученные и брошенные в лужи крови, которую они никогда не должны были проливать. Александр почти не моргает, и кажется, в любое мгновение жизнь может оставить его тоже. Но Бойня и Капитолий всё ещё нуждаются в своём победителе. — Кто был Главным распорядителем этих Игр? — впиваясь ногтями в собственные ладони, Алина выворачивает голову в сторону Хеймитча, подмечая жестокие отличия. На Арене не звучит объявление о том, что двоим представителям одного дистрикта будет предоставлена возможность покинуть Голодные игры вместе. Никто не даёт трибутам этот шанс. — Крейн, — слегка встряхивая головой, мужчина протягивает руку в сторону переливающегося экрана, на котором заканчивается трансляция.       Отключая проектор и стремительно покидая комнату, чтобы выйти на улицу, Алина предупреждает только о том, что они продолжат просматривать записи завтра. Не на это ли однажды намекает Плутарх Хевенсби? Во вторых Играх Александра нет истории, которую капитолийцы хотели бы видеть, как нет и двух влюблённых трибутов, которых в столице не пожелали бы разделять. Но это дикость — последнее зверство. И сам Александр Морозов является слишком совершенным игроком в правилах Капитолия, так что Алина сомневается, что в правительстве когда-нибудь позволили бы ему запятнать свою репутацию подобным обстоятельством. Но она убеждается не впервые, история людей иная, совсем непохожая на ту, которую рассказывает Капитолий. Так почему же они все до сих пор позволяют себе ей верить?       В то время дистрикт-7 два года подряд побеждает в Голодных играх. Следом за Александром выигрывает девочка — Люда, для которой он становится наставником. В тот год они являются Алине с Малом ровесниками, и ещё в начале записи Хеймитч сбалтывает о том, что она выходит с Арены без единого убийства. Рассмотреть выбранную Людой стратегию оказывается нетрудно. Она в точности походит на ту, которую избирает Александр в своих первых Играх. Большую часть первого дня она проводит в бегах и оказывается весьма умела в том, чтобы прятаться, даже если для этого приходится с головой изваляться в грязи. И пока соперники обременены задачей убить друг друга, девочка проводит часы за собиранием трав, лепестков и редких цветов у своих ног. Она не ест много, но заботится о своих ранах, бережёт силы в стороне от других трибутов, с которыми её пытается свести Арена. Несколько раз Люда сталкивается с противниками, и в последний из них ей удаётся удрать с видной раной в боку. Её сопернику следует предположить, что она быстро сдохнет от заражения или кровопотери. Но рассмотреть нетрудно, несмотря на отсутствие достойных лекарств, девочка видно знает, как заботиться о воспалённом порезе и сражённом жаром теле. Это помогает ей дожить до последнего дня Голодных игр, в который распорядители выпускают на Арену лохматых переродков с горящими глазами. Они знакомым решением, как кажется, надеются согнать оставшихся трибутов друг к другу. Путь к вершине Рога изобилия преграждают скользкие пороги размытой дождём земли. Но сколько силы у раненой Люды, чтобы забраться по ним? Два трибута поднимаются прямо за ней, а на их следы наступают клацающие челюстями твари. Даже Мал дёргается на диване, когда Люда срывается вниз, кубарем прокатываясь по отвесному склону и сбивая за собой соперников. Она успевает только прикрыться одним из них точно живым щитом прежде, чем переродки набрасываются на них. Более не приходится ставить на то, кто победит. Спрашивается только, кто выживет? Рассмотреть легко. От клыков тварей Люду бережёт только то, что её придавливает чужим задранным телом, и она не решается из-под него вылезти, пока на Арене всё ещё разносятся предсмертные крики другого трибута. Алина отмечает с тревогой, что не встречает Люду в Деревне победителей в дистрикте-7.       Чем сильнее записи Игр приближают победителей к последнему — семьдесят четвёртому году, тем более суровой облачается правда. Большинство их противников будут молоды, что усложнит выживание на Арене.

•

      Александр сдерживает своё обещание. Приглашение приходит скоро, когда с его отбытия проходит чуть меньше двух недель. Блестящие сиреневые линии зовут Алину и Мала в Капитолий для городского торжества — последнего в серии зимних праздников. Фамилия на приглашении не знакома, но приходится предполагать, кем бы ни был этот богатый капитолиец — он знает их, он знает и Александра. Мал сидит рядом с Алиной, его руки сложены на костыль, который пока помогает ему подниматься и ходить сквозь боль заживающих ран. Их в первую неделю после наказания приходится зашить. — Я не поеду, — отдавая приглашение в ладонь юноши, заключает Алина. Этому не бывать, если они не могут отправиться вдвоём. — Я не могу ехать без тебя. — Ты должна поехать, Алина, — Мал откидывает карточку на столик и не сразу внимает изумлению, которым окутывается девушка. Она уверена, он не подразумевает это. — Если Морозов может найти для тебя спонсоров, ты должна поехать. Хеймитч не скажет иное. И ты обязательно должна привезти мне сувенир, — легко приметить, как парень краснеет слегка, но его слова звучат уверенными. — Ты не серьёзен… Ты против всего этого. — Я против, — хмурится Мал, пожимая плечами. — И посмотри, как много это меняет. Я не хочу, чтобы ты ехала, желаю только, чтобы ты осталась и закрывалась в этой комнатке над нашими головами, — одно представление быстро поселяет на лице радость и улыбку. Парень пред Алиной расслабляется слегка — так, как ему это позволяет боль. — Но это не поможет тебе выжить, если они заберут тебя на Арену. Я не посмотрю ни один репортаж, который капитолийцы снимут об этой ночи, но если есть возможность увеличить шансы того, что ты выживешь в этой Бойне, я хочу, чтобы ты воспользовалась ей. И если кто-то из нас не примет его, — Мал норовит потянуться за приглашением, но он испускает с губ стон. Спину раздирает болью, и девушка придерживает его за плечо. — Я не хочу, чтобы у них был ещё один повод уничтожить тебя первой. — И как играть любовь, если тебя нет рядом? — гладя парня по щеке, спрашивает Алина.       Ей кажется, когда-то давно, истинно в другой жизни они упускают слишком много. Больше полгода проходит с их победы в Голодны играх. Грудь переполняется тоской, незаполненной пустотой, которую углубляет Тур победителей. Девушка не помнит, когда перестаёт искать и ожидать поцелуи, различает в памяти только то, как переполнена отчаянием и страхом. Она помнит один, что случается перед объявлением нового сезона Голодных игр. Мал в тот зимний вечер кладёт её на диван, мягко целуя губы, пока его ладони сминают кожу на боках, поднимаясь под рубашкой. Но Алина трусит, сбегает верно, не ведая, почему поддаётся нужде закрыться в своей спальне. Сердце таит переживания, что поступок возлюбленного оскорбляет. Она не перестаёт думать о поцелуе с Зоей и о словах Мала, что предназначены случившемуся в Доме президента. Никто никогда не позволяет им любить друг друга так, как полагается мальчишке и девчонке. Она помнит мечту — две сироты из приюта, что вместе находят дом. Она строит множество девичьих представлений о поцелуях и близости, и Капитолий забирает их все. И Мал… Девушка помнит его сомнение пред друзьями, как он мешкал пред тем, чтобы представить её своей невестой или неуклюже поцеловать в щёку. У стен приюта осязаемо то, насколько чужда им роль влюблённых, потому что Оретцеву она не принадлежала никогда. Разумеется, он любит её, победительница не смеет в этом сомневаться. Но все юношеские годы они смотрят друг на друга по-разному. И Алина страшится мысли о том, что Мал заставляет себя взглянуть на неё иначе. — А ты хочешь играть? Капитолий хотел этот роман, Алина. — Ты хотел этот роман! — восклицает она. Отчего-то грудь тиха. Её не сражает боль, одно только ноющее чувство — отголосок разбитых признаний и отравленных сердец. — Посмотри на нас и на то, какую жизнь мы ведём, — парень упёрто вертит головой. — Я знаю, как должно себя вести парочкам. Влюблённые из дистрикта-12 принадлежат Панему. Но мы семья, — подхватывая её ладонь, он укладывает ту себе на колено. — Я всегда отыщу путь вернуться к тебе, если мы переживём эту Бойню. Пока Морозов найдёт кого-то, кто полюбит твой образ. Проведи хорошо время, Алина, — кажется, голубые ободки глаз дрожат, когда Мал поворачивает к ней голову, заверяет. Они пройдут через это вместе. — Не оглядывайся на то, какие сюжеты желает Капитолий. И я всегда буду ждать тебя в этом доме.

•

      Мал не приходит на платформу вместе с ней, поездка на автомобиле оказывается для него слишком тяжела, пусть и он пытается сесть в машину миротворцев. Алина знает, что взойдёт на поезд одна. С ней не будет и Хеймитча, потому что для него не находится приглашения. Но уходящим вечером девушка звонит Цинне и знает, что они с Женей встретят её в Тренировочном центре, а пока ей следует наслаждаться путешествием в Капитолий. Но какое удовольствие можно найти от суток, которые предстоит провести в хождениях по пустым вагонам? Вероятно, она будет скучать даже по назойливому обществу трещащих стилистов, которые не будут искать способ «усовершенствовать» её внешний вид. Никто не тычет автоматами или камерами в спину, когда Алина поднимается в купе. Женя заверяет, что репортёров до самого прибытия в Тренировочный центр её победительница может не бояться. Четыре дня. Она проведёт вдали от дистрикта-12 всего четыре дня, два из которых придётся улыбаться, танцевать, переодеваться и делать вид, что она не ненавидит каждого, кто прикладывает руку к идее Третьей квартальной бойни. Поднимаясь в вагон-ресторан, Алина замечает, что он выглядит иначе, нежели она его помнит. Рядом с баром стоят небольшие шкафчики из красного дерева, которых не было раньше. Безгласые у двери в следующий вагон тоже ей незнакомы. Но скоро девушка понимает, ничто не меняется — пред ней лишь находится другой поезд. Разумеется, у Капитолия их, вероятно, не меньше десятка. Дверь пред ней отъезжает, окуная в перебор слов и звонкие голоса. Следующее купе, как кажется, предназначено для отдыха. Двумя полукругами стоят белые диваны, на столик в центре составлены пустые бокалы и небольшие тарелочки. Ручной проектор транслирует на стену незнакомую Алине передачу. Но она открывает рот от удивления, когда обнаруживает рассевшегося на одном из диванов Николая. Его сестра — Линнея, занимает место рядом, складывая на юношу ноги. Они, кажется, смотрят какой-то фильм. Может быть, в Капитолии путают поезд? Но сомнения рассеиваются, стоит девушке-профи из дистрикта-1 заметить присутствие Алины. Она мгновенно поднимается на ноги, пиджак её синего костюма падает на пол, пока Линнея спешит в сторону двери. Совсем легко вспомнить мягкость её рук, когда она протягивает Старковой ладонь. — Здравствуй-здравствуй-здравствуй, — повторяет высокий голос. Лицо Ланцовой в этот час лишено косметики, а волосы собраны в две косички на манер тех, что так удобны победительнице из Двенадцатого. Но она выглядит в той же мере очаровательно красивой, как и запоминается в лифте Тренировочного центра. — Я нахожусь в нетерпении с того дня, когда узнала, что ты поедешь с нами. Может быть, ты голодна? Ужин подадут через два часа, но мы могли бы попросить еду раньше, если ты проголодалась. — Я подожду ужин, — заверяет Алина, понимая, что вряд ли могла бы в этот час взяться за ложку. Поезд вновь начинает отправление, и Линнея затягивает её внутрь. Николай поднимается на ноги, стоит его сестре подвести девушку к диванам. — Солнышко, — учтиво обращается он к ней, вероятно, с одной из своих самых приветливых улыбок. На белую футболку надет синий костюм в точности подобный тому, что выбирает Линнея. Ореховые глаза являют образец миролюбия, пусть и Старкова не спешит забывать просмотренные записи Игр. Но одно она помнит, победитель пред ней тщеславный и чрезвычайно самолюбивый. — Кажется, в нашу предыдущую встречу я был слишком пьян, чтобы представиться. — Разве даже тогда я могла не знать имя Николая Ланцова? — Ни одна слава не сравнится с хорошими манерами! — голосисто замечает парень, не мешкая пред предложением пожать ей ладонь, когда Алина протягивает руку. Он не таит удовольствие, которое доставляет сделанное замечание.       Ланцовым из всех людей следует считать её присутствие на этом поезде недостойным. Но Линнея быстро усаживает девушку рядом с собой и не перестаёт задавать вопросы. Спрашивает, не следует ли показать ей подготовленные спальни. Отказаться приходится даже от предложения пойти и сменить одежды, но Алина позволяет Безгласому забрать её пальто. Оказывается, почти две недели они уже провели в Капитолии и возвращаются в свои дистрикты только на несколько дней, а теперь направляются в столицу вновь. Даже для Капитолия излишне дорого пускать по Панему более десятка поездов, чтобы они собирали каждого победителя по одному, поэтому состав объезжает несколько дистриктов, начиная от Первого и возвращаясь в Капитолий. — Чаще всего этот поезд использует Александр, — рассказывает Линнея. — Он переделан под него. Но ты найдёшь здесь всё то же, что могла бы ожидать от своего. — И я всё ещё считаю, что следовало выбирать наш, — замечает Николай, нависая над плечом сестры, так что та едва не шлёпает его по лбу, легко заставляя Алину расхохотаться. Кажется, будь то профессионалы или дети в приюте Двенадцатого, все братья и сёстры одинаковы. — Ты только подумай! Наш последний вагон не занят тренировочным залом. — Александр путешествует с нами? — стараясь не выдать смущение, интересуется Алина, заставляя двоих переглянуться. Знают ли они о том, что никто в Капитолии не заинтересован в визитах девицы из Двенадцатого, и один победитель награждает её приглашением? И что рассудят, если узнают? — Он, — выдерживая недолгое молчание, говорит Николай, — отдыхает. Спит. Иногда у нас находится чрезвычайно мало времени на сон.       Точно усмешкой над его словами дверь на другой стороне вагона отъезжает. Жмуря глаза от яркого света и потирая переносицу, Александр проходит внутрь. Верится, Ланцов не врёт, он действительно спал. Волосы юноши щедро взъерошены, а ткань брюк смята. Он одет в чёрную вязаную водолазку, что полностью закрывает его шею и руки. Алина не успевает потянуться к обращению, когда вслед за Александром заходит знакомый мужчина. Его русые волосы лежат в разные стороны, но негустая борода подстрижена ровно. Рукава рубашки подкатаны к локтям, а поверх неё надета жилетка с тонким витиеватым узором. Смотря себе под ноги, он не перестаёт поправлять очки на носу. Давид. Алина просит именно о нём, и его тоже приглашают. Как и он сам, вероятно, осведомлён, кто желает его видеть на этом поезде. Собственный взгляд загорается признательностью, так что девушка не знает, какими словами могла бы благодарить. От Александра это не укрывается, свет блеском отражается в его глазах, когда он неглубоко кивает. — Я говорил, ты не будешь одна. — Алина, — обращается к ней победитель из Третьего. Он не смотрит ей в глаза, нередко вертит головой. И она не нуждается в большем. — Здравствуй, Давид. Я очень наслышана о тебе, — Линнея за спиной, слышится, хихикает.       Помнится отчётливо, когда Старкова обнаруживает Женю в их компании, они все присутствуют рядом. С ними позволительно не таить секрет того, кто рассказывает ей о мужчине. Скоро они занимают места напротив Николая и Линнеи, что быстро отключают трансляцию и принимаются болтать. Алина расспрашивает Давида о ловушке, которую он смастерил в своих Играх, и не забывает поинтересоваться о том, где он учится так обращаться с электричеством. Она также упоминает, что ей легко представить, как Мал мог бы найти увлечение в этих нехитрых изобретениях, если бы они могли говорить сейчас втроём. Находя себя сидящей между Давидом и Александром, Алина разворачивается ко второму, обнаруживая, что юноша устраивается у самого угла. Он складывает руки на груди, а его глаза оказываются прикрыты, так что мгновение победительница гадает, взаправду ли он может заснуть в столь шумном окружении. — Александр, — зовёт его Линнея, заставляя распахнуть взгляд. Её рука обращается к Алине. Речь точно предназначена капитолийской госпоже. — Дама желает с тобой говорить. — Это было необязательно, — беззлобно замечает Старкова. Вероятно, малое в её словах достойно того, чтобы отвлекать кого-то от желанного сна. Но победительница Ланцовых только смеётся тихо, стоит Александру встряхнуть головой, прогоняя сонное настроение. — Ты знаешь, я хотела отказаться. — Я предполагал это, — в излучающих уверенность аспидных глазах впервые удаётся рассмотреть изнеможение. Мысли складывают представление, юноша не сидит сложа руки в убегающие дни. — Мальен не мог поехать, я ожидал твоё сомнение, — он неожиданно обводит ладонью победителей из Первого. — Они были милы? — И как ты только можешь так плохо о нас думать? — театрально разводя рукой, заявляет Николай раньше, чем Алина находит подходящее слово, что могло бы описать их компанию. — Не ты ли говорил, что у многих профи скверная репутация? — Чрезвычайно не люблю вес чужой репутации на себе, — вертя головой, отмахивается Ланцов. Верно он ничего не желает слышать о том, что в бедных дистриктах говорят о профессионалах, и как их соперников обзывают грязью под ногами настоящих победителей. — У тебя есть шанс произвести хорошее впечатление, — улыбается Алина нервно, но встревоженное выражение мгновенно отступает, когда купе заливается высоким смехом, а Николай хлопает в ладони, будто принимает условие. Дверь в стороне отъезжает вновь. — Это он не умеет, — вышагивая от порога, подмигивает Зоя. Вокруг её ног развивается лиловая юбка, пояс которой поддерживают переброшенные через плечи подтяжки. Волосы девушки заплетены в толстую косу, из которой выбиваются вьющиеся пряди. Алине следует догадываться, что её нога тоже ступает на капитолийский поезд, но общество Назяленской искать не хочется. Николай запрокидывает голову на спинку дивана, стоит девушке пропорхать мимо. Она садится с ним рядом, почти спихивая победителя на Линнею. — Стоит открыть рот, и его сразу хочется выгнать за двери. — Тебе нравится моя болтовня. — Ты себе льстишь, Ланцов, — стоит Назяленской потянуться к столику и подхватить бокал, в котором покачиваются остатки вина, и внимание её нелестного взгляда окружает Алину. Она рассматривает Старкову недолго, но достаточно, чтобы съязвить. — Для маленькой мученицы попросили приглашение. — Зоя, — зовёт её Александр, стальные нотки строгости сочатся в светлом голосе. Девушка видно закатывает глаза, но большего не говорит, ведя немой диалог с парнем.       Потупляя взгляд, Алина ведёт плечом, подпуская к себе знание, что они уже говорили о ней. Вероятно, больше, чем она желает себе представлять. И несмотря на то, что профессионалам должно её обозвать замухрышкой, им приходится с ней считаться, потому что девчонка из дистрикта-12 тоже является одной из них, пусть и нет ничего честного в том, как она попадает на этот поезд. Но Голодные игры лишены всех праведных понятий, так отчего же им искать их сейчас?       Ко времени ужина Алина уже забирается на диван с ногами, рассказывая Давиду о том, что в Двенадцатом иногда целыми днями приходится мечтать об электричестве. Видится, одно представление об этом предстаёт для него более жутким, чем бедность и разруха. Столик пред ними убирают, и никто из победителей не выказывает желание перейти в вагон-ресторан, поэтому скоро перед ними расставляют горячие блюда и целые, накрытые крышками миски с супами. На небольшой тележке привозят корзинку со свежей выпечкой, холодные десерты и кувшины напитков. Впрочем, пока Алина облизывает ложку из-под супа со сливками и небольшими грибочками, а кто-то лакомится мясом с кровью, Александр тихо сопит в углу дивана. Его тарелка остаётся нетронутой, не оставляя сомнений, что вновь засыпая, он собирается пропустить весь ужин. Его положение предстаёт настолько неудобным, что девушке кажется, он непременно проснётся с болью в спине. Но голоса вокруг тихи, и несмотря на недавнюю забаву Линнеи, победители относятся к присутствию Александра с уважением. — Две недели назад он бегал по Двенадцатому так, словно мог свернуть сами горы, — склоняя голову набок, Алина придерживает тарелку с запечёнными овощами на коленях. Говорит сполна для себя самой, нежели для остальных. — А сейчас он выглядит таким… Безобидным? — Если бы я мог тебя убедить, солнышко, — Николай подхватывает со стола стакан с соком, покачивая тот в ладони. — Я бы сказал, что он самый безобидный человек из мерзавцев, что тебе когда-либо встретятся. Но жаль, ты мне не поверишь, — улыбается парень прежде, чем опрокидывает над губами стакан. — Разве ему не следует поесть? — Поднеси к спящей красавице малиновый джем или, — Зоя кивает на румяную выпечку, что разложена на салфетках, — вот эту вот завидную булочку, и он сразу ответит на твоё предложение. — «Спящая красавица»? — хмурясь, уточняет Алина, не ведая, что могло бы породить такое прозвище. — Она героиня какой-то небылицы в Седьмом, — уточняет Линнея, подцепляя на вилку кусочек мяса. Каждый дистрикт наделён своими скромными традициями и историями. Некоторые из них схожи, что есть отголосок того времени, когда на месте Панема земля всё ещё не была отделена друг от друга высокими заборами. Но о такой сказке Алина слышит впервые. — Как её будили? — обращается победительница Ланцовых к своему брату и отчего-то заставляет Старкову зардеться. — Поцелуем.

•

      Алина покидает ужин первой. Час, проведённый в компании профессионалов, не кажется ей плохим. Зоя с ней почти не разговаривает, и никто не упоминает Мала, так что девушке не приходится искать на себе косые взгляды. К удивлению, никто почти не говорит о Капитолии и грядущих Играх, все обсуждают пару дней, которые проводят дома — в родных дистриктах. Впрочем о занятиях пытаются расспросить и Алину. Рассказывать о случившемся с Малом нисколько не хочется, как и упоминать то, что почти целые дни они проводят за изучением старых записей. Больше поведать оказывается нечего, и девушка обращает внимание победителей на то, как двумя неделями ранее Александр совершенно бесцеремонно является на пороге Двенадцатого посреди позднего вечера. Окружающие посещают друг друга от любой одобренной Капитолием возможности, но Линнее всё равно не терпится послушать жалобы Алины на то, что никто даже не предупреждает их о чужом визите. Но отказываясь от сладкого и чая, Старкова покидает купе первой, предпочитая умыться и раньше отправиться к постели. Выделенный под её спальню вагон ничем не отличается от того, что запоминается с завершением Тура победителей. Широкую кровать окружает множество шкафчиков и ящиков с одеждой, а за вторыми дверьми прячется душ. Алина не ищет сна, ожидает, что расплачется, как только голова коснётся подушки, и вновь промучается половину ночи в мыслях о Мале. Он хочет, чтобы она хорошо провела время — вдали от миротворцев их дистрикта и голодного воя. Но где девушка может найти хотя бы кусок покоя для сердца? Каждый день в её отсутствие что-то может случиться, пока она будет веселиться и танцевать. Хеймитч заверяет, он проследит за тем, чтобы никто под его надзором не потянулся к очередной глупости. И несмотря на то, что мужчина всё ещё ворчит на неё за испорченные бутылки белого, Алина ему верит.       Когда ночь за окнами поезда сгущается, она держит одну из жёлтых страничек альбома под лампой. Рука ведёт по бумаге карандашом, но линии не складываются во что-то ладное. Девушка едва не подрывается с края постели, когда в двери стучат, но после оседает вновь. Хлопок в ладони включает свет над головой, и набрасывая на пижаму тёплый халат, Алина босиком плетётся к двери, ударяя по кнопке на стене. Дверь отъезжает неспешно. Александр остаётся стоять в шаге от порога и не меняется в образе, который девушка запоминает в прошедший вечер. В колющем изнутри любопытстве хочется спрашивать, какие слова не могли бы ждать до утра? Но может быть, победитель пред ней не сомневается в том, что никто из путешествующих ещё не отходит ко сну. — Я хотел сказать, что в поезде тоже есть телефон, — объясняет юноша, оборачиваясь на остающуюся позади часть вагона. — В Капитолии ты сможешь попросить его у Жени, — добавляет он скоро, обводя взглядом то, чему должно быть вязким непониманием на лице победительницы. — Полагаю, ты захочешь позвонить своему жениху. — А ты никогда не упускаешь возможность напомнить о моём скором замужестве, — фыркая себе под нос, отмечает Алина, вздёргивая подборок слегка, стоит Александру признать дурную манеру. Вероятно, ему лишь нравится называть вещи отведёнными им именами, пусть и выражение каждый раз облачается задирающим тоном. Если в Капитолии планируют убить её в следующей Бойне, на свадьбу можно не рассчитывать. Но если она выживет, то никто не найдёт необходимость в спешке с торжеством. — Что будет теперь? — спрашивает Алина прежде, чем победитель направляется прочь. Она всё ещё стоит в дверях, чему следует выглядеть нелепым, но она не может двинуться с места. — Теперь мы попытаемся раздобыть тебе как можно больше спонсоров. — Ты не хочешь, чтобы победил кто-то из них? — смотря Александру за спину, спрашивает Алина. Это является глупостью — истиной нескладной настолько, что на неё полагается уповать только маленьким детям. Ей невозможно обмануться, потому что сама девушка в неё не верит. — Конечно, я хочу, — честность на устах юноши выбивает землю из-под ног. — Но они сами позаботятся о своих победах. Вне Арены ни для кого из нас нет причин желать тебе смерти. И мы не решаем, кого выберет Жатва. — Тогда разве это не странно? — разводя руками, Алина вздыхает, разворачиваясь к спальне. Но вышагивая в дверях, она вновь обращается к Александру. — Вы улыбаетесь друг другу, но забрось жеребьёвка вас всех в Игры, и вы начнёте грызть друг другу глотки. — Значит, сейчас мы должны ненавидеть друг друга, потому что так может решить Бойня? — Нет, — спешно перебивает девушка, замолкая, не находя определение тому, почему эта жизнь кажется для неё настолько чужой. Возможно, у победительницы лишь никогда не было шанса узнать её лучше, стать её частью. Александр в каком-то чудном жесте выгибает голову, будто надеется расслышать то, как она бубнит, ругается на саму себя. — Конечно, нет. Я лишь… Ожидала не этого. — Это, — рука юноши очерчивает их окружение, его взгляд смягчается, — нелегко. Я понимаю. — Ты никогда не позволяешь думать, что что-то нелегко в твоей жизни. — Я не был обделён временем, чтобы этому научиться, — заставляя себя улыбнуться, Алина знает, что выражение выходит глубоко неровным и некрасивым. Александр знает Капитолий с четырнадцати, с этим приходится считаться. Расслабляясь в лице, юноша поправляет воротник водолазки, подтягивая его выше. Он оборачивается прежде, чем говорит вновь. — Ты считаешь меня дураком за то, что я думаю, что ты могла бы быть чем-то большим, нежели жертвой для распорядителей на той Арене? — вопрос озадаченностью расплёскивается по раздумью, и пряча руки в карманы халата, Алина вертит головой. Глупцом Александра счесть не получается никогда. И никому не нравится слышать иное. Возможно, им всем — гордецам, присуще что-то от нелюбимого людьми высокомерия. — Хорошо. Я ненавижу выглядеть дураком в чужих глазах, — присматриваясь исподлобья, юноша ищет причины смеха, что замирает на губах победительницы. Но она молчит, и прежде, чем он направляется к дверям, Александр неглубоко склоняет голову. — Отдыхай, Алина.