О мраке и белогрудой птице

часть 1

ПРАВИЛА И ИГРОКИ

pov Алина

      Сироты не выживают в дистрикте номер двенадцать. Вернее, никто не ожидает, что они выживут. Каменное здание муниципального приюта стоит рядом с центром города и местной школой, на его стенах постоянно растёт плесень, а дырки в разбитых окнах заклеены плотной чёрной лентой. Из-за высокой и молодой смертности дети поступают туда часто и до своего совершеннолетия приют почти никто не покидает, потому что местные жители чаще всего слишком бедны, чтобы позволить в своём доме лишний рот. На сотню детей трудится всего тройка воспитателей и пара поваров на смердящих кухнях. Надзора за ними нет, кроме правил, которыми ученики должны выстраивать свою жизнь. Каждому утром полагается отбыть в школу для обучения, после уборка в комнатах и ручная стирка мало схожего на одежду тряпья. Имущества мало — только то, что не уничтожает время или одичавшие нравы сирот. Правительство обязано снабжать их едой — ничем иным, но даже пищи хватает не всегда. Комнаты для сна скудно пригодны для жизни, каждый их метр заставлен небольшими двухэтажными ржавыми койками, что для старших детей быстро становятся малы, и их ноги часто свисают за край. Особенно сильно не приходится завидовать тем, кто спит рядом с окнами. С них даже летом дует ледяной сквозняк. Воспитанников на улицах узнать легко. Многие дети в Двенадцатом худы и грязны, но те, что с приюта, почти всегда ходят побитыми. Чаще прочего — то не руки воспитателей, а сами юные, что кусаются и дерутся за каждую угодную тряпку или подпортившийся кусок еды. Они болеют и умирают быстро в любом угодном угле, потому что у дистрикта нет денег на то, чтобы лечить их всех.       Алина не помнит жизни, в которой не было приюта. Ей кажется, она всегда сидела на одной из скрипящих коек в дальнем углу комнаты, обе стены которого всегда были холодны. Запах пыли и сырости в этом укромном месте настолько густ, что въедается даже в одежду и саму кожу, так что ребята в школе никогда не перестают воротить нос. Нередко, если воспитанники начинают ругаться или нападать друг на друга с кулаками, девочка забирается под кровать, пока вокруг не стихает. Так может пройти и день, и целая ночь, пока не придёт время идти в школу. От слабого тела и невысокого роста, Алина является одной из тех, кому достаются одни только объедки — мышиное или собачье мясо, вонючие поросячьи внутренности. Обычно таких, как она, дети забивают сами, чтобы избавиться от лишнего рта, поэтом еду всегда приходится таскать с улицы — собирать нераспроданные отходы у рынка, нарывать одуванчиков для салата или собирать кору, которую можно долго жевать, чтобы забить урчащий живот. Воспитатели думали, что она глупая — не говорит, постоянно смотрит в окно, что-то скребёт на стенах. То длится до тех пор, пока один из учеников не заглядывает под кровать, куда Алина по обыкновению залезает. Она взвизгивает так громко, что ударяется головой о сетку на дне постели. Тревожащий её воспитанник начинает хохотать, и девочка ищет то, чем могла бы в него бросить, но он только садится на пол. Под чумазым лицом мальчишки красуются веснушки, его полные рыжеватых прядок, тёмные волосы клочками разбросаны во все стороны, а на щеке красуются свежий синяк и длинная ссадина. Нос явно однажды был сломан. Но он вдруг тыкает пальцем куда-то за Алину, указывая единственное «красиво». Предметом детского восхищения становится камень приютской стены, которую девочка скребёт палкой и использует как холст для единственного куска угля, что находит на улице.       Так и ведётся. До того Мал влезал в драки один, но теперь, когда он вновь бежит по коридорам с разбитыми руками, он всегда что-то забрасывает на кровать Алине. Иногда это кусок чёрствого хлеба или украденный мятый лист бумаги. В школу они ходят вместе и чаще прочего проводят время на улицах дистрикта-12, разведывая всё новые места и ища, где можно подработать, достать одежду или взять еду. У них нет даже одеял, они спят на давно окаменевших матрасах, укрываясь тем, что попадётся под руку. Вдвоём спать становится теплее, хоть и сколько Алина себя помнит, она всегда пинает Мала ногами, а он никогда не теряет привычку храпеть. Бегая по дистрикту, они не перестают щебетать о том, что станут богаты после того, как выпустятся из приюта и найдут сносную работу, после обретут свой дом. Девочка думает, она заберёт из приюта пять, семь или десять детей, чтобы никому из них более не приходилось скитаться по улицам и жить от кулаков до худой плошки еды. За болтовнёй проходит не один год, пока в центре города они не подслушивают разговор шахтёров о том, что в заборе вокруг дистрикта находят очередную дырку. Двенадцатый стоит на краю страны и окружён дикими лесами и ядовитыми развалинами. О них никогда не перестают говорить, нередко даже показывают по телевиденью, чтобы подкармливать страх жителей. Но что все эти россказни для двух сирот, что не знают себе ни дела, ни места?       Чтобы убежать в холмистый, полный скалистых возвышений лес необходимо пройти через крайний район, прозванный Шлаком. Дома в нём гнилые и обветшалые, на многих даже не найдётся окон. На улицах стоит густая вонь, что только уплотняется на пути от приюта. Но уже скоро ворота пропускают на дорогу к Луговине, что являет собой заброшенный пустырь, окружённый высоким сетчатым забором, полным витков колючей проволоки, тянущейся поверху. Граница дистрикта, что заключён в сплошную растительность. Круглые сутки стена должна держаться под напряжением, чтобы не позволять жителям покидать Двенадцатый и отпугивать хищников, которые раньше могли пробраться к домам. Электричество подают только на несколько часов в поздние вечера, но даже так Алине с Малом не трудно найти достаточно высокое дерево, с которого можно перепрыгнуть забор, поэтому они никогда его не опасаются. Распознать легко, достаточно лишь прислушаться и различить гудение, которое мгновенно выдаст высокое напряжение. Но в обыкновение, когда места вокруг тихи, следуя за Малом, Алина ложится на землю и ползёт на другую сторону через дыру, где металлическое плетение не то оборвано, не то нехитро обрезано. Таких лазеек по всей стене найдётся не одна пара.       За границей открывается новый для детей мир, что не тронут грязью производств. Зелень здесь более яркая. Вода в озере и ручейках прозрачна. В чаще дикой животине приволье. Правда, щедрая часть зверья больна бешенством, а под ногами нередко встречаются змеи. Тропинок в местных лесах почти нет — даже те, что прокладывают они с Малом, в тёплое время задувает ветер и размывают дожди. Всего единицы осмеливаются покидать дистрикт, и ещё меньше способны пройти глубоко в чащу. До сих пор лес остаётся одним из немногих мест, где можно добыть еду. Но учиться тому им приходится самим. На просторных лугах и полных мха уклонах Алина находит редкого цвета растения, ягоды и травы, которые знает по картинкам из школьных книг. Кажется, когда-то они принадлежали врачам, но быстро устарели и остались брошены для растопки школьных печей. Правда, как оказывается, и нарванная зелень годится в лавках местных аптекарей. Дают за них, конечно, немного. Но за пару охапок растений и носки годятся. Цветы же Алина всегда оставляет для себя, чтобы перевести на краски, которыми можно покрыть небольшое собрание бумаги, спрятанное меж досками полов, чтобы не отобрали. Но собирая камни и однажды сбивая одним перепёлку, Мал никогда не оставляет попытки заиметь для них что-то более пригодное в лесу. Десятки лет назад, говорят, диких собак отстреливали ружьями. И чем им отбиваться, если одна такая псина выйдет на них с голодным брюхом?       До сих пор охотничьи луки остаются самым дорогим, что лежит в руках сирот. Каждое из оружий смастерено Малом по старым выцветшим картинкам, которые он нашёл в книгах в кладовой. Пройти туда можно только украв ключи у главной воспитательницы и, вероятно, стены доступны в пользование только одному хозяину приюта, но рискуя быть высеченным, Мал никогда не жалеет, что крадёт им с Алиной пару добротных изданий. С восьми он загорается этим талантом к тому, чтобы мастерить всё, что выведено на страницах. Ловушки и оружие, конечно, в основном предназначаются для отлова крыс и отстрела диких хищников, но уже к тринадцати, добывая крепкие материалы и крадя заржавевший нож, Мал изготавливает один из достойных луков. Крупное животное его стрелы, конечно, не пробивают, но вот перепёлок или белок сбивают с лёгкостью. Мальчик пусть и заливается ликующими возгласами, кода им удаётся заполучить первую добычу, но сам руки на лук так и не возлагает. Говорит, это слишком скучно высиживать время в лесу, ожидая, пока подкрадётся дичь. Ему больше приходятся по душе ловушки, которые можно наставить сквозь чащу и у берега реки, чтобы после вернуться, собрать морских гадов и очередную тёплую тушку. Мал с обломком ножа мастерит для себя иное оружие.       Алине всегда нравилось наблюдать, как он управляется с тяжёлым копьём, на которое он нанизывает речную рыбу или кидает вперёд при виде крупной добычи. Девочка же в тот час прижимает к себе смастерённый им лук и небольшую связку стрел. Её зоркий глаз легко подмечает таящихся животных среди леса, отличает одно зверьё от другого, и она быстро пристреливается, хоть и её худым рукам не сразу даётся натягивать тетиву. Но оружие приходится по духу и в ином. Летящие вперёд стрелы, не пачкают руки в тёплой крови, когда настигают свою жертву. В обыкновение это Мал, кто добивает живность — сворачивает и подрезает шеи, чтобы избавить от мук. Алина пытается вспомнить нередко, был ли голод в детстве столь жесток, чтобы она взялась делать это своими руками? Она не боится грязи, не страшится и крови, но руки начинают дрожать, стоит только взять тушку дикого зайца на ладони, и девочка всегда отворачивается, когда Мал забирает добычу в свои руки. Быть может, она лишь счастливица, которая в малой мере способна ценить редкую возможность. Осунувшиеся лица детей в приюте и шутки мальчонки под боком никогда не перестают навязывать эту мысль. Правительство хочет, чтобы они голодали и нуждались, а так одичать нетрудно, но Алина никогда не желала поддаваться порядку, который им диктуют. Власть, как известно, любит наслаждаться зверствами, что уносят жизни людей в дистриктах. Но девочка не станет играть для них это представление, пусть и её значимость слишком мала, чтобы хоть кто-то в Капитолии заботился о трудностях одной бедной жизни.       С месяцами охоты и возрастом они с Малом заметно прибавляют в теле, пусть и худыми их всё ещё окликнут смело. Мальчик раздаётся в плечах и груди, таская на себе мешки с добычей и крупные туши животных. Алина же изучает лес, рисуя на страницах старого сборника отысканные в чаще ягоды и растения, которые удаётся различить как съедобные. Их оружия становятся всё совершеннее, и они прячут те в дуплах, под упавшими стволами и внизу оврагов. Верится, они могли бы с лёгкостью зарабатывать на изготовлении охотничьего снаряжения, но если об этом прознает власть, их немедленно казнят, если не за протест, то за регулярную охоту. Даже ходить в лес строго запрещено, хотя толку от того для местных мало без оружия, которого в округе и нет почти. Местные миротворцы — солдаты правительства, пусть и о незаконном занятии детей знают, но предпочитают не замечать, сами покупают свежее мясо, которое в двенадцатом дистрикте не встречается даже по праздникам. Добычу и лесной сбор продают в Котле — на нелегальном рынке Двенадцатого, что находится на месте заброшенного угольного склада. Там можно не только получить деньги, но и обменять товар на что-то нужное: пищу, соль или одежду. Купленные вещи защищает Мал — его в приюте боятся и не трогают, а деньги они прячут по всему дистрикту — под полами или в провалившейся стене приюта, в одном из заброшенных домов на окраине Двенадцатого.       Когда Алине исполняется всего четырнадцать, Мал почти вырывает из рук старших ребят верещащего мальчишку лет четырёх, что прибывает в приют совсем недавно. К нему мгновенно прибивается девочка годов десяти, что забирает ревущего ребёнка на руки. Они дети женщины, что от горя скончалась в родах после того, как её мужа завалило в угольной шахте. Кажется, она была врачом. Недолго думая и раскидывая плечами, Мал утверждает, что на сестру с братом нападут вновь и загонят на улицу, если их некому защищать. В приюте не любят детей, что приезжают из богатых домов, где на столе всегда есть еда. Алина верит, их денег и добычи вполне хватит, чтобы кормить четыре живота. Нина в благодарность скоро приносит для них несколько книг и добротное небольшое собрание лекарств, что когда-то принадлежали её матери. Последние, правда, почти целиком приходится отдать Мише, что не перестаёт болеть из-за холода и плесени.       Алина с малых лет мало с кем общается в Двенадцатом. В приюте её зачастую не замечают даже воспитатели. Что взять с болезненно тощей и кислой девчонки? Обездоленные дети не находят проку в дружбе с ней, и если не хотят забить, то предпочитают не замечать. С приютскими водятся мало, боясь подхватить заразу или избирая вместо того компанию соседей с улицы, поэтому в школе у девушки тоже нет приятелей. Правда, она не считает Мала, что предпочитает проводить время в компании пары мальчишек, пока за ними тремя таскается любая угодная девчонка. Иногда он находит Алину в перерывах между уроками, чаще прочего заставая её на углу лестницы, пока она выводит что-то на скомканном клочке бумаги и измазывает пальцы в разбавленных водой цветных порошках. На улицах дистрикта, правда, девушке иногда доводится поговорить с местными или теми, кому они сбывают подстреленную дичь. Но то чаще прочего происходит в Котле, где зачастую для них готовят проданное мясо или рыбу. Однажды Алина приобретает там свои единственные настоящие краски — мелкие тёмные бруски, что с водой обретают полный цвет. Она и сама учится их делать, но ни одна из самоделок не обретает столь насыщенный оттенок, как могут те, что взяты из Котла. Карманный альбом для рисования сшивает для неё Мал из куска высушенной кожи и редкой выбеленной бумаги, о происхождении которой никогда не получается выспросить. Алина его бережёт, переносит на страницы лишь редкие рисунки, которые долго вынашивает в сердце. Она всегда высоко задирает голову, стоит Малу отыскать её в школе. И девочка никогда не перестаёт провожать его взглядом, стоит ему вновь отвлечься на чей-то зовущий голос.       Ему нетрудно находить друзей, и в школе не перестают о нём болтать. Девицы, кажется, не теряют силу заливаться слезами от того, что после школы такому лицу предстоит пропадать в шахтах. Со временем и появлением охоты их с Малом разговоры о будущем меняются. Им никогда не придётся голодать, и с годами они могли бы даже накопить на дом в Шлаке. Мише не будет нужды кашлять на кровати приюта, а Нина, возможно, сможет найти того, кто обучит её делу матери. Такая жизнь в Двенадцатом считается не только сносной, но и желанной для многих. В дистрикте сдохнуть можно всегда, причин на то найдётся целое множество. Голод, болезни, зимние холода… Приютским детям везёт ещё меньше, свои же воспитанники могут задушить во сне или забить до смерти от злобы, одичалости или заурядного недостатка. За такую проказу накажут не ребёнка, а работника приюта, что не усмотрел, потому что дети для власти ценный ресурс, даже если правительство не обеспечивает для них достойную жизнь. Но даже думать об этом зачастую становится страшно. От мысли, что хоть одна живая душа услышит, тело пробирает ужасом. Правда, Алина никогда не была хороша в умении помалкивать. Мал дразнит нередко — она всегда говорит то, что думает. Но девочка учится держать недовольство и злобу при себе, когда понимает, как сильно это способно навредить людям вокруг неё. С младшими детьми они и вовсе ходят молчком, стараются не высказываться, чтобы не было понятно, о чём думают. Возмущаться и клясть власть нет смысла, как и нет и силы в этом недовольстве. Ничего не изменится. А им, пока позволяют охотиться, и вовсе жаловаться не на что, только неудачу на себя накличут.

•

      В год, в который Малу и Алине исполняется семнадцать, девушка посреди ночи сворачивается калачиком, несмотря на тёплое летнее время. Нина со своей верхней койки перебирается спать к старшей воспитаннице, прижимаясь к той и широко дрожа от ночной прохлады и мучащего юное сердце страха. Завтра — день Жатвы. День, когда среди детей выбирают участников Голодных игр. Для младшей девочки это лишь второй раз, когда её имя вкладывается в чашу. Для неё карточек будет всего две, для Алины — шесть. Поглаживая Нину по волосам, она знает, что даже когда та засыпает, ей снятся кошмары. Стоит выглянуть из-под драного одела, металл коек начинает скрипеть, но дети вокруг не просыпаются, давно привыкая к тому, что тишина в приюте такая же редкая роскошь, как и еда, как и называемые одеждой тряпки. Голова вновь падает к шершавому матрасу, стоит заметить, что раскидывая руки и ноги в стороны, Мал храпит на одной из дальних коек, а маленький Миша спит у него под боком, обернувшись старой зимней курткой. Пока мальчику всего семь, ему не приходится переживать о дне Жатвы, и от того Алине становится спокойнее.       Из года в год этот день проходит несправедливо. Бедным и обездоленным приходится тяжелее всего. В Жатве участвуют все дети с двенадцати лет. В первый год их имена на карточках вкладываются в чашу один раз, после два — с каждым годом количество увеличивается вновь, пока ребёнку не исполняется восемнадцать. Но бумажек с именем может быть и больше, если семья участника нарушает закон, или он нуждается в продовольствии, которое можно попросить у власти. Детям из приюта приходится не легче прочих. Из-за того, что им не присылают достаточно еды, лекарств и одежды, хозяину учреждения регулярно приходится просить о дополнительном снабжении. За одно то количество карточек с именами воспитанников увеличивается каждый год. Алина с трудом скажет, что приютские дети часто попадают на Голодные игры, но их шанс быть выбранными значительно выше остальных. Из-за этих правил общество Двенадцатого разобщено, а Капитолию — столице их страны Панем, выгодно, что среди людей лежит разлад, и никто не пытается исправить положение.       В утра по обыкновению на улицах дистрикта-12 полно народу. Где-то ездят повозки, но большинство ходит пешком. Дети торопятся в школу. Мужчины и женщины, больные и искалеченные, старые и молодые — шахтёры спешат на свои смены. Добыча угля является делом их дома, и рабочих узнать легко. Их спины неестественно согнуты, а суставы давно распухли, неестественный сероватый цвет пристал к коже. Эти люди давно оставляют попытки отмыть пыль и грязь с полных чёрных ногтей рук и ног. Но в день Жатвы мрачные, полные шлака улицы всегда безлюдны. Двери домов заперты, как закрыты и многие ставни. За плотно занавешенными окнами мелькают угрюмые лица. Мероприятие проходит в два часа дня, и до того времени ждущие кровавого праздника люди будут прятаться по домам. Время после Жатвы обычно является праздничным, только жители дистрикта ощущают торжество иначе. Большинство лишь радуется, что их детей не забирают для Голодных игр. Но два дома каждый год окутываются мраком и трагическим настроением — их хозяева в следующую пару недель будут переживать один только ужас и готовиться к тому, что жестокую смерть их сына и дочери покажут на больших экранах по всей стране.       Уроки в школе специально отменяют к знаменательному дню, и чтобы надлежаще подготовиться, Мал и Алина забирают детей в лес, где они могут вымыться в озере. Пруд с кристально чистой водой они находят с первыми побегами за границу дистрикта и нередко плавают там вместе, а теперь он сгодится, чтобы прополоскать волосы и отмыть грязь с ног. Алина помогает Нине расчесаться и собирает волосы девочки красной ленточкой. На своей же голове она заплетает две косички. На те едва хватает тусклых волос, тёмно-русый оттенок которых выгорел под солнцем. Девушка переодевается в купленный на рынке поношенный сарафан, белый цвет одежд давно желтеет. Нина надевает схожий, что приметно велик, но сгодится ещё не один год. Пока Мал помогает Мише надеть скромную рубашонку, Алина цепляет около воротника одежд брошь — лучики металла расходятся по диску, рисуя солнце. Это — одна из немногих вещей, которую доводится унести из Котла от одного сердечного желания. Девушка собирается её купить, но немая старуха не берёт деньги — отдаёт даром. Металл золотится на солнце, пусть и уже облезает в некоторых местах.       В гладь озера вдруг хочется посмотреться, заглянуть точно в зеркало, но Алина знает, что там увидит. Её кожа загорела, а нос покрыт веснушками, потому что большую часть дня они пропадают на улице. Её руки покрыты мозолями от того, сколько приходится лазать по деревьям и держать в руках лук. Девушка может перебрать пальцами рёбра, но смотря на остальных детей, худой себя никогда не назовёт. Её руки и ноги натренированы работой в лесу. Мал тоже не похвастается меньшим. Он крепок в теле и сейчас под светом дневного солнца особенно красив — волосы вьются у шеи, а голубые глаза искрятся. Юноша смеётся, поправляя одежду Миши и одёргивая собственную жилетку. Приходит время отправляться к Жатве.       Окружённый магазинчиками и лавкам центр города уже завешан знамёнами Капитолия. Повсюду идут миротворцы в белой форме, что блестит на солнце. На груди каждого из них переливается герб Панема, на бёдрах покачиваются пистолеты, некоторые держат в руках тяжёлые автоматы. Крыши домов, что тянутся вокруг центральной площади, кишат репортёрами и телевизионщиками с камерами — они транслируют Жатву по всей стране в прямом эфире. Люди в упорядоченном строе направляются к местному чиновнику — записывают своё присутствие. Детей расставляют в группы по возрасту, юношей отделяют от девушек, участки ограждают верёвками. Алина целует Нину в лоб и, держа за обе руки, просит ничего не бояться и встать с остальными девочками. Сопровождающие, родители и старики расходятся кольцом по периметру площади. Люди толпятся, городская площадь не вмещает в себя восьмитысячное население дистрикта-12. Дышать становится трудно, а в голове не перестаёт гудеть набор чужих голосов. Алина выискивает среди ребят Мала и улыбается сквозь толпу, хоть и он не смотрит, друг из школы увлекает его в разговор. Их шансы намного лучше, чем у остальных, но с тревогой в груди в такой день не совладать. Взмокшими ладонями девушка перебирает жёсткую ткань сарафана. Всё внимание в этот час обращено к Дому правосудия, где на временной сцене стоит два шара с карточками и выведенными на них именами. Сперва выходят всего два человека — мэр и специально прибывшая представительница Капитолия, что сопроводит избранных трибутов на Игры. После к ним поднимается Хеймитч Абернати — единственный живой победитель Голодных игр из дистрикта-12. Мужчина немолод, светлые волосы торчат в разные стороны, а одежда сидит криво, словно он надевает её с закрытыми глазами. Хеймитч нетвёрдо стоит на ногах, горланит что-то несвязное и скоро заваливается на поставленный ему стул, как и всегда являясь пьяным. Откашливаясь, мэр дистрикта-12 начинает речь.       В первый час Жатвы рассказывают историю Панема — страны, что ныне стоит на месте Северной Америки, которую настигли страшные губительные катастрофы — засухи, нескончаемые пожары, цунами и войны, оставившие от ресурсов лишь жалкие остатки. На них строится система мира и благосостояния для граждан. Той становится новое государство Панем, в центре которого стоит Капитолий. Столица оказывается окружена тринадцатью дистриктами. Но вскоре начинаются Тёмные времена, мятеж граждан против системы и порядков, установленных капитолийцами. Двенадцать дистриктов были побеждены, тринадцатый уничтожен, после заключён договор о мире, что даёт начало Голодным играм. Они являются напоминанием и уроком — гарантией тому, что Тёмные времена не настанут больше никогда. В наказание за попытку переворота каждый дистрикт обязан раз в год выдать девушку и юношу — трибутов, которые будут соревноваться в Играх. Двадцать четыре участника со всей страны помещают на открытую арену, где несколько недель они сражаются друг с другом на смерть. Победитель у Голодных игр всегда только один — тот ребёнок, который последним останется жив. Капитолий забирает детей и обрекает их убивать друг друга на глазах у всей страны, так власть обозначает величину своей силы и контроля, чтобы люди не смели поднять восстание вновь. Если кто-то вздумает иное, их настигнет судьба дистрикта-13. Это не только пытка, но ещё и унижение, потому что в Панеме Голодные игры являются праздником, сравнимым с дорогим спортивным соревнованием. Правда, следует признать, победителя щедро награждают. Выжившему трибуту полагается безбедное существование, а его дистрикт целый год усыпают продовольственными дарами, в которых так нуждается население.       Когда представительница Капитолия уже направляется к чаше дам, Алина оборачивается на Мала, но весь мир смолкает, стоит чужому голосу объявить в микрофон имя Нины. Всё тело холодеет, когда девушка роняет с губ едва слышное «нет», не переставая вертеться и пытаясь выискать среди толпы воспитанницу. Это глупость. Самому юному победителю Игр за всё время было четырнадцать, и он являлся чрезвычайно умелым и выносливым мальчишкой, чья мать тоже была победительницей Голодных игр. Кто ожидает триумфа от тринадцатилетней мёрзнущей девчонки, что никогда в руках не держала оружие? Такие не побеждают. Такие даже не живут на Арене хотя бы пару дней. Такие умирают, а их смерть показывают на больших экранах на этой же площади. Так Алина это ощущает, точно Нина умирает у неё на глазах, пока пред ней расходятся люди, чтобы выпустить девочку из толпы. Где-то звенит высокий крик Миши, что пытается позвать свою сестру. Расталкивая людей вокруг себя и не моргая будто, девушка направляется за ней. С побледневшим лицом Нина уже идёт к сцене, их разделяет всего пара шагов, когда Алину за плечо хватает один из миротворцев, не позволяя пройти дальше. Мал пытается её окликнуть. Голос юноши срывается. — Я доброволец! — гаркает Старкова в лицо солдату, едва ли не плюясь. И когда миротворец её не отпускает, она поворачивается к сцене. — Я буду участвовать в Играх!       По правилам после объявления имён другие юноша и девушка могут вызваться на место избранных. Чаще всего оно используется в богатых дистриктах — Первом, Втором и Четвёртом, где победа в Голодных играх приветствуется и считается большим почитаемым достижением. Но в Двенадцатом вызваться добровольцем значит умереть. На сцене происходит полное замешательство, но уже спустя мгновение миротворец подталкивает Алину в сторону Дома правосудия. Нина, кажется, плачет, но наспех обнимая её за плечи, девушка оборачивается на выскочившего из строя юношей Мала. В руках окружающих солдат щёлкают электрические дубинки, и нетрудно догадаться, мгновения отделяет юношу от того, чтобы на миротворцев напасть. За нарушение порядка Жатвы могут застрелить на месте, и Алина направляет девочку к Оретцеву, надеясь, что она не позволит ему сделать глупость. Ноги каменеют, пока девушка плетётся к сцене под воодушевлённые зазывания женщины-капитолийки. С трудом получается хотя бы поднять голову, потому что голос Мала всё ещё зовёт её, не переставая рваться сквозь толпу. Нина теперь обнимает его за бок. Покачиваясь из стороны в сторону и обдавая смрадным дыханием, Хеймитч поднимается со своего стула с хвалебным словом, но следом обзывает всех трусами и с грохотом валится со сцены, теряя сознание.       Очередь подходит к юношам и, сутуля плечи посреди сцены, Алина не может взглянуть вперёд, до боли прикусывая губу. Мал позаботится о детях, он будет охотиться и защищать. Он с лёгкостью сможет найти себе жену и обустроить свою жизнь. Вероятно, без кислой девчонки под ногами ему это дастся даже проще. Но она не сможет жить, зная, что позволила Мише потерять сестру, а Нине быть зарубленной на Арене без единого шанса выжить. Это неправильно. — Мальен Оретцев, — звонко объявляют в микрофон, и Алина давится воздухом, вздёргивая голову так сильно, что шея издаёт болезненный хруст.       Сколько она стоит так, открывая и закрывая рот? Нет ничего, что в этот час можно сделать. Девушке дозволено только смотреть, как Мал обнимает Нину и показывает ей на место, где стоит Миша. Хочется упасть на колени и умолять, чтобы среди юношей нашёлся доброволец, но никто и никогда не посмеет об этом просить. Люди не аплодируют, когда пред Домом правосудия предлагают поприветствовать новых трибутов дистрикта-12. Алина не может заставить себя взглянуть на Мала, чувствуя жар его обиды. Теперь Миша и Нина останутся одни. Даже если кому-то удастся победить, домой вернуться сможет только один. Сопровождающая, кажется, начинает спрашивать их друг о друге, но девушка не может выдавить из себя и слово, боясь, что голос мгновенно сорвётся. Два приютских ребёнка за одну Жатву, должно быть, большая неудача для Капитолия, что любит насладиться страданиями семей, которые отдают своих детей на Голодные игры. Слёзы катятся по щекам, когда Мал берёт Алину за руку, а люди на площади подносят к губам три средних пальца левой руки и протягивают их в сторону своих трибутов. История этого жеста давно теряется, но он означает признательность и восхищение. Так люди прощаются с тем, кого любят. — Поздравляю с Голодными играми! И пусть удача всегда будет на вашей стороне! — звучит в микрофон.       Церемонию по правилам быстро завершают, из колонок звучит гимн Панема. И Алину, и Мала окружают миротворцы, берут под охрану, провожая мимо Дома правосудия, чтобы не пытались сбежать. Их ведут к машине, что увезёт к вокзальной платформе. Девушка просит о времени попрощаться с Мишей и Ниной, дать им указания о том, как прятать оставленные деньги и купить себе еду. Но они не являются членами семьи, и трибутов заурядно заталкивают в капитолийский поезд. Несколько минут их заставляют постоять в дверях под камерами, а после предлагают пройти внутрь вслед за сопровождающей и Хеймитчем, которого тащит пара миротворцев. Поезд стремительно трогается и набирает столь большую скорость, что пейзаж за окнами сливается в нечёткое разноцветное полотно. Ни Алина, ни Мал до того не путешествуют на поезде. За исключением особых случаев путешествия между дистриктами запрещены, как и обмен любой информацией. Пролегая к сердцу страны, дорога в Капитолий составляет сутки. Предназначенный трибутам поезд являет собой роскошь, которая никак не ложится Алине по руке. И ей, и Малу выделяют целое купе с гардеробной, туалетом и душем. В множестве шкафов и ящиков таится невероятной красоты одежда, из которой можно брать всё, что заблагорассудится.       Мал любит приговаривать, что всегда это «только он и Алина» в дистрикте-12. И что теперь это значит? Он спрашивает поражённо, о чём она думала. Это даётся легко, несмотря на пренебрежительный тон юноши. С ним можно рычать — утвердить, что девушка не просила о том, чтобы выбрали Нину. Она предполагает, что Мал сделал бы то же для Миши, но скоро понимает, как сильно ошибается. Разумеется, он любит мальчика. Но это не значит, что он готов за него умереть. Оретцев никому этим не обязан — только, как шипит сам, должен одной Алине, но её он спасти не может. Ком подкатывает к горлу со знанием — не вызовись девушка, она бы потеряла и Нину, и Мала. Горе иногда бывает дряннее смерти, они это видят не раз на улицах Двенадцатого и оба понимают.       Первое, что делает Алина, это отправляется в душ, долго стараясь понять, как он работает. Множество кнопочек и режимов не привычны ни рукам, ни голове. Беспрерывный поток горячей воды предстаёт удивительным и многие минуты уносит слёзы с её лица. Девушка переодевается, и сопровождающая проводит её к ужину, где должен присутствовать и Хеймитч, как их будущий ментор в Голодных играх. Но он отсутствует, и Алине указывают на стол, на который одно за другим выставляют множество блюд. Мал уплетает содержимое тарелок за обе щеки, но несмотря на привлекательный вид и запах, девушка с трудом запихивает в себя редкие вкусные куски, боясь, что от переживания её скоро вытошнит. Но Мал говорит, им следует набрать вес для Голодных игр, чтобы иметь силу выжить на арене, и Алина заставляет себя есть. Он напоминает о том, что дети в Двенадцатом редко едят досыта, и девушка окутывается в вину за то, что воротит нос от капитолийских яств. Во рту собирается горечь от мысли о том, что Нина и Миша будут голодать. Денег хватит на пару месяцев, но что будет потом, если некому будет к ним вернуться? Сопровождающая, кажется, высмеивает то, что прошлогодние трибуты ели руками подобно дикарям, и Алина мгновенно окунает пальцы в подливу и щедро пачкает рот, чем явно заставляет капитолийку икнуть под звучный хохот Мала.       По телевизору в тот вечер показывают повтор Жатвы из каждого дистрикта, но Алина его не смотрит, оставляя друга одного в купе и уходя к выделенной ей спальне, сворачиваясь на кровати калачиком и прижимая к себе пенал и блокнот, которые всегда держит за поясом одежд, чтобы не украли. Может быть, уже через неделю они навсегда останутся оставленными, когда её убьют на Арене. Только к завтраку объявляется Хеймитч с расплывшимся красным лицом от распитого спиртного. От раздражения у Алины не единожды с губ рвётся фырканье от поведения ментора. Его единственным советом есть остаться живой, и от нелепости сказанного девушка едва не раскалывает тарелку вилкой, а Мал и вовсе пытается забрать у Хеймитча выпивку, отчего они едва не сходятся в драке. Для того чтобы заполучить помощь ментора, оказывается, необходимо всего лишь не мешать ему пить.       Вскоре поезд прибывает в Капитолий, полный необъятного великолепия. Здания здесь уходят в небо, скрываются за облаками и ярко переливаются разными красками. Алина прячет руки у груди, когда за окнами люди воодушевлённо тычут пальцами в поезд. Плечи сжимаются, от их внимания становится дурно, и она стремится уйти — скрыться из-под взглядов. Но Мал остаётся у окон поезда, и по капитолийцам бежит возбуждение, когда он улыбается и машет им рукой. И то укрепляет в груди знание о том, что победитель на Арене может быть всего один. Доверие смертельно, а друзей в Голодных играх не бывает, как бы велика ни была детская надежда на то, что они смогут спасти друг друга. «Мы что-нибудь придумаем», — не перестаёт повторять Мал. Но уже семьдесят четыре года Игры уносят жизнь двадцати трёх трибутов и оставляют лишь одного, а Панем — не место из сказок, где случаются чудеса.       По прибытии в Капитолий больше трёх часов они проводят в Центре преображения. Алина большую часть времени скрежещет зубами, не имея ни силы, ни желания скрывать своё возмущение, пока с неё пытаются оттереть грязь родного дистрикта, как кажется, вместе с кожей. Со всего тела удаляют волосы. Зубы отбеливают до холодного чуждого цвета. «Простовата», — не перестают повторять капитолийцы, потирая руки от нетерпения сделать её более пригодной для столичных взглядов.       Мода здесь карикатурная, полная странных броских форм, пластических изменений и цветов, которые не встречаются в природе. Алина не желает видеть её на себе, но ни один протест не оказывается действенным. И пожалуй, даже если она вцепится в руки своей команде подготовки, её заурядно усыпят, чтобы проделать работу без излишних помех. В глазах собираются горячие слёзы, а губы начинают дрожать от чистого белого цвета волос и общипанных бровей. Говорят, с таким кислым лицом необходимо сделать акцент на тёплый карий цвет глаз — единственную приглядную часть.       Девушка явно докучает работающим капитолийцам своим ворчанием, и то только усиливается, когда они оставляют её нагой для главного стилиста. Тем оказывается молодой мужчина — Цинна, первый год работающий над трибутами Голодных игр. Его ожидание того, что Алина всё в Капитолии презирает, заставляет проникнуться доверием. Стилист сначала берётся за работу над костюмом к церемонии открытия, тема одежд по традиции должна соответствовать основному занятию дистрикта. Так пары трибутов взбираются на запряжённые четвёрками лошадей колесницы — те с музыкой проезжают через массивные двери на улицу, которая проводит к Круглой площади Капитолия, где будут звучать приветствие и гимн. Алина хорошо помнит, как по руке бежит тепло, стоит Малу взять её ладонь в свою и поднять над ними. Толпы капитолийцев ахают и ревут, и юноша не перестаёт обводить их взглядом, пока Алина смотрит только на него. Оретцеву, как оказывается, не в одном дистрикте-12 легко обращать на себя чужие взгляды. Выжимать из себя улыбки и приветственно махать рукой у него получается не менее славно. От того, как много зрителей полюбят их, будет зависеть число спонсоров, но пожалуй, все попытки произвести хорошее впечатление у девушки выходят больше вымученными, нежели естественными. Колесницы прибывают прямо к президентскому дворцу, где президент Сноу — маленький престарый мужчина, произносит речь.       После Церемонии открытия их привозят в Тренировочный центр, что предназначен для трибутов. Там они проживают до начала Голодных игр. Каждому дистрикту отведён целый этаж, к которому отвозит стеклянный лифт. Три дня трибуты готовятся и развивают необходимые навыки вместе, а на четвёртый каждому даётся возможность продемонстрировать умения и таланты пред распорядителями Игр. Отработанные в лесу навыки Хеймитч обнаруживает быстро. Ни Алина, ни Мал не стремятся их скрывать в понимании, что одно то способно продлить им жизнь на Арене. Они не растрачивают ни одного дня тренировок, учатся вязать узлы, заботиться о ранах и обращаться с оружием, что мало сравнится с самодельным. Цинна, крадя слова из их первого разговора, присылает в комнаты Алины настоящий альбом и набор красок, ценность чего не получается уместить в голове. Она проводит с ними каждый вечер и ночь, в которую они с Малом сидят на крыше Тренировочного центра. Девушка о многом хочет сказать, но каждый раз останавливает себя. Вероятно, в одну из следующих недель они оба будут мертвы. И она не желает быть причиной чужих мук, когда топоры и копья могут быть не менее жестоки. Может быть, для Мала её чувства никогда и не имели значения, иначе молчал бы он столь долго?       Следующий и последний день подготовки сводит их с распорядителями Игр, что представляют собой два десятка мужчин и женщин в пурпурных одеяниях. Они являются учёными, которые трудятся над созданием и проведением Голодных игр. Их глава — Сенека Крейн, мужчина средних лет, первый представитель одной из богатейших и влиятельных семей во всём Капитолии. Алина с трудом может угадать его возраст. Его лицо гладкое, рот обрамлён неестественно ровной бородой чёрного цвета, что переливается подобно смоле. Верится, положение главного распорядителя не даётся легко. Демонстрации посему больше прочего помнятся девушке именно лицом Крейна, что шарахается в сторону, когда отрабатывая владение луком, она стреляет в сторону пирующих распорядителей. После просмотра остальных трибутов они давно скучают и не уделяют внимания представлениям. Стрела, конечно, угождает в еду от заурядной злости на то, что спустя множество выступлений никому из творцов Голодных игр нет дела до девчонки из Двенадцатого, где трибуты не побеждают уже почти три десятка лет. Алина даже не остаётся послушать, отведут ли ей наказание за подобную вольность, она возвращается на свой этаж, пугая всю команду подготовки, и не перестаёт бурчать себе под нос о наглости и безразличии распорядителей. За подобное не убьют — Голодным играм всё ещё нужны все двадцать четыре трибута. Пусть высекут или унизят прилюдно, едва ли кара будет больше всех несчастий, что дистрикт-12 и его жители знают уже. Алина не заботится о баллах, которые дадут за выступление и определят расположение спонсоров к ней. Хеймитч сквозь хохот только хвалит её выходку, пока Мал размахивает руками, напоминая о том, что им нужно держаться приземлённо, чтобы не навлечь на себя беду. Правда, оказывается, за резкое проявление своеволия дают самую высокую оценку среди всех демонстраций, хоть и ни для кого не секрет, на Арене они не решают столь много, сколько хочется.       Пред Голодными играми остаётся день интервью. Одна мысль о том, что придётся говорить пред целыми залами капитолийцев, оставляет на языке гнилой привкус. Для этих людей нет ничего человеческого в судьбах трибутов, они будут делать ставки и ожидать излюбленное шоу на Арене. Алина не умеет играть, а серая бесчувственная озлобленная мышь из дистрикта-12 только отпугнёт расположение спонсоров, которые могут подарить ей еду или лекарства в Играх. Но хуже прочего есть нежелание представлять себя тем, кем она не является. Такова цена выживания, но если капитолийцы не любят девушку в истинном обличье, а сердечный нрав их отталкивает, почему она должна играть для них кого-то другого? На арене есть только одна цель — выжить, и вероятно, предать себя есть меньшая цена. В конце концов, порядки Панема не падут, если Алина топнет ножкой, а акт протеста только раззадорит желание власти её уничтожить. Малу же это даётся намного легче, ему никогда не было трудно найти друзей или договориться с жителями Двенадцатого. Иногда девушка даже способна усомниться или вовсе забыть, что он тоже хранит большую ненависть к капитолийцам и презирает вокруг всё, что видит. Со временем Алине начинает казаться, что Хеймитчу следует махнуть рукой на её подготовку и попытки сотворить из бесцветной особы что-то стоящее усилий. У него она, кажется, вызывает только желание налить очередной стакан выпивки. Мал имеет больше шансов заполучить обожание публики, хоть и сам надеется, что им удастся держаться в тени, чтобы не навлечь нежелательное внимание распорядителей и соперников. Их сопровождающая оббегает чуть ли не всех важных господ в Капитолии, рассказывая о том, как Алина вызывается за младшую воспитанницу из своего приюта. Но толку от того мало, потому что договоры со спонсорами может заключать только Хеймитч.       Следует отдать свой восторг и восхищение Цинне, он в день интервью одевает её в тяжёлое платье, полное драгоценных камней и сверкающих самоцветов — прозрачных и золотистых, что переливаются подобному чистому солнечному сиянию. Алине хочется утвердить образ истинно сдержанный в сравнении с её показами для распорядителей, но отражение в зеркале таит какую-то незнакомую силу, юркнувшую и мгновенно скрывшуюся, когда она выстрелила в сторону распорядителей. Солнце подобно огню способно обжигать. Только Цинна советует быть собой, но Алина таит мысль о том, что подлинное «я» капитолийцы скорее пожелают увидеть растерзанным на Арене, чем сделают своим фаворитом. Жизнь в Двенадцатом учит быстро — за то, что думаешь, могут выпороть или казнить.       Девушка говорит сердцем только с Малом, и единственное, что она может, это представить, что вопросы задаёт именно он. Горло сдавливает тоской и страхом, когда на интервью спрашивают о Нине. В Капитолии обожают чужие трагедии, сколь бы ими ни хотелось делиться. Но по-настоящему сердце замирает позже, когда заставляя весь зал бурлить и вскрикивать, под одобрительные взгляды команды Мал на весь Панем объявляет, что влюблён в неё. Всё тело сковывает, а к щекам противоположно приливает жар от усиливающегося с каждой минутой внимания. Все взгляды и камеры оказываются направлены на них. Сколько Алина ищет внимания юноши, когда его друзья зовут её плоскодонкой или пытаются облапать от одной дурости? Сколько она отшучивается или, сжимая зубы, молчит стоит очередной девчонке увязаться за ним в школе? Сколько рассказывает о том, что мечтает выпуститься и найти дом на окраине Двенадцатого вместе с Малом, чтобы вместе охотиться и после дать хотя бы паре детей из приюта лучшую жизнь? Он всегда поддерживает эти разговоры, разделяет желания, но едва ли хоть раз замечает в Алине нечто большее, нежели свою подругу или союзницу в лесу. Идея, кажется, приходится по душе всем, кроме самой девушки. Она возвращается на этаж Двенадцатого со страхом и надеждой — с желанием вытребовать правду и не выставить себя дурой. Довольство на лице Мала и Хеймитча впервые за вечер заставляет её улыбнуться.       Алина только закрывается в своей комнате, стоит на устах юноши зазвучать хвалебным словам о том, что план принадлежит ему. «План». Словно её чувства могут являться предметом чужого расчёта! Ей твердят, Мал делает её желанной для Капитолия, но от одного понятия тошно. И сама Алина выглядит на экранах влюблённой, таковой и является, глотая то, что чувства эти топчут и вертят подобно красивой побрякушке. Сдохнуть в Голодных играх несчастной или обожаемой, какая разница? Каждый трибут падёт одинаково — в погоне за собственной жизнью. Эти чувства принадлежали только девушке, а теперь они игрушка в руках Капитолия, как и они все есть марионетки. У Алины даже не остаётся шанса признать, что эта влюблённость была подлинной. Поверит ли Мал или сочтёт за собственную идею, что может выбить им шанс выжить на Арене? Сон оставляет их обоих, вновь сводит на крыше Тренировочного центра. Девушка не говорит первой, как бы ни было велико желание спорить, она борется с мыслью, что вероятно, в следующие несколько недель они оба умрут. Малу это не чуждо, они никогда не хотели быть куклами Капитолия или позволять себе быть трофеями в его руках. Победитель никогда не выходит с Арены тем, кем он был раньше. Юноша говорит, что пойдёт куда угодно и сделает всё, чтобы выиграла Алина, но разве есть нужда в жизни, цена которой — смерть Мала и ещё двадцати двух соперников?       Следующий день объявляет себя началом Голодных игр, когда трибутов готовят и отвозят к Арене. Их одевают, с собой взять позволяют только одну связанную с родным дистриктом вещицу — талисман. Для Алины это купленная когда-то в Котле брошь в виде солнца. На Игры провожают слова Цинны — он бы поставил на её победу. Всполох уверенности уносит с собой страх. Ареной трибутам становится летний лес, а начало Голодных игр обозначает себя кровавой бойней у Рога изобилия. Тот представляет собой чёрный гигантский лежащий на боку конус с жерлом, переполненным оружием, продуктами, одеждой, лекарствами и всеми подручными средствами. У Алины оттуда только один путь — бежать прочь глубоко в чащу, когда одного из трибутов убивают прямо перед ней, обливая тёплой кровью и одним промедлением разделяя с Малом. В дрожащих руках остаётся единственное полезное, что удаётся вырвать из хватки упавшего соперника. В первый же день умирает больше десятка участников. На арене противниками способны стать не только люди, но и холод, отсутствие сна, жажда, дикие звери… Ночевать приходится высоко на ветке дерева, привязывая себя к стволу, чтобы не стать добычей хищников или бодрствующих трибутов. Алина знает, что Мал переживает первый день. Она думает, вероятно, это хорошо, что они разделены. Так ни одному из них не придётся видеть, как умирает другой. Может быть, объединись они, то смогли бы друг друга защитить, но что потом? Мысль о том, что они останутся на Арене вдвоём, ужаснее прочих. Такое уже случалось, но ни один из них не сможет убить другого, а значит, это сделают распорядители. Может, нашлют на них тварей-переродков или поднимут ураган, чтобы оставить только того, кто сможет шторм пережить. Голодные игры должны быть схожи на охоту в лесу, но это не одно и то же. Здесь противники вооружены, некоторые обучены и умеют думать, пусть и девчонка из Двенадцатого одна из немногих, у кого есть настоящий опыт выживания и убийства.       Одна ночь, когда Алине удаётся подсмотреть за профи с высоты своего укрытия, напоминает ей о том, почему их ненавидят везде, кроме собственных дистриктов. Дети из Первого, Второго и Четвёртого — эти трибуты тренируются всю раннюю жизнь для Голодных игр. Они смотрят с презрением и видным высокомерием, сами крупны в теле, потому что никогда не были обделены пищей и тренировками. По правилам обучать участников до их прибытия в Капитолий запрещено, но для богатых дистриктов много десятков лет делается исключение. Этих детей называют профессионалами или профи. Они иногда бывают хуже голодного дикого зверья, убивают на потеху всему Капитолию, выслуживаются и возносят все жирные вознаграждения, которые получают. Но одно остаётся для Алины преимуществом. Она знает лес. И пусть ставить силки для мелкой дичи или управляться без лука у неё получается скверно, она знает и охоту. Ноги быстро перебирают на местности, глаз подмечает растения, что могли бы стать пропитанием. Под палящим солнцем поиск воды сложен. Но ничто не кажется девушке столь изнуряющим как правда того, что повсюду за ней следят камеры. Голодные игры транслируют по всей стране в прямом эфире, и показ не приостановят, даже если она разденется до гола. Капитолийцы, вероятно, не перестают делать ставки, распорядители придумывают всё новые и новые смертельные условия, что сгубят трибутов, а Хеймитч, как и все менторы, не перестаёт торговаться за помощь в сохранении жизней девочки и мальчика из Двенадцатого.       В первые дни лес не сводит с соперниками, оставляя шанс раздобыть дичь и полные ягод кустарники, но жажда мучает не хуже оружий. Всё тело становится грязно, язык высыхает, а недостаток воды быстро делает тело больным и уязвимым, пока ноги не приводят к пруду. Но рядом с ним удаётся пробыть недолго, в лесу начинается пожар — стена пламени поднимается и перескакивает с дерева на дерево, окружая густым и ядовитым дымом и обрекая бежать прочь. От одной неестественной силы легко догадаться, что то — одна из смертоносных ловушек распорядителей, которые не только следят за ареной, но и заботятся о том, чтобы зрители не заскучали. И даже сам пожар не может продолжаться долгие часы, потому что тогда в Капитолии проходящие игры обзовут однообразными. Алина быстра, юрка и слишком мала, чтобы её можно было легко задеть пламенем, но даже с этими преимуществами огонь щедро лижет её плечи и нижнюю часть спины, выжигает и лёгкие, так что каждый вдох приносит жгучую боль, пока окружающий густой ядовитый дым пытается её задушить. В приюте нет никого, чтобы позаботиться о личных нуждах воспитанников, и то заставляет девушку ковылять вперёд, пока она вновь не находит воду. Это привычно — спасать саму себя, пытаться прокормить и искать пути даже лист на соседней тропинке сделать пригодным. У сирот нет никого и ничего, и Алина старается думать об Арене как о том, чем могла бы быть её жизнь, если бы она росла на улицах Двенадцатого, а не на приютской койке. По щекам нескончаемо бегут слёзы, пока девушка пытается обработать ожоги, освободить кожу от расплавившейся и пригоревшей ткани одежд. Она не перестаёт звучно ругаться подобно торгашу в Котле и верит, что капитолийцы если не махнут рукой, то щедро посмеются над её бескультурьем. Её столь долго пытались обучить хорошим манерам, но ни одна из тех не исцелит её раны.       Правда, раньше, чем она может закончить, за спиной на опушке слышатся голоса, так что хватая на руки вещи и стуча зубами от боли, Алина заставляет себя встать и броситься бежать вновь, чем мгновенно выдаёт себя соперникам. С ожогами и ломанным дыханием она находит укрытие на одном из деревьев, залезая на которое девушка едва не сворачивает ногу. Её окружает альянс из трибутов первого, второго и четвёртого дистриктов — профи, что не перестают смеяться и размахивать заполученным в начале Голодных игр оружием. Алина, вероятно, на капитолийских экранах походит на добычу, которую загоняет наверх стая разъярённого зверья. Одна соперница стоит на земле с приглянувшимся луком, и когда стрелы не долетают или мажут, остаётся только начать нервно смеяться. — Может быть, мне следует спуститься ниже, чтобы тебе было легче прицелиться? — бросает Старкова истинно скучающе, даже не смотря вниз. Кто-то из трибутов глотает смешок, пока она мысленно благодарит Мала за все дни, что они вместе проводят в лесу и в поле.       Её сытые соперники умеют убивать друг друга, а не охотиться или хотя бы лазить по деревьям, и их гневное недовольство предстаёт для Алины подлинно забавным. С профи сейчас, вероятно, смеётся добрая часть Капитолия, когда их дурят точно неумелых детей. Но забава не способна спасти жизнь, а загнанная на дерево девушка долго не проживёт. В ту ночь на небольшом парашюте спускают первый подарок от Хеймитча и спонсоров — лекарственную мазь от ожогов. Препараты из капитолийских лабораторий намного сильнее тех, что можно встретить в дистриктах. Боль и жар уходят, как только Алина наносит массу на раны, она не перестаёт бормотать обрывчатые благодарности своему ментору, зная, что камеры жадны до того, чтобы запечатлеть мгновение боли и маленького триумфа. Профи под ногами разводят костёр и ставят лагерь, не переставая сбивать необходимость поспать своими разговорами, так что иногда в Старковой разгорается желание просить их заткнуться. — Любовничек почти труп, и эту утром прикончим, — роняет кто-то из них, и девушка прикрывает рот ладонью, чтобы не взвизгнуть.       Они говорят о Мале, в этом не может быть ошибки. От заурядных слов сердце с болью бьётся в груди. В ночь не объявляют о гибели Оретцева, значит, он ранен. Юноша дерётся с детства, но как ему удаётся пережить встречу с профи? Возможно, у него есть оружие. Или он убегает так же, как это делает Алина. Дробно выдыхая, она шепчет себе под нос, что если переживёт следующие сутки, то обязательно пойдёт его искать. Если Мал ранен или болен, она сможет помочь ему, а потом они вместе увеличат друг другу шансы выстоять против профессионалов. За ушедшие дни на Арене девушка не хочет ничего больше, чем услышать родной и понятный голос друга, почувствовать тепло, крепость и безопасность его рук.       Ближе к рассвету она просыпается от того, что над головой стоит густое непрерывное жужжание. Нога едва не соскальзывает с дерева, когда доводится заметить на одной из верхних веток тяжёлое гнездо. Осы… Осы-убийцы — одна из капитолийских генных модификаций. Они созданы в лабораториях, во время войны их гнёзда располагали вокруг дистриктов в качестве оружия. Они крупнее своих сородичей, а укус оставляет волдырь размеров со сливу и чрезвычайно ядовит. Кто-то умрёт от пяти укусов, некоторые расстанутся с жизнью и от одного. Те, кто выживают, мучаются галлюцинациями. Эти осы не успокоятся, пока не убьют того, кто потревожил их гнездо. Алина смотрит вниз, где спят её соперники. Рука дрожит, когда приходится взяться за раздобытый в начале игр нож. Пиля сук, шёпот не перестаёт рваться с губ — мольба о том, чтобы профи разбежались и не медлили. Даже одна оса иногда способна убить, а если на них свалится целый рой, группа соперников умрёт в страшных мучениях. Несколько насекомых жалят, распуская по телу скручивающую боль, пока гнездо не падает вниз, разбиваясь. Трибуты вскакивают ото сна, с криком и взмахами рук хватаясь за оружия и несясь в разные стороны, одна из девушек падает, и её полное агонии надрывное верещание ещё долгие минуты звучит в чаще.       На теле наливается пара шишек ещё до того, как Алина вытаскивает жала, из укусов стекает вонючая жижа. Голова начинает кружиться, оставаться в укрытии нельзя. Глаза жжёт, стоит спуститься на землю. От боли ли? Или от изуродованного тела соперницы под ногами? Это страшная смерть — мучительная без меры, и рука Алины такую отводит. Шатаясь из стороны в сторону, на нетвёрдых ногах она подхватывает с земли металлический лук соперницы и снимает с чужого тела колчан стрел, пред глазами начинает плыть, но девушка заставляет себя идти вперёд, запинаясь о камни и раз за разом налетая на стволы деревьев. Она теряет сознание с мыслью, что если осиный яд не сгубит, то выжившие профи найдут её посреди леса и прикончат. Мал умрёт вместе с ней, так и не найдя помощи. Беспамятство окунает в кошмары, но Алина уже знает их все, ночи знакомят её с многими. Мишу забивают в Двенадцатом, избавляясь от лишнего рта в приюте. Нину, когда станет старше, пускают по улицам, чтобы ублажать мужчин за горстку денег или еду. С Малом расправляются профи, губя его с той же жестокостью, которую Алина наслала на одну из них.       Она выживает. Вернее, ей помогают выжить. Её находит девочка из дистрикта-11, что заботится об укусах и помогает укрыться в лесу. Ей всего двенадцать — она даже младше Нины. Маленькая союзница, конечно, первое время девушке не доверяет, наблюдает издалека, но смотря на лук, Алина знает, что ей есть чем отплатить за эту доброту. Теперь охотиться будет легче, как и защитить себя. Она может раздобыть для них еду, поделиться мазью. Ночью вдвоём будет не так холодно. Соперников с каждым днём остаётся всё меньше, на Арене проходит больше недели. В Капитолии, вероятно, ждут, что они зарубят друг друга. Чего стоит жизнь маленькой девочки, которой удаётся укрываться достаточно долго, чтобы не быть убитой? Но Алина не думает о том вовсе. Они вместе находят еду, делятся навыками и припасами, обмениваются знаниями, рассказывают друг другу о своих дистриктах. Рассмеяться нетрудно, когда девочка заявляет, что история о влюблённых из дистрикта-12 выглядит достаточно правдоподобно, чтобы об этом перешёптывались даже среди трибутов и чужих команд подготовки. Слово напоминает вновь, им следует разыскать Мала, каждый час может приближать его к смерти.       Но раньше, чем Алина принимает решение идти на поиски, маленькая союзница рассказывает о том, что все заготовленные для трибутов припасы и оружие профи держат в одном месте — на поляне у Рога изобилия, где начинаются Игры. Дурная идея поселяет в груди сомнение, когда рука ложится на металлическое древко одной из заполученных стрел. Выпустить такую в человека не должно быть трудно, надо лишь представить, что трибут является тем же животным, каких она в обыкновение с Малом подстреливает в лесу. Так говорят. Так советуют. И Алина боится засомневаться, а на Арене любое промедление будет стоить ей жизни. Если она не может профи убить, она лишит их припасов, и тогда соперников сгубят голод или полученные раны. Возможно, ей даже удастся их подслушать, и тогда вместо беспорядочного хождения по Арене, девушка сразу выйдет на след Мала.       Из леса к захваченной профи территории выйти нетрудно. Тень и густой строй чащи славно укрывают за ворохом ветвей и кустарников. Перекопанное поле заметить нетрудно, ямки разворошённой земли очерчивают круг, где стояли трибуты. Значит, профи вырывают мины, отведённые для того, чтобы участники не бежали с мест раньше положенного времени в начале Игр. Взрывчатку, как видно, в качестве ловушек выставляют вокруг горы, в которую свалены ящики с оружием и припасами. Профи обойти смогут, а вот любой незваный гость подорвётся, едва подойдя к кладу. Но это всё ещё глупость. Приют быстро учит тому, что если хочешь нечто уберечь, прятать то нужно в разные места, чтобы не потерять всё, если кто-то найдёт тайник. Скоро за линией леса поднимается столб дыма — девочка из Одиннадцатого разжигает костёр, чтобы отвлечь профи, которые не перестают болтать о том, сколь щедро один из них пырнул Мала, и сколь жестоко они расправятся с ней, как только найдут.       В лагере остаётся только мальчик лет четырнадцати — один из выживших, и доставая из-за спины лук, Алина надеется, что его не заденет. Его не должно задеть… Девушка целится в один из верхних контейнеров, надеясь, что тот окажется полным. Стрела в нём застревает, но сбивает с вершины, отчего коробка летит вниз, задевая и другие. Мальчик вскакивает от шума, но не успевая подняться на ноги, Алина видит, как его отбрасывается в сторону. Мгновением позже грохот и горячий поток воздуха врезаются в неё, откидывая назад и ударяя о ближайшее дерево. Взрывы оглушают, в ушах оседает звон. Кажется, даже земля трясётся, перед взглядом полыхает красный, лицо начинает жечь от ссадин. Девушка велит себе не вставать, прижимая лук к груди. Обратится к бегству сейчас, и её заметит всякая живая душа в округе. Она только переворачивается на живот, скатываясь в небольшую яму и стараясь вновь рассмотреть поляну, на которой поднимается чёрный широкий столб густого дыма. Земля полыхает. Кажется, вернувшиеся профи кричат друг на друга, но Алина не слышит, оглохнув от взрыва. Глаза норовят закрыться, но взгляд собирается на мальчике вдалеке, что ползёт по земле. Он жив — это хорошо. Тело не способно кричать, но из горла рвётся порыв, когда трибут из первого дистрикта подходит к сторожившему лагерь ребёнку и, не позволяя подняться, сворачивает тому шею. Животные. Они все. И она — Алина Старкова, тоже.       Ночь наступает стремительно. С восходом солнца слух постепенно возвращается, и сквозь боль во всём теле девушка берётся уносить ноги прочь от центра арены. Она раздобудет еды, разыщет девочку из Одиннадцатого и отправится на поиски Мала. Профи упоминают что-то о реке, у которой Алина ещё не была. Она едва прикрепляет к поясу беличьи тушки, когда в лесу ревёт высокий детский крик, выводящий её имя и поднимающий птиц в воздух. Перебрасывая лук со спины в руки и вкладывая одну из стрел, девушка бросается через чащу, несясь навстречу девичьему голосу. Её маленькая союзница барахтается посреди опушки, путаясь в поставленной сети. Но с её уст не рвётся имя, теперь она не перестаёт выкликивать «сзади!», с которым Алина разворачивается, отпуская натянутую тетиву, когда на неё выбегает профи из Первого дистрикта, бросая копьё. Его замах срывается, и девушка падает в сторону, мгновенно вновь взбираясь на колени и быстро перебирая ногами. Девочка из дистрикта-11 скидывает сеть с головы, но дыхание проваливается со взглядом на то, как её ладонь придерживает вонзившееся над животом копьё. Тошнота подкатывает к горлу, когда оружие падает в сторону, и дрожащими руками Алина ловит девочку за плечи, опуская её голову себе на колени. — Ты должна победить, — корчась шепчет она тонким детским голосом, пока девушка не перестаёт гладить её по волосам.       Рыдание душит, и Алина вертит головой. Ей не нужна эта победа. Ей хочется, чтобы её маленькая союзница вернулась домой — к своей семье. Разве то можно назвать триумфом, если цена за него — жизни всех её соперников? У каждого из них есть дома, которые приходится оставить. Девушка не просит об этом — о Голодных играх, о славе, о победе или о том, чтобы ребёнок умирал от раны у неё на руках. Солнце в тот час согревает их в своих лучах, золотым сиянием ложась на руки и лицо девочки, которой должно жить. Звучат два выстрела из пушки, обозначая смерть трибутов. Ладонь закрывает глаза, а губы опускаются на чужой лоб, и Алина знает, что должна отпустить, даже если каждая камера на арене обращена к ней. Это лишь зрелище, чужой праздник, соревнование…       Окровавленные кончики пальцев покалывает от ярости. На дрожащих ногах девушка поворачивается к парню из Первого, из его груди торчит стрела. Теперь к статистике Старковой запишут одно убийство, точно достижение. Кто виноват в этом? Руки механически достают из чужого тела стальную стрелу. Это несправедливо. Юноша, вероятно, их с Малом ровесник, а Алина не знает его имени. Она не таит к нему ненависти, не желает смерти. Но с Арены нет другого выхода, и это правило принадлежит Капитолию, а ни у кого из них нет достаточной силы и власти, чтобы изменить этот порядок. Беспомощность перерастает в обжигающий гнев. Мал никогда не хотел быть пешкой и оружием в играх правительства, не хотел принадлежать Капитолию, и Алина не хочет того же. Но верится, распорядителям достаточно нажать пару кнопок, чтобы вновь заставить их убивать, унизить и в очередной раз указать на незначительность дистриктов. Поддерживать друг друга — всё, что им остаётся.       Нарывая для погибшей девочки цветов и отдавая ей жест прощания, Алина покидает тела. Теперь, когда соперников остаётся совсем мало, ей следует опасаться. В это время никто не ищет союзы, и каждый гонится за близящейся победой. Может быть, Мал тоже ей одурманен, но девушка должна его найти. Слёзы не перестают течь по щекам, но Алина уходит всё дальше. Скоро должен показаться овраг. Скоро камеры должны отвернуться от неё, потому что капитолийцы любят действа, а не сердечные трагедии. Дистрикт-11 тем же серебристым парашютом присылает ей хлеб, который, вероятно, предназначался для их девочки, и верится, всей Арене должно слышать слова благодарности. В Капитолии слышат. И в дистриктах слышат тоже — один из них помогает другому. Чувства становятся тяжёлыми, но Алина заставляет себя шевелить ногами, никогда не переставая ожидать, что желающие её прикончить профи могут явиться из-за каждого угодного дерева. Небо сотрясает звуками труб, от которых девушка бросается к земле. Объявление. В правилах происходят изменения, правда чего никак не вяжется в голове. В Голодных играх есть только один порядок — убей или умри. Но над головой объявляют отчётливо: «Если последними выжившими оказываются два трибута из одного дистрикта, оба они будут объявлены победителями!»       Алина срывается на бег. Два победителя. Два выживших. Мал. Остаются всего две пары от Второго и Двенадцатого дистриктов. Принимают ли это изменение из-за их любовной истории, девушка не знает, ворочая в голове только одну нужду — найти Мала. Они могут вернуться домой вместе. Они могут вернуть себе жизнь, о которой всегда мечтали. Они вновь смогут увидеть Двенадцатый вместе с Ниной и Мишей. Заслуга того принадлежит не столько Алине, сколько самому Малу, что столь нагло и бесчестно переворачивает её чувства. Не объяви он их влюблёнными, задумался бы хоть кто-то о подобном изменении? Оно сделано не для них, а для капитолийцев, что желают видеть кульминацию подсунутого им на дорогом блюде романа. Есть ли в чувствах юноши хоть что-то подлинное, Алина не заботится тоже. Это унижение она способна стерпеть, если такова цена за выживание их обоих.       Ручей, к которому девушка приходит, не сравнится с бегущей в Двенадцатом рекой, но место выглядит сносным — подходящим для того, где можно укрыться. По камням бежит пригодная для питья вода. Здесь доводится рыбачить и нарвать съестных растений. Идя вверх по течению и сжимая в ладонях металл лука, Алина не перестаёт мучить себя вопросами. Сколь плохи раны Мала? Может ли он ходить? Умирает ли от голода или, быть может, уже оправился? Пытается ли её найти? Девушка надеется рассмотреть вокруг хоть малый признак, что мог бы другу принадлежать. Но ни самодельных ловушек, ни следов вокруг не обнаруживается, хоть и вскоре показывается пятно высохшей крови на паре камней. Та ведёт Алину выше. Голосить нельзя. Она пытается ступить глубже к берегу и течению, когда сильные руки хватают её сзади, обрекая сердце замереть, а голос сорваться на вопль. — Скучала по мне, солнышко? — подражая манере Хеймитча, обращается Мал, едва его ладонь накрывает рот, чтобы девушка не выдала их положение всей округе.       Она почти падает на колени, узнавая голос, тепло ладоней, мозолистость пальцев. Под изнеможенный смех юноши Алина подрывается в плену его рук, разворачиваясь мгновенно и бросаясь на его шею, заставляя повалиться назад и сесть на берегу. Объятия рождают давно утерянное чувство безопасности и память о доме. Жизнь в Двенадцатом сурова, но она принадлежит только им двоим, а не любопытным и жадным до кровавого зрелища взглядам капитолийцев. Девушка мажет губами по щеке Мала и прижимается к ней лбом, чувства ворохом собираются в груди. Алина обмирает на мгновение, но лёгшая к лицу ладонь заставляет задрать голову, сердце с трепетом рвётся из груди, стоит Оретцеву поцеловать её губы. К щекам приливает жар от смущения и отчаяния, когда девушка неумело отвечает на поцелуй. Она столько раз мечтает об этом, строя красивые представления, но Голодные игры всё человеческое способны обратить кошмаром. — Мы влюблены друг в друга, помнишь? — подмигивает ей Мал, и глотая горькую усмешку, Алина кладёт голову на его плечо, чтобы спрятать лицо. Она не может спросить, подлинны ли эти чувства, не посмеет испортить игру, что может спасти им жизнь.       Разбитое сердце — маленькая цена за возвращение домой, меньшая из прочих. Мал крепко сжимает её в своих руках, так может быть, всё это настоящее? Но что-то ломается в сердце с его поцелуем. Неужто Голодные игры есть ценой тому, чтобы он Алину заметил? Нелепица.       Состояние Мала язык не поворачивается назвать хотя бы сносным, когда они отстраняются друг от друга на берегу. Его руки покрыты не до конца зажившими ожогами, а на ноге гноится рана, перевязанная оторванными от собственной одежды тряпками. Один из профи ранит его не столь давно, когда Мал направляется за ними, чтобы сбить со следа Алины. Она думает, это чудо, что ему удаётся сбежать. Правда, заслуга собственного выживания принадлежит одному Оретцеву. Он показывает девушке пещеру у берега реки, где укрывается до сих пор. Одним карманным ножом Мал обходится, затачивая колья и ловя с помощью них рыбу и морских гадов. Юноша сам перевязывает раны, хоть и заботиться о них не умеет, но промыть или остановить кровотечение может сам. Как и Алина, он сильно худеет за проведённое на Арене время, тело бьётся жаром от отсутствия лекарств, порез на ноге видно заражён и глубок.       Дни становятся жарче, ночи противоположно холодеют. Но теперь они ночуют вдвоём, деля тепло одного спальника, пока девушка дремлет на чужой груди — плачет иногда, рассказывая о девочке из Одиннадцатого и страхе того, что Мал мог погибнуть ещё в начале Игр. Алина тянется его поцеловать, собирает жар губ, и он её не отталкивает, прижимая к себе ближе. Она может подумать, что они снова в дистрикте-12, пропадают в новом укромном месте за границами дома и строят планы о том, как приведут в него Нину и Мишу. Это даётся легко, и Алина почти не думает о камерах, пока трётся носом о чужую линию челюсти и вырисовывает ладонью рисунки на груди названого возлюбленного. Раздолье для жадных до страстей капитолийцев, хоть и, вероятно, если среди них не найдётся глупцов, любой заметит заурядную девичью неопытность, над которой так любит смеяться Мал. Алина не привыкает думать о поцелуях и о мужских руках на себе, зачастую она вздрагивает или теряется, чем явно не то забавит юношу, не то ему докучает. С девчонками из Двенадцатого он привыкает к иному. Но с течением дней мысли о том затуманиваются за охотой, стиркой одежды и сбором лесных трав, которые, девушка надеется, окажутся полезны.       Состояние Мала становится хуже, аппетит уходит. Он считает, что им следует затаиться — не нападать, а переждать, пока остальные перебьют друг друга. Но Алина знает, что ни распорядителям, ни зрителям не понравится то, что они изо дня в день сидят на одном месте, сколько бы лобызаний и романтичных слов ни показывали на экранах Капитолия. Они хотят видеть, что трибуты борются за жизнь друг друга. И если участники не желают то делать, распорядители найдут способ их заставить. Так и случается — им дают возможность получить настоящее лекарство, но для того кто-то должен явиться к центру арены и встретиться с остальными трибутами. Мал не дойдёт, Алина это знает. И труднее прочего то, что он не позволит ей идти одной. Сердце скребёт переживание на его лице и заурядная злоба, пока они не перестают спорить о том, что следует делать. Мал простецки сгребает девушку в объятия, не желая о том более браниться, хотя ей всей сутью хочется ударить его в грудь. Без лекарства он умрёт, а если и продержится, то не сможет двигаться на Арене, чтобы они оба могли спастись. Какой выбор есть у Алины? С оружием в руке мало кто рискнёт на неё нападать. И разве теперь она имеет право не попытаться? Решение находит Хеймитч, присылая им успокоительное, которое используют в Двенадцатом. В больших дозах то способно усыпить на целые сутки. Остаётся лишь малое — добавить то в еду. Возможно, Игра стоит риска, даже если взгляд Мала терзает, когда он понимает задуманное. Алина не перестаёт гладить его по голове, пока Оретцев засыпает. Обтирая его горячее лицо прохладной тряпкой, она покрывает его поцелуями на прощание, надеясь, что юноша проспит хотя бы до вечера. Девушка добудет лекарство — должна добыть ради Мала, ради Нины и Миши, ради погибшей девочки из Одиннадцатого, ради дистрикта-12…       Место, где они начинают Игры, предстаёт пустым и тихим с тем, сколь мало участников остаётся до конца. Но щедрость Капитолия задумана всего с одной целью — свести их вместе, заставить сражаться друг с другом. Алина едва успевает возложить руку на рюкзак с лекарством, когда на неё нападает девушка из Второго. Она ловко управляется с ножами и подбирается слишком быстро, чтобы стрелять из лука. Алина не нападает, пытается всего убежать, и когда над лицом заносят лезвие с довольной речью о том, как приятно будет её резать, соперницу из дистрикта-2 оттаскивает парень из Одиннадцатого, разбивая той голову камнем. Алина ожидает, что он убьёт и её тоже, но трибут её отпускает в память о девочке из своего дистрикта. Ноги уносят прочь.       Ещё несколько дней они с Малом проводят в пещере — залечивают раны, спят друг за другом, едят дикое мясо и речных моллюсков, жуют стебли прибрежного рогоза, пережидают ночные грозы и набираются сил. Союзник и названый возлюбленный, конечно, ругается без меры за сделанную глупость и полученные раны, но девушка верит, это — мелочь. Она могла бы отдать намного больше в обмен на его жизнь. В грядущие несколько суток погибает парень из Одиннадцатого, оставляя влюблённых дистрикта-12 одних с юношей из Второго и девушкой из Пятого. Укрываться в пещере бессмысленно, распорядители не станут оттягивать их встречу, Мал и Алина направляются в лес. Бежать в случае нападения у них не получится, рана Оретцева, вероятно, сразу откроется, поэтому девушка всегда держит лук в руках. Теперь в Капитолии будут ждать, что они встретятся со своим последним соперником, будут хотеть зрелища. Одна из трибутов умирает от съеденных с куста ядовитых ягод, и те приходится собрать на случай, если подвернётся способ их использовать против последнего соперника. Вероятно, парень — один из профи, тоже ранен или измучен проведёнными на Арене неделями, и то даёт надежду на хотя бы малое преимущество.       С течением времени доводится заметить, что вода в источниках высыхает. Как кажется, распорядители более не думают, что она им понадобится. Подорваться с мест заставляет усиливающееся в чаще рычание — трибут из Второго бежит меж деревьев и проносится вперёд, обрекая мешкать с поднятым луком. Но парень не мчится с целью напасть, он уносится прочь, чтобы спастись. Вдалеке показываются силуэты волков-переродков — огромных животных с неестественными человеческими повадками. Всю стаю с места не убить, а с раненной ногой Мала на дерево не взобраться. Они бросаются бежать за соперником — к Рогу изобилия, где можно укрыться. Оретцев спешить не может, ковыляет больше, и Алина хватает его под руку, пока твари нагоняют их всё сильнее. Юноша, конечно, пытается её оттолкнуть, заставить убираться к безопасности. Он выражается хуже шахтёров в Двенадцатом, через боль стараясь шевелиться быстрее. Его рана открывается вновь, по ткани брюк расползается кровавое пятно.       Алина взбирается на Рог первой, начиная отстреливать настигающих Мала переродков и не замечая, как трибут из Второго нападает на неё сзади, надеясь скинуть в пасти монстрам. Парень заметно ранен и, как оказывается, побросал всё своё оружие, чтобы быстрее добраться в укрытие. Вскрикивая, когда тело едва не скатывается вниз, Алина собирает всю силу в замах, ударяя соперника луком по лицу и рассекая тому щёку. Ноги бьют по его коленям, пока девушка пытается отползти и схватиться за очередную стрелу. Выстрелить в таком положении не получится. Переродки собираются у стен Рога, подпрыгивая и пытаясь достать до Мала, что ползёт по стене, силясь забраться наверх. Глаза парня из дистрикта-2 заливает кровью от полученной раны и пользуясь его слепотой, Алина вонзает одну из стрел в его бедро, отталкивая соперника от себя. Рука Мала хватает того за ногу, стаскивая с верхушки рога и с хрипящим криком бросая к земле. Всё тело сотрясает, когда окровавленными руками девушка хватает Оретцева за плечи, помогая забраться выше. Их дыхания сипят, стоит только осесть и погрузиться в чужую агонию. Рёв их соперника, которого подбрасывают и терзают волки, не стихает, заставляя прижаться друг к другу. Он не умирает, выпущенные распорядителями переродки кусают и скребут его тело, но не убивают, растягивая конец для семьдесят четвёртых Голодных игр. С этой агонией наступает ночь, крики сменяются стонами. Ни один зритель, вероятно, в этот час не посмеет отвернуться от экрана. Стая окружает окровавленное истерзанное тело внизу, от него исходит едва слышное стенание.       Помогая Малу наложить жгут, Алина поднимается на ноги, подхватывает отброшенный лук и направляется к вершине Рога изобилия, откуда хорошо видно тело парня-профи. Кажется, за фырчащими дыханиями животных и тишиной ночи она всё ещё может различить тонкую мольбу, что доносится от него. Вкладывая стрелу, девушка натягивает тетиву. Ей следовало сделать это раньше, не позволять Капитолию смаковать столь чудовищную и мучительную смерть. Это не победа. Это сострадание. Алина хочет думать о милосердии, когда целится в голову, но знает ли она на самом деле, что это такое? Кто мог бы объяснить ей это понятие? Трибут из дистрикта-2 умирает. Мал говорит, что они победили, но в триумфе нет радости. Сидя на Роге изобилия, девушка обнимает колени руками, надеясь, что их заберут отсюда до наступления рассвета. Но ничего не происходит. Ухудшающаяся рана Мала заставляет живот сжиматься всё сильнее. С первыми лучами солнца, когда ночной холод перестаёт терзать их уставшие тела, по арене прокатывается очередное объявление. «Приветствую финалистов Семьдесят четвёртых Голодных игр! Сообщаю вам об отмене недавних изменений в правилах. Детальное изучение регламента показало, что победитель может быть только один. Игры продолжаются! И пусть удача всегда будет только на вашей стороне!»       Заикаясь, Алина смеётся себе под нос. Заумно придумано. И ожидаемо без меры. Что же скажут жители Капитолия, если их фавориты-возлюбленные возьмутся кромсать друг друга на арене? Глупость. Девушка тянется в карман, доставая мешочек собранных ягод. Она даже не слышит кряхтенье Мала, который ползком плетётся к ней, пытаясь выхватить яд с прорежённым «не смей». — Кому-то необходимо вернуться, — отстранённо молвит Алина, смотря пред собой на зелёную Арену, которую заливает светом восходящего солнца. Внутри неё пусто и тихо. Нет ни тревоги, ни горя, ни надежды. — Кто-то должен позаботиться о детях.       Мал легко сможет забрать Нину и Мишу из приюта. Они будут обеспечены. Возможно, ему даже не придётся охотиться. Значит ли всё это для него столько же, сколько для Алины? Угадать сложно, но она хочет для него такого будущего. Без победителя в Голодных играх ничто не имеет смысла. Они едва не падают с Малом на землю, не переставая перекатываться и борясь за мешочек, что вновь и вновь грозит быть передавленным, когда Алина выговаривает одно единственное «стой». Семьдесят четыре года подряд Капитолий нуждается в своём победителе. Но если их не может быть два, как того желает девчонка из дистрикта-12, значит, не будет ни одного. Распорядители не могут этого допустить. Алина садится на колени, вытряхивая на ладонь им обоим небольшую горсть ягод. Мал не перестаёт повторять то, что она не должна этого делать, едва не забрасывая содержимое руки в рот. Но это решение принимать не одному юноше, и лучше бы ему довериться сейчас, когда Арена пытается забрать у них последнее — друг друга. Умрут ли они или выйдут победителями, их истории не будет конца. Они так и останутся мучениками-влюблёнными из дистрикта-12. Но едва ягоды ссыпаются на языки их обоих, лес заливается торжественным громом труб. — Леди и джентльмены! Рад представить вам победителей Семьдесят четвёртых Голодных игр! Да здравствуют трибуты Дистрикта-12!       Память о том, что случается после, затуманивается из-за капитолийских препаратов. Их забирают на планолёте, но Алина помнит только, как крепко держится за тело Мала, не позволяя их разделить, и бьётся истинно одичало, когда его забирают врачи. Она падает во мрак с ощущением того, как в тело вонзается игла. Сознание возвращается только на больничной койке, но несколько раз покидает вновь. Пред представлением победителей проходит несколько дней, за которые трибутов отмывают и откармливают, их лечат и возвращают к человеческому виду. Алина фыркает малодушно, замечая, что её волосам вновь придают ровный белый цвет. Все полученные шрамы исчезают с тела. Девушка мало думает о собственном виде, надеется лишь вновь увидеть Мала и хоть одно знакомое лицо, которое впервые за несколько недель не будет пытаться её убить.       Из больницы под нижним этажом её встречают Хеймитч, сопровождающая из Капитолия и Цинна. Радость встречи на их лицах отяжелена событиями ушедших недель. После работы с командой подготовки Алину одевают в белое платье с жёлтыми ленточками, что создаёт подлинно непорочный образ для того, кто выходит с Арены, умываясь в крови. Девушку передёргивает, стоит обнаружить плотные подкладки на одежде. Цинна рассказывает ей о том, что в Капитолии хотели провести пластическую операцию, чтобы сделать её более привлекательной для публики и восполнить формы, потерянные из-за сильной потери веса. Только Хеймитч не позволяет, предлагая более деликатное решение. Кажется, кому-то следует пресечь дурную меру, когда Алина начинает ругаться, едва не посылая распорядителей и всю власть в пасти переродкам. Но Цинна только смеётся. Он, кажется, рад тому, что его подопечная не растеряла на Арене свой вредный дух. Голодные игры, как оказывается, не заканчиваются с последним погибающим трибутом. Напряжение густо сковывает тело, когда перед церемонией представления победителей Хеймитч обнимает её пред выходом на сцену, как говорит «на счастье». Его речь устремляется к уху. — У тебя серьёзные неприятности, солнышко. Организаторы и всё правительство в ярости из-за твоей мученической уловки с ягодами. Они верят, что ты выразила акт сопротивления, обойдя их правила, — с бегущей по телу дрожью, Алина прикусывает язык. Не следи за ними камеры, она, вероятно, избрала бы свалиться на пол, сдавшись связавшемуся в груди истеричному чувству. — Хочешь спасти вас обоих, представь Капитолию всё так, словно ты совсем отчаялась от любви.       Девушка кивает, заставляя себя улыбаться. Внутри что-то трещит, точно само сердце может рваться. Разве не так всё было? Она хочет лишь забрать Мала и вернуться домой, и малая часть той нужды не принадлежит Капитолию. Но воспротивиться Голодным играм значит воспротивиться целому правительственному порядку. Алина знает, как карается протест против власти — наказанием и казнью. Но участь ляжет не на неё одну, та заденет всех. Во рту стоит густой привкус крови от искусанных щёк, когда девушку выводят на сцену для торжественной церемонии. Вероятно, её лицо светлеет только тогда, когда она видит Мала — живого и здорового, одетого подобно ей самой. Бросаясь парню на шею, хочется только взять его за руку и сбежать прочь от Голодных игр и всего Панема. Алина, кажется, забывает обо всех сердечных чувствах и сыгранном для Капитолия романе, когда Мал её целует более полно, крепко — всем напоказ. Девушка позволяет ему сминать её губы, едва не падая от того, сколь сильно трясёт её тело. Ужас крепкой хваткой вцепляется в грудь. Вероятно, не так должна себя вести победительница со своим несчастным возлюбленным, но Алине остаётся малая власть над телом. Непонимание и что-то схожее на дурное мальчишечье раздражение мгновенно скрывается во взгляде Мала. Он не знает. И девушка не ведает, если наделена правом хотя бы рассказать ему о беде.       Многие часы они проводят на предназначенном для победителей небольшом диване, пока на больших экранах главной площади Капитолия показывают урезанный повтор Голодных игр. Алина смотрит на колени Малу. Под штаниной его брюк тянется новый протез, потому что состояние его раны было критичным. Её голова наполнена ворохом мыслей. Как всё исправить? Как защитить? Как вернуться в Двенадцатый и никогда не вспоминать Голодные игры? Как убедить Капитолий в собственной покорности? Нервное настроение крадёт все человеческие чувства. Но праздник не длится вечно. Представление заканчивается, звучит гимн, девочка несёт на подушке корону, на сцену выходит президент Сноу. Его руки разламывают корону надвое, и с улыбкой он возлагает половины на головы победителей, но взгляд мужчины наполнен ненавистью, что нет сомнений, норовит сжечь Алину на месте. Чувствует ли Мал то же? Или Капитолий избирает её одну виновной в нарушении правил?       После проходит праздничный банкет в президентском дворце. Ни поесть, ни рассмотреть роскошь дома первого человека в стране Алине не удаётся. Чиновники, спонсоры и главные распорядители — господа со всего Капитолия стремятся с ними сфотографироваться. Они не перестают хвалить и Сенеку Крейна за такие захватывающие и непредвиденные Игры, но победители только едва не кривят губы, когда сам главный распорядитель чествует их победу. Хочется вдруг знать, если и его накажут за то, что триумфаторов в этот год с Арены выходит двое. Но в тот час Мала и Алину вновь и вновь разделяют друг с другом, чтобы все гости успели наговориться с новыми победителями Голодных игр. Девушка легко теряет Оретцева в толпе капитолийцев и едва собирает слова, когда её раз за разом спрашивают, кто крадёт несчастного возлюбленного. Она нервно перебирает руками складки дорогого платья, не зная, увидит ли Мал смысл играть сражённых чувствами голубков теперь, когда их жизням ничего не грозит? Он не знает о недовольстве власти, и Алина не угадает, как он себя поведёт, если она ему расскажет. С этим терзанием и нуждой разыскать Оретцева в толпе девушка помнит, что останавливается у одного из банкетных столов. Они в Капитолии всегда ломятся от еды. Доводится едва протянуть руку к роскоши блюд, когда кто-то вновь просит посмотреть в камеру.       В этот раз Алину не окутывает резким запахом парфюма и не окружают жеманным капитолийским говором. Рядом встаёт незнакомец в костюме из чёрной переливающейся ткани, его грудь нага под пиджаком. Мужчиной окликнуть выйдет с трудом, он предстаёт юношей, может, всего парой лет старше самой Алины. На лицо того падают несколько угольных прядей волос. Всё тело пронзает новым живым ужасом, когда девушка его узнаёт. Александра Морозова показывают по государственному телевиденью нередко, и на мгновение лёгкость поселяется в животе от мысли, что Алина встречает кого-то похожего на себя, но в дистриктах юношу скорее ненавидят. Поговаривают, даже в родном — Седьмом, к нему относятся с настороженностью.       Сейчас же, выступая под чужой грудью и слегка запрокидывая голову, девушка вспоминает, как в тринадцать лет в перерывах между уроками она останавливается у школьного телевизора, по которому транслируют Голодные игры. С ломающимся криком девочка убегает от экрана прочь, когда трибут забивает другого топором. Овладевающий телом ужас поселяет память о том, почему Александра обожают, пожалуй, одни только капитолийцы. Профи клянут за то, что они ублажают нужды Капитолия через кровь и смерти других, и в этом Морозов превосходит их всех. Он убивает семь соперников в четырнадцать лет, губит ещё тринадцать трибутов в свои шестнадцать. До сих пор Александр является самым юным победителем Голодных игр и единственным, кто берёт триумф в двух состязаниях. Кроме того, ему принадлежит личный рекорд — количество убитых на Арене трибутов. Но по-настоящему его клянут не только за это. Он делает расправы тем, что Капитолий желает видеть, обращает убийство зрелищем и в своих вторых Играх растягивает чужие участи будто специально, точно надеясь лишние минуты покрасоваться пред камерами в чужой крови и выслужиться. Капитолий кормит его вниманием, и на интервью Александр не перестаёт взращивать все поганые понятия, которые правительство избирает для ежегодной бойни. Соревнование, честь, победа… В Седьмом на него косо смотрят за то, что в своих последних Голодных играх, Морозов остаётся один на один с девочкой из родного дистрикта. Он швыряет ей топор в спину и не оставляет чужую муку незавершённой, настигая тело соперницы, чтобы добить её голыми руками.       Алина всматривается в молодое лицо с его молочной бархатной кожей, ясными серыми глазами и точёными правильными чертами. Память возвращает картины того, что она помнит его залитым кровью, когда сам Александр был ещё мальчишкой. Что он делает в президентской резиденции на банкете, отведённом новым победителям? Жители дистриктов могут посещать Капитолий только со специальным приглашением, и Алина не понимает, почему гадает о том, что такие выдают именно людям подобным Морозову. Не следует и спрашивать, каждый чиновник находит бескрайнее удовольствие от его присутствия. А всё ушедшее время на телевиденье Александра, вероятно, только и просят оценить проходящие игры, выставить определение тому, насколько умело соперники рубят друг друга. Теперь, когда Алина видит его живым и во плоти — истинно схожим на человека, ей вдруг хочется, чтобы он заговорил. В существование таких людей нет желания верить, и если Морозов раскроет рот, отчего-то думается, что с него не польётся столь угодный Капитолию яд. Но он только встаёт у плеча, позволяя прессе сделать желанные снимки. Дыхание замирает, и забывая о том, что их окружают люди, Алина едва не шипит, когда рука Александра невесомым жестом ложится на талию. Раньше, чем девушка может отстраниться, речь ложится на её ухо. Она заставляет себя улыбнуться, замечая, сколько взглядов они привлекают. — Тебе следует лучше следить за своим любовником, если желаешь уберечь ваш маленький секрет, — выводит ясный голос за мгновение до того, как Александр отстраняется.       Чужая спина удаляется стремительно, оставляя в окружении капитолийцев. Алина замечает не сразу, но их фаворит из дистрикта-7 является единственным, кто не поздравляет её с победой за этот вечер. Ей хочется Морозова окликнуть, спросить о значении сказанного. И о каком секрете он смеет говорить? Может ли ему быть известно о недовольстве власти? Осаждая вопросы и провожая кого-то взглядом, Мал протискивается через толпу торжествующих людей, рука поправляет воротник рубашки, словно ему становится душно. Алина прикипает к его локтю, множество раз за ночь пытаясь выискать знакомое лицо среди капитолийцев. Но вероятно, оно неважно, пока все пьют и веселятся. Изредка девушка находит на себе внимание президента Сноу и отворачивается мгновенно. Кажется, на празднике все её взгляды должны быть посвящены Малу, и она отдаёт их ему, мысленно моля о скором завершении праздника.       Алина с трудом может ходить, когда они возвращаются в Тренировочный центр с первыми лучами рассвета. Дверь лифта начинает закрываться с обещанием отвезти их с Малом на двенадцатый этаж, но с высоким женским смехом кто-то подставляет к дверям мысок туфли. У Алины, кажется, должны округлиться глаза, когда в лифт заходит редкой красоты девушка, одна из её рук придерживает подол яркого голубого платья, что складками низко очерчивает её грудь и колье из тяжёлых камней. Цвет глаз лишь едва уступает в насыщенности роскошной ткани, а на плечах лежит безупречное полотно светлых волос. Улыбке на милом лице должно очаровывать. Что капитолийке необходимо в Тренировочном центре? Она смеётся, оборачиваясь на голос своей спутницы. Рука Мала крепче сжимается на плече Алины, стоит в лифт зайти второй девушке. Тёмно-фиолетовый бархат её платья туго рисует талию и льстит точно поцелованной солнцем, смуглой коже. Чёрные кудри покачиваются за спиной. От цепкого и, чудится, жестокого взгляда незнакомки, на чьих губах не обсохло вино, хочется не то сбежать, не то вздыбиться. Картина собирается воедино, и Алина вжимается спиной в стеклянную стену лифта, стоит внутрь пройти высокому покачивающемуся юноше, чьи золотистые волосы разметались в разные стороны, а белая шёлковая рубашка перекосилась на одну сторону. Растягивая слова и широко размахивая руками, он не перестаёт говорить, и доброе лицо неотвратимо зовёт заслушаться речью. Николай Ланцов. А первой входит, должно быть, его сестра — Линнея. Они не капитолийцы, они дистрикты — победители прошлых лет, профи Первого и Четвёртого дистриктов. И встряхивая головой, Александр Морозов входит прямо за ними. Алина только сейчас замечает, что в его ушах позвякивает золото тонких серёг. — Вы только посмотрите, — прежде, чем двери закрываются, Николай хлопает в ладони, улыбаясь истинно любезно, чем мгновенно заставляет Мала окаменеть от напряжения. — Маленькие победители. А я так и не получил этой ночью шанс вас поздравить. — Обойдёмся, — единственное, что выговаривает Оретцев с плохо скрытой настороженностью. — Это заметно, — цокая, отмечает Ланцов, но Мал уже не смотрит на парня из Первого дистрикта, внимание отведено Зое Назяленской, что проводит пальцем по губам, на которых смазалась помада. Лифт проезжает первый этаж. — Разве жителям дистриктов не полагается специальное разрешение, чтобы посещать Капитолий? — вопрошает Алина, не зная на кого положить взгляд. Внимание неминуемо привлекает смех — милый и раскатистый звук. Взгляд Александра ложится туда, где рука Мала сжимает плечо девушки, и вновь возвращается к её глазам. Едва заметно он качает головой, забава стихает на его губах. — С такой мордашкой оно тебе не грозит, солнышко, — выводит голос Зои, отчего щёки мгновенно заливает жаром. Но та на Алину даже не смотрит, взгляд оценивающе задерживается на Мале. — А вот ему — возможно. — Мы здесь работаем, — осторожно касаясь руки девушки тёплыми ладонями, объясняет Линнея, обрывая желание съязвить и явно перебивая Мала.       Лифт проезжает четвёртый этаж. Взгляд Ланцовой точно извиняется за чужую грубость слов, но Алина думает — она не должна. Высокомерные и кичливые нравы есть меньшее, что приходится ожидать от профи. В груди таится желание выспросить больше, но внимание мгновенно оказывается украдено Николаем, пальцы которого путаются в воротнике рубашки. Он беззаботно дёргает ткань, отчего пуговицы разлетаются в разные стороны. Мал, слышится, откашливается, пока парень снимает с себя одежды и кидает те в руки Александру. Сильные плечи Ланцова испачканы блестящими разводами и какой-то краской, грудь покрыта краснеющими отметинами, в которых не тяжело различить засосы. Алина отворачивается непроизвольно, когда Николай принимается за ремень брюк, но распуская тот, он, кажется, решает остановиться. Зоя только закатывается глаза, а взгляд Александра заволочён мрачным выражением и обращён к лицу парня. Горечь собирается на языке, и мгновение приносит отвращение. Десятки детей гибнут. Дистрикты голодают. Но для победителей, кажется, Капитолием написаны иные законы, от которых можно пить, гулять и жить в кровавой роскоши, нося на себе украшения, что в Двенадцатом могли бы кормить целые улицы. Лифт останавливается на седьмом этаже. Один за другим победители выходят. Николай звонко желает «голубкам» сладких сновидений, отчего ему хочется напомнить, что в Капитолии уже занимается утреннее солнце. — В их дистриктах убивать таких, как мы, считается честью. Тебе это по душе, Морозов? — бросает Мал в спину Александра, так что Алина едва не охает, когда тот разворачивается на пороге собственных апартаментов. Она повторяет мысленно — убить их в Тренировочном центре никому не позволят, хотя теперь Капитолий, вероятно, выразит своему любимцу благодарность за оказанную услугу. — Ты правда думаешь, что хоть чем-то лучше них? — улыбка трогает губы Александра прежде, чем с вопросом дверь закрывается. Пожимая плечами от смущения, Алина успевает рассмотреть только то, как Николай подходит к его плечу, кусая Морозова за мочку уха. Насколько же он пьян? Девушка встряхивает головой, веря, что выдумывает излишнее, пока Мал приметно хмурится на всём пути к их этажу.       Всего несколько часов сна отделяют их от последних интервью, где победителей-влюблённых спрашивают о том, когда появились их чувства друг к другу. И кажется, Алину впервые отпускает напряжение, когда ей не приходится лгать о времени, в которое они ещё были детьми. Удивление Мала распознать не удаётся, но от девушки не укрывается мгновение его раздумья, пусть и его следующая речь вновь очаровывает ведущего. Он легко управляется с камерами и интервью от правды о том, что не желает выдавать Капитолию хоть одну истину о себе. Он не хочет им принадлежать — верит, что даже теперь сможет остаться собой, какие бы правила ни выставляли Голодные игры. Алина думает, это не важно. В Двенадцатом суровая нужда выживать и воевать за расположение зрителей их оставит, и девочка-победительница будет думать лишь о том, как показать Капитолию своё повиновение и вернуть себе прежнюю жизнь. Скоро они вернутся домой, и тогда всё будет иначе.