Цена новой жизни

      Гермиона сидела завернувшись в плед, но никак не могла согреться.       Зимний холод не был главным врагом её покоя — её мысли, словно неутомимые волны, накатывали одна за другой, не давая ни минуты передышки.       Далеко не первый раз за последние дни она ощущала, как её сознание поглощает туман сомнений.       Отчаяние теснило грудь, а воспоминания о Драко, его холодных глазах и тех словах, что он сказал в ресторане, буквально отравляли её.       — Почему он такой? — её мысли вновь возвращались к этому вопросу. Она не могла найти ответа. Его поведение было настолько противоречивым, что её разум, как зажатая пружина, не мог усвоить его истинные намерения.       Как он, тот, кто всегда презирал её, вдруг стал так заботиться о её ребёнке? Почему его холодная беспристрастность в один момент уступила место какой-то… заботе?       Она пыталась понять, что же на самом деле скрывается за его излишней учтивостью и обходительностью.       Ещё совсем недавно, на тех редких встречах, Драко казался чуждым, далёким.       Он презирал её, его взгляд не скрывал того отвращения, которое он питал к маглорожденным.       А теперь… что это?       Её пальцы чуть заметно подрагивали, когда она опустила взгляд на свои руки.       Слабость, неуверенность — не в себе, а в этом ужасном, жестоком мире, который снова ставил её перед выбором, которому не было ясных ответов.       С того самого момента, как он протянул ей кольцо, она не могла избавиться от мысли, что не видит в этом жесте ничего, кроме манипуляции.       Этот брак для Драко Малфоя— лишь игра, правила, которой ей пока неведомы.       После войны всё, что осталось от Пожирателей Смерти, было свалено в один кошмарный ком. Их ловили, их подвергали допросам, их унижали и морили голодом в Азкабане.       Гермиона, как и многие, знала о том, что с ними там делают.       Она слышала истории, видела отчаянные глаза тех, кто был готов на всё, чтобы избежать ежедневных пыток.       И когда она увидела его там, то поняла, что всё это коснулось и его.       Её глаза встретились с его на суде, Гермионе не сразу удалось поверить в то, что она увидела.       Тело было худым, иссохшим, каждое движение казалось болезненным.       Его лицо было покрыто синяками, а на шее виднелись следы от цепей.       Он был не похож на того человека, которого она помнила.       Но даже в этом состоянии, несмотря на все унижения, которые он пережил, он сидел, расправив плечи, с таким выражением на лице, как будто это он был судьёй, а не осуждённым.       Гермиона почувствовала, как внутри неё разгорается смесь чувств.       С одной стороны, было какое-то странное сочувствие.       Она понимала, что за его жестокостью, за его холодным презрением стояли годы воспитания, окружающая среда, которая и сделала его таким.       И всё же, несмотря на эти мысли, в её сердце теплилась горькая удовлетворенность.       Это был он — Драко Малфой, который всю свою жизнь унижал её, смотрел на неё как на ничтожество.       И вот теперь, там, он оказался в отчаянии, нуждался в её помощи.       Гермиона не могла не почувствовать в самой глубине своего сердца некоторое тепло от того, как он страдал.       Он столько лет уничтожал её, и теперь она видела, как его тело изменилось до неузнаваемости, как его взгляд стал пустым.       Малфой был горд и высокомерен, а теперь он выглядел сломленным, но не таким, каким она хотела его видеть.       Он не был столь уязвимым, как она надеялась.       Он был сильным, не сдался.       И это вызывало у неё злость.       Он сломал её, а сам держался на плаву, лишь слегка оказался потрепанным.       Это вызывало восхищение, его уверенность, его неубиваемая гордость, которая всё ещё искрилась в его глазах.       Он не выглядел сломленным.       Он не почувствовал, что его принизили, что его поставили на место.       Драко сидел как всегда — с высоко поднятой головой, готовый в любой момент возразить, оправдаться.       Почему он не выглядел таким же сломленным, опустошенным, как она?       Почему ему не хватило этого осознания, того, что теперь он тоже стал частью этой боли, части этого проклятого мира, который он сам же и создал?       Его надо было сломать, как и всех остальных, его не должны были оправдать.       И всё же, вопреки её мыслям, вопреки всем её чувствам, она встала на его защиту.       Он был виновен, но без него они бы проиграли.       И поэтому — она не могла позволить, чтобы его просто списали.       Это была её работа, её долг перед тем, что было сделано в прошлом, перед тем, что нужно было исправить в будущем.       Даже если он этого не заслуживал, она знала, что не может позволить, чтобы его судьбу определял кто-то другой.       Прошло три года, и вот теперь Малфои стали влиятельнее, чем когда-либо.       С каждым годом влияние Драко становилось всё больше, его отец - Люциус, остался в прошлом, в тени.       Он управлял не только своей жизнью, но и другими.       Драко Малфой стал тем, кто держал всё в своих руках, а она была всего лишь пешкой на его поле.       Этот человек, несмотря на всё, оставался опасным.       И Гермиона не могла избавиться от чувства, что его манипуляции, его игрища с политикой скрывают нечто большее.       Всё, что её беспокоило, что её тревожило, то, что она не могла сбросить с плеч, это ощущение, что Драко замешан во многих нераскрытых убийствах в магической Британии, но как бы она не пыталась, не могла найти связи, не могла найти доказательств.       Несмотря на его слова о том, что он готов защитить её и их ребёнка, она не могла доверять ему.       Как она могла доверять тому, кто столько лет унижал её, кто никогда не относился к ней как к равной, кто готов на всё ради своей выгоды?

***

      Гермиона долго стояла перед зеркалом, всматриваясь в своё отражение.       Утренний свет слабо пробивался сквозь окна, выхватывая из зимнего рассвета её изможденное лицо.       Темные круги под глазами стали неотъемлемой частью её облика — они не исчезали, даже когда она пыталась скрыть их с помощью макияжа.       Недосыпания стали её постоянными спутниками, ведь всю ночь её мысли возвращались к одному и тому же: к будущему, к ребёнку, к этому проклятому браку с Драко, и, возможно, ещё хуже — к его отцу.       Люциус Малфой был настоящей угрозой, и, несмотря на слова Драко о безопасности, она не могла избавиться от страха перед тем, что могло её ждать, если его отец узнает о её беременности.       Что если он решит избавиться от меня? — мысленно спросила себя Гермиона, проводя ладонью по животу, словно пытаясь успокоить себя.       Но этого не случилось.       Тошнота снова накатила.       Она сжала губы, пытаясь не дать своему телу победить, но ничего не помогало.       Её живот все ещё был плоским, но она чувствовала его внутри — крохотное существо, которое изменяло её жизнь.       Она могла бы быть счастлива, но каждый день её накрывали другие эмоции, более болезненные и жуткие.       Её тело отказывалось служить ей так, как раньше, а вместе с этим появлялись страхи — реальные и внезапные, как появление Люциуса, который мог бы прийти и в одно мгновение покончить с ней, когда выяснит, что его внук — полукровка.       Она почувствовала, как её грудь сжалась от страха, когда воображение нарисовало образ этого ублюдка, его презрительного взгляда, полное ненависти лицо, будто бы всё, что она делала, было для него пустым и ничтожным.       Гермиона содрогнулась.       Нет, она не могла позволить этому случиться. Не могла позволить себе стать мишенью, уязвимой для этого человека. «Как бы мне этого избежать?» — в панике думала она. Вся её жизнь, её будущее теперь было под угрозой.       Тошнота не отступала. Вместо того, чтобы набирать вес, она теряла его, каждый день чувствовала себя слабее, как будто ее тело не справлялось с этим тяжким бременем. Я не могу даже нормально поесть, — подумала она, когда почувствовала очередной приступ.       Она встала перед зеркалом, облокотившись на него, чтобы не упасть, а потом резко наклонилась вперёд, хватая воздух.       Она не могла даже позволить себе нормальный завтрак — ни еды, ни сил. Завтрак так и не остался в её желудке, заставив её почувствовать, что всё тело сопротивляется этому новому состоянию.       Как я могу вести себя как нормальный человек? — снова спросила себя Гермиона, глядя на своё бледное лицо и слабые руки. Она встала с места и быстро оделась. Платье, чёрное, сдержанное, но в то же время с нотками элегантности — её попытка оставаться красивой, несмотря на все трудности.       Каждое её движение было вызовом, протестом против всего, что с ней происходило.       Но Гермиона знала, что ей предстоит ещё много испытаний.       Её новая реальность не оставляла места для слабостей.       Сегодня было совещание по проекту, и она должна была быть там. Она была назначена руководить этим проектом. Но теперь, после того как она узнала о своей беременности, всё казалось другим.       Всё изменилось.       Она боялась, что её слабость станет её наказанием.       Проект, который ей поручили, был связан с расследованием тёмных магических артефактов, тем, что всё ещё оставалось скрытым от глаз большинства.       Гермиона должна была возглавить команду, которая должна была найти и обезвредить эти опасные предметы, но её партнером в этом деле был Картер.       Она знала, что он всегда был тем, кто мог обыграть любую ситуацию, вывернуться как змей. Гермиона не доверяла ему. Он был слишком умён, слишком хитёр.       Она подозревала, что он что-то задумал.       Гермиона не могла позволить себе ошибку.       Если он узнает, догадается о её беременности раньше времени, всё может закончиться для неё очень плохо. Он может использовать это против неё, сделать её слабость причиной для её падения. И тогда — как? Как она оправдается?       Она должна быть сильной, но не могла избавиться от мысли, что за каждым её шагом следили. Ведь в Министерстве было больше врагов, чем друзей, а её проект — тот, что она должна была возглавить — мог стать её последним.

***

      Прошла неделя с того ужасного открытия в доме Пентхорна, и расследование, как и всё, что было связано с этим убийством, погрузилось в невыносимую бездну неведения.       Гарри чувствовал, как каждый день тянется как вечность.       Он стоял у окна, наблюдая, как снег, выпавший ранним утром, оседает на земле, будто скрывая следы, а на его душе весила та же непонятная тяжесть.       Размышления о деле не приносили облегчения — каждый новый шаг казался лишь ещё одной петлей, сужающейся вокруг него.       В его команде было несколько людей, которые знали больше, чем говорили, но каждый из них был обременён собственными сомнениями и тревогами, которые не хотели быть озвучены.       И, тем не менее, они продолжали работать — потому что в том, что Пентхорн был убит жестоко, по-человечески и магически безжалостно, не было сомнений.       Артур Беннет, тот самый аврор с угрюмым выражением, был первым, кто подошёл к Гарри с очередными теориями. Его взгляд был напряжённым, а слова звучали с ледяной ясностью.       — Мы проанализировали все магические следы в доме. Они ведут в никуда, Гарри, — сказал Беннет, его голос звучал тяжело, как камень, катящийся вниз по склону. — Это точно не ритуал. Здесь кто-то хочет, чтобы мы думали, что всё это связано с древними артефактами. Но мы ничего не нашли. Как будто убийца знал, что мы не сможем найти ключ к разгадке.       Гарри не ответил сразу. Его взгляд задержался на карте, где была отмечена каждая точка, каждый шаг, сделанный в рамках расследования. Она казалась пустой, как и его мысли.       — Мы знаем, что Пентхорн был сторонником равенства маглорожденных. Но это не имеет ничего общего с «Отрядом мстителей», — добавил Артур, заметив, что Гарри всё ещё молчит. — Нам нужно переосмыслить мотив. Это было не месть за Волдеморта, как мы думали сначала. Это не та смерть.       Гарри понял, что Беннет был прав.       С самого начала дело было направлено на «отряд мстителей» — группу радикально настроенных маглорожденных, которые с самого конца войны начали совершать убийства чистокровных, обвиняемых в связях с Волдемортом.       Эти преступления, хоть и ужасные, имели предсказуемый характер: жертвы убивались быстро, и в их почерке преобладала поспешность, свойственная самосуду.       Однако убийство Пентхорна не вписывалось в эту схему.       Оно было другим.       Хладнокровным.       Выставленным на показ.       Пентхорна пытали, заставляя страдать, прежде чем убить, словно оставляя послание.       Внезапно дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Рон.       Его лицо было красным от гнева, а глаза горели, как угли. Вместе с ним был Эрик Мур — аврор с ледяным взглядом, чье молчаливое присутствие усиливало напряжение в комнате.       — Ну что, Рон? — спросил Гарри, не отрывая взгляда от карты на стене. Он сам был поглощён деталями расследования, но не мог игнорировать вернувшегося друга.       Мур потёр лицо, словно пытаясь избавиться от тяжести, которую приносил каждый новый след в этом расследовании.       Рон снял мантию, бросил её на спинку стула и сел. Его взгляд был тяжёлым, а голос звучал низко.       — Мы ошиблись, Гарри. Это не они. — Он провёл рукой по лицу, устало вздохнув. — Те, кого мы задержали месяц назад, может, и причастны к другим убийствам, но не к этому.       — Они даже близко не могут провернуть то, что случилось с Пентхорном, — добавил Эрик Мур, стоя у стены и скрестив руки. Его голос был суровым. — У них нет ни знаний, ни ресурсов. Да и почерк не их. Они убивают быстро, без изысков. А здесь… — он замолчал, обводя взглядом присутствующих.       — Здесь это было сделано нарочно, чтобы заставить нас искать виновных там, где их нет, — закончил Рон.       — Значит Артур был прав с самого начала, это был отвлекающий манёвр.       — Похоже на то, — ответил Эрик. — Но самое интересное, что те, кого мы допрашивали, сами напуганы. Они упоминали, что «чистокровные начали защищаться». Говорили что-то о тайных собраниях и о том, что кто-то из их лагеря может «убирать предателей».       — Предателей? — переспросил Гарри, нахмурив брови.       Рон кивнул.       — Да. Всё указывает на то, что Пентхорн мог быть мишенью не из-за своих связей с маглорожденными, а из-за своих идей. Он был известным сторонником равенства, поддерживал Карлоса Картеса — который сейчас пытается протолкнуть законы о правах маглорожденных. Ты сам знаешь, что многие чистокровные семьи это ненавидят.       Гарри задумался, взглянув на доску. На ней был портрет Пентхорна, перечёркнутый красной линией.       — Это всего лишь теория, Рон. И никаких улик. Мы всё ещё не знаем, кто мог сделать это.       — Я не спорю, — отозвался Рон. — Но почерк убийства говорит сам за себя. Это была демонстрация силы. Никто из этих радикалов не стал бы тратить время на такие изощрения. А вот если кто-то из влиятельных чистокровных решил, что Пентхорн стал слишком опасен для их порядка… это начинает складываться.       Эрик, оторвавшись от стены, шагнул к столу.       — Гарри, ты не замечал странностей в поведении бывших пожирателей?       Гарри провёл рукой по волосам, пытаясь собрать мысли. Всё это было логично, но без доказательств это оставалось только догадкой. Он поднял взгляд на Рона.       — Ты сказал, что они напуганы. Напуганы чем?       Рон на мгновение замялся.       — Их слова сводились к тому, что кто-то начал охотиться на тех, кто слишком много знает.       Эрик мрачно кивнул.       — Если это правда, то у нас гораздо более серьёзная проблема, чем просто убийство Пентхорна. Кто-то пытается перекроить магический мир. Вернуть старый порядок. И делает это через страх.       Гарри ничего не сказал. Он только обернулся к доске, смотря на фотографию Карлоса Картса рядом с записями о Пентхорне.       — Значит, мы должны начать копать глубже, — наконец сказал он, решительно. — Если это чистокровные, мы найдём их. Если это кто-то ещё… мы тоже это узнаем.       Тишина в комнате казалась гнетущей, но в ней скрывалось что-то ещё — решимость.       На следующий день Гарри созвал экстренное совещание. В кабинете собрались его ближайшие коллеги: Рон, Эрик Мур, Полумна Лавгуд и Артур Беннет. Все они выглядели сосредоточенными, а напряжение в комнате было ощутимым.       Гарри молчал, пока каждый из них занимал своё место, а затем кивнул и заговорил.       — У нас есть несколько рабочих теорий, но ни одна из них пока не подкреплена доказательствами. Мы должны двигаться дальше, иначе это дело заглохнет, — он указал на доску, где все ключевые фигуры и улики были соединены линиями. — Итак, что у нас есть?       Полумна, листая свои заметки, подняла голову.       — Пентхорн явно поддерживал реформы Картеса, — начала она. — Это делало его мишенью для традиционалистов. Я согласна с Роном и Эриком: стиль убийства слишком демонстративный. Это не похоже на банальную месть.       Эрик кивнул, добавляя:       — И это значит, что мы имеем дело с кем-то, кто пытается послать сигнал. Но кому?       Гарри обвёл взглядом коллег.       — Что-то мне подсказывает, что убийство Пентхорна — это попытка расколоть министерство. Мы видим, как многие чистокровные семьи набирают былую власть. Но мы не можем просто обвинять их, не имея улик.       Артур нахмурился:       — Ты думаешь, кто-то изнутри пытается манипулировать всей ситуацией?       Гарри кивнул.       — Это одна из теорий. Они знают, что Министерство открыто поддерживает маглорожденных, если это убийство начнёт угрожать их безопасности начнётся бунт или массовые выступления… это разрушит весь порядок, который мы пытаемся построить после войны.       Рон посмотрел на Гарри, в его глазах читалась тревога.       — Значит, ты считаешь, что это провокация?       — Именно, — коротко ответил Гарри.       Полумна, подняв руку, добавила:       — Тогда нам нужно искать тех, кто выигрывает от хаоса. Кто-то явно пытается сыграть на противоречиях между маглорожденными и чистокровными. Если мы поймём, кому это выгодно, мы найдём убийцу.       Гарри встал и подошёл к доске, указывая на имя Карлоса Картса.       — Мы знаем, что Пентхорн поддерживал его. Это делает Картеса следующей потенциальной целью.       Эрик и Рон переглянулись и кивнули.       — Полумна, Артур, — продолжил Гарри, — вы займитесь перехватом информации. Любые слухи, записи или следы магических собраний среди чистокровных. Мы должны знать, кто мог организовать такое убийство и кто может быть замешан.       Артур тихо ответил:       — Сделаем.       Полумна молча кивнула, записывая что-то в блокнот.       Гарри обернулся к остальным своим коллегам давая указания.

***

      Зима окутала Малфой Мэнор белоснежным покрывалом, превращая его в монументальную статую изо льда и камня.       Каждая деталь этой резиденции дышала древней магией и аристократическим великолепием, но в то же время веяла мрачностью и таинственностью.       Высокие башни, увенчанные изящными шпилями, смотрели на окрестности, словно стражи, оберегающие тайны старинного рода.       Каменные стены, покрытые инеем, отливали серебром в лунном свете.       Витражи, украшающие окна, переливались сдержанными цветами, рассказывая истории о героических предках и славных битвах рода Малфоев.       Снежные хлопья оседали на резных карнизах, создавая иллюзию хрупкости, которая была обманчивой, как и всё, что касалось этого места.       Двор перед поместьем был обширным и ухоженным.       Домовики, сгорбленные под тяжестью многовековой преданности, сновали туда-сюда.       Одни подметали мраморные ступени, тщательно убирая свежевыпавший снег, другие носили поленья для каминов или поправляли гирлянды из зимних цветов, украшающие вход.       Каждое их движение было плавным и точным, как если бы сама магия направляла их действия.       Огромные дубовые двери с вкраплениями черного обсидиана открылись перед Драко Малфоем, пропуская его внутрь.       Он был облачён в длинную мантию из черного драконьего шелка, её подол касался пола, оставляя едва заметный след на начищенном до зеркального блеска мраморе.       Его светлые волосы, тщательно уложенные, слегка блестели в свете многочисленных канделябров.       Лицо было спокойным, но в глазах читались усталость и напряжение.       Он двигался уверенно, словно был хозяином каждого камня в этом доме, что и было правдой.       Драко прошёл через холл, не обращая внимания на поклоны домовиков, и направился в библиотеку.       Нарцисса Малфой сидела в высоком кресле у окна, обитого бежевым бархатом. На её плечи была наброшена мантия из тонкой шерсти, оттенка слоновой кости, подчёркивающая её элегантную хрупкость.       Волосы, такие же светлые, как и у её сына, были собраны в высокую прическу, подчёркивая идеальные линии её шеи.       Она подняла взгляд, и на её лице появилась мягкая, но искренняя улыбка.       — Драко, — тихо сказала она, и в её голосе слышалась радость.       Он подошёл ближе, наклонился и слегка обнял её, чувствуя её тепло. Это было то место, где он позволял себе расслабиться, хотя бы на мгновение.       — Как ты, мама? — спросил он, отпуская её.       — Всё хорошо, — ответила Нарцисса. — Твой отец в кабинете, — добавила она, немного понизив голос. Её взгляд скользнул в сторону, будто она хотела сказать больше, но сдержалась.       Драко кивнул, понимая без слов. Он выпрямился, его лицо снова стало серьёзным, и, пожелав матери спокойного вечера, направился в сторону кабинета Люциуса.       Поднимаясь по широкой мраморной лестнице, он чувствовал на себе взгляды предков, изображённых на портретах.       Их суровые лица, исполненные гордости и холодного осуждения, словно пытались оценить его достоинство.       Каждый шаг отдавался гулким эхом, усиливая напряжение, пока он не дошёл до массивной двери кабинета.       Внутри кабинета царила полутьма.       Лишь огонь в камине отбрасывал тени на старинные полки, заставляя артефакты и редкие книги поблескивать зловещими бликами.       Люциус Малфой сидел за массивным столом, заваленным пергаментами.       Его серебристые волосы, отливавшие холодным светом, были идеально уложены, но лицо, измождённое и мрачное, не могло скрыть внутренней тревоги.       Когда-то Люциус воплощал собой элегантность и величие рода Малфоев, но теперь его фигура выглядела истощённой, а взгляд — насторожённым, будто он постоянно ожидал удара в спину.       Азкабан оставил на нём свой отпечаток: тень прошлого величия уступила место хрупкому, издерганному существованию, отравленному страхами.       Драко вошёл в комнату, закрыв за собой тяжёлую дверь.       Его шаги были медленными, но уверенными, взгляд — холодным.       Он остановился напротив стола, сложив руки за спиной. Его осанка была безупречной, а лицо — бесстрастным, словно выточенным из мрамора.       — Это ты убрал Пентхорна? — Люциус заговорил резко, его голос прорезал напряжённую тишину. За холодным тоном скрывались паника и гнев, едва скрываемые за маской уверенности.       Его взгляд сверлил Драко, пытаясь пробиться сквозь эту бесчувственную оболочку.       Драко выдержал паузу, спокойно глядя на отца. На его лице не дрогнул ни один мускул.       — Да, — отрезал он ровным, бесстрастным голосом.       Люциус напрягся.       Его пальцы судорожно сжали подлокотники кресла, вены на руках вздулись, а лицо исказилось в борьбе между яростью и растерянностью.       — Ты хоть понимаешь, что натворил? — произнёс он, его голос понизился, но стал ещё более угрожающим. — Пентхорн был не просто человеком. Он был ниточкой, за которую тянут многие. За тобой начнут следить. За нами начнут следить. Каждый наш шаг станет объектом пристального внимания. Ты поставил под удар всю семью.       Драко молчал, его взгляд оставался спокойным, но от этого ещё более невыносимым для Люциуса. Наконец, он медленно проговорил:       — Это было необходимо.       Эти слова резанули Люциуса, будто удар кинжала.       Он вскочил с кресла и зашагал по комнате.       Его тёмно-зелёный бархатный костюм подчёркивал резкость движений, но не мог скрыть его внутреннего надлома. Когда он остановился у окна, то долго смотрел на бушующую метель за стеклом, прежде чем обернуться.       — Необходимо? — повторил он, обернувшись. Его голос задрожал, будто он с трудом сдерживал ярость. — Ты убираешь людей за моей спиной, действуешь, не ставя меня в известность. Ты мой сын! Ты должен был прийти ко мне. Вместе мы могли бы найти лучшее решение.       Драко чуть приподнял бровь. Его лицо всё так же оставалось спокойным, но в этой мраморной маске скрывалась игра, которую Люциус не мог прочитать.       — Я принял решение, потому что это было необходимо. И я не считал нужным обсуждать его, — произнёс он сухо, лишая слова отца какого-либо веса.       Люциус подошёл ближе, его глаза метали молнии. Казалось, он хотел раздавить эту ледяную уверенность своего сына.       — Не считал нужным? Ты решаешь, что нужно, а что нет, словно ты глава семьи? Ты ведёшь себя так, будто я — лишний наблюдатель, как будто мой голос ничего не значит!       Драко спокойно выдержал его ярость, чуть приблизившись, так что теперь они стояли лицом к лицу. Его фигура, прямая и твёрдая, будто возвышалась над сломанным величием отца.       — Ты был главой семьи, — произнёс он ровно, почти шёпотом.       Люциус на мгновение потерял дар речи.       Его сын стоял перед ним, спокойный, непоколебимый, словно уже знал что-то, чего не знал он сам.       Эта уверенность, загадочность, словно покрытая туманом, пугала его.       В этот момент в дверь кабинета раздался стук.       Напряжение в комнате будто лопнуло, как перетянутая струна.       Дверь приоткрылась, и в проёме появилась Нарцисса.       Её лицо оставалось безупречным, но в глазах читалось беспокойство.       — Дорогие мои, ужин готов, — — сказала она, мягко, но в её голосе чувствовалась осторожность.       Люциус закрыл глаза, глубоко вдохнув, чтобы взять себя в руки. Он явно боролся с собой, чтобы не продолжать разговор при жене.       — Мы скоро закончим, — произнёс он, всё ещё глядя на сына, но голос его стал ровнее.       Драко нахмурился, его недовольство было очевидным.       — Мы не закончили, — бросил он, глядя на мать.       — Драко, — произнесла Нарцисса с лёгкой мольбой в голосе, — всё можно обсудить позже. Сейчас давайте поужинаем.       Люциус кивнул, его строгий взгляд обжигал сына, но он понимал, что спор неуместен в присутствии жены.       — Ужин — это важно, — сказал он холодно. — Мы должны держаться вместе, несмотря на разногласия.       Драко перевёл взгляд на мать, его черты смягчились. Он кивнул ей, давая понять, что скоро выйдет. Когда Нарцисса закрыла дверь, он снова повернулся к отцу.       — Иллюзия контроля, — спокойно сказал он. — Это всё, что у тебя осталось. Но этого достаточно. Не вмешивайся, и всё будет хорошо.       Он развернулся и вышел из комнаты, оставив Люциуса в раздумьях, полных тревоги и раздражения. Его сын становился для него всё большей загадкой, и эта загадка угрожала разрушить всё, что он пытался сохранить.       Атмосфера в Малфой-Мэноре, как всегда, была величественной и подавляющей одновременно.       Готические своды, казалось, хранили эхо вековых тайн, а массивные люстры, увешанные хрустальными подвесками, отражали тысячи огоньков свечей, чьи отблески танцевали на чёрном мраморном полу.       Каждый угол особняка дышал богатством и строгостью, воплощая изысканность, которая всегда сопровождалась неизбежной мрачностью.       Столовая открылась перед ними, словно сцена, готовая для напряжённого спектакля.       Огромный стол из тёмного ореха, покрытый безупречно белоснежной скатертью с тонким серебрянным узором, занял центральное место.       Резные стулья с высокими спинками, обтянутые бархатом глубокого изумрудного оттенка, выстроились по обе стороны стола.       На стенах висели портреты предков Малфоев — их суровые взгляды, казалось, следили за каждым движением гостей, добавляя к общей атмосфере ещё больше напряжения.       В центре стола поднос с уткой золотистой корочки, окружённой аккуратно разложенными овощами и пюре. Всё, от фарфоровых тарелок с гербом Малфоев до хрустальных бокалов, было идеально выстроено, словно по линейке.       Нарцисса, сохраняя утончённую улыбку, села во главе стола. Её движения были плавными, будто отточенными временем.       В её осанке сквозила гордость, но за внешней хрупкостью скрывалась внутренняя сила.       Люциус занял место напротив, его взгляд, холодный и аналитический, внимательно оглядел комнату — будто он проверял каждую деталь на соответствие своему идеалу.       Драко медленно опустился на своё место.       Он чувствовал, как дом, наполненный шёпотом прошлого, вдавливал его в кресло.       Но за этим давлением была сила, которую он знал: это была его семья, его наследие, его бремя.       Нарцисса вглядывалась в лицо сына. Её серые глаза пытались уловить что-то за его спокойной внешностью, но Драко сохранял невозмутимость.       — Драко, — начала она, её голос был одновременно мягким.— Как ты видишь своё будущее с Асторией? — её голос звучал уверенно и благородно, как и положено истинной даме, но в этом тоне не было той лёгкости, что обычно присуща её манерам. Он был настороженным, как у дипломата, который прочно держит в руках все козыри, но не может предсказать, как развалится партия.       Драко, отложив вилку, молча разглядывал её. Он знал, что мать ожидает уверенного ответа, без сомнений, без колебаний. Но вся его сущность, каждый нерв сопротивлялись этой роли, которую ему пытались навязать.       — Мама, — его тон был сдержанным, но решительным. — У нас с Асторией нет будущего.       Эти слова, будто гром среди ясного неба, ошеломили Нарциссу.       Она вздрогнула, как будто физический удар пронзил её сердце.       Её глаза расширились от неожиданности, а рот открылся, но слова не находили выхода.       — Но... я же выбирала её для тебя, как достойную пару! — её голос дрогнул, в нём сквозило смятение, которое она пыталась скрыть за своей стойкостью. — Она чистокровная, у неё отличная репутация. Ты обязан жениться на ней!       — Я не женюсь на Астории, — резко ответил Драко. — Я собираюсь жениться на другой.       Слова сына были как холодный душ.       Нарцисса застыла, её лицо выражало шок, но она продолжала держаться с достоинством.       Люциус напрягся, его спокойствие исчезло.       — И кто же она? — он спросил угрожающе тихо.       Драко поднялся, его голос звучал твёрдо:       — Гермиона Грейнджер.       Комната замерла. Нарцисса и Люциус выглядели ошеломлёнными. Люциус первым нарушил тишину.       — Грейнджер?! — его голос дрожал от гнева. — Ты хочешь связать наш род с… грязнокровкой?       Драко выдержал его взгляд и произнёс с неожиданной твёрдостью:       — Она беременна от меня.       Слова сына повисли в воздухе, как молот. Нарцисса закрыла глаза, её лицо отражало внутренний шторм. Люциус, не сдержавшись, ударил кулаком по столу.       Нарцисса застыли, её сердце пропустило несколько ударов. Она пыталась скрыть смятение, но её лицо выдавало внутреннюю борьбу.       — Какой срок? — спросила Нарцисса, её голос оставался ровным, но в нём скрывалось неприкрытое удивление. — Почему ты не сообщил нам об этом сразу?       Драко, чувствуя нарастающее напряжение, ответил:       — Всего несколько недель. Я сам недавно узнал.       — Ты шутишь, Драко, правда? — Люциус произнёс это с таким презрением, что каждый слог будто разрывал атмосферу. — Ты собираешься жениться на этой грязнокровке? Это невозможно. Ты опозоришь нас всех!       Драко, не меняя выражения лица, взглянул на него с холодной решимостью.       — Я не буду ждать, пока она родит. Мы устроим свадьбу как можно быстрее, — твёрдо сказал он. — Вне зависимости от вашего мнения, она должна стать моей женой.       Люциус в ярости встал из-за стола, словно готов был броситься на сына. Его голос стал резким, полным угрозы.       — Ты безумец, если думаешь, что я позволю тебе связать свою судьбу с этой… мерзостью! Мы можем избавиться от этого ребёнка, Драко, и всё будет как прежде. Ты не должен был так низко опускаться! Я разочарован. — его слова были полны гнева и ужаса, он был готов пойти на крайние меры, чтобы вернуть сына на “правильный путь”.       Нарцисса попыталась говорить, но её голос сорвался, и она лишь пожала плечами, как будто пытаясь осознать происходящее.       — Но Драко, ты… ты ведь не понимаешь, что ты делаешь, — её глаза были полны страха, хотя она пыталась держаться. — Она не может стать частью нашей семьи.       — Мы не избавимся от ребёнка. — Драко ответил уверенно, но его взгляд был холодным и решительным, без малейших признаков сомнений.       Люциус, словно свирепый зверь, ещё больше накалял атмосферу.       — Ты ведь понимаешь, что если ты позволишь этой грязнокровке родить… вся наша линия исчезнет! Ты хочешь стать причиной падения рода Малфоев? — его голос был низким, отчаянным, и в нём звучала не только ярость, но и страх за будущее.       Нарцисса, хотя и была шокирована, старалась держать себя в руках. Она пыталась понять, что происходит, но слова мужа и сына всё больше сбивали её с толку. Её лицо было без выражения, но её взгляд был полон противоречий.       — Я сказал, что не позволю своему ребёнку родиться вне брака, — его голос оставался твёрдым. — Это не обсуждается.       Люциус гневно взял себя в руки и стиснул челюсти, но не выдержал:       — Ты идиот! Ты ведь не понимаешь, что на кону стоит не просто будущее нашей семьи, но и честь чистокровного рода! Ты рискуешь нашей репутацией ради какой-то… грязнокровки!       Драко сдержанно посмотрел на отца.       — Я уже всё решил, — сказал он, будто окончательно поставил точку.       Молчание повисло в воздухе. Люциус замер, его лицо было искажено яростью и невообразимым разочарованием. Но его слова, полные гнева, не заставили Драко сомневаться.       — Ты собираешься разрушить всё, что мы строили, ради чего Драко? Что ты задумал?… Думаешь, что сможешь поставить под угрозу наш род и я тебе это позволю ?— Люциус почти задыхался от гнева, но Драко, даже не моргал, продолжал смотреть ему в глаза.       Нарцисса, наконец, выдохнула, пытаясь вернуть себе спокойствие.       — Драко, — сказала она тихо, её голос был усталым и безнадежным, — ты понимаешь, что ты делаешь? Ты должен понимать последствия.       Драко молчал, но его взгляд был твёрд, полон решимости.       — Мой выбор окончателен. — Он повернулся к матери, продолжая с таким же выражением лица.       Люциус, встряхнувшись, резко подошёл к столу, с силой ударив кулаком по нему.       — Ты хочешь уничтожить наше будущее? Я требую, чтобы ты избавился от этой проблемы, пока не поздно. Мы можем решить все по-тихому, прежде чем это станет катастрофой.       Драко, всё так же не меняя выражения, спокойно ответил:— Я не буду этого делать.       Люциус, сжав кулаки, отвернулся, не находя слов, чтобы выразить ярость.       Нарцисса с тревогой посмотрела на сына, но в её взгляде был уже намёк на понимание. Она не могла позволить себе поддаться эмоциям, но её внутренняя борьба была очевидна.       — Я… я смогу убедить твоего отца, — сказала она, её голос стал более мягким, но в нём слышался скрытый страх. — Я постараюсь, чтобы он смирился с твоим выбором.       Драко посмотрел на мать, её слова, хотя полные тревоги, всё равно звучали для него как поддержка.       Он чувствовал, как его сердце наполняется благодарностью.       Мать всегда была той, кто помогал ему выдержать тяжесть обязанностей и ожиданий.       Она не ставила ему условий, не требовала, чтобы он следовал её воле.       Он подошёл к ней, мягко коснувшись её руки.       — Спасибо, мама, — сказал он тихо, его голос был полон искренности.       Нарцисса слегка сжала его руку, но в её глазах читалась печаль.       — Ты для меня всё, Драко, — её голос был тихим, полным заботы. — Но ты расстроил меня, не этого я от тебя ждала, но если это твоё окончательное решение, я не буду тебя останавливать.       Драко кивнул, его взгляд был полон уважения. Он знал, что мать будет бороться с этим, но всё равно останется рядом, что бы ни случилось.       Это было то, что отличало её от отца.       Люциус всегда действовал из гордости и страха за род, а Нарцисса… она была его защитой, даже если это значило идти против всего, что они построили.       Нарцисса молча вздохнула, её глаза наполнились слезами, но она не позволила им упасть.       Она обняла его, и Драко почувствовал, как её тепло и нежность проникают в его сердце, давая ему силы двигаться вперёд.

***

      Раннее субботнее утро было наполнено странным, тягучим спокойствием.       За окнами её уютного дома тянулась зима, но внутри было тепло, несмотря на хмурую февральскую погоду.       Гермиона проснулась с лёгкой головной болью, которая всё чаще наведывалась утром — токсикоз давал о себе знать, но она не позволяла этому помешать её планам.       Она знала, что должна быть сильной.       Это было её кредо за всё время работы в Министерстве.       Она встала с кровати, стараясь не делать резких движений, чтобы не дать слабину, и потянулась к окну, наслаждаясь тихим светом зимнего дня.       Тишина была особенной, словно мир вокруг замер, готовясь к чему-то важному, неведомому.       В углу, свернувшись клубком, дремал Живоглот, его дыхание ровное и спокойное, а пушистая шерсть немного колыхалась, создавая ощущение уюта.       Гермиона улыбнулась, наблюдая за ним. Иногда её кот был единственным, кто мог согреть её в самые холодные моменты, в моменты сомнений.       И сегодня было так же.       Протянув руку, она погладила его по мягкой шерсти, после чего направилась на кухню.       Тонкий запах мяты вскоре наполнил воздух, когда она заваривала себе чай, и этот аромат как будто прогонял остатки тошноты.       Когда она вернулась к столу, её мысли были заняты предстоящей встречей.       Она достала перо и пергамент и, несмотря на слабое головокружение, начала писать, стремясь к точности и чёткости в словах.       Письмо не должно было быть сентиментальным, несмотря на всю сложность ситуации.       Она знала, что предстоящее общение с Малфоем потребует холодной решимости.       Малфой,       Мне нужно поговорить с тобой. Сегодня вечером, у меня. Это касается условий нашего... договора. Я настаиваю на твоём присутствии.       Грейнджер.       Перечитав его ещё раз, она вставила его в конверт, прикрепив к лапке совы, и наблюдала за тем, как тот с лёгкостью поднялся в воздух, направляясь прочь. Гермиона почувствовала, как её сердце немного ускорило свой ритм, как лёгкое напряжение прошло через неё. Она постаралась игнорировать это чувство.       Её наряд был простым, но удобным: старый, но любимый свитер тёмно-серого цвета, широкие брюки, едва касающиеся пола, и мягкие домашние тапочки. Волосы, собранные в небрежный хвост, несколько прядей выбивались, придавая образу естественную лёгкость. Это был её уют, её мир, где она чувствовала себя в безопасности — далеко от всего того, что происходило в их мире. Но сегодня в этой безопасности её беспокойно колотилось сердце, потому что он скоро будет здесь.       Время тянулось, и, наконец, когда вечер поглотил город, в её дверь слегка постучали.       В это мгновение Гермиона ощущала, как на её коже проступают мурашки.       Она встала с кресла и, стараясь не выдать своей внутренней борьбы, направилась к источнику звука.       Драко, как всегда, был точен. Он не нуждался в лишних словах, чтобы создать атмосферу напряжённости, как будто сам его взгляд мог проникнуть в самые тёмные уголки её души.       Гермиона не могла не заметить, как он выглядит. Несмотря на свой статус и привычку носить строгие, зачастую угрюмые костюмы, в этот раз Драко был одет проще. Он стоял в темной футболке и джинсах, которые сидели на нём идеально, подчеркивая его атлетическую фигуру.       Внешне он был спокоен, но его лицо, с тонкими, выразительными чертами, не предсказывало ничего хорошего.       Его светлые волосы были слегка растрёпаны, как будто он только что проснулся или провёл день на свежем воздухе.       Этот его облик был ещё более привлекателен, чем всегда — он был сексуален, по-своему — ярко, безупречно.       Гермиона это знала и не могла не признать.       Сложность состояла в том, что она совершенно не желала быть под влиянием его харизмы, в то время как её тело всё-таки откликалось на его присутствие.       Каждое движение его рук, каждый взгляд был рассчитан, как удар кинжала, и Гермиона чувствовала это на уровне инстинктов.       Его взгляд, несмотря на всю эту внешнюю расслабленность, был холодным, его глаза не выдали ни одного намёка на эмоции.       Он оценивал её, как всегда, с изысканной насмешкой, почти с презрением.       Ироничная ухмылка, которую он и не пытался скрыть, была знаком того, что он, вероятно, понимал, как сильно она его ненавидит.       Но это не останавливало его.       Её холодный приём его не впечатлил.       Он прошёл в её дом, оглядывая его с выражением лёгкого удивления, которое скорее походило на насмешку, чем на искреннее восхищение.       Драко оглядел дом с легким интересом, его глаза на мгновение задержались на книжных полках, на странных предметах, которые она расставила вокруг, на её маленьком, но уютном пространстве, полном зелени и книг.       Всё это было столь чуждо его аристократическому воспитанию, что он не смог скрыть лёгкой усмешки.       — Тесновато, Грейнджер, — сказал он с той самой ироничной интонацией, которая заставляла её душу холодеть. Её раздражение мгновенно вспыхнуло, но она не подала вида, отведя взгляд.       — Нормально, — ответила она, стараясь не встречаться с его взглядом, чувствуя, как её раздражение нарастает. Она знала, что для него её дом был не более чем заурядным местом, и это было для неё оскорблением. Он был тем, кто мог бы оценить только величие и мощь, он был человеком, которого она должна была бояться. Но сейчас её не интересовала его оценка. Её интересовало только то, что он хотел от неё.       Её внимание на мгновение отвлёк Живоглот, который равнодушно прошёл мимо Малфоя, свернув к дивану. Малфой не мог не заметить, что животное не проявляло ни малейшего интереса к его присутствию, что только забавляло его.       Он повернулся к Гермионе, с лёгким укором в голосе.       — Ну что ж, ты ведь не для дружеского чаепития меня сюда позвала, — наконец, сказал он, присаживаясь на стул у стола и скрещивая ноги, его взгляд холодно скользнул по её лицу. В этом взгляде было что-то странное, противоречивое, как будто он сам не понимал, что чувствует. — Какие условия ты подготовила?       Гермиона села напротив, её глаза стали холодными, но в душе она почувствовала, как невыносимо тяжело ей быть рядом с ним.       Она была здесь в своем доме, но как будто не могла найти укромного уголка, чтобы скрыться от него.       От его взгляда, от его манеры держаться.       Гермиона пыталась бороться с ним, но его присутствие было враждебным, как ядовитая змея, которая постепенно проникает в душу.       Она ощущала, как его каждое слово, каждый взгляд проникает в неё, как напоминание о ночи, которая стала её самым худшим кошмаром.       Его руки, его запах, его близость — она не могла забыть этого, и это заставляло её ненавидеть его ещё больше.       — Начнем с того, что я оставлю свою фамилию, — произнесла она, пытаясь удержать голос ровным.       Драко сдвинул брови, наклонившись чуть вперёд, его глаза засияли хищно, и он ответил с такой грубостью, что её сердце на мгновение замерло.       — Нет. Этот вопрос не обсуждается. — его голос был холодным, но в нём скользило что-то глубокое, неуловимое. Он выжидал, как она отреагирует.       Словно удар молнии пронзил её тело, и она почувствовала, как её дыхание участилось.       Всё внутри неё всколыхнулось, но она сдержала гнев.       Он был всегда таким — высокомерным, властным, с тем взглядом, который заставлял её ощущать себя ничем, ничтожной, словно он мог взять её и переделать по своему усмотрению.       — Может быть, тогда двойная фамилия? — предложила Гермиона, пытаясь найти хоть малейший компромисс. В её голосе сквозила усталость и раздражение, хотя она сама прекрасно понимала, что это всего лишь полумера, слабая уступка, которая едва ли устроит его.       Она не могла не заметить, как его лицо застыло в каменной маске, будто он и не слышал её предложения.       — Нет Грейнджер, — его голос стал холодным, даже чуть оскорбительным, с тем тяжёлым оттенком, который она так ненавидела.       Его взгляд был ярким, пронизывающим, как взгляд хищника, скользящий по её лицу, словно оценивая её, как очередную жертву.       Гермиона почувствовала, как внутри всё сжалось.       Гнев моментально вспыхнул в её груди, но она, сжав челюсти, быстро подавила его, словно не желая потратить силы на бессмысленный конфликт.       Однако, несмотря на внешнюю сдержанность, в её глазах плескался яростный огонь, а кулаки стали настолько крепкими, что костяшки побелели.       Взгляд её был острым, колючим, как лезвие ножа, но она прекрасно знала, что спорить с ним не имеет смысла.       Он всегда был таким — упертым, убежденным в своей правоте и готовым разрушить всё, лишь бы добиться своего.       — Хорошо, — процедила она через зубы, голос звучал сдержанно, но в его глубине пряталась горечь. Осознание того, что она была вынуждена отказаться от части своей идентичности, было мучительным. Но в глубине души она решила, что ради будущего своего ребенка и своего какого-никакого спокойствия она может пойти на эту уступку.       Задержав дыхание, она взглянула на него.       Он оставался невозмутимым, его лицо — воплощение холодной решимости.       Его серебристые глаза казались такими чуждыми, такими недостижимыми, как если бы между ними стояла толстая стена, и она не могла её пробить.       Она вновь почувствовала всю тяжесть этого союза.       Гермиона чувствовала, как тяжесть момента сжимала её грудь, и каждый вдох давался с трудом.       Он не смотрел на неё после того, как они переспали.       Всё, что он мог предложить — холодное молчание, отстранённость, ведь для него это было просто временное увлечение, не имеющее никакого значения.       И это было болезненно.       Ужасно болезненно.       На совещаниях, в коридорах — он никогда не смотрел на неё.       Она ненавидела его.       Она ненавидела его за то, что он так легко её забыл.       Почему она, несмотря на всю свою ненависть к нему, не могла забыть его, когда его губы были так близки, когда он прижимал её к себе, когда его толчки стали грубее, и она в какой-то момент перестала сопротивляться? Это было предательством, предательством самой себя.       Всё чаще Гермиона размышляла о женщинах в его жизни. О тех, кто окружал его, кто, похоже, всегда занимал место рядом с ним. И ей было неприятно понимать, что они не лучше её, они просто — другие.       Такие, какие ему всегда нравились.       Чистокровные, идеальные, благородные, они были его отражением, а она — не вписывалась, Она - женщина, которая появилась и исчезла, как если бы её и не было.       Тема их брака встала перед ней как нечто неизбежное.       Её желудок сжался от страха и отвращения, когда она подумала о будущем, в котором она станет его женой.       Он был её врагом, он был человеком, которого она не могла любить, и которому она никогда не сможет доверять.       Но этот союз был неотвратим.       После разрыва с Роном, Гермиона осознала, что по-настоящему никогда и не любила, не была привязана к кому-то настолько сильно, чтобы хотеть провести с ним остаток жизни.       Ей казалось что время еще есть. Но теперь всё было по-другому.       Она была вынуждена выйти замуж за человека, которого ненавидела.       Гермиона решила действовать первой, не позволяя своему страху и уязвимости полностью поглотить её.       Её предложение об «открытом» браке, возможно, казалось отчаянным, но это было её единственным шансом сохранить свою личность, свою независимость в этом сумасшедшем мире, который казался ей чуждым и жестоким.       — Мы будем выглядеть как семья на публике, но в частной жизни каждый останется сам по себе, — её слова звучали тихо, почти невыразительно, но в них было нечто твёрдое. Это был её способ скрыть свои настоящие чувства, спрятать уязвимость, которая терзала её изнутри.       Она не могла позволить ему знать, как сильно его равнодушие ранило её.       Драко молча смотрел на неё, и в его взгляде она заметила долю удивления и, возможно, задумчивости.       Он нахмурился, словно обдумывал её слова, и ответил сухо, но в голосе было что-то едва заметное, указывающее на его неуверенность.       — Хорошо, — его ответ прозвучал хладнокровно, но в его голосе была скрытая угроза. — Но пока ты беременна, ни о каких других связях не может быть и речи.       Гермиона почувствовала, как в её грудной клетке нарастает буря. Он снова диктует свои правила.       Он решает за неё. Внутри неё всё взрывалось.       Почему он так уверен в себе? Почему он думает, что она будет следовать его указаниям?       Её губы сжались в тонкую линию. Она пыталась контролировать своё дыхание, но её руки слегка дрожали, и она скрывала это за маской спокойствия.       Он скользнул взглядом по её лицу, его глаза стали ещё более хладнокровными. Он наклонился чуть ближе, как хищник, готовый к решающему шагу.       — Дальше, — его голос прозвучал низко и жестко, заставляя Гермиону замереть.       — Я не хочу никакой свадьбы, — её голос звучал твёрдо, с оттенком вызова. — Достаточно просто расписаться. Без всей этой помпезности.       Драко, холодно сжав губы, подошёл ближе. В его взгляде была твёрдость, с которой он привык решать вопросы.       Он наблюдал за ней с нескрываемым интересом, как за противником, который ещё не осознаёт, что всё уже решено.       — Свадьба состоится.— произнёс он, как будто разъясняя очевидное.       Гермиона не могла больше сдерживаться.       Его слова пробудили в ней ярость, которую она пыталась подавить, но теперь она не могла молчать. Она шагнула вперёд, её лицо исказилось от гнева.       — Ты не имеешь права диктовать мне свои условия! — сказала она с яростью в голосе, её глаза горели. — Если тебе что-то не нравится, убирайся! Это не я просила тебя об этом! Так что не вздумай, что я буду играть по твоим правилам!       Драко, казалось, даже не шевельнулся. Он просто вальяжно сидел, холодно и сдержанно, но его взгляд не отходил от её лица.       Он был в каком-то смысле неумолим, но в то же время из него исходила какое-то странное, непонятное спокойствие.       Это было… это бесило её ещё больше.       — Это не обсуждается, — его голос был низким и жёстким, как удар молота. — Ты даже не представляешь, насколько важна эта церемония, не только для нас, но и для нашего будущего ребёнка. Ты должна понять, что твоя роль в моей семье должна быть публично закреплена.       Гермиона стиснула зубы, пытаясь контролировать внутреннее волнение, но что-то в её голосе дрогнуло.       — Ты знаешь, что мои близкие... мои друзья - это их напугает. Они не будут чувствовать себя в безопасности рядом с тобой, рядом всех этих тварей, которые… которые были связаны с тем, что произошло во время войны.       Драко не дал ей продолжить, холодно усмехнувшись.       — Меня волнует только безопасность моего наследника. И Твоя безопасность тоже, как бы тебе это ни казалось странным. Так что свадьба состоится. Мой круг должен знать, что ты — моя жена. — добавил он, на секунду позволяя себе выдать ту защитную, почти жестокую решимость, которую он тщательно скрывал за ледяной маской.       Гермиона почувствовала, как её внутреннее напряжение нарастает. Его слова, как жёсткие цепи, сжимали её, и она не могла сдержать ярость.       — Хватит решать всё за меня. Я не просила тебя геройствовать, я жалею, что вообще рассказала о беременности! — она выпалила это с такой яростью, что даже она сама почувствовала, как её дыхание ускоряется.       Драко оставался невозмутимым, но в его взгляде промелькнуло нечто странное — не что-то тёплое, но нечто неожиданно мягкое.       Он не торопился отвечать, словно давая ей время, чтобы она успокоилась.       — Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя так, — произнёс он, его голос вдруг стал тише, почти заботливым. — Свадьба тебе выгодна. Ты станешь министром магии, ты сможешь изменить жизнь других женщин, которые оказались в таком положении, как ты. Ты не можешь этого игнорировать. И не хочешь игнорировать.       Гермиона резко приподняла брови, сдерживая гнев. Её взгляд стал настороженным.       — Ты серьёзно думаешь, что я поведусь на твои слова? Ты как змей, пытающийся заманить меня в ловушку. Я не понимаю, чем тебе выгоден этот брак, но иначе ты бы не настаивал. Ты не заботишься обо мне, я не знаю, что ты задумал, но твои уловки меня не проведут!       Она пыталась понять, почему его слова так задевают её. Почему этот взгляд — такой спокойный, такой уверенный — не вызывал у неё привычного отторжения, как это всегда было. Это было... непохоже на его прежние манеры. Это было, как если бы он искренне хотел её убедить, не ради себя, а ради неё. Но Гермиона знала, что он лукавит. Он ненавидел и унижал её всю жизнь, люди так резко не меняются. И неважно, что он там говорил о будущем.       Драко сдержанно вздохнул, его лицо приобрело выражение, которое можно было бы назвать даже осторожной заботой.       — Может быть, я и не могу полностью понять твои чувства, Грейнджер, — сказал он, его голос стал мягче, — но этот брак всё равно необходим. Он необходим нам обоим, хотя бы для того, чтобы обеспечить безопасность нашего будущего ребёнка.       Гермиона почувствовала, как её гнев немного ослабляется, но это не значило, что она готова сдаться.       Гермиона неохотно смирилась с тем, что выбора у неё практически нет. Напряжение между ними нарастало, и она устало сжала виски.       — Я согласна, — проговорила она с явным раздражением, стиснув челюсти.       — Отлично, — с облегчением протянул он. — Свадьба уже запланирована на следующую субботу. Этим займётся моя мать.       Гермиона резко повернула к нему голову, её лицо исказилось от недовольства:       — Нарцисса?! Это шутка? Я ей не доверяю.       Драко на миг сжал челюсти, но быстро вернул себе холодную невозмутимость. Он знал, что разговор не будет лёгким, и был даже готов к её дерзким нападкам, хотя раздражение росло с каждым её словом.       — Её будет организовывать моя мать. — его тон был предельно спокойным, как будто он просто сообщил ей о погоде.       Но Гермиона не выдержала. Её лицо побледнело от ярости, губы задрожали, и она со злобой ответила:       — Ты хочешь сказать, что я должна не только подвергнуть свою семью и друзей опасности и провести этот день в окружении Пожирателей смерти, но и ещё твоя мать... — она почти выплюнула это слово, с видимым презрением на лице. — Она будет всё заправлять и планировать?       Драко улыбнулся с легкой насмешкой, любуясь её возмущением.       — Никто иной, кроме Нарциссы Малфой, не справится с такой задачей, Грейнджер. — Его голос стал чуть мягче, но в глазах не было ни малейшего уступчивости.       — Она уже начала подготовку. Вряд ли тебе удастся её остановить, так что тебе лучше принять это.       Гермиона сжала кулаки, и её лицо снова побледнело, но в глазах вспыхнуло презрение. Она сделала шаг вперёд, словно бросая вызов.       — Твоя семья — чудовища. Все, включая тебя. Ты думаешь, я позволю им устроить из моей жизни их очередной "проект"? Твоя мать, твой отец... все вы Пожиратели Смерти.       Но Драко оставался безмятежным, его глаза с лёгкой усмешкой наблюдали за её порывами ярости, как за представлением.       — Возможно, я чудовище, Грейнджер, — он произнёс это с насмешливым поклоном головы. — Но моя мать достойна большего уважения, чем все твои яростные обвинения. Ты можешь презирать меня сколько угодно, но её это не касается. Она выполнит всё идеально, и ты это знаешь. — Он наклонился ближе, его холодный взгляд встретился с её, и его голос стал ещё мягче, почти шёпотом: — Возможно, лучше всех понимаешь, ведь она всё-таки Нарцисса Малфой.       Её дыхание сбилось, но она быстро собралась, уставившись на него с ненавистью. Она была яростной, её глаза сверкали, и на мгновение ей показалось, что от её взглядов он должен дрогнуть, но он лишь усмехнулся, заметив её трясущиеся руки и слегка приоткрытые губы. Гермиона ненавидела его за это, за эту непроницаемость, за то, как его губы напоминали ей о той ночи, когда он был так близок к ней, что её сердце готово было выпрыгнуть из груди. Но это было ошибкой, обманчивым мгновением слабости, который она не собиралась повторять.       — Пусть будет так, — прорычала она, сдерживая свои чувства, — но я не намерена жить в вашем доме. Малфой-мэнор — последнее место, куда я когда-либо ступлю. Я... не забуду, что со мной там сделали, — её голос зазвенел от ярости и горечи.       На этот раз его усмешка угасла, и он слегка кивнул.       — Ты не будешь жить там, если не хочешь, — спокойно ответил он, его голос был искренним, хоть и сдержанным. — Но мэнор тебе всё равно придётся посетить хотя бы раз. Мои родители ждут тебя на ужин, чтобы обсудить детали свадьбы. Нарядись получше, Грейнджер, не разочаровывай мою мать.       Её губы задрожали от едва сдерживаемого гнева, но она стиснула зубы, молча принимая неизбежность его требований.       Пламя в камине играло тусклыми, ленивыми отблесками на стенах, отбрасывая тени, которые казались живыми, как если бы они были свидетелями происходящего. Комната будто замерла вместе с ними в напряжённой тишине, едва уловимо пронзённой отзвуком их последней ссоры.       Гермиона, с трудом скрывая своё раздражение, склонила голову, прикусывая губу, будто пытаясь сдержать все слова, которые так и рвались наружу. Она чувствовала, как обида разливается в груди глухой болью, но подавила её в себе. Взгляд её был устремлён куда-то вдаль, словно она пыталась избежать его тяжелого, испытующего взгляда, который так остро ощущался даже сквозь осторожно отведённые глаза.       Драко, всё ещё удерживая насмешливую улыбку, замер, заметив эту мелкую дрожь на её губах. В какой-то момент его насмешка исчезла, сменившись чем-то неуловимо мягким, почти неразличимым в его надменных чертах. Он не сказал ни слова, лишь смотрел на неё, как будто пытался понять, что скрывается за этой её решительностью, за этой внезапной уязвимостью, которую она с таким трудом прятала.       Тишина повисла меж ними ещё несколько долгих мгновений, словно дав каждому из них возможность в последний раз подумать, прежде чем окончательно сдаться тому, что ждёт их впереди. Казалось, сама судьба решила дать им шанс - пусть и такой странный, болезненный, но всё же шанс - на то, чтобы понять друг друга и, возможно, чуть меньше ненавидеть этот вынужденный союз.       Наконец, словно бы не выдержав напряжения, Драко медленно поднялся, взглянув на неё в последний раз перед тем, как повернуться к двери. — Ты удивишься, но я тоже не рад всему этому. — его голос звучал чуть мягче, чем обычно, словно в нём проглянула какая-то недосказанность.       Он вышел, оставив за собой еле слышное эхо шагов в тишине, что окутала её квартиру. Живоглот, лениво потянувшись, запрыгнул ей на колени, словно пытаясь утешить её своим теплом.       Гермиона медленно провела рукой по его пушистому меху, и мысли сами собой вернулись к их недавнему спору, к его взгляду - холодному, но, возможно, едва уловимо смягчившемуся в последний момент.       Остаток ночи она провела за размышлениями, наблюдая, как снаружи падают снежинки, окутывая всё вокруг бесконечной белой тишиной.       Внутри неё шла борьба, глухое, едва ощутимое сопротивление, которое она пыталась унять.