Secret baby

— Что скажешь, ЛТ? Саймон смутно слышит голос Джонни. Это где-то на заднем плане, что-то, на что он не обращает внимания в данный момент, поскольку они не находятся в активной ситуации. Пока что. Вместо этого они все заперты в безопасном месте с дерьмовыми матрасами, дерьмовыми диванами и тонкими стенами, теснящимися внутри бетонной коробки. Саймон лежит на спине, на диване, и листает свою камеру, фотография за фотографией тебя и ребенка заполняют экран. Есть новые, те, что ты отправляла в течение последних трех недель, и когда он отправляет смс, чтобы сообщить тебе, что его телефон включен ненадолго, ты почти сразу же отправляешь видео в ответ. — Это тот самый малыш? — говорит Джонни из-за его плеча, и Саймон кивает, нажимая на кнопку play. — Ладно, Рэй, давай покажем папе, — Орион лежит на животике в гостиной, подперев голову рукой, и смотрит на тебя из-за телефона. Он слегка хихикает, улыбается, извивается, и ты кладешь одну из его игрушек прямо вне его досягаемости, слева, — Ты можешь это сделать, малыш, давай. Папочка хочет посмотреть, — еще больше поощрений, Орион раскачивается взад-вперед на животе и бьет ногами — прежде чем полностью перевернуться на спину. — Отличная работа, малыш! Какой сильный мальчик, — ты притягиваешь его к себе, прижимаешь спиной к груди, ногами к себе и поворачиваешь телефон так, чтобы на видео были видны вы оба, — Значит, так тому и быть, — ты улыбаешься и целуешь его в макушку, — Думаю, скоро у нас будет ползунок под рукой, — в твоем взгляде мелькает что-то грустное, и ты прогоняешь это, — В любом случае, мы… мы скучаем по тебе. Позвонишь вечером? — в его горле образуется комок, и он практически спрыгивает с дивана, направляясь к задней двери. Джонни зовет его за собой, но он не обращает на это внимания. >Можешь ли ты ответить на звонок сейчас? >Ты только что упустил его, мне так жаль. Он спит: ( >Ничего страшного. Я хочу с тобой поговорить. >Хорошо, конечно. — Алло? — ты уже не совсем шепчешь, но твой голос все равно мягкий, осторожный, и он закрывает глаза. — Привет. — Привет. Как ты? — Отлично, — не могу поверить, что он перевернулся, — ты подавляешь небольшой смех. — Я знаю. Он скоро начнет ползать, я это чувствую. Постоянно пытается подталкивать себя руками и выставлять ноги вперед. Это мило. Он похож на тюленя, — ты вздыхаешь, и он теряется в ней, медово-сладкая паутина затягивает его в ловушку, опутывая для пиршества, а твои клыки уже глубоко впиваются в его плоть. Вот кто ты такая. Нечто под его кожей. Нечто, владеющее им до мозга костей. Человек, который подчиняется только одному приказу — готовый сказать «как высоко», если ты только скажешь «прыгай». Он слышит свое обещание каждый день, каждую ночь, звенящее в его ушах. Джонни считает, что у него где-то щелкнул выключатель. Газ говорит, что он более кровожаден, чем когда-либо. Джон просто улыбается ему, в его глазах — знающий взгляд, взаимопонимание. Он направляется домой, несмотря ни на что. Если ему придется убивать каждую встречную душу, то так оно и будет. Он дал обещание. — Надеюсь, он подождет, — он старается контролировать грубые нотки своего голоса, но они все равно есть. — Я уверена, что дождется, — ты успокаиваешь его мягко, по-доброму. Его котенок. — А как у него дела в остальном? — Хорошо. Суетливость немного утихла, слава богу, но, думаю, он скучает по папе. — Да? — Да, — ты делаешь паузу, небольшой вдох, едва заметный выдох, — Я тоже по нему скучаю, — он бегло оглядывается по сторонам, а затем понижает тон своего голоса. — Ты скучаешь по папочке, милая девочка? — вы оба танцевали вокруг этого вопроса последнюю неделю. С тех пор как он приземлился в безопасном месте, ему удается звонить почти каждую ночь, иногда он застает Ориона, когда тот не спит, а иногда — только тебя, а в последнее время ты вовлекаешь его в сексуально заряженные разговоры поздней ночью, которые заставляют его дрочить член где-то за запертой дверью и кончать в собственную руку. Ощущение, что всё впустую. Он задается вопросом, позволишь ли ты ему снова сделать тебя беременной. Он даже не знает, можно ли тебе сейчас заниматься сексом, если честно. Он знает, что ты порвалась, очень сильно. Знает, что тебе накладывали швы. Знает, что ты, вероятно, до сих пор залечиваешь раны, физические и душевные. Но это не страшно. Он будет ждать. Он будет ждать столько, сколько потребуется. Ради этого. Ради тебя. Он тоже не знает, откуда взялись перемены, но не жалуется. Или сомневается. Он потакает, мечтает и говорит тебе, чтобы ты залезла в свои пижамные штаны и потрогала себя для него, пока он отрывается на другом конце линии. Если бы ему пришлось гадать, он бы сказал, что расстояние придало тебе смелости, позволило почувствовать себя увереннее, обрести комфорт. Убийство придает ему дополнительный ранг, наполняет его страстью к тебе, к своей нынешней жизни. Он всегда чувствовал цель, преданность своей работе, 141-му, но теперь есть более высокий алтарь, на который можно положить себя, более высокое призвание. Надеть кольцо на палец, например. — Ты в постели, мама? — Да. — Да? Поиграешь для меня со своей киской? — О боже, — ты стонешь, но на другом конце линии, за пределами целого мира, раздается придыхание, дикое. — Скажи папочке, что ты делаешь, милая, — он каменно-твердый, настолько, что болит, но он не собирается удовлетворять жгучую потребность прямо сейчас. Он хочет быть сосредоточенным на тебе, — Ты трогаешь себя? — Д-да. — Тебе приятно? — хнычешь ты, — Потираешь свой хорошенький маленький клитор, для меня — это приятно? — О боже… да. — Папочка так гордится тобой, милая. Ты так хорошо заботишься об Орионе. Заботишься о себе, заставляешь себя кончать, раз уж он не может быть рядом, чтобы сделать это для тебя, — ты стонешь, неразборчиво, нектарной мелодией на ветру, — Я бы хотел быть там. Я постоянно думаю о той ночи, когда мы сделали нашего ребенка, о том, как ты выглядела, раскинувшись на своей кровати, принимая всю мою сперму, как хорошая девочка. — О, о… — Ты так красиво принимала мой член, мама. Так хорошо, подходила мне как перчатка, — ты задыхаешься, крошечные, яркие хныки проскальзывают на свободу, и он знает, что ты близок к этому, — Не останавливайся. Дай мне услышать тебя, — приказывает он, скользя ладонью по набухшей массе своего члена. — Блядь, папочка… — Продолжай, милая, давай, — он почти слышит, как скрежещут твои зубы. — Я кончаю, ох, папочка, я, я… — раздается звук, громкий вздох, а затем ты умолкаешь, тяжело дыша в трубку. — Хорошая работа, мама.

***

К концу четвертой недели он раскис. Мышцы напряжены от агонии отсутствия, ужасные видения, кошмары, гниющие в передней части его мозга, когда он закрывает глаза. Балаклава тяжелеет от крови теперь, каждый день. Красные пятна белой, фетишистской и свернувшейся крови, которую он пытается сцедить сквозь зубы. Они переехали из убежища. Телефонные звонки остались лишь сном. Он включает телефон на пять минут раз в два дня, отчаянно пытаясь загрузить фотографии, которые ты присылаешь, но получает только одну из десяти. Не может написать тебе ответное сообщение. Ночью он стоит на улице, наклонив подбородок, ориентируясь по небу, выискивая Ориона в космическом хаосе. На это уходит время, слишком много времени, но в конце концов он замечает его на юго-западе неба, сверкающего рядом с луной. Его звезды. Его луна.

***

Джон пытается усмирить его, — Тебе придется стать лучше в этом, если ты планируешь остаться, Саймон. Легче не станет, но ты можешь облегчить боль. Вопрос о том, чтобы остаться, никогда не стоял, он слишком долго служил 141-му, чтобы отказаться от этого сейчас. Желание невероятно эгоистично, но он не считает себя человеком другого типа — тем, кто согласится на кабинетную работу или пожертвует своим долгом. По сути, работой всей его жизни. Он не очень хороший человек. Но он твой. По-другому он не хочет.

***

У Кайла теперь дома есть девушка, — рассказывает он Саймону. Может, стоит их познакомить, понимаешь, LT? Им будет на кого опереться, когда нас не будет. Блестящая идея, если он когда-либо слышал такую. Хотя он не удивлен. Газ — лучший из лучших в своем деле во всем.

***

Они с Джонни на скорость пробегают последнюю часть операции, обрушивая ад на всех, кто попадается им на пути, и он наконец-то видит тот безумный блеск в глазах Соупа, которого не хватало все это время. — Было весело, ЛТ, — он произносит слова накануне эксфила, стакан с виски слабо держится в руке, — Почти грустно возвращаться домой. Не так давно он мог бы с этим согласиться. Но теперь, когда он смотрит на пять с половиной слишком длинных недель, он не может дождаться, когда все закончится. >Привет. >Привет, омг, я так переживала. >Все в порядке. Уже едем на базу. Собираюсь принять душ здесь, переодеться. Ничего, если я зайду к тебе после? >Да.

***

Он как живая пружина срывается с места. В трех шагах позади Газа он пытается набрать тебе сообщение, почти не обращая на это внимания, размашисто шагая, чтобы сократить расстояние между собой и душевыми. — Привет, дорогой, — Газ заключает кого-то в свои объятия, симпатичную малышку с ямочками, Саймон едва поднимает взгляд… И тут же чуть не спотыкается о свои ботинки, вывалив язык, чтобы увидеть, как ты стоишь позади девчонки Кайла, сарафан качается у твоих бедер, Орион болтает у тебя на бедре. Его сумка падает. Он бросается бежать. — Ах! — вскрикиваешь ты, когда он втягивает тебя в себя, приподнимая тебя и ребенка рукой под плюшевой попкой, — Саймон, о боже… — ты выгибаешься вперед, свободной рукой обхватывая его плечо, и он прижимается своим ртом к твоему. — Скучал по тебе, мама, — твои верхние зубы закусывают нижнюю губу, стыдливо и сладко, — И по тебе, малыш, — ты целуешь его снова, на этот раз дольше, не обращая внимания на крики Джонни на заднем плане. — Добро пожаловать домой.