Secret baby

Он затаскивает тебя под одеяло в тени бархатцев в твоей спальне, как только Орион ложится. Ты уже не такая смелая, как по телефону, и снова превращаешься в застенчивого, милого котенка, баюкающая в его руках, когда он всасывает следы в твою шею, а руки спускаются вниз по позвоночнику и по бедрам, чтобы наполнить его ладони плюшевым изгибом твоей попки. — Скучал по тебе, мама, — ты мягко улыбаешься, пряча лицо в его груди. — Я тоже по тебе скучала, — он пытается нарисовать твою карту своими пальцами, поглаживая их по твоим бедрам, плечам, подтягивая пальцы ко рту и ставя точку губами на каждой костяшке. Может быть, если он будет делать это достаточно часто, то никогда не забудет, какова ты на ощупь. На тебе еще одна из твоих рубашек для сна, большая, растянутая, потрепанная, тонкой вуалью закрывающая тебя от него, и когда он скользит под подолом, прослеживая вверх к твоему пупку, ты застываешь в его объятиях, мышцы напрягаются, как у оленя в свете фар, — Что такое? — ты не отвечаешь, взгляд непоколебимо устремлен вперед, прямо ему в грудь. Страх зарождается, прокладывая путь к его внутренним инстинктам. Он садится, — Что случилось? У тебя кружится голова? — Н-нет, я в порядке. Я чувствую себя… хорошо, — твое тело говорит совсем о другом: ты выгнулась вперед, все еще напряжена, словно пытаешься защитить свои ребра. — Что происходит? — ты качаешь головой, мокрая дорожка слезы блестит на твоей щеке в темноте. Его беспокойство, его страх больше не позволяют ему осторожничать, стальная спина спросонья выскальзывает на свободу, словно он разговаривает с одним из сержантов, — Поговори со мной. — Я не выгляжу так же! — пробурчала ты, а затем попыталась скатиться с кровати, подальше от него, — Я тоже чувствую себя не так, как раньше. Я какая-то… хлюпкая, вытянутая, потому что твой ребенок — гигант. И я родила его, знаешь… он был нелегким, — его хватка на мгновение ослабевает, и ты пользуешься возможностью, опускаешь ноги на ковер и пытаешься встать. Он быстро обхватывает тебя за талию и дергает, притягивая обратно к кровати и смещая твой вес так, что ты оказываешься зажат под ним, — Саймон! — Посмотри на меня, — он трется носом о твой нос, удерживая твои запястья прижатыми над головой, его бедра сжимают твои, — Ты родила нашего ребенка , милая. Ты и это тело вырастили его, заботились о нем, оберегали его. Я люблю это тело, мама. Я полюбил твое тело в первую ночь, когда встретил тебя, и… — Именно, — ты огрызаешься, вздернув нос, — Тебе нравилось, как я выглядела раньше, а я определенно не… — его брови опускаются, и он прерывает тебя своим ртом, крадя долгий поцелуй, прежде чем отстраниться. — Не перебивай меня. Мне нравилось твое тело тогда, но то, как ты выглядишь сейчас, мне нравится еще больше, — чтобы донести свою мысль до тебя, он прижимает длину своего твердого члена к тому месту, где он расположился между твоих ног, и твои глаза становятся широкими, — Это тело родило моего ребенка, мама, — он опускается ниже, накрывая своим ртом твой сосок под футболкой, — Это тело кормит моего ребенка, — он отпускает твои руки, проводит ими по ребрам и животу, где удерживает тебя неподвижно, — Это тело — доказательство того, что ты принадлежишь мне, что ты моя, и я буду боготворить каждый дюйм, если ты мне позволишь. Ничего страшного, если ты не любишь себя или то, как ты сейчас выглядишь, потому что я буду делать это для тебя, пока это не изменится, — твои глаза полуприкрыты, умный рот приоткрыт в поисках украденных слов. — Я… — Орионс плачет, эхом доносясь из своей комнаты, и Саймон целует твое плечо. — Я позабочусь о нем.

***

— А что, если это РСВ*? — он говорит тихо, рука все еще прикрывает затылок Ориона, вышагивая по кухне. Он держал его на руках все утро, слишком нервничая, чтобы разлучиться с ним или положить его хоть на секунду, а теперь он спит на груди Саймона, крошечные пальчики и кулачки свернулись у горловины его рубашки. — Я не думаю, что это РСВ. Мы не так уж много гуляли, и у него нет высокой температуры. — Но у него зеленые сопли, — в самых дальних уголках сердца Саймона свернулось чудовище. Холодная, черная тварь, которая дергает за ниточки в его голове и заставляет скакать кровяное давление. Его ребёнок болен. Что, если это серьезно? Что, если он не получит помощь вовремя? Ты засовываешь пальцы в угол его руки и кладешь голову ему на бицепс, — Зеленые сопли — это еще и симптом обычной простуды, которой малыши болеют очень часто, — ты поглаживаешь Рэя по спине и прижимаешь тыльную сторону ладони к его щеке, — Температура у него не очень высокая, и кашля особого нет. Думаю, пока все в порядке. — Может, нам стоит отнести его в больницу или снова позвонить педиатру и… — Саймон, хей, — твоя рука переместилась на его спину, потирая вверх и вниз по позвоночнику, как будто его нужно успокоить. Ну, это неправильно. Он должен успокаивать тебя. Ты и ребенок, он должен заботиться о вас, следить за тем, чтобы вы оба…, — Доктор Марш сказала, что пока у него не поднимается температура, он мало спит и не начинает хрипеть, то мы можем оставить его дома. Он в порядке, ясно? Младенцы болеют. Но мы здесь с ним, и мы позаботимся о том, чтобы с ним все было хорошо. Верно? — он закрывает глаза, прокручивая твои слова в голове, твои доводы набирают силу и цепляются за него, удерживая его на месте. Ты сейчас уравновешенная, непоколебимая, и он любит тебя за это и позволяет себе опираться на это, хотя бы немного. — Верно. — Почему бы тебе не дать мне взять его? Ты держишь его на руках уже шесть часов. Иди… прими душ, что ли. Или поешь. Я хочу, чтобы ты очистил голову, немного расслабился». Он поднимает Ориона на руки, но качает головой на твои предложения. — Мне не нужно… — Пожалуйста. Для меня? — отказы так и замирают на его губах, и он кивает. Душ приносит Саймону огромную пользу. Его голова проясняется, и он становится более сосредоточенным, более рациональным, когда высыхает и достает из сумки пару толстовок.

***

Все в порядке. Младенцы болеют. Ты права. У него даже температура не такая высокая. В твоей комнате, где ты лежишь на боку, полулежа, а Орион лежит на спине перед тобой, свет приглушен. Ты улыбаешься Саймону, когда он пересекает расстояние и наклоняется, чтобы прижаться поцелуем к твоей голове, — Чувствуешь себя лучше? — Да, спасибо. Извини, что я немного растерялся. — Ты волновался, — ты похлопываешь по противоположному боку, рядом с ребенком, и он ложится, положив большую руку на живот Рэя, — Ты впервые видишь, как он болеет, конечно, ты немного растерялся, — твой выбор слов заставляет его задуматься, и он качает головой. — А раньше он болел? — Он простудился где-то на четвертой или пятой неделе. Я была в полном дерьме, — твои губы расходятся в дрожащей улыбке, — Он был несчастным, не ел, не спал. Не мог дышать через нос. Я сразу же забрала его к себе, плакала все это время, но у него даже не было температуры. Просто простуда, — ты пожимаешь плечами, — Они сказали мне, что если у него поднимется температура, то это может быть плохо, и чтобы я немедленно привела его обратно. Следующие два дня я провела, наблюдая за ним каждую секунду, даже когда он спал в своей кроватке, проверяя, дышит ли он еще. Проверяла его температуру каждый час, — ты вздыхаешь, — Вот, давай сделаем это, — ты побуждаешь его перевернуться на спину, натягивая простыню на грудь до плеч, — Ты слишком горячий, — ты дразнишь его, прежде чем осторожно взять Ориона на руки и положить его на грудь Саймона, все еще спящего, — Так ты сможешь следить за его дыханием и температурой, а я, — слова обрываются зевотой, — Смогу немного поспать прямо здесь. Хорошо? — он смотрит на тебя долгую минуту, любовь, одержимость и благодарность скручивают его, пока он не протягивает руку и не гладит тебя по щеке. — Спасибо, мама.