Secret baby

Саймон — профессионал по части тишины. Это укоренилось в нем, часть его мозга, перестроенная после тренировок, чтобы сделать свою массу почти невидимой, и зависящая от тишины, чтобы остаться в живых. Иногда он думает, что ему стоит прилагать больше усилий, чтобы создавать шум дома. Он должен наступать каблуком, едва-едва, для потертости или дисбаланса веса, чтобы половица скрипнула или застонала. Он должен открывать двери в спешке, позволяя замкам и засовам щелкать и клацать, предупреждая того, кто находится по другую сторону, о его присутствии. Но если бы это было так, он бы не смог этого делать, не смог бы стоять прямо у комнаты Ориона и смотреть, как ты играешь с ним в ку-ку-ку, прячешь лицо руками, а потом раздвигаешь их, улыбаясь так широко, что сердце замирает. — Куда он пропал? — ты смеешься из-за своих ладоней и тянешься вниз, чтобы пощекотать его живот, хихикая, — Вот он! — Рэй лежит на пеленальном столике на полу (он уже слишком большой для пеленального столика), голый, если не считать свежего подгузника, и лучится на тебя, словно ты — это все. Он и его сын влюблены в одну и ту же женщину, и он боится. — Куда он пропал? — ты делаешь вид, что ищешь его, прячешься за руками, не замечая, как глаза Ориона расширяются и шарят по сторонам, явно ища твоего зрительного контакта, прежде чем ты снова завопишь «Вот он!» и встретишь его улыбку за улыбкой. Он прислоняется к дверной раме, прекрасно понимая, что ты все еще не догадываешься о его присутствии, и достает свой телефон, желая увековечить как можно больше моментов, наполняя свою камеру фотографиями и видео с тобой и малышом, чтобы ему было за что уцепиться, когда его оторвет от тебя следующая операция. — Где мой малыш? Куда он пропал? — ты притворно оглядываешься по сторонам, поворачиваешь голову слева направо, наконец ловишь Саймона краем глаза, переводишь взгляд с него на камеру, все еще улыбаясь, солнце светит тебе в лицо из окна. Он улыбается в ответ, ничего не может с собой поделать. Некогда чуждое ощущение на его лице, теперь кажется таким естественным, когда речь идет о тебе. Орион нетерпеливо пинает ногами, и ты, вздохнув, оборачиваешься, — Вот он! — ты снова щекочешь его, и на этот раз, когда ты хихикаешь, он тоже. Твой рот открывается в шоке, и ты смотришь на Саймона широко раскрытыми глазами, — Боже мой. Ты это слышал? — он практически роняет телефон и опускается на колени возле тебя, когда ты наклоняешься вперед и дуешь на животик малыша, а Орион все это время хихикает. Это ударяет по нему, как грузовик. Он чувствует обморок. Пол неровный. Его ребенок смеется. Мир кружится, и в очередной, тысячный раз с тех пор, как он столкнулся с тобой на тротуаре, все выглядит по-другому. Он моргает в ответ на жжение в глазах, когда ты притягиваешь Ориона к своей груди, целуешь его в щеку, гладишь по затылку. — Скажи, папочка, ты меня слышал? Ты слышал, как я смеялся? — ты используешь голос поменьше, пытаясь подражать голосу младенца, в его голове звенят колокольчики. Он обхватывает тебя, целует голову Ориона, вдыхая его воздух, и ты прижимаешь голову к его груди со стоном и вздохом, — Не могу поверить, что это только что произошло. — Я знаю, — Орион смотрит на вас двоих, глаза мелькают туда-сюда, и ты проводишь пальцами по его распущенным волосам. Комок в горле рассеивается, и он целует тебя в лоб, — Спасибо тебе, — спасибо тебе за это. За все. За то, что дала ему шанс обрести семью, за то, что он может показать своему сыну, как выглядит здоровый дом, как выглядит любовь. За все это. Ты отступаешь назад, обнаруживая, что он открыт и уязвим, мягкие части тела выставлены на всеобщее обозрение, без защиты. Твоя свободная рука проводит по его щеке, как он делал это с тобой бесчисленное количество раз. — За что? — За то, что подарила мне все. Позже он лежит на спине, лениво наблюдая с кровати за тобой в ванной, пока ты чистишь зубы и разговариваешь с сестрой. Прошла неделя с тех пор, как ты попросила его остаться, как он обнимал тебя всю ночь, и с тех пор он почти не возвращался в свою съемную квартиру на короткий срок. Ты спросила его об этом несколько ночей назад. Спросила, как близко он живет, ведь он так часто ездит туда-сюда, или же он совершает путешествие. Интересовалась, как его найти, если он в этом районе. На твоем лице появилось чувство вины, и, желая облегчить его, он рассказал тебе правду. — Снял на короткий срок квартиру на соседней улице после того, как столкнулся с тобой. Хотел быть поближе, — ты дернулась назад в его объятиях, не веря, — Мой… друг, парень, с которым я работаю, живет в этом районе. Так я и оказался в баре той ночью. Иногда я ночевал у него дома. — Ты снимал жилье, чтобы быть поближе к нам? — Конечно, мамочка. Неужели ты думаешь, что я собирался оставить тебя здесь совсем одну? — Я скучаю по ней, — ты скатываешься в кровать с колена, и он перекидывает руку через твою талию, чтобы притянуть тебя к своей груди, закрывая брешь. Есть что-то успокаивающее в том, чтобы накрыть твой затылок, твой череп, своей ладонью, пальцы раскинуты во все стороны, словно он держит мяч. Он говорит себе, что это не из-за снов. Тех, в которых он находит тебя мертвой лицом вниз в ало-красной луже, застреленной в стиле казни, а Орион пропал. Конечно же, нет. — Кто? — Моя младшая сестра, — ты прижимаешься ближе, носом к его шее, а он закрывает глаза, упиваясь каждой секундой, медленно считая их. — Где она? — ты вздыхаешь. — В Севилье, — Испания? — Я жила там, и она однажды приезжала. Влюбилась в это место. Там она учится в школе. — Ты жила в Испании? — ты сонно киваешь. Кормление Ориона всегда выматывает тебя, и это было последнее, что ты сделала перед тем, как лечь спать. — Да, я как бы плыла по течению. Недолго прожила в Венесуэле, один раз. Марокко, Камерун, Берлин… — твое имя сорвалось с его губ растрепанной лентой, смятенной и любопытной, завернутой в путаницу слогов. — Для… развлечения? — Мне стало не по себе после университета. Я не хотела просто оставаться там, где я выросла, я хотела делать что-то. Видеть всякое. Так что я как бы… свалила, — конечно же, ты это сделала. Может, ты и котенок, но ты все еще любопытеная и умная. С яркими глазами и очарованным миром. Ты наверняка прекрасно провела время, бегая по всему земному шару, — Я бы хотела взять Ориона в путешествие, понимаешь? Сделать так, чтобы он увидел мир или хотя бы его часть. Я пытаюсь поверить, что ты все еще можешь ощущать жизнь, даже если у тебя есть ребенок. Словно ты можешь наслаждаться жизнью… со своим ребенком, верно? — его челюсть сжимается так сильно, что уши закладывает. У тебя были большие, красивые крылья — как он собирался их подрезать? — Саймон? — его имя возвращает его на землю, туда, где ты свернулась калачиком в его объятиях, теплая, мягкая и безопасная. Он вздыхает. Разговор навис над ним, как жнец — большая, уродливая буря, зарождающаяся на горизонте. — Давай поговорим о путешествии, когда он сможет хотя бы есть твердую пищу, хорошо? — умиротворение жжет желудок, как кислота, и ты прижимаешься поцелуем к его шее. — Хорошо, — он делает очень глубокий вдох. — Но… нам нужно кое о чем поговорить, мамочка, — твоя бровь нахмуривается. — Поговорить о чем? — ему не нравится, как сердце чувствует себя в груди, камнем опускаясь в желудок. — Ты многого… не знаешь, милая. Многое обо мне и моей работе, — ты не отстраняешься, но отодвигаешься, чтобы получше рассмотреть его в свете подсветки твоей прикроватной тумбочки. — Хорошо… — это должно было подтолкнуть его, подвести к следующему шагу, тому, где он начнет говорить, но слова застыли у него в горле, — Хей, — ты окунаешься в зону его видимости, — Саймон. Что случилось? — правда начинает гореть. Она тлеет, пока не превращается в полноценное пламя, выплескивающееся из его рта и испепеляющее все на своем пути. Ты. — Моя семья была убита из-за меня, — ты отшатываешься, словно он дал тебе пощечину, глаза расширены. — Ч-что? — твой голос дрожит, и он тебя не винит. — Моя мать, мой брат, его сын и его жена… они… они умерли. Из-за меня. — Я не понимаю, — конечно, ты не понимаешь. С чего бы это? — Это… бессмысленно начинать с середины, поэтому я хотел бы рассказать тебе… о своей жизни и своем… опыте, если ты готова выслушать, — он хотел бы обнять тебя за это, хотел бы почувствовать, как бьется твой пульс под его большим пальцем, но ты установила физическую дистанцию, и он не хочет давить на тебя. Он должен верить, что не потеряет тебя. Он даже не хочет думать о том, что может сделать, если ты попытаешься уйти, — Пожалуйста, — его голос трещит, и ты робко киваешь. — Хорошо, Саймон. В конце всего этого ты молчишь. В шоке. Сидя на кровати, простыни сбились вокруг твоей талии, ты смотришь на него, твое дыхание короткое и сиплое. Он тянется к тебе, пытаясь утешить, втянуть в себя, где ты будешь в безопасности, где тебя будут любить и держать, но Орион начинает плакать, суетливо, голодный резкий вой пронзает тишину, и ты срываешься с кровати и идешь к двери… оставляя его одного в темноте.