Secret baby

В кабинете педиатра очень светло. Светлые стены, яркая мебель, яркие игрушки. Коридор выкрашен в ярко-голубой цвет, усеянный висячими, губчатыми облаками, спиралевидными узорами от пола до потолка. В смотровой комнате не намного лучше. Она желтая. Должно успокаивать, говоришь ты ему. Но это совсем не так. Яркие цвета настораживают его, но он подавляет это. Проглатывает грызущее беспокойство, зарождающееся в глубине его сознания, отгоняет спираль, пытающуюся проглотить его целиком. Он возвращается к тому, что дает ему комфорт, что позволяет ему спать по ночам, что заставляет его чувствовать себя целым. Единственный, кто не заставляет его чувствовать себя разорванным в клочья. Тот, кто может прикоснуться к его голой коже, не заставляя его дрожать. Ты. Ты тоже нервничаешь. Это началось, когда ты раздевала ребенка, и с тех пор только усугублялось. Он видит это по тому, как ты расхаживаешь взад-вперед по комнате, прижимая Рэя к груди, укачивая его, потирая спинку. В твоем выражении лица застыл ужас, мрачная тревога пробирает до костей. — Давай, мама, — Он тянется, берет тебя за предплечье и притягивает к себе, упираясь подбородком в твою макушку. Ты расслабляешься, но с трудом, — Все будет хорошо. — Он ненавидит уколы. — Он еще ребенок, конечно, ненавидит. Не могу его винить. А, малыш? — он гладит пухлую и круглую щеку Ориона и склоняет голову, чтобы поцеловать тебя в висок. Кто-то стучит в дверь, и она со скрипом открывается. — Привет! — молодая женщина в белом халате улыбается им, бросая на Саймона странный взгляд, прежде чем шагнуть вперед. Он сглатывает кислоту, обжигающую заднюю стенку горла. — Привет, доктор Марш, — ты слабо здороваешься, лицо прищурено. Она здоровается и моет руки, поддерживая поток болтовни, пока не усаживается на передвижной стул с iPad в руках. — Как поживает наш здоровяк? — Все еще большой, — весело отвечаешь ты, и она смеется, бросая взгляд на Саймона. Ты тоже смотришь на него, а потом твой рот складывается в маленькую букву «О», — Извините, это Саймон. Отец Ориона, — она встает и протягивает руку. Он берет ее, осторожно, чтобы не сжать слишком сильно, прежде чем отпустить и жестко свесить на бок, напряженный, словно готовящийся к какой-то драке. — Похоже, мы знаем, откуда он берет свой размер, — пальцы проводят по экрану, а затем она кладет его на смотровой стол, — Ну, как дела? — Нормально, хорошо, я думаю. Он по-прежнему кушает каждые три часа. Мне кажется, что он набрал десять килограммов с момента нашего последнего визита, — она кивает, — Я стараюсь сцеживать как можно больше, но… его просто… не так много. — Такое может быть. Если тебя по-прежнему устраивает грудное вскармливание, то у меня нет никаких опасений. Конечно, если ты хочешь прекратить, то это более чем нормально. Пока он получает то, что ему нужно, нет неправильного способа кормить его, — ты киваешь, поглаживая его по спине. Доктор Марш спрашивает о других проблемах, и после того как ты говоришь, что у тебя их нет, она тянется к нему, — Давай проверим, по-прежнему ли наш парень девяносто девятипроцентник, а? — Саймон хмурится. — Девяносто девять процентов? — Он в девяносто девятом процентиле. Очень большой. — Очень большой и очень высокий, — говорит доктор Марш из-за своего плеча, где она сейчас держит Ориона на детских весах, — Родился с весом сколько, мама, четыре с половиной килограмма? — Саймон краснеет. Твою мать.На самом деле ты не слишком много рассказывала ему о родах, и он не давил на тебя в этом вопросе. Может, именно поэтому. У тебя нет шрама от кесарева сечения, и он морщится при мысли о том, что ты рожала естественным путем. Он должен был быть там. Должен был держать тебя за руку, говорить, какая ты замечательная. Какая сильная. Знакомое чувство сожаления всплывает в памяти, и он бросает на тебя извиняющийся взгляд. Ты пожимаешь плечами, слегка улыбаясь. — Он выглядел гигантом в детской, рядом со всеми… младенцами обычного размера, — Доктор Марш смеется, а Саймон гримасничает. Чувство вины оседает у него в животе, как камень. — Прости, мамочка, — он смущенно извиняется, сжимает твою руку, и ты проводишь большим пальцем по костяшкам его пальцев. — Все в порядке, я как бы, — твои глаза окидывают его с головы до ног, — ожидала этого. — Ладно, так и быть, — доктор Марш возвращает Рэя, передавая его тебе, но Саймон вмешивается, притягивая его к себе. Он беспокоится о твоей спине. Она снова улыбается, что-то набирает в планшете, а потом прочищает горло, — Рост замедляется. — Это плохо? — в твоем голосе звучит тревога, и она качает головой. — Неплохо, учитывая, что он превосходил всех в росте и весе с самого рождения. Такое случается, это нормально, беспокоиться не о чем. Однако он все еще находится на девяностом. Чуть-чуть не дотягивает до восьми килограммов. — А какое нормальное? — теперь ему стало любопытно, насколько его сын действительно большой, по сравнению с другими. Он бы даже почувствовал гордость, если бы не переживал из-за травмы, которую нанесло тебе его рождение. — Пятидесятый процентиль — это около шести. А теперь, — она положила руки на бедра и устремила на тебя серьезный взгляд, — Как ты? Сон стал лучше? Поддерживаешь ли ты водный баланс? — Саймон смотрит на тебя снизу вверх, губы сжаты в твердую линию. — Он все еще питается каждые три часа, а я — источник, так что… не совсем». — Еще есть приступы головокружения? — Что? Его голова мотнулась в твою сторону. Орион булькает, и он рассеянно похлопывает его по спине. Приступы головокружения? Почему ты ничего не рассказывала? — Ну, не совсем. Может быть, несколько. — Грудное вскармливание может многое отнять у тебя. Оно расходует много обменной энергии, поэтому старайся следить за тем, чтобы ты достаточно ела и пила много воды. Это нормально — чувствовать себя измотанной или усталой, но забота о своих потребностях в питании поможет тебе в этом. Я знаю, что говорю как заезженная пластинка, но, думаю, это поможет. Ты также можешь попробовать поговорить со своим акушером, ведь ты знаешь… Я всего лишь маленький человеческий доктор, — ты сглатываешь. — Хорошо, — она бросает на тебя серьезный взгляд, и ты киваешь. — Тогда ладно, перейдем к любимой всеми части. Он держит Ориона на руках всю оставшуюся часть визита. Он корчится и кричит, когда ему делают уколы, плачет во всю мощь своих легких, и Саймон в какой-то момент закрывает глаза, чтобы сделать глубокий вдох. С ним все в порядке. Он в безопасности. Они оба в безопасности. Они здесь. После этого ты берешь его на руки, прижимаешься губами к его макушке, глаза закрыты, когда ты шепчешь, — Шшшш, я знаю, малыш, знаю. Теперь все кончено. Все закончилось. Ты был таким храбрым, — у Саймона болит сердце. Больно знать, что ты борешься, что ты считаешь себя неудачницей, когда так очевидно, что ты совсем не такая. Он собирается это исправить. Ты останавливаешься у стойки регистрации и задерживаешься до тех пор, пока девушка за ней не оторвется от телефона, — Хм, мы можем обновить список экстренных контактов Ориона? Я хочу, чтобы его отец тоже был в нем, — Саймон смотрит на тебя сверху вниз, на мгновение ошарашенный. Милая, милая девочка. Милый маленький котенок. Секретарь ярко улыбается, принимая предоставленную им информацию: номер телефона, запасной телефон (рабочий сотовый) и его имя. Вы вдвоем направляетесь к лифту, и ты бросаешь на него неуверенный взгляд, когда заходишь внутрь, — Ты ведь не против? Я не хочу перегибать палку, но… ты ведь тоже его родитель, я подумала, что ты, возможно, захочешь быть… — ты не успеваешь договорить, как он опускает руку на твою спину, а другую кладет на голову ребенка и прижимается губами к твоим губам так яростно, что у тебя перехватывает дыхание. — Мамочка, — он целует тебя в лоб, а затем прижимается к твоему подбородку, — Вы с Орионом теперь моя семья. Ты — это для меня, и я счастлив, что ты додумалась записать меня как контакт для экстренной связи, — ты отшатываешься назад от его слов, широко раскрыв глаза. Слишком много? Слишком рано? Слишком сильно? Ему все равно. Ему нужно начать успокаивать тебя, заставлять привыкать к новой реальности, прежде чем он перевезет тебя и ребенка из квартиры и даст тебе новую фамилию. — Саймон, — шепчешь ты, но он качает головой. — Я же говорил тебе. Я хотел тебя в ту ночь, когда мы его сделали, и до сих пор хочу. Ты — это все. Ты мой. Ты и наш мальчик, — ты ничего не говоришь, и молчание убивает его, пока ты не тянешься к его руке, переплетая свои пальцы с его, — Мы поговорим о том, что у тебя кружится голова и то, что ты ничего мне не рассказываешь. Хорошо? — ты сглотнула. — Хорошо.