Secret baby

Саймон ценит то место, где Кайл решил пустить корни. Ему нравится эта часть города. Он оживленный, но управляемый, и Кайлу удалось найти себе дом приличных размеров, достаточно большой, чтобы вместить и Саймона, и Джонни, когда у них бывают перерывы между заданиями. Здесь достаточно кроватей и диванов, чтобы втроем надраться в пабе на соседней улице и вернуться обратно чуть ли не со слипшимися глазами. Конечно, он никогда не говорит о другой причине, по которой он находит этот район таким очаровательным, но подозревает, что оба парня знают. Ему нравится хранить твою память, как маленький секрет. Знать, что ты, возможно, все еще живешь в этом районе, в той квартире — этого достаточно, чтобы вытащить его в паб после того, как они все вернутся в дом и завалятся спать. Рот Кайла кривится в озорной ухмылке, и он бросает взгляд на Джонни, прежде чем прицелиться, — Хочешь выпить, ЛТ? Прошло чуть меньше года с тех пор, как Саймон был здесь. Он потирает ладони о столешницу бара, пытаясь непринужденно оглядеться по сторонам в поисках чего-то, чего, как он знает, не найдет. Он все еще слышит тебя, все еще чувствует твой запах, все еще ощущает твою кожу на своей. Последний год он провел, перепрыгивая с задания на задание, из страны в страну, с самолета на самолет — и среди кровавой бойни, звуков убийств и сражений…он все еще слышит твой голос. Его имя на твоих губах. Когда ночью он закрывает глаза, чтобы лечь спать, он видит твое лицо, убаюкивающее его. Фантазия. — Ты хотя бы узнал ее номер? — Джонни прерывает его воспоминания, и Саймон качает головой. — Так будет лучше, — он разминает плечи, растягивая сухожилия и кости, пытаясь заставить свое тело расслабиться. Так всегда бывает между операциями. Он застрял в боевом режиме, все проводки переплетены, голова все еще путается. Время от времени у него звенит в ушах, и он пытается стряхнуть это, отголоски выстрелов проносятся в его черепе. Он предпочитает заглушить их. Все трое так и делают. Это работает вполне успешно, и они, спотыкаясь, возвращаются к Кайлу, занимают свои места, разбросанные по дому, а Саймон без лишних пьяных мыслей засыпает лицом вниз на гостевой кровати. Солнце слишком быстро пробивается сквозь шторы. Он выпивает чай, говорит сержантам, что вернется пораньше, чтобы завершить кое-какую бумажную работу, и выходит на улицу. Время позднее, чем ему хотелось бы, тротуар уже запружен толпами людей, и он натягивает на лицо свою черную бейсболку. Солнце пригревает, светит ему в затылок, пока куртка не начинает вызывать чувство клаустрофобии. Его руки безвольно опускаются при ходьбе — он так привык держать оружие или щелкать микрофоном на рации, что не знает, что делать с ними в состоянии покоя. Не знает, как их держать. Пустота там, пустота повсюду, вытравленная в его коже, шепот человека, которым он должен был быть. Тротуар может быть занят, но он не пропускает ни одного лица. Он никогда не пропускает, это часть работы, но когда его глаза встречаются с женщиной, которая выглядит так же, как ты, вся его жизнь замирает. У тебя на груди пристегнут ребенок. Пухленький, кругленький малыш, который пинает ногами, когда ты опускаешь голову, чтобы что-то прошептать ему, прижимая ладонь к его животику. У тебя есть ребенок? У тебя есть ребенок. В его сердце вспыхивает грусть, а в душе — разочарование, когда он рационально осмысливает то, что видит — доказательство того, что ты принадлежишь кому-то другому, живешь с кем-то другим, любишь кого-то другого. Ты была у него всего одну ночь, и он это знает, но он не может сделать вид, что не видел твое лицо каждый раз, когда закрывал глаза в течение последнего года. Это конец. Последний гвоздь в гроб. Конец того, чего никогда не было. Ты так же прекрасна, как он помнит, солнечный весенний день, букет переполненных цветов. Твои волосы все так же пахнут? Ты все так же будешь издавать для него те же звуки? Реальность возвращает его на землю жизни. Ты влюблена, или замужем, или вместе с отцом? И тогда ты поворачиваешься в его сторону, закрывая брешь, не замечая, что он стоит, как жесткая доска, посреди тротуара, пока ты не оказываешься слишком близко, глаза шныряют вверх-вниз-вверх…чтобы встретиться с ним взглядом. У тебя открывается рот. Океан людей обтекает место, где вы оба застыли на месте, и он одаривает тебя овечьей улыбкой, — Э-э, привет. Твоя рука обхватывает затылок ребенка, и ты выглядишь испуганной и паникующей, прежде чем пролепетать то, чего он не ожидал: — Я не знала, как с тобой связаться. Подожди… что?