Чудеса под запретом

Она не торопилась. Наполнялась ужасом и гневом, ощущая, как собирается сила на кончиках пальцев, как мечется по венам кровь, ставшая горячее пламени в печи. Она закрыла глаза, чувствуя как вскипает каждая капля ожидающего выхода волшебства. Маринетт опустила руку в карман и нащупала моток. Взгляд вернулся к Клоду. Он наблюдал за ней со смешанным выражением. Маринетт различила и восторг, и предвкушение, и страх. Она кивнула, ему улыбнувшись. Так и льнуло к языку, спросить пресловутое «Как ты?». Но она лишь выдала единственное: — Удачи нам. Мир заострился, затопорщился каменными телами. Маринетт не увидела, что нужно делать, а ярко почувствовала тёплый порыв. Магия толкнула в спину, вынуждая сделать первый шаг. Набросить петлю на каменную женскую ладонь, протянуть дальше — к мужчине в соломенной шляпе… Клод нерешительно приблизился. Их пальцы ломко столкнулись. Глаза у него как кусочек чистого, майского неба. Маринетт давно это заметила, но сейчас запнулась о дурное сравнение и покраснела. — Вдвоём быстрее управимся, — зачем-то пояснил Клод, оправившись от неловкости. Они принялись обходить каждую статую, соединяя их красной нитью. Закончив на последнем, юноше с попугаем на плече — Маринетт отпустила нить в воздух. Сердце учащённо забилось в ожидании, и она посмотрела на застывшего чуть позади Клода. Его лицо цепенело бескровием. Их глаза пересеклись, столкнулись, и в этот момент зал объяло вспышкой. Золотистый цвет съедал розовый. Сработало… Маринетт с трудом верила происходящему чуду, будто и не она его сотворила. Люди падали, рассеянно ощупывали свои тела. Они кидались друг ко другу. Они плакали от облегчения и пережитого ужаса. Ожившая птица ярким пятном закружила по комнате. Маринетт уставилась на Клода, подобравшегося ближе. Тот обвёл людей глазами. — Они будут в порядке? — неуверенно спросил он. Маринетт рассмеялась. — Конечно будут! Посмотри на них… Стоило ей это сказать, Клод повернулся к ней. Он положил ладонь ей на плечо и невесомым поцелуем коснулся губ. И тут же отпрянул. — Нам нужно уходить. Ничего не объясняя, он схватил её за руку и выволок прочь из объятого шумом зала. — Что прои… — Не сейчас, — покачал головой Клод. Он отпустил её и указал на плохо освещаемый проход. — Чёрный выход. Ты должна… Он осёкся. Его зрачки расширились, на лице мелькнуло отчаяние. Маринетт хотела задать очередной вопрос, но различила глухой шелест за спиной. Она обернулась и озадаченно уставилась на неразборчивый комок тьмы, в котором не сразу различила трепещущие крылья бабочек. — Бражник, — выдохнула она, ныряя рукой в карман, и с ужасом обнаруживая пустоту. Запас чудес на сегодня исчерпан. Она обернулась к Клоду. — Ты знал? — голос её покрылся царапинами. — Разумеется, — в интонациях короля горчила насмешка и презрение. — А ты так легко поверила, — он покачал головой. — Его разум в моей власти. «Нет, это не может быть правдой», — она растерянно смотрела на Клода, так некстати обуявшая обида заклокотала в груди. Его взгляд опустел. — Схвати её, — бросил Бражник приказ. Клод медленно, будто нехотя, двинулся в сторону Дюпен-Чен. Чёрный выход стал недосягаем. Она растерянно оглянулась, пятясь: бабочки облепили стены фиолетовой накипью. Высокая фигура короля застыла в стороне, словно он и вовсе не собирался принимать участия. «Ещё не всё потеряно», — приободрила саму себя Маринетт, отпрыгивая от протянувшейся руки маркиза. Она зацепила рукой ленту и бросила её в воздух, на короткий миг отрезая себя от преследователей стеной из божьих коровок. Она кинулась прочь, в первый показавшийся проход. Коридор полностью состоял из зеркал, и Маринетт слышала, как её шаги отдаются дрожью стекла. Переплетение лабиринта вывело её в тёмную комнату. Стоял запах пыли и высушенных цветов. Маринетт нырнула за стол, в темноте очертания предметов казались жуткими орудиями смерти. Она вцепилась в ножку, вгоняя дерево под ногти и постаралась дышать тише. Сердце осталось глухим к мольбе биться не так оглушительно. Зеркальный коридор подгонял приближающийся звук шагов. Маринетт пошарила на столе, но не нашла даже тупого карандаша — ничего, что можно превратить в оружие. Она стекла обратно, забилась глубже в тень и закрыла глаза. Потому что так почти совсем не страшно. — Хочешь поиграть в прятки? — окоченевший голос Клода раздался где-то далеко в нескончаемой темноте комнаты. Маринетт ощутила, как висок прожгла сбежавшая слеза. Как невовремя! Она задержала дыхание и плотнее смежила веки, уже из нелепого ужаса, что они её выдадут. Тишина невыносимо долго скребла затылок. Маринетт выдохнула и прикусила губу. Неужели ушёл? Ни одной половицы не скрипнуло в ответ. Маринетт раскрыла глаза, шмыгнув носом. Чужая рука обвилась поперёк туловища, и тёплое дыхание укололо шею: — Нашёл. Маринетт похолодела. Какой-то глупой частью разума она верила, что Клод всё ещё с ней, что он просто хорошо претворяется. Он ведь пытался её вывести из поместья! Она доверчиво откинула голову назад. — Клод… Маринетт почувствовала, как он вздрогнул, но прижал её лишь сильнее. — Ты можешь сопротивляться эт… — она осеклась, почувствовав пальцы на горле. Не сомкнулись, лишь предупреждающе легли. — Если ты мне поможешь, — продолжила она самозабвенно. — Мы сможем покончить со всем этим. Солнце будет для всех. Тысяча закатов и рассветов. Она прикрыла глаза, чувствуя как сердце колотится чаще с каждой секундой цепенеющей тишины.

*

Голодная нить пульса опаляла пальцы. Сознание тонуло в нечистотах. Клод стиснул зубы, проволакивая слова Маринетт через чужие мысли. «Не слушай её» Пальцы дрогнули. «Она врёт» Сжались, измеряя хрупкость шеи. Слух кольнул вымазанный слезами смех. — Тебе придётся выбирать… Клод. Перед глазами замаячило солнце. Красная нить, оплетающие каменные туловища, блуждающая по девичьим губам улыбка… «Это всё обман!» — взревел чужой голос, и другой, воспрянувший поспешил с ним поспорить. Клод оттолкнул от себя Маринетт и вскочил. Разум трещал, болезненно скрипел, захлёбывался в переплетении голосов и образов. Он схватился за голову, словно в немом опасении, что та расколется, как грецкий орех. Кровь в венах разъярённо шипела, обжигая саму себя. Колени поцеловали с глухим стуком пол. Пришло яркое осознание: внутри него расселась чужая воля. Отвращение подняло невыносимую тошноту, боль в висках отливала лиловым. Словно сквозь плотный кокон Клод ощутил на плечах робкое тепло ладоней. — Я здесь. Клод через силу раскрыл глаза. Он поднял голову и встретился с встревоженным озером её взгляда. — Ты не один, — повторила Маринетт. Пружина разжалась. Клод почувствовал, как мощная сила вырывает фиолетовую тьму с корнем. Беспощадно, вместе с сердцем. Клод втянул воздух, наблюдая за растаявшей в темноте бабочкой. Боль раздирала внутренности. Маринетт побледнела ещё больше. Клод потянулся к её лицу, собирая набежавшие слёзы кончиками дрожащих пальцев. — Спасибо, — выдохнул он. — Что ты наделал, — Маринетт сжала рот ладонью, неверяще качнув головой. Клод никогда не думал, что отчаяние — синее. Он всегда видел его золотым. — Выбрал. Темноту раскрасил красно-чёрный ворох. Божьи коровки трепетали, оседая по периметру комнату. Маринетт сквозь кипящие слёзы потянулась к Клоду, и он улыбнулся. Впервые так искренне ощутивший счастье. Её губы съедала соль, но через горечь прорывалась непобедимая сладость диких ягод. Вскормленных солнцем, умытых свежестью утренней росы. Счастье обняло сердце — в первый и в последний раз. — Не плачь, — прошептал он обессиленно. — Ты вернёшь им веру в чудо. Маринетт отпрянула, чтобы заглянуть Буржуа в глаза: — Но т-ты… Ты... — она подавила рыдания, отвернувшись. Неудобное, даже пугающее порой, слово, так и не слетело с её уст. — Оно того стоило, — заключил Клод. Маринетт обернулась к нему. Её лицо расплывалось, нельзя было различить выражения. Клод не хотел, чтобы она убивалась по такому, как он. Он растянул губы в прощальной улыбке, позволяя опустившимся векам забрать свет. — Клод… — шептала тишина надломленно и горько. Он запоздало осознал, что будет скучать по Маринетт. Ясное дело, что там, куда его заберут, её не будет. Засела швейной иглой в сердце. Разум опьянила. Крепко… В десять раз крепче, чем опиумный дым. Боль затихала, мурлыкая в тон нежным мыслям. Из дали сознания приближался гул. Наступившая темнота расцвела пойманным под веки солнцем и запахом свежескошенной травы.