Les Misérables

      Когда Чуя открывает глаза, в комнате стоит темнота. Не сразу получается понять, какое вообще время суток, сколько он проспал и где находится. Лишь по знакомой взгляду люстре на потолке, отсвечивающей в лунном свете отколотым краем — в стычках с Дазаем страдал не только сам Дазай, ага, — получается понять, что он в своей комнате. В своей квартире, на своей кровати. С ужасной сухостью во рту и тяжестью в голове.       Приходится проморгаться, чтобы прояснить зрение. Чуя старательно собирает в голове образы последних воспоминаний, силясь понять, когда успел отрубиться. Голова настолько тяжелая, что с трудом поднимается с постели, а острое ощущение, похожее на похмелье, перетягивает будто веревками все тело, делая его вялым и непослушным. Он хмурится, вновь роняя голову на подушку и прикрывает глаза.       Как же странно. Он выпил всего лишь стакан виски, а состояние такое, будто бился головой о стены, параллельно вливая в себя алкоголь дозу за дозой.       Нет, такого в его опыте пока не случалось. Не от того жалкого количества выпитого, которое в нем было. Можно было бы заподозрить организм в переутомлении, но это не тот тип последствий, с которым Чуя обычно сталкивается из-за усталости.       Он хмурится сильнее, прокручивая в голове воспоминания. Ссора с Дазаем. Возвращение домой. Решение выпить…       Чуя распахивает глаза. Так. Внезапное подозрение скользит где-то на подкорке, насмешливо шепчет в голове о том, какой же он идиот. Самый безответственный, доверчивый, глупый… И самонадеянный.       С трудом поднимаясь на ноги и хватаясь за виски, он старается абстрагироваться от мерзкой тяжести в голове. Перед глазами немного плывет, приходится несколько раз сглотнуть горькую слюну, чтобы побороть тошноту. Чуя переступает с ноги на ногу, молча вознося кому-то неизвестному молитвы и угрозы. Только бы его подозрения оказались бредовой паранойей. Только бы не случилось то, за что он будет ненавидеть себя.       Новые причины для злости и чувства вины находятся прямо в мусорном ведре на кухне. Злополучное, проглотившее днями ранее окровавленный кухонный нож, на этот раз оно являет Чуе вскрытую упаковку от снотворного.       С внезапным приливом гнева бороться еще тяжелее, чем с подступающей к глотке тошнотой.       Гребаный Дазай Осаму. Чуя переломает ему ноги и руки, а после привяжет к кушетке в пыточной мафии и заставит подробно рассказать, какого хрена он вздумал подсыпать ему в виски снотворное. Умный Дазай, гениальный Дазай. Использующий порой самые идиотские методы для того, чтобы получить желаемое.       Остановить головокружение помогает стакан холодной воды. Чуя не решается пить лекарства, опасаясь возможных побочных эффектов от их взаимодействия со снотворным. С очевидно неплохой такой дозой, потому что, если он правильно припоминает, от выпитого алкоголя до его отключки прошло едва ли полчаса. За которые Дазай успешно отвлекал его не самым невинным способом. Первичные признаки действия снотворного вполне сносно вязались в его голове с треклятым возбуждением, вызванным нехитрыми манипуляциями напарника. Ну и урод.       Чуя сжимает зубы и кулаки, упираясь лбом в кухонный стол. Прекрасно. Просто, блять, чудесно, его напарник сбежал, не придумав ничего получше, чем подсыпать Чуе снотворного в стакан. Волны гнева переплетаются с волнами болезненного отходняка.       Размышлять трезво оказывается совсем непросто, когда в голове туман и медикаментозное похмелье, а на уровне груди бушующее бешенство. Чуя с трудом отрывается лбом от прохладной поверхности стола, проклиная собственное тело, не способное быстро справиться с последствиями принятого снотворного. Выстраивает план действий, самых элементарных и нетрудозатратных, потому что на большее пока нет сил.       Плетется до мобильного, оставленного в спальне, проверяет сообщения. Ничего, за что можно зацепиться. Подумав, идет в спальню Дазая, где методично переворачивает вещи, книги, постельное белье, изучая на наличие подсказок к происходящему. Самой странной находкой оказывается плесень в почему-то оставленной в шкафу кружке. Чуя брезгливо отправляет ее в мусорное ведро, которое, постояв над ним с минуту, переворачивает тоже.       Ничего.       На телефон Дазай, ожидаемо, не отвечает, на что Чуя отправляет ему с десяток наполненных яростью сообщений. Каким-то образом он знает, что ответа не дождется, но от высказанной злости несколько проясняется в голове. Придурок просто обязан знать, что эта тупая выходка не сойдет ему с рук.       Постепенно он приходит к осознанию того, что проебался. На самом деле надеялся, что сможет удержать Осаму простым желанием, да слепой привязанностью. Чуя всегда знал, что Дазай — не тот человек, которого можно удержать от реализации принятого решения. В силу своей наивности — и, чего уже таить, ослепившей сознание привязанности, — он об этом забыл, и забывчивость обернулась ему боком. Или задницей. И чудовищным похмельем, которое он надеется смыть холодным душем.       На часах пять утра, когда ему удается немного прийти в себя. Слоняясь по квартире, истерзав запястье щипками, перевернув практически каждую вещь, выпив две кружки крепчайшего кофе, Чуя пытается совладать с кипящей в грудной клетке тревогой. В конце концов он падает на постель снова, приложив к уху мобильный.       — Чуя-кун, — голос Мори спокоен настолько, что невольно приходится задаться вопросом — верно ли часы указывают время? Босс, кажется, совсем не спит.       Но он остается последней надеждой Чуи на то, что все это показательное выступление Дазая оказалось простым фарсом, и Мори на самом деле отправил его на задание. В конце концов, он точно помнит, что Дазаю кто-то звонил перед тем, как тот стремительно свалил, оставив Чую позорно проваливаться в навеянный снотворным сон.       — Где Дазай? — забота о вежливости кажется последним, что Чуя может себе позволить прямо сейчас.       Глубокий вздох на другом конце провода почти физически воздействует на взбудораженный мозг. Создается ощущение, что он погружается в реку из молчаливой паники, настолько плотную, что выплыть в жизни не получится.       Он вздыхает в ответ, сосредотачиваясь на жжении в области легких.       — Жду тебя в моем кабинете, Чуя-кун, — наконец произносит Мори, и в тишине пустой квартиры Чуе кажется, что его голос отдается эхом от стен.       Дрожь в руках мешает сбросить звонок сразу, так что босс, наверное, может слышать тихий набор грязных ругательств, несвязно слетающих с языка Накахары.

***

      От выкуренных в машине сигарет тошнота возвращается снова, так что Чуя медленно тянется к графину на кофейном столике, плещет в стакан немного воды, и жадно глотает, прикрыв глаза. Мори тоже молчит, следит за каждым движением своего исполнителя, но не делает никаких попыток начать прояснять ситуацию.       Чуя добрался за пятнадцать минут. Велико было желание долететь с помощью способности, пробраться прямо через окно, чтобы как можно скорее услышать правду, от которой, очевидно, ничего хорошего ждать не стоит. Жалкие остатки рациональности в черепной коробке не позволили Накахаре исполнить свое желание, так что он выбрал машину, страшась последствий от использования силы вкупе с еще не прошедшим до конца эффектом от снотворного. Сидеть за рулем тоже пришлось предельно осторожно. Дазай точно знал, как замедлить его максимально сильно, так что каким-то краем сознания Чуя понимает, что едва ли чего-то добьется, даже если начнет поиски немедленно. Какими бы необъяснимо глупыми не казались планы его напарника — они работали. В подавляющем большинстве случаев.       Плотно задернутые шторы не пропускают сквозь себя и капли света, так что боль в голове несколько успокаивается, присмиревшая в полумраке кабинета. Звон в ушах не пропадает окончательно, но становится легче переносим, когда он опускается в кресло напротив босса, и пытается как следует сфокусироваться на предстоящем разговоре.       — Дазай пропал, — он не спрашивает. Говорит как есть.       Босс глядит настолько безучастно, что где-то в груди снова ворочается задушенный до этого комок злости. Чуя сжимает кулаки. Это ведь Мори. Человек, который дал ему все, и которому сам Накахара поклялся в верности. Не его вина, что единственный человек, который смог стать Чуе настолько близок, бросил его.       — Методы Дазай-куна всегда были нестандартными, — уклончиво отвечает босс, не отводя взгляда от напряженного Чуи. — Если же он что-то решил, едва ли кто-то сможет его остановить. Верность этого человека никогда не принадлежала мне в полной мере.       «Я никогда не присягал ему».       Чуя сглатывает. Что Мори намерен этим сказать?       — Я не понимаю, — выдыхает он, цепляясь за подлокотники кресла. Приходится бороться сразу с несколькими вещами — не только с концентрацией на словах босса, но и с ощущением дереализации, бьющим наотмашь по больной голове. Чуя начинает понимать, что это приблизительно походит на сражение с несколькими противниками сразу. Неудобно и пугающе. — Он сказал, что вы звонили ему.       — Это не так, — отвечает босс, складывая руки в перчатках на темной столешнице. Чуя упирается взглядом в белизну ткани, резко контрастирующую с черной деревянной поверхностью, но тут же прикрывает глаза. От белого цвета почему-то кружится голова.       — Тогда объясните мне, — он чувствует, как накрывает безысходность. Босс говорит мало и уклончиво, будто пытается усыпить его снова одними лишь словами.       От следующей фразы Чуя хочет провалиться сквозь землю. Он был готов к ярости Мори. К упрекам, въедливым замечаниям, поучениям, к злости. Но никак не к пустоте, пропитывающей его тон.       — Дазай-кун покинул мафию, — его голос, кажется, может обратиться тенью и скрыться в темных углах помещения.       Это глупо.       Это не было целью Дазая.       — Нет, — бормочет Чуя, с трудом заставляя ворочаться собственный язык.       — Если только у тебя нет другой информации? — Мори приподнимает бровь едва уловимо, но Чуе известно, что именно с таким лицом он допрашивает пленников. Вскрывая скальпелем животы и вырывая ногти на руках.       А есть ли она у него? Мысли ворочаются в голове лениво, переваливаются с одного бока на другой, как неуклюжие животные. Дазай хотел проникнуть в один из клубов отлова. Если он на самом деле не озвучил свой план Мори, что ж… Этого можно было ожидать. Извилистый ум Осаму не позволил бы ему самостоятельно поставить препятствие себе на пути. Таким препятствием оказался Чуя, таким мог оказаться и босс.       Насколько дерьмовой станет ситуация, если Чуя раскроет план Дазая? Мори ни за что не ввяжется в спасение своего сотрудника, если для этого потребуется пойти наперекор правительству. И Чуе это запретит, а если потребуется, посадит его на цепь и закроет в подвале, но не позволит создать мафии лишних проблем.       — Почему? — только и может выдать он, игнорируя новую волну паники, путающую рассужденния.       — Потому что он так захотел.       Чуе едва удается подавить в себе смешок. Какого черта? Это похоже на гребаный цирк, на совершенно бездарное представление, до сути которого он просто не способен добраться.       Дазай не мог покинуть мафию на самом деле. Или мог? Должна быть весомая причина для этого, и Чуя легко может поверить в то, что Дазай солгал Мори, чтобы сорваться исполнять свой ебучий план. Это вполне похоже на то, что он использует обычно — ложь, увиливание, недомолвки. Но тогда в дело вступает безразличие босса к его любимцу. Чуя не может даже представить, что такой человек, как Мори, способен просто отпустить Дазая на все четыре стороны.       Что-то явно не так, и он пытается зацепиться за суть, разобраться в странных недомолвках, пробраться через дебри недоинформации, которую босс скармливает ему прямо сейчас. И он проглатывает ее, потому что больше, по сути, глотать и нечего.       — И вы его отпустили? — Чуя старается звучать спокойно, но ему едва ли это удается.       — Дазай-кун не из тех, кто спрашивает разрешения, — холодно отвечает босс, и Чуя совсем теряется где-то между растерянностью и бешенством.       — И как это понимать? — он повышает голос, не задумываясь.       — Чуя-кун, — в интонации Мори явное предупреждение. И оно будет первым и единственным, потому что за первым последует нечто пострашнее. Чуя понимает, что ему не собираются ничего объяснять. Что ж, прекрасно. Он справится в одиночку, как справлялся долгие годы до этого. — Разговор окончен.       Он вылетает из кабинета так стремительно, как только позволяют ему кажущиеся ватными ноги. Ярость стучится о стенки черепа, и Чуя почти готов разрыдаться прямо сейчас. От безысходности и от того, насколько дерьмово себя чувствует.       Ему срочно требуется остыть, потому что иначе он может натворить глупостей. И это будет ничем иным, как шагом к еще большему провалу, наверняка. За столько лет обучения контролю над способностью, Чуя постепенно учился контролировать и собственные эмоции в том числе, и сейчас это как раз тот навык, который может ему пригодиться. Успокоиться, отдышаться. Взять себя в руки и только потом начать придумывать дальнейший план действий.       Как бы не обстояла ситуация на самом деле, ясно одно — Дазая нет. Сбежал ли он, или отправился прямиком в лапы отлова — не имеет значения. Для других. Для Чуи имеет, и он в бешенстве от того, насколько может простая пропажа человека повлиять на него теперь. Спустя годы после того, как он терял друзей с подавляющей частотой, это ощущается иначе. Из-за того, что это другая ситуация. Из-за того, что Дазай в любом случае сделал это добровольно. В особенности потому, что это именно Дазай.       Чуя направляется в сторону их кабинета, но замирает, едва пройдя половину пути. Если он останется там в одиночестве, то скорее всего разнесет что-нибудь.       Поэтому Кое находит его спустя час, сидящим на полу возле двери ее кабинета. Она подходит к своей обители неторопливо, как делает всегда, легкой походкой, совсем неслышной даже в тишине коридоров мафии.       — Твой внешний вид намекает мне, что произошло нечто ужасное.       Чуя поднимает голову, которую до этого уронил на согнутые колени. У него жжение в глазах, потому что он старательно держал их открытыми, страшась снова уснуть. У него трясутся руки и болит горло от выпитой ледяной воды из-под крана. И он не смотрелся в зеркало, когда выходил из квартиры несколькими часами ранее, так что думает, что замечание наставницы не лишено оснований.       — Дазай, — единственное, что он может произнести, морщась от того, насколько хриплым и жалким получается это слово.       Кое, кажется, совершенно не удивлена. Чуя вновь ловит укол раздражения — почему вообще никто не удивляется тому, что ему хреново, а причиной служит Дазай?       Его перестает трясти окончательно только тогда, когда наставница заставляет его выпить крепкий зеленый чай и съесть несколько мягких вафель, которые она часто приносит для завтрака. Чуя пытается сосредоточиться на привычной церемонии, которую уже не один раз проходил в компании Кое, силится настроиться на приятную тяжесть в животе от съеденного, но чувствует лишь тянущую вниз слабость. Это как проигрыш собственному организму, но, по крайней мере, отступает тошнота и раздражающая дрожь в руках.       Кое не позволяет ему говорить до тех пор, пока они не убирают все со стола и не усаживаются на подушки, которые кажутся Чуе еще более мягкими, чем обычно. Он медленно поджимает под себя ноги и собирает в голове все слова, которые собирается сказать.       Как только он открывает рот, Кое прерывает его:       — Правду, Чуя.       Он замирает, чувствуя себя так, будто с него сдернули одежду. Резко и безапелляционно. Это не угроза, не то предупреждение, которое звучало в голосе Мори. Нечто другое, заставляющее прислушаться. Он может бесконечное количество раз поражаться той силе, которую несет в себе с виду хрупкая женщина. И Чуе становится стыдно от того, каким, наверное, слабым и жалким он сейчас выглядит рядом с ней.       И он задумывается, достаточно ли уверен в Кое, чтобы высказать ей правду. С каждой секундой промедления он рискует быть выставлен вон, потому что наставница лжи не потерпит. Она не босс, ее методы не несут в себе той жесткости по отношению к сотрудникам, которой можно ожидать от Мори, но она та, кто изучил Чую вдоль и поперек. Если есть кто-то кроме Дазая, кто умеет читать Накахару с пугающей легкостью, то это Кое.       Он вздыхает глубоко, успокаивая бешено стучащий орган в груди, прежде чем начать говорить.       — Дазай пропал. Мори говорит, что он покинул мафию.       Хмурый взгляд наставницы говорит о том, что она еще не осведомлена о положении вещей. Кажется, Мори не стремился разнести информацию о пропаже Дазая по мафии. Что подтверждает подозрения Чуи о том, что искать его напарника никто, кроме него самого, не станет.       Чудовищная вещь — получить столько безразличия от человека, который с самого детства привязал тебя к себе.       — Но ты думаешь, что в этом есть другая сторона? — наставница мягко понукает рассказывать дальше.       — Он собирался проникнуть в одну из точек отлова.       — И ты хотел ему позволить?       — Конечно нет, — грустно хмыкает Чуя, вертя в пальцах пустую кружку. — Этот идиот подсыпал мне снотворное и съе… смотался.       Кое, к чести своей, совершенно не выглядит удивленной. Чуя решается посмотреть на нее, ожидая вердикта.       — И либо он соврал Мори, либо соврал тебе, — понимающе кивает наставница, испытующе всматриваясь в глаза Чуе. По спине пробегает дрожь от такого прямого взгляда, но он упорно глядит в ответ и согласно кивает, в очередной раз осознавая собственное бессилие. — И это все, что ты хочешь мне сообщить?       Чуя мнется с минуту, понимая, что еще один его проступок заключается в том, что он не успел доложить боссу новую информацию, которую они узнали о клубах. Дазай был тем, кто прекрасно умел недоговаривать, умело скрывая то, каким образом им удавалось проводить успешные расследования. При помощи детективов. Деталь, за которую они оба могли бы уже оказаться в подземельях мафии. Что ж, одну часть правды он может высказать Кое в надежде, что этого хватит. Пока что.       — В клубах проводятся бои между одаренными, — выдыхает Чуя, снова устремляя взгляд в чаинки на дне своей кружки.       Как-то раз Дазай предложил ему погадать на них, аргументируя идею тем, что предсказания сто процентов окажутся точными. Чуя тогда презрительно рассмеялся, но шутки ради позволил напарнику рассмотреть узоры на дне своей кружки. Осаму с наигранным восторгом на лице моментально сообщил, что видит там гнома.       А потом Чуя сам собирал битое стекло по полу их кухни.       — Чуя, — с нажимом произносит наставница, и он дергается, когда понимает, что прослушал ее ответ.       — Да? — он моргает, фокусируя взгляд на встревоженном лице наставницы.       — Мори в курсе?       — Нет, — виновато отвечает он. — Он выпроводил меня, когда я начал расспрашивать о Дазае.       Кое хмурит тонкие брови. Чуя напряженно пытается скинуть с себя знакомое ощущение, заполняющее его чувством вины с такой скоростью, будто его кровь по венам подгоняет. Вообще за все. За то, что не смог рассмотреть в Дазае явное намерение обмануть его и переиграть. За то, что настолько взбесился, забыв донести боссу важную информацию об их расследовании, как и за то, что вообще чувствует себя настолько дерьмово только из-за отсутствия Дазая.       Какой-то нонсенс для его психики. С каких пор Чуя стал тем, кто мотается из стороны в сторону с нездоровым желанием вытащить напарника?       — Я иду к Мори, а ты не смей наделать глупостей, — наконец отвечает Кое, поднимаясь на ноги. Чуя только и может, что слабо кивнуть в ответ и подняться следом с намерением отправиться в свой кабинет. — Чуя.       — Да, — тупо бормочет он, уже стоя лицом к двери.       — Твои переживания делу не помогут. Хочешь найти Дазая — думай как он.       Он бы расхохотался, не бейся в груди такое сильное беспокойство на пару со злостью. Думать как Дазай? Кое, как умнейшая из женщин мафии, должна прекрасно понимать, что это невозможно. Никто в этом гребаном мире не умеет думать как Дазай. Этот придурок был рожден для того, чтобы доставать всех вокруг своей непостижимостью. Как одна из загадок вселенной, не дающая подсказок.       Думать как Дазай. Очень смешно.       Уже сидя в кабинете Чуя вспоминает об одной очень простой вещи, которую упустил из виду, погрузившись в панику. Думать как Дазай он, конечно, не может. Но ему точно известно, кто общался с Дазаем достаточно долго для того, чтобы приблизиться к образу его мыслей. Кто-то чрезвычайно понимающий и умеющий хорошо слушать.       Он находит номер Сакуноске быстро, его пальцы продолжают подрагивать, пока монотонные гудки отзываются в ухо. Чуя нервно цыкает после трех оставшихся без ответа звонков и оставляет короткое сообщение, в котором просит перезвонить как можно скорее.       В какой-то момент ему начинает казаться, что он ведет себя как параноик. Может ли быть такое, что Дазай проворачивает очередной свой тупой план, одним из пунктов которого было наебать всех вокруг и скрыться от посторонних глаз на неопределенный срок? Вполне вероятно, что так оно и есть, но Чую не покидает ощущение, что именно в этот раз его напарник вытворил что-то из рамок вон выходящее. Дазай, блять, подсыпал ему снотворное.       Он трет пальцами виски, уставившись в деревянную поверхность стола. Нужно сложить все имеющиеся факты. Дазай сбежал из дома, очевидно, не желая посвящать Чую в подробности. Соврал Мори. И он запланировал это еще до поступившего ему звонка. Однако сорвался он с такой скоростью именно после разговора по телефону. Дело в нем?       Он хрустит костяшками пальцев, пока едет в лифте на три этажа ниже. Мрачно кивает коллегам, проходящим мимо, но брошенные в свой адрес вопросы и фразы игнорирует.       — Отследите телефон Дазая, — бросает он напряженно, чем приковывает к себе взгляды всех работников, устроившихся в кабинете. В последнее время Чуя слишком часто пренебрегает элементарным уважением, но с чистым сердцем может винить в этом Дазая, мать его, Осаму. Ему нужно кое в чем убедиться, и это не должно потребовать много времени, потому что отслеживание телефонов сотрудников — обычное дело в мафии.       Он ждет всего около десяти минут, шагая по кабинету из угла в угол.       — Последнее, что мы можем зафиксировать, здесь, — парень, имени которого Чуя не знает, кивает в экран компьютера. Накахара подходит ближе, всматриваясь в карту города, где отмечена одна единственная точка.       — Сукин сын, — кулак прилетает по столу. Парень шарахается в сторону, едва не полетев на пол со своего кресла.       Чуя вылетает из кабинета так быстро, как только может. Мыслей в голове становится только больше с каждым его шагом, и на какую-то секунду даже мелькает желание вернуться в утро, где его мозг был слишком заторможен из-за действия снотворного и не мог в нормальном темпе обрабатывать информацию. Потому что теперь это похоже на гонку — то, что проносится в его черепной коробке.       Последнее зафиксированное место, где был Дазай — рядом с третьей точкой, которую они осматривали во время своей разведки. Как раз та, где нет никакой техники и где, если верить Катаю, проводятся бои с участием одаренных. То, куда Дазай собирался проникнуть, и от чего Чуя его отговаривал. Думал, что отговорил, если быть точным.       Телефон по-прежнему молчит, никаких известий от Сакуноске не слышно. Чуя звонит ему снова и снова, пока не бросает это дело.       Он тяжело дышит, как будто бежал без остановки несколько часов. Хотя на деле он снова сидит в кабинете и пытается разобраться с происходящим. От выпитого кофе ли, или от удушающей непривычной паники, внутри сердце колотится с такой скоростью, что ему приходится прижать ладонь к груди и надавить. Будто таким образом можно замедлить страх, рвущийся наружу.       Тогда он берет телефон снова.       — Сакагучи, — Чуя тянет фамилию сквозь сжатые зубы, когда в мобильном звучит знакомый безучастный ко всему голос. — Что последнее тебе известно о местонахождении Дазая?       Он даже не помнит, почему решил позвонить и Анго тоже. Ода так и не ответил ему, а просто сидеть в тишине оказалось задачей непосильной, так что вот он — как переживающая за своего непутевого ребенка мать вызванивает каждого его друга. Мерзость.       Как только Дазай объявится, Чуя разобьет ему лицо. А Сакагучи пригрозит гравитацией, только бы тот забыл, насколько обеспокоенно звучит Чуя прямо сейчас. Сжимая трубку, напряженно ожидая хоть какого-то ответа.       Анго молчит секунд пять, и Накахаре кажется, что теперь его сердце готово остановиться. Оно мчится подобно спорткару, но в любую секунду готово либо замереть, либо слететь окончательно, пробив отбойник. Где-то в глубине души он надеялся, что ответ будет самым простым — Сакагучи ничего не знает, а значит, ничего не вышло за обычные рамки происходящего в мафии. Этот угрюмый кретин работает на правительство, регулируя работу мафии и всего, что с ней связано. Конечно, он должен быть в курсе.       — А что тебе известно? — наконец спрашивает Анго, и Чуя ударил бы его, будь они в одном помещении.       — Что он исчез, твою мать, — шипит Чуя в трубку, нервно теребя чокер на шее.       Собеседник снова молчит какое-то время, пока Чуя не выдает в трубку нетерпеливое «ну?»       — Полагаю, у него была миссия этой ночью, — отвечает Анго как-то слишком уклончиво.       Чуя напрягается.       — Откуда тебе это известно? — Сакагучи молчит, отчего только сильнее бесит и без того взбешенного Накахару. Если верить Мори, то никакой миссии не существовало. А затем он понимает кое-что, и задает единственный вопрос, который может подтвердить его догадку. — Это ты звонил ему вчера?       Тяжелый вздох совершенно не оставляет сомнений в правоте Чуи.       — Я.       — Не тяни, блять. Этот придурок сбежал от меня, наплел какой-то херни боссу. И тебе что-то известно, Сакагучи. Выкладывай, пока я не ворвался в твой ебучий кабинет и не выбил из тебя все силой.       — Полегче, Накахара, — грубая усмешка нисколько не остужает пыл. — Я не имею права распространяться об этом, если тебе станет легче. Но я не знаю о местоположении Дазая сейчас.       Чуя щурит глаза, представляя перед собой это раздражающее лицо Анго.       — Тогда с какой целью ты звонил ему? Он сорвался как с цепи, только трубку бросил.       — Я дал ему наводку, — отвечает Анго таким тоном, будто готов завершить разговор сию секунду.       Чуя уже готовит набор новых угроз, когда телефон вибрирует от параллельного входящего звонка. Он раздраженно смотрит на экран, уже собирается сбросить вызов, но останавливается, увидев имя наставницы.       Кое ходила к боссу.       Пара мгновений требуется на то, чтобы решить, какая информация в данный момент времени будет иметь больше веса. Скользкие увиливания от Анго не помогают почти никак, зато слова Кое вполне могут иметь смысл. Или по крайней мере не будут сказаны таким отвратительным тоном.       — Я с тобой не закончил, — бурчит Чуя прежде, чем сбросить вызов. Одним движением пальца он переключает звонок на Кое. — Слушаю.       — Жду тебя в моем кабинете, — это все, что он слышит.       Мыслительный процесс продолжается, лихорадочно, почти безумно, и его состояние уже граничит с настоящей паникой, когда он открывает дверь в кабинет наставницы.       Та сидит за своим столом, ее вид невозмутимый, как практически всегда. Однако Чуя может рассмотреть некое напряжение за этой напускной пустотой на ее лице. Он достаточно поднаторел в подобных вещах в процессе общения с Осаму, за что стоит, наверное, отдать ему должное. Однако это не совсем то, что заботит его прямо сейчас. Куда больше на данный момент желание отыскать бинтованное чудовище и отвесить ему такую оплеуху, которую тот никогда в жизни не забудет.       — Присядь, Чуя, — произносит Кое.       Он усердно мотает головой, потому что сидеть, не имея возможности вырывать из себя клочья тревоги хотя бы шагами — звучит как что-то невозможное на данный момент. Он почти чувствует, как сила кипит в его венах, требуя выхода. Она перемешивается со злостью и страхом, превращается во что-то тягучее и трудно удерживаемое, отчего только усиливается ужас. Ему физически необходимо двигаться, иначе он может просто не сдержаться.       Только в этот момент он снова ощущает тот страх, давно закопанный под тоннами спокойного доверия к своему напарнику. К человеку, который два года был рядом, не позволяя его силе вновь перейти границу допустимого.       Дазай был тем, кто всегда обнулял Чую. Сначала во время их тренировок, позже — на поле боя. И пусть с течением времени Накахара сильно преуспел в том, чтобы держать свою способность в узде, с ним также было осознание того, что Дазай в любом случае окажется рядом. Теперь этого нет, и оттого внутри зарождается нечто ужасающее, необъяснимое. Оно пугает и грузит так, что Чуя готов позорно расплакаться прямо перед наставницей. Он не был и, возможно, никогда не будет морально готов к тому, чтобы снова оказаться один на один с собственной силой. Без привычной подстраховки в виде напарника с обнуляющей способностью.       Один страх, подгоняемый другим. Страх за чужую жизнь, подогреваемый страхом за свой отвратительный самоконтроль.       Наставница пронзительно наблюдает за каждым движением Чуи. Он мечется из угла в угол, хрустит костяшками, постоянно щиплет левое запястье, которое уже покраснело.       — Я была у Мори, — вздыхает Кое.       Она поднимается с места, чтобы снова погрузиться в методичную процедуру приготовления зеленого чая. Накахара старательно следит за ее движениями, ища в знакомых действиях что-то, за что можно зацепиться. Пальцы нервно отбивают нестройный ритм по бедру.       — Что он говорит?       — Дазай прислал ему сообщение ночью. Сказал, что не вернется в мафию.       — И Мори так просто это принял? Ни за что не поверю, — угрюмо хмыкает Чуя. Это та деталь, которая требует разгадки.       Что-то случилось, что-то такое, за что Дазай мог бы зацепиться, а Мори не смог бы проигнорировать. Что-то, что могло бы аргументировать мнимый уход Дазая из мафии. Мнимый — потому что Чуя наверняка уверен, что тот отправился в тот идиотский клуб рядом с которым был зафиксирован его телефон. И что-то такое, из-за чего босс не противился уходу.       — Был убит Ода Сакуноске, — голос наставницы тих, она не смотрит на Чую, длинными пальцами переставляя по столу маленькие чашки для чая.       Чуя задерживает дыхание и даже останавливается на месте, неверяще всматриваясь в стену перед собой.       Этого, блять, не может быть.       — Как… — по какой-то причине его голос срывается. Весь пиздец этого дня останавливается в одной фразе, сказанной наставницей.       Ода. Друг Дазая, его единственный настоящий друг, которого ему так повезло обрести. Человек, которому не место в мафии. Один из тех, кто наверняка тоже не видел в жизни другого выхода просто потому, что был рожден эспером.       Чуя сглатывает ком в горле, силясь осознать, насколько это должно ударить по Дазаю. Узнал ли он до того, как пропал?       — Мори отправил его на задание. Очередная слежка за отрядами отлова этой ночью. Однако к утру он не вернулся, — наставница говорит напряженно, Чуя может видеть, как ее пальцы ускоряют движения. Краем глаза он следит, просто не может оторваться. — Несколько часов назад нашли его тело.       — Где? — хрипло спрашивает Чуя, сжимая руки в кулаки.       Потери. То, что неизбежно в его жизни. То, что было в ней до того, как он попал в мафию и то, что преследует его снова. Дазай, Ода. Если и наступит время, когда Чуя перестанет терять окружающих его людей, то это наверняка будет лишь после того, как погибнет он сам.       — На окраине. Возле третьей точки.       Чуя распахивает глаза.       Третья точка. Дазай был там. Именно там зарегистрировали его местонахождение в последний раз. Именно там погиб Сакуноске.       «Я дал ему наводку». В голове проносятся слова Анго.       Если тот позвонил Дазаю, чтобы предупредить, что Ода может быть в опасности, то это вполне объясняет, почему он сорвался так резко. Почему оставил Чую, хотя и планировал сделать это еще раньше, ведь снотворное подмешал.       От бессильной злости начинает темнеть в глазах. Картинка складывается в голове постепенно, но вполне явно. Дазай решил проникнуть в отлов, Чуя отказался ему это позволить. Как итог — снотворное в стакане. Отвлечение внимания. В процессе звонок от Анго — предупреждение, что в опасности находится их общий друг. Дазай срывается, однако Ода все равно мертв. Вероятно, по вине отлова, что добавляет лишь больше мотивации Дазаю отправиться в гребаный клуб вопреки желанию Чуи. Сообщение Мори? Наверняка простая уловка, лишь бы отбить у босса желание искать своего подопечного. Зато с прекрасной возможностью аргументировать его уход смертью лучшего друга.       — Я знаю, где Осаму, — выдыхает Чуя, жалея, что в кабинете наставницы запрещено курить сигареты.       Этот придурок на самом деле решил воплотить в жизнь то, о чем говорил Чуе. И Чуя по глупости своей не смог его удержать. Теперь же он будет за это расплачиваться собственным чувством вины и отвратительным самочувствием.       Но он не позволит отлову забрать у него еще одного человека. Только не снова. Только не тогда, когда это Дазай. Чуя умрет сам, но не позволит погибнуть Дазаю.       Он вытащит его, даже если ради этого потребуется положить свою жизнь в руки отлова.