Les Misérables

      — Что это вообще за Катай?       Чуя ведет машину неторопливо, попутно осматривая окрестности, в которые завел их навигатор по указанию Рампо. Дазай зевает рядом и выглядит до жути недовольным, потому что Чуя лишил его долгого сна, разбудив рано утром. Впрочем, на то были причины — сообщения на мобильном сам Дазай не читал, зато проснувшийся раньше него Накахара вполне мог себе позволить залезть в телефон напарника, где нашел адрес, отправленный Рампо, и информацию о том, что Катай готов поговорить. Позже последовавшие возмущения по поводу личного пространства Чуя легко парировал несколькими примерами того, как сам Осаму порой нарушает чужие границы.       Они медленно пробираются через ряды однотипных небольших домиков в частном секторе. Чуя проклинает кривые ухабистые дороги в этой части города, Дазай же лишь ядовито ухмыляется, явно злорадствуя. Словно его самого не потряхивает на каждой кочке. Бесит.       — Числится как сотрудник детективного агентства, однако сам из дома не выходит. Ограничивается удаленной работой, так сказать, — бубнит Дазай в ответ, скучающе поглядывая по сторонам. Перспектива работать с утра совершенно его не радует.       — Там все сотрудники с придурью, или что? — фыркает в ответ Накахара. — Я нашел применение для названия фильма «Банда аутсайдеров».       Рампо, который, по словам Дазая, не может как следует ориентироваться даже в пределах ближайшего к нему квартала. Куникида, на которого Чуя уже насмотрелся, со своей странной тягой к жизни по четкому графику. Теперь Катай, не высовывающий носа из дома.       Заставляет в очередной раз задуматься над тем, не совершили ли они огромную ошибку, связавшись с этими детективами.       — Много ли адекватных в мафии встретил? — парирует Дазай, поворачивая голову в сторону Чуи.       И ведь не поспоришь. Даже они двое — явное подтверждение тому, что обычным людям в мафии не место.       — Ты, конечно, их всех переплюнешь, — посмеивается Чуя, отчего-то уверенный в том, что предстоящая встреча натолкнет их на верный путь. Даже невзирая на сомнения из-за очевидных странностей в вышеупомянутых сотрудниках детективного агентства.       — Кто бы говорил.       Дазай снова дуется, пусть и больше наигранно, нежели всерьез.       Спустя несколько минут Чуя выруливает машину на нужную им улицу, а затем тормозит у одного из домов. Совершенно не отличающийся от остальных, с грунтовой дорожкой, ведущей к входной двери и крошечным участком земли вдоль дороги.       — Какое скучное место, — тянет Дазай, вылезая из машины.       Чуя бросает на него изучающий взгляд снизу вверх.       — Не думал, что тебя волнуют такие детали, как место жительства.       — Просто подумал, что не стал бы жить в таком, — Дазай пожимает плечами, поднимает лицо к солнцу и щурится. Чуя часто замечает за ним подобное движение — дома ли, или вне него, Дазай странным образом чаще обращает свое внимание вверх, нежели на людей вокруг. Помогало ли ему это в некоторой степени абстрагироваться от окружения, или просто дело в странной привычке — неизвестно.       — А где стал бы?       Дазай не отвечает, лишь опускает на Чую глаза, изучающе всматриваясь в искреннюю заинтересованность на чужом лице. Задумчиво склоняет голову, наверное, примеряя вертящийся на языке ответ к ситуации.       — Я рассмотрю предложенные варианты, — в конце концов хмыкает он и отворачивается в сторону входной двери.       — Не думай, что я все за тебя сделаю! — маленькая угроза врезается в спину уже двинувшегося к дому Дазая.       Тот лишь машет рукой, ленивой походкой следуя к двери.       Чуя кипятится лишь самую малость, гадая, насколько будет тяжело заставить Дазая переехать в любое из предложенных мест. Честно говоря, изначально Чуя рассчитывал, что он просто укажет пальцем то, что ему понравится, а Дазай без колебаний согласится. И нет, он не рассматривал возможность переезда в частный дом, но теперь, когда услышал такой отзыв со стороны напарника, внутри него начал подниматься привычный азарт. Удастся ли ему выбрать что-то настолько подходящее для них обоих, что даже капризный Дазай покорно сложит руки и согласно кивнет головой?       И нет, он не слишком рассчитывал на то, что Дазай действительно будет принимать участие в принятии решения о месте переезда. Ну, каким-то образом оказалось достаточно того, что тот вообще выразил согласие, так что Чуя не думал, что такой человек, как Осаму, станет на самом деле заботиться о будущем месте жилья. Несмотря на все это, тот факт, что Дазаю, кажется, и правда есть до этого дело, весьма будоражит. Глупо, но в какой-то степени обоснованно.       Он морщится, когда осознает, что начинает думать, как гребаный влюбленный подросток, стремящийся угождать. Отбрасывает подальше странные побуждения, и тоже подходит к входной двери, куда Дазай лениво стучит уже с минуту.       — Да постучи нормально! — возмущается Чуя, ударяя кулаком как можно сильнее.       — Что-нибудь слышал о вежливости? — вопрошает Дазай, со вздохом опуская свою руку.       Этот внезапный комментарий отбрасывает его мыслями в тот день, когда они впервые встретились в больнице. Чуя тогда понятия не имел во что ввязывается, а Дазай в схожей манере бубнил о вежливости.       — Ты буквально таскаешь с собой отмычки. Завали, будь добр, — хмыкает в ответ Чуя, улавливая проблеск улыбки на ехидном лице напарника. Вздумал он говорить о вежливости теперь, как же.       За короткой перепалкой они упускают шорох за дверью, оттого удивленно поворачивают головы, когда с тихим скрипом та открывается, являя светлому дню хозяина дома.       Точнее то, что должно быть хозяином дома, но по какой-то причине выглядит как огромная личинка инопланетного насекомого с человеческим лицом где-то посередине. Чуя недоверчиво таращится на картину перед собой, медленно осознавая, что чудо перед ним — всего лишь мужчина, завернутый с головой в спальный футон непонятного цвета. Ему едва удается сдержать стон раздражения — и правда, каждый из этих сотрудников агентства слишком уж со странностями.       Если Фукудзава и впрямь еще жив, Чуя обязательно спросит у него, по каким критериям тот подбирал себе работников.       — А. Это вы, — бормочет человеческий голос откуда-то из недр футонового кокона. — Да, да. Рампо передал. Проходите?       Накахара приподнимает бровь, не понимая до конца, следует ли им и правда войти после такого приглашения-вопроса.       Дазай же времени не теряет. С каким-то странным радостным возгласом протискивается в чужой дом, сшибая что-то там за дверью на ходу. Ну, этот всегда рад в гости попасть. Чуе только и остается, что надеяться на безопасность в недрах этого домишки, да тащиться следом, морщась от спертого воздуха внутри помещения.       Когда дверь за их спинами прикрывается, то внутренности дома окутывает полумрак. Что странно, учитывая солнечное утро. Шторы на окнах темные, препятствующие любым попыткам солнечных лучей осветить данное место. В комнате душно и пахнет как-то неприятно, но Чуя старательно держит лицо, памятуя о банальной вежливости, которой у них двоих отнюдь не водилось в достаточном размере, но на примитивное молчание хватало. Дазай рядом топчется с ноги на ногу какое-то время, а затем просто падает на пол, устраивая задницу на жалком подобии подушки. И как только нашел ее среди кучи хлама, заполняющего комнату?       Единственное, что может отличить это жилище от простой неопрятной конуры — целая стена из мониторов, компьютеров и прочих технических приблуд. На этом Чуя и концентрирует внимание, разглядывая непонятные обычному человеку ряды символов и цифр, заполняющих экраны.       — Ну. Я проверил, — Катай приземляется в углу, по-прежнему завернутый в свой кокон, и ерзает там, сверкая стеклами очков. — Что вам интересно? Скажите.       Чуя как-то подтормаживает из-за этой странной манеры разговора, и бросает взгляд на Осаму, который, казалось бы, вполне комфортно чувствует себя в этом царстве хлама и чудес технологии.       Тот с самым уверенным лицом кивает головой, внимательно вслушиваясь в слова Катая. Чуя почти сразу решает плюнуть на попытки завязать разговор самому, потому что по неизвестной причине Дазаю удавалась вполне удачно контактировать со всеми представителями агентства. Даже с Куникидой, который сознательно отторгал любые попытки Осаму вклинить в его расписание время на изучение методов суицида.       — Клубы, — быстро отвечает Дазай, уперевшись локтями в колени. — Ты проверил все четыре?       Катай что-то быстро клацает на планшете, подобранном с пола. Чуе начинает казаться, что из хлама на полу можно вытащить любую нужную вещь, лишь пожелав этого. Просто потому, что с первого взгляда невозможно определить, что и где лежит в этом хаосе.       — Четыре? Да. Да. Техника есть только в двух. Доступная. Остальные не просмотреть. Не удалось.       Он тараторит быстро, кивая головой почти на каждое слово, водит пальцем по дисплею, параллельно просматривая что-то еще.       — Что известно о двух доступных? — продолжает Дазай спокойным тоном.       — Куча охраны. Пленные одаренные. Бои.       — Бои? — Чуя внезапно для самого себя вклинивается в разговор. Почему-то одно единственное слово цепляет его за живое.       Катай лишь кивает, что можно разобрать только по движению мягкой массы футона, обволакивающей его тело.       — Между одаренными.       Какое-то время они молчат, осмысливая информацию. Чуя лихорадочно воспроизводит в памяти все догадки, ранее выстроенные еще во времена приюта. Он мог целыми ночами гадать над судьбами пропавших товарищей, однако раз за разом приходил к одним и тем же выводам — пропавшие либо мертвы, либо используются на благо правительства. Иных предположений никто из его друзей не строил. Если кто-то крадет одаренных, то очевидно, что это необходимо для определенных целей. И в список этих целей никак нельзя было даже мысленно поставить гребаные бои между эсперами. Для чего?       — Достоевский. Что-то известно о нем? — Дазай наконец задает следующий вопрос, пока сосредоточенно всматривается в лицо детектива.       — Федор. Да. Он судит бои, — Катай замолкает на мгновение, продолжая быстро стучать пальцем по экрану планшета. Чуе кажется, что еще минута — и у него задергается глаз от странной манеры разговора и неприятного звука клацанья.       Создается впечатление, что этот странный сотрудник агентства сам для себя выстраивает видимость разговора с компьютером. Он не смотрит на двух своих гостей, никак не жестикулирует, не проявляет эмоций на бледном лице. Чуе начинает казаться, что он превратился в невидимку в этой комнате. Никаких реакций, никаких эмоций. Сухие ответы на вопросы, простая правда, вытянутая из глубин компьютеров. Есть в этом что-то жутковатое, такое, заставляющее задуматься о важности жизни в принципе. Катай явно не тот человек, что может как следует воспринимать человеческую суть. И от этого маленького осознания Чуя передергивает плечами.       Он бегает глазами по помещению, выискивая признаки жизни еще какого-нибудь человека. Вероятность того, что Катай живет не один, стремится к нулю с каждой секундой, с которой Чуя обводит взглядом обстановку. От странной полутьмы и отрешенного голоса ему не по себе — будто Катай и сам в какой-то мере ближе к технике, чем к человеку.       — Суть боев? — Дазай, кажется, для упрощения контакта тоже сокращает свой лексикон до минимума. Чуе почти физически тяжело переносить этот цирк.       Он прекрасно осознает, что это важная информация, и столь же чутко вслушивается в слова их сегодняшнего информатора. Но не может игнорировать раздражение, закипающее в груди. Оттого ли, что эта самая информация для него лично несет куда больше веса, чем для Дазая и Катая, или оттого, что эти двое ведут себя по-идиотски, он не знает. Наверное, все сразу, и от этого хочется резко вдохнуть свежего воздуха, выбраться за пределы душного дома и обдумать все в нормальной обстановке.       — Деньги, — с пустым лицом информирует Катай. — Достоевский. Почему? Вы точно его ищете?       Чуя не успевает как следует задуматься над последним вопросом, отвлекаясь на вибрацию телефона в заднем кармане брюк. Пока Дазай что-то переспрашивает у детектива, он бегло бросает взгляд на экран мобильного.       — Это Кое, — бросает Чуя в сторону напарника.       — Разберусь тут, — Дазай машет кистью, показывая, что прекрасно справится в одиночку.       Чуя на самом деле и рад выбраться из странного дома, наводящего тоску одним своим видом. Теперь он вполне мог бы согласиться с Дазаем — жить в таком месте он бы тоже не стал. И дело не только во внешнем виде, сквозящем скукой, больше в том, на что он посмотрел изнутри. Теперь, стоит ему только взглянуть на однотипные ряды частных домиков, начинает казаться, что изнутри они тоже одинаковые. Одинаково тусклые и забитые хламом до потолка. Безжизненные.       — Слушаю, — он отвечает на звонок, переступив порог.       Солнечные лучи после этих нескольких минут во мраке кажутся в несколько раз ярче и приятнее телу.       — Здравствуй, Чуя, — из динамика льется складный голос наставницы, что радует слух после сбивчивой речи детектива. Чуя выдыхает, доставая пачку сигарет из кармана легкого пиджака. — Как продвигаются дела с расследованием?       За всей суматохой, связанной с сотрудничеством с детективами, а после и с тупой попыткой Дазая умереть, Накахара успел упустить тот момент, что изначально задание было получено именно от Кое. Именно ее ученица пропала, оставив после себя лишь пояс от кимоно. Именно из-за ее переживаний босс оперативно вызвал их с Дазаем расследовать это дело.       Чуя поджигает сигарету и делает первую длинную затяжку, прокручивая в голове все то, о чем ранее уже отчитался боссу.       — Ведем разведку, Кое-сан.       — Те места, что узнал босс? — голос Кое напряженный, и Чуя на мгновение теряется, гадая, не могла ли она каким-то образом узнать об их тайном сотрудничестве с детективным агентством.       — Да, — быстро отвечает он, стряхивая пепел с сигареты. — Мы делаем все, что в наших силах.       Длинные несколько секунд наставница молчит, а после Чуя может услышать ее тяжелый вздох. И он сам неслышно выдыхает вместе с ней, потому что прекрасно знает каково это — терять тех, кто тебе дорог.       И он не кривит душой, совсем нет. Они и правда делают все, что могут сделать прямо сейчас. Даже больше, потому что тайком переходят границы дозволенного. В эту секунду, когда он может чувствовать напряжение Кое, то начинает осознавать — все не зря. Даже если их глупая ложь вскроется — не зря. Они стараются, стремятся к тому, чего мафия не смогла бы достичь своими силами просто потому, что слишком уж ограничена правительством. Как и детективы, впрочем, но никто не может им запретить искать информацию. Чем Чуя и Дазай теперь и занимаются, принимая помощь тех, кто на данном этапе расследования имеет больше возможностей. И кто поможет им в итоге добраться до изначальной цели задания.       — Я понимаю, — отвечает Кое, и у Накахары от тоски в ее голосе что-то сжимается внутри. — Просто хочу, чтобы все было гладко. И если тебе нужна помощь, ты можешь сказать мне.       Эта забота, даже в моменты, когда сама наставница, очевидно, не в лучшем расположении духа, ощущается как бессловесный пинок под зад. Чуя сжимает телефон крепче, глубоко втягивая в легкие дым.       — Делаем, что можем, — уже увереннее повторяет Чуя. — Кое-сан, я дам знать, если получим важную информацию.       — Не сомневаюсь в тебе, Чуя-кун, — он может расслышать легкую улыбку в этом звучном голосе. — И спасибо тебе. Я знаю, что тебе тоже нелегко сейчас.       Чуя замирает, не понимая, что именно наставница имеет ввиду. Нелегко сейчас практически на каждом уровне его сознания, начиная с того, что касается отлова в принципе, заканчивая тем, что сейчас он сконцентрирован на напарнике и их взаимодействии в целом.       — Все в порядке, — он выбирает самый удобный вариант ответа. — Мне пора. Мы как раз работаем.       — Конечно, — Кое шелестит чем-то на фоне, и он может представить, как она погружается с головой в работу сразу после того, как вызов будет сброшен. — Удачи, Чуя-кун. На связи.       — На связи, — отвечает он, улыбаясь уголком губ.       — И Чуя? — бегло бросает наставница, пока он еще не успел сбросить звонок. Накахара согласно мычит, давая понять, что слышит. — Дазай-кун препятствует вашей работе?       Чуя хмурится. Конечно же, она знает об очередной попытке Дазая. И Чуе стыдно в эту самую секунду оттого, что обычно как раз Кое — та, кто оказывает ему поддержку после каждого срыва, связанного с тупой тягой напарника к смерти. Которая, пусть и не должна была трогать его так сильно, немыслимым образом тронула. Куда глубже, чем он мог бы подумать.       И это не тот момент, когда он готов рассказать правду. Как минимум потому, что они на задании, и времени нет. В основном — потому, что взвалил на себя добровольно огромную ношу в виде честных признаний Осаму. И просто не может себе позволить выкладывать это кому-либо, пока не разложит в собственной голове каждую гребаную деталь, из которой складывается личность его напарника.       По неведомым ему самому причинам он готов беречь в себе слова Дазая столько, сколько потребуется. Ровно так, как готов был беречь свои сложные чувства, пока не настало им время вырваться наружу. Неуклюже и практически спонтанно, но он не жалеет теперь. Пока нет, и позволяет себе надеяться, что в ближайшем будущем это не изменится.       — Нет, — настолько тяжело представить момент, когда Чуя и правда не настроен жаловаться на паскудное поведение Дазая, что он почти давится дымом от сдержанного смешка. — Нет, Кое-сан. Дазай придурок не больше обычного, и мы справимся. Правда.       Тихий вздох на другом конце провода дает понять, что наставница еще задаст этот вопрос снова. Следует быть к нему готовым, если Чуе не хочется выкладывать все детали их новых взаимоотношений открыто.       — Я поняла тебя, Чуя-кун. Будь осторожен, — в секундном молчании легко распознать колебания. — Вы оба.       — Разумеется. До встречи.       — До встречи.       Сигарета успевает полететь в маленькое мусорное ведро у входной двери, когда наружу выскальзывает Дазай. Чуя тайком выдыхает спокойнее, радуясь, что возвращаться обратно в мрачное убежище Катая ему не потребуется. Эта странная обстановка каким-то образом напомнила о приюте, где порядка тоже практически не существовало, зато хлама было навалом. Чуе не нравятся эти воспоминания, ведь за каждым из них стоят другие, более мерзкие и еще более мрачные.       — Уже все?       — Нужно позвонить Анго, — бормочет Дазай как-то рассеянно, потирая пальцами края повязок, выглядывающих из-под рукавов рубашки.       Чуя изучающе смотрит на напарника. Тот напряжен, это видно, но так старательно скрывает это, что Накахаре мгновенно становится не по себе. Успел услышать что-то еще, пока был наедине с Катаем?       — Что он сказал? — настороженно спрашивает Чуя.       Дазай косит взглядом вниз, на напарника, а затем направляется к машине. Чуя следует за ним, начиная ругать себя за то, что не остался и не перезвонил наставнице позже.       — У боев есть инвестор, — хмыкает Дазай, усаживаясь на пассажирское.       Чуя замирает, не успев повернуть ключ зажигания. Хмурится, укладывая в голове информацию.       — Кто? — сухой вопрос ощущается каким-то горьким. Как остаточный дым от сигареты, когда она дотлевает до фильтра.       — Френсис Скотт Фицджеральд.       Чуя слышит это имя впервые.       Они выезжают за пределы частного сектора в молчании, а когда дорога становится ровнее, Дазай набирает Анго. Они говорят довольно долго и словно бы загадками, так что Накахаре остается только погрузиться в свои мысли, анализируя полученную информацию.       Инвестируемые бои между эсперами. Это даже звучит жутковато, и он гадает, стоит ли спрашивать о правилах боя. Ответ слышать совсем нет желания, но он может примерно представить, чем может обернуться стычка между двумя сильными одаренными. А если таких десятки?       Перед глазами мелькают старые образы, картинки, которые записаны на подкорке с самого детства Чуи. С тех пор, как он научился сбегать от отлова, с того времени, когда окончательно разочаровался в собственном существовании. Идиотское чувство вины взыграло вновь, полосуя своими острыми когтями по взбудораженному сознанию — Чуе противно от самого себя, от того, кем он стал и как ему повезло. В то время как каждый из его друзей если не погребен, то абсолютно точно влачит жалкое существование где-то в стенах клубов, о которых им теперь известно. Из-за этого еще хуже — осознание того, насколько близко могут быть заключены одаренные, бьет наотмашь, как самый тяжелый из кулаков.       Он сильнее сжимает руль, когда Дазай объявляет, что Анго будет ждать в Люпине.       Полумрак бара другой, не сравнится с тем, который покрывал мрачное жилье Катая. Чуя усаживается за барную стойку, раздумывая, будет ли хорошей идеей в середине дня выпить пару бокалов. Жалкая капля рациональности берет верх, подпитанная осознанием того, что трезвая голова ему еще пригодится для разговора с Анго. Поэтому он тащит из пачки сигарету, протягивает одну Дазаю, и они молча курят, погруженные в свои мысли.       Дазай непривычно озадачен, и это не укрывается от Чуи. Он готовится спросить, не сказал ли Катай что-то еще важное, но в этот момент в баре появляется Анго — в костюме, дерганный и усталый, он отмахивается от вопросительного возгласа бармена и усаживается рядом, скрестив руки на груди.       — У меня мало времени, — объявляет сразу, укоризненно смотря на Дазая.       Тот пристыженным не выглядит совершенно, но Чуя догадывается, что он вытащил прямиком с работы занятого Сакагучи, чему тот совершенно не рад.       Накахара напряженно вслушивается в размеренную речь Дазая. Тот рассказывает о клубах, об инвесторе, о четырех точках, из которых только две доступны для изучения. На настойчивые вопросы Анго он не обращает никакого внимания, выкладывая историю быстро и четко, как того требует ситуация.       — И что ты хочешь от меня? — Сакагучи не выглядит таким уж удивленным, на что Чуя с подозрением прищуривает глаза. — Поддержка и советы — прерогатива Оды.       — Мне не нужны советы, — отмахивается Дазай. — Мне нужны твои связи и возможности.       — Вы ведь не думаете на самом деле, что я помогу вам поймать отлов за хвост?       Гнев, пока еще не столь горячий, как это часто бывает, но весьма ощутимый, расплывается внутри Чуи.       — Почему нет? — ворчит он, резко затушив сигарету в пепельнице. — Насколько мне известно, никакие законы не одобрят того, о чем нам известно теперь.       — Я специализируюсь на работе с мафией, — жестко отвечает Анго. — В мои полномочия не входит подвергать сомнению методы работы отлова.       — А помощь с использованием своей способности входит, значит? — Чуя раздражается с каждым словом все сильнее. — Ты не сильно возражал, пока пояс сотрудницы мафии ощупывал прямо на этом месте.       Дазай хмыкает где-то над ухом, но Чуя игнорирует это, всматриваясь в бесстрастное лицо Сакагучи.       — Это никак не сравнимо с тем, о чем вы просите теперь. К тому же, у вас никаких доказательств. Соваться к правительству с простыми предположениями — идиотизм.       Чуя уже открывает рот, чтобы продолжить возмущаться, но чувствует, как его предплечье сжимает ладонь.       — До свидания, Анго, — все, что говорит Дазай, поднимаясь со своего места.       Последний полный раздражения взгляд Чуи никак не влияет на замолчавшего хмурого Сакагучи. Они выходят из бара и усаживаются в машину снова, где Накахара не сдерживается и отвешивает удар кулаком прямо по рулю.       — Он бесполезен.       — Он прав, — спокойно пожимает плечами Дазай.       — Нахрена ты к нему пошел тогда?       — Хотел убедиться, что нет другого выхода.       Чуя хмуро смотрит на напарника.       — И какой же выход ты видишь?       — Нужно проникнуть туда.       Это самое глупое, что они могут сделать. Нет никакой информации о том, что происходит в стенах клубов на самом деле. Как нет и гарантий, что у них получится выбраться оттуда живыми в случае чего. Будь у эсперов возможность сбежать из клубов — хоть один уже появился бы в поле их зрения. Тот факт, что никаких данных о существовании клубов не было в принципе до тех пор, пока допрос не доказал обратное, подтверждает, что эти места — жуткие скопления силы. Той, противостоять которой они двое просто не имеют права.       Проникновение в норы отлова может стоить им жизни, и никакой Мори не сможет помочь в этом. Скорее, сам закатает их двоих в бетон, если прознает о намерениях. Любое открытое сопротивление правительству со стороны мафии будет расценено как знак к тому, что босс не в состоянии держать своих эсперов в узде.       — Босс за это по голове нас не погладит.       — Поэтому я сделаю это сам, — отвечает Дазай тут же.       Чуя на секунду теряет дар речи.       — Нет.       — Поехали, — устало вздыхает напарник, устраивая голову на спинке сидения.       Когда машина движется по направлению к дому, Чуя начинает понимать, что теперь его собственные намерения останутся проигнорированными. Тупой Дазай снова придумал что-то в своей голове, и никакие уловки не смогут его переубедить.       Но Чуя сможет приковать его к батарее, если того потребуют обстоятельства.       — Ты не пойдешь туда один, — с нажимом повторяет он, не отрывая взгляда от дороги.       — Чуя. Не глупи.       — Да ты издеваешься? — Накахара взрывается, и лишь понимание того, что он по-прежнему за рулем, совсем немного остужает его злость. — Ты, блять, начал все это. Втянул меня. И теперь у меня есть гребаная мотивация довести дело до конца, Дазай. И я не вижу ни одной ебучей причины, по которой должен согласиться с тобой.       — Так посмотри лучше, — цинично хмыкает Дазай.       Это становится последней каплей.       Чуя резко сворачивает на обочину, где останавливает машину.       — Иди нахуй со своей самоуверенностью, понял? Мы понятия не имеем, что там находится. Оттуда еще никто не выбирался!       — В этом и причина, — тяжелый взгляд Дазая останавливается прямо на взбешенном лице Накахары, оценивающе изучая реакцию.       — И что это должно значить? — Чуя практически рычит.       Никакие идиотские планы Дазая не стоят того, чтобы так тупо бросаться в одиночку в логово врага.       — Никто из эсперов оттуда не выбрался, Чуя. Тебе больше многих должно быть известно, насколько многогранны способности одаренных. Не думаешь ли ты, что они все настолько глупы, что не смогли придумать план выхода? За все время.       Чуя хмуро рассматривает уверенность на лице Дазая. Анализирует, рассуждает, прокручивая снова и снова слова напарника в уме. Он и сам уже подумал об этом. Самой странной деталью во всем этом деле с клубами было как раз то, что ни один эспер не выбрался. Да любой, имеющий боевую способность, мог просто напролом пробиться через охрану, даже не имея особой сноровки в использовании своей силы.       — Они могут контролировать способности, — наконец выдыхает он, пораженный внезапным осознанием.       — Вероятнее всего. Учитывая то, что не боятся выставлять эсперов на бои.       — И ты думаешь, что твое обнуление они контролировать не смогут.       — Возможно. Но подумай, что будет, если они смогут взять под контроль то, чем владеешь ты, Чуя.       Он замирает, обдумывая эти слова. В груди медленно расползается холодный страх, перекрывая собой все то жгучее раздражение, что подпитывало его злость минутами ранее.       Разрушение приюта. Смерти. Окровавленные вещи, собранные в кучу. Крики и боль, и кровь. Много крови.       Его способность страшна в своем облике, и ему потребовалось так много сил на то, чтобы научиться контролировать ее как следует. А вспоминая слова Макото о том, что существует иное проявление его силы… Лучше не предполагать, что может случиться, если отлов получит контроль над его силой. Над самим Чуей.       — Это в любом случае глупо, — он не намерен отступать от своих слов. — Ты не можешь в одиночку пойти против воли босса.       Он понимает, что ошибается, в ту самую секунду, когда слова вылетают из его рта. Как и Дазай, который натянуто улыбается, рассматривая выражение на лице Чуи. Ждет, что тот сам подтвердит свою ошибку.       Накахара этого не делает.       — Именно в одиночку я и могу это сделать, — Дазай первым выдвигает опровержение.       «Я никогда не присягал ему.»       Чуя отворачивается, чтобы снова завести машину.       — Мне плевать, Дазай. Я хочу, чтобы ты не делал необдуманных поступков. И хочу, чтобы мы вместе придумали другое решение.       Он использует их соглашение с желаниями, как свой последний аргумент. Где-то вне поля его зрения Дазай явно теряется, потому что внезапно становится тихим, осознавая, что его собственное предложение повернули против него. Чуя мог бы чувствовать вину за это, но у него вообще дохуя других причин испытывать вину, так что он плюет на это, продолжает вести машину в сторону дома.       Дазай не отвечает, но Чуя позволяет себе надеяться, что сумел достучаться до него.

***

      — Мне нужно выпить, — выдыхает он, когда переступает порог квартиры.       Дазай сзади согласно хмыкает и сразу направляется в сторону кухни.       — Подумал о том же.       Смутное осознание того, что они ввязались во что-то отвратительное, бьется на подкорке, раздражает и кружит голову. Каждый раз, когда ему кажется, что хуже и запутаннее быть уже просто не может, появляется что-то, что делает ситуацию еще более удручающей.       Чуя хмуро скидывает одежду в спальне, рассеянно устраивается на полу и ждет, пока Дазай притащит выпивку.       Тот появляется почти сразу, с бутылкой виски в руках и двумя стаканами, которые пристраивает прямо на ковер. Жидкость в них, уже наполненных, плещется от неосторожных движений. С мрачным выражением лица, в котором Чуя может узнать отражение своего собственного, Дазай устраивается рядом, скрестив ноги.       Молчание угнетает в моменты, когда сложно определить его природу. Чуя мучается от вопросов, заполняющих черепную коробку, но Дазай, как назло, молча потягивает свой виски, уставившись куда-то в стену. Смиренное это молчание или молчание человека, придумывающего план в своей лохматой голове? В любом случае, между ними сквозит напряжение, от которого немеют кончики пальцев на руках. Чуя хмуро осматривает кожаные перчатки, прежде чем с тяжелым вздохом стянуть каждую из них и отбросить на тумбочку.       — Это первый раз, когда меня раздражает твой закрытый рот, — комментирует он между глотками виски.       Тепло, развивающееся в желудке от выпитого алкоголя, должно быть приятным, но отчего-то Чуя чувствует нечто похожее на те ощущения, которые мучили его в день попытки суицида Осаму. Горечь и желание выблевать выпитое, несмотря на его малое количество.       Видимо, действительно существуют моменты, когда алкоголь не помогает решать проблемы. Чуя говорил об этом Дазаю в тот день, однако сам в полной мере осознал только теперь. Иронично.       — Что ты хочешь услышать? — язвительно интересуется Дазай, делая упор на слове «хочешь».       — Не упрекай меня в том, что я пытаюсь остановить твою очередную странную попытку умереть, — огрызается Чуя.       — Для тебя теперь каждый мой план сравним с попыткой умереть?       — Разве это не всегда было так?       Дазай мрачно хмыкает, допивает свой виски. Подумав, добавляет в стакан еще немного.       — Мне ведь не нужно объяснять тебе причину моих переживаний? — Чуя хотел бы звучать несколько более разгневанно, чем получилось на самом деле.       Разумеется, за всеми обоснованными аргументами о воле босса, об очевидной опасности и недостатке информации кроется кое-что еще. И тяжело определить, проявлялось ли бы оно в той же мере, случись эта ситуация месяцем ранее. Открытое переживание за жизнь Дазая. Оно всегда было с Чуей, с тех пор, как он впервые осознал, насколько мало Дазай дорожит собственной жизнью. Но такое явное и грызущее оно только теперь, когда он может осознать, что имеет на это право.       — Хочу, чтобы ты сказал это.       — Это нечестно, — хмурится Чуя. Суть их соглашения с высказыванием желаний строилась на том, что способность формулировать чувства в слова у них двоих атрофирована.       — Принимай это как месть, — скалится Дазай.       Не мог же он на самом деле ожидать, что Дазай спокойно согласится с высказыванием Чуи о намерении удержать его. Следовало ожидать чего-то подобного от человека, преуспевшего в карьере исполнителя мафии.       — Я не хочу, чтобы ты подох, понял?       Дазай мерзко посмеивается, когда допивает второй стакан виски.       — Чуя отвратителен.       — Отъебись. Я хотя бы не стремлюсь похоронить себя.       Есть нечто успокаивающее в том, как раздражение перекрывает стыд. В некоторых моментах действительно безопаснее для психики Чуи испытывать желание ударить Осаму, а не прижаться с поцелуем к его губам.       — Хочу…       — Бля, нет. Только не говори, что опять хочешь целоваться.       Дазай поджимает губы, кажется, снова сдерживая смех.       — Собирался сказать, что хочу покурить. Но твое предложение мне нравится больше.       От насмешливого тона Накахара готов вспыхнуть, как спичка. К сожалению или к счастью, его запасы ярости на сегодня исчерпаны. А ведь еще только вечер, даже не близко к ночи.       — Это не было предложением, придурок, — бурчит он, отставляя недопитый стакан с виски в сторону.       — Значит ли это, что ты не хочешь?       Гребаный Дазай. Чуя выдыхает, прикрыв глаза, и думает, что ввязался в кое-что практически соизмеримое по жути с отрядами отлова.       Флиртующий Осаму Дазай. Зло во плоти.       — Нет.       Следующие мгновения исчезают из памяти так, будто Дазай умеет телепортироваться. Потому что в какой-то момент Чуя осознает, что вместо прохладного стакана его ладонь ощущает теплую кожу под рубашкой напарника, а на губах привкус виски приглушенный, собираемый с чужих губ. Дазай совершенно бесстыдно седлает его бедра, утроившись сверху так, словно делал это уже десятки раз. Накахара теряется от неожиданного напора со стороны, и только механически шевелит губами, на несколько секунд давая напарнику желаемое.       — Думал, ты хотел сигарету, — отстранившись, насмехается Чуя.       — Сказал же. Предложение Чуи мне нравится больше.       Это, черт возьми, не было предложением. Сама фраза изначально была сформулирована как нечто совершенно обратное предложению, но какое Дазаю теперь дело? Да и Чуе никакого, он просто чувствует, как спадает напряжение, превращаясь в нечто иное.       Дазай не дает возразить, целует снова, уже менее рвано. Двигается ближе, придавливая своим весом ноги Чуи к полу, заставляя мысленно усмехнуться — опять они на полу спальни творят что-то странное.       Спасибо, что не в ванной.       Чуя постепенно осознает момент, когда Дазай расслабляется достаточно, чтобы можно было сказать, что он увлекся. Губы начинают путешествовать ниже, по шее, и Дазаю приходится сгорбиться, чтобы дотягиваться до желаемых мест. Его руки скользят по голой коже спины, оттягивая сзади футболку.       — Я не могу остановиться, — Дазай шепчет предупреждение, и Чуя глухо сглатывает, когда зубы прихватывают кожу на шее. Ему приходится проглотить возмущенный возглас, и он не уверен, не превратился ли бы тот в постыдный стон. Все, что делает Осаму прямо сейчас — смущает. И возбуждает так, что если они не остановятся, Чуя будет проклинать себя позже за несдержанность.       — А следовало бы, — хрипит он в ответ, но вопреки собственным словам прижимает руками напарника за талию ближе, удерживая крепко. Наглая ложь, совершенно никчемная.       Рампо был прав. Ему стоило бы поучиться вранью.       Дазай что-то мычит, совсем неразборчиво, не отрываясь губами от уже ноющей шеи. Это практически похоже на голод, необоснованный и животный. Несдержанный.       Футболка Чуи остается лежать рядом с ними на полу, стянутая ловкими руками Дазая. Теперь это не похоже на прошлый раз, когда тот просто изучал тело Накахары, прикасаясь легко и практически невинно. Теперь совсем иначе, так, будто Дазай хочет поглотить его, хватается крепко, водит по коже с нажимом и каким-то отчаянием, невысказанным, но ощутимым тактильно.       Это поражает — то, как человек, испытывающий отвращение к прикосновениям, может касаться с такой жадностью.       Когда Чуя, не прекращая перехватывать чужие губы между поцелуями в шею, тянется пальцами к пуговицам на рубашке, Дазай замирает. Тяжело дышит и отстраняется, но в глаза не смотрит.       — Немного нечестно, что уже второй раз раздет я один, тебе не кажется? — Чуя хмыкает, но тормозит, не срываясь на несчастных пуговицах.       Тишина повисает между ними двумя, и Накахара ясно осознает, насколько неудобно Осаму демонстрировать свое тело в принципе. Кому угодно, когда угодно. Сплошная броня из бинтов не имеет значения, потому что Чуя прекрасно знает, что под ними. Видел, и не раз, и не хочет задумываться, насколько все было бы сложнее, не позволь ему Осаму увидеть это раньше.       Он заторможенно всматривается в черный галстук, на котором нет привычных взгляду заколок-невидимок. Чуя почти готов поклясться, что еще днем они были там, и обещает себе, что обязательно спросит. Позже, когда разберется с первой поставленной задачей.       Дазай над ним выдыхает резко, когда Чуя смещается пальцами с пуговиц рубашки на галстук, ослабляет его, а затем медленно стягивает через голову.       — Ладно.       Это «ладно» звучит, как согласие на смертную казнь, и Накахара морщится от удушливого смирения в чужом голосе.       — Уверен?       — Давай уже, — Дазай закатывает глаза, чем вызывает улыбку. Примерно так Чуя отреагировал на просьбу раздеться для изучения тела.       Белый плотный слой из бинтов встречает его там, где у других людей открытая кожа. На груди, животе, тонкой шее. Чуя изучает их с минуту, не решаясь попросить стянуть и этот слой «одежды».       Дазай встает с его колен, сам сбрасывает рубашку на пол. Она остается белым комом на фоне темного ковра, расползается кляксой в полумраке комнаты. Мгновение между ними ворочается тишина, в которой Накахара теряется, разглядывая рубашку на полу. Происходящее подобно сну, из-за которого у него кровь стучит в висках, напоминая, что в их жизнях недостаточно места для подобных вещей. Будто сам этот день — наваждение, туманное и неопределенное, но, о боги, как же сильно он желает, чтобы их отношения были правдой. Пауза в голове тянется мучительно медленно, словно он пьян и потерян. Чуя смотрит на напарника снизу вверх, прежде чем подняться следом и пересесть на мягкую кровать. Мнется нерешительно, ждет, пока Дазай сам сделает шаг.       И он делает.       Приземляется рядом, а затем плюхается на спину, выжидающе уставившись на Чую. Тот хмыкает, но падает рядом.       Тяжело описать то, что он испытывает прямо сейчас. Предвкушение, ощущение еще одной пройденной ступени, странная тяжесть в районе грудной клетки. Он боится передать ее Дазаю, когда прижимается к его телу, наваливаясь сверху и целуя снова. Упирается локтем в мягкий плед, другой рукой медленно проводит между слоями бинтов, по узким участкам открытой кожи. Она прохладная и гладкая, и если закрыть глаза, можно принять ее за тонкую бумагу.       Дазай под ним открывает губы, пропуская внутрь рта язык Чуи. И Накахара может поклясться, что тело под ним подрагивает в такт каждому движению руки, исследующей торс. А может, ему просто кажется, потому что в голове слишком уж мутно и тихо.       Он не смог бы позволить Дазаю отправиться на верную смерть в руки отлова. Какое бы доверие не установилось между ними, какой бы уверенностью в силах напарника Чуя не обладал. Прямо сейчас он почти задыхается от того, как сильно давит на него невысказанное обещание. Защитить. Постараться сделать все, чтобы Осаму остался в живых. И перестал стремиться эту самую жизнь прервать. Эгоистично, спонтанно, но Чуе хочется верить, что они справятся. Что он поможет Дазаю захотеть этого тоже, как бы тяжело не было. Как бы сильно прошлое не давило на него теперь. На них обоих.       У него позорно кружится голова и подрагивают кончики пальцев, но Чуя позволяет себе надеяться, что Дазай достаточно сосредоточен на других вещах, чтобы прямо сейчас заметить его несобранность и переживания. Он продолжает изучать тело ладонями, мягко и неторопливо, и от странного ощущения нереальности происходящего в какой-то момент начинает собираться пелена перед глазами.       Вибрация телефона передается и Чуе, хотя мобильный спрятан в заднем кармане брюк Осаму. Приходится отстраниться, тяжело дыша, наблюдая за тем, как напарник со странной медлительностью принимает звонок.       Дазай так и лежит на спине, уставившись в потолок, и его лицо с каждой секундой становится все более и более пустым. На том конце провода кто-то говорит, но Чуя и слова не может разобрать, сосредоточенно всматриваясь в черты чужого лица. Он не слезает с бедер Дазая, не отодвигается подальше. Замирает, борясь с желанием выхватить мобильный из чужой руки и продолжить начатое.       Он не знает, ошибается ли в своем наблюдении, но спустя время лицо напарника по цвету становится ближе к цвету бинтов, чем когда-либо раньше.       Осаму сбрасывает вызов и поднимается так резко, что Чуя едва успевает сползти с его бедер. Его пошатывает, так, будто он действительно пьян, но это просто невозможно, учитывая слишком малое количество выпитого. Собственное тело ощущается слишком мягким и будто бы чужим, а желание разлечься на постели затмевает на мгновение беспокойство.       — Это босс, — быстро говорит Дазай, уже поднимая с пола рубашку.       — Что случилось? — Чуя мгновенно напрягается, улавливая злость в голосе напарника. Тот тип злости, который весьма редко мелькает в Дазае. И тот, который обычно не предвещает ничего хорошего.       — Мне нужно в мафию.       — Мне поехать…       — Нет, — жестко прерывает его Дазай.       Чуя не успевает даже разозлиться на такой тон. Осаму исчезает из комнаты стремительно, и спустя минуту хлопок двери оставляет за собой давящую тишину. Это странно. И это пугает.       Разрозненные мысли не желают собираться в кучу, вновь появляется ощущение, что все случившееся в этой комнате минутами ранее было простой фантазией. Похожей на сон, нереальной и выдуманной. Чуя валится на кровать, предчувствуя что-то нехорошее.