Les Misérables

      Уже неоднократно за этот вечер Чуя возвращался мыслями назад. Он так часто запрещал себе думать о прошлом пока находился в мафии, что сейчас это даже стало доставлять какое-то мазохистское удовольствие. Бродить по трущобам в ожидании чего-то оказалось довольно скучно. Поэтому уже третий час он шатается по окраинам города, не зная толком, как ему показаться еще более подозрительным, чем сейчас. Он выдыхает горький сигаретный дым в постепенно темнеющее небо и думает, думает. Снова и снова возвращается к мыслям о приюте, о директоре. О Дазае.       План оказался чрезвычайно прост, в сравнении с тем, что им доводилось проворачивать ранее. Каким-то образом Дазаю удалось убедить Анго передать информацию о лакомых местах, где работает отлов: не так уж сильно они отличались от тех, что запомнились с детства. От Чуи требовалось отвратительно мало — бродить среди низких построек, рассматривая все вокруг с таким видом, словно он замышляет что-то или ищет кого-то. И надеяться, что рано или поздно отлов сообразит, что рыжая макушка ничья иная, как его, Чуи Накахары, человека, за которым на протяжении нескольких лет велась охота. И который дурил отлов просто неприличное количество раз. Других идей не оказалось даже у Рампо, который, как Чуе довелось выяснить за последние несколько дней, оказался чрезвычайно гениальным парнем. Это было даже пугающе, и спустя несколько странных взглядов, брошенных этим сладкоежкой в сторону Чуи и Дазая, он отстранился от Эдогавы настолько, насколько вообще было возможно в их положении. Предоставил Дазаю возможность самому разбираться с любыми тонкостями плана.       Куникида оказался куда более приятным, однако все равно довольно раздражающим. Все эти склонности к жизни по четкому расписанию не откликались в Чуе вообще никак, лишь вызывали плохо скрываемые насмешки. Впрочем, Доппо, кажется, к такому привык и внимание на этом не заострял.       Чуя сворачивает в узкие дворы, неосознанно следуя за едва слышным детским смехом. На улице все темнее с каждой минутой, хотя время едва перевалило за шесть вечера, над городом сгущаются облака, и Чуя невольно возвращается к еще одному моменту, который так и не удалось выкинуть из головы. Разговор под дождем, после которого Дазай три дня провалялся с температурой. Во время которого Чуя как последний идиот, сам того не желая, обесценил все старания Дазая, который, очевидно, приложил непривычное для себя количество усилий на своеобразное признание в доверии.       «Это не имеет значения».       Конечно, это было не так. Он не имел ввиду то, что сказал тогда, слова вылетели из него быстрее, чем капли достигали мокрого асфальта. Но он так и не нашел в себе сил заговорить об этом снова, плохо представляя, что на самом деле должен сказать и сделать. Дазай не проявлял никаких очевидных признаков неприязни или обиды, однако и тактильный контакт практически свел на нет, о чем Чуя, к своему раздражению, жалел.       — Бросай! — раздается детский голос куда ближе и громче, нежели было до этого.       Чуя невольно вздрагивает и мысленно ругает себя, потому что он снова отвлекся. Это было неизбежно, ведь он бродит по трущобам уже несколько часов. И ничего. Где-то за ним следует Куникида, старательно прячась от чужих глаз, и Чуя может признать, что в скрытности тот достаточно хорош. Ему так и не удалось даже краем глаза поймать своего сопровождающего. Вполне возможно, что того уже и след простыл, ведь кто знает, какие еще дела заложены в распорядке дня мужчины. Чуя мрачно усмехается, гадая, сколько еще продлится их своеобразная игра в прятки, и присаживается на бордюр, рассматривая сцену перед собой.       Трое маленьких детей перебрасывают самодельный мяч друг другу, следуя каким-то известным только им правилам игры. После каждого третьего броска они меняют свои позиции, двигаясь хаотично, но по очевидно намеченным ранее точкам.       — Ну давай же, Мико! — кричат мальчишки в сторону единственной девочки.       Малышка в эту самую минуту стоит на самой дальней позиции с таким сосредоточенным выражением лица, словно от игры зависит сама жизнь. Ее грязные джинсы порваны в двух местах, а маленькие ручки сжимают мяч крепко, выдавая напряжение.       — Не давите на меня! — верещит она, взвешивая игрушку в руках.       — Девчонки такие медлительные, — с видом знатока замечает мальчишка, стоящий ближе всех к Чуе. Тоже растрепанный, на рукавах его футболки разводы от грязных пальцев, а лицо выглядит серым в бледном свете.       — Чего сказал? — девочка возмущенно вскидывает руки вверх, напрягаясь всем телом и отклоняясь назад в готовности совершить бросок.       Чуя ловит себя на неясной улыбке и тушит сигарету о краешек бордюра. На детей смотреть ему уже давно тяжело, он старательно обходит стороной все места, где может быть большое их скопление. В каждом из живых детей ему удается рассмотреть черты тех, которых он похоронил под завалами приюта.       Он замирает и напрягается удивленно, стараясь никак внешне не показывать своего смятения. Когда мяч вылетает из рук девочки, он замечает бледную вспышку зеленоватого света от ее ладоней. А затем мяч уверенно направляется в руки мальчишке, что твердил о медлительности. Мяч летит по такой ровной траектории, будто сам воздух в этом тесном дворе несет его по четко указанному маршруту. И Чуя не силен в законах физики, но даже невооруженным глазом видно, что от такой малышки невозможно ожидать броска такой силы.       Одаренная.       Что ж, кажется, он нашел то, что искал.       И ничего хорошего в этой находке нет. Чуя стремительно поднимается с места, намереваясь разогнать детей по домам. Если рядом бродит отлов, то ему не хотелось бы оказаться не единственной приманкой. А еще он более не намерен наблюдать за детскими смертями.       Как только он поднимается на ноги, происходит две вещи: мальчишка с радостными криками ловит мяч и двор наполняется грохотом тяжелых шагов.       — Твою мать, — шипит Чуя, устремляясь в сторону девчонки, обескураженно застывшей в стороне.       Краем глаза он замечает людей. Множество одетых в черное мужчин, с оружием наперевес. Чуя сжимает зубы и стремительно подлетает к девчонке, даже не стараясь скрыть собственную способность. В первую очередь ему нужно убрать детей подальше. Красное сияние окутывает его за секунду до того, как пули начинают разрезать воздух. В ушах отдаются детские крики, и Чуя едва сдерживает себя — этот звук слишком знаком ему.       — Накахара! — раздается откуда-то сбоку крик. Чуя замечает Куникиду в нескольких шагах справа, в маленьком пространстве между домами.       Чуя хватает девочку на руки и прижимает к себе так крепко, как только может. Малышка, кажется, не разбирается, кто хочет ей помочь, а кто нет. Она кричит и вырывается, маленькими кулачками бьет его по рукам. А еще Чуя чувствует, как воздух вокруг него стремительно начинает сгущаться, мешая как следует вдохнуть.       — Тише-тише, я помогаю тебе, — цедит он сквозь зубы, не выпуская девчонку из хватки. Управление воздухом, значит.       — Отпусти! — верещит девочка, не переставая хаотично применять способность. Чуе повезло, что она не слишком хороша в контроле, иначе он мог бы задохнуться за доли секунды. В легких то тяжелеет, то становится легче, и он только и может, что глотать кислород мизерными порциями.       Куникида оказывается рядом, толкает Накахару в бок и указывает на других детей, что в панике метались по двору, не совсем понимая, что им делать. Отряд отлова слишком быстро расползался по маленькому пространству, отрезая единственный выход в виде широкой арки.       Чуя сам загнал себя в ловушку.       — Отвлеки их на себя, а я помогу детям, — чеканит Куникида, а затем забирает девочку из рук Накахары и начинает что-то шептать ей на ухо. Он тоже давится воздухом, и Чуя понимает, что девчонка в принципе не настроена доверять людям.       Что ж, отвлечь внимание отлова будет действительно разумным решением. В конце концов ему всего лишь нужно вырубить нескольких из них и забрать с собой, дабы суметь устроить достойный допрос. Дазай всегда был в этом хорош.       Не было бы ничего проще, не окажись они в самом невыгодном положении, которое только можно представить. Вокруг, словно четыре стены, выстроились дома. Они, очевидно, жилые, а причинять вред жильцам или самим постройкам Чуе никак нельзя. К тому же здесь дети, и нужно действовать максимально осторожно.       Чуе всегда претила мысль о массовых убийствах, а по приказу босса людей из отлова им в принципе убивать запрещено, однако вариантов у него не так уж много. Он не может покинуть двор, пока дети в опасности. Он не может просто обрушить дома на отряд, потому что могут пострадать как гражданские, так и ублюдки из отлова. Не может просто вырубить нескольких и надеяться, что остальные побегут. Знает — не побегут. Чуя сжимает кулаки и устремляется в сторону самого большого скопления людей, на ходу принимая не самое легкое решение.       Что ж, у него есть одна идея.       Он приземляется практически в гущу вооруженных мужчин, удерживая вокруг себя гравитационное поле, не позволяющее пулям причинить ему вред. В ушах грохочут звуки выстрелов и негодующие крики мужчин. Он зубами стягивает перчатки и отбрасывает их в сторону. У него достаточно запасных пар в квартире.       Нужно действовать быстро.       Чуя надеется, что это будет не самое плохое решение. Он постепенно увеличивает собственный вес и распространяет действие способности на поверхность земли под собой, хмуря лоб от напряжения. Постепенно он начинает проваливаться глубже, в искусственно созданную яму. Земля опускается, утягивает за собой отряд и самого Чую. С каждой секундой удерживать контроль и на гравитационном поле вокруг, и на земле становится тяжелее. Однако он замирает, напряженно обводит взглядом мужчин вокруг. Некоторые падают, не удержав равновесие, некоторые все еще способны стрелять, целясь в Накахару.       Глубина постепенно увеличивается, но этого недостаточно. Чуе нужно сделать так, чтобы эти уроды не смогли вылезти какое-то время, достаточное, чтобы им с Куникидой удалось обеспечить безопасность детей и взять в плен одного-двух солдат из отряда.       Когда на лбу выступают капли пота, а перед глазами начинает плыть, Чуя думает, что ему следует увеличить количество тренировок для случаев, когда требуется столь обширный контроль над способностью.       Это длится всего минуту, но ему кажется, что прошла просто куча времени. Наконец глубина ямы достигает примерно трех метров, и Чуя быстро взмывает в воздух, окидывая взглядом свое творение. Мужчины внутри ямы быстро собираются, поднимаются с земли и начинают подсаживать друг друга. Чуя стремительно бросает вниз вырванные куски земли и дрянного асфальта, сбивает мужчин с ног, уворачивается от гремящих выстрелов.       А затем устремляется к тем, кто оказался за пределами его импровизированной ловушки.       Двое мужчин окружили детей, оставшихся на площадке. Те прижались друг к другу, испуганно хныча и уставившись на внезапных гостей. Злость поднимается где-то в груди, когда Чуя смотрит на это. Мальчишки даже вряд ли являются одаренными, но какое до этого дело крысам из отлова?       — Ублюдки! — кричит он, сбивая с ног вооруженных мужчин. Силой гравитации отбрасывает тела подальше в надежде, что потом заберет их с собой и с радостью бросит на допрос в подвалы мафии.       Чуя не был жестоким человеком, совсем нет. Но в некоторые моменты мысль о том, что люди, причинившие ему в прошлом столько боли, будут страдать, просачивалась в сознание с навязчивой периодичностью. Он сможет корить себя за это позже, но в глубине души понимает — они заслужили. Это правильно — дать понять таким ублюдкам, что не все будет сходить им с рук.       Он подхватывает двух мальчишек на руки и практически заталкивает их в ближайшую к нему дверь в одном из домов.       — Сидите тихо, — рявкает Чуя, рассудив, что так будет убедительнее. Дети в немом шоке кивают головами и цепляются друг за друга, что вполне устраивает Накахару в данной ситуации. Пусть лучше будут напуганы, чем убиты или схвачены ни за что.       Он отлетает от двери и вновь направляется к дыре в земле, занимающей практически половину всего двора. Несколько человек успели выбраться, но Чуя рывком сбрасывает их обратно и отправляет вслед за ними внушительный кусок земли. Крики, раздающиеся снизу, ласкают слух и возбужденное от адреналина тело почти на физическом уровне.       Он начинает уставать.       Чуя мечется взглядом по территории, но Куникиду с девочкой нигде не видно. Трудно осознать, можно ли считать это хорошим знаком. Он облетает двор дважды, краем глаза наблюдая за копошением отряда внизу.       — Чуя!       Он оборачивается на знакомый голос, проклиная всех, кого можно. Какого хрена этот придурок здесь забыл?       Дазай стоит внизу, над отброшенными ранее телами. Чуя видит, как тот вырубает одного из них снова, едва уловив шевеление. Дазай отбрасывает оружие в сторону, вынимает свой пистолет из-за пояса и направляет в голову одному из мужчин, непрозрачно намекая, что двигаться не стоит.       — Тебя не должно здесь быть, — рявкает Чуя, опустившись рядом. Он не рискует убирать гравитационное поле вокруг себя, а заодно загораживает своим телом Дазая. Его способность, к сожалению, совершенно бесполезна против вражеских пуль.       — А ты должен был справиться быстрее, — парирует его напарник, а затем кивает на двоих лежащих на земле мужчин. — Нужно забирать этих и сматываться.       — Где-то здесь Куникида, — возражает Чуя, снова обводя взглядом территорию. Он не успел проследить куда скрылся детектив, так как был слишком занят созданием ловушки для отряда.       — Он справится, — отмахивается Дазай.       Чуя не успевает возразить снова. Со стороны прохода, откуда раньше появился Куникида, раздается шум. Накахара резко оборачивается.       — Дерьмо, — все, что он успевает выдать, прежде чем туча из пуль рассекает воздух.       Где-то за его спиной вскрикивает Дазай, и Чуя смещается, закрывая собой его. Вечно у него проблемы из-за этого выскочки в бинтах. Он спешно оглядывается, убеждается, что тот просто ранен в плечо, и раздраженно указывает на ближайшую дверь подъезда. Дазай, к огромному удивлению Накахары, не возражает, стремительно скрывается там, предоставляя Чуе право действовать по собственному усмотрению.       Все это было бы славно, не окажись Накахара перед еще одним отрядом, очевидно, спешащим на помощь к своим.       — Здесь становится слишком тесно для нас всех, — раздраженно отмечает Чуя, скорее сам себе, нежели кому-либо еще.       Он рвется вперед в надежде просто раскидать по сторонам вооруженных ублюдков, но резко замирает, когда видит, кого они ведут. Чуя сжимает зубы. Твою мать.       В тесном кругу виднеется светловолосая голова Куникиды. Тот весь заляпан кровью, а на руках по-прежнему держит девочку. Та тоже в крови, однако еще жива, Чуя видит, как она дергает руками, вероятно в попытке совладать со способностью. На Куникиду наставлено оружие. Даже если Накахара соберет все свои силы и рванет к ним с бешеной скоростью, хоть одна шальная пуля окажется вполне способна угробить и детектива, и маленькую девочку. Или кого-то одного. Чую нихрена не устраивает ни один из вариантов.       — Лучше бы тебе сдаться, — подтверждая его мысли, кричит тот, что идет впереди. — Если не хочешь, чтобы этим двоим вышибли мозги.       Чуя пилит злобным взглядом сцену перед собой. Кровавые разводы на лице Куникиды. Безвольно повисшие руки девочки. Десятки стволов, направленных прямо в головы. Светлое пятно из двух одаренных, окруженное чернотой. Черные костюмы, черные маски на половину лица. Гладко выбритые головы. Уверенная стойка командира, нахально смотрящего прямо на замершего Чую.       Этого в плане не было. Сама цель — сделать себя приманкой — она же подвела их всех. Чуя оказался восхитительной целью. И жестко проебался со своей главной слабостью. Он никогда бы не позволил причинить боль детям. Или союзникам в лице Куникиды.       Никто не будет гарантировать ему, что эти двое не пострадают, если он решит сдаться. Однако если станет сопротивляться, то кто-то из них совершенно точно превратится в труп за считанные секунды. Допустить мысли об этом Чуя не смог бы, даже окажись он последним ублюдком, каких видел мир.       — Отпусти их, — наконец кричит он. — Можешь взять меня, но их отпусти.       Есть малейший шанс, что отлов согласится на обмен. Если они выпустят Куникиду и девочку, Чуя сможет попробовать раскидать их и смыться. Даже если они не смогут забрать заложников. Только бы выбраться живыми. Всем им.       Его слабая надежда рушится, когда звучит невозмутимый голос командира:       — Не держи меня за идиота. Либо вы все идете с нами и остаетесь в живых, либо я пристрелю их, одного за другим.       — Тогда ничто не помешает мне убить каждого из твоих людей, — грозно щурится Накахара.       Отчаянный блеф. Мори его самого швырнет в подвалы мафии, если Чуя устроит массовую бойню с участием двух отрядов отлова.       Больше никто не успевает сказать и слова. В уши врывается детский визг, такой громкий, что Чуя невольно вздрагивает и тянется закрыть уши. Воздух вокруг словно приходит в движение, давит на грудную клетку, оседает в легких тяжестью. Сгущается так, что сделать вдох кажется непреодолимой задачей. У Чуи подкашиваются ноги и начинает темнеть в глазах. Он удерживает собственную силу с огромным трудом. В ушах пульсирует от детского визга.       Он видит, как маленькое тело брыкается в руках Куникиды. Мужчина пытается удержать ее, что-то говорит, однако девочка не слушает. Она кричит и мечется, а все, кто находится ближе к ней, постепенно начинают оседать на колени.       Чуя думает, что это может быть единственным его шансом. Если только он не потеряет сознание от недостатка кислорода и не свалится мертвым грузом прямо среди кучи вооруженных мужчин.       В голове словно что-то щелкает. Он размыкает губы, не желая даже давать себе времени на размышления. Иначе он либо испугается и передумает, либо засомневается и тоже передумает.       — О, дарители темной немилости…       Как только он делает шаг вперед, его хватают за локоть.       — Не делай глупостей, — шипит Дазай ему в ухо. Опять подкрался, подгадал момент.       — Они… убьют их, — Чуе тяжело говорить, он хрипит и старается не кашлять.       — Они все свалятся без сознания, если не прикончат девчонку. А полезешь туда — ляжешь с ними рядом, — Дазай дергает его за локоть, не прикасаясь к голой коже, чтобы не обнулить способность, спасающую от пуль.       Чуя не сдерживается и надсадно кашляет. Из горла вырываются хрипы, но сгущающийся вокруг воздух не становится легче. Он чувствует, как слабеют его конечности и понимает, что еще с десяток секунд — и удерживать свою защиту он более будет не в состоянии.       — Я не… не могу, — из последних сил возражает он. Глаза начинает жечь, горло судорожно сжимается.       — Вкус вишни, — Дазай дергает его за рукав снова, практически шипя кодовую фразу, предупреждающую о самоубийственных последствиях задуманных Чуей действий.       Он практически не способен сопротивляться, когда Дазай тащит его к двери, куда ранее спрятался от отряда. Чуя едва переставляет ноги, но с каждым метром, который они проходят, действие способности ослабевает, так что ему удается сделать несколько вдохов и не потерять сознание. Дазай заталкивает его внутрь, а сам выскальзывает на улицу снова, чтобы через минуту затащить в подъезд одного из потерявших сознание мужчин.       — Одного хватит, — объясняет он, указывая на знак отличия на груди. Чуя не разбирается в символике отрядов отлова, но понимает, что вышивка наверняка означает принадлежность к высокому званию. Есть основания полагать, что он окажется достаточно осведомлен во внутренних делах. Сил тащить второго у них все равно нет. Дазай не обладает слишком уж большой силой, а еще он ранен в плечо. Чуя же никак не может сморгнуть туман с глаз.       Он с усилиями глотает воздух, поражаясь тому, что даже внутри здания способность девчонки еще действует. Поразительно и страшно одновременно.       Чуя облегчает вес мужчины, поднимает его за собой на два лестничных пролета. Чем выше они поднимаются, тем проще становится набирать в легкие желанный кислород. Дазай тащится следом, придерживая здоровой рукой раненое плечо. За темным плащом не видно, но Чуя уверен, что на белой рубашке расползается пятно крови.       Он отпускает контроль над способностью, не в силах больше передвигаться. Бессознательный мужчина падает на пол, но звуков не издает.       — И что нам делать теперь? Мы заперты в гребаном подъезде, — хрипит Чуя, облокотившись на стену позади.       Дазай не удостаивает его ответом. Он роется в карманах и вытаскивает свой стандартный набор из отмычек. Тяжело дышит и бледнеет на глазах, но вскрывает ближайшую дверь.       Они оказываются внутри квартиры. С первого взгляда понятно, что здесь давно уже никто не живет. На всех поверхностях слой пыли, мебель отсутствует. Но таким образом они скрыты от отлова, и это уже можно считать плюсом. Чуя может слышать через небольшое окно, как девчонка надрывается и визжит внизу. За визгами следуют редкие звуки выстрелов, и остается только гадать, как долго еще люди на улице смогут оставаться в сознании.       — Полный провал, — Накахара сплевывает на пол вязкую слюну.       — Ну, цель достигнута, — пожимает плечами Дазай. Кивает на безвольное тело на полу, как бы подтверждая свои слова.       Чуя бы мог возразить, но он теряет сознание так стремительно, что не успевает даже придумать едкое замечание.       А когда открывает глаза, то не сразу понимает, где находится. Первое, что удается почувствовать — дикая боль в глотке. Словно его долго рвало, или он жутко напился и орал на Дазая. Второй вариант кажется более правдоподобным.       Спина затекла от долгого нахождения в неудобной позе. Чуя обнаруживает себя привалившимся к стене, сгорбленным и дико усталым. Голова раскалывается, а в помещении почему-то темно. Восстановить в голове ход событий получается не сразу, но когда удается, он шире распахивает глаза и в панике оглядывается.       — Проснулся?       Дазай сидит у противоположной стены, практически зеркально повторяя его позу. В полумраке видно плохо, но лицо его кажется Чуе неестественно бледным. Затем он вспоминает — Дазая ранили в плечо.       — Ты выглядишь отвратительно, — комментирует Чуя хрипло. Он едва находит в себе силы, чтобы сменить положение и выпрямить спину. Морщится.       — Взаимно, — не двигаясь, отвечает Дазай.       Чуя надеется, что ему хватило ума не планировать умереть от потери крови из-за ранения. Видит повязку на плече — видимо, хватило.       — Сколько времени прошло?       — Около трех часов.       Чуя внутренне напрягается. Слишком много.       — Пленник?       — Я вколол ему транквилизатор. Не придет в себя еще какое-то время, — Дазай отвечает на удивление прямо.       — Совсем хуево? — понимающе уточняет Чуя.       — Немного.       Так сидеть дальше они не могут. В конце концов их начнет искать босс, если еще не поднял мафию на уши. Об их тайной вылазке он, разумеется, не в курсе. Точнее — не совсем. Дазай предусмотрительно не упоминал об участии в этом детективов, да и детали плана раскрывать в полной мере не стал. Они лишь получили согласие на то, что необходимо взять пленника. И убедительные наставления о том, что действовать требуется как можно осторожнее. Чуя тактично промолчал, не желая закапывать себя еще сильнее. Дазаю ложь всегда давалась легче.       Он с трудом поднимается с пола и оглядывает себя. Одежда мятая, вся в пыли. Сейчас он больше напоминает бездомного, нежели члена мафии. Впрочем, на то и был расчет с самого начала.       Хреново, что по плану пошло совершенно нихуя.       Он находит выключатель практически наощупь. Щелкает раз, два — бесполезно. Электричества в нежилых квартирах явно не водилось.       В углу комнаты замечает развалившееся тело. Не понять, дышит пленник или нет, но если верить Дазаю — вполне живой.       — Надо доставить его в мафию.       — Займись этим, — кряхтит Дазай, неуклюже поднимаясь следом.       — Хватит спихивать на меня работу, — раздражается Чуя. Подпитывать и без того дерьмовое состояние бесполезными перепалками желания решительно не было.       Дазай вздыхает и плетется к пленнику. Пинает его ногой на пробу, затем еще раз. Никакой реакции.       — Ты спал. Я — нет. Кому-то нужно было следить за двумя телами в отключке, не думаешь? — едко замечает напарник, отвлекаясь от издевательства над бессознательным.       Чуя сжимает зубы. Ладно, ему действительно нечем возразить сейчас. К тому же Дазай ранен, а Чуя и правда просидел без сознания несколько часов. Если кому-то и нужно доставить их добычу в подвалы, так это ему.       Он отворачивается, когда решает задать самый волнующий на данный момент вопрос.       — Куникида?       — Забрали. Когда девчонка перестала орать, появился третий отряд. Они тут все подчистили.       Им самим чудом удалось избежать той же участи.       Перед глазами надменное лицо в черной маске. Корчащийся от боли детектив, из последних сил удерживающий хрупкое тело, вопящее в отчаянии и страхе. Чуя достаточно насмотрелся подобных картин в прошлом. Оттого еще более горько видеть повторение.       От бессильной ярости сжимаются кулаки.       — Ты не дал мне помочь им, — Чуя хмурится в темноту помещения.       — Ты отрубился, когда три этажа прошел, — огрызается Дазай. — Не останови я тебя, мы с тобой тоже были бы черт знает где.       — Я бы справился.       — Ну конечно. Я Чуя Накахара с охуенной способностью, мне наплевать на миссию и на себя в особенности! — Дазай мерзко и пискляво изображает его голос. — Я поставлю под удар и себя и всех остальных, только бы избавиться от чувства вины!       Чуя практически задыхается от возмущения. Он резко разворачивается к Дазаю лицом. Им обоим повезло, что они в отвратительном состоянии. Иначе стены этой уродливой квартиры окрасились бы кровью.       — Завались, — он делает шаг вперед. — Ты все это начал.       — А ты чуть не закончил, — Дазай кривит губы и окидывает в ответ презрительным взглядом. — И мне очень интересно, что ты пытался сделать перед тем, как я тебя остановил.       Чуя замолкает. Нет, он не станет рассказывать сейчас. Дазай скорее всего поднимет его на смех.       — Не сдохни, пока будешь ползти домой, — Чуя хотел бы уметь плеваться ядом. Но может только раздражением.       Он тычет пальцем в бессознательное тело и активирует способность. Голова по-прежнему гудит, но он старается двигаться максимально спокойно. Словно ничего сейчас не раздражает его так сильно, что хочется раздробить несколько костей. Желательно — конкретного человека. Чуя показательно не смотрит на Дазая, когда открывает дверь квартиры с ноги и выходит наружу, утягивая за собой охваченное алым сиянием тело.

***

      Он заваливается домой ближе к ночи. Совершенно обессиленный, с желанием проспать как минимум сутки. Однако завтра им обоим нужно будет предстать перед боссом, потому как отчитаться о выполнении миссии Чуя не успел. Все, на что его хватило — забросить начинающего просыпаться пленника в подвалы мафии под тихие стоны. Он получил вполне однозначное заверение от охраны, что те проследят за его добычей до утра и сразу отправился домой. Намеренно проигнорировал обязательство об отчете перед Мори.       Да и к черту. Они вполне успеют рассказать все завтра, когда оба будут выглядеть более менее способными к функционированию. И когда Дазай снова сможет лгать вместо него, предоставляя Чуе превосходную возможность недоговаривать.       Звук бьющегося стекла разрезает тишину квартиры. Чуя чувствует себя буквально похороненным под собственной усталостью, но матерится себе под нос и кидается на кухню.       У самого порога он тормозит, едва не наткнувшись на осколки, раскиданные на полу. Дазай сидит за столом, тупо вглядываясь в ошарашенного Чую.       — Ну и что это такое? — злобно спрашивает Накахара.       Напарник не отвечает, только медленно переводит взгляд на осколки внизу. Не знай Чуя, что тот всего несколько часов назад был вполне вменяем, решил бы, что его успели чем-то накачать. Волосы растрепаны, лицо по-прежнему бледное из-за потери крови, глаза пустые. Он даже не удосужился привести себя в порядок после возвращения в квартиру. Зато первое, до чего достал — забытая в холодильнике бутылка виски.       — Я провалился, — наконец проговаривает Дазай, склонив голову. Он смотрит на осколки на полу так, словно те могут дать ему ответы на назревающие в голове вопросы. Можно подумать, обращается он тоже к ним.       Чуя обессиленно вздыхает.       — Мы оба провалились, — отвечает, поднимаясь с пола. С помощью способности перелетает через осколки в край кухни, к двери в кладовую.       — Мои планы не проваливаются, — Дазай звучит отрешенно, а Чуя мрачно усмехается. Ну да, сложно, наверное, поверить в то, что даже гениальные умы могут потерпеть поражение.       Его часто раздражала чрезмерная самоуверенность напарника. Однако между этим Чуя не мог отрицать, что еще чаще он действительно восхищался им. Теми путями, которые Дазай мог выстраивать в своей голове. Методами, не всегда гуманными, но каждый раз действенными. Где-то в глубине души он и сам страшился того, что рано или поздно напарнику придется свалиться с небес на землю и узнать, что не каждый его план будет обречен на успех. Так просто не бывает. Не в этой жизни, хочет сказать Чуя, не в этом мире, который вообще до ужаса несправедлив.       Он давит готовые сорваться с языка язвительные комментарии. Дазай в таком состоянии — редкость, и у Чуи нет желания проверять чужое душевное равновесие на прочность. Особенно учитывая то, что душевным равновесием состояние Дазая в принципе никогда даже не пахло. Сам же он успел успокоиться за то время, пока шатался до мафии и обратно, растерял по дороге большую часть раздражения и злобы. Теперь у Чуи внутри усталость, у Дазая — навязчивое недовольство собой.       Чуя молча собирает осколки в совок, который достал из кладовой. Выбрасывает в урну, гадая, сколько вообще целых стаканов осталось у них в квартире. Битье посуды они давно научились принимать как сопутствующий ущерб к совместной жизни.       Наконец он садится напротив напарника, ожидая, что тот взглянет в ответ. Но тот так и таращится куда-то перед собой. Чуя не уверен, какой разговор должен завязаться между ними сейчас, но смутная осторожность внутри предупреждает не делать слишком резких выводов. И обвинениями не бросаться, как он уже сделал в той пустующей квартире несколько часов назад.       — Мы взяли заложника, — осторожно начинает он. — Завтра разберемся с ним и выясним, что делать дальше, — Чуя замолкает на пару секунд, а затем медленно тянется к оставленной бутылке и делает глоток. Горько. Явно не лучшее решение в такой момент. — Ты сказал Рампо?       — Он знает.       — Он буквально проебал всех своих коллег, — мрачно усмехается Чуя и прикусывает язык.       — Я здорово помог ему с этим, — отвечает Дазай и выхватывает бутылку.       Прикладывается к горлышку и пьет, даже не жмурясь от крепости алкоголя. Чуя невольно кривится сам, а затем отбирает бутылку и отставляет подальше.       — Напиваться — такая себе терапия, — поясняет он в ответ на хмурый взгляд. — Идем, рану твою обработаю. Выглядишь как бомжара.       Дазай тоскливо провожает взглядом бутылку, которая руками Чуи отправляется обратно в холодильник. Надо же, сколько шуток про собак, а сам сейчас походит на брошенного щенка, отвергнутого хозяином.       Накахара нетерпеливо подталкивает напарника в сторону ванной комнаты, где у них, как и практически во всех остальных ящиках, хранятся запасы бинтов. Ну и аптечка, которую Чуя снова перепрятал.       Рана выглядит не так плохо, но достаточно кроваво. Бывало и хуже. Чуя даже не предлагает уже отправиться к врачам. Дазай все равно откажется. Пришлось достаточно поднатореть в вопросах оказания первой — и не только, — помощи. Он аккуратно снимает слипшиеся бинты, заставляет Дазая раздеться и начинает промывать рану, старательно не глядя в находящееся слишком близко лицо. От напарника разит кровью, алкоголем и порохом. И немного бинтами, но те со временем уже потеряли свой обыкновенно медицинский запах. Пригодится ли ему когда-нибудь знание о том, что бинты пахнут бинтами всего сутки после того, как их повяжут? После — впитывают естественный запах тела, на котором намотаны. Теряют белизну, впитывают пот.       — Так что Чуя пытался сделать там? — подает голос Дазай.       — М?       — Перед тем, как я остановил тебя. Ты говорил странные вещи, — Дазай явно старается звучать серьезно, но без лишнего давления. Однако Чуя буквально чувствует, как его самого прошибает холодный пот.       — Это не твое дело, — он уходит от ответа.       — Разве? — щурится Дазай. — Ах, ну да. Я забыл, что доверие у нас работает только в одну сторону.       Он язвит наверняка намеренно, понимает, что Чуя никуда не денется сейчас. Сам себя привязал обеззараживанием раны.       Вопреки всей готовой сорваться с языка злости, он молчит. Чувствует, как накатывает волнами отчаяние. Дазай не помогает своим молчанием и пронзительным взглядом, который Чуя может ощущать на зудящей от не смытой грязи коже. Он сам не знает, почему не хочет говорить. Словно в один конкретный момент уязвимым из них двоих должен быть только кто-то один. Сейчас это Дазай со своей неясной злостью на самого себя.       «Это не имеет значения».       Чуя никогда не считал себя бесчувственным. В их дуэте эта роль подходила скорее Дазаю, только в последнее время он нагло каким-то образом стал рушить эту маску перед Чуей. Ничего не получая в ответ.       — Я не имел это ввиду, Дазай, — скрепя сердце отвечает он наконец, не прекращая манипуляции с раной. Знает, что Дазай поймет, о чем конкретно он говорит.       Засохшая кровь смешалась с пылью и нитками от бинта, что требовало довольно тщательной работы. Отвлекающий фактор, причина не заглядывать в лицо напротив.       — А что имел?       Чуе невдомек, почему Дазаю вдруг так важно стало это услышать. Он сам не захотел предоставить Чуе возможность объясниться еще тогда, под дождем, по пути домой. Было ли это его вариантом терапии, или просто очередным способом раздражать напарника?       Есть вариант более логичный, но Чуя так старательно долгое время отгонял от себя месиво из всевозможных чувств к этому человеку, что сам поверил в то, что таким как Дазай не нужна поддержка.       Он устал и хочет спать, но перед ним кровавая корка и тяжелое дыхание напарника. А еще грызущее изнутри ощущение, что он все делает настолько неправильно, насколько это вообще возможно.       — Я тоже. Тоже доверяю тебе. Дазай.       — Неужели?       — Только попробуй начать насмехаться. Я тебе плюну прямо в рану, — огрызается Чуя. Дазай на это лишь кривит губы, но ничего не говорит. Ждет продолжения. — Просто это глупо. То, что ты хочешь узнать. Я сам не уверен, что пытался сделать.       И он рассказывает о том старом разговоре с Макото на дереве у приюта. О написанных в блокноте словах, о заверении друга в том, что это может быть что-то невероятно опасное. И об обещании никогда не проверять.       Имени и деталей о способности не упоминает. Он вообще мало что готов рассказывать о своей прошлой жизни. Но Дазай, кажется, оценивает даже столь осторожную попытку, потому что слушает терпеливо. Только кивает головой иногда, да дергается от неприятных ощущений от манипуляций Накахары с раной.       — Тебе не стоит это проворачивать вновь, — говорит Дазай, когда Чуя заканчивает рассказ и начинает накладывать повязку.       — Я и не планировал. До того момента, — признается Чуя.       — Пока не узнаем, во что это может вылиться. Вдруг эта штука прикончит тебя.       — Беспокоишься, что не над кем будет шутить про собак? — Чуя давит нервную усмешку и завязывает последний узелок на повязке.       В ванной повисает неприятная тишина. Стоило бы отправить Дазая в душ и самому поскорей помыться, а затем свалиться спать. Они давно не смотрели на часы, но Чуя уверен, что уже далеко за полночь.       Дазай ощупывает повязку и рвано выдыхает. Поднимает глаза на сидящего перед ним на коленях напарника.       А затем тянется вперед, не оставив и шанса отстраниться.       Чуя едва не взвизгивает позорно, когда чувствует прикосновение чужих губ на своих. Сперва почти невесомое, осторожное. А затем Дазай меняет положение, тянет здоровую руку к чужой горячей шее. И не останавливается, когда понимает, что за первым прикосновением не последовало удара. Целует еще раз, немного смелее, прихватывает сухие губы своими, а пальцами ведет по кромке чокера. Громко сглатывает, когда получает ответное движение.       У Чуи никогда не было таких поцелуев. Странных, непонятных. Неожиданных. Рот Дазая на вкус как алкоголь и печаль, но он неосознанно поддается этому вкусу, так, словно не отшатнулся бы от него, окажись перед ним кто-то другой. Выдыхает и раскрывает губы, с трепетом наклоняет голову в сторону, открывая шею.       Он жмурит глаза, так, что почти больно. Почему-то хочется плакать и смеяться одновременно, словно этот их первый поцелуй заранее был обозначен как отправная точка для начала истерики. Чуя чувствует пальцы на шее, проигрывает в памяти воспоминания из бара, касания к коже рук и бедер. Сам боится сделать лишнее движение, сидит, как сидят пленники, у которых не губы на губах — пистолет у виска. Вот только ничего схожего с их чувствами в Чуе нет.       Это не длится долго, всего несколько секунд, но когда Дазай отстраняется, Чуя неосознанно движется за ним. Открывать глаза боязно, а сердце колотится отчего-то так, будто он выпил гораздо больше, чем пару глотков виски.       Он смотрит на бледное лицо напротив в попытке прочитать, что стоит за этим поступком. Кого он пытается рассмешить? Ему настолько редко удавалось действительно прочитать Дазая, что даже стыдно. И от поцелуя этого тоже стыдно. И от собственной реакции, в которую за секунды уложились все его прошлые метания. Уложились и затихли где-то на уровне живота, складываясь во вполне понятную картину, пугающе осознанные чувства. Сложные и нераскрытые, но вполне конкретные.       Дазай подскакивает с места так стремительно, что у Чуи кружится голова. Или это от возбуждения?       Спустя секунду хлопает дверь на кухне. А у Чуи вибрирует телефон.       — Босс? — он поднимает трубку без задней мысли. Все размышления о том, что уже слишком поздно, уползают куда-то назад.       — Жду тебя в моем кабинете через полчаса. Одного, — отключается.       Он где-то между двумя реальностями: той, где босс вызывает его к себе среди ночи и той, где Дазай целует его на полу в ванной. От тона, звучащего через мобильный, мороз по коже. Чуя слушает гудки, оповещающие о завершении вызова, а сам холодеет где-то внутри. Блять. В этом нет ничего, что даже отдаленно можно охарактеризовать как хорошее.

***

      Его подташнивает от нескольких глотков виски на пустой желудок. А еще от навязчивого желания поспать. И от неясного пока страха перед разговором с боссом. Такие вызовы среди ночи не могли предвещать что-то хорошее даже отдаленно, за этим всегда следовали не терпящие отлагательств миссии. Обыкновенно для их дуэта, однако Дазая он по указке босса оставил дома, как последний идиот даже не заглянув на кухню, откуда не доносилось ни звука. Чуя просто сорвался с места, не оставив себе времени на размышления. Потому что если бы он начал думать, то увяз бы в случившемся, как в самой липкой субстанции.       На этаже пусто, но в этом нет ничего странного. Часы показывают три часа ночи, что только усиливает недовольство.       Ему удалось сменить одежду и перчатки дома, но в остальном тело ощущалось грязным и липким. Даже машину захотелось помыть после поездки в ней в таком виде.       После едва слышного стука в дверь и уверенного «входи», Чуя оказывается перед боссом. Склоняет голову в привычном жесте, сдерживается, чтобы не зевнуть и не показать свое потерянное состояние. Перед боссом представать в столь отвратительном виде не было в правилах Накахары.       Выявить настрой Мори всегда было затруднительной задачей. Задумчивый прямой взгляд не менялся практически никогда, лишь изредка напарникам доводилось улавливать в нем искры одобрения. Чаще — осуждения. В первую очередь — прекрасно осознаваемого превосходства.       — Есть представления о том, почему я вызвал тебя? — тихо уточняет босс и Чуя внутренне вздыхает. Эта столь похожая на дазаевскую манера задавать наводящие вопросы постоянно вгоняет в смятение.       Он поднимает взгляд, встречая ответный суровый.       — Полагаю, ожидаете доклада о прошедшей миссии, — отвечает Чуя.       Босс склоняет голову, словно несколько озадачен прозвучавшим предположением.       — Чуя-кун, — от предупредительного тона дергаются пальцы. — Я бы не стал вызывать тебя среди ночи ради простого доклада. Однако ты прав, дело в прошедшей миссии. Я жду объяснений.       Чуя хмурится, лихорадочно складывая в голове то, что Дазай накануне рассказывал боссу об их плане. Мысли раздражающе путаются, разлетаются в разные стороны, посылая к черту благоразумие. Он слишком устал, слишком сбит с толку, чтобы реагировать достаточно спокойно. Приходится сделать долгий выдох под пристальным взглядом мужчины, который никогда в жизни не простит ему, если сейчас Чуя проговорится о чем-то.       — Объяснений, босс?       — Не делай из меня дурака, — гудит Мори все еще предупреждающим тоном. Чуя напрягается. — Напомни мне цель миссии, о которой мы говорили сегодня утром.       — Захватить заложника из отряда отлова, — чеканит Накахара, старательно собирая воспоминания о словах Дазая. Он настолько сильно переживал каждый раз, когда слушал очевидную ложь напарника, что с трудом выдерживал каждую из встреч с боссом после того, как они начали сотрудничать с детективами.       — Что я говорил о жертвах? — ожесточенно уточняет Мори.       Чуя чувствует себя так, словно похмелье накатывает на него волнами. Это просто бессмысленно, что ему так хреново после двух глотков виски. Стоит предположить, что виновны в его состоянии не только алкоголь и усталость.       — Никаких жертв, — выдыхает Чуя.       Босс кивает, не сводя взгляда с подопечного.       — Я думал, что достаточно доходчиво донес до вас информацию о том, что будет, если станет слишком заметно противостояние одаренных мафии с отловом. Нет никакого обоснования тому, почему несколько сотрудников отлова найдены мертвыми во внезапно появившемся в трущобах кратере, — Мори сужает глаза. Чуя начинает чувствовать себя провинившимся подростком, коим и является, только наказания в мафии предполагают несколько иные меры, нежели те, которые приняты в обычной жизни. — Чуя-кун, я хочу услышать достойное объяснение тому, по какой причине ты убил сотрудников отряда отлова. Мне предстоит весьма неприятная встреча с правительством завтра. Если они не найдут мои доводы справедливыми, я могу потерять лицензию на присутствие в мафии эсперов. Думаю, мне не нужно рассказывать, где в таком случае ты можешь оказаться. И все остальные твои одаренные коллеги в том числе.       У Чуи перехватывает дыхание, когда он понимает — перестарался.       Насколько бы отвратительной ему не представлялась деятельность отлова, она все еще была законной. Одобреной и спонсируемой правительством, которое удручающе старалось усидеть на всех стульях сразу — лицензия на деятельность одаренных в мафии была прямым тому доказательством. Идущим, впрочем, вопреки всем законам о деятельности отлова. Отлов — само слово вызывает жгучую злобу в груди, когда Чуя вспоминает о том, что ему довелось пережить в приюте. Сам факт того, что это одобрено властями — мерзость.       Цивилизация, проповедующая варварство.       Однако загвоздка вот в чем: Чуя уверен, что не убивал никого из отлова. Да, он загнал их в яму, да, швырнул несколько комьев земли и асфальта, но ничего из этого даже близко не походило на действия, направленные на достижение летального исхода.       — Там, — Чуя сглатывает ком в горле. На кону сейчас его безопасность, которую босс столь любезно предоставлял ему все эти годы. В этот раз не только его, иначе это было бы несколько менее горько. — Там были дети, босс. Девочка одаренная, совсем маленькая.       Чуя рассказывает о малышке, что управляла воздухом. О том, что в целях защиты ребенка ему пришлось пойти на крайние меры. Он действительно не предполагал наличия жертв и старался все сделать настолько чисто, насколько это возможно. Деликатно умалчивает о Куникиде, поймав неуловимое облегчение от того, что об этом нюансе их с Дазаем работы босс выяснить пока не успел. Почему-то Накахара не сомневался, что рано или поздно их сотрудничество с детективами будет раскрыто. Он всецело доверял Дазаю, но ровно настолько же он был уверен в силах Мори.       — Я не уверен, но… Они могли стать жертвами ее способности, — заканчивает Чуя. Он действительно не мог сказать наверняка. Но, вспоминая ужасающее состояние удушения, от которого Дазай благополучно его утащил, понимает — оно не менее смертоносно, чем его гравитация. — Я был максимально осторожен, босс. Мои действия не могли послужить причиной смерти.       Разреши Дазай ему броситься в пекло спасать ребенка и Куникиду — кто знает, увеличилось бы количество жертв еще в несколько раз? Вопреки упрекам, брошенным в лицо напарнику в той квартире, Чуя признает — тот поступил правильно, не позволив ему броситься на помощь.       Босс некоторое время молчит, вникая в сказанное. Затем вздыхает устало, и Чуе приходится напомнить себе, что Мори — тоже человек. Часть одной из самых сильных организаций в Йокогаме, один из самых влиятельных и изворотливых людей в его жизни. Но все же человек. Который тоже не спит ночами. И разгребает тот ужас, что они с Дазаем раз за разом преподносят ему на блюдце.       — Я прощу прощения, босс, — Чуя склоняет голову снова.       — Мне потребуется более детальный отчет завтра утром, — Мори откидывается в своем кресле и утыкается взглядом в потолок. Будто ища там безмолвной поддержки. — Я хотел бы напомнить тебе, что мы не можем спасать всех эсперов без разбора, Чуя-кун. Ты должен как никто другой понимать, что не всем в нашем мире везет.       — Я понимаю, босс, — он сжимает зубы. Каждый разговор о подобном вызывал в нем лишь отторжение. Обостренное чувство справедливости взвизгивает в нем, умоляя воспротивиться словам босса. Но он действительно понимает, что Мори говорит это если не вопреки своим убеждениям, то по крайней мере не следуя позиции правительства в полной мере. — Но кем бы я был, брось я девчонку прямо им в руки?       Мори дергает уголком губ в грустной улыбке.       — Прошлое сложно отпускать, Чуя-кун. Поразительно, какое влияние оно оказывает на наше будущее.       Накахара неопределенно мычит, словно бы и подтверждая сказанное, но не соглашаясь.       — Жду вас завтра утром с полным отчетом, — наконец говорит Мори и Чуя выдыхает окончательно.       Он выскальзывает за дверь в надежде, что теперь ему удастся наконец лечь спать. Он даже думает забить на машину на парковке мафии и долететь до дома с помощью способности, максимально экономя время.       Все еще остается одна проблема в виде напарника, внезапно обретшего желание целоваться в не совсем адекватном состоянии. Чуя прикусывает губу, когда ловит воспоминание о чужом дыхании с привкусом алкоголя. Это определенно может стать их проблемой. Особенно учитывая то, что никакого возмущения по поводу близости Чуя не то что не выдал — не испытал. Зато возмутительно взыграло любопытство — что будет, попробуй они еще раз?       — Дерьмо, — шепчет он себе под нос, пока лифт несет его вниз. Он прикладывается затылком об стену несколько раз в надежде, что это поможет прояснить мысли. Чертовски бесполезно.       Они смогут разобраться с этим позже. Дазай наверняка уже спит, либо откажется разговаривать прямо сейчас.       Телефон в кармане взрывается неожиданным звонком. Одновременно с этим звуковой сигнал оповещает о прибытии на первый этаж. Чуя вздрагивает и внутренне кричит о помощи. Удастся ли ему сегодня поспать? Номер незнакомый, так что он игнорирует. Почти четыре часа утра, серьезно? Имейте совесть, кто бы это не звонил.       Звонки не прекращаются, когда он выходит на улицу и закуривает сигарету. Следуют один за другим, не прекращая раздражать вибрацией через внутренний карман накинутого в спешке пиджака.       — Чего? — рявкает он после того, как грубо проводит пальцем по экрану.       — Чуя-кун? Это Ода Сакуноске, — это снова не может предвещать ничего хорошего.       — В чем дело? — Чуя настораживается. Этот человек не может звонить ему, если только дело не в…       — Дазай. Он вскрыл себе вены, — глухо звучит на другом конце. Чуя роняет сигарету, она летит вниз, прямо как его надежды на сон и отдых. — Мы в лазарете мафии.