У͓ж͓е͓ п͓о͓з͓д͓н͓о͓

Декабрь 1944 года. Ночь. Узнавать точное время по звëздам, увы, нет времени, как бы парадоксально это не звучало. Сейчас у Третьего Рейха в голове лишь одно «БЕЖАТЬ». Бежать надо быстро, по рыхлому снегу, что противно проваливается под ногами, засасывая в непротоптанные места чуть ли не до колена. Требуется соблюдать ещë и тишину, действовать как можно тише. И не материться на ебучий снег! Уши, словно локаторы бешенно двигаются по оси, пытаясь услышать, где конкретно движется погоня. Но не выходит. Пульс слишком бешенный, кроме него нацист не слышит больше ничего. Нет ни мыслей, мелькающих в усталом и загнанном мозгу, ни хруста белого покрывала под ногами. Ничего. Только сумасшедший стук собственного сердца. Оно пульсирует с такой амплитудой, что кажется, будто сейчас и вовсе лопнет. В очередной раз под берцы попадает собственный хвост, заставляя поджать губы, чтобы не заскулить, тот безвольно влачится по снегу, оставляя дорожку. В начале погони он, конечно, помогал. Заметал следы, делал обманные манëвры, но прошло слишком много времени. Немец устал, выбился из сил, это конец. И он знает, что его враг рядом. Как иронично. Погибнуть от руки друга, которого самолично сделал себе врагом. Это был слишком опрометчивый ход. Играть в догонялки больше не имеет смысла. Набредя на открытую местность — идеальную для смерти — немец остановился. Красивый вид всë же завораживает. Ровный снежный наст поблëскивал в свете Луны и звëзд, практически ослеплял. Тëмные силуэты елей и сосен высились исполинскими статуями, бесстрастно наблюдаюдими за происходящим у их ног. Как за жучками, что, казалось бы бесцельно перебегают тропинку и ты успеваешь их заметить прежде, чем раздавить. Наконец, стук стал затихать, вернулся привычный слух. Метрах в трëх белка шустро забралась по стволу дуба и закинула в чьë-то дупло его же жëлудь. Где она его откопала остаëтся только догадываться. В морозном воздухе отчëтливо ощущался липкий запах смерти. От костлявой старухи с косой не сбежать, Рейх. Прими это. Неторопливые шаги позади. Союз знает, что погоня окончена, он тоже чувствует чью-то скорую погибель. Игра окончена, мой старый друг. Немец смиренно стоит, рассматривая звëзды. Вот ковш Медведицы. Показывает знак русскому, что бы тот дал ему ещë пять минут. Но тот, впрочем, и не думает торопиться. — Какой же там порядок действий. Вслух пытается вспомнить ариец. — Время определяешь? В ответ вторит коммунист, ему лишь кивают. Найти Ковш, полярную звезду, представить стрелки часов через Дубхе и Мерак, от Полярной линия вверх, примерно пятнадцать градусов разделяют оси. — С шестого марта прошло ровно десять месяцев. Подсказывают немцу сзади. Ах, сегодня шестое декабря сорок четвëртого года. Где-то. — Время смерти 5:27. Спокойно констатирует нацист, разворачиваясь лицом к многонациональному. Тот взводит трофейный МП-40, чем вызывает неподдельную усмешку, а после и слабый смех Рейха. По-лисьи, медленно, Третий подходит к Совету, раздумывая, выкинуть ли на последок очередную пошлую шутку, или это будет совсем не к месту. Всë же выбирает наиграться перед смертью до оскомины. — Ах, я рад, что у тебя всё ещë взводится курок на меня. Старший лишь закатывает глаза, чем вызывает у немца лëгкое негодование и цоканье. — Да ладно, даже не дашь мне перед смертью .. Делает театральную паузу. — .. Насладиться твоим смехом? Фыркает. Ну забавно же, давай хотя бы улыбнись, мистер хмурый еблет. Сжалившись после немыслимых страданий арийца, Красный всë же выдаëт смех. Краткий, но такой тëплый, как раньше. Немец удовлетворëнно кивнул. Вот, так бы сразу. — Давай, не стесняйся, а то ещë соскучиться по мне прекрасному успеешь. С небольшой грустью усмехается немец, подходя к оружию вплотную, пока дуло не упëрлось в правую часть грудной клетки. — Давай, родной, один выстрел и все твои проблемы испарятся. Однако, коммунист мешкается. Что-то мешает ему совершить этот шаг. Немец вновь разражается искренним смехом. — Ах, ты всегда был излишне мягким. Ариец закатывает глаза так, словно желает рассмотреть собственный мозг. После накрывает чужую руку своей и, смотря прямо в болотную топь глаз напротив, заставляет нажать на курок. Тело безвольно падает на снег, но сознание упрямо слишком долго не покидает свой пост. Всë ещë цепляется за жизнь, хотя выстрел, произведëнный прямо в сердце должен был практически мгновенно убить нациста. Чужое оружие падает где-то рядом, как и тот, кто его держал. Тëплая рука плавно проводит по голове, перебирая короткие золотые пряди. Невесомо заводится за ухо и осторожно почëсывает макушку. — Хороший мальчик, спи спокойно. Из последних сил, хвост радостно завилял из стороны в сторону. В последние секунды, взгляд ещë успевает выхватить то, как белоснежный снег окрашивается в алый цвет и становится бурым. Тëплые губы касаются виска и остекленевший взгляд наконец устремляется в никуда.

***

В глаза бьëт назойливый свет, который неприятно щипит даже сквозь закрытые веки. Рейх пытается накрыть голову подушкой, чтобы поспать подольше. На секунду он так и замирает, с подушкой в руке, полусидя и с плотно зажмуренными глазами. Что происходит? Он снова жив? Но как? Почему? В голове проносилось слишком много вопросов. Положив подушку на место, нацист не смело разлепляет глаза. Комната ему не знакома. Бледно-рыжего цвета обои с каким-то узором, в углу стол с непонятным прибором и кучей несортированных листов и тетрадей. Ужасный бардак на столе. Рядом шкаф с зеркальными дверьми и напротив выход из комнаты. На стенах ещë куча плакатов с неизвестными Рейху картинами и названиями. Спустившись с кровати, ариец подходит к зеркальным дверцам и рассматривает совершенно не своë тело. Вероятно, этому телу не больше шестнадцати лет, короткие, торчащие нерасчëсанным ëжиком, рыжие волосы и озорные зелëные, яркие глаза. Снизу звучит женский голос и сознание этого тела распознаëт его, как материнский. — Эмиль, завтрак готов, ты должен сейчас спуститься и поесть, иначе опоздаешь в школу! Тело само двинулось на зов, а разум Рейха отошëл в сторону, боле контроль над их теперь, видимо, общим с неким Эмилем, телом был не у него. Что же, дело принимает очень... Интересный поворот.