Беды и победы Шиона Мадараме

      Если бы Шион вёл какие-то личные записи, каждая страница начиналась бы так: «Дорогой Дневник! Как же меня всё заебало…»       Последняя вылазка — в тот бар-обрыгальник — закончилась тем, что Хитто пришлось взять командование на себя. Пешкам в красных плащах объявили, что Курокава ушел на внеплановый отдых. Мол, так и так, ребята, он же Глава, он имеет право… Бла-бла-бла… И прочая лапша — горячая, с пылу с жару — висит на ушах у парнишек, которых там не было.       Изана вне зоны доступа Королей — в этом есть и плюсы, и минусы.       Плюсы: Какучё мыслит гораздо яснее. У Какучё нет в голове той занозы, что толкает Главу на запредельно дибильные выходки с отборной увесистой придурью, что сочится из него — изо всех щелей; выходки из разряда «принесите мне отрезанное ухо того должника» или «рубите ублюдку пальцы кривым ножом». У Какучё в черепной коробке красивый извилистый мозг, а у Изаны, как иногда воображает Шион, — пересоленный и переваренный плов — липкий, вонючий, вот-вот — и покроется тонкой корочкой бирюзово-зеленой плесени.       Минусы: работы прибавилось больше. Рутинной, скучной и муторной. Хитто педантичен до мозга костей: Хитто целыми днями перебирает кипы бумажек-отчётов, сверяя каждую букву. Заставляет Коко пересчитывать кассу до мозолей и кровавой сеточки капилляров в глазах — даже не уловить момент, чтобы «че-нить подпиздить» в довесок и в бонус к «зарплате».       Хитто не любит мясо с кровью, шальные пули и отборные добротные вылазки — а у Шиона свербят и чешутся кулаки в надежде на хорошую бойню.       — Как целочка, ёмаё… Я мужчина, у меня, знаешь, потребности… — Мадараме рукавом плаща полирует любимый кастет, стискивает в зубах сигарету и кривит недовольно светлые брови.       Воздух вокруг искрится. Дымится черепная коробка. Дымится окурок.       — Да ниче, бля, не говори… — Канджи опирается на бортик балкона многоэтажки и брезгливо сплевывает, провожая глазами. Харчок приземляется на асфальт, чудом минуя какого-то покладистого хиляка в накрахмаленной белой рубашке — Мочидзуки даже немного расстроен, что такой «снаряд» и ушёл вхолостую. — Я от скуки скоро начну махаться со своими же подчинёнными.       Шион закатывает глаза — едва не валится набок:       — Ты чё? Хочешь очередную лекцию от Опиздюлятора о том, как плохо пиздить своих?       — От скуки иногда можно, — он ухмыляется одной из тех самых ухмылок, сверкающих на физиономиях отбитых наглухо головорезов.       Головорезить — тоже, своего рода, искусство. Только в очень узких кругах. А для полной картины Канджи не хватает только золотистых коронок в той самой ухмылке — чтобы солнце сверкало и «зайчики» отражались на чужих лицах, как прицел матерого снайпера.       — Можно, — Шион на мгновение подхватывает авантюризм: примеряет кастет, как обручальное колечко любимой супруги, но успевает подавить авантюру в ее самом зачатке. — Но не всегда нужно.       Крошить лица налево-направо — приятно. А еще приятнее, когда бедолаги отхватывают сполна и за дело. А без дела, без повода — не благородно. Не достойно звания Истинного Бандита. И в этом свой, мафиозный романтизм. Будь у него пошире словарный запас — Мадараме бы писал бандитские стансы, сонеты, романсы. Но ненужная лингвистика ему никуда не уперлась.       — Вот за это я тебя уважаю, Бешеный Пёс, — здоровенная лапища опускается на плечо и одобрительно хлопает — уважительный жест в их кругах — мол «по-братски». — Из тебя бы главарь вышел попизже Опиздюлятора.       Там, где у простых мясных человечков находится сердце, а у таких, как Шион, бронебойный мотор под пуленепробиваемой коркой, что-то подозрительно-приятно ёкает. Он провожает глазами Канджи, что уходит с балкона, шаркая берцами, и бросает на последок: «Может, даже попизже Изаны».       — Кстати, а чё с ним? — Мадараме придерживает дверь и вопросительно щурится.       Огромные плечи скомкано жмутся. Мочидзуки не спешит отвечать на вопрос.       — Может, гастрит прихватил… Жрет всякую гадость, — он теряется в сумерках коридоров, и берцы поспешно топают прочь.       Пазл в голове Шиона не строится в ровное изображение. Детальки путаются, и все разных цветов. Он, наконец, понимает, что где-то его общим сговором увесисто «наебали».       Курокавы нет у поста уже больше недели. И кого не спроси, у всех Королей разные версии. Причем, в голове каждого всегда есть одна верная. Видимо, парни протупили договориться, на всякий случай, о чем-то одном. Сочли Шиона посредственным. Сочли тем, кому до высокой звезды на то, где прохлаждается Изана, пока Хитто день за днем сдувает пылинки с деревянных столов в кабинете.       А Мадараме не посредственный. Мадараме — Карлсон с кровавыми лопастями. Мадараме — персонаж не из добрых рассказиков. «Когда не выходит насухо, стоит прибегнуть к смазке», — Король ухмыляется одним уголком губ. Ехидно и очень заманчиво.       Хитто, как сектантскую мантру, твердит, что Курокава отправился в отпуск. По версии Рана, того «ужалила в жопу змея». У Риндо, как и полагается, мнение, что Изана сломал себе ногу. А гастрит, как умудрился «пиздануть» Канджи, и вовсе наглая ложь.       Шион знаком с Главой «Поднебесья» еще со времен сладкой юности. Еще со времен рассвета блаженной бандитской карьеры. Шион, как никто другой, в курсе, что Глава «Поднебесья» всегда привередлив в напитках, еде, окружении и «одноразовых девках».       Если Изана пьет, то строго профильтрованную — причем трижды — воду или свежевыжатый сок. Если Изана выпивает, то исключительно односолодовый виски, как минимум, семилетней выдержки. Рацион Курокавы — до тошнотворного правильный, и всё готовится на пару. Окружение — отборные слитки золота высшей пробы. Девки — самые дорогие, даже если дело займет меньше четверти часа.       Еще одна странная канитель, что никак не дает Королю покоя: Шизуна перестала мельтешить перед глазами. Шизуна не пишет, не звонит, не выходит на связь. Не выкидывает всяких фокусов. Не залезает тайком в квартиру. Не приносит в пакете чужие головы. И больше всего Мадараме никак не может понять: его потряхивает нервно от того, что это красное конфетное пятно перестало зудеть перед ним или от того, что он вообще в принципе об этом зачем-то думает.       Девчонка решила добавить себе лоску, исчезнув с радаров с Шиона, или набить себе цену и поднять интерес?       Нервы Шиона сгорают. А если нервы Шиона сгорают — сгорает всё. Дымится окурок, дымятся подошвы, дымится кастет на правой руке. Если Мадараме беспощадно «наёбан» коллегами, правду придется узнать — от первоисточника.                                                 

***

      Время шуршит, как фильм на прокрутке. Стрелки часов рабочего дня надоедливо медленно плетутся к концу. Он барабанит пальцами по столешнице столько, что в этих местах должно протереться покрытие.       Хитто вымученно благодарит всех за собрание и распускает Королей по домам.       Шион выметается из здания первым. Ловит машину и вместо маршрута до бара за честной пинтой светлого пива, называет водителю четкие координаты. Парень за рулем ёжится на сидении: одно упоминание адреса, который — каждый таксист знает — следует объезжать за версту, вызывает потуги наделать в штаны.       Мадараме скалится, морщится и нервно лезет в карман — мелкие монетки приветливо звякают о теплое железо кастета — среди прочей ерунды он находит еще пару хороших купюр:       — Если этого не хватает, соплячина, то выметайся из тачки, я поведу сам!       Банкноты вселяют иллюзию безопасности. Парень сглатывает слюну, кивает болванчиком и хватается за ручник. Все-таки казенный автомобиль таксопарка дороже собственной задницы.                                                        

***

      Дворы, улицы, затяжное шоссе. Молчание, сумерки, лес. Дорога занимает минут тридцать пять.       Высокий железный забор, огораживающий трехэтажный особняк Курокавы. Но Шион выпадает в осадок и присвистывает от удивления.       — Ва-ау… — он убирает руки за спину и под скрип колес перешагивает через огрызки взорванных ворот.       На месте богатого особняка, что раньше был выполнен в византийском стиле — очередная придурь Изаны — стоят руины и украшенные черной сажей обрушенные стены.       — Ты знал, что из подручных средств можно приготовить взрывчатку? — Шизуна сидит на куске бетона и наматывает на пальцы пряди своих длинных волос.       — Какого х… — он не успевает закончить мысль, полную — сам не знает — то ли возмущения, то ли какого-то даже восторга.       Курокава-младшая хватает за лицо руками, испачканными сажей, и крепко, уверенно, затягивает в поцелуй. Сопротивление бесполезно.       — Че с братом? — Шион бормочет, пока его язык в чужих губах нагло прикусывают за кончик.       — Он ведь обидел тебя там, в баре, — она по-кошачьи облизывается и убирает руки, оставляя черные полосы на щеках. — Я его наказала.