Беды и победы Шиона Мадараме

      Сидят в баре. На столике пицца с консервированными креветками, пиво, бокалы. Вечер дымный-шумный, потный-неоновый. Колонки исполняют то Снупа, то клан Ву-Танг. Где-то в баре спрятан килограммчик забористых бошек. И цель посиделки — найти, отобрать и выщелкать зубы тому невминознику, что заказал травчик у Курокавы в рассрочку, а долг просрочил с процентами.       Процентики капают — Изана расстраивается. А когда Изана расстраивается, за процентики придется платить. Деньгами, зубами, сломанными костями и конфискацией белой небодяженной пудры-пыльцы в довесок, что лежит у волшебника-бармена где-то в подсобке между бутылками Блю-Кюрасао.       Пока Изана валяется дома с мигренью, за контролем задания наблюдает Хитто. Пока Изана валяется дома с мигренью, Шизуна не упускает шанса лишний раз полюбоваться шрамом Шиона. Пока Изана валяется дома с мигренью, Шион ловит каждое касание и взгляд Курокавы-младшей.       Она приехала в бар-обрыгальник красивая, как ограбление. Сквозь розовую блузку светятся кружева — бархатные, яркие, как выстрел в зубы. Шизуна улыбается в сторону Мадараме: уголки губ острые — как верная заточка на сходке, как кованное острие ножика-бабочки.       Хитто проходится по всем взглядом и выкладывает план:       — Того парня я вычислил. Как народу убавится, будем действовать.       Небесные Короли согласно кивают, как собачки на приборной панели авто. Канджи тянет сигару, а старший Хайтани не упускает случая метнуть колкую шутку-сенбон о том, что «Это не сигара, братишка, а измазанный в шоколаде хер». Канджи в ответ чертыхается. Риндо скалится, поглядывая на барную стойку. А Шион барабанит пальцами по стакану с отпитым пивом:       «Думай позитивно: стакан всегда наполовину полон».       — Когда народ начнет расходиться, можно будет достать оружие, — Какучё смотрит туда же, куда и Хайтани-младший. — Пары-тройки выстрелов по бутылкам будет достаточно, чтобы их напугать.       Риндо хрустит фалангами пальцев и взглядом уже наводит мишень на бутылку паленой водки и бодяженного джина. Шион сжимает в кармане кастет и большим пальцем поглаживает сталь с резными именными узорами. Шизуна следит за каждым движением и медленно облизывает тонкие губы — он уже знает, к чему этот жест.       «Чувствуй хорошее. Плохого не существует. Между нет и да выбор только да…»       — Потом, когда все разбегутся, бармена надо скрутить, а вон того рыжего проучить, — Хитто прищуривается и бокалом с дешевым вином — другого в рыгальне не подают — указывает в сторону тощего паренька в пьяной толпе с заплывшими веками.       — Босс нас не порадует сегодня своим визитом на шоу? — Ран тянет губы в ухмылке и отпивает из бокала Шиона. — Неужели сам Изана и не заявится на такой спектакль?       «Верь в лучшее, жизнь — это танец под присмотром чуткого Бога…»       — Братик сегодня страдает, — Курокава поджимает бровки печальным домиком и стреляет сиреневыми глазами в Мадараме, читающего про себя мантры счастья:       «Жизнь — это танец под присмотром чуткого Бога. Повторяй эту поебень чаще. Повторяй, даже если звучит убого».       — Уже представляю, как хрустят кости рыжего, — Риндо дергает кверху крылом носа, что тянет за собой уголок верхней губы, оголяя нервный оскал.       — Минут сорок — и паренек от страха превратится в говно на ногах, — с довольной улыбочкой подхватывает старший брат.       — Как он еще раньше не оказался в охуевозе — столько скурить за бесплатно, — Канджи харкает на пол — еще один среди сотен таких же харчков прошлых пьяниц ничем не испортит загвазданный блевотой и грязью кафель.       — Минут сорок?.. — Шизуна склоняет голову вбок. — Так у нас есть еще сорок минут? — казалось, вопрос, адресованный всем. Но нога в босоножке на этом конфетном «у нас» так и тянет под столом штанину Шиона к колену.       «Думай позитивно: стакан всегда наполовину полон. Всегда. Только не думай, что в стакане…»       — Выйду отлить, мужики, — Мадараме залпом допивает «ссаное» пиво и выходит из-за стола.                            Он хмурится себе в заплеванное зеркало. Умывается ржавой водой. Если в зале пахнет блевотой, то в уборной точно воняет адом. Если десятый круг преисподней и существует, то он, определенно, находится в «душном-блядушном» баре, где-то на самом отшибе Токио.       — Боишься, что будет дальше? — двери распахиваются, и в эпицентр «дерьмозы» вплывает она, принося за собой шлейф цветов, конфет и всех бед.       — Это мужской толкан, дура.       — Тебе не страшно только потому, что тебя пока еще не пугали, — тонкие руки обвивают за талию и тянутся к молнии олимпийки.       — Да я вообще безмятежен, — Шион ведет нервно кончиком носа и смотрит на их отражение. — Безмятежен, как ебаная корова в толпе индусов.       — Ты счастливчик, пока анальгин помогает тебе от боли, — Шизуна подцепляет замочек у горла и тянет его медленно вниз.       — Давай убирай свои слащавые лапы, — он хотел было дернуться в сторону, но у Курокавы хватка — прочная сталь. Наверно, семейное.       Олимпийка падает на грязный зашарканный пол. Она с блаженной улыбкой достает свой телефон и открывает контакт с подписью «Милый братик» — одно неверное движение или слово — и зеленая трубочка на экране загорится исходящим вызовом: одно верное движение — и слово — и Шизуна подпишет Небесному Королю приговор.       — Ты оптимист — ты не слышал, как шипит на коже расплавленный литий, — Курокава-младшая улыбается и заводит ладони ему под футболку, проводя языком по чернильному рисунку на шее.       — У тебя крепкий сон, ты не снимал снафф-муви, где к трупу прилип леденец, — она тянется к пряжке, а Шиона начинает потряхивать. То ли от того, что и где она вытворяет, то ли от того, что он представляет всё, о чем она мурлычет с довольной ухмылочкой.       — Ты в хороших с самим с собой, тебе не приходилось грабить слепых, — пряжка ремня звонко бьется о раковину, и ширинка трещит, как крик о помощи.       — Твой пульс ровный, ты не срезал с людей скальпы ради элитных париков, — на шее новый засос, и Шион глубоко рывком втягивает воздух, в котором смешались запахи дерьма, цветов и его собственного одеколона.       — Ты больная что ли? — лоб покрывается испариной, пока уверенная ладонь бродит в его брюках вверх и вниз. Вниз и вверх. Чуть сдавливает к концу и до упора натягивает подвижную кожу к самому основанию. — Блять, если сюда кто-то зайдет?       Шизуна горячо дышит ему в грудь и свободной рукой поворачивает его голову в сторону выхода, кладя ладонь на щеку, водя большим пальцем по любимому шраму на подбородке, — дверь на защелке.       «Думай позитивно: стакан всегда наполовину полон».       Она сжимает его между ног крепче, и по позвоночнику пробегает электрический ток.       «Плохого не существует, между нет и да выбор только да».       Заводит свободную руку под футболку и ноготками проводит красные линии.       «Верь в лучшее, жизнь — это танец под присмотром чуткого Бога…»       — Возьми то, что ты хочешь, Небесный Король…       »…повторяй эту поебень чаще. Повторяй, даже если звучит… Кайфово…»       — Вот сучка, — Мадараме выдыхает в красную макушку, как обреченный. Ухмыляется и сжимает Шизуну крепче за талию.       Юбка рывком вверх. Кружева уверенно вниз. Шион подхватывает причину всех своих бед и усаживает ее на столешницу возле загаженной раковины. И какая-то в этом даже своя эстетика — «Одна роза среди навоза».       Курокава обвивает его за плечи, он в ответ кусает ее в шею и касается кончиком языка мочки уха. Пуговички блузки расстегиваются — внизу живота льется тяжелый свинец. Свинцовая тяжесть в брюках Шиона — свинцовые пули наготове в магазине «глока» где-то за дверью.       Она что-то ласково шепчет на ушко, обхватывает ногами, тянет ближе к себе. Он приглушенно рычит утробно вместо ответа, кладет руки на грудь и зубами стаскивает с нее вредный и ненужный пуш-ап. Бешеный пёс — впивается, почти вгрызается в розовые ареолы.       Девчонка перед ним стонет и запрокидывает голову вверх. Лампа мигает над их головами под первый выстрел за стеной и звук бьющихся бутылок паленой водки. Что-то пошло не по плану, и Хайтани за дверью начали действовать раньше.       Что-то пошло не по плану, и Мадараме рывком входит в сестру Главы «Поднебесья». Прямо на столешнице. Возле раковины. В зассанном туалете обрыганного бара. Шизуна ногтями впивается в обрубленные крылья-лопатки, будто ткань сейчас вот-вот треснет на нем. Он зубы стискивает крепче и двигается в ней еще жестче.       Шион любит мясо без крови, а все остальное — сырое. Сырое, как Курокава внизу и где-то в области глаз. От напора и страсти слезы льются сами собой. Она то пищит, то стонет. То стонет, то шипит его имя. Хватает себя за соски, крутит их, вертит — «С тобой трахаться — как идти на войну», — думает Небесный Король и от такой сочной картины увеличивает темп.       Курокава-младшая почти исходит на крик, и Мадараме даже не думает заткнуть рот ей ладонью, языком или каким-нибудь кляпом из подручных средств. За дверью визги каких-то укурков и пьяниц. За дверью стреляют и бьют бутылки. Бьют о столы, о стены, бьют о чьи-то тупые головы. В такой суматохе никто сладострастные стоны из туалета не отличит от бухих визгов и криков о помощи.       — Ты меня любишь? — шепчет Шизуна.       — Чего?.. — он опешил и даже замедлился.       — А мне кажется, любишь, — дыхание сбитое. Сбитое, как посуда с барной стойки через пару метров отсюда.       — Ты че городишь такое? — Мадараме хмурится и неприятно кривит левую бровь.       — Я тебя тоже люблю, — она едва не мурлычет и невесомо касается его губ своими. Так сладко и приторно. Будто в артериях тает сладкая вата и разносится по всему телу приторным липким сиропом.       — Тебя любить — это самоубийство, — Шион недовольно достает и, игнорируя свое потрепанное отражение в мутном зеркале, не церемонясь при даме, заканчивает прямо в раковину.       Курокава спрыгивает, прихорашивается, улыбается. Кончиком пальца подхватывает полупрозрачную каплю с его плоти и слизывает, как яблочный джем. С конца кончиком пальца. И слизывает. Как джем.       — А я бы тоже ради тебя умерла, — она наклоняет голову вбок под звуки переворачивающихся и летящих в стены столов. Отчего-то Шион ухмыляется.       Одежда на месте. Он помогает ей застегнуть пуговички на помятой блузке. Она бережно застегивает его ремень и целует, слово в знак благодарности или прощения. А за что?       Щеколда скрипит. Дверь открывается. Мадараме замирает на месте.       На полу, позади, его олимпийка и ее цветастые кружевные трусики. У раковины телефон с открытым контактом — на зеленую трубочку так никто и не нажимал.       Тогда какого черта Изана стоит здесь, перед ними…       — И как это мне понимать, Бешеный пёс? — Курокава-старший цедит сквозь зубы и мелко трясется.       Последнее, что запомнит Шион — россыпь звездочек перед глазами от крепкого удара в нос. Ведь когда Изана расстраивается, придется платить… Деньгами, зубами, сломанными костями… Повезет, если ангел-хранитель Шиона летает на кровавых лопастях вместо крыльев.