Беды и победы Шиона Мадараме

      Любители и профессионалы крепкого, как стальная решетка, слова. Уставшими ногами подпирают мир снизу — оттуда демоны пускают горящие стрелы в пятки, а иногда, на удивление, в сердце.       Глава восьмого поколения «Черных Драконов» сжимает холодными пальцами глотку Главы девятого поколения тех же самых «Драконов». Изана шипит и брызжет ядом проклятия, мелко тряся головой. Белокурые пряди подрагивают, подрагивают и серьги от электрических импульсов, волной проходящих по телу.       Шион устало закатывает глаза. Скучная постанова, исход которой ясен ему наперед, ведь он любит открывать книгу с последней страницы. Шион в таких замесах бывал, что Курокаве — ни тому, ни другой, даже не снилось. Шион из таких стачек выходил победителем. Выходил, как Король. Его не брали ни заточки, ни пули — а «клешня» Курокавы не возьмет и подавно. Лишь оставит лишний синяк, в довесок к тем, что на нем накусала Шизуна.       — Отъебись от меня, — он лениво отмахивается от холодной руки и шаркает в сторону кухни. Скрип дверцы старого холодильника. Шипение банки долгожданного пива. Любимое светлое нефильтрованное.       Мадараме зачесывает волосы набок и по-хозяйски разваливается в кресле, жестом приглашая Изану присесть на диван рядом. Ну и кто тут Глава «Поднебесья»? Нахватался от девчонки привычкам противостоять и сопротивляться.       Пенное — пенится в цепкой хватке Шиона. Искристое — искрится в мутных глазах Курокавы. Он сейчас проводник электрических импульсов. С силой сжимает и разжимает суставы рук, так, что костяшки похрустывают в суставах в фалангах. И оба думают об одном.       Изана любит сестру. Любит до — и еще крепче после того злосчастного случая, когда искал ее вместе с Шионом по всем подворотням. Когда она ушла погулять, лет шесть назад это было, и вечером не вернулась.                            Нашли ее в каком-то притоне. Воздух от шмали тягучий, как сперма. В кармане греется полоска заточенной стали. Сразу приближается с битой бутылкой какой-то дохлый укурок. Но такие, как мы с Изаной, даем оборотку подобным типам.       Скалится мудачок, бросается, типа верит в себя и что мы ни хера не сможем. А получает в ответ убойный удар — и переносится в мозг переносица. Он хрипит и чавкает — не нюхнуть больше колумбийского кокса, бодяженного сахарной пудрой, так бывает, дружище, ты уж прости.       Другому, который поменьше, Изанка исправил прикус. Катаются оба по пыли, как козлики. Ну и последний баклан — тянет тощую руку к своей арматуре. А я: «Вы внатуре, бля, тем, что в тыкве почетче шевелить не умеете?» — кидаю напарнику ножик — Курокава до дыр пидзюгана истыкал.       Вот теперь в подвале стало просторно. Кто-то ноет на полу, кто-то хрипит. Не их был день, получается, раз допустили такие замесы. А такое надо уметь предвидеть, раз куришь чуйку, как последний шаман. У нас с Изаной характер по вкусу не сахар. И нервы давно не в пизду.       Малую забрали — хилую, грустную. А она мне на плечи кидается и вопит, какой я герой. Изанка припух от такого открытия. Припух от того, что мне достались все лавры. Так вот, бля, друзей и лишаются. Так вот девки всё портят.       А бойня хорошая была. Почти что прекрасная. Свелась, как платиновый микстейп. Кстати, о миксах… Курокава Малую увел в коридор, а я — хлоп по карманам лежачих — и как трофей забрал зип-пакетик увесистой шелухи. Так и лежит до сих пор где-то в носке под комодом. Может, когда-нибудь стану шаманом на грустном. Или стану шаманом, чтоб видеть Малую раздетой, где бы она ни была…                            Мадараме хмурится, прогоняя последнюю мысль. Последняя мысль точно была лишняя. А появилась из ниоткуда, как-то сама собой. Изана ведь за тем и пришел, чтобы таких мыслей больше не допускалось.       Изана любит сестру какой-то своей сумасшедшей любовью. Любит, как старший брат, и всегда хочет ее защищать. А еще он помнит, как Шизуна учила его целоваться. Как заправляла трепетно за уши его белокурые пряди. Как облизывала его губы и как скользким языком бродила у него во рту. Курокава этот конфетный привкус впаял в памяти наглухо и никогда больше не притрагивался к сладкому, чтобы из сладкого оставить в своей жизни только ее.       Изана балансировал ежедневно по тонкому льду, когда она выходила из душа. Когда гуляла по фамильному особняку — больше похожему на фамильный склеп — в одном полотенце. Когда обнимала его — счастливая, сырая и теплая. «И кого же ты, блять, там представляла в душе, раз сейчас так улыбаешься?» Пытка — не взять Шизуну прямо на полу в коридоре, и пытка была такая отчаянная, что пришлось купить ей отдельный дом — от греха подальше. А эта «мелкая сучка» выбрала дом рядом с домом Шиона…       Курокаву мутит и коробит, когда сестра поглядывает на Бешеного пса. Она вскидывает бровки и облизывает губы, когда Мадараме попадается в поле зрения. Она обязательно приходит на драки и чуть ли не впадает в экстаз, когда он в месиво крошит кастетом чье-то лицо. Хуже таких реакций для Изаны только ее колкие шутки о том, что они все «могли бы любить друг друга втроем».              — Да нахуй мне не сдалась твоя дурная принцесса, — Шион сминает допитую банку и отправляется за второй. И они оба знают, что это всё наглая ложь, от чего ток по крови Изаны разливается еще яростнее, заставляя его мелко дрожать и метаться глазами по ворсу ковра.       — Ее любить — это ёбаная погибель. Она схавает твою голову, как червячок, — Мадараме обратно опускается в кресло, еще не зная, какие бешенные импульсы и необратимые процессы запустил в голове Курокавы.       И как он даже заикнуться себе смог позволить хоть о какой-то любви в сторону сестры Главы «Поднебесья»… Изана поскрипывает зубами и до белых костяшек сжимает руки. Журнальный столик переворачивается со всеми безделушками, чашками, блюдцами и с грохотом летит в стену напротив, а хрустальная столешница разбивается в стеклянную пыль.       — Не смей. к ней. приближаться. с-скотина. — Курокава выдавливает из себя слова и выбивает пинком дверь гостиной, а после входную.                            Мадараме наконец-то спокойно откидывается на спинке кресла и устало потирает глаза. Делает очередной глоток своего жидкого золота и достает из кармана пачку. Зубами за фильтр подтягивает сигаретку и пялится на свое отражение в панорамном окне. Засосы сияют от шеи и до ключиц. Переливаются всеми цветами Вселенной.       Он крепко затягивается и с ухмылочкой выдыхает.       Сладкое чувство горячим дымом нарисовало трассу в организме, и никто не в силах ее разрушить, даже храбрый Курокава. Пульс в кровеносной системе — как в схеме метрополитена, где пассажир один, имя которому — Курокава Шизуна, а вокруг химические формулы никотина.       Главное — даже в тумане быть способным разглядеть суть, сканируя глазами места, где плавно, а где резко, где сладко, а где чертовы сети. «Блядство переживает Ренессанс», — Мадараме разглядывает тугой дым, что, как на зло, выстраивается в ее образ.