Солнечный корт

Жан

Поскольку ни Жан, ни Лукас не хотели оставаться на скамейке следующие четыре месяца, на следующий день они пришли к негласному соглашению просто игнорировать друг друга. Учитывая, что Жан все еще был в группе Ксавье в спортзале и они играли на тех же позициях на корте, это было достаточно просто осуществить, не втягивая в это остальную команду. Лукас держал свой острый язык за зубами, Жан пасовал ему, если это было лучшим решением во время тренировочных игр, и когда они переодевались, между ними в раздевалке было по крайней мере два человека. К сожалению или к счастью, застой означал, что тренера могут сузить фокус своего внимания до одного Жана: точнее, их проблем с тем, как он играл на их корте. Днем в четверг Тренер Реманн присоединился к своей команде на корте для тренировочной игры. На нем был шлем для защиты, но никакого снаряжения помимо него, и он ходил вдоль стен, глядя на Жана, как ястреб. Каждый раз, когда Жан делал что-то, с чем Реманн был не согласен – грубые удары, подкаты сзади и больший контакт, чем позволяло бесконтактное джерси – он издавал короткий звук своего серебряного свистка. Он не заморачивался с тем, чтобы остановить игру, доверяя Жану в том, что он воспримет звук как необходимость исправиться. Сначала это просто раздражало, но по мере того, как день переходил в вечер, нападающим эти постоянные предупреждения стали казаться все более и более забавными, а Жану – все менее. Веселые возгласы «Упс!» и «Ты сможешь!» от сокомандников ни капли не улучшали его настроение. Ему приходилось пересматривать каждый свой прием, но каждый раз, когда он колебался, чтобы подумать о том, что он делает, он рисковал отстать и потерять контроль над игрой. Было легко полагаться на мышечную память, но это неизбежно приносило с собой еще один упрекающий свисток от Реманна. Джереми был достаточно умен, чтобы не делать таких комментариев, но имел несчастье быть четвертой отметкой Жана за день. Пораженное «Ай» Джереми не было похоже на веселые насмешки, от которых Жан страдал весь день, но этого было достаточно. Жан обхватил Джереми плечом и клюшкой за руку, чтобы бросить его на спину. Джереми закряхтел, жестко упав на пол, и тренировочная игра прекратилась, когда Троянцы отреагировали на глухой удар. Жан опустился на колени рядом с Джереми, чтобы подождать, и положил клюшку на пол перед ним. Джереми приподнялся на руках, когда Реманн направился к ним. Жан почувствовал на себе испытующий взгляд, но не стал возвращать его, вместо этого устремив спокойный взгляд в более безопасную точку в другой стороне корта. Реманн присел на корточки с другой стороны от клюшки Жана и сначала посмотрел на Джереми. – В порядке? – спросил он. Когда Джереми легко кивнул в знак согласия, главный тренер обратил задумчивый взгляд на Жана, – Что-то ты двигаешься в противоположном направлении от того, которое намечено. – Мне жаль, Тренер, – сказал Жан. – Тебе правда жаль, или ты говоришь это, потому что думаешь, что это то, что я хочу услышать? – Мне не нравится ошибаться, Тренер. – Это займет время, – сказал Реманн, и похлопал по свистку, висящему у него на шее, – Это не попытка пристыдить тебя; я пытаюсь помочь тебе. Я не думаю, что ты можешь видеть все места, в которых мы не соответствуем друг другу. Теперь, когда у нас у обоих есть представление, над чем нужно работать, мы можем браться за каждое нарушение по отдельности. Кажется, тут слишком много всего, чтобы исправить это одним махом. Ты можешь продолжать, или тебе нужен перерыв, чтобы проветрить голову? – Я буду играть столько, сколько вы мне позволите, Тренер. – Тогда вставай с колен и приступаем, – сказал Реманн, вставая. Жан взял свою клюшку, поднимаясь, и вытянул ее вперед, предлагая взять. Реманн принял ее и покрутил в руках, пока Джереми вставал. Жан терпеливо ждал, но все, что сделал Реманн – внимательно осмотрел ее. Он потянул сетку, чтобы проверить натяжение, и открутил головку в поисках трещин, прежде чем выгнул бровь на Жана. – Я что-то не понял, – сказал он, – Что я должен с этим делать? Он не был первым тренером, которому нравилось спрашивать игроков об этом, но Жан не ожидал этой садистской жилки от человека, которого так почитали в Национальной Ассоциации студенческого спорта. Его скорее успокаивало, чем расстраивало то, что смог заглянуть под эту маску; лучше было сразу покончить с догадками, когда ему предстояло провести еще два года под руководством Реманна. Жан удерживал взгляд где-то далеко и послушно ответил: – Раскаяние, Тренер. Реманн ничего не сказал, смакуя ожидание, но тогда Джереми все понял и в неверии сказал: – Господи, Жан. Он выхватил клюшку Жана из рук Реманна с такой дерзостью, что Жан отошел от него на два шага. Джереми протянул свою свободную руку Жану, осторожно, чтобы не касаться его, и с нажимом сказал: – Он не будет бить тебя. Хорошо? Мы тут так не делаем. Ты сказал, что будешь стараться лучше, этого нам достаточно. Взгляд Реманна был таким тяжелым, что Жан еле дышал под его весом, но он рискнул бросить холодный взгляд на Джереми. – Снова ты думаешь, что слов будет достаточно там, где, очевидно, нет. Я подписал контракт и согласился соблюдать ваши стандарты, и я всю неделю обещал вести себя правильно, но я непрерывно предавал это доверие и отказывался исправляться. Сегодня я делаю те же ошибки, что и в понедельник. – Не говори, что твои тренеры били тебя твоей клюшкой, – сказал Реманн. Переходить эту грань было опасно, но Жан воспринял это «не» буквально и замолчал. Реманн вытерпел молчание всего пару секунд и потребовал, – Посмотри на меня сейчас же. Я задал тебе вопрос. Это был не вопрос, но Жан знал, что лучше его не исправлять. Он заставил себя встретиться взглядом с Реманном и сохранить свой тон настолько нейтральным, насколько возможно. – Они делали все, что было необходимо, чтобы убедиться, что наше исполнение будет на лучшем уровне, Тренер. – Все, что было… – Реманн осекся на остатке предложения и наполовину развернулся, и начал взволнованно отбивать ритм, стуча по своему свитку. Жан никогда раньше не видел, чтобы тренер нервничал, и он не был уверен, как реагировать на такое проявление слабости. Он снова посмотрел на Джереми, чье мрачное лицо вообще не помогало, и снова на Реманна, пока тренер не понял, что отвлекся. Прошла почти минута, прежде чем Реманн достаточно успокоился, чтобы продолжить, и он показал жест Джереми. Джереми без слов протянул Жану его клюшку обратно, и Жан медленно забрал ее у него. – Давайте заново, – сказал Реманн, уходя. Жан дождался, пока он не будет вне зоны слышимости. – Я не понимаю. – Поверь, – устало сказал Джереми, – Мы тоже. У Жана было ощущение, что они говорили о двух разных проблемах, но у него уже не было сил спрашивать. Вместо того, чтобы отправить две команды на штрафные точки за неспортивное поведение Жана, Реманн перезапустил всю игру и отправил всех на свои стартовые позиции. Жан выдержал больше, чем несколько испытующих взглядов, когда шел через корт на свое место. Он не был уверен, слышал ли их кто-то, или между ними было как раз достаточно пространства, чтобы заглушить разговор. Как бы то ни было, никто не был достаточно безрассуден, чтобы спросить его в те полчаса, пока раздражение не покинуло голос Реманна. Теперь, когда Реманн собирался выбрать одну проблему за раз, чтобы сфокусироваться на ней, свистки раздавались все реже. Сегодняшней проблемой была привычка Жана проскальзывать ногой между ногами Джереми каждый раз, когда они останавливались, чтобы посмотреть на сокомандников. Это был не требующий усилий способ поставить ему подножку и легкий путь к тому, чтобы отправить противника с корта с травмами, и один из первых приемов, которым учили Воронов. Чтобы разрушить эту привычку, нужно было сознательное усилие, но если это было единственное, что Жан должен был изменить сегодня, то он мог сохранить энергию на то, чтобы исправить это, не жертвуя остальной частью игры. В итоге тренировка была окончена. Реманн подозвал Жана к себе, пока остальные Троянцы направились к душевым. Лисински нигде поблизости не было, но Хименес и Уайт сравнивали свои записи, пока шли за своими игроками в раздевалку. Реманн сидел на скамейке и ждал, пока Жан до него дойдет. Жан сел только тогда, когда Реманн жестом указал ему сделать это. Реманну понадобилась всего минута, чтобы обдумать свои мысли, и он рассмотрел Жана отстраненным взглядом. – Просто чтобы ты знал, мы просили Эдгара Аллана прислать всю твою медицинскую карту еще в апреле. Они согласились и даже дали нам трек-номер, но каким-то образом посылка так до нас так и не доехала. Что-то подсказывает мне, что это была не случайность. Как думаешь? – Я не знаком с системой почты здесь, Тренер, – сказал Жан. – Один из твоих тренеров сломал тебе ребра? – Я был травмирован на тренировочной игре, Тренер. – Весело, что ты до сих пор так это называешь, хотя Кевин сказал Джереми, что это было издевательство, – сказал Реманн, и Жан пожелал тысячу мучительных смертей Королеве Корта. Реманн опустил это и сказал, – Я собираюсь спросить тебя еще раз, и я доверяю тебе в том, что ты будешь со мной честен. Это твои тренера сломали тебе ребра этой весной? – Нет, Тренер, – сказал Жан. Реманн продолжил изучать его взглядом, как будто взвешивая правду в этом ответе. – Ты должен знать, что Джеки звонила в Эдгара Аллана, чтобы спросить об их тренировочной программе. Она не забыла спросить о примерах эффективных дисциплинарных мер. Оказывается, в Эдгаре Аллане ни одного бассейна. Хочешь это объяснить? На один ослепительный момент Жан мог почувствовать вкус мокрой тряпки. Его самообладание пошатнулось, но Жан сильнее сжал пальцы и сказал: – Нет, Тренер. – Давай так, – сказал Реманн, – Я не хочу заставлять тебя говорить больше, чем ты готов мне дать, но рано или поздно мне придется задать некоторые довольно неприятные вопросы. Я надеюсь, мы можем прийти к какому-то пониманию, прежде чем дойдем до этой точки, потому что мне нужно, чтобы ты понимал, что я не любопытствовал бы, если бы не чувствовал, что это необходимо. Ты теперь один из моих детей. Я пытаюсь делать то, что правильно для тебя, но это требует некоторой отдачи от нас обоих. Понимаешь? Жан не понимал, но он послушно сказал: – Да, Тренер. – Значит, иди. Я и так слишком сильно тебя задержал. Ты сегодня отлично поработал. Несмотря на то, что он последний пришел в душ, он все равно закончил первым с небольшим отрывом. Он высушился и оделся так быстро, как мог, и пошел в ряд нападающих, когда первые из его сокомандников пришли и начали слоняться по раздевалке. Джереми всегда был на полдюжины человек позади Жана, поскольку болтал слишком со многими людьми, когда должен был мыться, но Жан был не против подождать и обдумать свои ошибки за день. Лукас дошел до Жана раньше, чем Джереми, и его напряженный взгляд никак не улучшил настроение Жана. Жан не упустил то, как Набиль замер на случай, если ему понадобится вмешаться; судя по нетерпеливому взгляду, промелькнувшему на лице Лукаса, он тоже это заметил. Заметил ли он заговорщические взгляды, которые Дерек и Деррик бросили на его спину, было уже совсем другой историей, но Жан продолжал смотреть на лицо Лукаса и ожидал причину этого нежелательного визита. – Мне нужно поговорить с тобой. Без… – Лукас жестом обвел их любопытных сокомандников, – Можешь задержаться сегодня на пару минут? Его первой мыслью было отказаться, но Жан рассмотрел, как напряженно сжались его губы и как ссутулились его плечи. Это была не злость, а тревожное ожидание. Жан предпочел бы злость, но он сам подставился, заставив Лукаса потребовать ответы от Грэйсона. Жан опустил глаза на телефон, который Лукас сжимал в руке так, что костяшки его пальцев побелели, и заранее почувствовал себя утомленным разговором, который его ждал. – Хей, Лукас, – сказал Джереми, весело и громко, когда он прошел к ряду и подошел к своему шкафчику, – Ты сегодня хорошо поработал. Жан отдаленно осознавал, что Лукас задал ему вопрос, но ход его мыслей отклонился куда-то в сторону влажной линии веснушчатых лопаток Джереми. Корни волос Джереми начали отрастать, и это стало более заметно теперь, когда его волосы прилипли к голове после душа. Жан посмотрел, как струйка воды стекает вниз по его спине в сторону полотенца, обернутому вокруг бедер Джереми, и тогда Лукас хмыкнул в отвращении, что напомнило Жану о том, что у него были более важные вещи, о которых надо было побеспокоиться. Он заставил себя вернуть внимание своему мерзкому сокоманднику, пока Джереми принялся водить руками по волосам. – Ну? – требовательно спросил Лукас. – Да, – сказал Жан, хотя презрение на лице Лукаса вызвало у него желание отказаться ему назло, – Я подожду. Лукас умчался прочь, нападающие вернулись к тому, чем они занимались, и Джереми бросил на Жана любопытный взгляд. – Все в порядке? – Это еще предстоит увидеть, – сказал Жан. Бо́льшая часть команды и двое тренеров ушли до того, как Лукас снова пришел искать его. Теперь он выглядел более прямым, чем десять минут назад, и Жан подсчитал, что их шансы выйти из этого разговора невредимыми были равны нулю. Он встал, когда Лукас не подошел, и положил руку на плечо Джереми, когда Джереми двинулся, чтобы пойти за ним. Лукас засунул руки в карманы и бросил на Джереми настороженный взгляд. – Только Жан, – сказал он, – Дай мне несколько минут. – Да? – спросил Джереми у Жана. – Пять минут, – пообещал Жан, и пошел в сторону Лукаса. Он ожидал, что Лукас поведет его в другой конец раздевалки, или, возможно, в одну из комнат для совещаний, но Лукас пошел к двери и по тоннелю к выходу. Лукас срезал между машинами Реманна и Лисински, чтобы дойти до внешних ворот, и пока Жан без колебаний следовал за ним, он отказался проходить через них. Сам Лукас, казалось, был доволен остановиться на въезде, с одной рукой на воротах и одной на заборе, и смотрел на несколько машин, все еще разбросанных по парковке. – Я говорил с Грэйсоном, – сказал Лукас, – По крайней мере, пытался. Он все еще не хотел говорить со мной. – Неожиданная осмотрительность, – сказал Жан, – Но это не моя проблема. – Он не хотел говорить со мной, – снова сказал Лукас с нажимом. Жан уставился на него, слыша слова и отказываясь вдумываться в них. Отрицание могло спасти его лишь на время, и он проследил за взглядом Лукаса на машину, припаркованную рядом с забором. Он знал, что будет, когда откроется водительская дверь, но он ничего не мог сделать, кроме как стоять, застыв, когда Грэйсон вышел и пошел к нему. Свобода не успокоила его пыл; месяца порознь не усмирили его ярость. Жан смотрел на парня, который отчаянно хотел причинить ему боль и который лично знал, где были его шрамы. Жан не чувствовал асфальт под ногами и теплый ветер, треплющий его волосы. Там, где должен был быть его спинной мозг, был лед, а в груди червем ползла липкая тошнота. Металл загрохотал, когда Лукас снова закрыл ворота. Жан мог сказать ему, что никакая дверь не удержит Грэйсона, но он задыхался от воспоминаний и потерял дар речи. Грэйсон замедлился и остановился с другой стороны, но это не было послушание или сдержанность. Он просто смаковал эффект, который его присутствие оказывало на Жана, судя по его лицу. Жан пытался вспомнить, как он выглядел в январе, весь в синяках и крови, но это ни капли не помогло успокоить его нервы. – Ты сказал, что хочешь поговорить, – напомнил Лукас Грэйсону, – Ты можешь поговорить с ним оттуда. Грэйсон обхватил забор пальцами. – Ты должен мне номер, Джонни. Прозвище от Зейна, исходящее из губ Грэйсона, заставило Жана сглотнуть против приступа тошноты. – Иди нахуй. Зейн выиграл это соревнование, не ты. – Его тут нет, чтобы подтвердить это, – сказал Грэйсон, – Зато я тут. Я вернусь в Гнездо через два дня, и ты должен убедиться, что они проявят ко мне уважение, которое мне должны. – Я не буду врать для тебя. – Ты скажешь всем, что мне было обещано место в идеальном Корте, или я приду сюда, сдеру кожу с твоего лица и выебу твой чертов рот. Ты понял? Я знаю, где ты играешь. Я знаю, где ты живешь. Кто теперь защитит тебя? – Господи, Грэйсон… – начал Лукас, но Грэйсон уже двигался. Он навалился на ворота своим внушительным весом, и Лукас не был готов к тому, чтобы сдерживать его. Лукас слегка вскрикнул, когда его отбросило назад, но Жана уже не было рядом, чтобы помочь ему. Он побежал к двери стадиона, зная, что он не будет достаточно быстрым. Его пальцы едва коснулись клавиатуры перед тем, как рука поймала его плечо, чтобы развернуть его. Первый кулак прилетел по рту, отправляя его обратно к стене стадиона, и Жан начал отбиваться, как зверь в клетке. Грэйсон просунул руку сквозь защиту Жана и схватил его за лицо, чтобы ударить его головой о стену. Все вокруг завертелось в тошнотворном тумане, затем сузилось до слишком яркого фокуса, когда Грэйсон сильно укусил соединение между его шеей и плечом. Крик, который вырвался из Жана, был больше животным, чем человеческим, и Жан начал царапать лицо и горло Грэйсона яростными пальцами. Лукас появился из ниоткуда, схватив руку брата, чтобы потянуть за нее. – Остановись, – в отчаянии попытался он, – Грэйсон, остановись! Грэйсон отпустил Жана достаточно надолго, чтобы заняться своим братом. Трех ударов было достаточно, чтобы сбить Лукаса с ног, и Грэйсон вернулся прежде, чем Жан успел сделать больше двух шагов от стены. Грэйсон поймал лицо Жана обеими руками и провел яростные линии по его щекам своими большими пальцами, снова всем телом прижав его к стене. Жан поймал его запястья прежде, чем Грэйсон мог выцарапать его глаза, и изо всех сил ударил Грэйсона головой. Грэйсон потянул Жана за собой, когда отступил на шаг, но Грэйсон восстановился раньше, чем у него получилось высвободить руки. Грэйсон вцепился ногтями в Жана, когда снова толкал его. Жан ударил его по лодыжке так сильно, как мог, учитывая, как близко они были прижаты друг к другу, и Грэйсон ответил на это, ударив его голову о стену так сильно, что у Жана заболели зубы. – Дай мне мой ебаный номер, – сказал Грэйсон. – Он не твой, – смог выдавить Жан, – Иди нахуй. Это был неправильный ответ. Грэйсон укусил левое запястье Жана с разрушительными намерениями. Жан пытался высвободить руку, но ноготь большого пальца Грэйсона рассек мягкую кожу в уголке глаза Жана, когда хватка Жана ослабла. Дверь стадиона открылась только для того, чтобы резко остановиться, ударившись о скрюченное тело Лукаса, и Грэйсон мгновенно отступил из пространства Жана. Жан сгорбился, чтобы обхватить колени, пока он не упал лицом на асфальт. Теперь кто-то кричал, и он знал, что узнает ее голос, но в его ушах звенело так громко, что он не мог уловить смысл слов. Он не мог оглянуться и увидеть, кто непреднамеренно спас его; он не мог отвести глаз от крови, медленно стекающей по его руке и пальцам. Жан добрался до горла нетронутой рукой, и ощущение порванной, влажной кожи под его пальцами чуть не выбило почву у него из-под ног. Он втянул глубокий вдох, поскольку ему нужно было знать, что он не задыхался под подушкой, но его легкие были слишком тугими, и грудь горела. Руки схватили его за плечи, и Жан отреагировал инстинктивно. Атакующий не ожидал такой силы, и он смог бросить Лисински в ее же машину прежде, чем осознал, кого он ударил. Паника от того, что он ударил тренерку, стерла все остальное, и Жан отступил от нее так быстро, как мог. Первый удар лопатками о стену стадиона забрал десять лет его жизни, и Жан тут же опустил взгляд. – Простите, – смог сказать он, – Простите, Тренерка, я не… – Хватит, – предупредила она его, и Жан сдержал все остальные извинения. Шины взвизгнули, и Грэйсон уехал с парковки. Лисински бросила разъяренный взгляд на его машину, но с Лукасом, стонущим, сидя у ее ног, и Жаном, едва стоящим на ногах, ей пришлось позволить ему уйти. Она выхватила телефон секундой спустя, опустившись на колени, чтобы проверить глаза Лукаса. – Джеймс, ты нужен нам здесь прямо сейчас, – сказала она и погасила телефон без объяснений. Реманн вышел со стадиона в рекордное время, и он пришел не один. Сначала он пошел к Лукасу, поскольку Лукас и Лисински были прямо в поле его зрения, но Джереми последовал за ним и направился прямиком к Жану. Тревога выглядела неправильно на лице, рожденном, чтобы улыбаться, и Жан отвернулся, пока паника Джереми не довела его окончательно. Джереми потянулся к нему, но Жан оттолкнулся от стены и отпихнул Джереми с дороги. Он наконец-то смог беспрепятственно добраться до двери стадиона, но никто не дал ему кода от двери. Дрожащие пальцы вводили цифры Воронов снова и снова. Он знал, что они неправильные. Он не знал, почему это не работало. Он не мог перестать пытаться. – Жан, у меня он есть, – сказал Джереми, оттащив руку Жана от кнопок. Жан в оцепенелом молчании смотрел, как Джереми вводил правильный код. Жан потянул дверь и открыл ее ровно настолько, чтобы протиснуться внутрь, и он пошел к раздевалке так быстро, как мог без бега. Он чуть не сбил с ног двоих Троянцев, когда толкнул вторую дверь, но он не обратил внимания на их раздраженные крики и пошел дальше. Он, кажется, слышал голос Кэт, но Кэт могла подождать. Она должна была подождать. У Жана было около тридцати секунд, чтобы смыть с себя прикосновения Грэйсона, пока ему не стало совсем плохо. Душевые были пусты, и Жан влетел туда, и замедлился только для того, чтобы сбросить с себя обувь. Он пошел к ближайшей душевой кабине и вывернул кран так сильно, как мог. Первый удар воды по его лицу почти сломал его пополам, и Жан спрятал лицо в сгибе локтя, изо всех сил пытаясь дышать. Зубы, думал он, и тону, и Я знаю, где ты живешь. Жан отчаянно потер шею свободной рукой, пытаясь смыть слюну и кровь так быстро, как мог. Он справлялся с насилием Рико годами; он переживал Грэйсона в худшие дни. Ему просто нужен был момент, чтобы забыть это. Один момент, или два, или десять, чтобы забыть вес рук Грэйсона на его лице и зубы у себя на коже. Но рука, которая закрывала лицо от воды, также мешала дышать, и Жан раскачивался между душем Троянцев и своей темной комнатой в Эверморе. – Жан, – сказал Джереми откуда-то справа. У Жана закончилось время, – Посмотри на меня. Я Жан Моро. Я принадлежу семье Морияма. Я вытерплю. Я вытерплю. Я вытерплю. Постепенно он снова пришел в себя, заталкивая страх и боль в сердце так глубоко, что почувствовал онемение. Напряжение сошло с его плеч, и Жан приоткрыл глаза, чтобы найти кран. Быстрым движением он выключил душ, и Жан провел обеими руками по лицу, чтобы смахнуть с него столько воды, сколько мог. Только тогда он повернуться, чтобы посмотреть на Джереми, который стоял так близко, что на его футболке и шортах были мокрые пятна от брызг. Жан почувствовал себя успокоенным, ну или настолько успокоенным, насколько он мог быть, когда с усилием отключился от этого момента, но Джереми все еще выглядел затравленно. – Мне нужно переодеться, перед тем как мы уйдем, – сказал Жан, – Дай мне секунду. Джереми встал у него на пути, когда Жан направился к двери. – Жан, стой. – Пусти, – сказал Жан, – Мне холодно. – Пожалуйста, поговори со мной. – Мне нечего тебе сказать. – Он бил тебя, – настоял Джереми, и Жан ощутил мимолетную благодарность за то, что Джереми воздержался от того, чтобы произносить имя Грэйсона. Жан показал пренебрежительный жест и попытался пройти мимо, но Джереми снова упрямо встал перед ним, – Ты очевидно не в порядке, так что, пожалуйста, перестань делать вид, что мы можем просто игнорировать то, что с тобой происходит. – Не смотри, если тебя это беспокоит, – сказал Жан. Он не был уверен, было ли это неодобрение или боль, когда уголки губ Джереми дернулись, и Жан заставил себя поискать слова получше, – Вороны знали, что это не их дело, и что лучше не зацикливаться на этом. Будет лучше для всех нас, если ты будешь делать то же самое. Ответ Джереми был тихим, но решительным: – Я не отвернусь. – Я не хочу, чтобы ты смотрел. Его пугало то, насколько это звучало как ложь, но у него не было времени об этом задуматься, прежде чем дверь открылась и зашел Реманн. Главный Тренер открыл рот, но поколебался, когда увидел внешний вид Жана, похожего на мокрую крысу. Через секунду он жестом указал им следовать за ним, но он поймал взгляд Джереми, когда он поворачивался, и сказал: – Дай ему полотенце. Мы будем в медкабинете. По пути им пришлось пройти мимо оставшихся Троянцев: Кэт и Лайлы, конечно, и затем Трэвиса и Хаоюя. Жан предполагал, что последние двое были теми, кого он чуть не сбил ранее; они были соседями Лукаса в летнем общежитии и застряли здесь, ожидая разрешения ситуации так же, как девушки. Резкий жест Реманна предупредил группу, чтобы они молчали, пока он идет, и Жан удерживал взгляд на спине Реманна, пока шел за ним. Лукас и Лисински были в первой палате, так что Реманн указал Жану на вторую. Джереми, должно быть, бежал, потому что он догнал их прежде, чем Реманн закрыл дверь больше, чем на половину. Джереми передал полотенце, но взялся за ручку двери, и Реманн знал, что означает этот напряженный взгляд на его лице. Он оглянулся на Жана и сказал: – Тебе решать. Остаться или выйти? Жан ответил мгновенно: – Выйти. У Джереми не было выбора, кроме как отступить, и Реманн закрыл дверь. Жан взял полотенце и сел туда, куда указал Реманн. Жан даже не осознавал, что там были часы, но он слышал, как они тикали. Может быть, это были наручные часы. У него их не было уже много лет, но он все равно проверил свои запястья. Всем, что он увидел, были зазубренные линии от зубов Грэйсона. Он обмотал полотенце вокруг руки, чтобы ему не пришлось это видеть. Реманн начал ходить по комнате, открывая и закрывая ящики в поисках бинтов и антисептика, которые ему понадобятся. Жан пытался забрать их у него, но каменный взгляд Реманна заставил его опустить руку и сидеть молча. Реманн подвинул стул к нему и принялся за работу, начиная с запястья Жана. После того, как он закончил промывать и обматывать его, он дал Жану протестировать его подвижность. Оно болело, но Жан мог вращать рукой и сжимать пальцы, и этого было достаточно, чтобы растопить немного льда в груди Жана. – Поговори со мной, – сказал Реманн, протерев лицо Жана. – Я не знаю, что вы хотите, чтобы я сказал, Тренер. – Ты в порядке? – Да, Тренер, – сказал Жан, – Я все еще могу играть. – Это не то, о чем я тебя спросил. Он дал Жану минуту, чтобы придумать что-то получше, и молчание было еще хуже, чем его вопросы. Жан потряс ногой, чтобы прогнать свои мысли, зная, что выдает себя этим беспокойством, но не в силах остановиться. Он наконец смог закрыть свои бинты свободной рукой, чтобы перестать смотреть на них. – Тренер, пожалуйста, скажите, что мне сказать. Я обещаю, что сделаю все правильно. – Я не хочу, чтобы ты делал все правильно, – сказал Реманн, немного откинувшись назад, чтобы посмотреть на него, – Я хочу знать, что ты в порядке. Это было довольно просто. – Я в порядке, Тренер. Может, не так уж и просто, потому что Реманн выглядел так, будто застрял где-то между недоверием и жалостью. Жан заставил себя сидеть спокойно. Эта лучшая попытка сохранить невозмутимый вид спасла его, когда Реманн покачал головой и принялся за горло Жана. Жан смотрел на дальнюю стену, где одна из медсестер повесила черно-белую фотографию в рамке, на которой была изображена одинокая лодка в гавани, и попытался оказаться как можно дальше отсюда. Он думал о том, как ездил на побережье с Кэт. Он думал о стене с фотографиями в Лисьей Норе. Он думал об открытках и магнитах, разрушенных его злыми сокомандниками, и самообладание Жана угрожающе треснуло. Он сглотнул против приступа тошноты. Возможно, Реманн услышал, как он подавился, потому что он попробовал снова и тихо, но твердо сказал: – Жан. – Я позвоню Докторке Добсон, – этого было достаточно, чтобы Реманн притормозил, и Жан полностью склонился к этой лжи, – Я позвоню ей, как только буду дома, Тренер. В дверь постучали. Реманн закончил накладывать бинты, прежде чем откатился на стуле через всю комнату, чтобы открыть дверь. Лисински была в дверях с Лукасом под боком. Жан бросил на него один взгляд и уже знал, что его нос был сломан; Грэйсон не сдерживал ни одного удара, нацеленного на брата. Жан хотел быть удовлетворенным тем, что Лукас заплатил за свою часть в этом несчастном воссоединении, но он не чувствовал ничего, кроме усталости и холода. Реманн отодвинулся с прохода, чтобы они могли войти и снова закрыть дверь. Жан пропустил мимо ушей обеспокоенные вопросы Реманна и оценки травм Лукаса от Лисински. Когда Реманн был уверен, что Лукас не упадет в ближайшее время, он сказал: – Начни с начала. История Лукаса получилась бессвязной, насквозь пропитанной самоцензурой и сожалениями. Вчера он так и не получил хорошего объяснения от Жана по поводу всей вражды между Жаном и его братом, так что он сделал, как сказал Жан и потребовал правды от Грэйсона. Грэйсон отказался вступать с ним в разговор, чтобы передумать и написать Лукасу во время обеда и спросить информацию о времени тренировок Троянцев. Ему нечего было сказать Лукасу, но он поговорит с Жаном, если Лукас сможет дать им время наедине. – Это только вторая вещь, которую он сказал мне за это лето, – Лукас опустил взгляд на свою обувь, изобразив собой картину несчастья, – Он уехал от меня четыре года назад и забыл, что я существую, и оба раза, когда он удосужился поговорить со мной с того момента, как приехал домой, были о Жане. Он уезжает в Западную Вирджинию в эти выходные. Это был мой последний шанс увидеть его до того, как он уедет, и я не… Я не знал, как ему отказать. Простите. Я проебался. Реманн оглянулся на Жана. Жан не был уверен, ждал ли он его версию событий или его праведный гнев. Жан продолжил смотреть на лицо Лукаса и сказал: – В следующий раз, когда он уйдет, отпусти его и поменяй за ним замки. – Он мой брат, – сказал Лукас, но его протест был слабым. – Я уже говорил тебе, – сказал Жан ровным голосом, – Он перестал быть твоим братом, когда попал в Гнездо. Лукас опустил взгляд в пол, но не стал сразу спорить. – Он бил тебя. В смысле, в Эдгаре Аллане, – сказал он, когда Жан рефлекторно сжал руку на своем перемотанном бинтами запястье. Жан не ответил, но Лукас не ждал подтверждения, когда они оба знали ответ, – Я слышал, что он сказал тебе. – Я не буду говорить об этом с тобой. – Он…? Жан отказался слушать окончание этого вопроса. – Я не буду говорить об этом с тобой, – снова сказал он, уже громче. В этот раз Лукас понял намек, и Жан вцепился ногтями в свой бинт, пока боль не забрала весь гнев из его голоса. Когда он мог доверять себе в том, что не проявит неуважение к своему тренеру своим тоном, он обратил спокойный взгляд на Реманна и спросил: – Тренер, я могу идти? – Тебе правда нормально будет оставить это вот так? – спросил Реманн, – У нас есть камеры видеонаблюдения. Мы можем позвонить в полицию. Желудок Жана упал. – Нет, Тренер. – Жан, – этот приглушенный протест был от Лукаса, из всех людей, но Жан отказался смотреть на него. – Сначала я отошлю Джереми, – сказал Реманн, как будто это каким-то образом могло завоевать расположение Жана. – Вороны не… – начал Жан. Под взглядом на лице Реманна он изменил подход и сказал, – Я не могу говорить с полицией, Тренер. Реманн дал ему минуту на то, чтобы передумать, а затем сдался и покачал головой. – Я верю, что ты примешь решение, которое лучше для тебя, но я не позволю ему снова вторгаться на наш стадион. Я свяжусь с охраной кампуса и передам его фотографию, – сказал он, оглянувшись на Лукаса, – И сообщи ему, что ему не рады на нашей территории, Лукас, и если услышишь от него еще что-то враждебное сегодня, я бы очень оценил, если бы ты предупредил нас. Спасибо, – добавил он, когда Лукас глупо кивнул, – Джеки подвезет тебя до общежития. – У меня есть Хаоюй и Тревис, – сказал Лукас, все еще звуча побежденным, – Со мной все будет в порядке. – Ты? – спросил Реманн у Жана, а затем сам принял решение прежде, чем Жан успел ответить, – Ты с Лайлой. Я подвезу вас четверых. Реманн встал со стула. Лисински не выглядела довольной ничем из этого, но первая вышла из кабинета. Лукас не двигался, даже когда Реманн прошел мимо него. Жан поймал взгляд Джереми, ошивающегося в коридоре как обеспокоенная курица-наседка, но затем Лукас потянулся к ручке двери. Лукас наклонил голову в сторону Реманна, но при этом не сводил глаз с Жана, когда спросил: – Две минуты. Пожалуйста? Жан посмотрел на Реманна, но Реманн смотрел на него, и его взгляд чуть его не погубил. Это был воинственный взгляд человека, который силой увел бы оттуда Лукаса, если бы Жан подал знак, что не хочет оставаться с ним наедине. Жан пытался сказать себе, что слишком много надумывает, но дискомфорт и безопасность были двумя враждующими сторонами яда, проедающего его сердце. Он заставил себя отвернуться от тренера, прежде чем попался на удочку этого фарса, и натянуто ответил: – Одна минута. Лукас сразу закрыл дверь, только чтобы потратить двадцать секунд, просто смотря на нее вместо того, чтобы посмотреть в глаза Жану. На двадцать первой, лучшим, что он смог из себя выдавить, было: – Прости. – Твои извинения так же полезны, как парфюм на лягушке, – сказал Жан. Когда Лукас посмотрел так, будто хотел поспорить, Жан прервал его коротким движением руки и сказал, – Меня не волнует, что, ты думал, ты получишь от этого эксперимента или какой урок ты, по-твоему, вынес. Единственная причина, почему я указал тебе на Грэйсона – чтобы мне не пришлось говорить об этом с тобой. Единственное, что имеет значение – готов ты играть со мной на корте или нет. – Он укусил тебя, – сказал Лукас. – Я был там, – со льдом в голосе сказал Жан. – Я видел, как ты смотришь на Джереми. Я слышал, что о тебе говорят. Я уверен, что ты гей, – Лукас устремил на него упертый взгляд, который был полностью уничтожен нервозностью в его голосе, – Это было, типа… плохое расставание? На секунду Жан захотел солгать, чтобы быстрее покончить с этим разговором. Так же сильно он хотел сказать правду, просто чтобы загнать нож еще глубже. Жалкая отговорка была единственной золотой серединой, и Жан, борясь с бурлящим желудком, ответил: – Не смей перекладывать на меня бремя психоза своего брата. Ты не облегчишь свою вину, предположив, что я хотел чего-то из этого. – Я не… Боже, я просто… – Лукас, казалось, не мог придумать, куда он хотел двигаться из этой точки, но у Жана не было целого дня, чтобы ждать его. Он встал с кровати и направился к двери, и Лукас едва успел остановить его. Как только рука Жана дотронулась до ручки, Лукас прижал руку и ногу к двери, чтобы удержать ее закрытой, и выражение лица, когда он повернулся к Жану, было мрачным. Жан был абсолютно уверен, что мог бы убрать Лукаса с пути одним толчком, но он искривил губу на Лукаса, нахмурившись, и дал ему последний шанс собраться с мыслями. В итоге Лукас сказал: – Прости. – Мне не нужны твои ебаные… – Прости, что я сказал это, – объяснил Лукас, слегка отпустив дверь, – Это было неправильно. Я видел твое лицо, когда он вышел из машины, так что я знаю, что я не должен был вообще… – он начал беспомощно и жалко показывать жесты, когда слова снова его подвели, – Грэйсон, с которым я вырос, не был таким. Я не могу найти смысл в том, во что он превратился. – Это твоя проблема, не моя, – несмотря на это легкое пренебрежение, Жан не мог повернуть ручку. Он смотрел на свою руку и хотел, чтобы она двигалась, но страх пересилил здравый смысл, и он должен был знать, – Он сказал, что знает, где я живу. Ты сказал ему? Лукас коротко покачал головой. – Я сказал ему, где летние общежития, на случай если он захочет прийти увидеть меня перед тем, как уедет. Он не знает, что ты не живешь в кампусе. Это совсем немного уняло покалывание в сердце, но этого было достаточно. Жан распахнул дверь и увидел тренеров и Джереми, ожидающих в нескольких футах от двери. Жан посмотрел только на Джереми и сказал: – Мне нужно переодеться перед тем, как мы уйдем. – Конечно, – согласился Джереми с мимолетной пустой улыбкой. Жан доверял тренерам в том, что они перезвонят ему, если им понадобится от него что-то еще, и направился к своему шкафчику. Сначала он прошел мимо Кэт и Лайлы, затем – снова мимо Хаоюя и Тревиса, и дошел до шкафчика без чьего-то вмешательства. Это была только половина проблемы, поскольку он уже переоделся в свою одежду перед тем, как пошел за Лукасом на улицу. Теперь у него не было выбора, кроме как стянуть с себя свою промокшую одежду и надеть спортивную форму на завтра. Мокрая одежда была завернута в его снятую футболку для поездки домой, и он обнаружил, что все ждали его выхода, когда закончил. Хаоюй, Тревис и Лукас пошли через парковку в сторону кампуса, и Реманн посадил остальных четверых Троянцев в свой фургон. Поездка домой на машине была достаточно короткой, чтобы сбивать с толку, и Реманн выпустил их в конце дороги. Он опустил окно, когда они вышли, и сказал: – Скажите, если вам что-нибудь понадобится, ладно? – Да, Тренер, – сказала Лайла, и повела Жана по ступенькам впереди себя. Жан открыл дверь и вошел внутрь, но он отошел в сторону, пока не вошли остальные трое. Как только дверь закрылась, Жан задвинул засов и цепочку. С каждой секундой заверения Лукаса становились все менее успокаивающими, и Жан нервно дернул за цепочку. Если Грэйсон найдет его, будет ли ее достаточно? Раньше двери никогда его не останавливали. Конечно, последняя была оставлена открытой для него. Воспоминания вызвали лихорадочный жар в груди Жана, и он еще раз сильно потянул цепочку. – У меня есть кое-что, – сказала Лайла, – Подожди здесь. Жан несколько минут слушал, как она искала что-то у себя в комнате. Она вернулась с шестом. На одном его конце было плоское резиновое основание, а на другом – небольшой крючок. Она отодвинула его с пути и поставила шест под дверную ручку. Последний удар снизу поставил его так плотно, как было возможно, и Лайла удовлетворенно кивнула. – Моя мама купила его мне, когда я только съехала из дома, – сказала она, – Он меня никогда не подводил, хотя люди пытались больше одного раза. Нормально? Нет, но что есть, то есть. – Да. – Мы можем поговорить? – спросил Джереми. – Мне нужно переодеться и позвонить Добсон, – сказал Жан, и Джереми неохотно уступил ему дорогу. Жан пошел прямо в свою комнату и кинул мокрую одежду в корзину для белья. Он заменил свою спортивную форму на более повседневную одежду и сел, скрестив ноги, на середину своей кровати, чтобы посмотреть на свои бинты. Он не хотел видеть укусы, но через секунду потянулся к руке и снял бинты и марлю. На его руке было кольцо синяков вокруг укуса из-за силы зубов Грэйсона, и Жан чувствовал, как его желудок сжался в ответ на это. На один мимолетный глупый момент он действительно задумался о том, чтобы позвонить Добсон. Она была терапевткой Эндрю после того, как Рико отправил за ним Дрейка. Что она сказала ему после этого, и изменило ли это что-то? Был ли фальшивый комфорт лучше, чем вообще никакого комфорта? Жан вертел телефон в руке снова и снова, воюя с самим собой. В итоге отвращение победило. Ни за что он не станет так разоблачать себя перед ней. От одной мысли о том, чтобы сформулировать это все словами, вызывала головокружение. Он двинулся, чтобы забросить телефон подальше, когда он зажужжал в его руке, и от удивления он чуть не уронил его. Код региона был знакомым, но номер не был. У Жана в телефоне была сохранена всего дюжина с небольшим контактов, и у половины из них был тот же код Южной Каролины. Первой злой мыслью Жана было то, что Реманн позвонил Добсон, не доверяя Жану в том, что он выполнит обещание, но ее контакт был сохранен у Жана, а сообщение пришло без имени. Жан побарабанил пальцами по ключам пару взволнованных секунд, прежде чем открыл сообщение. Оно было на французском: «Где ты?». Не номер Кевина, так что остался один подозреваемый. Но Жан все равно отправил в ответ «Кто», чтобы убедиться. «Нил» был быстрый ответ, а затем «Я в Лос-Анджелесе. Нам надо поговорить». В ответ он отправил свой адрес. Затем, поскольку он все еще не чувствовал, что готов встать, он написал Джереми короткое «Гость». Он предположил, что Джереми прочитал его перед тем, как прийти в спальню, потому что он слегка хмурился, когда открыл дверь. – Я никого не вижу. – Нил Джостен в городе, – сказал Жан, проверяя ответ Нила, – Он сейчас едет из аэропорта на арендованной машине. – Ты хочешь увидеть его? – спросил Джереми, садясь у изножья кровати Жана, – Не вижу проблем в том, чтобы сказать ему, чтобы он подождал до завтра. Мы можем поселить его в отеле на ночь или типа того. – Он бы не приехал увидеться со мной, если бы у него был выбор, – сказал Жан, – Мне придется встретиться с ним. Переживет ли Жан эту встречу – это уже совсем другая история, но не было ни одной причины вовлекать в это Джереми.