Солнечный корт

Жан

На следующее утро Жан успел сделать два шага по кухне, прежде чем его ноги перестали работать. Джереми и Лайла стояли у столешницы в своих купальниках: Лайла в черном слитном купальнике с хорошо расположенными разрезами на талии и ребрах и Джереми в бледно-голубых плавках, которые висели опасно низко на его бедрах. Смотреть на Лайлу слишком долго было бы крайне неуместно, учитывая все обстоятельства, но смотреть на Джереми было опасно на слишком многих уровнях. Будь он проклят за то, что блондином выглядел так же хорошо, как и шатеном. Жан знал свое место; он знал свою функцию. Он знал, что раз он Моро, то это его судьба – терпеть любые садизм и разрушение, которые семья Морияма считала нужным применить к нему. Что он не мог переварить, так это жестокость, стоящую за этим беспрестанным напряжением, начиная с Кевина, наклоняющегося к нему с заговорщическим шепотом, заканчивая губами Рене у него на виске и Джереми с его легкой улыбкой и еще более легким смехом. – Да? – спросила Лайла, когда он уже смотрел немного слишком долго. У него было отчетливое ощущение, что она смеялась над ним, но Жан решил остановить это, пока не стало хуже, и ушел. По крайней мере, они оделись перед поездкой на машине, девушки в шорты и прозрачные топы и Джереми в мешковатую футболку Университета Южной Калифорнии. Они трое были в великолепном настроении, когда выехали на дорогу. Даже если они заметили, что Жану было нечего сказать, они не стали заставлять его говорить. Он позволил их словам влетать в одно ухо и вылетать из другого, пока что довольный тем, что мог просто смотреть в окно и наблюдать за проплывающим мимо городом. Это был безоблачный день, практически достаточно теплый, чтобы было некомфортно. Каждая витрина магазина, которую они проезжали, угрожала бросить лучи утреннего солнца прямо на них, и Жан запоздало почувствовал благодарность за солнечные очки, которые Лайла заставила его купить. Понадобилось несколько попыток, чтобы найти парковку, где было место для их машины, но в итоге они припарковались в одном квартале и оттуда уже направились на пляж. Жан остановился на первом же мягком хрусте песка под его подошвой, и его настолько застали врасплох воспоминания, что он не мог пошевелиться. Кэт и Лайла продолжили идти вперед, держась за руки, и Кэт допевала песню, которую они слушали по радио. Джереми был ближе к Жану, и он сразу заметил, когда Жан остановился. – Ты в порядке? – спросил он. – Марсель был на побережье, – сказал Жан, – Средиземноморье. – О, да? – спросил Джереми, до нелепости довольный этим любопытным фактом, – Я никогда не был в Европе. Отца отправляли туда пару раз, но… – он пожал плечами и не потрудился уточнить, – Можешь рассказать мне о Франции? – Нет, – сказал Жан, и от расстроенного взгляда, который промелькнул на лице Джереми, у него побежали мурашки по коже. Ему стоило бы оставить это как есть; ему нужно было оставить это как есть. Вместо этого он сказал, – Не хочу говорить о доме. Я все равно не доверяю своим воспоминаниям. Я приехал в Америку, когда мне было четырнадцать, но пять лет по времени Воронов – это целая жизнь. В его голове это было ближе к семи с половиной, но если бы он сказал так, то он знал, что Джереми сказал бы. Взгляд на лице Джереми показал, что осмотрительность не спасла его, и Жан сделал шаг вперед, как будто это помогло бы ему уйти от этого разговора. Джереми не отставал. – Вот, что я в тебе не понимаю, – тихо признал он, – По отношению к тебе совершили отвратительное преступление, по отношению ко всем вам, но ты даже не злишься на это. В смысле, ты злишься на какие-то мелочи, но не на то, что реально имеет значение. Тренер Морияма не должен был заставлять тебя проходить через это. – Все, что со мной случилось – случилось по определенной причине, – сказал Жан. Я Жан Моро. Я идеальный Корт, – У меня нет причин злиться на то, из-за чего я через это проходил. – Если ты скажешь мне, что заслужил это, я поставлю тебе подножку, – предупредил его Джереми. – Не поставишь, – ответил Жан. – Может, и нет, – согласился Джереми, – Но я очень сильно об этом подумаю. Они догнали Лайлу и Кэт около спасательной вышки, на которой были полоски цветов радуги. Жан уставился на вышку, чтобы не смотреть, как остальные трое снимали лишнюю одежду. Они взяли с собой сумку для шоппинга, чтобы нести в ней все, но Кэт вынула из нее бутылку солнцезащитного крема перед тем, как засунуть туда их одежду. Крем был холодным за ладони Жана и скользким на его коже, со слишком фальшивым фруктовым запахом, от которого его нос поморщился в отвращении, пока он размазывал его по рукам и ногам. – Шея, – посоветовал ему Джереми, пока Кэт и Лайла мазали друг другу лица и головы. Жан вздохнул и сделал, как ему сказали. Жан не знал, почему Джереми должен был смотреть за ним; сам он удерживал взгляд на спине Кэт как на более безопасном месте для фокуса. Он до сегодняшнего дня не осознавал, что у нее были татуировки, но завязки на спине ее бикини выставляли на всеобщее обозрение яркие цветы на верхней части спины. Жан хотел спросить, почему ей разрешили пометить себя так основательно, но Джереми опередил его, сказав: – Ты пропустил пару мест. Помочь? Жан был спасен от необходимости отвечать кем-то, кто позвал: – Джереми! Жан молча поблагодарил этого человека, потому что Джереми сразу же отвлекся от него. Коди были ниже, чем Жан ожидал, но широкоплечими и коренастыми, как и подобало защитнику. Рыжие волосы были выбриты наголо, и Жан был потрясен тем, как много пирсинга они смогли уместить на ушах и лице. Ему тяжело было поверить, что так они выходили в игровые вечера, потому что, если бы кто-то проверил Коди достаточно тщательно, было бы ясно, что их губы были в опасности. Жан почти потребовал объяснения такому безрассудству, но в этот момент Лукас поравнялся с Коди, и Жан забыл все, что собирался сказать. Лукас Джонсон был настолько похож на Грэйсона, что кровь застыла у Жана в жилах. Он не был настолько огромным, и у него были выгоревшие на солнце волосы и бронзовая кожа человека, проводящего слишком много времени на улице, но все от глаз до линии челюсти было идеальным совпадением. У Жана были годы, чтобы изучить все тики Грэйсона; ему пришлось изучить Грэйсона вдоль и поперек, чтобы держать Зейна на два шага впереди него. Жан задумался о том, что Грэйсон сказал ему, если вообще хоть что-то сказал. Джереми еще несколько недель назад предупреждал Жана, что Троянцы следили за слухами, окружавшими его и Воронов. Жан ждал, когда они нападут на него с вопросами о том, что из этого было правдой, а что необоснованной клеветой, но им еще только предстояло узнать какие-либо детали. Выражение лица Лукаса заставило его подумать, что время истекло. Джереми шагнул вперед, как будто хотел встретить их на полпути, но Лайла схватила его за волосы, чтобы размазать крем по его спине. Джереми замер и подождал, пока новоприбывшие сами к ним подойдут. – Коди и Лукас, – сказал он, бросая взгляд на Жана, – Это Жан. – Да, черт возьми, – сказали Коди, – Он высокий. Кэт засмеялась. – Как я и сказала. Кто-то должен сбалансировать тебя. – Я делаю, что могу, с тем, что у меня есть, – сказали Коди, преувеличенно пожав плечами, – Ты видела мою маму; у меня не было шансов с самого начала. Джереми! Волосы, чувак. Выглядит классно. – Спасибо! – сказал Джереми, просияв. – Хей, малыш, – сказала Кэт, потрепав Лукаса по волосам, – Как держишься? Лукас оттащил взгляд от Жана с очевидным усилием. – Я не знаю, – признался он, после чего спросил в упор, – Как ты? Ты тоже живешь с одним из них. – У меня больше зубов, чем у тебя, если ты еще не заметил, – сказала Кэт. Ее тон был легким, и она улыбалась, но даже Жан слышал в этом упрек. Лукас злобно посмотрел на нее, и Жану пришлось отвернуться от слишком знакомого выражения. Он смутно знал, что Лайла смотрела на него, но отказался возвращать ей ее спокойный взгляд. Кэт слегка расслабилась и сказала, – Он иногда грубоват, и, полагаю, будет еще хуже, когда мы наконец-то отправим его на корт, но он мне нравится. – Посмотрим, – сказал Лукас, тайком глянув в сторону Жана. – Интересно посмотреть, что ты привнесешь в линию защиты, – сказали Коди Жану, – При условии, что будешь хорошо себя вести, и все такое. – Я обязан вести себя хорошо только на публике и во время игр, – напомнил ему Жан. – И что заставляет тебя думать, что мы должны слушать что-либо, что ты нам говоришь? – спросил Лукас. – Ты видел его статистику, – напомнила ему Кэт, – Мы все видели. – Да, – сказал Лукас, – Но мы также слышали, как он попал в состав. Коди сморщились. – Прекрати, Лукас. Мы это обсуждали. – Мы согласились, что будем подвергать эти слухи сомнению, – ответил Лукас, – Но Грэйсон тоже так говорит. Нам сейчас не нужна такая драма в нашем составе. Люди и так говорят про нас всякое дерьмо за то, что мы украли Жана на середине чемпионата, а потом отдали нашу победу Лисам без всякой на то причины. Нам нужен безупречный год, если мы хотим отмыться. – Я доверяю ему, – сказал Джереми, – Этого недостаточно? – В этот раз – нет, – сказал Лукас, и по крайней мере, в нем было достаточно порядочности, чтобы в его тоне слышались извинения, – Теперь, когда ты… – он был достаточно умен, чтобы не заканчивать это, но, может, это было потому, что Коди схватили его плечо там крепко, что их костяшки пальцев побелели. – Когда я что? – спросил Джереми у Лукаса. Лукас отвел глаза и ничего не сказал, но Джереми терпел молчание всего несколько секунд, – Я задал тебе вопрос. – Прости, – сказал Лукас, напрягшись от дискомфорта, – Перегнул. На лице Джереми была та напряженная улыбка, которую Жан ранее видел лишь раз. Лайла смотрела на Джереми; Кэт смотрела на Лукаса. Ни одна из них не выглядела удовлетворенной, но ни одна не решалась вмешаться и выручить одного из них. Жан не был уверен, какие слова Лукас сдержал в последнюю секунду, но ему не нужно было знать это, чтобы знать, какой скрытый спор скрывался за этим. Это не было тем разговором, который он хотел бы иметь в ближайшее время, но момент, когда он еще мог это игнорировать, прошел. – У меня был мой номер еще до того, как я попал в состав, потому что моя позиция была гарантирована, – сказал Жан, – Твой жалкий брат провел три года, пытаясь и не справляясь с тем, чтобы догнать меня. Если бы у меня был весь день свободен, я бы рассказал про каждое место, в котором и он, и ты лажаете на корте, чтобы доказать это. Он может врать о том, почему это произошло, как хочет. Это не меняет фактов. Лукас с вызовом приподнял подбородок. – Я не буду извиняться за то, что переживаю. – Твои извинения так же бесполезны, как и твое мнение. – Мирись с ним, – приказали Коди Лукасу, – Сейчас же. Лукас сверкнул глазами, но угрюмо сказал: – Перемирие, пока ты нас не… подведешь. Жан не упустил эту намеренную интонацию в его ответе. Видимо, остальные решили не обращать на это внимание, потому что слишком хотели оставить эту неловкую встречу позади. Кэт подлетела к ним, как только Лукас затих, забросив руку на плечо Коди, чтобы повести своих товарищей-защитников к воде. Лайла и Джереми обменялись долгим взглядом, но ничего не сказали. В итоге Лайла помотала головой и пошла за ними. Джереми остался позади, чтобы нанести еще солнцезащитного крема, но Жан не упустил из виду этого напряжения в его руках, когда он мазал заднюю часть его шеи. – Прости, – в конце концов сказал Джереми, – Он обычно не такой резкий. – Он просто ребенок, плюющийся дымом, – сказал Жан, – Это не имеет значения. – Он не должен был это говорить. – Вы все это слышали, – сказал Жан, не как обвинение. Джереми не ответил, но на секунду встретился с Жаном глазами. Если бы в его глазах было что-то коварное или голодное, Жан оставил бы это как есть, но всем, что он увидел, было сожаление. До Джереми доносились слухи о том, как далеко Жан предположительно мог зайти ради шанса играть, но ничего от него не ожидал. Безопасность была опасной иллюзией, но Жан все равно чувствовал ее нежный вес. Он посмотрел на океан в поисках чего-то, на что он мог опереться, надеясь, что волны, жара и до невозможности яркое небо выжгут его опрометчивые мысли. – Это было не о месте в составе, – сказал он, сам того не желая. – В обычной ситуации я бы сказал что-то про то, что каждый волен экспериментировать, – сказал Джереми, – или проверенную временем чушь о том, что взрослые люди могут по обоюдному согласию делать, что хотят. Но Жан, тебе девятнадцать. Если я правильно считаю, то тебе было шестнадцать, когда ты попал в состав. Это растление по закону, как ни посмотри. Они ни за что не должны были соглашаться, когда ты просил. – Я не просил. Это вырвалось прежде, чем он успел осознать это, охваченный таким гневом, что у него заболело горло. Рука Жана взметнулась вверх, как будто он каким-то образом мог забрать слова обратно. Джереми хотел было схватить его, но понял, что лучше этого не делать, и вместо этого запустил пальцы себе в волосы. Жан сразу же увеличил пространство между ними, отходя от Джереми так быстро, как мог. – Нет, – сказал он, – Ничего не говори. – Жан, ты… что… Жан пригрозил ему пальцем. – Я этого не говорил. Ты этого не слышал. – Почему ты их защищаешь? – спросил Джереми, и в его голосе слышалось недоверие. Его телефон зазвенел беспрерывным звоном. Жан надеялся, что он отвлечется и забудет об этом разговоре, но Джереми даже не признал шум, – Ты больше не Ворон; ты не связан с Эдгаром Алланом. Дай мне хоть одну хорошую причину, почему ты позволишь это сойти им с рук, и даже не смей говорить, что заслужил это. – Я заслужил, – сказал Жан, и Джереми вздрогнул, как будто его ударили, – Ты не сможешь понять. – Ты себя вообще слышишь? – в отчаянии спросил Джереми. – Оставь это, – предупредил его Жан, – Это к тебе не относится. Этот разговор был неизбежен, когда мы все знаем, что обо мне говорят; я не буду делать из тебя идиота и врать об этом, когда столько людей говорят обратное. Обстоятельства тебя не касаются. Все, что тебе нужно знать, это два факта: мне не нужно трахаться ни с кем из вас, чтобы быть лучше, чем весь ваш состав, и, если хоть один Троянец хоть раз попробует дотронуться до меня, я перережу ему горло на месте. Ты понял? – …еми! Джереми! – Коди бежали обратно к ним по пляжу, дико размахивая телефоном над головой. Они притормозили, выглядя так, будто увидели привидение, и кинули резкий взгляд на Жана, – Колин Дженкинс. Ее больше нет. Желудок Жана упал. Джереми повернулся, и на его лице слишком ярко видны были страдание и беспокойство, но Жан его не видел. Единственная вещь, которая имела значение – его телефон, когда он достал его из кармана и по памяти набрал номер. Жану никогда не нужно было запоминать контактную информацию Воронов, учитывая, что они были у него на виду целыми днями, но он звонил Джозайе так много раз, что никогда не смог бы забыть его номер. Он не был уверен, что Джозайя ответит незнакомому номеру, но главный врач Воронов взял трубку после второго гудка с грубым: – Джозайя Смоллз. – Жан Моро, – ответил Жан. Он наполовину ожидал, что Джозайя бросит трубку, но, когда получил в ответ раздраженное хмыканье, он спросил, – Что случилось с Колин? – Шагнула на рельсы в метро, – сказал Джозайя, и если он не звучал разбитым этим, то по крайней мере он звучал уставшим, – Полагаю, у них есть телевизор в Калифорнии? Ты мог бы посмотреть новости, а не беспокоить меня ради подробностей. – Найдите Зейна, – сказал Жан, – Когда он услышит о Колин, попытается последовать за ней. Джозайя бросил трубку, не сказав ни слова, и Жан мог лишь надеяться, что мужчина оставил его ради более важных неотложных дел. Жан боролся с желанием снова позвонить ему, не желая отвлекать его, если он пошел искать досье Зейна. Жан погасил свой телефон и сжал его в обеих руках. Коди и Джереми внимательно смотрели на него, ожидая объяснение или взрыв. – Он любил ее, – в конце концов сказал Жан. Ему не должно было быть так холодно в день, который был таким жарким; у него был мороз на сердце и пот стекал по спине, – Ему нельзя было, и он знал это, но все равно любил. Если бы Жан и Зейн не были соседями по комнате, Жан сомневался, что он вообще узнал бы об этом. Учитывая, как сильно Зейн старался обратить на себя внимание Рико, быть пойманным с постоянной партнершей было бы катастрофой. Расписание Жана всегда было не таким, как у остальных Воронов из-за его статуса идеального Корта, но он натыкался на них больше, чем один раз. В обмен на его молчание Колин с абсолютной жестокостью контролировала Грэйсона на тренировочных играх. Она не возвращалась в их комнату с января. Зейн не мог видеться с ней, не после того, что он сделал с Жаном, не после того, что Рико заставил его сделать с Грэйсоном. Ее отсутствие в итоге причинило ему больше вреда, чем пользы, оставив Зейна абсолютно безучастным. Раз она действительно полностью ушла… Жан отложил телефон, прежде чем он мог выкинуть его, и потер мурашки, покрывшие его руку. Голос Коди вырвал его из мрачных мыслей: – И теперь ты пытаешься его спасти. У меня было впечатление, что вы с Воронами друг друга ненавидите. – Ненавидим, – сказал Жан, – И нет. Мы Вороны. – Ты не Ворон, – сказал Джереми как тихое, но твердое напоминание. Он обратил долгий взгляд на Коди, перед тем как спросить, – Кэмерон? Коди упрямо сжали челюсти. – Не буду спрашивать. Не мои проблемы. Джереми кивнул, и Коди побежали обратно туда, где остальные все еще кидались мокрым песком друг в друга. Жан смотрел вслед, ожидая, когда пазл сложится. – Уинтер. Коди и Кэмерон Уинтер. – Кузены, – подтвердил Джереми, – Но по собственному желанию отдалились друг от друга. У большой семьи Коди довольно вульгарные мнения об их образе жизни, которые Коди знают, что не нужно терпеть. Все сходилось: Кэмерон был нетерпимым мудаком, который слишком много говорил в любой ситуации. Жан отложил это, чтобы подумать об этом позже. Он не хотел оставаться со своими мыслями и их незаконченным разговором, так что он взял сумку с одеждой и пошел по пляжу. Он ожидал, что Джереми продолжит оттуда, где они остановились, но новости о самоубийстве Колин выбили почву у него из-под ног. – Мне жаль по поводу Колин, – наконец сказал Джереми, так мягко, что Жан едва слышал его на фоне ветра. Когда Жан не ответил, Джереми снова попытался, – Зейн был твоим партнером. Хочешь поговорить об этом? Если Жан будет думать о Зейне, он сойдет с ума. – Нет ничего, чего я хотел бы меньше. Оставь меня в покое. Он не ожидал от Джереми уважения к этому, но его капитан держал язык за зубами целых десять минут. Когда он уже не мог терпеть молчание, Джереми начал рассказывать ему об этой местности. Жан хотел сказать ему, что ему было все равно, но слушать Джереми было лучше, чем слушать свои хаотичные и противоречивые мысли, так что он закрыл рот и позволил Джереми отвлечь его от Воронов. Время от времени Джереми отходил, чтобы броситься в воду, поскольку ему нужен был перерыв от палящего полуденного солнца, но он всегда возвращался обратно к Жану. Жан не был уверен, что было хуже: смотреть, как его голова погружалась под воду слишком надолго, или смотреть, как он выныривает, а его мокрые плавки обтягивают его подтянутые бедра. Остальные возвращались к Жану вместе с ним два раза, чтобы снова обмазаться солнцезащитным кремом. Кэт отбилась от рук Жана, чтобы помочь ему с его шеей и висками. Она отклонилась назад, чтобы осмотреть свою работу, показала ему триумфальные большие пальцы вверх и бросилась обратно в воду с криком, от которого у Жана зазвенело в ушах. В без четверти пять они наконец-то пошли разными дорогами, Коди и Лукас обратно на юг в Карлсбад, а остальные четверо – к машине Лайлы. К моменту, когда они вернулись домой, Джереми получил новости из одного из своих неостанавливающихся групповых чатов: Зейн Ричер найден без сознания у себя на полу в ванной. Его семья умоляла о приватности, но самой громкой теорией была передозировка. Он был госпитализирован, но, по сообщениям, в стабильном состоянии. – Ты спас ему жизнь, – сказала Лайла Жану, открывая для них переднюю дверь, – Гордись. – Они мрут как мухи, – сказала Кэт, с отстраненным взглядом на лице, – Есть хорошие шансы, что Тренер отправит к тебе психиатра, как только сможет найти его. – Он мне не нужен, – сказал Жан, – Я откажусь. Кэт легко стукнула его с жалостливым взглядом. – Я знаю очень мало людей, которым он был бы нужен больше. Без осуждения, серьезно. Правильный терапевт может по-настоящему изменить жизнь – просто посмотри на Джереми, если хочешь доказательства, – она указала большим пальцем на Джереми, который вообще не выглядел обеспокоенным, что его сдали, – Я бы сказала, что тебе надо попросить ее номер, поскольку мы все знаем, что она хороша, но не думаю, что кто-то из нас сможет позволить себе ее услуги. Джереми беспомощно пожал плечами. – Ее выбирала мама. Помяни черта… – добавил он, когда его телефон издал ужасный звук. Жан смотрел на то, как его выражение лица становилось напряженным и отстраненным, пока он читал новое сообщение у себя на телефоне. Джереми напечатал быстрый ответ и засунул телефон в сумку, которую все еще нес Жан. Когда он осознал, что Жан смотрел на него, он изобразил улыбку и сказал, – Не о чем беспокоиться. Жан отвернулся, но Лайла преградила ему путь рукой и спросила: – Хочешь поговорить? – Я хочу, чтобы меня оставили в покое, – сказал Жан. – Даже я? – спросил Джереми. Когда Жан посмотрел на него, Джереми пожал плечами и сказал, – Ты сказал, я должен мешаться тебе под ногами. Нам не нужно говорить, если ты не хочешь говорить, но я просто чувствую, что тебе не нужно оставаться одному сегодня. – Только после того, как ты оденешься, – сказал Жан, и Лайла опустила руку. Джереми пошел за ним по коридору в его спальню, чтобы забрать свою одежду из шкафа. Было неизбежно, что Жан окажется около комода, но он подождал, пока Джереми уйдет, чтобы быстро ополоснуться под душем. Жан открыл верхний ящик и позволил длинным пальцам скользить по испорченным магнитам и открыткам. Он наобум вытащил одну из тетрадей и начал медленно листать, просматривая черные как смоль оскорбления, написанные на каждой странице. Он проверял буквы, когда находил их, взглядом скользя по именам и номерам джерси, но Джереми вернулся до того, как он успел найти письмо от Колин или Уэйна. Жан закрыл тетрадь прежде, чем Джереми смог увидеть, что Вороны сделали со страницами. Джереми развернул Гавгава обратно, прежде чем сел на середину кровати Жана, скрестив ноги. Он рассматривал Жана, но ничего не говорил. Жан осматривал комнату медленным взглядом: бледное бело-серое постельное белье на единственной кровати, более темные серые шторы, помогающие скрываться от большей части вечернего солнца, и шкаф с модной одеждой в полудюжине приглушенных цветов. Жан опустил взгляд на свои руки, уже без синяков, но покрытые маленькими шрамами после многих лет насилия. Он думал об амбициях и неумолимом напоре Уэйна и о том, как Колин двигалась на корте с безжалостной жестокостью. Он думал о трех годах в качестве соседа Зейна, двух годах в качестве партнеров, и об одном маленьком жалком побеге, который в итоге сломил и без того потрепанное терпение Зейна. Он думал о пристальном взгляде Зейна на затылок Колин, пока она одевалась, о том, как он касался ее волос, когда она поворачивалась к нему спиной, и о том, как он всегда одергивал руку прежде, чем он мог выдать себя нежным прикосновением. Я Моро, думал он. У него было свое место. У него была своя задача. Это было его работой – подчиняться семье Морияма, быть тем, что они от него требовали и принимать любые наказания, которые они считали нужным применить к нему. Его продали им без выбора и без пути назад. Но что насчет его ненавистных, ненавидимых Воронов? Конечно, они были в курсе слухов о воспитании там, прежде чем подписали контракт с Эдгаром Алланом, но ни одна сплетня не готовила их к страшной реальности Гнезда. Они пришли за славой и состоянием, не зная, чего это будет им стоить. Его преследовали слова Кэт: «Чего мы не понимаем, так это как взрослый мужик взял кучку детей и превратил их в монстров ради спорта». Хозяин знал, что делал. Это был его спорт; это было его наследие. Все, что он с ними делал, он делал по какой-то причине. Все, что он от них требовал, он требовал с единственной целью – сделать из них легенд. Хозяин лучше знал. Знал ли? Это было кощунством даже просто у него в голове, и Жан втянул голову в плечи, ожидая удара, которого так и не последовало. Он нервно провел рукой по ребрам, но боль ушла. Он был вдали от Эвермора уже слишком долго, чтобы найти хоть один синяк. Через пару недель он снова вернется на корт, и жизнь снова обретет смысл, и прямо сейчас он был пойман в ловушку между тем, кем он был, и тем, кем Троянцы просили его быть. Он не был уверен, откуда нашел слова. – Они этого не заслужили. – Нет, – тихо согласился Джереми, – Мне жаль. Извинения не вернут их. Это не отменит всего, что с ними сделали, и не сотрет всего, что они сделали друг с другом. Но что еще кто-то из них мог сказать? Жан отложил тетрадь и подошел, чтобы сесть рядом с Джереми. В тишине он мог слышать, как дышал Джереми, и это было почти так же успокаивающе, как и тепло чужого тела так близко к нему. Это растопило те его части, до которых не дотянулось солнце, несмотря на то что он целый день впитывал его лучи. Жан закрыл глаза и позволил своим мыслям улететь куда-то далеко. Чуть позже звук горшков и сковородок вытащил его из полудремы, и Джереми заметил, как он отвлекся. – Она справится, – сказал он прежде, чем Жан мог встать, – Останься со мной. Жан не был против готовки, но он не сказал этого. Это был первый раз, когда эта комната действительно ощущалась безопасной и правильной, и он был рад продлить это так надолго, как мог. Он снова закрыл глаза, но его мысли зацепились за Джереми. В итоге он нарушил молчание и сказал: – Тут поместятся две кровати. У Джереми ушла секунда, чтобы придумать, что ответить. – Две одноместные, может быть, – медленно сказал он, – но неужели это не хорошо, иметь собственное пространство? В смысле, после того как у тебя так долго был сосед по комнате, и после… – он не закончил эту мысль, но ему и не нужно было. Жан знал из его тона, какие слова он проглотил. Жан возненавидел свою беспечность, но было уже слишком поздно забирать слова обратно. Это не значило, что он должен признавать это. Всем, что он сказал, было: – Ты мой партнер и мой капитан. Ты не должен спать на диване. Джереми опроверг это: – Это не проблема, и ты знаешь это. Я не хочу тебя стеснять. – Ты не они, – сказал Жан, – Кевин не отправил бы меня сюда, если бы ты был. Джереми затих так надолго, что Жану все-таки пришлось посмотреть на него. Он не был уверен, как воспринимать взгляд на лице другого парня. Это не была рана, но был все еще виден оттенок боли. Жан не знал, как это интерпретировать; никто из Воронов никогда не выглядел таким опустошенным. Он наклонил голову в немом вопросе, но Джереми только отвернулся. Жан пытался придумать что-то еще, что сказать, чтобы получить то, что нужно, и остановился на: – Вороны не должны быть одни. – Ты не Ворон, – сказал Джереми, как по сигналу. Жан боролся с желанием скинуть его с кровати, но лишь слегка. – Пока я не покинул Эвермор, у меня никогда не было своей собственной комнаты. Я делил комнату с Кевином и Рико до своего первого курса и с Зейном каждый год после. Это слишком тихо, когда тут только я. – А что было до? – спросил Джереми, – В смысле, еще дома? Жан провел большим пальцем по своей ладони, отгоняя смутное воспоминание о маленькой ручке в его собственной. Он помнил тяжесть и тепло ее тела, прижатого к его боку; он помнил ее широкие глаза и немигающий взгляд, когда он читал ей сказки на ночь. Он почти мог вспомнить звук ее голоса, когда она умоляла его прочитать еще главу, но громче в его мыслях был удар ремня его матери по голой коже, когда она их услышала. Жан почувствовал, как его живот скрутило, а сердце треснуло, и он запихнул воспоминания о Марселе так глубоко, как мог. – Я не хочу говорить о доме, – сказал он, – Ни сейчас, ни когда-либо еще. Джереми отпустил это без спора, и в комнате снова повисло молчание. Оно продолжалось, пока Кэт не позвала их с другой стороны коридора на ужин, и Джереми наконец сказал: – Я посмотрю, что могу сделать с кроватью.

–

На следующее утро у них в прихожей стоял незнакомец в костюме. Когда он представлялся, Жан позволил этому влететь в одно ухо и вылететь из другого и отказался от визитки, которую он ему предложил. Мужчина был одним из психиатров кампуса, которого школьный совет отправил оценить их нового игрока на волне всех трагедий с Воронами. Жан хотел захлопнуть дверь у него перед носом, но если тренера подписали его на это, то у него не было права прогнать мужчину. В итоге они оказались в комнате для занятий с закрытой дверью. Кто-то – Кэт, скорее всего – громко включил музыку в другом конце коридора, чтобы помочь им перекрыть их голоса и обеспечить им немного приватности. Жану стоило сказать ей, чтобы она не беспокоилась. То, что ему пришлось встретиться с этим мужчиной, не значило, что он должен был с ним говорить. Он провел следующие тридцать минут, смотря на доктора в абсолютном молчании, терпеливо снося все его попытки вовлечь его в разговор. Уже через пятнадцать минут он мог чувствовать, как мужчина теряет терпение, но каким-то образом доктор продержался весь сеанс и не сдался. – У вас был шанс сделать это безболезненно, – сказал доктор, когда ему наконец было пора уходить. Он уронил свою визитку на стол перед Жаном, – Вы вынудили меня своей враждебностью и нежеланием сотрудничать. Я порекомендую обязательные консультации два раза в неделю. Определитесь, какие дни и время лучше всего подойдут для вашего расписания летних тренировок и сообщите мне до конца завтрашнего дня. Мой кабинет и часы работы на визитке. – Я не буду, – сказал Жан. – Будете, или я заставлю ваших тренеров решить за вас. Жан порвал визитку на куски, когда доктор направился к двери. На это он получил оценивающий взгляд, но никаких комментариев. Жан не стал смотреть, как он уходит, но его мысли бродили тревожными кругами, пока он придумывал, что с этим делать. Ни за что на свете он не сможет игнорировать своих тренеров, но как он вообще выдержит встречи с этим жалким невеждой два раза в неделю? Он не придумал, что делать, к моменту, когда Джереми шагнул в дверной проем, чтобы проведать его, но Жан все равно сказал: – Я не буду этого делать. – Я не могу уберечь тебя от этого, – сказал Джереми, – Но, если тебе не нравится он, мы всегда можем найти тебе другого доктора. Он не может быть единственным в штате Университета Южной Калифорнии. Я уверен, ты сойдешься с кем-то из них. Методом проб и ошибок. – Мне нечего им сказать, – сказал Жан. Он не мог говорить с ними о семье Морияма; он не стал бы говорить о том, что он вытерпел. Возможно, он мог бы заполнить тишину, говоря о своих сокомандниках, но как долго доктора выдержат отклонение от темы, прежде чем подключат к этому тренеров? – Никто из них не поймет. – Кто-то поймет, – пообещал Джереми. Никто в мире, угрюмо подумал Жан, и эта мысль преследовала его до конца дня. Только когда позже вечером его телефон прожужжал от входящего сообщения, он наконец собрал все воедино. В один момент он смотрел на сообщение Рене и картинку оленя на ее заднем дворе, которую она ему отправила; в следующий момент к нему пришло осознание, и голова закружилась от отчаянной надежды. Это было не таким уж и хорошим решением, но все еще лучшим, которое он мог придумать. Жан напечатал быстрое сообщение Рене: «У тебя есть номер Добсон?». Он удалил его с телефона давным-давно, будучи уверенным, что никогда им не воспользуется. Рене ничего не спросила, но переслала ему контакт Добсон, чтобы он сохранил его у себя на телефоне. Жан колебался между ее мобильным и рабочим номерами, прежде чем решил, что абсолютно не хочет слышать ее голос в этом разговоре. Переписка была более безопасным пространством для начала, но после полудюжины попыток он все еще не знал, что сказать. Он отложил телефон в сторону в разочарованном поражении и не пытался снова до момента, когда ужин был в духовке тем вечером. «Университет Южной Калифорнии приказал мне найти психолога» было лучшим, что он в итоге придумал, и он отправил это до того, как смог передумать. Только спустя пару минут он осознал, что не подписал сообщение. Возможно, Ваймак дал ей его номер, когда загружал ее номер в его телефон, потому что Добсон не колебалась, когда ответила: «Привет, Жан! Я буду рада провести встречу с тобой». Он не мог сказать того же, но она была его единственным вариантом. Если Кевин рассказал Лисам об Эверморе и семье Морияма, то было безопасно предположить, что он распространил свою неосмотрительность на свою мозгоправку. Жан не мог представить, что расскажет ей такие вещи – или вообще что-либо, на самом деле – но у нее была необходимая база, чтобы понять его нечестность и скрытность. Это было больше, чем он получил бы от кого-либо еще. «Это не было моим выбором», отправил он ей в качестве предупреждения, «Мне не нужны консультации». «Мы извлечем из этого максимальную пользу», пообещала она, «Спасибо, что доверил мне свое время». Он вообще не доверял ей, но не было смысла говорить об этом. Чтобы разобраться с расписанием, потребовалось совсем немного усилий, потому что у нее было ее расписание сеансов дома, а Джереми мог сказать ему время начала и окончания летних тренировок Троянцев. Единственным затруднением было помнить о разнице часовых поясов. Жану пришлось вернуться к Джереми на середине разговора за контактной информацией Тренера Реманна, поскольку Добсон предложила связаться с ним вместо Жана и уладить с ним этот вопрос, но в итоге у него были утверждены дни и часы. Жан не чувствовал себя нисколько лучше насчет этой пытки, но по крайней мере ему не придется снова видеть этого раздражающего мужчину. Меньшее из зол, устало подумал он, и выключил свой телефон до конца вечера.