Солнечный корт

Жан

Выяснилось, что жизнь была слишком сложной, когда не было персонала, занимающегося каждой мелочью твоего существования день ото дня. Первая неделя Жана в Калифорнии прошла по неустойчивому шаблону. По понедельникам Лайла и Кэт устраивали в доме генеральную уборку, которой предшествовала лекция для Жана о том, какие химикаты он не должен был смешивать ни при каких обстоятельствах. По четвергам были дни готовки еды, предположительно для того, чтобы лучше приспособиться к игровым вечерам и поездкам на выходные во время учебного года. Жан научился, как сортировать и стирать белье у Лайлы, и изучил весь местный продуктовый магазин вдоль и поперек с Кэт. Каждое утро они ходили в фитнес-центр в кампусе. Жану нельзя было доверить поднимать тяжести, если возникнет такая необходимость, так что Лайла и Кэт подстраховывали друг друга, пока он делал растяжку и ходил по одной из беговых дорожек. Вторая половина дня обычно была заполнена тем, на что девушки были в настроении, будь то прогулка по городу, походы за покупками или прочесывание распродаж. Лайла однажды притащила их в библиотеку, где, как Жан был абсолютно уверен, она просмотрела каждое название на полке, а Кэт повела их смотреть на достопримечательности города и соседних районов. В один солнечный день Кэт отправилась в длинную поездку на своем мотоцикле, оставив Лайлу и Жана проводить благословенно тихий день дома. Жан шел туда, куда они его вели, потому что это было лучше, чем оставаться дома одному, отвечал на их наименее навязчивые вопросы, и пытался – безуспешно – не быть слишком ошеломленным тем, насколько большим был Лос-Анджелес. Он был настолько же обворожительным, насколько ужасающим, и к моменту, как они наконец-то возвращались в безопасность дома по вечерам, его нервы уже были на пределе. Помощь Кэт с готовкой начала становиться тихим источником комфорта, способом расслабиться и избавиться от дневного стресса. Джереми приходил на ужин каждый вечер этой недели, очевидно, не приглашенный за стол своей семьи из-за состояния своих волос. Он отшутился, когда объяснял это им, но Жан заметил тень в его глазах и мрачный взгляд, которым обменялись Кэт и Лайла, как только Джереми отвернулся. Жан не должен был об этом спрашивать, по крайней мере, пока это не влияло на их исполнение на корте, так что он тихо отложил эту информацию на потом. В пятницу Джереми приехал в дом как раз к моменту, когда они собирались ужинать. Лайла и Джереми устроились поудобнее на двух из трех стульев, чтобы пообщаться, пока остальные принялись за работу: Жан неуклюже нареза́л перец кубиками, а Кэт обжаривала мясо на плите. Жан уже наполовину закончил со своей горкой, когда телефон Джереми квакнул. Жан слышал, как звенел телефон Джереми, достаточно раз, чтобы знать, что ему пишет защитник. Джереми, по причинам, которые он не мог адекватно объяснить, поставил звуки разных животных на разные линии в игре. На групповых чатах стояли звоны разной высоты, а его семья выделялась резкими аккордами. Это была постоянная какофония, когда Джереми был рядом, и как бы это ни было раздражающе, это наводило Жана на мысль о Рене, с которой он так и не выходил на связь с момента своего приезда в Калифорнию. Джереми отклонился в сторону чтобы вытащить телефон. – Коди, – сказал он, звуча удивленно. – Может, интересуются, почему их еще не пригласили познакомиться с Жаном, – сказала Лайла. Кэт взяла сковородку с мясом и вилкой выложила кубики на бумажное полотенце. Она пихнула Жана локтем, говоря: – У Коди, технически, нет никакого ранга в игре, но они считают себя де-факто лидером линии защиты. Этим летом они отправились на побережье в Карлсбад с Ананьей и Пэтом, так что тебе придется как-нибудь встретиться с ними. Джереми, спроси их, набрались ли они смелости, чтобы… – Это Лукас, – сказал Джереми, таким напряженным тоном, что Кэт мгновенно замолчала. Вместо того, чтобы объяснить, он набрал номер и закрыл рукой свободное ухо. Коди взяли трубку почти сразу, судя по тому, как быстро Джереми спросил, – Как он? – Вот дерьмо, – тихо сказала Кэт. – Нет, я не следил за этим. Я был… – в одну секунду все поведение Джереми изменилось. Жан смотрел, как кровь отлила от его лица, даже когда Джереми вскочил со стула и отвернулся от них. Линия его плеч была неподвижна, когда он слушал то, что говорили ему Коди. Спустя вечность он голосом, совсем не похожим на его собственный, сказал, – Спасибо, что пустили его к себе. Если вам что-то понадобится, просто скажите. Да, я… я разберусь здесь. Он повесил трубку, бросил телефон на край столешницы и откинул голову назад, чтобы посмотреть на и сквозь потолок. Лайла и Кэт обменялись длинными взглядами, пока Кэт относила свою сковородку в раковину, но Жан вернулся к нарезке. Джереми понадобилась минута или две, чтобы разобраться со своими мыслями, прежде чем он подошел к Жану. Жан перевел взгляд с его протянутой открытой руки на единственную вещь, которая была в его руках, прежде чем наконец-то отдал ему нож. Джереми, в свою очередь, положил его настолько далеко от них двоих, насколько мог дотянуться. – Лукас в порядке? – спросила Лайла. Джереми поднял руку, прося о терпении, и не сводил глаз с Жана. – Произошел несчастный случай, – сказал он и поморщился так, будто это было не то слово, которое он хотел бы использовать. Он прикусил нижнюю губу, прежде чем перешел сразу к делу, – Мне жаль. Уэйн Бергер мертв. Жан уставился на него, пока ждал, когда у этих слов появится смысл. – Как? Джереми некоторое время подумал, как сказать это, но ту правду, которую он собирался сообщить, можно было смягчить только так: – Говорят, он вырубил свою психотерапевтку и украл ее нож для писем. Она нашла его тело, когда пришла в себя. Мне жаль. Никто из нападающих Воронов не мог заполнить пустоту, образовавшуюся после ухода Кевина, но Уэйн был лучшим из вторых. Он изо всех сил боролся за то, чтобы быть партнером Рико на корте, и его усилия и предательства окупились на старших курсах. Теперь Рико не было, Гнездо было закрыто, и блестящее будущее, которое обещал им хозяин, было разрушено. Жан хотел быть удивленным тем, что он сломался, но он просто устал. Вороны выпускались; но они не уходили. – Вы были близки? – спросила Лайла у Жана. – Он был Вороном, – сказал Жан, как будто хоть кто-то из них мог понять такие сложные эмоции, стоящие за этим. Они были злым замкнутым миром, соединенными звеньями одной цепи, где сострадание и понимание были вне закона. Они были нужны друг другу. Они были сильнее вместе. Они ненавидели друг друга. А всех остальных они ненавидели еще больше, – Но он не был моим партнером, я не буду по нему горевать. Он потянулся обратно за своим ножом, чтобы вернуться к работе, но Джереми оттолкнул нож ещё дальше. Жан неодобрительно посмотрел на него. Джереми не был напуган, но сказал: – Это нормально – расстроиться, даже если он не был твоим другом или твоим партнером. Он все-таки был с тобой в одной команде несколько лет. Это нормально – быть шокированным потерей. – Я просто хочу убедиться, что с тобой все будет хорошо, ладно? Были слухи, что в день, когда Рико… – он запоздало вспомнил, что не должен был обсуждать с ним павшего Короля, и вздрогнул, когда попробовал снова, – Говорили, что ты был в тяжелом состоянии, когда охрана вытащила тебя из Лисьей Башни. Жан поднял руку и рассмотрел ее, вспоминая кровавые бинты, с которыми проснулся в Медицинском Центре Реддин. Он все еще не был уверен насчет того, что он сделал с комнатой Нила; все, чем он мог довольствоваться, были безразличные и беспомощные слова Ваймака: «Ты разгромил это место». Он никогда больше не возвращался в общежитие, чтобы посмотреть, что за хаос он там устроил. – Твои переживания неуместны, – сказал Жан, – Я обещал, что не убью себя. – Если что, это не то, что говорят уравновешенные люди, – сказала Кэт. Лайла рассмотрела лицо Жана, вероятно, ища причину не доверять его спокойной реакции, и наконец сказала: – Вернемся к этому через минуту. Что случилось с Лукасом? – она посмотрела на Джереми, и ее лицо напряглось от беспокойства. – Он появился у них на пороге, избитый до полусмерти, – сказал Джереми, жестом указывая на левую часть своего лица, – Синяки от виска до челюсти и два выбитых зуба. Лукас Джонсон, – сказал он, обращая длинный взгляд обратно на Жана. Жан узнал это имя из состава Троянцев, но не был уверен, почему это должно было что-то для него значить. Другой парень был на курс младше него и играл только с более слабыми командами, чем Троянцы. Джереми соединил все точки для него секундой позже, – Младший брат Грэйсона Джонсона. Жан перестал дышать. Джонсон было такой распространенной фамилией, что он даже не подумал сложить два плюс два. Вороны были Воронами; они принадлежали друг другу и Эвермору. Попасть в Гнездо означало оставить все и всех позади. Он знал, что Грэйсон ненавидел Университет Южной Калифорнии, но его ненавидели все Вороны. Ни разу он или тренера не заподозрили, что в этом была замешана личная месть. – Он не живет здесь, – сказал Жан, отказываясь произносить это как вопрос. Взгляд Джереми был изучающим. – Джонсоны живут в паре часов езды на юг отсюда в Сан-Диего. Лукас предупреждал меня, что Грэйсон приехал домой злым на прошлой неделе, но это было последнее, что я от него слышал. К сожалению, он был рядом, когда Грэйсон услышал новости о Уэйне, и Грэйсон не воспринял их так же спокойно, как ты пытаешься. Родители Лукаса заперли его на ночь, чтобы он успокоился, и Лукас сбежал. – Они были друзьями, я так понимаю? – спросила Кэт, – Может, вы двое могли бы связаться и обсудить это. Звучит немного грубо, предлагать это, видя, как он пытался разбить Лукасу лицо, но Лукас не был Вороном. Ты хотя бы знаешь, откуда Грэйсон приехал, и ты… – Нет, – сказал Жан, так яростно, что Кэт отклонилась от него. Джереми оперся на столешницу и посмотрел на Жана, свободно скрестив руки на груди. Жан отвернулся, сжав челюсти, чтобы прогнать воспоминания о вкусе крови и ваты. Он проверил бок своей шеи на травмы, и был слегка удивлен, обнаружив, что кожа была нетронута. Липкое ощущение внизу спины предупредило его, что он был на грани того, чтобы почувствовать тошноту. Он вспомнил первый раз, когда он действительно заметил Грэйсона: тот день, когда Рико созвал всех парней-защитников на встречу и спросил, кто будет добровольцем, чтобы заняться Жаном. «Пяти или шести будет достаточно», сказал он, заявив, что Жан хочет узнать своих сокомандников получше. Поднялись пять рук, в надежде получить расположение их молодого Короля, и Грэйсон был одним из них. Ходить к ним было ночным кошмаром, но пережить последствия было адом. В конце концов, они все были Воронами, и Эвермор был их клеткой. После этого он каждое утро просыпался вместе с ними. Он ходил на занятия с ними, ел с ними, ходил на тренировки и игры с ними. Четверо из них больше никогда не пробовали снова, ограничившись жестокими шутками и хитрыми замечаниями, когда они осознали, что раны все еще свежие. Грэйсон, в свою очередь, дал неотвратимо ясно понять, что нагнет Жана еще раз, если сможет поймать его одного. – Хей, – сказал Джереми, а затем громче, – Хей, Жан, посмотри на меня. Жан с усилием перевел взгляд на лицо Джереми, но Джереми смотрел на его руку. Жан запоздало осознал, что все еще держал себя за шею, и теперь почувствовал жалящий укус своих ногтей там, где они разодрали кожу. Жан медленно расслабил хватку и позволил руке безвольно упасть на столешницу, и только тогда Джереми снова посмотрел на него. – Поговори со мной, – сказал Джереми. – Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказал. – Расскажи мне о Грэйсоне. – Защитник Воронов, номер двенадцать, – сказал Жан, – В последнее время был партнером Жасмин. Шесть футов три дюйма, двести сорок фунтов, правша, пятый размер клюшки, вторая смена, пятый курс в предстоящем осеннем семестре, – На вкус как сывороточный протеин и овсяное молоко. Любит кусаться. Заставил меня встать на колени и… – Не просите меня поговорить с ним. – Хорошо, – сказал Джереми, с такой готовностью, что Жан мог только уставиться на него, – Если Лукас попросит об этом, я скажу ему, что это не вариант. Грэйсон может обсудить свои проблемы с психотерапевтом. – Так же, как Уэйн, – Жан задумался об этом, – Может, тоже убьет себя. – Это не шутки, – сказал Джереми, с неожиданной свирепостью. Кэт вздрогнула, но не отвела взгляда от Жана. – Малыш, тебе правда стоило бы задуматься о собственной психотерапии. – Мне не нужна… Жан слышал, как в раковине пошла вода, но, когда к его травмированной шее внезапно прижали что-то теплое и мокрое, он инстинктивно напал. Он ударил Лайлу по лицу, откинув ее голову назад и заставив ее отшатнуться от него. Кэт оказалась рядом в мгновение ока, чтобы подхватить ее. Жан воспользовался тем, что они отвлеклись, чтобы увеличить расстояние между ними, принявшись изо всех сил тереть кожу, чтобы стереть влажный жар. Кэт пробормотала что-то на взволнованном испанском, забирая бумажное полотенце из пальцев Лайлы. Жан увидел слишком знакомый красный цвет свежей крови, прежде чем Кэт приложила полотенце к носу Лайлы. Жан крепко скрестил руки на груди, наблюдая и ожидая неизбежное возмездие. Когда Кэт наконец была довольна, что кровь остановилась, она оттолкнула Джереми со своего пути и показала пальцем перед лицом Жана: – Не смей еще хоть раз ее ударить, – сказала она без единой капли своего привычного доброго юмора, – Ты понял? – Не могу обещать, что не буду, – сказал Жан. Кэт подождала секунду, затем потребовала: – Ты даже не собираешься извиниться? Разумеется, она шутила, но Жан посмотрел на ее приподнятое кверху лицо и не увидел ничего, кроме приглушенного разочарования. В ней не было никакой жестокости, кроме напряжения в ее плечах и того, как быстро она подошла к нему. Жан хотел поиздеваться над ней за слабоволие, но его слова вышли скорее любопытными, чем какими-либо еще: – Хочешь сказать, этих слов будет достаточно, чтобы уладить это? Кровь можно покрыть только кровью; слова не квалифицируются как раскаяние. – Ты серьезно? – требовательно спросила Кэт, но, возможно, она уже знала ответ, потому что продолжила, – Да, я злая до чертиков, но даже я знаю, что ты не хотел делать этого. Если я тебя ударю, никто из нас не почувствует себя лучше, так что забудь об этом прямо сейчас. – Я не понимаю. – Ты не в порядке, – сказала Кэт, – Ты понимаешь это, правда? Жан посмотрел мимо нее на Лайлу. Она должна была как минимум быть готова к возмездию, но она держалась на расстоянии. Взгляд на ее лице был резким и пытливым. Жан не был уверен, как это трактовать, но послушно сказал: – Прости. – Я не хотела тебя напугать, – сказала она. Она дала ему время подумать над возражениями или оправданиями, но не было смысла врать, когда у них у всех были глаза. Лайла немного расслабилась, когда никаких аргументов не поступило, и сказала, – Ты собираешься объяснить, что это было? – Нет, – сказал Жан. – Он тоже бил тебя, – угадала Кэт, и указала на грудь Жана, – Это он с тобой сделал? – Я был травмирован на тренировочной игре. – Черта с два. Что он с тобой сделал? – Я не буду говорить о нем с вами. – Ты сказал, что я могу спрашивать о Воронах, – напомнил ему Джереми, – Мы спрашиваем. – Не о Грэйсоне, – у Жана был стресс, и не смог быть выше того, чтобы отчаянно попросить, – Пожалуйста. Мольбы никогда не спасали его от жестокости Рико, но Рико все равно любил их слушать. Воспоминание о голодной улыбке Рико было таким резким, что Жан почти почувствовал это кожей. Выражение лица Джереми перед ним смягчилось до какого-то грустного и искреннего. Жан отказывался верить, что они так просто дадут ему отступить, но когда Джереми заговорил, всем, что он сказал, было: – Значит, не о Грэйсоне. Прости, если расстроили тебя. Жан подождал, пока маска упадет, но Джереми сделал шаг назад из его личного пространства. Парой секунд спустя Кэт вернулась к работе, и Лайла вернулась на стул рядом с Джереми. Она была той, кто вернул ему нож, и Жан положил свои пальцы на лезвие, ожидая, когда у чего-то из этого появится смысл. Слабость и уязвимость были непростительными преступлениями у Воронов, поскольку они были сильны настолько же, насколько их самый слабый игрок. Любой, кто оступался или терпел неудачу, должен был быть исправлен. То, что он мог так расстроиться из-за единственного имени, было непростительным недостатком, и у них были все права издеваться над ним, пока он не научится лучше скрывать свои раны. Вместо этого, они тихо вернулись к тому, чем занимались до звонка. Наконец, Джереми спросил: – Хочешь поговорить о Уэйне? Уэйн, по крайней мере, был нейтральной темой, и чем-то, что могло оттащить его мысли от темных комнат и крови. Жан медленно продолжил заниматься своими перцами, пока рассказывал о злобном нападающем. Его статистика была очевидной начальной точкой, хоть у них, скорее всего, уже было смутное представление о его показателях после встреч с Воронами в чемпионате. После этого было пугающе легко поделиться своими собственными воспоминаниями о парне. Он не должен был, он это знал. То, что происходит в Гнезде, должно оставаться в Гнезде. Но Жан больше не был Вороном, и Уэйн был мертв. Проблема была вот в чем: как только Жан начал говорить о Уэйне, было легко начать говорить о Сергио и о Брэйдене и о Льюисе. Может быть, это было для того, чтобы заполнить тишину, чтобы его новые сокомандники не спрашивали его о большем, чем он был готов им дать, но пока он говорил о Воронах, он не мог думать о Грэйсоне. Троянцы слушали с непоколебимым, искренним интересом, который сильно тревожил, поскольку Жан выучил еще годы назад, что не мог сказать ничего ценного. Жан был почти благодарен, когда резать было уже нечего, и у него наконец-то была причина уйти от них. Он уже подошел к двери кухни, когда тихий голос Джереми остановил его: – Ты искренне беспокоишься о них. Жан застыл, но не обернулся. У Джереми ушла еще секунда, чтобы снова найти свой голос, после чего всем, что у него получилось, было неуверенное: – Несмотря на все злые вещи, которые они сказали о тебе этой весной, ты все равно беспокоишься о них, не так ли? – Я ненавижу их, – сказал Жан и ушел. Это была холодная жестокая правда; это была очевидная ложь. Как он вообще мог объяснить это этим свободным духом детям? Он почти дошел до своей комнаты, но мысль о тихом пространстве всего с одной кроватью была так противна, что вместо этого он развернулся в сторону гостиной. Она была захламленной и хаотичной, но по крайней мере она чувствовалась обжитой. Он мог чувствовать присутствие остальных, даже если они не были рядом, чтобы его побеспокоить, и этого было достаточно, чтобы унять одиночество в его сердце. Он пошел прямо к подоконнику и резким движением руки отодвинул плотные шторы. Он хотел света, но его немного ошеломило то, как ярко было снаружи. Жан сел на место с подушками, довольствуясь тем, чтобы минуту понаблюдать за внешним миром, и затем наконец вытащил свой телефон из кармана. Жан пролистал свой список контактов, пока не нашел Рене. Его мысли были слишком громкими, но он не позаботился о том, чтобы сформулировать их в слова. Вместо этого он напечатал то же сообщение, что он посылал ей больше раз, чем мог посчитать, за последний семестр, когда хотел, чтобы ее слова отвлекли его от того, что было в его голове: «Расскажи что-нибудь». Ей понадобилось всего минута, чтобы прийти к нему, и Жан сидел и смотрел, как появлялся поток ее сообщений. Она рассказала о новом доме Стефани, с угловым участком, упирающимся в лесистый парк. Она видела оленей на заднем дворе время от времени, но пока так и не сделала хорошее фото. Белки и птицы, очевидно, были в тотальной войне за кормушки во дворе, неважно, насколько много Стефани и Рене их устанавливали, чтобы их задобрить. Так она продолжала рассказывать приятные моменты своей жизни, и он использовал их как спасательный круг, чтобы убежать от своих мыслей. Когда Рене уже было нечего сказать, она не отправила ему этот же вопрос. Она знала, что он написал ей, чтобы не пришлось думать, так что она бы не вернула его обратно так безразлично. Всем, что она отправила, было: «Сегодня пятница, 18 мая. Где ты сейчас?» Он знал, что она примет любой ответ: где были его мысли, или где он был буквально. Жан выбрал немного правды и отправил в ответ: «Уэйн Бергер сегодня убил себя во время терапии». Он снова выглянул из окна, смотря, как вечернее солнце отражается в окнах и машинах. Он не мог видеть людей отсюда, но он мог слышать отдаленные, восторженные крики оттуда, где у кого-то была вечеринка. Синий дом в двух домах отсюда, скорее всего; у них, кажется, было самое популярное жилище, когда они с Кэт ходили туда и обратно в продуктовый магазин. Лос-Анджелес был монстром, слишком большим, слишком громким и слишком суетливым. Троянцы были странными и сбитыми с пути. У них была картонная собака в его спальне, которую Джереми воспринимал как де-факто члена семьи. Жан не понимал ничего из этого, но глубоко внутри он знал, что это было лучше, чем все, что у него когда-либо было. Это было в разы больше, чем он заслуживал. Он боялся этого настолько же, насколько хотел этого; мысль, что теперь это была его жизнь, была пугающей. Он задумался о том, где жил Уэйн и для чего он приехал домой. Он потерял свой ранг, своего хозяина и своего Короля, но неужели там, где он жил, совсем не было солнечного света, не было открытого неба, на которое можно было смотреть с головокружительным удивлением? Убегал ли Уэйн от того, кем он стал, или это мысль о возвращении в Эвермор после того, как он почувствовал вкус свободы, убила его? Жан не знал. Он никогда не узнает. Это было неважно. Это его не вернет. «У него оставался всего год», – отправил Жан Рене, – «И он не смог». трус неудачник предатель продажный бесполезный шлюха Почему его должно было волновать, если Вороны развалятся?

–

Через десять дней Джереми наконец-то освободился от каких бы то ни было обязательств, из-за которых вынужден был быть не здесь, и он появился в доме с чемоданом одежды и самой солнечной улыбкой, какая на нем только была за последние недели. У Жана все еще было два пустых ящика комода и более, чем половина шкафа, чтобы поделиться, так что Джереми расположился без труда, пока Жан смотрел. Наконец Джереми убрал свой пустой чемодан в угол шкафа и обратил триумфальный взгляд на Жана. – Спасибо! Постараюсь не слишком мешаться под ногами. – Ты мой партнер, – напомнил ему Жан, – Ты должен мешаться мне под ногами. Джереми на секунду обдумал это. – Кто был твоим партнером у Воронов? Взгляд Жана скользнул в сторону, и он слегка нахмурился, когда заметил Гавгава. Джереми взял себе за привычку приносить собаку в его комнату с каждым своим визитом, и неважно, что Жан всегда возвращал ее обратно в гостиную. Он пересек комнату и развернул ее так, чтобы ее немигающий взгляд был направлен в стену, а не на него. Раздражаться от этого бессмысленного украшения было легко, и от этого ответить на вопрос Джереми было легче. – После того, как Кевин ушел, я занял его место рядом с Рико. Благословение и проклятие: Рико приходилось сдерживать свою жестокость, поскольку слабое исполнение Жана означало бы, что их обоих накажут, но он освоил более тонкие жестокости. Это был талант, который раньше сохранялся для Кевина, на котором нельзя было оставлять следы, потому что он всегда был перед камерами. Джереми кивнул. – Чтобы держать идеальный Корт вместе, я полагаю. Но вас было только трое – не считая этот короткий трюк с Нилом, вокруг которого было столько шума на рождество. Кто был до Рико, или на это сложнее ответить? Ты говорил, что Воронов оценивали каждый семестр, да? Жан обернулся и встретился с ним лицом к лицу. – У меня был всего один другой. Конечно, не потому, что никто не пытался. Несмотря на разногласия между ним и остальной линией защиты, Жан был идеальный Кортом, тройкой, у которой не было своей четверки. Даже Жасмин целилась на место рядом с ним, пытаясь перелезть через него, чтобы завоевать одобрение Рико. Но из всех Воронов, которые пытались, только у двоих были реальные шансы стать постоянным партнером Жана на долгое время, и Жан мог пережить только одного из них. Зейн должен был быть временным решением, только вот они оба слишком многое потеряли бы, если бы их разъединили. Зейн хотел быть лучшим и играть с лучшими, и он обещал стоять между Жаном и Грэйсоном несмотря ни на что, пока Жан помогал ему заработать один из заветных номеров Рико. Он не рассчитывал на то, что Рико найдет Нила. Когда Нил украл номер, который, как Зейн верил, по праву был его, пути назад не было. Жан смотрел на дверь, наполовину ожидая увидеть Грэйсона, опирающегося на дверной проем с этой высокомерной улыбкой на лице. Воспоминание о Зейне, обернувшемся к ним спиной с нетерпеливым «Хотя бы будьте потише. Мне нужно быть на корте через два часа», все еще было достаточно разрушительным, чтобы он плохо себя почувствовал даже спустя четыре месяца. – Жан? – спросил Джереми. Жан осознал, что не ответил на вопрос. Он тяжело сглотнул, борясь с бурлящим желудком, и сказал: – Зейн Ричер. Обычно первокурсников сначала прикрепляют к пятикурсникам, чтобы помочь им приспособиться к Гнезду, но я был так молод, что они боялись, что я потащу их вниз. Зейн тогда был на третьем курсе, так что разница была не так заметна. – Ричер, – сказал Джереми с болезненным узнаванием, – Он очень хорош. И еще очень жесток. – Ворон, – напомнил ему Жан, оглянувшись в поисках второй кровати, – Это то, чему нас учили. – Представляю, какой головной болью будет тебя отучить, – сказал Джереми. – Если бы вы научились играть в этот спорт так, как в него положено играть, – сказал Жан, и позволил остальной части предупреждения повиснуть в воздухе. Не было смысла возвращаться к этому спору; улыбка Джереми была широкой и нераскаявшейся. В конце концов, это не имело значения, что они были придурками. Они все еще были второй в рейтинге командой, и были на пути к первому месту в этом году, и, к сожалению или к счастью, Жан согласился подчиниться их нелепым ограничениям. – Кстати об играх, – сказал Джереми, – Посмотрим, в какие еще неприятности мы можем ввязаться? Было столько надежды, что он имел в виду экси, особенно учитывая, что Жан все еще выздоравливал, но Жан предпочел бы что-то более интересное настольной игре, на которой остановился Джереми. Кэт помогла ему разложить ее на журнальном столике в гостиной, пока Лайла несла напитки для всех с кухни. Как бы Жан ни посмотрел, игра выглядела бессмысленной. В ней не было ничего, чтобы поработать над рефлексами или мгновенными суждениями; ему даже не надо было запоминать правила, когда каждому игроку давали карточку с заданиями на его ход. Они были на середине игры, когда телефон Джереми квакнул, и Джереми просмотрел сообщение. – Похоже, Лукас наконец-то едет домой на этой неделе, – сообщил он, и слегка пихнул Жана ногой, – Коди хотят знать, могут ли они сначала зайти на денек, чтобы Лукас мог хорошенько посмотреть на тебя. Он немного переживает о том, что у нас Ворон в составе после того, как он увидел, что случилось с его братом, и Коди угрожают мятежом, если кто-то встретится с тобой раньше них. Что думаешь? – Они в моей команде, – сказал Жан, – Мне придется встретиться с ними. Лайла обдумала это. – Если Лукас так переживает, мы можем пообщаться на нейтральной территории в общественном месте, где-то, где, он думает, Жан будет хорошо себя вести. – Пляж? – предложила Кэт, изучая игровую доску с серьезными намерениями, перед тем как передвинула свою фишку на несколько шагов, – Ты уже выбрал себе плавки, да? – Мы пока не зашли так далеко в списке покупок, – сказала Лайла, – Один из вас может сводить его по магазинам завтра. Я все еще уставшая после того раза. – Нет, – сказал Жан, – Я не плаваю. Они посмотрели на него в ужасе. Джереми первый обрел дар речи и неверяще спросил: – Не плаваешь или не умеешь? – когда Жан только безмолвно посмотрел на него в ответ, Джереми попробовал снова, – Разница важна – Тренерка Лисински отправляет нас в бассейн в Лайоне два раза в неделю на утреннюю тренировку, водная аэробика, плавание по кругу и все такое. Желудок Жана упал. – Что? Кэт с энтузиазмом покивала: – Это потрясающая разминка. Призрак руки Рико на его горле, удерживающей его голову, пока он лил воду, был таким ярким, что он ожидал услышать голос Рико в ушах. Жан зарылся лицом в сгиб локтя и заставил себя кашлянуть, потому что ему нужно было знать, что его легкие еще работают. Я Жан Моро. Я не Ворон. Я больше не в Эверморе. Этого было недостаточно. Он почувствовал, будто его кожу сдирают, все болело так, как болело только после того, как он попадал под нож Рико. Каждый его дюйм его кожи был открыт. Его мысли метались между Рико и Нилом, мокрой одеждой, скользким полом в ванной и укусами веревки на его руках, когда от отчаянно отбивался. Желание разодрать себе горло, просто чтобы открыть лучший путь к легким, было таким яростным, что ему пришлось схватиться за собственные лодыжки, чтобы остановить себя. Цепи треснули; коробка загремела. Если он не начнет нормально дышать, то его грудная клетка не выдержит. тону я тону я – Жан? – спросил Джереми, – Хей. Ты в порядке? Как он мог быть в порядке? Он был в миле от корта экси без клюшки и с тремя заживающими ребрами. Жестокость в его воспоминаниях и страх в его костях не оставляли ему выхода; он сломается под их весом, если не сможет вырезать их из себя. – Я хочу сходить на пробежку, – сказал он, думая Как я побегу с водой в легких? Джереми встал на ноги и подал ему руку. Казалось, прошла вечность, перед тем как Жан смог ослабить свою мертвую хватку достаточно, чтобы дотянуться до него, и Джереми поднял его на ноги с легкостью, которой Жан не ожидал. Джереми пошел обуваться, в то время как Жан прошел через свою комнату, чтобы взять более свободную футболку, чем та, что была на нем. Кэт и Лайла были прижаты друг к другу в дверях гостиной, когда Жан вернулся, но он проигнорировал их немигающие взгляды, вместо этого обувая свои кроссовки и завязывая шнурки. Они с Джереми пробежали круг вокруг кампуса, затем второй, который включал в себя стадионы. Вид самолета, стоявшего на восточной границе Парка Экспозишн, так ошеломил Жана, что он замедлился. Джереми заметил его растерянный взгляд и начал объяснять, но Жан еще был не в настроении разговаривать. Он отмахнулся от Джереми и снова ускорился, и Джереми молча пристроился рядом. Когда они вернулись к Вермонту и Джефферсону, они наконец замедлились, чтобы потянуться, и Джереми воспользовался перерывом, чтобы заговорить. – Если это будет проблемой, то мы можем поговорить с тренеркой, – сказал он. Жан стер пот со своего лица рукавом. – Это не будет проблемой. – Пять миль, которые мы только что пробежали, говорят об обратном. – Это не будет проблемой, – снова сказал Жан, – Я не позволю. Джереми рассмотрел его с тревожной интенсивностью. – Я хочу помочь тебе, Жан, но ты должен позволить мне это. Я не читаю мысли, понимаешь? – он подождал, как будто каким-то образом думал, что эта просьба заставит Жана передумать, и вздохнул, когда Жан только уставился вдаль в угрюмом молчании. Вместо того, чтобы настаивать на своем, он предложил, – Нам не обязательно встречаться на пляже. Есть куча других мест. – На пляже будет нормально, – сказал Жан. – Хорошо, – сказал Джереми, тоном, который говорил, что он вообще не был уверен, но отложил этот вопрос. Они дошли до дома в молчании. Джереми уступил Жану первым пойти в душ, чтобы он в это время мог договориться с Коди. Жан включил воду в душе до того, как разделся, и он простоял в молчании две минуты, смотря на то, как вода лилась в слив. В бо́льшую часть дней Жан заканчивал с этим так быстро, как мог. В плохие дни в Эверморе, когда его избивали до полусмерти и ему нужен был жар от боли в его мышцах, он мог вытерпеть более длинный душ, держа голову как можно дальше от потока воды. Это все еще было лотереей – сможет ли он сохранить контроль – но присутствие поблизости Воронов помогало. Были границы, которые Рико не преступил бы при свидетелях. Сегодня у Жана никого не было, и чем дольше он тянул, тем больше его мысли склонялись в сторону того, что ждало его в июне. Он вцепился пальцами в свой бок, над ребрами, в поисках остаточной боли, на которой он мог сконцентрироваться, но из этого ничего не вышло. В итоге у него не было выбора, кроме как зайти в душ, и он помылся настолько быстро, что после этого все еще ощущал себя грязным. Это практически было недостаточно быстро, и Жан поддался слабости достаточно надолго, чтобы опуститься на колени в ванне после того, как он выключил воду. Он стоял так, пока колени не заболели и не онемели, слушая, как его сердце отбивало оглушительное стаккато в его ушах, и отправил эти мысли так далеко от себя, как они только могли уйти.