Those who shine brightest often burn fastest

      Режущий уши звук будильника, словно ледяная игла, пронзил сонный мозг, заставляя затёкшее тело неохотно пробудиться. Джинкс, не открывая глаз, привычным движением руки смахнула будильник с тумбочки, и тот, жалобно звякнув, рухнул на пол, разлетаясь на осколки тишины. «Потом починю», — лениво подумала она, мысленно вздыхая. Разлепить веки после ночных посиделок за компом было той ещё задачей, казалось, что веки, как утяжелённые свинцом, намертво приклеились друг к другу. Однако, приложив небольшое усилие, она всё же справилась, медленно поднимаясь с кровати, словно зомби, выбравшийся из могилы.       Небольшая квартирка на пятом этаже одной из многоэтажек, расположенных в промышленном районе города, была убогой и тесной, с потрескавшимися стенами и дешёвой мебелью, однако, несмотря на это, она была её крепостью, её личным убежищем, где она чувствовала себя в безопасности, где она могла быть собой. Компьютерный стол, заваленный проводами, инструментами и различными микросхемами, стоял в самом центре комнаты, словно алтарь её цифрового мира. По стенам были развешаны плакаты с изображениями абстрактных узоров, киберпанковских персонажей и различных научных схем, создавая впечатление творческого беспорядка. Этот творческий хаос был отражением её внутреннего мира, где гениальность и безумие шли рука об руку.       Опаздывать не хотелось, поэтому Джинкс, быстро умывшись холодной водой, которая помогла прогнать остатки сна, нанесла на лицо яркий макияж, скрывая следы усталости. Она небрежно вытащила из шкафа первое, что попалось под руку, — широкие штаны, топик с шнурками на спине и короткую куртку и, накинув на себя это подобие одежды, отправилась на работу.       Магазин электроники и небольшая мастерская по ремонту, где Джинкс работала уже несколько месяцев, располагались всего в паре кварталов от её многоэтажки, что было, пожалуй, единственным плюсом этой работы. Путь до магазина пролегал через узкие улочки, заполненные шумом проезжающих машин и разговорами спешащих прохожих, которые были почти всегда погружены в собственные мысли, словно призраки, проносящиеся мимо друг друга. Сама работа, в целом, не представляла собой ничего сложного: она копалась в проводах, паяла контакты, чинила сломанные гаджеты, то есть делала именно то, что у неё, по правде говоря, получалось лучше всего. Она могла с закрытыми глазами разобрать и собрать любой прибор, починить любую поломку: от старого радиоприемника до новейшего смартфона. Но, как бы хорошо у неё это ни получалось, она не чувствовала от этого ни счастья, ни удовлетворения. Эта работа была для неё просто способом заработать деньги, чтобы платить за квартиру, еду и прочие необходимые вещи, она была необходимостью, но никак не призванием. Эта рутина, эти серые будни превращали каждый её день в повторяющуюся копию предыдущего, лишая её всякого вдохновения. Хотя бы можно было худо-бедно, но жить на те деньги, которые ей платили, и это было уже неплохо, учитывая её нынешнее положение в жизни.       Выйти из задумчивости, из этого мрачного кокона мыслей, её заставило внезапное, настойчивое ощущение, что ей в спину кто-то смотрит. Это было не просто мимолетное чувство, а какое-то пристальное, тяжелое внимание, словно чей-то взгляд прожигал дыру в её спине. Она резко остановилась и быстро оглянулась, стараясь не выдать своего беспокойства, но никого подозрительного рядом не было. На улице снова царили обычная суета и шум, и прохожие проходили мимо неё, погруженные в свои собственные заботы, не обращая на неё ни малейшего внимания. Она оглянулась еще раз, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, ища взглядом хоть что-то, что могло привлечь её внимание, но напрасно.       «Снова,» — подумала она, недовольно поджимая губы. Это было не в первый раз: ей постоянно казалось, что за ней следят, что кто-то наблюдает за каждым её шагом, но каждый раз ее подозрения оказывались напрасными. Она никогда не видела никого подозрительного, ни одной знакомой фигуры, просто назойливое, гнетущее ощущение чьего-то присутствия, которое раздражало её до глубины души. Она недовольно закатила глаза, придав лицу выражение крайней досады и раздражения, и, махнув рукой на свои иррациональные страхи, все-таки дошла до работы.       Джинкс, войдя в магазин, бросила короткий, едва заметный кивок своему напарнику, Зиггсу, который уже копался в коробке с новыми поступлениями гаджетов, словно алхимик, изучающий загадочные ингредиенты. Зиггс, в свою очередь, поднял на неё взгляд, озаренный неизменной доброжелательной улыбкой, и ответил ей энергичным приветствием, которое, впрочем, тут же заглушилось лязгом его инструментов. Джинкс не особо любила утренние приветствия и пустые разговоры, она предпочитала сразу же погрузиться в работу, стараясь по максимуму отгородиться от окружающего мира.       Она медленно подошла к своему рабочему месту, которое было расположено в углу магазина, отгороженном от остального пространства небольшими полками с запасными частями и коробками с различными проводами и микросхемами. Привычным движением она достала из кармана своих штанов телефон, видавший виды, с потрескавшимся экраном и корпусом, заклеенным скотчем в нескольких местах. Чинить эту развалюху не хотелось. Экран телефона тут же загорелся, демонстрируя список уведомлений, которые пришли за ночь. Она вздохнула, скользя взглядом по списку, но ничего интересного там не было, как всегда. Скудно, как и всегда, ее телефон был похож на безжизненную пустыню, где ничто не шевелилось.       Несколько назойливых уведомлений от игровых приложений, которые она скачала в порыве скуки, но так и не запустила ни разу. Навязчивая реклама, которую она в который раз пометила как спам, но она все равно упорно продолжала появляться. Парочка сообщений в рабочем чате, где в основном обсуждали новые поступления и детали будущих заказов, — ничего важного и интересного, ничего, что могло бы ее хоть немного заинтересовать. Ни одного личного сообщения, ни одного сообщения от кого-либо, кто помнит о ее существовании, ни одного вопроса о том, как она себя чувствует, как она провела вечер, ночь, утро, день. Как всегда. С каждым днем все больше и больше она чувствовала себя ненужной, словно забытая вещь, пылящаяся на полке.       Она пролистала список еще раз, с легким оттенком разочарования, но ничего нового так и не появилось. Как будто никто в этом мире не нуждался в ней, как будто она была невидима для всех, как будто она была всего лишь призраком, бродящим по улицам города, не имеющим ни прошлого, ни будущего. Она недовольно закатила глаза, пытаясь прогнать навязчивые мысли и ощущение одиночества, которое накатывало на нее с новой силой. Она прекрасно знала, что это глупость, что у нее есть работа, есть семья, что у нее есть хоть какой-то смысл в жизни, но все равно не могла побороть это чувство ненужности, которое преследовало ее, как назойливая тень. С тяжелым вздохом она засунула телефон обратно в карман и повернулась к своему рабочему месту, стараясь сосредоточиться на работе и отвлечься от мрачных мыслей, которые вновь пытались поглотить ее сознание.       Заказов на ремонт в этот день было не так много, что, с одной стороны, позволяло Джинкс не спешить и спокойно погрузиться в работу, но с другой стороны, давало её мыслям слишком много свободы, чтобы разбегаться в разные стороны, словно напуганные птицы. Поэтому, недолго думая, она принялась разбирать и чинить то, что накопилось со вчерашнего дня, стараясь не отвлекаться на свои мрачные раздумья. Она вытащила из кармана наушники, на которых уже было несколько царапин и потёртостей, и, ловко вставив их в уши, запустила свой любимый плейлист. Музыка, пропитанная энергичными ритмами и витиеватыми мелодиями, наполнила её сознание, словно теплый плед, накрывая и согревая её душу.       Работа слегка успокоила ее мысли, которые, словно непослушные дети, так и норовили разбежаться по разным уголкам сознания. Она сосредоточилась на паяльнике, который ловко скользил по плате, соединяя микроскопические детали, на тонких проводах, которые, словно вены, оживляли электронные устройства. Каждый звук, каждый щелчок и скрип инструментов, каждый вдох и выдох — все сливалось в единый ритм, который помогал ей успокоиться, сфокусироваться и отвлечься от проблем, которые она сама себе придумала.       Сегодня она половину рабочей смены работает здесь, в своей маленькой мастерской, чинит сломанные гаджеты, словно врач, проводящий операцию, а затем, ближе к обеду, ей придется пересесть за стойку и уже работать с клиентами. Это была её рутина, ее повседневность, её обычная жизнь. Не то чтобы она не любила общаться с людьми, или они не любили ее. В целом, Джинкс, обладая острым умом и поразительным кругозором, могла найти общий язык буквально с любым человеком, поддержать практически любую тему, от квантовой физики до последних трендов в мире моды, благодаря своей эмпатичности, она могла понять чувства и переживания собеседника. Однако, вся эта возможность казалась ей чем-то ненужным, чем-то, что не имело особого смысла. Она чувствовала себя комфортно и дома, в одиночестве, окруженная тишиной и своими мыслями, и в компании, окруженная смехом и разговорами, но ни то, ни другое не приносило ей настоящего счастья.       Однако, несмотря на всю свою общительность и эмпатию, она так и не смогла найти настоящих друзей. Ни одного. Она ходила в университет, где проучилась несколько лет, и где, если честно, получила не только страдания и разочарования, но всё-таки приобрела огромный багаж знаний и навыков, который сейчас ей пригождался в работе. Однако найти человека, который смог бы терпеть её резкие смены настроения, её непредсказуемые выходки, её внезапные переходы от бурной активности к апатии и безразличию, так и не получилось. Она была слишком нестабильна, слишком непредсказуема, слишком непонятна для большинства людей, и это, по правде говоря, ее нисколько не расстраивало, но и не делало ее более счастливой. Она просто приняла это как факт, как неизбежность, как часть своей жизни. Она чувствовала, что есть что-то, что держит ее на расстоянии от других людей, как будто вокруг неё была невидимая стена, которую никто не мог преодолеть.       После обеда, который состоял из быстро перекушенного сэндвича и чашки крепкого кофе, Зиггс, невысокий парень с вечно взъерошенными волосами и неизменной улыбкой на лице, словно реактивный самолет, подлетел к её рабочему месту, озаряя пространство вокруг себя своим неугасающим оптимизмом. Он ловко перепрыгнул через коробки с проводами, которые валялись на полу, и, приземлившись прямо перед ней, оперся руками о её стол, заглядывая ей в глаза с игривым блеском.       — Рокировка, подруга, — весело провозгласил он, подмигнув ей одним глазом и похлопав по плечу, словно капитан, объявляющий о начале нового этапа игры. — Твоя смена закончилась, пора тебе выходить на передовую, сражаться с клиентами и их сломанными гаджетами. Только сделай что-то с волосами, а то с таким видом посетителей распугаешь, не дай бог. — добавил он, слегка наклонив голову и с театральным ужасом оглядывая ее прическу.       Джинкс недовольно скривилась, обиженно нахмурив брови, словно школьница, которую отругали за плохо сделанную домашнюю работу. Она всегда считала, что её внешний вид — это её личное дело, и никто не имеет права ей что-либо указывать. Но в то же время, в глубине души, она знала, что Зиггс говорил это не со зла, а из-за своей доброты и заботы, как друг, который хочет, чтобы все было в порядке. Она закатила глаза, но всё-таки оторвалась от своего рабочего места и отправилась в небольшую комнатку, выполнявшую роль уборной и раздевалки одновременно. Она подошла к зеркалу, висевшему над старым умывальником, и, увидев своё отражение, застонала. Забыла причесаться, с кем не бывает, это была ещё одна мелочь, которую она постоянно забывала из-за своего вечного беспокойства и погруженности в собственные мысли.       Её волосы были растрепаны и перепутаны, словно воронье гнездо, одна длинная синяя коса, заплетённая на ночь, бессильно болталась на плече. Она ловко распустила косичку, и длинные пряди волос рассыпались по её плечам, словно морская волна. Она быстро расчесала их пальцами, придавая волосам хоть какую-то форму, а затем, с присущей ей ловкостью, заплела их в две косички, оставив небольшую прядь волос около лица, падающую на лоб, словно маленький синий водопад. Так, определенно, было красивее, она немного улыбнулась своему отражению. Она чувствовала себя немного лучше, немного более уверенной, но эта уверенность, словно тонкая пленка, могла лопнуть в любой момент.       Она запрокинула голову вверх, невольно глядя на потолок и на свет лампы, которая тускло освещала её маленькое убежище. Вспышка. И вот уже она не в туалете с потрескавшейся краской на стенах, а в белой, стерильной комнате. Яркий, ослепляющий свет, льющийся сверху, словно тысячи прожекторов, заставлял её жмуриться и прикрывать глаза руками. Сердце забилось с бешеной скоростью, а в горле застрял крик. Она почувствовала, как по ее телу пробежал холодный пот, а все мышцы напряглись. Страх, такой сильный и осязаемый, охватил её с головой, и она не могла ничего с этим поделать. Она закричала, дико, отчаянно, и всем телом кинулась на мягкие стены, словно зверь, загнанный в клетку. Сверху, продолжая ее мучать, ослепляли лампы. Белый цвет и яркий свет, были для нее подобны мучению, и каждый раз, когда они появлялись перед ней, она начинала терять контроль над собой. Это место было ей до боли знакомо, оно было там, в ее памяти, в ее прошлом, которое она так отчаянно пыталась забыть.       Очнулась от этой жуткой, леденящей кровь галлюцинации она на удивление быстро, словно резкий хлопок вырвал ее из пучины безумия, но тем не менее, последствия этого кратковременного погружения в прошлое были очевидны. Ее глаза были на мокром месте, словно два маленьких озера, переполненных слезами, а весь ее вид, от дрожащих рук до напряженных плеч, так и кричал о том, что что-то было не так, что она только что побывала в каком-то кошмаре, от которого до сих пор не могла прийти в себя. Она сжала руки в кулаки, ее ногти, словно острые когти, впились в ладони, но это не помогало. Она хотела избавиться от этого ощущения, от этого ужаса, от этого страха, но они все еще оставались с ней, как прилипчивая тень.       Ее часто в последнее время мучали эти видения, эти жуткие, навязчивые образы, эти болезненные, выматывающие галлюцинации, которые, словно назойливые призраки, возвращали ее в прошлое, которое она так отчаянно хотела забыть. Она знала, что это не нормально, что так не должно быть, и что ей нужна помощь, но она просто не могла ее себе позволить. Хороший психотерапевт, наверное, сказал бы, что это комплексное посттравматическое стрессовое расстройство, что ее психика просто не выдерживает нагрузки, что ей нужен длительный курс лечения и реабилитации. Однако хороший психотерапевт стоил очень дорого, а денег у нее на него, увы, не было. Она работала ради выживания, она не могла позволить себе роскошь тратить деньги на собственное психическое здоровье. Поэтому, с тяжелым вздохом, она быстро поправила слегка потёкший от слез макияж, с усилием натягивая на лицо маску безразличия, и, наплевав на остатки своего ужаса, вышла за стойку, где её уже ждали клиенты с их поломанными телефонами и другими гаджетами. Она не могла позволить себе показать свои слабости, она должна была быть сильной, она должна была быть неприступной, она должна была быть Джинкс.       Остаток рабочей смены прошел на удивление спокойно, без каких-либо неожиданностей и происшествий. Джинкс, как и всегда, с профессиональной вежливостью консультировала клиентов, которые приходили с самыми разными поломками, начиная от разбитых экранов и заканчивая сложными проблемами с программным обеспечением. Она легко шутила и непринужденно разговаривала с ними, словно была самым общительным и жизнерадостным человеком на свете, создавая видимость полной уверенности и спокойствия, но в душе ее все еще бушевала тревога, словно потревоженный улей, полный назойливых пчел. Она ловко выдавала готовые заказы, перекидываясь шутками с постоянными посетителями магазина, но все это было, словно игра, словно спектакль, где она играла роль счастливой и беззаботной девушки.       Внутри нее же все еще было неспокойно, ее мысли все еще метались в разные стороны, словно испуганные птицы, и ее сознание все еще цеплялось за образы, которые она увидела в уборной. Время от времени, когда клиентов почти не было, и магазин погружался в тишину, она начинала слышать несуществующие звуки, тихие шепотки и приглушенные голоса, которые словно назойливые призраки преследовали ее, пытаясь вернуть в прошлое. Это были не просто звуки, это были ее демоны, которые пытались вырваться на свободу, но Джинкс, привыкшая к этим мучениям, научилась их игнорировать, старалась не обращать на них внимания. Она научилась жить с ними, словно с хронической болезнью, которая время от времени дает о себе знать. Она смирилась с тем, что эти видения были частью её жизни, но не позволяла им завладеть ей.       Жить с осознанием того, что ты ненормальный, что ты не такой как все, что в твоей голове живет целый зоопарк демонов, было нелегко, это было тяжело и изматывающе, это отнимало все ее силы, но Джинкс, упрямая и непоколебимая, как всегда, не унывала. Она не позволяла своим демонам одержать верх над ней, она продолжала жить, продолжала работать, продолжала бороться. Она научилась находить маленькие радости в своей жизни, она находила утешение в музыке, в работе, в книгах, в играх, в тишине своей маленькой квартирки. Она была сломлена, но не сдалась, она продолжала идти вперед, не смотря ни на что, с гордо поднятой головой и упрямым взглядом, потому что, в глубине души, она верила, что когда-нибудь все изменится, и она, наконец, сможет обрести покой.       Возвращаясь домой по узким и темным улочкам, которые казались еще более мрачными под покровом вечерней тени, она снова почувствовала на себе этот назойливый, пристальный взгляд, словно кто-то сверлил дыру в ее спине, словно невидимый хищник следил за каждым ее шагом. Она резко остановилась, быстро оглянулась, стараясь разглядеть хоть что-то в этом лабиринте из теней, но как и всегда, никого поблизости не было. Лишь ветер гулял по улицам, гоняя пыль и мусор, а редкие прохожие спешили домой, стараясь как можно быстрее укрыться от надвигающейся ночи. Паранойя, словно зловещая тень, всё сильнее и сильнее окутывала ее сознание, заставляя ее чувствовать себя загнанным зверем, за которым постоянно наблюдают.       Добравшись до своей квартиры, она, словно раненая птица, которая вернулась в свое гнездо, заперлась изнутри и, с тяжелым вздохом, прислонилась спиной к двери, пытаясь хоть немного успокоиться. Ее руки дрожали, а в висках пульсировала нарастающая головная боль. Внезапно, тишину квартиры нарушил настойчивый звон телефона, который завибрировал от неожиданного входящего вызова, словно живое существо, требующее внимания. Джинкс нахмурилась, она почти никогда не получала звонков, а если и получала, то это был обычно кто-то с работы или назойливые рекламные агенты, предлагающие ей купить что-нибудь ненужное. Но на этот раз, на экране телефона высветился знакомый номер, номер, который принадлежал только одному человеку в этом мире, поэтому она, не глядя, тут же подняла трубку, поднося телефон к уху, словно это была важная и неотложная миссия.       — Да, пап, привет, — сказала она в трубку, и ее голос звучал немного теплее и мягче, чем обычно, с каким-то оттенком нежности и детской непосредственности, который она так тщательно скрывала от всех окружающих. Она сняла с себя свои любимые, видавшие виды берцы, которые были немного грязные от уличной пыли, и с облегчением поставила их в прихожей, позволяя своим ногам наконец-то отдохнуть.       — Паудер, дочка, как у тебя дела? — из динамика послышался заботливый и немного тревожный голос Вандера.       — Все как обычно, работа, дом, — ответила она, стараясь скрыть от него свою тревогу, и, медленно опустившись на стул за своим рабочим столом, откинулась на спинку кресла, словно уставшая от долгого и изнурительного дня. Она посмотрела в окно, глядя на серый и тусклый пейзаж, который открывался перед ней, и почувствовала, как в ее душе опять появляется какая-то тоска, и она поняла, что, как бы она ни старалась, она никогда не сможет полностью убежать от своего прошлого. Но тем не менее, она собирала силы, чтобы дальше жить.       — Все еще работаешь в той своей мастерской? — спросил Вандер, и в его голосе чувствовалось легкое беспокойство. — А как же твоя специальность? Ты же не зря там просиживала штаны и платила за обучение? Ты же для чего-то училась там, для чего-то получала эту бумажку, так почему бы тебе не использовать свои знания? — Он всегда считал, что у нее был огромный потенциал, что она могла добиться больших высот, но она почему-то не стремилась к этому, и он не мог понять почему. Он не понимал, почему она выбрала эту неблагодарную работу, когда могла бы строить карьеру в науке или бизнесе.       — Это не так просто, пап, давай не будем об этом, — ответила Джинкс, стараясь уйти от неприятного разговора, она не хотела сейчас обсуждать это, не хотела оправдываться, она не хотела ничего. Она чувствовала, что еще немного, и она просто не выдержит, и сорвется, словно натянутая струна, которая порвалась от перенапряжения.       — Ну я же беспокоюсь за тебя, Паудер, — сказал Вандер и его голос звучал теперь еще более обеспокоенно, — я же твой отец и хочу, чтобы у тебя все было хорошо, а не просто работа, дом, а как у тебя дела с личной жизнью? — Он замолчал на секунду, а потом неловко добавил: — Помню, ты в университете встречалась с кем-то, что там было? Как звали того парня? Общаетесь еще? — Он не хотел ее смущать, но он всегда считал, что она должна иметь кого-то рядом, кого-то, кто бы ее поддерживал и любил.       — О боже, пап, нет, нет у меня никого, — она устало вздохнула, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, словно пытаясь избавиться от давления, которое на нее оказывали. — Давай сменим тему, хорошо? Как там Вай? — Она надеялась, что он переключится, на ее сестру, она всегда была более интересной темой для ее отца, чем она сама. Она любила ее, но в то же время, не могла не завидовать ей, ее жизни, ее успехам, ее популярности. Она и Вай были как два полюса, противоположности, и она знала, что, возможно, никогда не сможет стать такой же, как она.       Услышав имя своей любимой дочери, Вайолет, Вандер словно оживился, и его голос, словно солнечный луч, прорвавшийся сквозь серую тучу, наполнился теплотой и гордостью. Он тут же принялся рассказывать о жизни Вайолет, о её невероятных успехах на службе в полиции Пилтовера, словно перечислял достижения какого-то героя, а не своей дочери. Он рассказывал о том, как она раскрыла сложное дело, как ей повысили звание, как ее хвалили начальство и коллеги, и каждое его слово было пропитано любовью и восхищением. Его голос звучал так восторженно, словно он рассказывал о подвигах какого-то легендарного героя. Он с таким удовольствием говорил о ее успехах и достижениях, и у Джинкс на душе стало как-то грустно.       Джинкс только оставалось угукать и вставлять какие-то короткие фразы, вроде «ого», «ну да» или «здорово», словно попугай, разучивший несколько фраз, просто чтобы диалог был диалогом, а не просто монологом, но ее мысли были далеко от этого разговора, от этого восхваления ее сестры. Она слушала его с деланным интересом, но в ее душе росла какая-то тяжелая грусть, словно камень, упавший на дно ее сердца. Она понимала, что Вандер любит их обеих, но он всегда был более склонен к Вайолет, и это всегда причиняло ей боль, даже сейчас, когда она уже давно не была маленькой девочкой, которая пыталась заслужить его любовь. Он всегда выделял ее, и эта несправедливость очень ранила Джинкс.       Он рассказывал о том, как Вай помогает людям, как она защищает справедливость, как она стала примером для подражания, словно он рассказывал сказку, в которой Вайолет была прекрасной принцессой, а она, Джинкс, была просто кем-то второстепенным, кем-то, кто существовал лишь в тени своей сестры. И в этот момент она поняла, что как бы она ни пыталась, она никогда не сможет стать такой же, как Вайолет, она никогда не сможет заслужить такой же любви и восхищения со стороны своего отца. Хоть у какой-то из дочерей жизнь сложилась, и она, Джинкс, должна была порадоваться за нее, но вместо этого она лишь чувствовала тяжесть в груди и зависть, разъедающую её сердце. Она мечтала о том, чтобы у нее тоже была такая же жизнь, но, к сожалению, она знала, что её мечта несбыточна. Она все больше убеждалась, что не стоит строить никаких иллюзий.       Попрощавшись с отцом, вечером она попыталась успокоить себя парочкой быстро разогретых полуфабрикатов, которые, как всегда, были лишены всякого вкуса, и, конечно же, погрузилась в мир видеоигр, словно сбегая от реальности в мир виртуальный, где она могла контролировать все. Она давно не питала надежд на то, что сможет отдохнуть, просто хотела немного отвлечься.       Открыв какую-то новинку, которую скачала из любопытства, она принялась погружаться в этот новый для неё мир, словно исследователь, открывающий неизведанные земли, как всегда пропуская скучные предупреждения в начале, с пренебрежением отмахиваясь от назойливых правил. Едва игра успела загрузиться, как ее экран внезапно заполнили яркие, пульсирующие вспышки света, словно стробоскоп, направленный прямо ей в глаза. Это было похоже на то, как если бы ее сознание прорвало пленку реальности, и она мгновенно провалилась в бездну кошмаров.       Вновь, словно черная волна, на нее накатила галлюцинация. Она увидела себя, маленькую Паудер, в белом, стерильном помещении, с холодными и гладкими стенами, без окон и дверей. Она была одна, окружена лишь безмолвной тишиной и всепроникающим светом, который, казалось, высасывал из нее все силы. В центре помещения, словно издевательство, стояла металлическая кушетка, на которой лежали ремни и зажимы. Ужас сковал ее тело, она не могла пошевелиться, не могла крикнуть, она была словно парализована, словно застыла в кошмаре.       Она увидела, как к ней приближается высокая фигура в белом халате, чье лицо было скрыто за маской. Этот человек был для неё олицетворением всего зла, всего того, чего она боялась больше всего. Он приближался медленно, неторопливо, словно хищник, играющий со своей жертвой, и она чувствовала, как ужас заполняет её каждую клеточку. Она хотела убежать, но ноги не слушались, она хотела крикнуть, но звук застрял в горле. Она была в ловушке, она была бессильна, и она знала, что никто не сможет ей помочь.       Очнулась она внезапно, словно резко вырвали из глубокого сна, и ее сознание вернулось в реальность с той же внезапностью, с которой оно ее покинуло. Она сидела на холодном плиточном полу своей ванной комнаты, сгорбившись и держа в правой руке кухонный нож, сжимая его так сильно, что костяшки пальцев побелели, а в ладони чувствовалась резкая боль. Лезвие ножа, тускло поблескивая в свете одинокой лампочки, было направлено прямо на ее отражение в зеркале, словно она собиралась пронзить саму себя, словно она собиралась покончить с этим кошмаром раз и навсегда. Она смотрела на свое отражение, и ее глаза, расширенные от ужаса, были полны паники и отчаяния, словно она смотрела на незнакомца, на человека, которого она больше не узнавала.       Испугавшись, она вскрикнула и выронила нож, который с глухим стуком упал на пол, и его звук, словно молот, ударил в ее сердце. Она смотрела на свои руки, дрожащие и бледные, и с ужасом понимала, что чуть не совершила непоправимое. Она чуть было не поддалась своим демонам, она чуть не сломалась окончательно. И в этот момент, впервые за последние несколько лет ее жизни, в ее мозгу промелькнула здравая мысль, словно луч света, пронзивший густую тьму. Эта мысль была такой простой и очевидной, но она, почему-то, никогда не приходила ей в голову раньше: «Так больше нельзя».