Открытая клетка

Отчего мужчины делаются священниками. Часть 3 (Розина)

***

      Ещё во время учёбы в коллеже Клод Фролло прослыл женоненавистником. Хотя это предположение было не вполне верно. Клод действительно избегал женщин, но по иным причинам. Едва ощутив на себе власть их чар, он был поражён тем, насколько она унижала его человеческое достоинство, низводя до животного состояния. И Клод отчаянно старался исключить подобные проявления чувств из своей жизни. Он быстро понял, что плотское желание оказывает на разум такое же действие, что и ржавчина на клинок, который неизбежно утрачивает свой яркий блеск и непревзойдённую остроту, разъедаемый коррозией. Влечение нарушало стройные цепи логических рассуждений, заставляя человека совершать дикие, а подчас и откровенно опасные поступки, противоречащие здравому смыслу. Оно было подобно яду, отравляющему рассудок. Но яду восхитительно сладкому и от того вдвойне опасному.       Однако Фролло был твёрд в своём намерении посвятить жизнь научным изысканиям. И ни одной вертлявой смазливой служанке или приторно жеманной благородной девице было не под силу отвлечь его от избранной цели. Ибо земные страсти преходящи, а сияние истины, положенной в начало всех вещей Творцом, вечно. Стоило юноше только открыть книгу, как весь угар постыдных мечтаний рассеивался перед лучезарным светом знаний. Наука была его избранницей, и ни в ком другом он не нуждался.       Единственной женщиной, которой было дозволено занимать его мысли, оставалась мать. Изабелла была воплощением выдающегося ума и непревзойдённой добродетели. Вся грязь этого нечестивого мира была неспособна запятнать её совершенство. Все прочие женщины казались жалкими недоразумениями рядом с ней. И потому их образы, порой настигавшие его на берегу Сены, в полях неподалёку от Университета или под сводами храма во время мессы, не могли надолго смутить его. Они мелькали словно бесплотные тени, не затрагивая невидимых струн его сердца.       Кроме прочего, Фролло был лишён всяческих иллюзий относительно собственной привлекательности в девичьих глазах. Он не был наследником несметного состояния и не имел родни, близкой ко двору. А его своеобразная наружность могла соблазнить разве что ворону. Клод невесело усмехался при мысли, что, если бы какой-нибудь отчаянной девушке вздумалось поцеловать его, бедняжка выколола бы себе глаз кончиком его длинного носа, своими очертаниями напоминавшего таран триремы. Волосы его, даже будучи причёсанными, выглядели так, словно он каждую ночь засыпал головой в зарослях чертополоха. Уверения матери в его неотразимости воспринимались юношей с известным скепсисом. Изабелла была почти святой и любила его самой искренней и безусловной материнской любовью. Она, несомненно, обожала бы его даже будь он с головы до пят покрыт иглами и чешуёй.       Прибегать к продажной любви, чтобы удовлетворить сиюминутную телесную прихоть, Фролло не желал. Ему была невыносима мысль, что его попросту станут терпеть за горстку монет, преисполняясь насмешливым презрением, как терпели множество других до него. Едва представив близость с женщиной, которую познали десятки других мужчин, он содрогался от омерзения. Нет, он не собирался покрывать себя несмываемым позором. В его представлении было лучше умереть от жажды, чем довольствоваться сомнительной жижей из лужи, взбаламученной грязными ногами. Клод был выше этого.       Душевные волнения и сердечные страсти обходили его стороной ровно до тех пор, пока в один из тёплых апрельских дней 1465 года они с Амбруазом не явились на ярмарку хлеба, проходившую прямо на Соборной площади. Клод остался равнодушен к витавшему в нагретом солнцем воздухе умопомрачительному запаху свежей выпечки. Но его друг, ведомый неискоренимой тягой к поглощению всего сдобного, уверенно нырнул в народную гущу, бойко проталкиваясь к прилавкам. Фролло только вздохнул и отвернулся, разглядывая портал Страшного Суда. Он как раз размышлял над значением дракона, погрузившего свой хвост в чан, из которого в облаке дыма появлялась голова короля, когда услышал за спиной жалобный женский вскрик. Обернувшись, Клод увидел, как какой-то здоровенный увалень настойчиво тянет из-за ближайшего прилавка упирающуюся девушку. Из-за её спины выскочил мальчишка лет десяти и принялся яростно колошматить негодяя кулаками, но тот только небрежно ухмылялся, легко отпихивая ребёнка. В голове Фролло промелькнула мысль, что не стоит вмешиваться не в своё дело, но отчаяние, с которым вырывалась бедняжка, кольнуло сердце неприятным узнаванием, вернув в горькие времена детства. Мать так же пыталась высвободиться из хищного захвата отца, а он был так же бессилен ему помешать, как этот мальчик. Юноша уверенно направился к прилавку.       — Ну что ты ломаешься? — самодовольно усмехался наглый мужлан. — Всё равно я к тебе посватаюсь. Дело уже решённое!       — Ступай свататься к кобылам в стойло, — грозно бросила девушка, гордо вздёрнув подбородок, но в глазах её при этом мелькнул неподдельный страх. — Там тебе самое место!       Увалень только оскалился в ответ на её дерзость и наконец выволок свою жертву из-за прилавка, но тут на его запястье сомкнулись пальцы Клода. Не успел здоровяк удивиться, как Фролло вывернул ему руку, поджимая кисть к лопаткам так, что тот взвыл.       — Вы оглохли? Мадмуазель сказала, что не желает иметь с вами дела. Это повод удалиться. Не так ли? — ледяным тоном с расстановкой произнёс юноша.       Увалень попытался вырваться, но Клод заломил ему руку ещё сильнее, заставив униженно скорчиться, рыча от боли. Мальчик, воспользовавшись случаем, с чувством пнул обидчика и торжествующе крикнул:       — Проваливай, Гийом! Поищи невесту среди своей родни, что хрюкает и валяется в помоях.       Девушка поспешила оттащить разошедшегося паренька за прилавок, пряча его за собой. Клод резко оттолкнул от себя верзилу, пунцового от натуги и злости. Тот плюхнулся на мостовую, но тут же вскочил, сжимая кулаки. Фролло невозмутимо глядел на него, прищурившись и склонив голову к плечу. Он ничуть не сомневался, что мерзавец не полезет в драку. Эту породу людей он знал хорошо — они смелы лишь с теми, кто не в силах ответить, а встретив сопротивление, бегут, поджав хвост. Его предположение подтвердилось: увалень плюнул себе под ноги и, всё ещё морщась от боли в запястье, поспешил прочь. Клод брезгливо отряхнул руки и поискал взглядом Амбруаза, но несносный обжора бесследно канул в пучине людского моря. Юноша раздражённо выдохнул и вдруг ощутил, как кто-то робко тронул его за локоть. Нежный, чуть дрожащий девичий голос произнёс:       — Месье… Мессир, монсеньор…       — Одного обращения вполне довольно, мадмуазель, — небрежно заметил Фролло, всё ещё не потерявший надежду отыскать в толпе своего блудного друга.       — Ах, простите, я такая невежда! Я лишь хотела поблагодарить вас.       — Не стоит, право, — стремясь поскорее отделаться от лепечущей серой мышки, холодно отозвался Клод и наконец соизволил повернуться к спасённой, чтобы застыть, онемев.       Девушка была очаровательна. Она глядела на него снизу-вверх выразительными карими глазами с тёплым янтарным оттенком и смущённо теребила немного растрёпанную длинную косу цвета лесного ореха. Её красота была неброской, словно приглушённой, но при этом невероятно притягательной. От её улыбки, обозначившей ямочки на нежных, покрытых стыдливым румянцем щеках, сердце сладко защемило. Клод несколько раз моргнул, не в силах отвести взгляд. Девушка поклонилась ему.       — Спасибо вам, монсеньор. Вы очень помогли нам с братом. Николя, поблагодари господина.       — Вот ещё, — буркнул высунувшийся из-за её спины взъерошенный, словно воробей, мальчишка. — Я бы справился с этим хиляком и сам!       Кареглазая лавочница насмешливо фыркнула:       — Ну конечно, мой бесстрашный шевалье!       Мальчик насупился и исподлобья взглянул на Клода, но тот всё смотрел на его сестру. Девушка застенчиво улыбнулась ему:       — Меня зовут Розина Мюнье. Мой отец держит пекарню на улице Галиаш. Филипп Мюнье. Может, слышали?       Клод не слышал, но на всякий случай кивнул, поскольку чувствовал, что не сможет ответить связно, а бестолково мямлить было унизительно. Розина просияла и хлопнула в ладоши.       — Чудесно! Вы позволите узнать ваше имя?       От этой невинной просьбы Фролло прошиб холодный пот. Тело одеревенело. Проклятый язык намертво пристал к пересохшему нёбу, а в голове всплывали только практические руководства из «Начал хирургической медицины» де Шолиака. Но озвучивать подобное этому чистому созданию было далеко не лучшим решением и потому Клод просто сильнее поджал губы, стянув их в упрямую линию, и нахмурился. Ему хотелось бежать без оглядки, но ноги словно приросли к камням площади. Что делать дальше, он решительно не понимал. Однако в эту роковую минуту небеса сжалились над ним и послали избавление в лице неугомонного Амбруаза, вихрем налетевшего сзади и обхватившего его за плечи.       — Хвала Юпитеру! Я наконец-то тебя нашёл! Заклинаю всеми святыми, уведи меня отсюда, пока я не скупил всю ярмарку!       — Это ваш друг, монсеньор? — озадаченно нахмурившись, спросила Розина.       — Именно так, мадмуазель. Амбруаз Дюпре к вашим услугам, — незаметно стряхивая крошки с улыбающейся физиономии, сообщил коротышка и слегка потормошил застывшего Фролло. — А вот этот чурбан, который стоит, будто копьё проглотил — Клод Фролло. Краса и гордость Сорбонны, между прочим. И свежеиспечённый доктор медицины. Попомните моё слово, красавица, однажды он затмит самого Гиппократа!       Девушка взглянула на Клода с неподдельным восхищением, и он нервно сглотнул.       — Ох, надо же! Очень приятно, монсеньор Фролло. Подождите немного.       Она метнулась к прилавку и, проворно завернув в тряпицу большой пирог с яблоками, протянула его Клоду. Но поскольку тот продолжал стоять, как межевой столб, подношение пришлось принять Амбруазу, который немедленно рассыпался в благодарностях. Розина мило улыбнулась им обоим:       — О, пустяки! Это меньшее, что я могу предложить за избавление от того проходимца. Прошу вас, заходите к нам в пекарню на днях.       — Непременно, сударыня, — сердечно заверил Амбруаз, утаскивая за собой совершенно ошалевшего Клода.       Розина обняла одной рукой нахохлившегося брата и помахала им вслед. Клод нашёл в себе силы едва заметно кивнуть ей на прощанье.       — Ну ты и дубина, Фролло! — распекал его Амбруаз, пока они шагали по Малому мосту. — Такая красотка вьётся вокруг тебя, а ты стоишь, будто тебя сосватали за рябую дочь мэтра д'Эпара! Хоть бы улыбнулся, истукан проклятый!       — А ты тоже хорош! — вдруг вспылил очнувшийся Клод. — Зачем ты понёс эту околесицу про Гиппократа? Я думал со стыда сгорю!       Амбруаз с блаженным видом втянул носом исходивший от пирога яблочный дух и, облизнувшись, заявил:       — Да затем, что ты двух слов связать не мог! И притом глядел на неё, как палач на висельника!       — Да ничего подобного! Я просто задумался!       — Интересно, о чём? — язвительно хмыкнул Амбруаз.       — Пройдёшь ли ты в дверь после сегодняшнего торжества чревоугодия, — мстительно произнёс Клод.       Амбруаз сокрушённо покачал головой:       — Ты любезен, как цепной пёс коллежского сторожа. И чем ты только взял эту прелестницу? Кстати, завтра мы нанесём визит её любезному родителю.       — Это вряд ли. Терпеть не могу сдобу.       — Тем лучше! Мне больше достанется.       — Вот и ступай один!       — Я бы с радостью. Да только приглашали не меня!       Клод злился и упирался отчаянно, но, понукаемый другом и терзаемый воспоминанием о прелестнице, через неделю всё же отправился на улицу Галиаш. Едва увидев входящего в лавку юношу, девушка, стоявшая за прилавком, просияла и он тоже не смог сдержать улыбку. К концу весны они с Дюпре стали постоянными покупателями в пекарне Мюнье. Амбруаз ликовал, поскольку все лакомства доставались ему. А Клод просто приходил, чтобы смотреть в глаза Розины — такие тёплые и ласковые. Они не будили в нём стыдных и жестоких порывов, наоборот, успокаивали, примиряя с собственными противоречиями. С дочерью пекаря было легко и приятно. Она не слагала стихов, не играла на лютне и не цитировала Горация. Но в ней чувствовалась особенная, женская мудрость, искупавшая недостаток образования и изящных манер. В отличие от большинства красавиц, она не обращала свою внешность в оружие — уловки завзятых кокеток были ей незнакомы.        Фролло сначала приходил в компании Дюпре, но вскоре стал появляться и один. Отцу Розины нравился сдержанный и безупречно вежливый юноша, не позволявший себе вопиющих вольностей. А когда он узнал, что Клод дворянин, у которого в собственности имеется мельница, сделался ещё радушнее.       — Хвала Пречистой Деве, теперь я наконец избавлена от Гийома, — со смехом говорила Розина, отряхивая руки от муки и присаживаясь на крыльцо лавки рядом с Клодом.       — Счастлив, что смог оказать вам услугу, — отвечал юноша, склоняясь над книгой и делая вид, что страшно увлечён её содержимым. — Искренне надеюсь, что этот недостойный человек вас больше не побеспокоит.       Розина подпёрла щёку кулачком и вздохнула:       — Недостойный, да, но жених завидный. У его семьи три пекарни. Довольно неплохие, кстати. Но это неважно. Отец никогда бы не выдал меня за того, кто мне не по нраву.       — Рад это слышать, — осторожно отозвался Клод и, чувствуя, как его пробирает нервная дрожь, снова уткнулся в книгу.       — А что вы читаете? — подсаживаясь ближе, с живым любопытством спросила Розина.       — «Географию» Страбона. Описание Индии, Арианы и Персии.       — О, звучит очень… увлекательно. А мне можно послушать?       — Если вам угодно. Но здесь на греческом, — расслабляя застёжки ворота, скованно заметил Клод.       — Как жаль! — сникла Розина, однако, немедленно приободрившись, ласково попросила: — Но вы всё равно почитайте. Мне… нравится вас слушать.       И Клод исполнил её просьбу, временами прерываясь, чтобы разъяснить ей прочитанное. Розина слушала очень внимательно, порой забавно морща аккуратный носик, усыпанный мелкими бледными веснушками, придававшими её облику совершенно особую прелесть. Девушка задавала весьма неожиданные и интересные вопросы, обнаруживавшие её недюжинное прилежание и похвальную любознательность. Вскоре совместное чтение превратилось в обязательный ритуал.       — Вы такой умный, а я ужасная дурочка, — однажды сказала Розина и, горько вздохнув, потупилась, водя тонким пальчиком по своим коленям.       — Вовсе нет! — поспешил заверить поникшую девушку взволнованный Клод.       — Но вы столько всего знаете… и греческих лекарей, и римских поэтов, а я только про выпечку и могу рассказать. Вам, верно, скучно со мной…       — Ничуть! — поспешил уверить её Клод и тут же смешался. — Вы очень достойная собеседница. Хотите, я… я…       Розина встрепенулась и, доверчиво глядя на него широко распахнутыми глазами, положила свою ладонь поверх его.       — Что?       — Вам ещё почитаю, — скромно закончил Фролло, чувствуя, как пылает лицо.       — Да, пожалуйста, — так же скромно ответила девушка и, прикусив губу, убрала руку.       Матье, наблюдавший за одной из подобных сцен, только осуждающе качал головой и сурово хмурился. Свои нелёгкие думы он решил донести до Клода после очередной тренировки, когда учитель и ученик, изрядно изваляв друг друга в речном песке и перепахав берег, как поле перед посевной, сидели бок о бок, переводя дыхание и глядя на мерно катившиеся волны Сены.       — Чует моё сердце, что вы так и помрёте не целованным, — без обиняков заявил Матье.       — Тебе-то что с того? — фыркнул Клод, сосредоточенно чертивший на песке остриём охотничьего ножа силуэт розы.       — Совершенно ничего, — усмехнулся в седые усы старый разбойник, внимательно следивший за ним. — В иное время все служанки и трактирщицы от Лангедока до Нормандии мои были. Да и сейчас одна милая вдовушка с моста Менял меня вниманием не обходит.       — Старый развратник! — возмутился Клод.       — Судя по довольной вдовице, не такой уж и старый, — назидательно заметил Матье и прибавил: — Я ведь за вас переживаю.       — Благодарю за заботу, — едко отозвался юноша, придирчиво осматривая получившийся рисунок. — Но я как-нибудь справлюсь и сам.       Матье тяжело вздохнул:       — Оно и видно, как вы справляетесь. Вместо того, чтоб девку приласкать, книжки ей читаете. Уж скоро год, как тянется эта канитель. Ещё немного и бедняжка попросту рехнётся от ваших учёных греков! Или вы ждёте, покуда она сама затащит вас в амбар и там снасильничает?       Фролло вспыхнул от возмущения:       — Да как ты смеешь! Розина — честная девушка!       — Так сватайтесь, — невозмутимо пожал плечами Матье.       — Ты забываешься, — холодно произнёс Фролло, убирая клинок в ножны. — Это мезальянс. Она дочь пекаря.       Старый служака только хмыкнул:       — А вы что герцог Бургундский?       — Я — потомок флорентийских кондотьеров!       — Тогда зачем таскаетесь и понапрасну бередите ей душу? Да и себе тоже.       Клод резко поднялся и, безжалостно затоптав начертанное, проворчал:       — Много ты понимаешь!       — Больше вашего, уж поверьте, — спокойно произнёс бывший солдат и учтиво протянул господину аккуратно сложенную верхнюю одежду, которую тот поспешно натянул — на берег как раз высыпали молоденькие прачки и принялись нагло его разглядывать, перебрасываясь смешками и глупо гримасничая. Фролло вздрогнул и отвернулся. Матье только покачал головой.       — Жениться вам надо, раз к девкам идти не хотите! — припечатал он. — Видит Создатель, сил моих уже нет глядеть, что вы с собой вытворяете!       — Я тебя не понимаю, — сухо отозвался Клод, быстро зашнуровывая ворот.       Матье ловко сцапал его за левое запястье и задрал рукав робы, обнажая покрытое глубокими порезами предплечье. Юноша молниеносно высвободился, обжигая старого слугу взбешённым взглядом.       — Это не твоё дело!       — Ещё как моё!       — Убирайся к чёрту! — рыкнул Клод.       — С удовольствием! — в тон ему отозвался Матье. — Да там, если помните, мне дали отставку.       И это была чистая правда. Жером Фролло со скандалом выгнал самого верного из своих слуг, с которым провёл бок о бок больше двадцати лет, когда понял, что тот окончательно встал на сторону ненавистного сына. Теперь на одного жильца в небольшой квартирке на улице Круглого щита стало больше, но Клод был даже рад этому обстоятельству. Хотя старый брюзга явно запамятовал, кто из них кому служит. Своё водворение в новом доме он начал с того, что устроил господину и его другу знатную выволочку за царивший в комнатах бардак и заставил обоих прибираться. Амбруаз, чья тонкая душа чуралась армейской дисциплины и казарменных порядков, страдал невыносимо.       — Вот ведь разбойничья рожа! Сидит, ухмыляется! И зачем нам сдался этот цербер? Мы неплохо обходились и без него! Может, ты его выгонишь? — орудуя тряпкой по скрипучим половицам, горестно вопрошал он.       Клод, уже успевший неплохо освоиться на нелёгкой стезе полотёра, только поморщился в ответ.       — Молчи и занимайся делом. Поверь, может быть хуже.       — Неужели ты будешь ему платить?       — Ещё как буду.       — Святые угодники!       — Разве я давал команду разговаривать, судари мои? — прогремел старый негодяй, вольготно расположившийся на лавке перед очагом и натачивавший кухонные ножи. — Развели свинарник, так извольте отвечать! Ну-ка веселей, проныры, иначе до зари не управитесь!       — Месье, дозвольте спросить? — робко обратился к бывшему солдату Амбруаз, не рискнувший, однако, прервать своего занятия.       — Дозволяю, — хищно чиркнув точильным камнем по лезвию, милостиво отозвался Матье, заставив несчастного поёжиться.       — Скоро ли мы будем обедать?       — Не раньше, чем выскоблите лестницу до блеска, — безжалостно ответил грозный слуга. — Так что вперёд, любезные государи, ежели не желаете протянуть ноги от голода.       — Нам конец! — трагическим шёпотом возвестил Амбруаз, проползая мимо Клода, и тот кисло улыбнулся.       Вскоре выяснилось, что присутствие Матье несло не только неудобства, но и неоспоримую выгоду в виде всегда чистой и выглаженной одежды, прибранного дома и простой, но сытной еды. А нравоучительное ворчание можно было и потерпеть. Однако Клод стал всё чаще задумываться, что старый склочник прав. Ему действительно стоило решиться на следующий шаг и чётко обозначить свои намерения. Пусть он и не ощущал того головокружительного упоения, о котором говорилось в сонетах Петрарки, но это было даже к лучшему. Клоду нравилось то умиротворение, которое снисходило на него рядом с Розиной. Девушка пробуждала в нём лишь самые тёплые и благородные чувства, бесконечно далёкие от пошлой животной страсти. Этим она напоминала ему Изабеллу. Но женитьба в такое неспокойное время не представлялась ему возможной. Мир, достигнутый в результате многочисленных уступок Людовика XI Карлу Смелому, казался весьма шатким. Кроме того, Клода терзало беспокойство о судьбе матери и его недавно родившегося брата, которого он ещё даже не видел — юноша не желал оставлять их на попечении отца. Дела в Мулене шли неплохо, но для дальнейшего обустройства нужны были средства и тут подоспело выгодное предложение мэтра Гелена сопровождать его в рабочую поездку в Монпелье на два месяца. Скрепя сердце, Фролло согласился.       Перед отъездом он решился сделать Розине подарок, тем самым сообщив о серьёзности своих намерений. После мучительных умственных усилий, подсчёта имеющихся денег и бесплодных метаний по ювелирным лавкам, он заказал в мастерской известного краснодеревщика кулон в виде розы. Он не мог подарить ей дешёвые стекляшки — эта девушка была достойна чего-то особенного. Клод намеревался купить настоящие драгоценности, как только получит жалование. Спустя неделю он преподнёс готовое украшение Розине. Она сияла от счастья, а стыдливый румянец на её щеках горел почти так же ярко, как цвет дикой яблони, растущей на заднем дворе пекарни.       — Я хотел бы поговорить с вашим отцом сразу после своего возвращения. Как вы на это смотрите? — спросил Клод; речь его была холодна и отрывиста от сильного волнения, но Розину это не смутило.       Девушка приблизилась к едва дышавшему юноше и мягко прильнула.       — Я буду ждать столько, сколько нужно, — тихо произнесла она. — Ведь любовь долготерпит, милосердствует и не превозносится… Вы ведь так мне говорили…       Обмирая от неведомого ранее восторга, Клод позволил себе бережно обнять её за плечи. Розина прижалась к нему ещё крепче и робко погладила ладонью по груди, задержав её слева, где билось его беспокойное сердце.       — Всё-таки не ледяное. Какое счастье! — улыбаясь, прошептала она.       Фролло осторожно взял её маленькую кисть и деликатно коснулся губами тонких пальцев, лишь обозначая поцелуй. Они стояли под цветущим деревом, усыпанные сорванными ветром лепестками, не в силах оторвать глаз друг от друга. Это был май злосчастного 1466 года.       Клод уехал, полный надежд, а вернулся, раздираемый на части мучительным страхом. Едва узнав о разразившейся в Париже эпидемии чумы из письма, присланного его учителю взволнованным коллегой, юноша в сопровождении верного слуги поспешил домой на первой же подводе, которую удалось найти.       — Всякого я навидался, но чтоб вот так, — глухо произнёс Матье, когда они с Клодом, стоя на перекрёстке, наблюдали, как солдаты грузят на телеги тела, покрытые язвами и нарывами. В раскалённом палящим летним солнцем воздухе витал тяжёлый смрад разложения, пробивавшийся даже сквозь пропитанную настоем целебных трав, сложенную в несколько слоёв повязку. Кругом роились жирные зелёные мухи, облеплявшие отёчные лица покойников.       — Плохи наши дела. Весь квартал у рынка оцепили, пропускают только повозки гробовщиков. Ждите здесь, а я попробую столковаться с патрулём, — велел Матье и двинулся к офицеру.       На полпути он обернулся и сурово крикнул:       — Стойте смирно и не вздумайте дурить! Иначе ночевать будете в Шатле!       Клод мрачно кивнул, но стоило Матье заговорить с дозорными, отвлекая их внимание, как он метнулся к перегораживающим улицу телегам, стремительно нырнул под одну из них и, ловко перекатившись по мостовой, вскочил и побежал. В спину ему неслись злобные окрики и отборная брань. Несколько молодых стражников попробовали его догнать, но быстро отстали. Клод бежал так, как не бегал никогда в жизни. Пыльный дорожный плащ хлопал за спиной, словно крылья. Сердце бешено рвалось из груди, он задыхался, но продолжал бежать. Улица Тиршап была пустынна. Дома щерились чёрными провалами распахнутых дверей и окон. Вокруг не было ни души. Только вездесущие мухи тучами клубились над землёй.       Дверь в родительский дом была крепко заперта и Клоду пришлось забираться через окно, выбив ставни. В комнатах был ужасный беспорядок — сундуки раскрыты, вещи разбросаны, под ногами хрустела разбитая посуда. Клод хотел окликнуть мать, но не смог издать ни звука — горло пережал спазм. В мертвенной тишине он поднялся наверх и отворил дверь в родительскую спальню. Он уже знал, что увидит — слишком явным был удушливый трупный запах, пропитавший всё вокруг. Этот запах въедался в кожу, втекал отравой в лёгкие, заполнял всё его существо, будто он сам умер и гниёт изнутри. Клод обошёл тело отца, скорчившееся над разбросанными по полу листками, замаранными чернилами, и встал над лежащей возле кровати мёртвой Изабеллой, вглядываясь в её лицо, наполовину скрытое разметавшимися волосами. Он присел рядом и протянул руку, желая дотронуться до блестящих тёмных прядей, чтобы в последний раз пропустить их сквозь пальцы, но сухой голос рассудка холодно повелел ему не касаться заражённой плоти. Это больше не его мать. Это всего лишь презренный прах, расколотый сосуд, лишённый драгоценного содержимого. Единственное, что он может сделать, так это поскорей предать его земле.       Внезапно тишину нарушил тонкий писк. Клод вздрогнул от неожиданности и принялся озираться. Писк раздался снова. Он исходил от стоявшей рядом с кроватью колыбели. Выпрямившись, Фролло подошёл к ней и заглянул внутрь. В грязных пелёнках лежал слабо копошащийся младенец. Его личико было мучительно искривлено от бессильного, почти беззвучного плача — бедняга попросту осип от надрывного крика. Клод рассматривал брата с отвращением. Ребёнок напоминал ему крысёнка. Особенно отталкивающими казались светлые, чуть вьющиеся волосы, торчавшие пучком на макушке. Фролло поморщился. Жалкий недоносок — весь в отца, ничего общего с матерью. Младенец снова пискнул, но уже гораздо тише. Похоже, ему осталось недолго. Скорее всего, болезнь уже поразила слабое тельце. Клод не совершит греха, оставив мальчика здесь — ведь он и так обречён. Юноша уже собирался уйти, но тут младенец замолчал и, распахнув глаза, уставился на старшего брата. Фролло застыл, поражённо глядя на ярко-голубые омуты. Мальчик смотрел на него серьёзно, но вдруг растянул беззубый рот в улыбке и, издав нечто, отдалённо напоминавшее смешок, протянул к нему крохотные ручонки. Юноша быстро снял с себя плащ и, завернув в него младенца, взял его на руки. Мальчик снова заплакал.       — Тише-тише, не бойся, — мягко произнёс Клод, неловко укачивая верещащий свёрток. — Я тебя не обижу. И не брошу. Будь я проклят, если брошу!       Господь отнял у него одного любимого человека, но взамен дал другого. Быть может, в этом был некий безусловно великий замысел, который Клод не постигал в силу ничтожества своего разума перед всеведением Создателя. После долгих и мучительных размышлений он решил, что Всевышний таким образом положил конец мучениям матери и принял её в царствие своё, навсегда избавив от ненавистного супруга. Клод отнёс брата на мельницу — жена мельника недавно родила и у неё было молоко. Последующие дни прошли в заботах — тела родителей нужно было захоронить как можно скорее. Фролло был словно в тумане. Свалившееся на него несчастье буквально оглушило его, погрузив в странное оцепенение, не позволявшее испытывать сильные чувства. Но как только он покончил с неотложными делами, то сразу бросился на улицу Галиаш. Верный Матье, без труда различавший под маской показной отчуждённости истинное состояние господина, сопровождал его.       Окна в пекарне Мюнье были заколочены, а внутри орудовали совершенно незнакомые люди, которыми распоряжался какой-то неприятного вида человек, чьё одутловатое лицо отмечала печать алчности.       — Где месье Мюнье? И кто вы такой? — прямо спросил Клод.       — Не твоего ума дело, сопляк, — лениво процедил незнакомец, но тут же испуганно пискнул, когда Матье молниеносно сжал его шею в хитром захвате и приставил к носу нож.       — Повежливей, свиное рыло! Иначе подрежу твой пятачок. Мой господин задал тебе вопрос — изволь отвечать.       — Я младший брат Филиппа, — пролепетал незнакомец, вращая выпученными от ужаса рыбьими глазами. — Он умер и теперь пекарня моя!       — А его дети? Где его старшая дочь? — продолжил допрос Клод.       — Умерли, говорю же! Все умерли! Я их недавно схоронил. Клянусь кровью Христовой!       — Недолго же ты убивался, стервятник! Сразу прибрал всё к рукам! — рыкнул Матье и слегка нажал на лезвие, пустив жадному подонку кровь.       Новый владелец лавки взвыл, безнадёжно трепыхаясь в крепких руках бывшего солдата. Его работники высыпали на улицу, но вмешиваться не стали — видно, хозяин не так уж много им платил, чтобы рисковать своей шкурой, связываясь с отпетым головорезом. Клод хлопнул Матье по плечу.       — Оставь. Пойдём отсюда.       Старый вояка отшвырнул трясущегося негодяя на мостовую и, спрятав оружие, молча последовал за поникшим господином. Клод шёл, ничего не замечая. На следующий день было назначено отпевание родителей. Стоя с каменным лицом над свежим холмом земли на Кладбище Невинных, Клод чувствовал, как мир рушится. Он искренне не понимал, отчего солнце не погасло и небо не пролилось огненным дождём. Этим же вечером на крохотной кухоньке в доме мельника Матье поставил перед ним бутылку вина и велел пить, а когда она опустела, достал новую. К полуночи оба были безобразно пьяны. Клоду хотелось крушить всё вокруг и ругаться самыми грязными словами, но в соседней комнате спал маленький Жеан — в последнем письме матери говорилось, что именно так зовут его младшего брата. И потому Клод просто глухо рыдал на плече у верного слуги, а тот гладил его по голове, как ребёнка.       — Глупый… Всё у тебя ещё будет. Только перетерпи, — говорил Матье, ероша его непослушные волосы.       — Ничего не будет. Я не хочу больше! Никогда. Никогда, слышишь! — упрямо повторял юноша заплетающимся языком, задыхаясь от слёз.       Спустя два месяца они шли по рынку Ле-Аль. Матье нёс большую корзину со снедью, а Клод — отцовскую шпагу с тремя мелкими рубинами на эфесе, плотно завёрнутую в грубую холстину. Юноша пребывал в наисквернейшем расположении духа. Казалось, что целый мир ополчился против него. Несчастья сыпались, как из рога изобилия: потеря близких людей, большие долги и туманные перспективы. Вдобавок месяц назад уехал Амбруаз. Разумом Фролло понимал, что друг поступает верно, покидая ещё находящийся во власти чумы город, но душой ощущал его поступок, как предательство. Однако у него не было времени предаваться бессмысленным сожалениям. Остановившись возле одной из лавок, под вывеской с двумя перекрещенными алебардами, Клод протянул Матье шпагу.       — Пойди к оружейнику и постарайся сбыть эту булавку подороже.       Слуга сурово нахмурился и угрожающе проворчал:       — Крест честной! Я всё понимаю — вы хотите побыстрей достать деньги. И вдобавок насолить покойнику. Но если уж взялись разбазаривать фамильные ценности, то разумней было бы продать что-то из драгоценностей мадам Фролло.       — Я скорее продам твою паршивую шкуру, — с ледяным бешенством произнёс Клод.       — За неё не дадут и обола, — печально усмехнулся Матье и, решительно отведя руку господина, строго добавил: — Я помогу вам найти деньги, клянусь спасением души! Но продавать для этого вещи мэтра не стану. Как бы вы к нему ни относились. Неправильно это!       Клод пристально посмотрел на него и, чеканя каждое слово, сказал:       — Если ты сейчас же не сделаешь, что велю, я возьму этот кусок бесполезного железа и выйду с ним на большую дорогу в Булонский лес. И стану грабить до тех пор, пока не соберу на выкуп лена. Ты меня знаешь. Я от своих слов не отступлюсь. Мой брат не будет прозябать в нищете. Это ясно?       Некоторое время они стояли молча, прожигая друг друга взглядами. Матье сдался первым.       — Яснее некуда, — угрюмо отозвался он, отбирая шпагу и впихивая Клоду корзину. — Сделаю, что могу. Но больших барышей не ждите.       Фролло проводил его скрывшуюся в лавке фигуру тяжёлым взглядом. Нашёл время читать ему проповеди! Видите ли, нехорошо разбазаривать фамильное имущество. Но что ещё ему остаётся, когда пройдоха-ростовщик, у которого хранился отцовский вклад, бежал из Парижа в неизвестном направлении. И вернуть положенные ему, как наследнику, средства не представлялось возможным. А вечно заговаривать зубы епископу не выйдет — рано или поздно придётся платить по счетам!       Клод с чувством пнул попавшийся под ноги камень и резко остановился. Он уже некоторое время ощущал на себе чей-то пристальный взгляд. Скорее всего это был мелкий воришка, надумавший поживиться содержимым корзины. Всё ещё разгорячённый спором с упрямым Матье, юноша быстро обернулся, желая застать преследователя врасплох. В нескольких шагах от него стояла девица, чей облик и наряд не оставляли никаких сомнений в роде её занятий. Она могла быть недурна, если бы не восковая бледность и излишняя худоба. Её светло-каштановые волосы были обрезаны у плеч, шею и острые ключицы покрывали свежие отметины, прозванные в народе «укусами любви», а под левым глазом растёкся тёмно-багровый синяк, из-за которого припухшее веко почти не поднималось. И это жалкое создание смотрело на Клода так, словно за его спиной простиралась пара белоснежных крыльев. Юноша негодующе нахмурился и презрительно поджал губы, всем своим видом показывая, как ему претит подобное внимание. Неужели эта греховодница считает, что ему могут быть интересны её изрядно потасканные прелести? Разве он похож на любителя доступных развлечений?       Но упрямая девка ничуть не смутилась. Пошатываясь на неверных ногах, она шагнула к Клоду, протягивая к нему дрожащую руку. Фролло брезгливо отшатнулся. Девушка некоторое время продолжала стоять, вперив в него совершенно безумный взор, полный такой муки, что юноша устыдился своего малодушного порыва. Должно быть, бедняжка повредилась рассудком и просто приняла его за другого. Подобное не было редкостью — эпидемия унесла около сорока тысяч жизней в одном лишь парижском округе. Родители хоронили детей, а дети — родителей. Эта девушка наверняка принадлежала к числу тех, кого коснулась горечь утраты. Лишённые покровительства семьи, такие несчастные становились лёгкой добычей для хозяев публичных домов. Движимый внезапным состраданием, Клод внимательней пригляделся к странной замарашке. В её чертах было нечто знакомое. Словно почувствовав перемену в его настроении, девушка робко извлекла из-под полупрозрачной косынки, едва прикрывавшей грудь, висевшее на грубом шнурке украшение.       Перед глазами промелькнула вспышка, и Клод выронил корзину; яблоки раскатились по мостовой, словно коралловые бусины, соскользнувшие с лопнувшей нити. Тонкие девичьи пальцы сжимали деревянный кулон в виде розы — Фролло узнал бы его из тысячи. Юноша подал девушке руку, и она тотчас схватила её, крепко прижав к своей щеке. Да, это была Розина — истерзанная, опороченная, но, безусловно, живая. Клод хотел немедленно заключить её в объятья и никогда не отпускать, но вместо этого стоял, точно окаменев от испытанного потрясения. Почему он так легко поверил в её смерть, вняв словам равнодушного мерзавца? Почему оставил попытки разыскать? О, девушка имела полное право возненавидеть его! Но вместо этого смотрела влюблёнными глазами — тёплыми, всепрощающими глазами цвета липового мёда, отныне отравленного горечью полыни.       — Мне сказали, что вы с братом умерли…, — тихо произнёс Клод.       Розина стиснула его запястье и замотала головой:       — Это всё мой дядя… Когда отец с матушкой умерли, он выгнал нас! И никто не заступился! Я нанялась служанкой в трактир, но когда Николя заболел, я… мне пришлось…       Её длинные ресницы дрогнули и слёзы заструились по бледным щекам.       — Я приходила на улицу Тиршап, — прошептала она. — И видела, как из вашего дома выносили тела… Тогда я подумала… подумала, что вы… Но вы живы! Пресвятая Дева, какое счастье! Или… это всё сон? О, неужели снова сон?       Фролло медленно покачал головой и бережно провёл по её лицу кончиками пальцев, стирая солёную влагу. Надрывно всхлипнув, Розина припала к его ладони запёкшимися губами. Жар этого поцелуя опалил его кожу, отозвавшись щемящей болью в груди.       К несчастью для обоих, чудо воссоединения прервал сиплый окрик:       — Розина! Вот ты где, дрянь! Думаешь, раз твой братец-недомерок издох, так можно не работать? Как бы не так! Живо на место!       Девушка вздрогнула, словно её вытянули кнутом. Потерянно взглянув на Клода, она стремительно развернулась и побежала прочь, скрываясь в узком переулке. Юноша хотел кинуться следом, но продолжал стоять в ступоре, пока на его плечо не опустилась чья-то рука. Обернувшись, он увидел перед собой гнусную ухмыляющуюся рожу неизвестного молодчика в потёртом саржевом сюрко. Тот подмигнул опешившему Фролло.       — Что, братец, понравилась девка? Уступлю за двенадцать су − уж больно строптива, стерва! От того и разукрашена. Но ты ей, похоже, приглянулся.       Тут проходимец разразился визгливым хохотом. Клод резко высвободился и вцепился в рукоять кинжала, висевшего на поясе. Сводник примирительно поднял руки:       — Не горячись, приятель. Ежели передумаешь, заходи к мамаше Бюжо. Первейшее заведение во всём Париже! Ну, бывай!       Он махнул на прощанье и исчез из виду, затерявшись в толпе. Окончательно очнувшись, Фролло быстро поднял корзину, собрав в неё лежавшие неподалёку яблоки, и удалился с площади. Ему предстояло о многом подумать.       Небо уже окрасилось в цвета заката, когда молодой человек явился в дом мельника. Хозяйку встревожил его дикий вид. Она робко попыталась расспросить Клода, но тот молча отдал ей покупки и направился в комнату, где в колыбельке спал маленький Жеан. Почувствовав его приближение, младенец распахнул глаза и захныкал. Фролло взял его на руки и принялся осторожно укачивать. Пригревшись, малютка успокоился и снова уснул, комкая в маленьких кулачках чёрную робу брата. Клод почти всю ночь просидел у очага, прижимая к себе ребёнка и неотрывно глядя на языки пламени.       Едва забрезжил рассвет, юноша покинул Мулен. С собой он прихватил шкатулку с украшениями покойной матери. Его путь лежал на мост Менял. К полудню в его распоряжении имелась довольно внушительная сумма и несколько долговых расписок — Клод всё же надеялся со временем выкупить вещи Изабеллы. Он не сомневался, что мать поддержала бы его решение. Он не оставит несчастную девушку в беде. Розина всегда была слишком чистой, кроткой и доверчивой. Не её вина, что в трудный час рядом не оказалось ни одного человека, способного защитить её. Девушка, несомненно, поступилась своей честью ради брата, который теперь тоже мёртв, если верить словам того негодяя. Клод стиснул зубы, стараясь заглушить приступ гнева. Он разделается с ублюдком позже. Сначала нужно освободить Розину. Сможет ли она когда-нибудь оправиться после того, что с ней сотворили? Должно быть, теперь любой мужчина вызывает в ней ужас и отвращение. Фролло тряхнул головой, отгоняя недостойные мысли. Он не причинит ей новой боли, будет с ней нежен и терпелив, никогда не посмеет коснуться её смелее братского объятья. Любовь к женщине не состоит из одного лишь скотского влечения — Данте ни разу не посягнул на Беатриче, что не мешало ему превозносить её и обожествлять.       Юноша горько усмехнулся. Мельник не придёт в восторг от ещё одного лишнего рта, и придётся вновь пойти на уступки. Жалование медика не сможет покрыть всех насущных потребностей, ведь Клод пока не успел обзавестись солидной практикой. К тому же угроза лишиться прав на лен Тиршап по-прежнему довлела над ним — платить первый взнос было решительно нечем. Фролло нахмурился и закусил губу. Разум с неумолимостью палача подсказывал, что самым надёжным выходом из сложившегося положения было принятие сана — его преосвященство недвусмысленно намекнул ему на это во время их последнего разговора. Жалование каноника и его протекция пришлись бы весьма кстати. Но это значило одним махом перечеркнуть всё, к чему Клод так стремился! Навсегда отказаться от мечты, от светлого будущего, от счастья! Никогда! Уж лучше он отправится на поклон к мэтру д'Эпару и смиренно попросит о месте в одной из его аптек — старик отходчив и не будет сердиться вечно за то, что Клод предпочёл работать с мэтром Геленом. Если всё сложится удачно, днём он будет по-прежнему оперировать, а ночью — составлять микстуры. Он молодой и сильный — должен справиться. А там и ленное владение начнёт приносить доход. С Божьей помощью всё образуется. Главное, чтобы сейчас хватило денег на выкуп. С этими тяжёлыми мыслями Фролло постучал в дверь ничем не примечательного дома, в котором по словам торговцев с Крытого рынка и располагался притон некой Франсин Бюжо. Ему открыл уже знакомый тип в потёртом сюрко.       — Чего изволите, монсеньор? — развязно ухмыляясь, поинтересовался он, и Клод испытал безумное желание прикончить мерзавца прямо сейчас. Глубоко вздохнув, юноша стиснул кулаки, впиваясь ногтями в ладони.       — Мне нужна девушка.       — Само собой, — хохотнув, заметил сводник и посторонился, пропуская его внутрь. — У нас есть на любой вкус. Каких предпочитаете?       — Мне нужна Розина Мюнье.       Мутные глазки выродка подозрительно блеснули.       — Погодите-ка… Это пугливая тощая милашка с веснушками и каштановыми волосами?       Фролло быстро кивнул:       — Да. Я хочу её выкупить.       Хорью физиономию сводника исказила гримаса разочарования.       — Вон оно что! Извини, приятель, но твоя щедрость немного опоздала. Проклятая девка удавилась под утро, что б ей в пекле…       Не успел он договорить, как отлетел к противоположной стене, крепко приложившись об неё затылком. Клод переступил через распластавшееся тело и распахнул тяжёлый бархатный занавес, за которым скрывался длинный коридор с множеством дверей, ведущих в крошечные каморки. К сожалению, ему было неоткуда узнать, что в подобных местах всегда бывает больше одного охранника. После яростной борьбы он оказался прижат к полу двумя здоровяками — один заломил Клоду руки, а другой устроился на ногах. Полностью обездвиженный юноша глотал кровь из разбитой губы и проклинал свой глупый порыв. Презрев боль в вывернутых суставах, он предпринял отчаянную попытку освободиться.       — Утихни, чертёнок, — велел один из головорезов, с силой надавив коленом между лопаток Клода. — Я ведь и покалечить могу. Уж больно ты горазд драться.       — Что здесь происходит? — раздался властный женский голос. — Паскаль, Эмиль, немедленно отпустите гостя.       Клода поспешно подняли, и он увидел говорившую. Она была немолода, но её лицо всё ещё хранило остатки былой привлекательности, а фигуре могла позавидовать любая девица. Платье из баснословно дорогого зелёного бархата и взгляд лисицы, намеревавшейся полакомиться цыплёнком, окончательно изобличили в ней хозяйку этого места. Женщина задумчиво склонила голову, изучая зажатого в цепких лапах слуг растрёпанного юношу. За её спиной переминался сводник, прикрывавший окровавленной ладонью сломанный нос. Злобно уставившись на Клода, он загнусил:       — Я сказал этому выродку, что его шлюха сдохла и он…       — Заткнись, — сухо прервала его мадам Бюжо — обращение "мамаша" по отношению к этой исполненной холодного достоинства даме казалось святотатством. — Я хочу послушать, что скажет мне этот юноша.       Повелительный взмах холёной руки вмиг освободил Клода от живых тисков, впивавшихся в предплечья.       — Розина правда мертва? — тихо спросил он.       — Да, — последовал незамедлительный ответ. — Сегодня утром соседка по комнате нашла её повешенной. Глупая смастерила петлю из пояса, привязав другой его конец к потолочной балке, и спрыгнула.       Фролло показалось, что на грудь легла каменная плита, не дающая вздохнуть. Он упрямо замотал головой:       — Вы лжёте мне. Лжёте…       Потеряв Розину однажды, он не желал верить, что судьба оказалась столь жестока и, едва соединив их, вновь разлучила навеки. Франсин Бюжо с интересом наблюдала за ним.       — Мне незачем лгать, — спокойно произнесла она. — Девчонка обошлась мне в восемь ливров и успела отработать лишь треть этих денег. Я была бы рада получить своё. Только сомневаюсь, что у вас хватило бы средств, любезный.       Клод молча достал кошель и передал его одному из охранников, который с лёгким поклоном вручил его своей госпоже. Юноша взирал на происходящее с отрешённой горечью. Он знал, что скорее всего не выберется из этого волчьего логова живым. Бедный Жеан! Беззащитный кроха останется совсем один по милости своего сумасшедшего брата, которому вздумалось сделаться героем куртуазного романа. Надо было взять с собой Матье — вдвоём у них бы точно был шанс. Однако в душе ещё теплился слабый огонёк надежды, что, увидев деньги, хозяйка всё же смягчится и велит привести девушку. Фролло с замиранием сердца следил, как проворные пальцы мадам Бюжо, перебирают монеты. Закончив подсчёт, она ссыпала деньги обратно и с разочарованным вздохом протянула кошель Клоду.       — Вижу, вы человек слова. Очень жаль. Мы могли бы заключить славную сделку.       — Значит, она всё же… Где тело?       — В чулане. За ним скоро должна приехать телега с Кладбища Невинных.       — Я хочу её видеть.       Женщина устало потёрла лоб и, обернувшись к топтавшемуся чуть поодаль своднику, приказала:       — Жак, возьми Эмиля и проводите господина.       Тот угрюмо кивнул и в сопровождении охранника двинулся куда-то вглубь дома. Клод покорно пошёл следом. Его впустили в какую-то затхлую, полутёмную каморку. Там, на грубо-сколоченной лавке лежало нечто, накрытое мешковиной. Фролло медленно опустился на колени и непослушными пальцами приподнял её. Сводник, всё ещё отиравший кровь с лица, опёрся плечом о косяк и заговорил с нескрываемым злорадством:       — Вчера она весь вечер только и делала, что рыдала да молилась. Хотя она постоянно молилась, точно монашка. Одно слово — блаженная. А как братец её помер, так совсем умом тронулась.       Клод не слушал его. Его взгляд был прикован к уродливому иссиня-чёрному следу на тонкой шее, казавшемуся омерзительным червяком, который обвился вокруг цветочного стебля. Он осторожно опустил мешковину, пряча искажённые предсмертной судорогой черты, и медленно вышел в коридор.       — Вы позволите мне самому позаботиться о погребении? — спросил он хозяйку.       — Как вам будет угодно, — небрежно отозвалась она.       Двери каморок открывались, и обретавшиеся внутри девицы с любопытством выглядывали в коридор. Одна хорошенькая блондинка, напоминавшая настороженную кошку, впилась в юношу изучающим взглядом. Она не заметила, как ворот её сорочки распахнулся, открывая висевший на шнурке деревянный кулон в виде розы. У Клода перехватило дыхание.       — Эта вещь принадлежала Розине, — хрипло сказал он.       Проследив его взгляд, шлюха мигом ощетинилась и скрестила руки, пряча украшение.       — И что с того? Ей она теперь без надобности. Не пропадать же добру!       — Продайте его мне. Я дам вам экю. Даже три... Дам сколько хотите…       Фролло торопливо развязал кошель и стал отсчитывать монеты. При виде золота глаза блудницы алчно расширились. Хозяйка борделя, до того молча следившая за этой сценой, опустила ладонь на дрожащую руку Клода:       — Ничего не нужно, монсеньор.       Обернувшись к девушке, она сурово распорядилась:       — Отдай немедленно.       Блондинка яростно сорвала с себя шнурок с кулоном и пихнула его Клоду. Он бездумно стиснул его в кулаке и прижал к груди. Мадам Бюжо смерила жадную девку уничижительным взглядом, и та мигом съёжилась.       — Что застыла, гусыня? Пошла прочь!       Когда явился гробовщик, Клод сам вынес наружу плотно завёрнутое в грубую ткань тонкое тело и бережно уложил его на телегу. Сдержанно и холодно он отсчитал нужную сумму и договорился об отпевании, сказав, что девушка скончалась от болезни. Его слова никто бы не стал проверять, а Фролло просто не мог позволить закопать Розину за кладбищенской оградой или бросить в общий ров. Он был обязан избавить её от последнего унижения. Проводив повозку, он некоторое время стоял на ступенях, невидяще глядя прямо перед собой. Он очнулся и вздрогнул, когда его щеки коснулись тонкие прохладные пальцы.       — Иди домой, милый. Ты сделал всё, что мог. Не терзайся понапрасну. Живи дальше. Ты ещё так молод!       Кто-то из охранников подал Фролло его сумку, и он принял её не глядя. О чём говорит эта женщина? Как ему жить? Ведь это из-за него Розина решилась погубить свою бессмертную душу. Она подумала, что опротивела ему. Проклятье! Нужно было бежать за ней, упасть на колени и умолять о прощении. А он не сделал ничего! Мерзавцы, покупавшие её, чтобы удовлетворить похоть, измывались лишь над телом, но он надругался над её душой. Он пренебрёг ей, унизил и толкнул в пропасть.       — Вы не понимаете, — едва слышно прошептал Клод. — Это из-за меня… Я не могу…       Франсин положила руки ему на плечи и твёрдо произнесла:        — Можешь. Судьба — злая штука, юноша, но у тебя достанет сил переломить ей хребет. Ты явно не из тех, кто сдаётся. Теперь иди.       Клод шёл через город, не разбирая дороги. Привычная суета столицы мнилась ему воплощением кошмара, адской фантасмагорией. Силуэты зданий и фигуры людей расплывались, превращаясь в мешанину цветных пятен, в рой невиданных, чудовищных мотыльков. Проходя мимо бакалейной лавки, украшенной вывеской с деревянными свечами, раскачиваемыми ветром, он явственно различил стук костей и стоны призраков, горько оплакивавших свою безвременную кончину. Юноша рванул ворот чёрной робы, он чувствовал, что задыхается, что грудь ему разрывают клещи, а голову сжимает раскалённый докрасна стальной обруч. Две женщины верили ему, надеялись и полагались на него. Он обещал оберегать их и не сделал этого. Лжец! Ничтожество! Жалкий трус! Это он убил их своим бездействием. Грех на нём, несмываемый, неискупимый грех. Внезапно Фролло обнаружил, что бредёт вдоль пристани неподалёку от Гревской площади. Спустившись к самой реке, он замер, тупо глядя на волны. Как хорошо было бы окунуться в них с головой, ощутить, как вода заполняет лёгкие, раздирая их жгучей болью, и камнем опуститься на илистое дно! Но он не имел на то права. В доме мельника его ждал младенец с голубыми глазами. Невинное дитя не должно было стать жертвой его гордыни. Он поклялся быть ему защитой и эту клятву он сдержит.       Проходя мимо лодочников, Фролло заметил небольшой костёр, над которым висел котелок с мерно булькающей похлёбкой. Деревянный кулон впивался острыми гранями в ладонь. Клод размахнулся и швырнул его в пламя. Некоторое время он смотрел, как огонь пожирает искусную резьбу. Вскоре прекрасная роза превратилась в обугленный кусочек дерева, неотличимый от других, а после и вовсе рассыпалась золой. Туман страшных мыслей, заполнявший голову отвратительным едким дымом, рассеивался, уступая место кристальной ясности, звенящей и искрящейся, точно воздух в сильный мороз. В груди разливался обжигающий холод. Фролло казалось, что сердце бьётся всё тише и медленнее, а кровь застывает в жилах, обращаясь в чёрный лёд. Из оцепенения его вырвал мощный и чистый звук. То был звон колоколов, призывающих горожан к молитве. Клод обратил свой взор за реку, туда, где из моря черепичных крыш, словно две скалы, восставали величественные башни. Сжав губы в тонкую линию, он решительно развернулся и пошёл к мосту. Через два месяца с особого разрешения папской курии Фролло стал самым молодым священником Собора Парижской Богоматери.