Открытая клетка

Глава 14. Дочь аббата Сен-Мартен-де-Тур

***

      Его преосвященство, епископ Парижский Луи де Бомон пребывал в крайней стадии злости, граничащей с бешенством. Подобное расположение духа было совершенно несвойственно обыкновенно миролюбивому и праздному прелату, и это обстоятельство переполошило всех клириков Собора Богоматери, кроме одного единственного, который и служил причиной скверного настроения его преосвященства. Архидьякон Жозасский стоял с каменным лицом и покорно выслушивал гневные тирады.       — Это просто неслыханная дерзость! Как прикажете вас понимать, отец Клод? — ядовито вопрошал де Бомон. — Быть может, ваша должность стала казаться вам непосильной? Уж не хотите ли вы, чтобы я освободил вас от неё?       — Если это будет угодно вашему преосвященству, — спокойно отозвался Фролло, скользнув равнодушным взглядом по раскрасневшемуся лицу грозного начальства, и вновь вперил его в церковные документы, которые держал в руках.       Епископ немало опешил от такой откровенной наглости под тонким покровом показного смирения и некоторое время просто стоял молча, явно призывая на помощь все свои дипломатические навыки и тщательно подыскивая слова.       — Господин архидьякон, мне думается, что вы переутомились от обилия работы и не вполне отдаёте себе отчёт в своих действиях, — наконец произнёс он, стараясь унять клокочущую ярость и держаться с приличествующим его сану достоинством. — Я прекрасно осведомлён о вашем скептическом отношении к дамам, но особам королевской крови не отказывают. А её высочество выразили непременное желание посетить монастырь при соборе.       — Вы не хуже меня знаете, что это невозможно. Женщинам запрещено ступать за ограду клуатра. Согласно уставу Чёрной книги, помеченному днём Святого Варфоломея, ни одна из них не имеет права входить в мужской монастырь, «будь она стара или молода, госпожа или служанка».       В ответ на это замечание епископ раздражённо поморщился:       — Оставьте ваши уловки, любезный, со мной они не пройдут! Постановление легата Одо позволяет сделать исключение для некоторых высокопоставленных дам, aliquae magnates mulleres, quae sine scandalo evitari non possunt.       Фролло посмотрел на ликующего де Бомона холодным пронизывающим взглядом и с лёгкой усталостью в голосе сказал:       — Я восхищён вашими глубокими познаниями в области канонического права, монсеньор, но вынужден напомнить, что упомянутое вами постановление было издано в 1207 году, то есть на сто двадцать семь лет раньше Чёрной книги; следовательно, его должно считать упразднённым. К тому же, я не лучшая кандидатура в сопровождающие для столь важной гостьи — мой скромный статус не позволяет читать занимательные лекции принцессам крови и посвящать их в тонкости монашеского быта. Так что передайте её высочеству, что я весьма сожалею, но удовлетворить её просьбу не могу. Если вы позволите, я бы хотел вернуться к текущим делам, чтобы вовремя выполнить все ваши поручения касательно церковных финансов.       На лице прелата заиграли желваки — так крепко он стиснул челюсти.       — Берегитесь, Фролло! Как бы ваша спесь не вышла вам боком! — прошипел он. — Я не собираюсь повторять судьбу епископа Верденского и, если госпоже де Божё будет угодно получить вашу голову, я не стану лишать её этого удовольствия!       Клод только поклонился в ответ и некоторое время задумчиво глядел в спину стремительно удаляющегося по галерее епископа. Лёгкая усмешка тронула его тонкие губы и тут же пропала. Бедняге Луи неоткуда было знать, что он уже имел честь встречаться с принцессой Анной за неделю до её официального визита, и беседа, состоявшаяся между ними, имела весьма любопытное и не предназначенное для чужих ушей содержание.       Старшая дочь Христианнейшего Лиса воспользовалась той же уловкой, что и её венценосный родитель, явившийся к архидьякону инкогнито в самом начале декабря в сопровождении своего медика. Клоду просто сообщили, что одна знатная замужняя дама сделала необыкновенно щедрое пожертвование собору и теперь желает исповедаться его настоятелю. Архидьякону оставалось только согласиться — широкий жест неизвестной аристократки обязывал считаться с её причудами. Однако дальнейший разговор был меньше всего похож на исповедь — скорее, он напоминал тренировочный поединок, где соперники не пытаются ранить друг друга всерьёз, а лишь обозначают уколы, желая определить сильные стороны и слабые места в обороне оппонента. Клоду не пришлось долго гадать о личности щедрой дарительницы, сопровождаемой служанкой и двумя крепкими мужчинами с военной выправкой. Она была одета неброско, но дорого, довольно высока ростом для женщины и держалась необыкновенно прямо, что придавало ей сходство со статуей Минервы, которой вдруг вздумалось оставить привычные ей шлем и копьё. Всё в ней было исполнено холодного, властного достоинства, сообщавшего её классической красоте неумолимую суровость. Нечто очень знакомое угадывалось в её манере держаться и в тонких чертах лица, несколько заострённых, но от того не менее привлекательных. А её профиль хоть и отличался изяществом и чёткостью линий, своим общим рисунком всё же безошибочно указывал на принадлежность к определённой семье.       — Вы знаете, кто я, ваше высокопреподобие? — без лишних предисловий спросила дама, чуть приподняв высокие арки тонких бровей. В её голосе, довольно мелодичном и нежном, звучали властные ноты, звеневшие бескомпромиссной сталью. Это был голос, привыкший раздавать приказы.       — Рискну предположить, что в девичестве вы носили фамилию Туранжо, — спокойно произнёс архидьякон.       Уголки её тонких губ чуть изогнулись в приветливой улыбке:       — Вы весьма проницательны и я рада этому обстоятельству. Могу ли я рассчитывать на соблюдение тайны исповеди?       Клоду совершенно не нравилось происходящее, но открыто возразить было бы верхом неосмотрительности. Довольно было и тех дерзостей, которые он допустил в обращении с королём. Но откуда, во имя всего святого, ему было знать? Мерзавец Куактье и раньше водил к нему особенно сложных пациентов, когда сам затруднялся в постановке диагноза и назначении лечения. Но чтобы на ночь глядя притащить в его келью самого Людовика XI! Немыслимо! Ведь ушлый медик до истерики боялся, что какой-нибудь особенно ловкий проныра сможет отвратить симпатии государя от его персоны. Видно, бессовестный пройдоха совсем отчаялся, раз пошёл на подобный шаг. Или же его вынудил сам король, каким-то образом прознавший о неизменном советнике своего врача, который и выступал настоящим автором всех самых удачных микстур. И, судя по обрывкам их напряжённого разговора, долетавших до слуха архидьякона, последнее заключение было вернее всего.       Теперь же перед Фролло стояла любимая дочь его величества, по слухам ничуть не уступавшая отцу в хитрости и умении ловко расправляться с неугодными. У него не было права на ошибку. Нельзя было позволить себе ни малейшего намёка на неучтивость, ведь женщины подобного склада пребывают в твёрдом убеждении, что дарованные им природой ум и красота не просто ставят их в один ряд с мужчинами, но позволяют превзойти их. Более того, они отличаются редкой мстительностью в отношении тех, кто смеет не разделять это мнение.       — Конечно. Прошу вас, — твёрдо произнёс священник, надевая ставшую уже привычной маску сурового пастыря, за которой было невозможно различить его истинные чувства.       Они проследовали в особое помещение, использовавшееся для подобных случаев. Некоторые особенности конструкции этой исповедальни способствовали тому, чтобы все издаваемые внутри звуки были совершенно неразличимы снаружи. Дополнительной гарантией безопасности служили оставшиеся на подступах охранники. Архидьякона и принцессу разделяла перегородка из тонких, часто перекрещенных деревянных планок, но это обстоятельство не избавляло священника от ощущения пристального, изучающего взгляда.       — Вы произвели впечатление на моего достопочтенного отца, ваше высокопреподобие, — нарушила затянувшееся молчание посетительница.       — Надеюсь, не слишком отталкивающее.       — О, нет. Напротив. Он был восхищён не только вашей учёностью, но и честностью. Поверьте, он умеет ценить подобные вещи. И я тоже благодарна вам за то, что вы не стали отрицать очевидное и понапрасну обнадёживать его, подобно некоторым особам.       Последние слова она произнесла с нескрываемой издёвкой, будто приглашая открыто согласиться с её мнением о способностях мэтра Жака, но Клод не поддался на очевидную провокацию.       — С моей стороны было бы подло и совершенно неразумно обещать то, что невозможно, — ровным тоном произнёс он.       — Вот как? — притворно изумилась она. — Но как же в таком случае объяснить ваши занятия алхимией? Разве вам до сих пор не удалось обнаружить нечто стоящее?       — У меня нет иной правды для вас, кроме той, с которой я уже ознакомил вашего многоуважаемого отца.       — Вы лукавите, ваше высокопреподобие, — после продолжительной паузы произнесла молодая женщина. — Впрочем, это привычка всех духовников. Omnia in manus Dei, не так ли? Но меня не устраивают сухие отговорки клирика, ведь мой интерес далеко не праздный. И потому я обращаюсь к вам, как к медику.       — Увы, дочь моя, я прежде всего священник. И я не настолько самонадеян, чтобы вообразить, будто в вашем окружении недостаточно сведущих в лекарском искусстве людей.       — Боюсь, они сведущи вовсе не в исцелении, а в извлечении мирских благ из плачевного состояния своих пациентов. И присваивании чужих заслуг, — с холодной усмешкой ответила принцесса. — Но вам это прекрасно известно, ведь вы водите близкую дружбу с одним из этих почтенных господ.       — Я бы не назвал это дружбой, — осторожно заметил Фролло.       — Чем же тогда?       — Взаимовыгодным сотрудничеством.       — Скорее, кабалой, — прямо заявила его собеседница, недвусмысленно давая понять, что знает вполне достаточно о его отношениях с Куактье и не потерпит дальнейших попыток увильнуть от ответа. — Однако мне любопытно, как он мог вынудить такого человека, как вы, помогать ему. Я не верю, что вы делаете это из сребролюбия.       — У всех есть свои слабости, — констатировал Фролло. — Я лишь могу сказать, что люди часто идут на нечто недостойное, руководствуясь страхом.       — Во время беседы с отцом вы не произвели на него впечатление труса, а я склонна доверять его суждениям о людях.       — Бояться можно не только за себя.       — Совершенно согласна с вами. Я ведь тоже боюсь с некоторых пор. Меня безмерно беспокоит судьба отца. И, что не менее важно, его наследия. Поэтому я хочу знать правду. Поверьте, с меня довольно безыскусной лжи и фальшивой учтивости. Я сыта ими по горло с самого детства. Прошу, будьте откровенны. Сколько ему осталось?       — Не думаю, что много, — выдержав небольшую паузу, ответил архидьякон. — При самом тщательно подобранном лечении я бы дал не больше двух лет. Но велика вероятность, что всё произойдёт намного раньше. Мне жаль, что я не смог утешить вас.       Она молчала довольно долго, поглощённая собственными мыслями, но наконец произнесла:       — Благодарю вас за честность, отец мой. Я… давно подозревала это. Но теперь знаю наверняка.       — Надеюсь, что смог быть вам полезен.       — Более чем. И я бы хотела рассчитывать на вашу помощь в дальнейшем, — с невозмутимым спокойствием и едва уловимым нажимом сказала Анна.       — Касательно духовных наставлений или же медицинских? — позволяя себе лёгкую ироническую усмешку, поинтересовался Клод.       — Вы слишком ограничиваете себя, в то время как ваши таланты, насколько мне известно, затрагивают довольно много различных сфер, — с такой же едва заметной иронией ответила принцесса.       — Позвольте узнать, какая из них вызывает ваш наибольший интерес?       Она чуть подалась вперёд, повернув голову в его сторону, и задумчиво коснулась тонких губ длинными белыми пальцами; на Клода повеяло ароматом розовой воды с примесью амбры — обманчиво нежным в начале и удушающе претенциозным в конце. Словно шёлковое полотно, что сперва мягко скользит по коже, чтобы в следующий миг затянуться удавкой.       — Мои интересы пролегают в сугубо материалистической плоскости. Признаюсь, меня мало занимают смысл статуи Святого Христофора, иероглифы на решётках портала больницы Сен-Жерве и тайные свойства слова peristera. Мой слабый женский разум не дерзнёт проникнуть в святая святых мироздания — он более приземлён и не тщится постичь великий замысел Творца. Нет, мне ничуть не интересно доискиваться причин, я нуждаюсь лишь в следствии.       — Тогда я дам вам уже известный ответ. Я ничего не скрыл от вашего отца и от вас не скрою. Трансмутация на данный момент не представляется возможной.       — То есть, все рассуждения о Трисмегисте, Аверроэсе и Фламеле, имеют не больше смысла, чем пресловутая сила клавикулы? Неужели вся ваша знаменитая герметическая премудрость сводится лишь к пустому сотрясанию воздуха?       Сарказм в её голосе звучал столь вызывающе, что легко мог вывести из себя человека менее искушённого и терпеливого, но Клод смирил закипающее внутри раздражение и ответил предельно деликатно:       — Я, верно, не совсем ясно выразился. Да, главная цель всех алхимиков пока остаётся недоступной, но определённые успехи с тем, чтобы выделить уже имеющееся золото из породы с помощью ртути, есть.       Принцесса с готовностью кивнула:       — Вот теперь вам действительно удалось заинтересовать меня. Продолжайте, прошу вас.       — Сам метод не вполне безопасен, но полученные результаты того стоят.       — Хотелось бы увидеть доказательства.       Клод незаметно усмехнулся. В этой практичной особе было определённо больше мужских черт, что делало её более понятной и предсказуемой. Его мать обладала схожим типом мышления, но, к сожалению, не располагала подобной твёрдостью, граничащей с жестокостью. Иначе позволила бы ему сделать то, что он намеревался в тот день на лестнице. Но захотел бы он пойти на этот шаг, если бы Изабелла была такой же холодной и расчётливой, как он сам? Любил бы он её так сильно, чтобы решиться на преступление ради её спасения? Слишком много вопросов, ответы на которые уже не узнать.       — Если вам и вашему супругу будет угодно, я ознакомлю вас с ними. Надеюсь, он поддерживает ваше… увлечение?       — Всецело. Так же, как и мой младший брат, чьё будущее я собираюсь обеспечить. И, Господь свидетель, я способна сделать это много лучше, чем кто-либо другой. Осталось лишь убедить в этом моего отца.       — Разве он всё ещё сомневается?       Она коротко вздохнула:       — Увы, страх смерти способен смутить даже самый острый разум. Болезнь берёт своё и он больше думает о том, как удержать собственную жизнь. Ему кажется, что это лучший способ уберечь всё, что он создал. В погоне за этой химерой он охотнее прислушивается к льстецам, что способны лишь грызться, словно голодная свора, за место подле него, желая урвать напоследок кусок пожирнее. Подобная неосмотрительность может привести к трагедии.       — Мне понятно ваше беспокойство, но чем же я могу помочь вам?       — Я хочу, чтобы вы помогли мне переубедить его.       Клод едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Переубедить безмерно упрямого, подозрительного и дьявольски хитрого короля, настроение которого меняется, словно вращающийся от порывов ураганного ветра флюгер, могло только чудо. А он определённо не был чудотворцем.       Очевидно приняв его молчание за предложение продолжать, принцесса сказала:       — В моём окружении хватает и подобострастных лизоблюдов, и увлечённых мечтателей, и покорных исполнителей. Но мне нужен союзник совершенно иного рода. Человек амбициозный, но вместе с тем осторожный. Полный дерзких идей, но умудрённый опытом. Готовый пойти на риск, но умеющий предугадывать последствия. Ведь только такой человек из никому неизвестного сына мелкопоместного дворянина смог сделаться правой рукой епископа Парижского. Именно такому человеку я могла бы доверить многое, если бы он пожелал делом доказать свою преданность.       — Заманчивые перспективы. Но слишком неопределённые для такого человека, — сдержанно заметил Клод.       — Отчего же? — последовал прохладно-саркастичный вопрос, в котором угадывались нотки откровенного неудовольствия.       — Из-за его предусмотрительности. И негативного опыта касательно осуществления любых грандиозных планов.       — А не мог бы он поделиться этим бесценным опытом с неразумной женщиной, непрестанно теряющей нить рассуждений великих учёных мужей?       Клод только усмехнулся про себя. Сколько же язвительности в этой юной гордячке! И злости на Провидение, не сделавшее её мужчиной. Насколько проще был бы её путь, случись ей родиться мальчиком. Скольких яростных схваток за право считаться самостоятельной фигурой, а не разменной монетой в политических играх отца, ей бы удалось избежать. Но горькая ирония заключалась в том, что именно это стечение обстоятельств превратило её в сильного игрока, с которым следует считаться.       — Не думаю, что это уместно, мадам, — с подчёркнутой кротостью заметил Фролло. — С его стороны было бы крайне непочтительно поучать одну из умнейших женщин королевства.       — Оставьте, — всё ещё напряжённо, но уже с намёком на благосклонность ответила она. — Вы не хуже меня знаете, что следует говорить «наименее глупую, ибо судьбе не было угодно познакомить нас ни с одной умной».       — А разве это не слух, пущенный одним придворным цирюльником? — спросил Клод, прекрасно зная, что ничем не рискует — о взаимной острой неприязни старшей дочери короля и его доверенного советника, Оливье Ле Дэна, которому гораздо больше шло его народное прозвище, было хорошо известно.       Принцесса весьма оживилась и даже изволила улыбнуться:       — О, если бы! Но, увы, это чистая правда. Впрочем, упомянутому цирюльнику случалось произносить куда более оскорбительные комплименты, чем те, которыми строгому отцу было угодно одарить свою недостойную дочь. Однако я приятно удивлена. Ваша репутация не позволяет заподозрить в вас умение быть любезным.       — Мне пришлось им овладеть. Иначе так и можно остаться в иереях до старости.       Принцесса склонила голову к плечу и чуть прищурилась, стараясь получше разглядеть его сквозь решётку.       — Значит ли это, что нынешнее положение не предел ваших притязаний?       — Увы, это предел моих возможностей.       Она покачала головой:       — Вы к себе несправедливы. Всё может измениться, если не упустить нужный момент и вовремя воспользоваться предоставленным шансом. Вы ведь понимаете меня?       — Вполне. Но мне нужно всё обдумать.       — Что ж, разумно. Только помните, что время не ждёт. А удача любит смелых.       Она вышла первой. Фролло шёл следом, держась на почтительном отдалении.       — Благословите меня, преподобный отец, — на прощание попросила Анна, грациозно склонив голову.       Шорох её платья напомнил Клоду сухой шелест змеиной чешуи. Да, в этой полной энергии и обаяния молодой женщине хватало яда, но это обстоятельство вызывало в нём не отвращение, а невольную симпатию. Быть может, потому, что он сам был созданием ядовитым. Но в мире, где правят бал стервятники и гиены, превратившие благородство в бессмысленную игрушку, иначе не выжить.       — Мой отец научил меня никогда не делать поспешных выводов о человеке, руководствуясь лишь слухами и мнением других людей, — тихо произнесла принцесса, получив благословение архидьякона. — Лучше всего составить собственное впечатление при личной встрече. Но есть и другая причина, по которой я желала видеть вас.       Клод чуть приподнял брови, сохраняя при этом нейтрально-вежливое выражение лица — ещё одна маска, ставшая привычной за шестнадцать лет церковной карьеры.       — Я очень благодарна вам за младшую сестру, — неожиданно произнесла Анна и в её властном голосе звучало непривычное тепло, а улыбка стала мягче. — Бедняжка с самого детства страдает лёгочными хворями из-за своего незавидного положения. И только лечение, которое назначили вы, помогло ей. Не возражайте, мне известно, что бургундский выскочка не имеет к этому никакого отношения. Это стало очевидным, когда он запутался в рецептуре.       Фролло вежливо кивнул.       — Я счастлив, что вашей сестре лучше.       — Она мой самый преданный друг. И ваше участие в её нелёгкой судьбе даёт вам право рассчитывать на мою дружбу взамен. Надеюсь, вы подумаете над моим предложением и дадите окончательный ответ через неделю. И коль скоро я уже имела счастье восхититься красотой храма, мне хотелось бы посетить знаменитый монастырь при нём. Говорят, его готические галереи — это нечто невероятное, а в скриптории хранятся рукописи времён осады Парижа норманнами. Я люблю историю и хотела бы с ними ознакомиться.       — Я с удовольствием предоставлю вам такую возможность. Но посетить монастырь не позволю. Согласно уставу Чёрной книги, женщинам запрещено проникать за ограду клуатра.       Принцесса изогнула точёные брови, выражая искреннее недоумение.       — В самом деле? Я думала, что для некоторых особ делают исключения.       — Не в этом случае. Мне искренне жаль, но таков закон. Однако рукописи вам передадут непременно.       На надменном, царственном лице Анны вдруг появилось выражение мальчишеского озорства, приятно оживившее его. Светло-карие глаза блестели азартным огнём.       — Но вы ведь понимаете, что есть способ обойти ваш запрет и я им непременно воспользуюсь?       — Разумеется, — спокойно ответил Фролло, про себя отмечая, что сейчас принцесса удивительно похожа на своего отца. — Я был бы разочарован, если бы вы этого не сделали. Однако я также не намерен изменять своё решение.       Улыбка снова тронула её губы, но на этот раз она была лишена настороженности и выглядела более искренней:       — Похоже, ваша верность обетам так же непоколебима, как и ваша вера. Похвальная принципиальность в наши дни.       «И очень опасная», — подумал Клод, но вслух произнёс:       — Она не столь впечатляюща, как ваша решимость. Перед ней сложно устоять.       — Но вас это, конечно же, не касается, — с лёгким разочарованием резюмировала госпожа де Божё, испытующе глядя прямо на него, чем грубо нарушала все правила этикета, предписывающие благочестивой замужней женщине скромность и послушание.       Клод некоторое время поддерживал эту дуэль взглядов, а затем опустил глаза с выражением сдержанной покорности и тихо сказал:       — Напрасно вы так считаете.       — А вы умеете смутить собеседника, отец Клод, — благосклонно улыбнулась принцесса. — Значит, я могу рассчитывать на вас?       — Вне всякого сомнения. Однако, во избежание излишнего внимания некоторых персон, предлагаю создать ровно противоположное впечатление. Ваш предстоящий визит прекрасно послужит этой цели.       — Весьма тонко и остроумно, — довольно заметила госпожа де Божё. — Но вам придётся нелегко. Его преосвященство будет в гневе.       — Не беспокойтесь, он быстро сменит его на милость, увидев годовую смету, — ответил Клод, получив взамен ещё одну благосклонную улыбку.       Проводив взглядом скрывшуюся за дверями собора принцессу со слугами, Фролло посмотрел на огромное окно-розетку. В это мгновение ажурное кружево как никогда напоминало ему паутину. Но зачем же оставаться её пленником, если можно стать хозяином? Судьба посылала ему прекрасную возможность наконец стряхнуть со своей шеи ярмо в виде ненавистного королевского медика. А уж о том, что случится со злокозненным королевским брадобреем, когда Анна станет регентом, и говорить нечего. Вполне логично, что принцесса не пожелает оставлять столичную епархию за его ставленником. Фролло улыбнулся. Похоже, он слишком рано похоронил мечты о епископской митре.       Да, видит Бог, Клод всегда нуждался в признании. И, если признание его душевных качеств оказалось невозможным, он желал признания своих способностей и заслуг. Он сыт по горло как пресной рутиной и липкой скукой, так и нелепыми мечтаниями и стыдными страстями. Клод отчаянно хотел вернуть себя прежнего — абсолютно бесстрастного и расчётливого человека, который сумел выбраться из беспросветной нищеты и безвестности, не имея ничего, кроме отточенного ума и железной воли. Вот, отчего на него свалилась эта напасть! Вот, откуда эти совершенно неподобающие, откровенно безумные мысли! Даже самый совершенный разум приходит в негодность от долгого безделья. Он слишком давно не решал по-настоящему сложных задач — унылая подковёрная грызня с двумя остальными викариями и пресечение их откровенно топорных интриг не в счёт. Да, предложение принцессы Анны это именно то, что нужно ему сейчас. То, что не даст ему сгореть в пламени разрушительного чувства к маленькой чертовке с изумрудными глазами и повадками дикого зверька. Тому, кто однажды избрал лёд, не должно касаться огня. Иначе они оба обречены.