Открытая клетка

Отчего мужчины делаются священниками. Часть 2 (Коллеж Торши)

***

      Если бы Клода Фролло спросили, с каким чувством он вспоминает свои юношеские годы, он бы не смог дать однозначного ответа. Это было невероятно увлекательное, но вместе с тем сложное время. Он наконец получил доступ ко всем возможным знаниям, которые могли предложить учебные заведения того времени. Интересы его лежали в весьма обширной плоскости: от канонического права, преподаваемого в школе Сен-Вандрежезиль, до истории церковных уложений, читавшейся в стенах Шеф-Сен-Дени. Фролло во всех тонкостях изучил Капитулярии Карла Великого, декреталии многочисленных епископов, свод Грациана и сборник Григория IX. Уже в шестнадцать лет он мог смело потягаться в богословском диспуте с любым из отцов Церкви или докторов Сорбонны, но его пытливому уму всего было мало.       Оставив за плечами схоластику, Клод набросился на медицину. Он в совершенстве изучил науку лечебных трав, целебных мазей и прочих ухищрений, касающихся облегчений страданий ближнего. Под влиянием трактатов Галена и трудов выдающихся арабских врачей в переводе Константина Африканского юноша всё чаще задумывался о хрупкости и ненадёжности человеческого тела, которое есть лишь временное пристанище для субстанции куда более драгоценной. Помимо языка своих южных предков он свободно владел латынью, греческим и древнееврейским — тройной премудростью, мало кому знакомой. К восемнадцати годам Клод был обладателем всех учёных степеней свободных искусств — лиценциата, магистра и доктора. Он с успехом окончил все четыре факультета Сорбонны. Однако сердце его уже было безоговорочно отдано медицине, и он горел желанием продолжить обучение в Монпелье. Его стремление к накоплению знаний походило на лихорадку стяжателя, жадного до блеска сокровищ.       Клод по памяти цитировал труды самых выдающихся учёных и с лёгкостью овладевал описанными ими умениями, чем вызывал неизменное восхищение наставников. Увы, подобное рвение совершенно не ценилось другими школярами. Фролло не привлекали их шумные увеселения. Ему не приносил удовольствия вид бесчинств, устраиваемых во время рекреаций, и его не интересовали вакханалии улицы Фуар. Знаменитая «шестая университетская смута», разыгравшаяся летом 1963 года, также прошла мимо него. Клод не находил никакой радости в издевательствах над учениками коллежа Монтегю с их «ермолками» и стипендиатами коллежа Дормана, считая, что их нелепые мантии и тонзуры уже сами по себе достаточное наказание. Он был чужд развесёлых попоек и непристойных розыгрышей. Весь его вид, независимый и гордый, говорил о том, что он презирает всех, кто предпочёл свету знаний вино и распутство.       Такое поведение не могло остаться безнаказанным. Необщительный и сдержанный Клод, с головой погружённый в книги, казался превосходной мишенью для жестоких мальчишеских шуток. Фролло же претили подобные развлечения — он находил их проявлением скудности ума и низости натуры. Много ли чести в том, чтобы возвыситься за счёт слабого? С другой стороны, чем ещё могли утешиться ничтожные болваны, не способные освоить даже основы риторики, не говоря уже о вещах куда более серьёзных. В чём-то ему было даже жаль этих бездарей, несомненно обречённых умереть в безвестности и нищете.       Клоду пришлось отстаивать своё право быть другим. Первые несколько лет он старался вовсе не замечать обидных выкриков и насмешек, нередко сопровождаемых тычками и подножками, полагая, что отсутствие должной реакции заставит преследователей отступить. Мальчик оставался безучастен к их глупой возне, причисляя её к сонму досадных неприятностей, вроде промоченных по случаю проливного дождя ног или неосторожно разлитых по пергаменту чернил. Но время шло и становилось только хуже. Почувствовав свою безнаказанность, школяры принялись терзать покорную жертву с удвоенной силой. Особенно в этом преуспел младший сын барона д'Альбера, Симон, слывший одним из самых отъявленных забияк коллежа Торши. Этот недостойный побег гордого древа овернской знати успел сколотить целую шайку, состоящую из таких же недоносков, и объявил на Клода настоящую охоту.       Фролло старательно уверял себя, что не может уподобиться маленьким мерзавцам, повадившимся подстерегать его при каждом удобном случае, чтобы напасть толпой. Иной раз перед глазами вставало алое зарево и кулаки сжимались сами собой, но его останавливала мысль, что отец, руководствуясь полученными из коллежа жалобами, мог запросто отослать его в какое-нибудь захудалое аббатство на севере, тем самым разлучив с матерью, а этого Клод допустить не мог. И потому стал с удвоенным старанием избегать общества сверстников, ещё больше замыкаясь в себе и погружаясь в учёбу, а после очередной стычки сам чистил перепачканную одежду и обрабатывал ссадины.       Но, как утверждал Гораций, «est modus in rebus, sunt certi denique fines». Однажды его подкараулили во дворе. Камень прилетел Клоду точно в голову и рассёк лоб. Капли крови упали на страницу, украшенную искусным орнаментом из переплетённых вьюнков, расползаясь уродливыми пятнами по иллюминированному пергаменту. Это был список с сочинения Гульельмо да Саличето, заказанный Изабеллой ко дню его тринадцатых именин. Чаша терпения оказалась переполнена и безжалостно сметена. Мальчик бережно отложил книгу, прикрыв её скинутым с плеч плащом, и уверенно двинулся навстречу хохочущим школярам, возглавляемым хищно ухмыляющимся Симоном.       Уроки Матье, продолжавшиеся по сей день, не прошли даром. Клод дрался расчётливо и жестоко. Он не испытывал никакого удовольствия от того, что причиняет боль, лишь чувствовал мрачное удовлетворение. Маленькие паршивцы разбежались от него, как шакалы от разъярённого тигра. Клод не дал себе труда полюбоваться на их сверкающие пятки — он был слишком занят вразумлением их предводителя, ошеломлённого тем, что хлипкий книжный червь внезапно оказался серьёзным противником. Завидев сокрушительное поражение своего вожака, остатки наиболее преданных сторонников бесславно бежали. Симон д'Альбер, который был на два года старше и намного крупнее Клода, молил о пощаде, скулил и выл, захлёбываясь слезами, смешанными с кровью из сломанного носа и разбитых губ. Но Клод не остановился. Руки ныли от напряжения, саднили разбитые костяшки, а лицо соперника, некогда довольно миловидное, всё больше напоминало товар с прилавка мясника. От трагедии спасло только появление педеля, но незадачливый мучитель всё же ослеп на один глаз. Лишь покровительство ректора и существенный денежный взнос со стороны мэтра Фролло помогли разрешить это возмутительное дело миром. К счастью, барон д'Альбер был довольно сговорчив и располагал достаточным количеством отпрысков более дальновидных и сообразительных.       Вопреки всем опасениям Клода, отец не стал отсылать его из Парижа и даже толком не избил, ограничившись лишь звонкой пощёчиной. Казалось, Жером впервые взглянул на него с некоторым уважением. Весть о произошедшем быстро разнеслась по коллежу, по пути обрастая пугающими подробностями, заставившими впечатлительных однокашников избегать Клода, как прокажённого. Конечно же, единственный эпизод не мог в одночасье избавить его от утомительного внимания особенно рьяных задир, и время от времени приходилось повторять жестокий урок. Вскоре в среде школяров за ним прочно закрепилось не только звание учительского любимца, но и слава опасного сумасшедшего, которого разумнее оставить в покое.       Клод наслаждался своим добровольным одиночеством. Но однажды его уединение было грубо нарушено. Стоял один из тех душных летних дней, когда школяры, забросив перья и тетради, шумными компаниями устремлялись к Сене, желая хоть немного охладиться. Река, и без того не отличавшаяся чистотой, начинала походить на лужу, в которой, точно поросята, выпущенные из загона, с визгом и криками плескались мальчишки и юноши. Фролло, серьёзно увлечённый трактатом Авиценны «О ядах», расположился на толстой ветке старой ивы, склонившей свой узловатый ствол над водой. К своему неудовольствию, он уже пару минут не мог одолеть довольно простой пассаж и виной тому были совершенно неприемлемые вопли, доносившееся откуда-то сбоку. С выражением крайней досады Клод отложил книгу и огляделся. Неподалёку от дерева, давшего ему временный приют, происходила весьма обыденная, но от того не менее безобразная сцена. Трое мальчишек, приходившихся ровесниками Клоду, избивали четвёртого. Бедняга скорчился на земле, прижимаясь к корням ивы и прикрывая голову руками. Как ни странно, он не хныкал, но и попыток отстоять себя не делал. Его мучители азартно бранились и в исступлении пинали несчастного, приходя в раж от собственной безнаказанности. Фролло неприязненно поморщился. Происходящая внизу глупая возня порядком его раздражала. Что стоило этим дикарям найти другое места для своей никчёмной забавы? Клод примерился и по-кошачьи спрыгнул с ветки прямо на спины драчунов. Щедро раздав то, что было принято именовать «dare alapas et capillos laniare», и обратив противников в бегство, Фролло без особого интереса осмотрел спасённого. Это был пухлый коротышка с льняными волосами, изрядно выгоревшими на солнце. Он по-прежнему лежал, уподобившись улитке, и мелко дрожал. Клод аккуратно тронул его ногой.       — Вставай. Они уже убежали.       — Точно? А вдруг они вернутся с подмогой?       Фролло презрительно скривился. Вот ведь тюфяк! Мало того, что рыхлый, как сырое тесто, так ещё и трусливый.       — Тем более нет смысла валяться на земле и ждать.       — И то верно!       Громко шмыгая носом, мальчишка поднялся на ноги, глядя на своего невольного избавителя слезящимися бледно-голубыми глазами. Он едва доставал Клоду до плеча, зато в ширину мог вместить двоих таких, как он.       — Спасибо. Я очень тебе обязан, — с готовностью объявил толстяк.       Фролло не удостоил его ответом. Вернувшись к дереву, он легко подтянулся и, забрав книгу, спрыгнул обратно. Не хватало только, чтоб этот хиляк вообразил, что Клод помог ему в порыве прекраснодушия, и начал заискивать перед ним, как собачонка. Делаться покровителем изгоев и королём отщепенцев не входило в планы юноши. Но толстяк, очевидно, не имел о них никакого представления и потому увязался следом.       — Эй, постой! Ты даже не спросишь, за что они меня?       Клод окинул его уничижительным взглядом, особо задержавшись на туго обтянутом пыльной робой животе.       — И так ясно.       — Это да…, — печально отозвался коротышка и тут же легкомысленно похлопал себя по надутому, как бурдюк, пузу. — Отец говорит, что у меня в брюхе разверзся Тартар. А матушка напротив радуется, что у меня хороший аппетит. Кстати, я Амбруаз Дюпре. А как тебя зовут?       — Неважно, — сухо отозвался Клод, отворачиваясь от докучливого собеседника и тем самым давая ему понять, что разговор окончен.       Но не тут-то было. Толстяк с необыкновенной для его сложения прытью догнал широко шагавшего Фролло и засеменил рядом.       — А я теперь узнал тебя! Это ведь ты постарался, чтоб Симон д'Альбер звался Циклопом! Нет, чтоб меня громом побило, это же точно ты! Клод Фролло! Верно? Надо же, а ты вроде ничего для…       Тут он испуганно запнулся, понимая, что едва не сболтнул лишнего, но Клод безжалостно продолжил оборванную фразу:       — Для сумасшедшего?       — Нет, я вовсе не то хотел сказать!       — Почему? — равнодушно пожал плечами Клод. — Так все говорят. Я привык.       Амбруаз фыркнул:       — Мало ли, что говорят! Люди часто болтают чепуху. Не всему же верить!       — Не в этом случае. Держись от меня подальше. Я предупредил.       Клод удалился, считая ситуацию исчерпанной. Однако у пухлого Амбруаза имелось своё мнение на этот счёт. С некоторых пор Фролло стал замечать, что коротышка постоянно вертится возле него. Пару раз он снова попытался завязать разговор, но Клод просто проигнорировал эти жалкие попытки сблизиться, стараясь побыстрее скрыться из поля зрения настырного белобрысого кобольда. Его раздражали щенячья навязчивость мальчишки и его непоколебимое дружелюбие, о чём он вполне доходчиво сообщил ещё в первую встречу. Но Амбруаз всё равно вёл себя так, будто они старинные приятели. Ему ничего не стоило прокричать Клоду приветствие с другого конца залы или жизнерадостно махать ему рукой при встрече в коридорах коллежа. К огромной досаде Фролло, они часто пересекались на лекциях медицинского факультета. И толстый рохля так и норовил усесться поближе. Клод всё больше раздражался. Но в то же время его удивляло такое пристальное внимание к его не слишком приятной персоне. Он бы ещё понял, если б этот Дюпре пытался прибиться к нему от безнадёжности, но у Амбруаза хватало друзей. Его шутки многим нравились. Правда, это не мешало тем, кто только что хохотал и зубоскалил вместе с ним, поспешно унести ноги при появлении компании забияк, оставляя своего менее расторопного друга им на растерзание. Но Амбруаз ничуть не обижался и, даже будучи нещадно бит, не роптал на своих трусливых однокашников и на следующий день снова смеялся вместе с ними.       Вскоре Клод стал натыкаться на толстяка ещё чаще. Тот будто вознамерился стать его тенью. В конце месяца, накануне экзаменов Фролло решил окончательно всё прояснить. Для этого он вышел из коллежской библиотеки чуть раньше обычного и скрылся за углом. Амбруаз не замедлил последовать за ним. Не успел коротышка испугаться, как Клод сгрёб его за ворот и слегка встряхнул.       — Зачем таскаешься за мной? Что тебе нужно? — грозно спросил он.        Даже при свете заходящего солнца было видно, как толстые щёки Амбруаза вспыхнули кирпичным румянцем. Он завозился и полез в сумку, откуда выудил довольно приличный экземпляр редкой рукописи о лекарственных растениях.       — Вот! Видел, что ты часто берёшь такой же в библиотеке. Подумал, тебе будет интересно.       Фролло недобро усмехнулся, оглядывая надоедливого толстяка проницательным взглядом.       — Покупаешь меня, значит? Думаешь в друзья набиться, чтоб я не давал другим тебя лупить?       Он ожидал нытья, сбивчивых оправданий и откровенного заискивания, но Амбруазу удалось его удивить. Мальчишка свирепо засопел и отпихнул его руку.       — Да больно надо! Обойдусь без высочайшей протекции! Просто… ты всегда сам по себе. Все тебя сторонятся. Болтают гадости. И я подумал… вдруг тебе одиноко? Мне бы было одиноко. Человек ведь тем и отличается от дикого зверя, что не может жить один. Но раз ты такой гордый, то и пропадай ни за грош! На, подарок на долгую память!       Пыхтя от гнева, крепыш пихнул книгу Клоду и тот безотчётно прижал её к груди. Амбруаз одёрнул задравшуюся робу и, неуклюже развернувшись, пошёл прочь, загребая пыль толстыми ногами. Фролло смотрел на его нескладную фигуру с чувством неясной досады, будто прилипчивый мальчишка уличил его в чём-то недостойном.        На следующее утро на лекции мессира де Илье Клод уселся рядом с голубоглазым толстяком.       — Учти, я не люблю пустой болтовни, — сурово произнёс он.       Амбруаз мгновенно просиял и расплылся в улыбке:       — Ну тогда мы поладим! Более молчаливого человека, чем я, не сыскать во всём Париже. В этом деле я переплюну даже Святого Бенедикта. Клянусь честью, иной раз я молчу так, будто нем с колыбели!       — Кажется, твои родители сильно прогадали с именем, — задумчиво обронил Клод.       — Это ещё почему? — удивился толстяк.       — Потому что с таким длинным языком жизнь обещает быть довольно короткой.       Амбруаз весело хрюкнул и с лёгкой ехидцей заметил:       — Так и твои ткнули пальцем в небо! Чувство юмора у тебя явно не хромает.       Клод едва заметно ухмыльнулся, впервые задумываясь о том, что его новый приятель не обделён остроумием. Это обстоятельство оставляло шансы на сносное общение. Вскоре он убедился, что не ошибся. Несмотря на свою говорливость, Амбруаз оказался довольно неглуп. Он был сыном аптекаря из Руана и неплохо разбирался в лечебном деле, так что у них с Клодом нашлось много общих интересов. Добродушие коротышки и какая-то трогательная, почти детская любознательность в сочетании с неожиданной дерзостью производили удивительно приятное впечатление. Амбруаз не был ни лизоблюдом, ни нытиком. Ко всем жизненным невзгодам он подходил с долей беззлобной иронии и некоторой флегматичностью. И это вызывало невольную симпатию.       — Слава Владычице! Наконец-то вы сдружились хоть с кем-то из сверстников, — заметил Матье, когда они с Клодом обсыхали на берегу после заплыва на Волчий остров.       — Он мне не друг, — спокойно ответил юноша. — Просто навязался. Не гнать же этого увальня? Господь завещал проявлять милосердие к убогим.       — Ну да? — язвительно крякнул старый солдат. — А ещё Господь завещал подставлять другую щёку, да только не видно, чтоб вы следовали этому завету.       Клод смерил его суровым взглядом.       — С каких пор ты подался из управляющих в философы?       — С тех самых, как вы свалились на мою несчастную голову со своими пиропатевтиками, — проворчал Матье.       — Перипатетиками, — поправил Клод. — А не рано ли вы приписали себе славу Аристотеля, любезный учитель?       Матье угрожающе нахмурился и, проворно поднявшись, отстегнул от пояса пару ножей. Один из них он бросил юному господину и тот легко его поймал.       — Подымайтесь, сударь. «Аристотеля» я вам, так и быть, прощаю — всё-таки уважаемый был человек. Но за то, что задираете свой не в меру длинный нос, заставлю пропахать им песок.       — Увидим, — ловко перехватывая рукоять клинка, усмехнулся Клод.       Что бы себе ни вообразил ворчун Матье, им руководили отнюдь не добрые чувства. Фролло исходил из чистого прагматизма. Амбруаз показался ему приемлемой кандидатурой для того, чтобы отточить навыки общения, которые, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Чтобы достичь успеха, одних талантов мало — необходимо заводить полезные знакомства. Пока же у Клода выходило только наживать врагов, а это не лучшее качество для того, кто хочет добиться высокого положения в обществе и обзавестись влиятельными покровителями. Потому Клод и ввязался в сомнительную авантюру с толстым недотёпой.       Сын аптекаря действительно оказался душой компании. Он умел расположить к себе. Правда, иногда он всё же появлялся на лекциях со следами побоев. Клод всё ждал, когда Амбруаз наконец попросит его разобраться с обидчиками. Юноша ни капли не верил в бескорыстие своего приятеля. Но за целый год толстяк обратился к нему только с двумя просьбами — подтянуть его по греческому и научить плавать. Последняя сильно удивила и изрядно повеселила Клода своей абсурдностью, но он согласился. Глядеть на то, как тучный Амбруаз натужно пыхтит и барахтается, было забавно. Скоро стало очевидно, что топор добился бы куда больших успехов, чем этот несчастный, о чём Клод не замедлил ему сообщить.       — Смотри, не утопи и меня заодно, — удерживая на плаву громко фыркающего коротышку, прибавил он.       — Это вряд ли, — задыхаясь, пробулькал Амбруаз и тут же хлебнул мутной воды.       — Почему? — невозмутимо поинтересовался Фролло, вытаскивая горе-пловца на мелководье и помогая ему встать на ноги.       — Деревянные чурбаны не тонут, — откашлявшись, глубокомысленно заявил сын аптекаря.       — Твоё счастье, что я не мстительный, — вздохнул Клод, старательно пряча улыбку.       — И не говори! — поспешил согласиться Амбруаз. — Единственный глаз Симона-Циклопа — лучшее доказательство твоего великодушия.       Клод и сам не заметил, как привык к его обществу. Ему нравились их шуточные словесные дуэли и взаимные подначивания. Юноша поймал себя на том, что стал чаще улыбаться. Да и другие школяры теперь относились к нему намного терпимее. Присутствие в его жизни нового знакомого удивительным образом сгладило острые углы его непростого характера, сделав его более спокойным, снисходительным и тактичным. И всё шло хорошо, пока однажды Амбруаз не явился на условленное место у реки, сильно приволакивая правую ногу. На его пухлой физиономии расползлись многочисленные синяки, а нос был сильно расквашен.       — Ого, какие броские украшения! — заметил Клод. — И как же зовут ювелира, снабдившего тебя этим великолепием?       — Да никак! Это всё проклятая лестница! — старательно отводя взгляд, пробурчал Амбруаз.       Клод скрестил руки на груди и подозрительно уставился на него.       — Знаешь, врёшь ты просто отвратительно.       Дюпре только ещё больше насупился и нервно тряхнул головой:       — Я не вру. Говорю же, упал на ступеньки!       — Больше похоже, что ты упал на чей-то кулак. Так на чей же?       Амбруаз упрямо молчал, ковыряя серый речной песок носком башмака.       Клод вздохнул:       — Не хочешь говорить, я и сам угадаю. Рене Жансен? Гаспар Сенье? Ноэль Легранн?       При упоминании последнего имени Дюпре заметно вздрогнул. Фролло удовлетворённо кивнул и велел:       — За мной!       Не дожидаясь ответа, он уверенно пробрался сквозь заросли рогоза и быстрым шагом направился в сторону особенно шумного скопления юношей, с криками и хохотом возившихся на отмели. Амбруаз бежал следом, увещевая вернуться, но Клод был настроен решительно. Он приблизился к неугомонной компании и, подобрав камень, метко швырнул его в самую гущу мальчишек. Раздались возмущённые вопли, и веселье прекратилось. Все школяры зло уставились на него, но Клод глядел только на их предводителя — старшего сына виконта Легранна. Тот злорадно усмехнулся и отвесил ему издевательский поклон.       — О, да это же мессир Ворона! Глядите, господа, нам выпала великая честь лицезреть его пернатое высочество. Но где же ваша каркающая свита, монсеньор? Никак подбирает падаль, болтающуюся на виселицах? Или вы успели сменить птичье царство на свиной хлев? Кажется, я вижу сбежавшего оттуда поросёнка прямо за вашей спиной.       Клод неприязненно дёрнул уголком рта:       — Твои попытки меня задеть, Легранн, так же убоги, как твоя латынь. Впрочем, нет. Хуже твоей латыни нет ничего на свете. Ею можно истязать уши грешников в аду. Клянусь душой, что сам Сатана взмолился бы о пощаде, услышав твоё сиплое блеяние.       Ноэль раздражённо поморщился:       — Зачем явился, Фролло?       — Сказать, что ты бесчестный подонок и ничтожный трус, раз выбираешь противников заведомо слабее себя. И сделать тебе вызов.       — Размечтался! Здесь нет дураков драться с тобой один на один.       Клод надменно хмыкнул:       — Я этого и не жду. Мы можем разрешить спор иначе. Думаю, от такого предложения ты не откажешься.       Легранн переглянулся со своими прихлебателями и с ленцой протянул:       — Ладно. Я тебя слушаю.       Клод указал на реку.       — Кто первым доплывёт до Волчьего острова, тот и победил. Если я выиграю, то вы оставите Дюпре в покое раз и навсегда. А если ты, то можете делать со мной, что хотите. Даю слово, что сопротивляться не стану.       Сын виконта рассмеялся и хлопнул в ладоши, глядя на Клода с выражением мстительного торжества.       — Прекрасно! Тогда мы вываляем тебя в смоле и перьях и протащим по всей улице Фуар. А после скинем в самую глубокую и вонючую канаву на глазах у всего коллежа. Вот какая сделка мне по душе, Ворона! Ну что, по рукам?       Клод небрежно кивнул и принялся стягивать рубаху и башмаки. Легранн глумливо оскалился. Собравшиеся школяры приветствовали опасную затею улюлюканьем и злым смехом, в котором утонул отчаянный возглас Амбруаза. Никто не слушал его возражений. Толстяка быстро оттеснили в задние ряды. Вся орава дружно поддерживала Легранна, считавшегося превосходным пловцом, и на все лады желала Фролло упокоиться на илистом дне.       — Готовься лакать помои, — напоследок сообщил Клоду сын виконта, прежде чем оба по сигналу кинулись в воду.       Река была неспокойной в тот день. Высокие волны захлёстывали юношей, а быстрое течение так и норовило утянуть в омут. Клод позволил самоуверенному сопернику вырваться вперёд, бездарно растрачивая силы. Сам он выбрал средний темп и уже на середине пути понял, что плывёт один. Развернувшись в поисках Легранна, он увидел, как его макушка, на мгновение мелькнув среди зеленовато-серых гребней, скрывается под водой. Соблазн позволить глупому хвастуну утонуть был велик, но Фролло стиснул зубы и поплыл к вяло барахтавшемуся противнику. Поднырнув под него, Клод вцепился ему в волосы, поднимая голову над поверхностью. Перехватив бесчувственное тело одной рукой, юноша поплыл обратно. Сердце выпрыгивало из груди, мышцы нещадно ныли. Ноги попеременно сводило судорогой, но он упорно грёб, не позволяя себе замереть ни на секунду. Фролло и сам успел изрядно наглотаться воды. Наконец, дрожа и задыхаясь, он выполз на берег, волоча за собой слабо шевелившегося Ноэля. Перекинув его через колено, Клод с силой ударил ладонью по его спине, заставив выплюнуть скопившуюся в лёгких воду, после чего брезгливо отпихнул от себя. Вокруг них уже собралась гомонящая толпа мальчишек, но подойти ближе никто не решался.       — Квиты? — коротко спросил Фролло, пристально глядя на корчившегося от кашля соперника. Тот вымученно кивнул.       Клод поднялся, стараясь не шататься, и подобрал свои башмаки и рубашку. Школяры почтительно расступились перед ним. Амбруаз дожидался его чуть поодаль, нервно кусая губы и сжимая кулаки. Клод победно улыбнулся, но сын аптекаря только сильнее нахмурился. Несколько мгновений он пристально смотрел ему в глаза, а потом вдруг резко пихнул в грудь. От неожиданности Фролло шлёпнулся на землю.       — Дурак! — зло выплюнул Амбруаз и неловко заковылял прочь.       — С ума сошёл? — возмутился Клод, вскакивая на ноги. — Я же для тебя это сделал! Чтоб они тебя больше не трогали!       — Чушь! — резко отмахнулся Дюпре. — Ты сделал это для себя. Ты просто хочешь быть первым! Во всём и всегда! Тебе плевать, что думают и чувствуют другие!       Фролло онемел от обиды. Впервые в жизни он искренне захотел помочь кому-то кроме матери — совершенно постороннему человеку, от которого ему и пользы-то особой не было. А тот не только не оценил его жест, так ещё и набросился с обвинениями.       — Ну и проваливай! — холодно процедил он в спину толстяку. — Кому ты сдался, тюфяк!       Амбруаз вздрогнул, но так и не обернулся. Клод видел, как дрожат его плечи. В горле встал горячий комок и в глазах странно защипало. Юноша яростно смазал тыльной стороной ладони по лицу и быстро ушёл.       Через неделю Амбруаз сам нашёл его на привычном месте, сидящим на ветке той самой ивы. Делая вид, что читает, Клод искоса наблюдал, как пухлый коротышка пыхтит, пытаясь влезть к нему на дерево. Наконец ему это удалось. Шумно выдохнув и отерев пот, градом катившийся по лицу, Амбруаз пристроился рядом; дерево отозвалось жалобным скрипом.       — Учти, если ветка сломается, ты утонешь, — перелистнув страницу, ровным тоном предупредил Фролло.       — А вот и нет! Здесь мелко, — беспечно болтая ногами, ответил Дюпре.       — Тебе это не поможет.       — Почему это?       — Потому что тебя утоплю я. За то, что книгу намочил.       Амбруаз фыркнул и, немного помолчав, произнёс:       — Знаешь, я никогда в жизни не встречал более умного человека, чем ты. Но и большего болвана тоже.       Клод отложил книгу и взглянул на него.       — Поясни?       Амбруаз тяжело вздохнул:       — Тебе не приходило в голову, как бы я себя чувствовал, если б мой лучший друг утонул из-за меня?       — Положим, я бы утонул из-за выскочки Легранна.       — Не цепляйся к словам. Ты понял, что я хочу сказать.       Некоторое время оба молчали.       — Почему ты решил подружиться со мной? — прямо спросил Клод. — Точно не из расчёта. Остаются только благодарность и жалость. Так что из этого?       Амбруаз развёл руками.       — Ничего. Уж извини. Ты просто мне понравился.       Клод склонил голову к плечу и удивлённо вскинул брови.       — Чем же?       Дюпре пожал плечами.       — Наверное, в тебе есть что-то такое… настоящее. Какая-то внутренняя сила. Стержень, которого нет у большинства. Ты будто всегда знаешь, чего хочешь. И привык добиваться этого. Даже если все на свете против тебя. Ты готов рисковать, но не другими, а собой. Иногда ты бываешь жестоким, но на подлость никогда не пойдёшь. Это достойно уважения. И тебе вовсе не обязательно строить из себя высокомерную ледышку. Поверь, ничего ужасного не произойдёт, если кто-то узнает, что у тебя в груди сердце, а не кусок гранита.       Клод улыбнулся одними уголками губ:       — Что ж, если мой порок — чрезмерная гордость, то твой — непрошенная честность. Потому ты и ходишь битым.       — Ошибаетесь, сударь! — патетично воздев указательный палец, воскликнул Амбруаз. — Битым я хожу, потому что толстый и медленно бегаю.       — Поэтому решил начать с плавания?       Дюпре лукаво прищурился:       — Эх, Фролло! Вот насчёт римского права, метафизики и прочей учёной чепухи ты первый. А зачем все школяры таскаются к пристани у Бернардинского аббатства, не знаешь.       — Так просвети меня, — саркастично хмыкнул Клод. — Иначе так и погибну во тьме невежества.       — Охотно!       Амбруаз загадочно улыбнулся и, кряхтя, подполз ближе к стволу. Рискуя упасть в воду, он поднялся и крепко вцепился в дерево, обнимая его, как горячо любимого брата. Клод просто встал, ухватившись за верхние ветки. Продолжая улыбаться, толстяк указал в сторону густых зарослей, надёжно укрывавших небольшую заводь, располагавшуюся неподалёку от пристани. Правда, с этого ракурса она была видна, как на ладони. Клод нервно сглотнул, чувствуя, как лицо заливает краска. В заводи плескался добрый десяток юных девиц — служанок и прачек. Насквозь мокрые сорочки прилипли к их телам, бесстыдно обрисовывая волнующие изгибы. Девушки, не подозревавшие о том, что на них смотрят, беззаботно резвились в кисее водяных брызг, сверкающих на тронутой лёгким загаром коже, словно самоцветы. От мельтешения обнажённых ножек, гибких рук и оголённых плеч, рябило в глазах.       — Ну, что скажете, господин великий учёный? Это зрелище, верно, поинтересней источенных червями манускриптов? — ехидно вопросил Амбруаз, слегка пихнув оторопевшего Клода локтем в бок.       Юноша крепко зажмурился и поспешно отвернулся — слишком уж ярким оказалось впечатление. Стремясь побыстрее покинуть наблюдательный пост, он неловко развернулся и, поскользнувшись, плюхнулся в реку под довольный смех Амбруаза.       Однако приобщение к главному месту паломничества всех школяров, где они усердно познавали науку нежной страсти, состоялось только на шестнадцатом году жизни Клода и окончилось полнейшим фиаско. Неугомонный Амбруаз всё же затащил его на улицу Глатиньи по случаю собственных именин. Точнее, Фролло просто решил приглядеть за разошедшимся после бутылки хорошего вина другом, который в компании таких же оболтусов намеревался променять храм науки на обитель порока.       — За мной, моя гвардия! Сомкнуть ряды! — горланил Амбруаз, повиснув на плече Клода. — Клянусь башкой Цицерона, сегодня мы непременно осчастливим всех жриц Венеры!       Клод морщился, но мужественно терпел, искренне полагая, что у них больше шансов осчастливить каких-нибудь бродяг, подстерегающих гуляк по тёмным закоулкам. Каждый второй в этом позабытом Господом месте выглядел так, будто мечтает их всех прирезать, чтобы поживиться содержимым кошельков. Поэтому Фролло испытал некоторое облегчение, когда они наконец вошли в какой-то притон. Но спокойствие его продлилось недолго.       Зрелище, поджидавшее внутри, заставило его содрогнуться. Оно напоминало гравюры, изображающие Содом и Гоморру. Всюду слышались пьяные выкрики, призывный женский смех и бесстыдные стоны. Клод поспешно опустил глаза в пол. Сердце тяжело бухало о грудную клетку. Желудок скрутило в узел. Пока другие школяры увлечённо выбирали себе подружек, Клод встал у стены и, скрестив руки на груди, старался казаться невозмутимым. Уставившись на залитые вином половицы, он твердил про себя положения из послания Гонория III. Но тут он ощутил, как к нему мягко прильнуло горячее девичье тело. Оторвав взгляд от собственных башмаков, Клод увидел хорошенькую темноволосую девушку с хитрыми лисьими глазами. Она обезоруживающе улыбнулась ему и сладко пропела:       — Какой славный! Что же ты стоишь тут совсем один? Так не годится!       Её шейная косынка была распахнута и ничего не скрывала. Клод быстро отвернулся. Бойкая девица тихо рассмеялась и, встав на цыпочки, погладила его по щеке. Это лёгкое прикосновение молнией пронзило всё его существо, вызвав вполне однозначную реакцию напряжённого тела. Брюнетка томно вздохнула:       — Такой робкий, просто прелесть! Не бойся, оленёнок. Я не кусаюсь. Хочешь потрогать?       С этими словами она взяла заметно дрожащую руку Клода и прижала её к своей обнажённой груди. У юноши закружилась голова. Чувствуя его смятение, коварная обольстительница взяла его за другую руку и положила её себе на талию. Её голос обволакивал, заглушая все прочие звуки:       — Я ведь нравлюсь тебе, правда? А ты нравишься мне. Почему бы нам не быть вместе этой ночью?       Клод оцепенел. Девушка прижалась к нему сильнее и слегка потёрлась, словно требующая ласки кошка. Он чувствовал, как её жаркое дыхание щекочет его шею. Клод уткнулся носом в её макушку, втягивая лёгкий лавандовый аромат, исходивший от тёмных локонов. Рука, лежавшая на тонкой талии, непроизвольно скользнула ниже, переместившись на упругое бедро, и сжала его. Кровь растекалась по жилам расплавленным свинцом. Блудница вскинула голову — её миндалевидные глаза влажно блестели в полумраке. Клоду захотелось немедленно разорвать на ней платье, развести стройные ноги и одним резким движением насадить на себя хрупкое тело, яростно вжимая его в стену снова и снова. Словно прочитав его мысли, девушка выгнулась ему навстречу, беззастенчиво предлагая себя. Но юноша решительно отстранил её.       — Прости… Я не… не могу так…       Она смотрела на него с растерянностью и обидой. Не выдержав, он выбежал на улицу. Всё плыло в огненном мареве. В ушах стоял противный, тонкий свист. Клод заметался в тесном переулке, натыкаясь на стены и не находя выхода. Он будто ослеп. Перед глазами снова стояла ночная сцена в отцовском кабинете. Воспоминания, страшные и мучительные, хлынули потоком. Ноги подкосились. Клод упал. Неконтролируемые спазмы сотрясали его, выворачивая нутро наизнанку. Он несколько раз ударился лбом о стену. К вони отбросов и нечистот примешался уже знакомый запах ржавчины. Клод забился ещё сильнее, скорчившись на разбитой мостовой. Боже милостивый, какая грязь! Какое невыносимое скотство повсюду! Как же можно вот так, с кем попало, у всех на виду, будто животные? Через мгновение он почувствовал, что кто-то обхватил его за плечи, оттаскивая от стены.       — Клод! Ты меня слышишь? Вот дьявол! Что с тобой?       Голос показался смутно знакомым и Фролло прекратил вырываться. Хлопнула дверь и раздался весёлый окрик:       — Эй, Дюпре, ты идёшь? Девки долго ждать не будут! Рыжая бестия о тебе уже спрашивала. Кишки папы, что это с ним?       — А то не видно! Мессиру не приглянулись местные красотки. Они недостаточно учёны и набожны!       — Клянусь пеклом, как чуял, что надо было идти к благочестивым мумиям из Этьен-Одри. Уж там бы он нашёл себе подружку, трухлявую, как гнилой пень!       Раздался издевательский хохот.       — Подите к чёрту оба! — неожиданно грозно рявкнул Амбруаз, крепче перехватив начавшего сползать на землю Клода. — Напился он и всё! Будто с вами ни разу не бывало! Что вылупился, Эсташ? Или не ты на прошлой неделе валялся в канаве у «Старой науки» и рыдал, как младенец? А тебя, Реми, четвёртого дня подобрали в луже под телегой у Неверского подворья.       Школяры тут же притихли.       — Вот те раз! Наш праведник и вино, — протянул один из них. — Кто бы мог подумать! Фролло всё-таки человек, а не каменный истукан.       — Ладно-ладно, проваливайте! — проворчал Амбруаз. — А то всех девок разберут без вас.       Школяры скрылись в борделе. Амбруаз остался стоять на коленях в грязи, рядом с Клодом, которого снова рвало. Он терпеливо держал его голову, пока приступ не прекратился.       — Ничего, брат. И с лучшими бывает. Встать сможешь?       Клод кивнул. Ему хотелось умереть от стыда. Цепляясь за стену и плечо друга, юноша сумел подняться и теперь стоял, чуть пошатываясь и тяжело дыша.       — Я не пил, — сдавленно признался он.       — Знаю, — спокойно ответил Амбруаз и прибавил: — К дьяволу их всех! Пойдём отсюда.       В последующие три года произошло немало событий, только укрепивших их дружбу. Им довелось пережить осаду Парижа армией Лиги общественного блага, оперируя раненных в Отель-Дьё, где обоим пришлось впервые столкнуться с тяжёлыми увечьями и смертью. А после была эпидемия чумы, которая унесла жизни родителей Клода, оставив его с маленьким братом на руках, доставшимися от отца долгами и разорённым леном. Болезнь ещё свирепствовала в городе и Амбруаз, спешивший вернуться в родной Руан, пытался уговорить его уехать с ним.       — Ну какого чёрта тебе здесь делать? — краснея от злости, говорил он, запихивая вещи в дорожный сундук. — Твой разлюбезный папаша просадил всё твоё наследство. Ничего ведь не осталось!       — Почему же ничего? У меня ещё есть Мулен, — бесстрастно возразил Фролло.       Дюпре красноречиво закатил глаза:       — И что твой Мулен? Одна мельница, косогор да дрянное поле. Это же курам на смех! Ты на что собираешься брата кормить?       — На жалование хирурга.       — Крёстная сила! Это слёзы, а не жалование.       — Хочешь сказать, что твой отец готов предложить мне больше за службу в его аптеке? — с горькой усмешкой спросил Клод.       Амбруаз насупился и поджал губы.       — По крайней мере, ты окажешься подальше от этой проклятой заразы. И у тебя точно будет приличное жильё и сносная работа. А матушка и сёстры могли бы приглядеть за твоим братом.       — И что прикажешь делать дальше? — кисло ухмыльнулся Фролло. — Может, жениться на одной из твоих сестёр? Скажи, твоих родителей сильно обрадует такой зять — без гроша за душой и с малолетним братом на шее? Нет, я не желаю никого обременять.       — Глупости! Никого ты не обременишь!       — Оставь, я уже всё решил, — с нажимом произнёс Клод. — Только в столице есть достойные перспективы. Постоянные пациенты у меня уже имеются. А года через два будет и своя практика. Со временем я выкуплю лен.       Дюпре раздражённо захлопнул крышку сундука.       — А первый взнос ты откуда возьмёшь? Вымолишь у Пречистой Девы, стуча лбом о соборные плиты?       — Почти. Договорюсь с епископом об отсрочке. А после продам что-то из отцовских вещей.       — Господь Всемогущий, какой же ты упёртый баран! — в сердцах воскликнул Амбруаз, вскакивая на ноги. — Да тебе легче удавиться, чем принять чью-то помощь!       Клод холодно посмотрел на него с высоты своего роста.       — Ты предлагаешь мне не помощь, а милостыню. Мои флорентийские предки были воинами. Я не стану позорить их память, побираясь, как калека на паперти.       Амбруаз несколько мгновений смотрел на него, а после схватил первую попавшуюся под руку книгу и запустил ею в Клода, который ловко её поймал.       — Заносчивый кретин! Ты погубишь и себя и брата! И всё из-за твоей никчёмной гордыни, будь она проклята!       Клод молча положил книгу на подоконник и вышел из комнаты. Это был их последний разговор. На следующий день Амбруаз покинул Париж на подводе, отправившейся от ворот Сен-Мартен. Фролло не пошёл его провожать. На пришедшее спустя месяц письмо он тоже не ответил.