Открытая клетка

      

Глава 2

      Cum lupus addiscit psalmos, desiderat agnes

***

      Под конец августа в Париж вернулась нестерпимая жара. Улицы снова напитал зловонный запах гниющих под палящим солнцем отбросов и испарений, курящихся над Сеной. К счастью, обитатели епископского дворца были надёжно ограждены от подобных неудобств, но непривычная на излёте лета духота ощущалась даже в его роскошных залах. И это досадное обстоятельство вызывало неизменное недовольство хозяина, которое он не преминул выразить в присутствии своих гостей — аббата Сен-Жермен-де-Пре, Робера де Леспинаса, и двух своих викариев — Жана де Мореля и Клода Фролло.       — Господи помилуй, это невыносимо! — оттягивая ворот шёлкового одеяния, заявил Луи де Бомон и, резко отодвинув от себя хрустальную вазочку с недоеденным десертом, потянулся к кубку с вином. — Такое ощущение, что мы варимся заживо, будто фальшивомонетчики на Свином рынке. Уж не разверзлись ли посреди Парижа адские врата?       Аббат — давний приятель прелата ещё со времён его службы при дворе, — рассмеялся:       — Ну что вы, ваше преосвященство, для этого ещё слишком рано! При всём нашем старании, мы не успели столько нагрешить. К тому же, сперва должны явиться четыре всадника.       — О, всадники непременно будут! — с мрачной уверенностью произнёс епископ, отбив пальцами нервную дробь на резном подлокотнике кресла. — Они явятся во главе посольства герцога Австрийского.       — Слишком много чести для фламандских пивохлёбов, — отозвался Леспинас, поигрывая своим кубком. — Я бы приравнял их приезд к нашествию саранчи. Но что это вы спохватились? До зимы ещё далеко.       Прелат скривился, глядя на ухмыляющегося аббата с видом крайнего неудовольствия.       — Вам легко рассуждать, друг мой. Ведь не вам придётся изыскивать средства на прокорм этих бездельников. А его высокопреосвященство весьма недвусмысленно дал мне понять, что не собирается нести этот груз в одиночку. Проблему нужно решать уже сейчас. Пресвятая Дева, это же чистое разорение! Одни только сицилийские певчие встанут не меньше, чем в сорок ливров. Можете мне сказать, за каким чёртом они нам сподобились? Мы бы прекрасно обошлись своими. Я уж молчу о прочих расходах. Тысяча ливров! Можно подумать, они упадут мне с неба!       Епископ тяжело вздохнул и, вытянув руку, небрежно коснулся стоявшей неподалёку от его кресла птичьей клетки; крупный перстень с рубином блеснул зловещей алой искрой в подрагивающем свете многочисленных свечей. Канарейка издала нервную трель и метнулась в сторону, когда холёные пальцы прелата пробежали по золотым прутьям. Фролло ощутил невольное сходство с этой несчастной. Сейчас он от всей души завидовал третьему викарию его преосвященства, архидьякону Бри, который застрял в забытой Господом глуши, сверяя финансовые отчёты и учиняя разбирательства среди провинившихся деревенских священников. Присутствие на подобных вечерах представлялось Клоду обязанностью куда более тягостной, нежели любая визитация в самый отдалённый сельский приход. Бесконечные праздные разговоры, изобилующие совершенно излишними подробностями из жизни высшего духовенства, вызывали откровенное раздражение и брезгливую скуку. Фролло мельком взглянул на лоснящуюся физиономию сидящего напротив архидьякона Парижского и, испытав острый приступ тошноты, перевёл взгляд на парчовые портьеры. Отец Жан, успевший отдать должное всем творениям епископского повара, принимал самое живое участие в беседе и не выказывал ни малейших признаков усталости. Клод отвечал только по существу и больше отмалчивался. Он изнемогал. От обильно расточаемых фальшивых любезностей сводило скулы, а от пустой болтовни разыгралась чудовищная мигрень. Череп будто набили стеклом. Окажись Фролло на эшафоте, он без раздумий положил бы свою многострадальную голову под топор палача, чтобы покончить со всем разом. Про себя усмехнувшись этой жизнеутверждающей мысли, священник попытался подумать о чём-то приятном. С каким удовольствием он бы сейчас поднялся в алхимическую келью на вершине Северной башни собора и закончил недавний опыт, испробовав новую технику амальгамации. Или же наконец уединился с недавно приобретённым кодексом в благословенной тишине монастыря. Но он вынужден торчать здесь и выслушивать вздор, который несут первостатейные бездари и лентяи, получившие высокий сан только благодаря знатному происхождению и связям. Клод сделал небольшой глоток из своего кубка — превосходное вино с виноградников Шальо, разбавленное родниковой водой с добавлением розовой эссенции, немного смягчило пульсирующую боль, засевшую в висках, и отчасти примирило его с происходящим. Всё же люди везде одинаковы: что в хлеву, что во дворце. И досточтимые отцы Церкви охочи до грязных сплетен ничуть не меньше, чем прачки с мыса Террен. Впрочем, некоторые из этих сплетен порой оказываются весьма полезны.        — А вы что скажете, Фролло? — вдруг обратился к Клоду де Бомон. — На вас, друг мой, вся надежда. Как нам выйти из этого затруднения? Не придётся ли серьёзно урезать расходы на содержание нашего скромного хозяйства в угоду обстоятельствам?       Архидьякон спокойно посмотрел на него поверх кубка. Епископ подчас вёл себя так, будто искренне верил, что Клоду всё-таки удалось добыть философский камень и все средства, поступающие в казну епархии, происходили именно от этого. Однако подобная незамутненность была лишь видимостью — Луи превосходно умел считать деньги. Правда, тратил он их с не меньшим успехом. Фролло мог бы разрешить терзающую прелата дилемму, посоветовав ему сократить количество любовниц, но подобный совет неминуемо обеспечил бы ему скоропостижный переезд в какой-нибудь захудалый монастырь на севере, и Клод благоразумно от него воздержался. Он получил место архидьякона вовсе не за свою щепетильность в вопросах морали. Поэтому он сказал:       — Не тревожьтесь, ваше преосвященство. Полагаю, нам всё же удастся избежать крайних мер. Я планирую удержать часть жалования каноников из приходов, где были найдены нарушения во время последней визитации. Отец Антуан намерен сделать то же самое. Полагаю, что отец Жан последует нашему примеру, и именно его вклад обеспечит казну весьма внушительной суммой.       — Позвольте полюбопытствовать, на чём основаны ваши выводы, отец Клод? — елейным тоном, в котором смутно угадывались громовые раскаты, спросил архидьякон Парижский.       — На простейшей арифметике, — невозмутимо отозвался Фролло, подчёркнуто проигнорировав скрытую угрозу. — Видите ли, два дня назад я встретился с вашим помощником на заседании консистории. Мы разговорились о текущих делах и речь невольно зашла о прошедших в нескольких крупных приходах срочных ревизиях. Так вот он уверил меня, что последние подсчёты обнаружили недостачу в пятьсот восемьдесят шесть парижских ливров тридцать девять су и семь денье.       — Помилуйте, отец Клод, какая же это недостача? — не моргнув глазом, заявил отец Жан. — Преподобный Дюшан, верно, запамятовал, что эта сумма пошла на ремонт кровли церкви Сен-Жерве, пострадавшей во время той страшной грозы в начале месяца. И смета имеется. Вы же помните, ваше преосвященство, что я докладывал вам об этом?       Луи с ленцой кивнул. Бывшему придворному было явно невдомёк, что на эти деньги упомянутую кровлю можно было переложить вдоль и поперёк минимум трижды. Да и откуда бы знать о подобном человеку, носившему на пальце полугодовое жалование Клода. Епископу Парижскому не полагалось опускаться до такой ерунды, как цены на строительные материалы и услуги плотников — на то у него имелись викарии. Хитрый лис де Морель довольно сложил руки на внушительном животе, поглядывая на Фролло с выражением нескрываемого превосходства. Но если он полагал, что легко отделался, то глубоко заблуждался. Клод, прекрасно осведомлённый о безукоризненности махинации с кровлей, зашёл с другого фланга:       — Конечно, отец Жан. Но как же быть с той неприятной историей, что произошла во вверенном вам храме? Вы ведь до сих пор не приняли должных мер в отношении всех виновных.       Щёки преподобного де Мореля предательски вспыхнули.       — Мне казалось, что мы уже уладили этот вопрос. К тому же, всё обошлось. Стоит ли снова мусолить это досадное недоразумение?       — Досадное недоразумение — это пьяный органист, упавший с хоров посреди мессы. А кража церковного имущества во втором по значимости соборе столицы — это чудовищный скандал, — холодно заметил архидьякон Жозасский.       При слове «скандал» глаза Робера де Леспинаса вспыхнули неприкрытым злорадством, и он нетерпеливо заёрзал в кресле, предвкушая назревающую склоку. От епископа тоже не укрылся этот взгляд, и он его не обрадовал. Обстановка заметно накалилась.       — А ведь отец Клод прав, — всё с той же ленцой, но уже с налётом неприятного холодка, заметил де Бомон. — Шутка ли? Пропало принесённое в дар цехом ювелиров золотое распятье, инкрустированное сапфирами. Мало того — его ещё и хватились не сразу. Конечно, что нам какое-то жалкое распятье, когда сокровищница ломится от драгоценных рак, золотых чаш и усыпанных самоцветами дароносиц! Так, мелочь, дамская булавка! Не правда ли, отец Жан?       Под конец речи голос прелата уже звенел от неприкрытой ярости. Хотя, сказать по чести, сам он и не вспомнил бы того злополучного распятья — оно просто терялось в мощном потоке прочих драгоценных безделиц, стекавшихся золотым водопадом в сокровищницы принадлежащих епархии крупных церквей. Повышенная гневливость Луи объяснялась присутствием де Леспинаса. Аббат был не просто его хорошим знакомым, но и бывшим соперником в борьбе за епископскую митру. И теперь де Бомон из кожи вон лез, показывая себя рачительным управленцем, руководящим всем железной рукой, чтобы в очередной раз утереть нос заклятому другу. Именно на это Клод и рассчитывал, вновь затрагивая уже подзабытое прегрешение отца Жана. Архидьякон Парижский немедля перешёл на подобострастный тон, заводя привычную песню:       — Ваше преосвященство, но вы же знаете, что ревизия ценностей происходит только…       Его преосвященство с грохотом опустил кубок на стол; бедная канарейка снова заполошно заметалась в клетке. Клод едва заметно поморщился и потёр висок.       — Я знаю одно — у вас царит настоящий бардак! — припечатал епископ. — И раз вы сами не спешите навести порядок, я сделаю это за вас. Такое дело тянет на лишение двух третий довольствия всех ваших подчинённых минимум на месяц. Лучше на два. А вы, как добрый пастырь, разделите их судьбу и подадите братьям пример умеренности и смирения.       — Ваше преосвященство, прошу, будьте справедливы! — заюлил отец Жан. — Я и так отдал под суд начальника церковной стражи и его помощников. Куда же больше? Ведь всё благополучно разрешилось, и распятье вернулось в храм.       Епископ раздражённо поморщился:       — Только не вашими усилиями!       Робер де Леспинас уже не находил себе места, изнывая от любопытства.       — Я, признаться, лишь мельком знаю об этой истории, — вкрадчиво начал он. — А дело-то весьма занимательное. Хотелось бы услышать подробности. Самые животрепещущие и нескромные.       Луи обречённо вздохнул и сделал жест в сторону своего второго викария:       — За ними вам лучше обратиться к непосредственному участнику и главному герою. Отец Клод, будьте так любезны.       Фролло, не сводивший пристального взгляда с яростно пыхтяшего де Мореля, вежливо отозвался:       — Как вам будет угодно, монсеньор. Но, уверяю вас, история самая тривиальная. Дело в том, что я питаю слабость к занятным старинным вещицам и часто посещаю разные антикварные лавки. Во время одного из таких визитов я по чистой случайности заметил у хозяина то самое распятье. Стал расспрашивать и выяснил, что вещь принёс некий нервный молодой человек, уверявший, что это его семейная реликвия и, если бы не оставшиеся от покойного отца долги, он бы никогда не расстался с ней. Антиквар поверил в его трогательную историю и купил распятье. Бедняга был немало шокирован, когда я объяснил ему истинное положение дел. К счастью, удалось обойтись без привлечения людей прево и лишнего шума.       — И я бесконечно благодарен вам за это, отец Клод, — быстро вставил де Морель, безошибочно чувствуя, к чему может привести дальнейшее повествование.       Клод слегка улыбнулся ему:       — Не стоит, ваше высокопреподобие. Это был мой долг. Уверен, вы бы сделали то же самое. Ведь мы все служим общей цели.       — Всё это чудесно, — вновь вклинился в разговор Леспинас. — Но что же стало с вором? Неужели антиквар не смог опознать его? Наверняка это был кто-то из каноников собора. Иначе и быть не может!       Фролло кивнул:       — Я тоже так подумал. И тут мы подходим к самому интересному. Дело в том, что у почтенного антиквара обнаружилась крайне любопытная форма близорукости. В мой первый визит он искренне клялся, что сможет узнать юношу. Но когда мы явились вместе с отцом Жаном в сопровождении церковной стражи, вдруг заявил, что к старости он сильно ослаб зрением и не смог бы отличить собственного сына от какого-нибудь уличного мальчишки. Где уж ему вспомнить посетителя, которого он видел один раз в жизни и то в полумраке. Пришлось нам учинять дознание собственными силами, допрашивая всех подходящих по возрасту каноников. Эта участь не миновала даже любимого племянника отца Жана, который служит в храме помощником ризничего, так что всё было в высшей степени справедливо.       Последнюю фразу Клод произнёс, слегка понизив голос, что заставило архидьякона Парижского на краткое мгновение судорожно оттянуть ворот сутаны.       — В чём дело, отец Жан? Вам нехорошо? — проследив этот жест, участливо спросил Фролло.       — Нет-нет, здесь просто очень душно, — подчёркнуто сухо отозвался де Морель, сверля уничтожающим взглядом переносицу Клода.       — И то правда! Пожалуй, не будет большой беды, если мы немного приоткроем окно, — пружинисто поднимаясь со своего места, заметил неугомонный Леспинас.       — Робер, спешу напомнить, что мой дворец не окружён заливными лугами, — предупредил епископ.       — Не миндальничайте, друг мой. Иногда нужно приобщаться к прозе бытия, — весело отозвался аббат и самовольно распахнул створку.       Облокотившись на подоконник, он вдохнул ночной воздух, брезгливо поморщился и вновь вернулся в кресло.       — И каков итог? Виновный нашёлся?       — Разумеется. И, представьте себе, вызвался сам.       — Воистину, чудо! И кто же это был?       — Один из недавно рукоположенных священников. Выпускник теологического факультета Сорбонны. Очень способный юноша, надо отметить, — серьёзно заметил Клод.       — Ещё бы! — фыркнул аббат. — И что же толкнуло этого способного юношу на воровство?       — Он сирота. Родом из Ванвра. Из родственников у него остались только престарелая тётка, которая его и воспитала, и двое сестёр. Недавно одна из них тяжело заболела и ему срочно понадобились деньги.       — Печальная история, — с деланным сочувствием заметил Леспинас. — Но, зная вас, можно не сомневаться, что наказание он всё равно понёс самое суровое.       — Не угадали, монсеньор, — неожиданно вмешался в разговор отец Жан. — Его высокопреподобие Фролло лично ходатайствовал перед его преосвященством о том, чтобы не отдавать преступника под суд. Более того, он предложил назначить его в один из подотчётных ему сельских приходов. Я сразу сказал, что умываю руки и не желаю потворствовать укрывательству вора. Но отец Клод настоял на своём, уверив, что готов нести личную ответственность.       Робер де Леспинас уставился на Фролло с выражением искреннего замешательства.       — Ваше высокопреподобие, вы меня поражаете! Неужели вы, с вашей практичностью и безукоризненной репутацией, готовы так рисковать, беря под своё начало грабителя и клятвопреступника?       — Отнюдь, монсеньор. Лишь жертву обстоятельств. Порой под их гнётом на преступление идут даже достойные люди.       — Вы напрасно удивляетесь, Робер. Отец Клод — известный защитник всех обездоленных, — с лёгкой иронией произнёс де Бомон. — Обострённое чувство долга не даёт ему просто пройти мимо чужого несчастья. Ему непременно нужно кого-нибудь облагодетельствовать, иначе день прошёл зря.       — Вы мне льстите, монсеньор. Хочу заметить, что отец Жан преуспел на поле благотворительности гораздо больше, чем я. Взять, к примеру, его племянника, который, ещё будучи послушником, выказывал склонность к…       — Отец Клод, ну что вы, право? — молниеносно перебил его красный, как варёный рак, де Морель. — Зачем утомлять всех подробностями моих семейных забот? Лучше вернёмся к делам. Ваше преосвященство, я как раз собирался сказать, что в этом месяце несколько знатных прихожан сделали очень весомые пожертвования. Возможно, я бы мог выделить эти средства на общие нужды епархии…       — Ну, договаривайте, ваше высокопреподобие. У вас же всегда есть какие-то условия, — нетерпеливо подстегнул его де Бомон.       — Если бы вы сочли возможным не накладывать взыскание, — смиренно закончил толстый прохвост, глядя на прелата полными собачьей преданности глазами.       — Зависит от того, сколько вы готовы вложить, — безжалостно отчеканил епископ.       На пухлом лице отца Жана на мгновение отразилась мучительная умственная работа. В его душе явно разыгралось бурное и кровопролитное сражение безудержной алчности с крайней осторожностью, в котором последняя всё же одержала победу.       — Думаю, около семисот парижских ливров, — выдавил де Морель с видом человека, который отсекает себе руку.       — Вот видите, ваше преосвященство, мы с отцом Жаном только что нашли вам недостающие деньги, — бодро объявил Фролло.       — Вот и славно. Я не сомневался в вас обоих, — довольно усмехнулся епископ. — Кстати, а что такого занимательного вы хотели нам рассказать, когда на отца Жана внезапно снизошло озарение?       О, Клод бы мог рассказать много занимательного. Так много, что этого бы хватило не просто на чрезвычайное собрание капитула, но и на епископский суд с последующей позорной ссылкой самого де Мореля. Например, о том, что угодивший в немилость несчастный священник за определённую сумму, выплаченную его семье, выгораживал приснопамятного племянника архидьякона Парижского, чему имелись неоспоримые доказательства. Но зачем лишний раз мутить воду? Фролло устраивал довольно предсказуемый противник, у которого есть масса пороков, а, значит, и уязвимых мест. Он уже привык к их вялотекущей грызне и не желал ничего менять. Скорее всего на место Мореля назначат ему подобного и Клоду придётся снова изыскивать рычаги давления на очередного проходимца. Так что пусть уж остаётся этот толстый выжига — он хотя бы довольно быстро соображает, когда нужно остановиться и пойти на попятный.       — Ничего, что было бы достойно вашего внимания, — просто сказал Клод.       — Великолепно! Выпьем же за торжество разума и осмотрительности, — благодушно объявил Леспинас и опустошил свой кубок. Все присутствующие последовали его примеру. Вышколенный слуга тотчас снова разлил вино и вернулся на своё место.       — И всё-таки удивительный вы человек, ваше высокопреподобие! — вдруг обратился к Фролло архидьякон Парижский. — У вас на всё находится время — участие в совещаниях теологов Сорбонны, философских собраниях при Сент-Илер, конгрегациях медиков при «Кропильнице Богоматери» и заседаниях духовного суда. На всё, кроме исполнения ваших прямых обязанностей настоятеля храма.       — Пожалуйста, поясните, — спокойно попросил Клод; он был абсолютно уверен, что отец Жан обязательно устроит ему в отместку какую-нибудь мелкую пакость, и не ошибся.       — Охотно. Я говорю о состоянии соборного органа. Где это видано, чтобы в главном храме столицы инструмент звучал как Иерихонская труба?       Тут встрепенулся и епископ:       — Очень своевременное замечание, отец Жан. А вы что же, господин архидьякон Жозасский? Орган издаёт какие-то инфернальные завывания и жуткие хрипы, словно сонм проклятых душ, а вы и ухом не ведёте. Скоро пойдёт третий месяц, как вы не можете решить эту проблему. Стыдно, милейший! Особенно вам.       — Каюсь, ваше преосвященство, виновен, — без возражений посыпал голову пеплом Фролло. — Но я как раз и хотел поговорить об этом с отцом Жаном. Как хорошо, что он сам вспомнил о данном мне обещании.       Архидьякон Парижский едва не поперхнулся вином, но мужественно преодолел приступ удушья.       — О чём вы, отец Клод? — спросил он.       Фролло чуть приподнял брови, изобразив недоумение.       — Ну как же? Вы обещали мне любую услугу взамен моей помощи в деле с распятьем.       Отец Жан выдавил из себя преувеличенно любезную улыбку:       — Ах, вы об этом! Да-да, конечно.       — Замечательно. В таком случае вы позаботитесь о починке органа.       — Почему именно я? Вы подозреваете у меня наличие навыков настройщика? — язвительно вопросил де Морель.       — Нет, я подозреваю у вас наличие нужных знакомств, — хладнокровно парировал Фролло. — Кажется, муж одной из ваших кузин или племянниц — простите, я вечно путаюсь в ваших многочисленных родственных связях, — занимается именно этим и весьма успешно. Буду счастлив, если он предоставит собору свои услуги. И сделает это безвозмездно. С учётом стоимости материалов. В уплату вашего долга. Вам ведь нетрудно?       — Разумеется, отец Клод. Разумеется, — с безупречно вежливой улыбкой отозвался архидьякон Парижский, при этом наградив Фролло взглядом, в котором ясно читалось жаркое пожелание немедля провалиться в преисподнюю, прямиком в пасть к Сатане. Фролло учтиво кивнул, посылая в ответном взгляде предложение проследовать туда же и прихватить с собой всю родню.       Епископ деликатно прикрыл рот ладонью, пряча саркастичную ухмылку. Робер де Леспинас от души расхохотался.       — Отец Клод, в вас погиб великий политик, — отсмеявшись, довольно заметил он. — Его величество был бы счастлив заполучить себе такого помощника.       Клод сдержанно поклонился:       — Благодарю. Вы слишком высокого мнения о моих скромных способностях.       — Мне бы ваше смирение, но, увы! Я слишком тщеславен, да простит мне Создатель. Ох, друзьями мои, у вас кипят такие нешуточные страсти, что мне даже стыдно рассказывать о моих заботах.       — Господин аббат, оставьте эти светские ужимки. Стыд и вы — вещи несовместимые, — метко заметил де Бомон, отпив вина. — Что такого занимательного у вас приключилось?       Леспинас хитро прищурился и, потянувшись к своей тарелке, отщипнул виноградинку и бросил её в рот.       — Ах, ваше преосвященство, вы совсем оторвались от вашей паствы, — с притворным укором произнёс он. — Пока вы со своими викариями занимаетесь подсчётом презренного металла, Париж переживает нашествие похлеще предстоящего фламандского посольства.       Луи демонстративно закатил глаза:       — Пресвятая Дева! Вы – настоящий палач! Тянете слова, словно жилы. Что там такое? Очередное нападение бургундцев и пикардийцев?       Аббат тонко улыбнулся ему:       — Нет, друг мой. На этот раз столице угрожают полчища белых мавров. Да-да, что вы так удивляетесь? К нам пожаловали цыгане. Вот уже две недели весь город будто с ума сошёл. Люди собираются толпами, чтобы поглазеть на представления этих чумазых фигляров.       — И с каких это пор вы стали посещать подобные сборища? — язвительно осведомился епископ.       Аббат возмущённо вздёрнул брови.       — Посещать? Господь с вами, Луи! Я сделался их невольным свидетелем лишь потому, что эти голодранцы встали табором прямо под стенами моего аббатства. Бедные мои монахи! Будто им было мало непотребств, денно и нощно творимых школярами на Пре-о-Клер. Этот несчастный луг — настоящая гидра Сен-Жермен. Теперь ещё и это. Чистой воды вакханалия. Вы бы видели эти толпы разряженных в африканские тряпки дикарей!       — Ещё успею наглядеться, — вздохнул де Бомон. — Что-то подсказывает мне, что эти орды не ограничатся предместьями и заполонят весь город. Подобное уже случалось. Сперва в Реймсе, а потом и здесь. Вскоре они примутся клянчить милостыню на всех углах и устраивать балаганы на площадях. Куда только смотрит прево?       — В свой стремительно пустеющий кошель, — немедленно отозвался Леспинас. — Ходят слухи, что его величество намерен урезать ему жалование. Уж больно дорого французской короне обходится содержание хранителя порядка.       — Совершенно согласен, если учитывать, что мессир д'Эстутвиль хранит то, чего нет и в помине.       Аббат хохотнул и поднял кубок, отсалютовав им епископу:       — Ваше преосвященство сегодня необыкновенно суровы и благочестивы. Заразились от своего второго викария?       Фролло послал Леспинасу вежливую улыбку, показывая, что оценил остроту и думая о том, что благочестие не насморк, чтобы им заразиться. В любом случае у Луи имелся отменный иммунитет.       — Но отчего вы сами не распорядитесь прогнать этих нахальных попрошаек? У аббатства ведь нет недостатка в стражниках? — поинтересовался Клод.       Аббат только развёл руками:       — Да ведь я так и хотел сперва. Даже отдал распоряжение своему приору. А тот вернулся с удивительной историей. Оказалось, что это вовсе не шайка нехристей, а самые настоящие паломники с буллой от самого папы, наказывающей им странствовать по христианским землям, чтобы искупить их временное отречение от истинной веры под властью гранадского эмира.       — Монсеньор, но вы же понимаете, что это наверняка подделка? — резонно заметил де Морель.       — Вы, безусловно, правы. Но эта дерзость вкупе с потрясающей изворотливостью не может не вызывать восхищения. Однако я передумал их разгонять не только поэтому.       Тут бесстыжие глаза аббата сверкнули хищным озорством.       — Представьте себе, любезные, меня окончательно переубедило одно удивительное создание — юное, прекрасное и чистое, как слеза младенца. Она представилась племянницей их герцога.       — И вам не стыдно, Робер? Опуститься до подобного! — возмутился Луи.       Аббат примирительно поднял руки.       — Как можно, друг мой? Что вы такое подумали? Она всего лишь пела неподалёку от ворот, а я вознаградил её за старания парой флоринов. Я бы отдал ей и больше, но с собой не было. Не хмурьтесь, почтенные. Особенно вы, отец Клод. Вы бы только слышали этот голос! Настоящая райская птичка — не чета вашим канарейкам, Луи. А какое у неё личико — просто прелесть! Прибавьте к этому роскошные смоляные кудри и точёную фигурку. А глаза… ммм… клянусь всеми святыми, в них можно утонуть. Истинное чудо, что среди этих жалких отребий выросла такая роза. Мы немного поговорили и оказалось, что малышка очень остра на язычок. Словом, я покорён. Вот думаю, а не наведаться ли мне к её доброму дядюшке с интересным предложением.       Прелат осуждающе покачал головой:       — Робер, вы невыносимы! В конце концов, это уже просто неприлично.       — Приличия — не мой конёк, и вам это отлично известно.       — С вами невозможно говорить серьёзно. Вот что прикажете мне делать?       — Молиться о спасении моей грешной души, — невозмутимо отозвался Леспинас и снова рассмеялся.       Эпикурейцы в рясах ещё долго перебрасывались шутками и каламбурами. Даже де Морель немного оживился, довольный тем, что буря начальственного гнева лишь слегка потрепала его, но не обрушилась всей мощью. Клод же мечтал поскорее добраться до постели. Утешением ему служило только удовлетворение от того, что вечер всё же прошёл не зря и ему удалось выгадать для себя нечто полезное. Мелочь, но приятная. Однако каков аббат! Этому развратнику уже мало монахинь и дочерей разорившихся дворян. Его больше не прельщают даже девицы из лучших домов терпимости. Пресытившись плодами французской земли, он воспылал страстью к заморской экзотике. Но всему же есть предел! Как можно опуститься до связи с цыганкой? Страшно подумать, какой иноземной заразой способно наградить ничтожного сластолюбца это жалкое существо. Одна мысль о подобном соитии вызывала стойкое омерзение. Клод тяжело вздохнул и залпом выпил остатки вина. Грязь и гниль повсюду. От них не укрыться даже в святых стенах. Vidi cuncta, quae fiunt sub sole; et ecce universa vanitas et afflictio spiritus.