Девочка и меч

— Где ты его нашел? Мелия стояла у очага с кипевшей над углями кастрюлькой и сжимала в руке вытертое полотенце. Теплые огоньки от печи плясали на ее круглых нежных щеках, отражались в зеленоватых глазах. Она готовила галеты для долгого перехода через горы. По крайней мере, она не попала в эту кошмарную грозу — домашнее платье на ней выглядело сухим и теплым. — Где?! — Мелия вскрикнула, сжимая полотенце так, будто сейчас разорвет его на части. — В горах, — Асгейр протянул клинок на ладонях перед собой. Капли дождя стекали с рукавов, бледно-розовые от крови. Стекали с его волос, с пол одежды, даже с кончика носа, собираясь на полу в лужу. — В пещере под камнями… Он не стал говорить, как долго искал проход под землю по скупым оговоркам Мелии; как сдружился с местным мальчишкой, светловолосым и потому часто битым, и как… Асгейр сглотнул. Руки у него дрожали — крупно, ходуном ходили от холода, расплескивая отраженные в стали отсветы очага по всей комнате. — Да убери ты этот чертов меч! — Мелия бросилась к нему. — Как можно было попасть в такой ливень?! Она не успела накинуть полотенце на его мокрые волосы. Наверно, ладони стали скользкими от воды. Клинок выскользнул из рук. Мелия коротко вскрикнула. Алое плеснуло на светлую ткань… Асгейр отшвырнул меч в угол комнаты и бросился к Мелии. Ее руки, он увидел, залило алым от глубоких порезов на ладонях. — Прости, — выдохнул он, судорожно зажимая раны полотенцем. — Прости, пожалуйста, прости. Я позову Рую. Мелия осталась стоять в углу, у печи. Меч — лежать под столом. Асгейр выбежал в пристройку, запоздало понимая — ему не хочется оставлять возлюбленную наедине с колдовским клинком. В окне прогрохотало. Отсвет молнии озарил маленькую комнатушку и женщину, свернувшуюся на углу кровати. Она подняла голову, и ее глаза тускло сверкнули в полной темноте. — Что случилось? *** — Ты отдашь его Трехликой, — Руя затянула последний узелок на перевязи. — Другой такой уже принес моему дому немало горя. Еще одного не потерплю. — Мы скоро уйдем, — взмолился Асгейр. — Он мне нужен, чтобы защитить Мелию. — Уже защитил! — огрызнулась Руя. — Видел, как? — Я сама могу себя защитить. — Ты даже от этого дурака себя не защитила! — набросилась на дочь Руя. — И с такими руками ты никуда не пойдешь — ни сумку взять, ни за нож схватиться. А если грязь занесешь, представляешь, что будет? Мелия молчала. Асгейр отчаянно пытался поймать ее взгляд, но девочка упрямо глядела мимо него. Противный холод растекался по груди и животу, наводил шороху в голове. Она его не простит, решит, что он опасен, откажется от него… — Асгейр понесет сумку и возьмется за нож, — Мелия вскинулась, но снова поглядела не на него, а на мать. — Мама, времени слишком мало. — Прекрати это, — суровый голос Руи словно дал трещину, стал мягким, как масло, и соленым — как морская вода. — Мелия, ты одна у меня осталась… — Я найду Тсию и вернусь. — Не вернешься! И тем более не смей возвращаться с этой… С ней! — Руя вскинула руку, прикрывая лицо. Ее губы расползлись в гримасе, а впалые щеки покраснели. — Она забрала у меня Ликея, а теперь забирает тебя… Ненавижу, ненавижу… — Ты сама у себя его забрала, — Мелия поднялась с кровати. — Мама, я очень сильно тебя люблю. Но Тсие нужна моя помощь. — А мне твоя помощь не нужна?! — Руя аж взвизгнула, и Асгейр вжал голову в плечи. — Ты одна у меня осталась! Ничего больше у меня нет — ни детей, ни мужа, ни красоты. Я все забыла, я никому не нужна — только трем полубезумным ведьмам в морском гроте. Ты бросишь меня, Мелия? Оставишь? А если Луноликие… — Ты спрячешься в гроте, богини не дадут тебя в обиду, — Мелия обняла Рую за плечи. — Мама, пожалуйста, успокойся. Это все ужасная ошибка. Но я верну Тсию, вы поговорите и помиритесь. Мы прогоним Луноликих. Это не вернет нам папу и Ликея, но мы снова будет вместе: ты, я, Тсия… Руя опустила голову, утыкаясь лицом в плечо Мелии, и горько заплакала. Асгейр отвернулся и отошел к столу, под которым так и лежал его клинок. Он вынес его из пещеры в горах, омыв кровью невинного ребенка. Потом началась гроза, каких он не видел в Птичьем Мосту никогда. Кроме разве что… Подхватив меч с пола, Асгейр вышмыгнул из дома на крыльцо. Мелии и Руе нужно было время, чтобы выплакаться и попрощаться. Потому что Мелия не изменит своим планам и никого не послушает. Она решила, что выйдет завтра на рассвете — и она пойдет. Асгейр из-за этого сделал все грубо и торопливо, не так, как планировал. Но все равно все получилось. Клинок покинул кристаллическое ложе и согласился уйти с ним. Сейчас было слишком темно, чтобы что-то разглядеть, но Асгейр запомнил. Удивительной красоты клинок. И совсем не похож на то длинное, безобразно угловатое чудовище, которым размахивала сестра Мелии. Лезвие было не длинным и не коротким, зато широким, с таким же широким и неглубоким долом. Такого чистого железа — а может, и какого-то другого металла, — Асгейр никогда прежде не видел. Рукоять обернули алой бычьей кожей, яблоко отлили из чистого серебра в аккуратный, правильно скругленный треугольник. Взгляд цеплялся за глубокие оттиски знакомых Асгейру рун: пламя, волк, волна, ворон и ясень. Гарда у меча Мелиной сестры была жуткой — длинной, с острыми углами и причудливой филигранью, так что только диву даешься, как мечница самой себе не распарывает руки. Клинок Асгейра — другое дело. Гарда у него была правильной, аккуратной: широкая, чтобы выдержать удар топора, и небольшая, чтобы не нарушать баланса. Вместо бесполезных драгоценных камней, которые хороши в кинжалах жрецов, а не воинов, — простые рисунки. Они повторяли руны на яблоке: пламя, волк, волна, ворон и ясень. Все контуры усыпаны мелкой, идеально круглой зернью. А места, где яблоко переходит в рукоять, а рукоять — в лезвие, украшены причудливой сканью в виде разлапистых деревьев. И каждое — разное, неповторимое. Асгейру удалось различить сосну, ясень, дуб, терновник и рябину, которые своими ветвями как будто поддерживали детали меча. Такого клинка не было ни у одного ярла, ни у одного правителя в тех землях, где высаживались их корабли. Он был прекрасен, совершенен, идеален. Асгейр выставил меч перед собой, любуясь. И нахмурился. На лезвии осталась кровь. Она почему-то не высохла и не размазалась, оставшись ярко-алыми, крупными каплями, похожими на бруснику. Обернув кулак в рукав, Асгейр попытался оттереть пятна от лезвия. — Ай! — он отдернул руку и поднес ее к глазам. Сквозь прореху на рукаве проглядывал порез. Асгейр перевел взгляд на клинок. Снова посмотрел на порез. Сначала Мелия, теперь он сам. Как можно пораниться, не прикасаясь к лезвию? Молния расчертила темно-синее небо и залила все вокруг бледной, потусторонней голубизной. Асгейр зажмурился. Раскат грома чуть не сбил его с ног. Когда он открыл глаза, на крыльце стояла девушка. *** «Я, наверно, умру», — Асгейр вцепился в какой-то корешок, свисавший со скалы, перенес вес на руку и сделал еще один мучительный шаг. Боль прокатилась от изувеченной стопы до самого бедра, выбивая изо рта слабый стон. — Нужна помощь? — убежавшая вверх по тропе Мелия обернулась. «Какая же она красивая», — Асгейр прищурился, ослепленный закатным солнцем, в свете которого ее рыжие локоны горели, подобно огненному цветку. — Нет, — он заставил голос звучать твердо. — Просто осматриваюсь. — Еще один подъем, — Мелия слабо улыбнулась. — И встанем на привал. Было бы славно… Асгейр карабкался еще добрый час. У него болела спина, болели ноги, пот катился крупными каплями со лба. Приходилось много и часто цепляться за камни и растения, так что оцарапанные ладони горели огнем. Может, Мелия была права. Может, он совсем не готов к пути через горы. Она уже ждала его на открытой площадке под нависшей скалой. Умнó, такая защитит от ветра и, если погода испортится, от дождя. Пошатываясь и подволакивая за собой больную ногу, Асгейр подошел к Мелии. Медленно стащил заплечную сумку и поставил на землю. Мелия сидела на камне, обняв перевязанными руками колени. — Разведешь костер? Я тут всякого сухостоя напинала, вон лежит. — Конечно. Она мерзла. Асгейр больше всего хотел растянуться на земле и притвориться мертвым на пару часов, но Мелия мерзла. Он опустился на колени и начал собирать сухие стебли. — Забавно, — наблюдая за ним сверху вниз, Мелия хихикнула. — Я без рук, ты без ног… — Дополняем друг друга, — усмехнулся Асгейр. Когда собирание веток привело его к ногам Мелии, он слабо боднул ее в бедро лбом. — Руки скоро заживут, — виновато добавил он. — Прости меня, пожалуйста. — Я и не сержусь, — Мелия пожала плечами. — Это же не ты меня порезал, а твой меч. — Однажды, — Асгейр сел на землю и начал складывать костер. — Сын ярла — настоящий, ну, от северянки — убил дружинника-подобранку. Из-за женщины, по-моему, островитянки какой-то. За такое одно наказание — смерть, и разбираться нечего. Это при всей команде было. Но ярл не мог позволить сыну умереть. Поэтому приказал судить меч… Его потом выкинули в море, добрый был клинок, а ярлов сын до конца плаванья без меча проходил. — А что стало с той женщиной? — Какой? — Ну, из-за которой подрались. — Я… Я не знаю. Никто не говорил. Мелия вздохнула и уселась рядом с ним. Асгейр напружинился, затаил дыхание. Мелия опустила голову ему на плечо и протянула ладошки к занявшемуся огню. От ее волос, несмотря на целый день пути, пахло мыльными травами и очагом — пахло домом. — Я это к тому, — Асгейр прокашлялся. — Что клинок не может ранить без руки, которая его держит. — Такие клинки — могут, — огоньки отражались в больших Мелиных глазах, плясали на ее щеках и посеревших от перехода повязках. — У Тсии ведь был такой. Асгейр вздрогнул. Руя запрещала упоминать это имя. Наедине с ним Мелия сначала говорила о сестре взахлеб — когда была ребенком. А в последний год, наверно, вспоминала лишь пару раз — вслух. И только когда озвучивала планы: хочу узнать, что происходит с Тсией. Хочу найти сестру. Хочу вернуть Тсию домой. Но думала о ней, наверно, постоянно. — Все с него и началось, — Мелия шумно вздохнула. — Он порезал маму. Мама попыталась его вышвырнуть. Тсия чахла без клинка, умирала. Пришлось вернуть. Она сразу поправилась, начала тренироваться. Убила того северянина… Мама стала ее бояться и попыталась отравить. — Разожми кулаки, — тихо попросил Асгейр. — Раны откроются. Мелия не послушалась — а может, просто не смогла. Тогда Асгейр осторожно, палец за пальцем, разжал ее пальцы и взял ее руки в свои ладони. — Я все думаю, что было бы, не найди она этот клинок. Ликей бы остался в живых. Тсия бы не сбежала. Какой бы она стала? Я не думаю, что такая, как Тсия, когда-нибудь вышла бы замуж или завела детей. Наверно, она бы все равно отправилась в странствие. Хорошо, что у нее есть такое оружие. Голос Мелии задрожал, как тонко натянутая струнка. — Только даже оно не смогло ее защитить. Она… она умерла, я это почувствовала. Сгорела. Это больно, очень больно. Но я почему-то не могу ее отпустить. Я… Я не ощутила отчаяния и пустоты, понимаешь? Наоборот, у меня каждая жилка горит. Я должна ее найти. Хотя бы ее пепел, и привезти его домой, и хотя бы похоронить ее дома… Я так скучаю по ней. Асгейр обнял ее за плечи как раз в тот момент, когда Мелия заплакала. — Тсия всегда была одна, — прошептала она через несколько спазматических вздохов. — Я хочу, чтобы хотя бы ее прах не был так одинок… — Мелия, — прервал ее Асгейр. Со склона горы он видел море. — Посмотри. И на море были корабли. Асгейр увидел их в темноте, потому что одна из ладей пылала, как факел, озаряя сумрачную воду залива… До них долетел чудовищный рев, и в свете пламени над горящими кораблями пронесся крылатый зверь. *** Конунг Лейкнир глядел в ночное небо и хмурился. Время от времени его отвлекали маленькие красные мушки — искры, поднимавшиеся от горящего города. Они норовили сесть на плечи, подпалив меховую оторочку плаща, или на безбородую щеку — приходилось отмахивать от них. А чтобы не подпалили паруса, Лейкнир звал ветер — тот относил искры обратно к городу, но они все равно норовили вернуться. Доски корабля скрипели под ногами тяжело нагруженных воинов. Мелодично звенело: золото, драгоценные камни, изысканное оружие, гривны и ритуальные предметы сгружали на четыре бычьи шкуры, сшитые вместе и разложенные на палубе. Конунг опустил взгляд на объятый пламенем тропический лес, на темные, грубые очертания храмов. Пламя войдет в них и вылижет все дочиста, оставив обгоревший камень и съежившиеся уголешки от спрятавшихся людей. — Конунг! — гаркнул ярл Бьёдвар. — Тряпки за борт? Лейкнир обернулся и поглядел на свернутые цветастые рулоны. Похожие на стволы молодых деревьев, тяжелые и увесистые. — Где взяли? — спросил он, присаживаясь на корточки и ощупывая материал. — В покоях этой старой суки, — Бьёдвар сплюнул. — Королевы. — Себя за борт вышвырни, — ухмыльнулся Лейкнир. — Это парча и шелк. Один отрез дороже нашего корабля стоит. Он выбрал темно-изумрудный и золотой рулоны, взял под мышку. — Это для Сигни. Остальное оставь для расчета. Сигнир, подумал Лейкнир с нежностью, поглаживая мягкую ткань. Сигни. Северянки редко рожали даже одного ребенка, а ему повезло. У него была младшая родная сестра. Когда он выходил в плаванье, ей едва минуло четырнадцать. Когда он вернется, она станет юной женщиной. Шелк проживет на Севере не дольше года, а парча — может, выдержит лет пять, но вряд ли. Тем не менее, Сигни сошьет из этого такое свадебное убранство, какому позавидовала бы жена Яргира. Лейкнир снова поднял взгляд на небо. Думать о двоюродном брате было… неприятно. Тревожно, словно вглядываться в ледяную расщелину или темную полынью на тонком льду посреди реки. — Да ладно тебе, конунг, — Бьёдвар подошел и хлопнул его по плечу. — Это их ведовство вонючее. Наслали морок, чтоб мы портки замочили и бросились прочь. Только не помогло! — Было бы славно, — хмыкнул Лейкнир. Когда Бьёдвар отошел, он снова поднял глаза на небо. В прошлый раз Рувэри отбил налетчиков, потопил несколько кораблей и пролил слишком много северной крови. Лейкниру это не понравилось. Но самое главное — это не понравилось Айвенгейре. Обычно богиня не любила, когда слишком много ее людей покидали Север. Однако на этот раз она отправила Немертвого Воителя с посланием: пусть конунг отправляется в поход сам. Пусть возьмет две дюжины кораблей и принесет ей голову короля-жреца Рувэри, алтари всех их богов и невольников для кровавых жертв. Пусть оставит от их земли пепелища. Пусть не стесняется ни в чем. И Лейкнир не стеснялся. Айвенгейра не была доброй госпожой, нет. Но она была могущественной. И Лейкниру нравилась древняя сила, которую ему передали: нравились студеные ветра в парусах кораблей и звериный дух, который охватывал воинов по его приказу, и умение целить раны, останавливая ток крови. Ему нравилось схлестываться с местными божками в поединке воль. И нравилось выходить из них победителем. Отчего-то все боялись и втайне роптали против ледяной госпожи, особенно братец Яргир. Корабел, прорицатель, мечтатель… Он все бежал с Севера, мечтал вернуть туда весну. А Лейкнир считал, что тепло делает людей слабыми и рыхлыми. Вот как братца Яргира. Это же надо. Быть конунгом, одним из тех немногих, кто может взять в жены северянку. А он влюбился в какую-то черноглазую южанку. И куда это его привело? — Отчаливаем, — скомандовал Лейкнир. Корабли, кажется, осели в воде под тяжестью награбленного и пленных. — Домой? — спросил один из дружинников-подобранок. Он доблестно сражался на Рувэри, и до этого тоже, а еще знал местное наречие, так что Лейкнир взял его в свою свиту. Парень стоял, опираясь на копье, и таращился полным надежды взглядом. Никогда прежде он не бывал на Севере, на Старой родине. А теперь, видимо, рассчитывал, что его туда допустят. Дурачок. Он сам не вынесет холода, который там царит — для этого надо родиться на Севере. — Пока нет, — Лейкнир снова взглянул на небо. Так, на всякий случай. — Здесь есть большой остров, Ланэрваль. В прошлый раз налетчики ушли оттуда из-за свирепой грозы, которая поражала корабли. Надо бы проверить. — Понятно, — дружинник попытался не подать виду, но Лейкнир все увидел. И хмыкнул. Все они, дружинники-подобранки, мечтают об одном. Не о смерти в бою, после которой дух воина становится воплощением северного ветра, одним из вечных слуг Айвенгейры. Не о славе, которая переживет все и всех, обессмертив имя. Не о богатстве и даже не о власти. Северяне живут на кораблях. У них нет дома и нет семьи. Они грабят и убивают, чтобы привезти добро туда, где ничего доброго нет. Чтобы было чем разжигать костры, из чего шить одежду, из чего готовить пищу. Жизнь — это война и плаванье в опасных водах, где смерть ждет на каждом шагу. До старости доживет один из сотни, если повезет. Для чего таким богатства и власть? Остается лишь слава и доблесть, которые сохранятся в песнях. Да еще память о Доме. О том свирепом, полумертвом северном краю, где в долгой ночи в длинных домах горят огни. После изнуряющего плаванья, когда добра привезено столько, что хватит надолго, моряки сходят на берег. Принести кровавые жертвы Айвенгейре, починить сломанное, расчистить наметенный снег, нарубить каменного дерева. И наконец — сесть к очагу. Принять чаши из рук женщин, таких прекрасных и нежных, каких нет больше нигде на свете. Самых храбрых и добродетельных. Самых верных и стойких. Услышать их песни, в которых живет старина: живут конунги и ярлы, войны и легенды, свадьбы и склоки давно прошедших лет. Здесь никто не считает их зверями и чужаками. Здесь они — герои. Здесь они — до́ма. Здесь они могут увидеть, ради чего скитаются и проливают кровь. Поэтому-то каждый дружинник-подобранка мечтает прославить свое имя и получить разрешение сойти на северный берег. Увидеть все то, о чем поют матросы, вживую. Может быть, даже стать ярлом, принести клятву верности Фирнэ Диандаху, Вечному Воителю на службе Айвенгейры. И получить величайшее право, величайшую драгоценность: взять жену из северянок, госпожу длинного дома с очагом. Если доживешь до старости, обретя славу, туда можно вернуться. Можно оставить по себе сына или — еще лучше — дочь, чтобы твои потомки владели этим домом. Можно остаться Дома _навсегда_. Лейкнир проводил понурившегося дружинника взглядом и усмехнулся. Слишком много они хотят, эти подобранки. Свободных женщин на Севере почти нет, а дома без жены не бывает. Вдовы не выходят замуж повторно, верные памяти мужа, и становятся жрицами Айвенгейры. Лейкниру было тридцать два года — для северян, в чьих жилах кровь течет медленно, это немного, но он-то был конунгом. Ему не нужно было доказывать свою доблесть, чтобы получить право на брак. И даже так он все еще был холост. Потому что так уж вышло, что для одних женщин он был слишком юн — они не хотели его. А другие — еще не вышли из детского возраста. У Сигнир была единственная сверстница, на год старше ее — рыжекосая Мюрнвейд. Лейкнир всегда баловал ее и задаривал подарками из далеких странствий, приглашал в их дом, катал на санях и смешил песнями. Следил, чтобы никакой другой мужчина не маячил рядом. Но он знал, что когда вернется к ней, повзрослевшей, и попросит руки, она может отказать. И он ничего с этим не сделает, да и не захочет. Какой брак без согласия девы? За спиной взвизгнули — тонко и пронзительно. Лейкнир обернулся, складывая руки на груди. Все-таки удивительно, как бесстыжи эти южанки. Он еще мог понять голые руки — здесь такая жара, что убиться можно. Но груди? Обнажать грудь добровольно, перед всеми, кто ни захочет взглянуть? Словно сами напрашивались. Поджав губы, он наблюдал за тем, как одну из невольниц раскладывают на палубе. Она была красивой, даже слишком, несмотря на свою худобу и темную кожу: грудь и бедра большие, сочные, а талия такая тонкая, что — кажется, будто её пальцами можно обхватить. Какая-то знатная особа. Но он брезговал к ней прикасаться. Здесь, на Юге, иные нравы. Скольким мужчинам она уже отдавалась? Он наблюдал. Кровь в нем текла медленная и густая, как у всех настоящих северян — тронутая морозом Айвенгейры. Разогнать ее было трудно, зато если распалится — уже не потушишь. Но вид чужого сношения почти не будоражил Лейкнира. Только легкие мурашки бежали по лопаткам да едва ощутимое тепло разливалось в низу живота. К этому чужому, незнакомому чувству любопытно было прислушиваться, но Лейкнир знал, что ничего общего с настоящей страстью оно не имеет. Он наблюдал, а потом его словно дернуло. Он поднял глаза на небо. Слишком поздно. Огромная золотая тварь вынырнула из темноты над ближайшим кораблем, распахнула пасть — и ночь озарилась пламенем. Зеленоватый огонь обхватил двухцветный парус, перебросился с него на палубу. Крики поднялись не сразу — никто просто не поверил глазам. Поток пламени иссяк, и тварь метнулась к другому кораблю, а люди только после этого начали кричать, уже объятые огнем. — Копья! — рявкнул Лейкнир и выдрал оружие из рук опешившего подобранки, который не успел уйти далеко. Отвел кулак за голову, замахиваясь. Тварь была огромной, и ревущее пламя из ее пасти охватывало уже второй корабль — тем легче было целиться. Вдохнул — и на выдохе бросил. Между ним и тварью пролегло не меньше полусотни шагов, но удар был верный. Он бы попал, пробив если не туловище, то крыло. Однако тварь оказалась сообразительной. Взмах — и она взмыла в небо, уходя от копья и оставляя пылающий корабль на волнах. Лейкнир прикрыл глаза, взывая к звериным духам Айвенгейры. Ему не нужно было посылать гонцов на другие корабли. Он обратился разом ко всем ярлам, чтобы те отдали приказ своим людям браться за гарпуны и копья. — Что стоите? Тушите! — гаркнул он, вынырнув из транса и взмахом руки указав на пылающие корабли. Его матросы бросились выполнять приказ. Он снова задрал голову, напряженно изучая небо. Тварь могла появиться откуда угодно. — Бвоан… — что-то коснулось его голени, и Лейкнир перевел взгляд вниз. Невольница. Она смотрела на него снизу вверх умоляющими глазами, совершенно черными на фоне белков, и цеплялась скрюченными пальцами за его сапог. Он достал кинжал и ударил коротко, без замаха, вспарывая ей горло. Мольба в глазах даже не успела смениться удивлением, так быстро все произошло. Не до нее сейчас было. Вытерев лезвие плащом, Лейкнир торопливо подхватил два рулона шелка для Сигнир. Не хватало еще, чтобы их залила кровь. Перешагнув мертвое тело, он отправился в трюм — спрятать подарок и взять собственное копье. *** Он не мог за ней угнаться. Асгейр вытянул руку с фонарем перед собой, но выхватил из тьмы лишь пустую дорожку. Мелия убежала. Сотворила краткой молитвой пылающий огонек перед собой и помчалась вниз, перепрыгивая за раз по три шага. Он кричал ей вслед, но Мелия его будто не слышала. Она так решительно убеждала его и Рую, что очередной налет северян не будет значить ничего, но когда увидела их — так близко — не смогла усидеть на месте? Что ж, это было в ее природе: она бросалась защищать других, даже если до этого твердила, что ни за что не будет. Асгейр пошел дальше, цепляясь за скалы и травы. Спускаться — тяжелее, чем подниматься. Те, у кого больные ноги, хорошо это знают. Неужели она решила, что ее волшба как-то поможет? Но Асгейр видел в пламенном зареве, сколько кораблей пришло к их берегам. Без ярлов такие армады не ходят. А ярл… Ярл другое дело. Асгейр тяжело вздохнул. Надо было торопиться. Он старался думать о том, что скажет. Как убедит всех, что Мелия — его женщина. Что ее нельзя трогать. Главное только успеть, прежде чем с ней сделают что-то плохое. Что-то непоправимое… Он запнулся и кубарем покатился вниз. Камни в нескольких местах вонзились в бока и бедра, отбили локти. Рот наполнился кровью — он прикусил язык. А потом врезался во что-то мягкое, и падение остановилось. Асгейр медленно поднял гудящую голову. Фонарь разбился и оставил по себе только несколько порезов на ладони. Но даже в темноте привыкшие к пламени глаза видели ее. _Кудрун_. Он сглотнул и неловко сел на бедро, затем постарался встать. Кудрун опустила руку на его плечо и надавила. Асгейр вскрикнул от неожиданности и рухнул обратно. — Куда ты бежишь? — голос, холодный, как охлест бури, прозвучал сразу в его голове. — Обратно, — Асгейр вновь попытался подняться. Кудрун снова осадила его. — Зачем? — За Мелией! — Нет, — Кудрун сузила глаза — синие и холодные, как изморозь на окне. — У тебя другой путь. Ты — Мечник… Когда она попыталась осадить его в третий раз, Асгейр перехватил ее узкое запястье и, оперевшись на него, поднялся. Кудрун в ярости отшатнулась. Ее белые и голубые одежды, ее богатые, дикие в этих местах меха всколыхнулись от этого движения. Запели браслеты и мониста. Зазвенели подвески в длинных, почти белых волосах, наполовину заплетенных в тонкие косицы. Асгейр сразу же ощутил вину. С такой красотой нельзя было так обращаться, он вообще не имел права к ней прикасаться. Она словно вышла из долгой, пронзительно-тягучей висы, которую пел их скальд — Вурм Слепец — под плеск весел. О кюне, что ждет своего конунга, стоя на берегу замерзшего озера, пока ледяной ветер кусает ее нежные щеки, забирается под меха и одежды. О кюне, что поет — сильным, звенящим на морозе голосом — колдовские песни, призывая любимого вернуться. Даже если все твердят, что его давно уже нет. Там, на Севере, женщины ждут своих мужчин десятилетиями, а если придется — и всю жизнь… Как кюна из песни. Но Мелия не собиралась ждать его и мгновения. Поэтому Асгейр, пошатываясь, обошел Кудрун и поспешил вниз, напарываясь на скалы в темноте.