Девочка и меч

Наутро крутой уступ получилось одолеть почти без препон — Тсия шла, закрыв глаза, а Вейдарель тянула ее за собой за руку. Так начался их путь в высокогорье. Семь хребтов отделяли деревеньку Птичьего Моста от южного берега, где некогда возносили Трехликой богине молитвы ланэрвальские жрицы. Один Вейдарель и Тсия оставили позади, но еще шесть лежали перед ними. — Самый высокий из хребтов — пятый, — идти в гору и говорить было тяжело, но Тсии казалось, что пока она говорит — ей не так холодно. — Там всегда лежит снег, только сейчас зима… так что может быть и на на четвертом, и на третьем… Вейдарель — клинок в ножнах — молчала, и Тсия тоже неловко умолкла. К полудню они вышли к перевалу. На широкой горной террасе, откуда открывался вид на затянутую туманной дымкой долину, стоял покосившийся деревянный столб и каменная скамья. — Пойдем дальше, — впервые за долгое время подала голос Вейдарель, тихонько завибрировав в ножнах. — Почему это? — Тсия запнулась и тихонько выругалась. Длинная, плоская каменная поверхность. Растянуться бы на ней, вытянув гудящие от боли ноги… — Мне не нравится это место, — неохотно откликнулась Вейдарель. — Не смотри на него! Тсия не сразу смогла отвести взгляд от лица — от плоского, покрытого трещинами лица, вырезанного в деревянном столбе. Его овальные, глубоко посаженные глаза-лунки смотрели прямо на нее. Выкрашенные облупившейся красной краской губы идола обнажали треугольные зубы. Интересно, сколько эта грязно-алая улыбка держалась под дождями и снегами?.. — Идем отсюда, — поторопила Мечницу Вейдарель. Тсия сделала шаг. Второй, потом третий. Было тяжело — будто к щиколотке привязали жернов. Она оглянулась. Идол стоял на месте. Тсия вновь взглянула на дорогу перед собой, но почти тут же оглянулась опять. Дорога круто заворачивала в сторону, и путник должен был быстро уйти из-под взгляда деревянного истукана. Вот только этого не произошло. Глазка-лунки и зубастая ухмылка таращились Тсии ровно в спину. — Что это? — прошептала она. — Я не знаю. Тсия, мне здесь не нравится! Иди быстрее. Три шага, четыре. Тсия не утерпела и обернулась снова. Идол глядел на нее, но вроде бы не двигался с места. Тогда Тсия отвернулась и почти побежала, спускаясь по крутой тропинке вниз, в долину. По ее подсчетам, идол должен был скрыться за хребтом. Она оглянулась. Идол стоял на том же самом месте — или уже ближе к краю? Длинный, выдубленный непогодой, цветом похожий на обожженную кость на фоне светло-синего, почти белого неба. Тсия сглотнула. — Горные духи? — Возможно, — Вейдарель помолчала и добавила. — «Кто ходит в горы один, искушает духов». — Он не двигается, пока я на него смотрю? — Но на него нельзя смотреть. Тсия глубоко вздохнула. Она и сама чувствовала, что чем дольше смотрит на проклятый истукан, тем сильнее он ее пугает. Словно привязывается к ней через взгляд. Она снова отвернулась и пошла. Даже когда между лопаток стало жечь так, словно кто углей за шиворот сыпанул, она не оглянулась. Даже когда сзади заскрипела рассохшаяся древесина. Сердце колотилось где-то в горле, но Тсия не оборачивалась. Скрип стал отчетливее. Дерево взвизгнуло по камню. Клинок вышел из ножен беззвучно, как молния раскалывает небеса. Тсия обернулась. Свистнуло лезвие. И раздался оглушительный треск — это вслед за бесшумной молнией разразился гром. Трещала сухая древесина. Истукан стоял в двух шагах позади Тсии. Когда клинок вгрызся в его нутро, губы растянулись, словно в крике. Расколовшись под ударом на две половины, столб развалился. Густая, почти черная кровь хлынула Тсии под ноги. Разрубленные половины дрожали и подскакивали на земле, плюясь щепками… На миг в глазах Тсии потемнело, а когда зрение вернулось, перед ней уже ничего не было. Ее прошиб озноб. Она обеими руками обхватила рукоять клинка, опуская острие в землю, словно не было сил удержать меч перед собой. — Ты это видела? Ты… чувствовала, что рубишь? Вейдарель не ответила сразу, и Тсию затрясло сильнее. — Вейдарель! Не бросай меня! — Тсия, что ты увидела? Тсия глубоко вдохнула, заставляя себя успокоиться. — Когда мы шли из Ланэрваля, — белесые облачка пара вырывались из ее рта прерывистой линией. — Одной жрице постоянно мерещилось что-то. Голоса. Лица. Она в конце концов спрыгнула с обрыва. — Тсия, пойдем отсюда, — мягко позвала Вейдарель. И добавила: — Не смотри. Тсия все равно подняла глаза. На вершине холма, у основания дороги, по которой она пришла, стоял идол. Карминовые губы обнажали треугольные клыки. — Я пойду туда, — Тсия перехватила рукоять клинка и сжала до боли в пальцах. — Я на щепки разнесу его. Настоящий столб, чтобы не мерещился. — Тсия… — прерывисто вздохнула Вейдарель. — Он нам ничего не сделает! Ты же видишь, это морок! — Тсия сделала шаг по скрипучему гравию, а идол словно склонился ей навстречу. — Я не хочу дрожать, как заяц! — Тсия, — ребристая рукоять клинка обернулась касанием двух прохладных ладоней, крепко сжавших руку Тсии. — Ты ведь чувствуешь, как я тебя касаюсь? — Да, — Тсия не отрывала глаз от идола, который кренился ей навстречу, словно тянулся через весь этот простор, чтобы вонзить свои деревянные зубы. — И ты помогла мне перевязать руку. И сдернула плат с могилы… — Потому что если ты единственный, кто видит, как дерево падает, никто не сможет оспорить его падение, — прошептала Вейдарель, поглаживая ее по напряженным костяшкам. — Для твоего сознания нет разницы между видениями и правдой. Ты почувствуешь и боль, и ласку. Если бы рядом был кто-то еще, он бы не смог навредить. Но и я бы не смогла появиться. Тсия, умоляю тебя… Пойдем. — Да что это за духи, которых боишься даже ты?! — Тсия не выдержала — сжала пальцы и встряхнула руки Вейдарель. — Раз это видение всамделишное, я всамделишно разрублю его на щепки и сожгу! — Я не знаю. Но я думаю, что это могут быть духи гор… Те горцы, которые не нашли упокоения в могилах. От долгих скитаний потеряли даже память о своей смертной жизни, но не тоску по ней. Тсия. Я не знаю, что это такое, я не понимаю этого — и поэтому я не хочу с ними сражаться. По крайней мере, пока. Пойдем. Тсия шумно выдохнула. Глядя на истукана на холме, она ощерилась: — Пусть только сунется. Один раз разрубила — разрублю второй. Чтобы навредить, нужно тело. А если тело будет — на тело найдется клинок. И все-таки когда она отвернулась, чтобы продолжить путь, руки у нее дрожали. *** К вечеру она чувствовала себя измотанной до предела — за всю дорогу они ни разу не останавливались для отдыха. К тому же пришлось выкорчевать из земли какое-то высохшее деревце и разломать на ветки: на этой высоте становилось так холодно, что пережить ночь без огня не удалось бы. Ближе к сумеркам с небес посыпалась снежная труха и подул ветер. В белесой мути перед глазами то и дело вставал длинный высокий силуэт идола, но каждый раз, когда Тсия тянула меч из ножен, он исчезал. Нервы казались истрепанной куделью, которую стащил с прялки Ликей и вдоволь потаскал. Когда за поворотом заметенной дороги появился темный лаз в пещеру, Тсия чуть не заплакала от облегчения. Протиснувшись в темноту, не боясь уже ни зверей, ни идола, она сползла лопатками по стене и закрыла глаза. Какое-то время так и сидела, тяжело дыша и не чувствуя натруженного тела. Пока острый край на рукояти клинка не ткнулся в бедро. — Пришел? — распахнула глаза Тсия. — Ты замерзнешь, — мягко откликнулась Вейдарель. — Надо развести костер… Тсия вздохнула и потянулась к груде веток, которые стянула взятой ещё из дома старой верёвкой и несла на спине до этого. Часть их промокла от снега, но те, что лежали внутри, остались сухими. Расколов их ножом северянина на щепки, Тсия стала складывать костерок. Руки дрожали, и кремень с кресалом несколько раз выпадали из пальцев. Наконец щепки занялись, и маленькое, похожее на рыжего котенка пламя вспыхнуло в глубине пещеры. Тсия огляделась. Света от костра было немного, но даже так она увидела каменные стены вокруг себя. Не пещера даже, а так — ниша. Тем лучше, никто не будет подстерегать во тьме… Тсия достала из заплечного мешка небольшой ковш и вышла на порог пещеры, чтобы набрать в него снега — не тратить же воду из бурдюка, когда небеса даруют ее просто так. В спину дышало теплом, а снаружи — холод обжигал лицо. Поднявшись с корточек с полным доверху — и еще с большой горкой — ковшом, Тсия увидела идол. Он стоял прямо перед ней — в каком-то шаге. И клинка под рукой не было — Тсия оставила Вейдарель в пещере, поближе к огню. Идол стоял и скалил зубы, таращил лунки слепых глаз. За его спиной пролегала тьма. В ней нервно метались снежинки, похожие на сумасшедших мух — их швыряло из стороны в сторону, сталкивало друг с другом, и непонятно было, откуда дует ветер… Тсия смотрела на него не дольше мгновения. Обернувшись, она представила, как занозистая древесина копьем пронзает грудь, и щепки прокалывают легкие и сердце изнутри. Ничего не произошло. Она вернулась к костру. Половина снега просыпалась из ковша в подрагивающих руках. Тсия поставила ковшичек на распорку из веток и подставила ладони под ласковое тепло пламени. Снаружи завывал ветер. — Ты видела его? — мягко спросила Вейдарель, когда Тсия аккуратно положила клинок себе на колени, тоже поближе к огню. — Он все еще стоит там, — прошептала, почти не раскрывая губ, Тсия. — Я вижу его отражение в тебе. Вейдарель помолчала. — Тсия… — Ему не нравится пламя. Пока мы шли, я вспоминала все, что пересказывала Руя. Дерево боится огня. Духи гор боятся пламени. На равнине еще ничего, но в доме или пещере — особенно. Вейдарель не ответила, и Тсия крепче сжала рукоять. — Не молчи, пожалуйста. — Хорошо, хорошо, я тут… Мне просто кажется, что мне не нужно им показываться. — Ты боишься? — Не знаю… Клинкам не дóлжно бояться, но мне так зябко, как будто подбирается ржавчина — хотя мы не можем заржаветь… Не знаю, может, мне просто слишком это чуждо — они ведь сгустки чувств и неутихших страстей, а я, наоборот — воля, воплощенная в стали… понимаешь? — Наверно, — Тсия погладила рукоять клинка. — Не бойся. Я много чего вспомнила. Я не отдам тебя им. Тсия сбросила в котелок те корешки и ягоды, что удалось собрать по дороге. Вяленое мясо и хлеб решила пока не трогать — за два дня пути ей не встретилось ни единого живого существа в горах, а это означало, что могут возникнуть проблемы с провизией. — Когда мы шли из Ланэрваля, — снова подала она голос. — Это заняло около трех недель. Но то было осенью, снег лежал только на Пятом перевале… Суп в котелке булькал уже добрый десяток минут. Тсия попробовала наколоть один из корешков на нож, и тот легко поддался. Тогда Тсия достала его и стала объедать прямо с ножа. Корень был горьковатым, но вполне съедобным. Слизнув последний кусочек с лезвия, Тсия потянулась за ковшиком. — Хочешь попробовать? — неуверенно позвала она, вращая ковшик так, чтобы бульон доплескивал до самой кромки и остывал быстрее. — Не хочу, — откликнулась Вейдарель. Тсия поднесла ковшик ко рту и отпила. Вместе с бульоном в рот попадáли корешки и ягоды, кислые и горьковатые, и по всему телу разливалась блаженная теплота. Даже истукан, застывший у входа в пещеру, больше не пугал ее. Тсия устроилась у костра со стороны пещеры, так что огонь стоял между ней и идолом. Добавив в пламя ветку покрупнее, чтобы горела час и дольше, она легла. Накрылась плащом, обняла клинок и уронила голову на сумку. Сон сморил ее мгновенно — словно привалило лавиной. *** Тсия проснулась и вскочила на ноги. Тяжело дыша, она бросилась к почти затухшему костру и начала дуть, разгоняя пламя и подкидывая в него щепки — половина просыпалась из пальцев. — Тсия! — позвала из темноты Вейдарель. — Они здесь! Тсия и сама видела — хотя очень старалась не смотреть, хотя не поднимала глаз от костра. На фоне темного лаза пещеры стояли они. Не идол. О, если бы там был только идол… Их было много — белесые, безликие силуэты, качавшиеся от ледяного, перемешанного со снегом ветра. Они заполнили собой весь проход, они терялись в темноте — и, наверно, заполнили всю долину. Они были похожи на залежавшихся мертвецов, облаченных в лохмотья — такие оставались на кладбище после налета, когда некому и негде было хоронить… Они толпились, вздыхали, заглядывали внутрь — оборачивали безглазые лица и слепо тыкались в сторону костра, но тут же отшатывались… — Тсия, надо бежать! — отчаянно прозвенела Вейдарель. — Давай пробьемся, вырвемся… — Им это и нужно, — не поднимая глаз, прошептала Тсия. — Руя рассказывала… Людей пугают, и они выбегают — неодетые, перепуганные. Пламя поднялось выше, разбрызгивая желтые огни по стенам пещеры. Горные духи отшатнулись и нырнули в темноту. — Попадают под лавины, срываются в пропасть… — Тсия переломила в пальцах щепку. — Вейдарель, не бойся. Ты же Клинок… Впервые со встречи с идолом Вейдарель появилась перед ней. Ее легкая пурпурная тога казалась дикой в этом ледяном краю, и когда она метнулась под плащ Тсии, та охотно приняла Клинок в теплые объятия. — Главное — не бояться, — прошептала Тсия — сама она боялась, боялась до ломоты во всем теле. — И не терять головы. Все будет хорошо. Завтра я наберу столько дров, что на следующую ночь разожжем костер до небес… Ни один мертвец не подступится… Вейдарель дрожала в ее объятиях — бессмертный дух, который никогда прежде не сталкивался с себе подобными. Тсия поцеловала ее в пробор темных волос, осознавая: впервые не Клинок успокаивала ее, а она — Клинок… На следующее утро Тсия достала ломоть хлеба, кусок вяленого мяса и щепоть соли. Отпоров от плаща полоску ткани, она перемотала ей подношения, вынесла их на плоский камень и оставила. — Берите, что даю, — сказала она отрывисто. — Потому что сама я вам не дамся. Идол они встречали лишь пару раз — и никогда он не приближался сильнее, чем на два десятка шагов. *** Путь через горы занял почти пять недель — зима разыгралась не на шутку. Порой им приходилось пережидать по нескольку дней кряду в одном месте. Духи являлись — иногда толпой мертвецов, иногда — тяжело вздыхавшим великаном, что бродил по скрипевшему снегу всю ночь. Тсия часто слышала хихиканье, визги и плач — а иногда печальные песни, которые когтями рвали сердце и звали выбежать в ночь… Но она так и не поддалась этому зову, а сами духи не осмелились — или не захотели? — подходить к ней. Спокойнее всего было в долине на Третьем перевале, где ей удалось найти логово двух сурков. Если бы не они — Тсия могла бы просто умереть от голода или обессилеть и сорваться на одной из крутых горных троп. Дни шли — перевалы оставались позади. Тсия уже сбилась со счета, и красоты гор ее больше не прельщали. Она вообще мало смотрела по сторонам — все больше под ноги, чтобы не сорваться и не улететь с обрыва. Первой Его заметила Вейдарель. — Смотри! — позвала она, и Тсия послушно подняла голову. И остановилась. Они спускались с Седьмого перевала, и отсюда уже был виден Ланэрваль. Серое море накатывало на высокий каменный берег… И белые колонны, и лазурные гипостили вздымались там, как прежде, утопая в вечно-зеленых глянцевых кронах кипарисов… Золотой луч солнца вырвался из темных туч, и розовая дымка поднялась над причалом. Тсии показалось, что вот сейчас — прямо сейчас, как раньше — на пирс выйдет жрица в трехцветном облачении, и из-за горизонта выплывет белая ладья… — Мы пришли! *** Остаток пути Тсия не прошла — пролетела, не чувствуя ног и сбившегося дыхания. Издалека Ланэрваль казался живым и дышащим, цветущим и… прежним. В таком Ланэрвале все могло остаться по-прежнему. По-прежнему могли проводиться симпосии на открытых верандах, овеваемых бризом. По-прежнему могли скрипеть по доскам стилусы, журчать воды в источниках и фонтанах, возвышаться в гимнах голоса. Только Айю нельзя было встретить даже в таком Ланэрвале. Чем ближе Тсия подходила к своему — давно оставленному — дому, тем яснее понимала: вид сверху был лишь иллюзией. Она прошла мимо двух герм — четырехгранных столбов, отмечающих начало дороги. Когда-то их венчали бюсты богини и бога. Жрицы каждый праздник протирали мраморные грани и убирали побеги вьюнка у основания столбов, ведь их считали лицом Ланэрваля — первым, что видит путник, спускаясь с гор или поднимаясь от причала. Теперь от герм остались два обгорелых обрубка. Бюсты сбили, и их осколки все еще лежали в дорожной пыли. Земля вокруг так и не оправилась от пожара, и за четырнадцать лет вьюнки так и не исполнили свой давний план, хотя уже ничья рука не смогла бы оборвать их и бросить в костер. Ланэрваль был не просто храмом. Ланэрваль — настоящий город, один из самых больших на этом берегу. Был. Тсия прикрыла глаза, проходя мимо давным-давно остывших угольев на месте пригорода. — Айя отпускала меня с послушницами на конюшню, покормить лошадей яблоками, — рассказывала Тсия, указывая на заросший зеленью луг. — А чуть ниже были доки, туда девушкам ходить не дозволялось. Тсия с трудом могла вспомнить, как этот запрет объясняли старшие жрицы. Айя говорила, что к морю вообще нельзя подходить близко — оно позовет тебя в путь, и ты, не удержавшись, запрыгнешь на первый попавшийся корабль, чтобы уже никогда не вернуться домой. Руя страшным шепотом рассказывала про матросов, которые воруют детей и продают их на невольничьих рынках Рувэри. На самом же деле все было просто — многих послушниц сюда отправляли на воспитание, чтобы потом удачнее выдать замуж. А в порту, полном не пойми кого, невеста легко могла потерять в цене. — Ближе к лесу жили бортники, — прошептала Тсия, глядя мимо обгоревших развалин — белых глиняных домиков в прошлом — в сторону темной полоски леса. — Они еще носили такие жуткие плетеные маски, как крышки от корзин… А тут жили слуги. Там, на дальнем лугу, паслись козы и коровы. Широкая дорога — сплошь заросшая травой, размытая дождями, бугристая от расколовшихся плиток — разделялась надвое. Левый рукав взбирался на холм, где по-прежнему возвышались белые колонны и лазурные гипостили Храма Матери. Перед ним находилась агора: круглая площадь с грозной статуей Матери посередине. Вокруг нее в торговые дни пестрели лотки со специями и тканями из далеких стран, ловили солнечные лучи диковинки со всего света и смертоносное оружие. Иногда на продажу даже привозили зверей: пятнистых ягуаров с острова Рувэри и райских птиц из влажных лесов Пуриджанны. Маленькими, не больше яблока, глянцевыми копытами выбивали искры из мостовой рослые скакуны из засушливого Арравейна… Оттуда же однажды привезли удивительную кошку: у нее были длинные, как у собаки, сухие ноги, пятнистая шкура и смешные кисточки на ушах. Ее держали в бархатном ошейнике на тонкой золотой цепи. Айя в тот день вышла на площадь вместе с Тсией, чтобы показать дочке заморские диковинки. Увидев чудную кошку, она сразу же в нее влюбилась. И легко отдала все украшения, которые носила, в качестве платы. Горбоносый купец в тюрбане предупредил, что это — дикая степная кошка Арравейна. Эти звери не игрушки, и халифы используют их как телохранителей для своих жен, так как собаки — нечистые животные. Он попросил не ждать от кошки песьей верности и первое время держать в клетке… Пока он говорил, Айя перехватила Тсию одной рукой, наклонилась и сняла со зверя ошейник свободной. Кошка тут же замурлыкала и начала тереться об ее ноги. Айя рассмеялась. — Кажется, клетка нам не понадобится. Она всем нравилась. На агору приходили не только торговать. В другие дни жрицы собирались там для прений, когда решали какие-то важные вопросы, принимали царей и передавали им божественную волю. — Гейон считали покровительницей плодородия, — неуверенно вспомнила рассказы Руи Тсия, сворачивая прочь от дороги, что вела к площади. — А еще продления рода, торговли и достатка. В храме вечно было полно народа. И мужчин, и женщин. Не смотри, что он выглядит целым. Его выпотрошили и жгли огнем, мы это видели с гор. Хорошо выглядит только снаружи. — Куда мы идем сейчас? — дрогнула в ножнах Вейдарель. — В храм Аре, — Тсия помолчала. — Он был скрыт от глаз в скалах у моря. Айя жила там дольше, чем в храме Гейон. Все дела с чужеземцами вели жрицы Гейон — никто не запрещал им вступать в какие угодно отношения с кем угодно. Их слово высоко ценилось, их руками в Ланэрваль стекались деньги, ремесленники, архитекторы, ученые, купцы и наемные работники. В храме Гейон находились алтари всех трех богинь, и паломники могли вознести молитвы там. Но жрицы Аре и Сефорны жили в изолированных от внешнего мира храмах. Обитель Аре располагалась в ущелье меж скал южнее агоры. Воздух там всегда был напоен ветрами и солью, а на тамошних алтарях лилась кровь жертвенных животных. Жрицы-гаруспики, отмеченные Охотницей, заглядывали в прошлое и грядущее. Для этого они использовали теплые внутренности животных, которых убивали на охоте. Говорят, раньше там приносили в жертву людей, добытых точно так же… Обитель Сефорны располагалась в морских пещерах под храмом Аре. Ей не могли служить женщины, пригодные к деторождению. Лишь с последней кровью они могли облачиться в погребальные серые пеплосы и на веревках спуститься в пещеры. Там, во тьме и уединении, они хранили урны с прахом мертвых сестер, приносили жертвы богине и молились о том, чтобы весь мир не опрокинулся во мрак, который давно его жаждет. Тсия знала, что до храма Аре тоже добрались. Конечно, ему досталось меньше, чем храму Гейон — дорога была крутой и узкой, зажатой между камней. Много не унесешь. — Ты здесь жила? — мягко окликнула ее Вейдарель. — Да… Отдельно от Айи. Несколько колонн обвалилось, глиняная пристройка рассыпалась. Но костяк храма остался стоять. Тсия какое-то время колебалась у темной арки входа. Вдох. Выдох. Она знала, что как раньше — уже не будет. Ее встретила полутьма и прохлада… — Больше всего я хочу помыться, — призналась Тсия отчего-то севшим до шепота голосом. — Надеюсь, купальни остались невредимыми.