Девочка и меч

Руя места себе не находила — кажется, больных в доме меньше не становилось, а силы и лекарственные травы только убывали. Мальчишка, которого притащила Мелия, был еще хуже, чем Тсия после пещер — гангрена, жар, истощение жаждой и голодом, с облезающей от солнечных ожогов кожей, да еще весь переломанный и перебитый о камни, с глубоким рубцом на груди. Она уложила его в своей пристройке, чтобы не занимать кровать в доме. Приходилось сгребать остатки лекарственных трав, толочь, варить, выпаривать и настаивать целыми днями — воздух в доме потяжелел от запаха лекарств. Но даже они не заглушали сладковатый запах испачканных лимфой и сукровицей простыней. «Его проще убить, чем выходить», — думала Руя, когда спину сводило от боли, а инструменты валились из закостеневших рук. Но вслух этого сказать она не могла. И даже не потому, что не знала, что будет делать с трупом Луноликого. Этот-то вопрос как раз решался проще всего. Ведь у нее все еще была Тсия. С той странной сцены во дворе дома она заметно окрепла. Вдвоем они запросто оттащат тело в холмы и там сожгут. Дело было в другом. Иногда Руя засыпала: в кресле или даже стоя, привалившись всем телом к стене. А когда просыпалась, замечала, что спасенный мальчишка не оставался без заботы. Мелия сидела у его кровати все время, пока над ним не хлопотала Руя. Готовила часть лекарств, делала перевязки и просто разговаривала. Руя ей сказала как-то, что больному важны не столько лекарства и бинты, сколько кто-то рядом. Кто-то, кто ждет. Вот Мелия и «ждала» мальчика с того света. Сидела над ним, держала за руку. Ворковала о чем-то, как голубка на дворе: «все будет хорошо», «вот ты поправишься», «сестрица тебя больше не тронет, я вас познакомлю!», «больно? Бедняга…», «водичку вот тебе принесла». Сначала коза, теперь мальчик… У Руи никогда не хватало сил отказать любимой дочери хоть в чём-то. И сейчас, сидя в кресле — только проснувшись — она не торопилась выдать себя. Вместо этого, не открывая глаз, она слушала. Слушала тихое воркование дочери. Ее — воркование. Его — хриплые, редкие, односложные ответы. — Водичка… вода… Ты ее хочешь? Ее просишь? — Уо… та… — Вода! Да, да, правильно! Открой рот, я налью… — Впа. Суо. — Спа-си-бо… и не за что! У тебя хорошо получается! Одно уходит, другое приходит. Все случается так, как надо. Руя повернула голову на спинке кресла и приоткрыла глаза, чтобы выглянуть в проем двери. Ликей возился во дворе. Медное солнце, которое Руя не могла видеть из пристройки, обливало землю последними медными лучами. Словно холмы горели, а по небу разливались реки крови. Совсем как в Ланэрвале: пурпурные тоги жриц и алые разводы на них, и пылавшее на закате море… А может, все было совсем не так. Руя уже не помнила. Былое выветривалось из памяти. Даже самое важное. Даже самое дорогое. По крутой тропе неторопливо спускался высокий человек. На фоне пылающего неба он казался угольным штришком, неузнаваемым и неразличимым. Выделялся лишь предмет в руках — длинный меч с крестовидной рукоятью. Руя ощутила, как тоскливо тянет под сердцем. Тсия уходила ранним утром и возвращалась на закате, а порой и к полуночи. Пока ее не было дома, Руя еще могла представить, что все по-прежнему. Когда же девушка возвращалась, повисала неловкая, ощутимая тишина. Руя принуждала себя ее нарушить: — Как ты? — Болит меньше. — Хорошо. Руя отворачивалась и продолжала заниматься своими делами: посудой, стряпней, бельем, пряжей. Они и прежде разговаривали не так уж много, но теперь разговор просто вяз на зубах. Даже чувствуя тоскливый взгляд Тсии, сверливший ей спину, Руя не могла заставить себя обернуться и сказать хоть одно лишнее слово. Боялась, что сорвется. Может ли отношение к кому-то перемениться вдруг, сразу? Наверно, нет, сказала бы прежде Руя. А теперь добавила бы: причины его изменить копятся очень долго, а когда чашу переполняет и она переворачивается, что в том удивительного? Айя разрушила все, что у Руи было. Из гордости, из упрямства, из тщеславия. Тсия заставила терпеть Оле и жить в этом убогом краю. Упрямая, неблагодарная девчонка. Всегда сравнивала ее с Айей — и никогда не в пользу Руи… Губы и руки начинали дрожать, и Руя прикрывала лицо подолом. Разве она не любила их обеих? И Айю, и Тсию? Разве не сделала все, что могла, для них? Можно бесконечно жертвовать из чувства долга и любви. Но не когда тебе к горлу приставляют кинжал и говорят, что погубят твой дом и самое дорогое, что есть у тебя. «За всю мою жизнь я только одно по-настоящему хорошее дело и сделала — родила Мелию», — повторяла про себя Руя, рассматривая маленький флакон в своей руке на просвет. Сосуд из драгоценного прозрачного материала размером с большой палец. Когда-то в нем хранилась ароматная притирка, которую Руе подарила Айя. Притирка давно закончилась, аромат выветрился. Теперь за стеклом плескалась желтоватая в черноту жидкость. Всего десять капель. «Я не позволю отнять ее у меня, — Руя сжала флакон в ладони и прижала кулак к груди. — И мне все равно, чью память придется предать, какие пророчества переломать и кого возненавидеть». *** Нога нудно побаливала, но Тсия все равно закончила серию ударов. От водного потока, что с грохотом разбивался о каменную чашу у подножия гор, поднимались облака прохладных, покалывавших кожу капель. Редкий кустарник вокруг купели подрагивал от ветра. Солнце добралось до полудня… Выпрямившись и переведя дыхание, Тсия покрепче перехватила рукоять клинка, готовая повторить схему боя еще раз — чтобы довести до совершенства, в этот раз ведь были огрехи… — Довольно, — Вейдарель возникла перед ней и крепко сжала в лодочке своих ладоней напряженные руки Тсии. — Мне скучно, поговори со мной. Внутри все непроизвольно напряглось, словно готовясь к бою. Тсия не хотела останавливаться в шаге от цели. Еще один круг — и все будет получаться само собой, а Клинок предлагает все бросить и пойти ее развлекать?! Но… Сначала Тсия заставила себя подумать. Почему-то с тетушкой никогда не получалось удержать торопливых слов и поступков, а с Клинком наоборот — что-то тормозило поднимавшуюся строптивую волну. Тяжело дыша — даже легкие горели — Тсия вгляделась в аметистовые глаза своего Клинка. Лукавые и настороженно ожидавшие, они прямо глядели на нее в ответ. — Жарко, — проговорила Тсия медленно, словно угадывая то, что не было произнесено Клинком. — И нога разболится. Пойдем к озеру? — Да какое это озеро, — фыркнула Вейдарель, но в глазах ее вспыхнула теплая искорка одобрения. Она крепче сжала руки Тсии и повела ее, чуть шатавшуюся от усталости, к воде. Тсия растянулась на прогретых солнцем камнях, подставив лицо горячим солнечным лучам, которые не могли засмолить ее кожу — лишь обварить до красноты. Он них ее заслонил воздушный лавандовый подол. Подхваченный ветром, он поднимался парусом и ароматным облаком щекотал щеки Тсии. — Ты быстро учишься, — ласково проговорила Вейдарель, стоя над ней с легкой улыбкой. — И ноги снова тебя держат. — Еще бы, — фыркнула Тсия, не открывая глаз — так присутствие Вейдарель рядом становилось еще реальнее. Проведя ладонью по гладким камням, она нащупала замшевый носок туфли, подняла руку выше и обхватила теплую, бархатистую щиколотку. — Столько времени прошло… — Твоя м-а-т-у-ш-к-а, — насмешливо фыркнула Вейдарель, не пытаясь отстраниться от касания. — Хорошо тебя заврачевала. — Руя искусная лекарка, — Тсия открыла глаза — Вейдарель никуда не делась, стоя над ней в волнах лавандового платья и ореоле серебристых брызг от озерца. — Как у тебя меняется голос, когда ты говоришь о ней, — Клинок улыбнулась тоненькой недоброй улыбкой, отвела глаза в сторону и спросила снова: — Ты любовалась тетушкой, правда? Тсия отдернула руку. — Нет… с чего ты вообще?! — А что в этом такого? — изогнула бровь Вейдарель. — Любоваться красотой — это самое естественное, что может быть… Разве что ты глядишь на красоту с вожделением, а красота-то чужая. Ты так глядела на тетушку? Тсия словно окаменела. Клинок тихонько, колокольчиково рассмеялась. — Ну и что в этом такого? На мой вкус она мелкая и рябая, суетная и скользкая… Как ящерица. Но в этом захолустье и выбирать не из чего. А ты видела ее и моложе, пожалуй? До того, как ее тело испортилось. Неудивительно, что она могла тебе нравиться. — Да что ты несешь, — пробормотала Тсия, чувствуя, словно сам воздух вокруг ее колет и заставляет ежиться, а сознание забивается в маленькую норку и отказывается разворачивать стройный ряд мыслей в ответ на странное предположение. — Руя красивая. Но я ее… я на нее не пялилась! — И все-таки она мне не нравится, — уронила Вейдарель, и Тсия удивленно вскинулась. — Странно она на тебя смотрит. Как на чужую. — Не может быть. Она меня вырастила. — Как знать… — Вейдарель поджала губы. — Не ешь и не пей с ее рук. По крайней мере, сегодня. — Что за дурость? — тут уже Тсия не выдержала. — Она меня с пяти лет растила! Если бы не я, она никогда бы не осталась в этом глухом уголке, не вышла бы за Оле. У нее тысяча возможностей была меня убить — да просто бросить. — Или ты была просто удобным предлогом, чтобы никуда не идти, — хмыкнула Вейдарель. Тсия ощутила, как пальцы сами сжимаются в кулаки, а сердце начинает биться в груди быстрее. Она вскочила на ноги, стоя напротив Клинка и сверля ее безмятежное лицо взглядом. — Отчего ты начала вести себя как злой дух из сказок, а, Вейдарель? — наконец выпалила Тсия. — Может, и с Мелией мне лучше не знаться? Ни с кем? — Разумеется, — пожала плечами Клинок. — Я бы хотела, чтобы тебе дела не было ни до кого, кроме меня и наших дел… Но пока рано — ты сама поймешь, о чем я. А вот Руя просто опасна. Я чувствую это — причем она стала такой недавно. Клинок шагнула к своей Мечнице. Ей пришлось поднять глаза совсем чуть-чуть, чтобы заглянуть в лицо Тсии. — Давай расправимся с Северянином, — она опустила ладони на плечи Тсии и сжала. — И уйдем. Дорога зовет нас многими лигами пути, пением волн и свистом ветра, пламенем рассвета и мраком ночи… Неужели не чувствуешь, моя Мечница? Твоя душа уже переросла и эту деревушку, и этот берег. Идем! — Посмотрим, — Тсия сглотнула — она давно поняла, что близость Клинка, ее напевный голос и обещания действуют на нее, как дурманящий фимиам, ослабляют волю и смиряют гнев. Но не когда дело касалось Руи! Сколько бы они ни ругались с тетушкой, какой бы неприятной та порой ни была, это все-таки Руя… — Давай расправимся с Северянином, — выдохнула наконец Тсия. — А там посмотрим. — Ты сама не сможешь оставаться на месте, — легко согласилась Вейдарель. А затем нахмурилась. — Не пей и не ешь ничего с ее рук. Пообещай мне! *** Редко когда они возвращались ко времени ужина, но на этот раз успели. За невысоким кривоногим столом сидели Мелия и подросший Ликей — недавно мальчику исполнилось шесть, но говорил он все еще плохо и мог запросто перевернуть стакан или выронить ложку. Вспоминая себя и Мелию в этом возрасте, Тсия не могла надивиться на дурость мальчишки. А порой задумывалась — не болен ли он одной из тех болезней, за которые людей называют «блаженными»? Руя хлопотала на кухне: маленькая и суетливая, как птичка, она не услышала легкого шага Тсии. Мелия улыбнулась старшей сестрице, но не выдала ее, позволяя какое-то время наблюдать за Руей. Она ведь действительно переменилась, подумала Тсия, скользя взглядом вслед за тетушкой. Вот сейчас она была похожа на саму себя: деловитая и собранная, то ругается, то смеется, нравоучает и расспрашивает. — Ты уже выткала себе венчальную рубаху? — Рано еще, мама… — А ты думаешь, она за вечер шьется? Или за месяц? Драгоценных камней у нас нету, придется узором брать… — Руя выставила на стол глиняную миску с булочками из дикого зерна, которое не так давно принесла Тсия. — И ткань самим ткать. Тебе уже тринадцать! «Разве?», — оторопела Тсия, а после недолгих расчетов поняла — именно так. День рождения Мелии пришелся на один из дней, когда она лежала в лихорадке. — Ты говорила, что до пятнадцати рано! — А после шестнадцати — поздно, хочешь, как Тсия, в старых девках остаться? Произнеся ее имя, Руя словно что-то почувствовала и, подняв глаза на дверь, вздрогнула. Ее пальцы на миг разжались, и большая чаша с фруктами выскользнула из них. Маленькие кислые апельсины и зеленые финики запрыгали по полу, точно мячи. Мелия и Тсия бросились помогать собирать их, и скоро чаша была возвращена на стол. — Рано ты что-то, — пробормотала Руя, почему-то не поднимая на нее глаз. — Будешь ужинать? — Буду, — легко согласилась Тсия. А клинок за ее спиной, обернутый в несколько тряпиц, дрогнул и уколол меж лопаток острой деталью в рукояти. Тсия сжала губы, сняла клинок со спины — Руя глядела на них до боли пристально, — и села за стол. При этом сверток с мечом уложила на коленях. «Пообещай мне!» «Это Руя. Я верю ей, как себе». Руя поставила на стол блюдо с разваристым пшеном и тушеным мясом. Это Тсия подбила из пращи какого-то грызуна в горах вчера, а теперь от нежного, распадавшегося на волокна мяса поднимался ароматный дымок… — Ого, — хмыкнула Тсия. — Ужин-то царский. — Твоими стараниями, — Руя отвернулась и прошла к большому чану с водой. Но на полпути вдруг остановилась и пробормотала так, что ее едва было слышно: — Впрочем, к царскому ужину нужен и напиток под стать. Тсия, выпьешь со мной? — Я тоже хочу! — всполошилась Мелия. — Мама, раз ты говоришь, что мне уже рубаху на свадьбу надо вышивать, то и вина я хочу! — Только разбавленного, — нахмурилась Руя. Схватив с бочки ковшик, она сунула его в руки дочери. — Иди и набери морской воды! Раз такая взрослая. Мелия радостно взвизгнула и, схватив ковш, бросилась вон из дома: — И Асгейру тоже принесу! — Асгейру? — Тсия проводила девочку глазами, чувствуя безотчетное желание пойти за ней следом и проследить, чтобы никто не обидел. — Тот мальчишка, которого она приютила, — фыркнула Руя. — Два месяца прошло, а он все с кровати не встает. Не знаю уж, встанет ли, нога… Плохо у него все с ногой. Руя достала из плетеной корзины узкий глиняный сосуд с запечатанным горлышком. Не дождавшись от Тсии никакого ответа, она вернулась к столу. — Я сама его сделала, — смущенно проговорила Руя, ставя кувшин на стол. — Получилось почти так же хорошо, как в Ланэрвале, но сорт другой, кислит… И все равно в этом уголке ничего лучшего не найдешь. Тсия взялась за кувшин и подвинула к себе, разглядывая причудливые узоры обожженной глины, полустертые, облезлые — и все же узнавая в них работу ланэрвальских мастериц. — Ты ведь знаешь, что я не люблю вино. — До сих пор? — Руя нахмурилась. — Не выпьешь даже в честь нашего царского ужина? Хотя бы глоточек, ради меня? Тсия сжала пальцы на глиняном горлышке. — Ой, что ты! Не сердись так, — всплеснула руками Руя. — Все-все, ты взрослая, я не принуждаю… Тсия вовсе не сердилась на тетушку — просто лезвие лежавшего на коленях клинка медленно врезалось в ее бедра, так что кровь проступила на штанах. Опустив глаза, Мечница увидела искаженное тревогой лицо Вейдарель в стальной глади клинка. — Но, может, хотя бы разведем, как для Мелии? — вновь подала голос Руя. — От вина останется только вкус… Может, он напомнит тебе о доме? — Хорошо, — прошептала пересохшими от боли губами Тсия — а затем подняла меч с колен и отставила его в сторону, прислонив к столу. Руя странно взглянула на пятна крови, прежде чем Тсия быстро накрыла их рукой, но ничего не сказала. — Вот и славно! Ну где ее носит, боже мой… Легкая на помине, Мелия влетела в дом, расплескивая морскую воду из ковшика. Ноги в пыли, волосы растрепаны ветром, зеленые глаза пылают весельем — еще бы, сама Тсия пришла на ужин… — Готова! Прошла чуть дальше, к камням, где самая прозрачная вода! — Не смей ходить в ту сторону, никогда! — взвизгнула Руя. Она кинулась через всю комнату, поймав дочь за щеки обеими ладонями, и пристально взглянула в ее глаза. — Ты не заходила в горы? Не видела никого? — Ты что, думаешь, что ее подменили? — хмыкнула Тсия со своего места. — Пещера Форкиад — очередная сказка местных. Уж лучше пусть Мелия играет там. Среди скал не пройдет ни один корабль, там безопасно. — Не смей, — прошипела Руя, выхватывая из рук опешившей Мелии ковш. — Куда угодно, но не туда. Затем, словно пересилив себя, добавила мягким голосом: — Это скалы. Оскользнешься — и разобьешься насмерть. Не учи ее дурному, Тсия, это ты у нас, как горная коза, везде пролезешь. А ей этого не надо. Отдай мне кувшин. Тсия протянула кувшин Руе. Та обернулась и отошла к очагу, хрустнула сургучной пробкой и полезла за маленькими, отлитыми из меди кубками — ими владели еще родители Оле. Тсия была уверена, что Руя принесет их за стол и разольет вино здесь, на месте, но журчание раздалось от очага. Тряпки соскользнули с лезвия клинка, а рукоять проехалась по кромке стола. Тсия едва успела выставить ладонь, чтобы не дать клинку всем весом обрушиться себе на ноги. Брызнула кровь, Мелия взвизгнула. — Все хорошо, — прошептала Тсия, перехватывая рукоять клинка и зажимая в рассеченной ладони край одежды, чтобы унять кровь. — Я перевяжу руку и вернусь. — Оставь меч в комнате, — попросила Руя, оборачиваясь к ней с прижатым к груди кубком. — Иначе так и не посидим спокойно. — Угу. Тсия вышла из дома и по приставленной к стене лестнице взлетела под крышу. Было желание отшвырнуть меч прочь, но она аккуратно уложила его в гамак. Не успев сделать шаг в сторону небольшого плетеного короба со всем необходимым для обработки, Тсия наткнулась на Вейдарель. — Извини меня, но один порез — это еще малая цена за жизнь! — прошептала та, сжимая ладони в кулаки. — Неужели ты не видишь, как она пытается тебя напоить? Что она нарочно разливает напитки, стоя к вам спиной? Тсия, ты что же, совсем слепая?! — Ничего необычного, — Мечница поджала губы. — Руя и раньше предлагала мне… Всякое. Просто считает, что так будет лучше, мол, если все делают, то и я должна. Прекрати меня донимать и калечить! — Я спасаю тебе жизнь! — прошипела Клинок — если бы у нее был хвост, подумала Тсия, длинный черный кошачий хвост, она бы уже исхлестала себя им по бокам. — Тсия, пообещай мне, что не выпьешь того, что она тебе даст. — Я выпью. — Ах, ты ей так веришь… — Вейдарель прищурилась, а потом на ее губах появилась бледненькая, злая улыбка. — Хорошо. Раз ты ей так веришь, подмени свою чашу с чашей Мелии. Раз Руя не способна тебя отравить, что в том будет плохого? Тсия хотела было ответить, но не смогла — язык примерз к небу, потому что внезапно… Ей захотелось отказаться. Большая лохматая псица ее души, которая привыкла лежать в тени, уложив длинную клыкастую пасть на вытянутые лапы, и наблюдать за Мелией — подняла шерсть и зарычала. Опасно, сказало что-то внутри нее, привыкшее защищать. Нельзя. Тсия затрясла головой, словно избавляясь от шума в ушах. — Что такое? — пропела Вейдарель. — Тебе не нравится идея? Все-таки не так и непогрешима твоя тетушка? — Поменяю. Это ерунда, — Тсия облизнула губы, такие сухие, что языку стало больно. — Ты плохо ее знаешь. Она… Вечно ведет себя и говорит странно, бывает просто мерзкой, но она… Она не убийца. Вейдарель тихонько, колокольчиково рассмеялась, взяла Тсию за руку и повела к ларю, чтобы обработать ее раны, которые сама же и нанесла. *** Тсия вернулась за стол, когда почти всего кролика и пшено уже съели. Тем не менее, кубки ждали ее на столе, нетронутые. На донышке каждого уже было разлито темное, как венозная кровь, вино, а ковш с морской водой только дожидался своей очереди. — Садись скорее, — позвала Руя, сама сидевшая за столом. Ее взгляд невольно упал на перевязанную руку Тсии. — Ого. Ты сама себя так смогла забинтовать? — Мгм, — буркнула Тсия, не желая лгать тетушке прямо. Сев за стол она поглядела на кубки. Руя подхватила ковш и сама наполнила каждый морской водой. — И еды себе не забудь наложить… Давай, глоток для аппетита! — Ликею тоже нальешь? — спросила Тсия, глядя на пять наполненных почти до кромки кубков. — Да… Один глоточек, не больше. Тсия потянулась к кубку — и отчего-то — коря себя и ненавидя — потянулась к дальнему от себя, тому, что стоял перед Мелией. Руя переполошилась. — Куда ты руки тянешь? Я ведь в разных пропорциях все сделала, бери свой! — она хлопнула по пальцам Тсии и подтолкнула к ней тот кубок, который изначально стоял ближе. Сердце прыгнуло в горло, но Тсия заставила себя улыбнуться. Она обхватила ножку кубка, ощущая, как подрагивают пальцы, и поднесла его к губам. Но не глотнула. — Крепко пахнет, слишком. Странный запах. Руя тоже замерла, остановив руку с кубком на полпути к своим губам. Она фыркнула: — Ты не пила никогда, откуда тебе знать, как пахнет хорошее вино? — Вы почти все съели… подай мне еще хлеба, пожалуйста. Руя вздохнула и поднялась, проходя к шкафу, где лежали вчерашние корочки. — Я отнесу Асгейру и вернусь! — Мелия схватила пятый кубок и вышмыгнула прочь из дома. Руя открыла дверь шкафа. Ликей, хмурясь, протянул пухлые ручки через стол, силясь добраться до кубка. В последний момент Тсия отдернула руку от кубка Мелии и вместо него взяла кубок Ликея, а сама подала мальчику свой. «Дура, — осадила себя Тсия, — надо вернуть, это же надо, сомневаться в ней… На худой конец просто не пить, а не меняться!» Но было уже поздно — Руя обернулась и поставила на стол дощечку с сухими корочками. — Больше свежего хлеба нет, — проговорила она раздраженно, опускаясь за стол и берясь за ножку кубка. Не глядя на Ликея, который радостно присосался к чаше, потом поморщился и начал фыркать и плеваться, она улыбнулась Тсии. Показалось, или улыбка у нее подрагивала, как лист на ветру — вот-вот сорвется? — За пару спокойных лет, которые у нас будут, — подняла она кубок в воздух. — За то, чтобы все Северяне сдохли, — улыбнулась ей в ответ Тсия — скорее, скривилась, настолько не подчинялось ей лицо. — Все до одного, — улыбка Руи стала шире, и у Тсии по загривку побежали мурашки. Отчего-то хотелось кричать и ругаться, швыряясь предметами, но вместо этого приходилось улыбаться — и самой от себя становилось противно. Кубки столкнулись, несколько капель пролилось на стол. Руя торопливо стерла их и откинула тряпку в сторону. Тсия осушила свой кубок — соленую воду с легким привкусом чего-то кислого и прогорклого — и встала из-за стола. С твердым знанием: даже если все обойдется, она больше никогда и ни с кем не сможет выпивать. *** Улочки Птичьего Моста казались залитыми кровью и расплавленным золотом — закат задерживался, цепляясь за скалистые склоны, словно боялся сорваться в темно-зеленые волны. Пришла зима, поняла Тсия: холодный ветер со стороны гор трепал ее волосы и сушил лицо. Она шла по самой широкой, выложенной булыжником улочке, и редкие прохожие расступались перед ней. Даже взрослые мужчины, которых вроде бы осталось не так и много после налетов Северян. Удивительно, отметила как-то рассеянно Тсия, но то ли в этот раз налетчиков прервала буря, то ли люди… Просто смирились со своей судьбой? Прошло чуть больше двух месяцев, а жизнь уже кипела, как прежде. Во дворах стучали топоры — это народ готовил дрова к зиме. Квохтали куры, которые разбежались во время налета, а теперь вернулись. Голосили, играя, дети. А ведь прошло всего ничего. — Рабство быстро входит в привычку, — прошептала ей на ухо Вейдарель — слабо вздрогнула в ладони рукоять меча. — У них. Но не у тебя. Северянин выбрал большой просторный дом на холме на другом конце деревни. Должно быть, он долго блуждал в холмах, прежде чем вывалиться к этому порогу. Он был одним из тех, кто гнался за Тсией в горах. Это в него она швырнула серп, вспоров кожу и пустив кровь. От силы удара он запнулся — и вдобавок к порезу кубарем скатился со скал, даже что-то сломал себе. Но это ненадолго его остановило. В нем кипела яростная кровь, и руки его были искусны. Все это нашептывала Тсии на ухо Вейдарель, пока они шли к дому на холме, очень похожему на их собственный. Когда Тсия подошла к плетеной калитке, над ее кромкой она сразу же его увидела. Высокий и широкий, с лохматой бурой бородой и длинными, ниже лопаток, волосами, похожими на звериную шкуру, наброшенную на плечи. Он стоял в одной рубахе у колодца, потягивая воду из медного черпака. Увидев Тсию, он перестал пить и медленно отставил черпак в сторону. Тот тихонько звякнул о каменную кладку колодца. — Ты, — медленно проговорил Северянин на своем родном языке. — Живая, надо же. Где мой брат? Тсия не ответила, распахивая калитку и ступая на двор чужого дома с мечом в руке. Северянин не тратился более на слова. С удивительной для такого грузного человека прытью он вскочил на порог и метнулся в дом. Тсия не стала заходить следом за ним. Прошла до середины двора и осталась стоять там, медленно снимая с лезвия Вейдарель тряпицы. Обнажая ее. Очищая. Алое закатное солнце отразилось в лезвии, словно кровь заструилась по долу. Тсия медленно расставила ноги шире, пока не почувствовала, что стоит на земле по-настоящему твердо. Втянула воздух, наполняя легкие, разворачивая лопатки и расправляя плечи. Северянин выскочил на порог. В обеих руках он сжимал по короткому топорику с загнутыми углами назад лезвиями. Он рванул к ней через весь двор. Она перехватила рукоять обеими руками, готовясь отразить удар. Когда до нее оставалось не больше пяти шагов, северянин рухнул на колени, зачерпнул горсть пыли и швырнул ей в лицо. «Уворачивайся!» — взвился в голове голос Вейдарель, и Тсия подчинилась безоговорочно. Крутанувшись на пятках, она ушла в сторону. Слух уловил свист топориков, рассекавших воздух в том месте, где она была еще совсем недавно. «Бей!» — слишком поздно, Тсия уже сама замахнулась, метя в сторону звука. «Видишь что-нибудь?» «Нет» «Моргай!» Тсия отпрыгнула в сторону, торопливо утирая рукавом запыленные глаза. Было больно, и слезы сами наворачивались, вымывая частички пыли и заслоняя обзор. Попалась как дура… Да кто ж мог подумать, что доблестный воин начнет бой с этого?! «Хороший боец использует любую возможность, — шикнула Вейдарель. — Не отвлекайся!» Северянин медленно обходил ее по кругу — чуть размытый грузный силуэт, двигавшийся неожиданно легко и плавно. «Твое оружие длиннее, — повторяла незадолго до битвы Вейдарель. — Держи дистанцию и жди, когда он откроется. И помни — его топоры запросто ломают кости. Не бойся принять удар на меня — я выдержу, будь уверена, а вот ты — нет». Тем не менее, глядя на тонкий клинок Вейдарель и на грубые, толстые лезвия топоров, Тсия понимала — она не отдаст им свой меч. Уж лучше будет уклоняться. Она ждала этой встречи так долго, но теперь внутри нее все было спокойно, как море в штиль. Первым сорвался северянин. Быстрый. Напористый. Но его оружие не вело его. Тсия подпустила его очень близко, прежде чем ушла в сторону. Оборачиваясь вокруг себя, ударила — легко, скользяще. Северянин оказался чуть быстрее, чем она ожидала, но и этого хватило. Клинок вспорол одежду и резанул по чужому боку. Кровь брызнула на пыль под ногами, северянин взвыл и запнулся. Тсия рванулась следом за ним, занося меч для решающего удара — удара, который снес бы ему голову. «Уклоняйся!» «От чего?» — вздернула брови Тсия, глядя в спину северянина. Удар прилетел откуда-то сбоку — со стороны дома. Всю левую сторону лица обожгло болью, что-то теплое брызнуло на ресницы. Тсия рывком стерла кровь и оглянулась на порог. — Что ты творишь?! — прошипела женщина — Тсия не помнила ее имени — сжимая в руках подол. Рядом с ней стоял мальчишка — кажется, один из приятелей Мелии, — сверля ее ненавидящим взглядом и тиская в кулаке булыжник. Еще горстка таких же лежала рядом с ним на перилах. «Уходи!» — вскрикнула Вейдарель — меч вздернул ее руки вверх. «Нет!» Тсия так этого не хотела. А в итоге… Северянин, воспользовавшись тем, что она отвлеклась, обрушил на нее удар обоих топоров. Вейдарель взяла их на себя. Брызнули искры, отвратительно взвизгнула сталь. Заныли все мышцы разом — северянин был дьявольски силен. Еще один булыжник влетел в плечо Тсии. Онемение плеснуло от шеи почти до локтя. Руки дрогнули. Северянин оскалился, обнажая крепкие желтые зубы. Тсия догадалась сразу же — еще раньше, чем Вейдарель. И разжала пальцы на рукояти. Загнутые назад углы топоров сцепились вместе, захватывая лезвие — как в тиски. Северянин рванул их прочь. Если бы Тсия все еще сжимала меч, он бы выдрал Вейдарель у нее из рук и отбросил прочь. Но теперь, без опоры, лезвие просто выскользнуло из тисков и рухнуло под ноги. Тсия упала на колени, подхватила клинок и не глядя ударила вверх. Острие словно поддело бурдюк — мгновение упругого сопротивления, и вниз хлынула кровь. «Уходи!» Тсия рухнула на плечо и перекатилась через себя. Землю в том месте, где она была мгновение назад, взорвал удар топоров — и был он такой силы, что пыль поднялась облаком вверх. Северянин медленно осел на колени и, не выпуская рукояти топоров, упал грудью на собственные руки. Тсия, чуть пошатываясь, подошла к нему. Не оборачиваясь, увернулась от очередного булыжника. — Уходи! — взвизгнула женщина на пороге, хватая сына за плечи и заталкивая обратно в дом. Оглянувшись, выкрикнула надорванным голосом: — Дурная! Сумасшедшая! Что ты наделала, боже мой, что она наделала… Тсия уперла ногу в плечо Северянина и перевернула его на спину. Он все еще был жив, тяжело дыша и зажимая дыру в животе обеими руками. Кровь тугими толчками била сквозь его бледные пальцы. Тсия приставила лезвие к его горлу. — Хах! Ну давай, убей меня, злобная сучка… — прохрипел северянин. — Только вот пройдет год-другой, и сюда придет конунг-жрец. Думаешь, мы так запросто спустим своеволие ваших божков? Ага, щас! Он застонал, сжимая пальцы на продырявленном животе, и упал на бок, сжимаясь в дугу. И даже так — он продолжал бормотать: — Конунг приведет с собой бойцов… Бойцов и северные ветра… Мы с землей сравняем вашу деревушку… Раз она кормить нас не захотела… зачем ей жить на свете? и даже твоя расчудесная ковырялка вас не спасет… не ей тягаться с Госпожой… И про меня узнают… и ваших божков мы разнесем по закоулочкам… сколько их было… Никто не устоял… Он говорил все более невнятно — пока окончательно не перешел на низкий болезненный вой. Тсия не спешила положить конец его мучениям. Отчасти — потому что то, что он говорил, могло быть полезно. Отчасти — потому что его агония доставляла ей удовольствие. *** — Слышала, что он говорит?! Слышишь, ты… Аграйя выбежала из дома. Увидев, что безумный Руин волчонок даже не смотрит на нее, увлеченный агонией бедного Инглейва, женщина содрогнулась. Оглянулась на дом, в котором повелела спрятаться сыну. В котором вот уже два месяца… Горло ей пережало. Она вновь взглянула на Руино отродье, которое глядело на корчившегося Инглейва, как ребенок глядит на полураздавленного жука. Озноб пробежал по загривку. — Инглейв… — она закусила губу. За те два месяца, что ее дом дарил приют раненому налетчику, он не причинил им и толики вреда. Напротив, вдруг с удивлением обнаружила Аграйя, Луноликие мало чем отличаются от них. Сначала она выхаживала его из страха, но когда он стал приходить в себя и помогать ей по дому, учить чему-то ее сынишку, в ней будто тронулись весенние льды — льды, что со смерти мужа пять лет назад стояли недвижимо… Да и до этого — тоже. Теперь Инглейв лежал мертвым под ногами сумасшедшей девчонки, и с лезвия ее клинка капала кровь, оставляя причудливый узор в пыли у его почти мертвого тела… «Я расскажу им, — подумала Аграйя, лихорадочно подхватывая юбки. — Безумную суку надо прикончить и отдать тело Луноликим, когда они вернутся за Инглейвом! Тогда они простят нас…» Инглейв как-то мимоходом рассказывал ей, что бывает с деревнями, в которых Луноликие встречают серьезное сопротивление. Аграйя не хотела испытать это на своей шкуре вновь. Ей и так досталось за эти долгие годы… Она выбежала на главную площадь, на Высокое Гнездо посреди деревни. Когда попыталась закричать — горлом хлынули слезы. И все-таки она рассказала им — рассказала им всем, какое зло накликала на них Руина девчонка и какую жуткую железку она с собой принесла. И чем дольше говорила, тем больше людей собиралось вокруг нее, и у всех было, что сказать о странной девке и ее матери-ведьме… *** Тсия не заметила, как Вейдарель появилась возле нее. Она была прекрасна. Ослепительно хороша, как тогда, в пещере: кожа сияла изнутри молочной белизной, губы пламенели гранатовой плотью. Ветер перебирал пурпурные ткани ее платья и темные волосы, на которых алым царским венцом играло закатное пламя. Убийство насытило ее, раскрыло ее, как солнце и влага — цветок. В ней было что-то зловещее, но все еще прекрасное — должно быть, так выглядят темные богини. Ужасные, но манящие. Безумные, но и восхитительные тоже… Вейдарель подняла белые ладони и обхватила ими щеки Тсии. Ее пальцы были вкрадчивы и нежны, даже если касались рассаженной кожи и причиняли боль. Вейдарель коротко вздохнула. Под их ногами собиралась кровавая лужа. За ними солнце погружалось в воду — точно утопленник, у которого иссякли силы сопротивляться. — Ты прекрасна, — прошептала — прошептали они обе, не отрывая друг от друга глаз. Закатный свет умирал, сменяясь пурпуром ночи, а они улыбались друг другу. Отступала боль. Не ощущалась усталость. Вместо них приходил восторг — у них все получилось! Клинок и Мечник — единое целое, почтение и поклонение, сплав стали и плоти, любования — и любви. Нельзя не любить ее, нельзя не восхищаться ей — той, с кем ты обретаешь полноту. Кто разделяет твою мечту. С кем ты делаешь то, что прежде казалось невозможным. Это не было прописано ни в одном ритуале, не было озвучено ни разу за сотни лет существования Клинков и Мечников. Но их толкнуло друг к другу — как толкало многих — и все-таки не всех — до них. Клинок и Мечница сошлись — их души срезонировали в одном порыве, и волны звука слились в единую Песнь. Они переплели пальцы рук и скрепили свой первый выигранный бой поцелуем. Тело убитого воина стыло у них под ногами, и в кровавой луже отражались звезды.