Девочка и меч

— Тсия, на берег! Сейчас же! — девочка не сразу обратила внимание на крик — не хотела, чтобы Руя думала, будто она готова подчиняться безоговорочно. — Немедленно! Голос женщины сорвался на визг. Нарочито медленно Тсия подняла голову и взглянула на берег. Руя почти вбежала в пенные волны и металась у кромки воды, злобно взмахивая рукой. Тсия приподняла бровь и оглянулась, чтобы убедиться: тетушка вновь приняла взблеск крыла летучей рыбы за акулий плавник? Вместо серебристой чешуи она увидела их. Корабли Луноликих. Бело-алые паруса, низкие борты, оскаленные морды на носах… В третий раз. Уже — в третий раз. А прошло ведь всего пять лет с последнего рейда… Тсия вскочила во весь рост, оглянулась — пирс находился в двух сотнях шагов от того столба, на котором она стояла. А если напрямую, через море — всего шагов тридцать, ведь линия волноломов не была ровной и вилась вдоль берега, в этом месте приближаясь к нему сильнее всего. Море, конечно, ледяное в это время года, но… Тсия оттолкнулась от волнолома и с размаху прыгнула. Даже если это поможет выиграть минут пять — уже хорошо. Этого хватит, чтобы придать дому вид нежилого и всем уйти в холмы. Загребая ледяные волны онемевшими от холода руками, Тсия вспоминала. Вспоминала сразу все. Маму, которая стояла на белой террасе с луком в руках и пускала одну стрелу за другой. Продолжала стрелять, даже когда в нее саму попало несколько стрел. Продолжала стрелять, даже когда беловолосый мужчина с бесцветными глазами подошел к ней с распростертыми руками, будто хотел обнять, и выпустила стрелу ему ровно в грудь. Маму, которая выиграла им с Руей и еще десятку учениц время на побег, а потом рухнула замертво. Вспоминала Рую, которая, маленькая, сжавшаяся, с мокрым от крови подолом и подбитым лицом, сидела в кресле в перевернутом вверх дном доме. Нога нащупала дно, и Тсия, расталкивая воду всем телом, выбежала на берег. — Дура ненормальная! — Руя схватила ее за плечи и встряхнула. — Совсем мозги выстудила?! — Не надо было меня ждать, — зубы стучали безостановочно, но Тсия старалась придать голосу твердости. — Уходим в холмы! — В таком состоянии? Ты умрешь от легочной болезни, если сейчас же не ляжешь к огню! Тсия видела, как трясутся у Руи руки, какие мокрые у нее глаза. Схватив женщину за локоть и более ничего не слушая, Тсия потащила ее к дому. Мелия, сжав ладошку Ликея, побежала за ними. — Мама! Это опять они? Мама, ты сделаешь, как Тсия говорит? — Дуры бестолковые, — Руя зачем-то упиралась пятками в гальку, но Тсия ее не пускала — и это было несложно. Она так редко прикасалась к тетушке, и теперь не могла надивиться, как же легко ее тащить, наверно, легко будет даже закинуть на плечо и понести, если та станет упрямиться: такая маленькая и такая легкая, с птичьими костями и на полторы головы ее, Тсии, ниже… — Ты не останешься, — отрезала Тсия. — Уйдешь с нами. Все уйдем. — Они пойдут нас искать! — Руя, взбегая на холм, то и дело путалась в длинном подоле. — У нас есть время, — дыхание Тсии даже не сбилось. — Наведем бардак, еду всю заберем. Дом ветхий, ничего внутри нет. Примут за пустой. — Как ты не понимаешь… стой же… Ликей и Мелия не поспеют! — на самом деле, это Руя уже не могла бежать, но, видимо, признаться ей было слишком стыдно. — Нас выдадут, неужели непонятно? Нас тут ненавидят! Только рады будут рассказать. А потом нас найдут, и тогда будет намного хуже… — Не найдут. — Сожгут дом! — Отстроим. Или вообще уйдем отсюда, если выдадут. Их маленький домик стоял на скалистом пригорке, откуда открывался ясный вид на залив. Пять кораблей неторопливо, неумолимо шли по его темным волнам, и Тсия про себя посчитала, что северянам понадобится еще около получаса, чтобы пристать к берегу и выйти. И еще подумала, что это всего лишь пять кораблей. На каждом — человек двадцать-тридцать. Причем половина, скорее всего, рабы на веслах, которые не сходят на берег. Когда-то в их деревне было столько же жителей. Неужели они бы не справились, если бы все вместе взялись за оружие? Да хоть за вилы? В чем смысл приплывать в бедную деревушку, если в ней еще и кровь придется лить? Но думать об этом было поздно — деревня уже показала, как она беззуба и покорна. Точно женщина, что в страхе за свою жизнь сама поднимает юбку. Тсия бросилась в дом. На ходу попробовала сильнее дернуть хлипкую дверь — та легко соскочила с одной из петель и повисла, жалобно поскрипывая, на оставшейся. Дом сразу стал выглядеть сиротливо и брошенно, и это было им на руку. Только оказавшись в прохладной полутьме их маленького жилища, Тсия заметила, как тесно мокрая, холодная одежда облепляет ее тело. Галеты и сухофрукты, мидии и немного специй, которые она кидала в холщовый заплечный мешок, едва не падали из ходивших ходуном пальцев — и, как Тсия ни старалась усмирить дурную плоть, та все равно всем видом показывала, что мерзнет. — Я останусь, — Руя, привалившись спиной к двери и прижав к подолу Мелию и Ликея, мрачно глядела за сборами Тсии. — Я не хочу, чтобы вас всех убили! — А я не хочу, чтобы тебя… Тсия прикусила язык, поймав взгляд настороженных зеленых глаз. Мелия так ничего и не поняла в тот раз, и нечего ей было понимать, что тогда, пять лет назад, произошло с ее родителями. Умная девочка уже догадалась, что Оле не уехал возвращать двух коровок, а, скорее всего, погиб, но боль успела утихнуть в ней за это время. Хотя временами Мелия все же плакала, устроившись в хлеву под теплым козьим боком, и Тсия не знала, как к ней подойти и о чем заговорить… А вот если она узнает, что живая, прямо сейчас обнимавшая ее Руя платила собой за их безопасность, и как именно платила, что подол весь был залит кровью, а на теле живого места от синяков не осталось… Тогда это просто разобьет ее маленькое сердце и, пожалуй, навсегда вытравит доброту и доверие из больших изумрудных глаз. — Тогда останься со мной, — Тсия замерла, так и не уронив в сумку кресало и кремень. Голос Руи, до этого задыхавшийся и смятенный, прозвучал до ужаса спокойно, почти насмешливо. — Останься со мной, и мне легче будет пережить эту ночь. Вдвое… А то и больше, ты ведь моложе меня. Хотя не сказать, чтобы сильно красивее. Тсия не повернулась в ее сторону, только так стиснула подрагивающие пальцы, что кресало вонзилось в кожу. — А мы? — перепугалась Мелия, до этого сидевшая в уголке тихо, как мышка, и отвлекавшая Ликея какой-то незатейливой игрушкой. — Разве мы можем одни в холмы? Мы тогда тоже останемся! — Молчи, — осадила ее Руя. — В прошлый раз Тсии было столько же, сколько тебе. Но сейчас она уже взрослая девушка. И ты тоже… почти взрослая. Забирай брата и идите в холмы, быстрее! Тсия, отдай ей сумку. — Никто не останется, — выдохнула Тсия. — Ни ты, ни я. — Да что ты говоришь? Наши холмы прочесать — плевое дело, там полтысячи шагов в ширину, и всего-то. Я уже говорила — нас выдадут, заметай следы или нет. Я остаюсь! А ты, раз такая храбрая и благородная, останешься со мной. А, Тсия? Или ты для этого слишком гордая, а мне отдуваться за всех, чтобы ты потом и дальше губы кривила, и… — Ладно. Тсия кинула кресало в сумку, сунула ее в руки Мелии, схватила за шкирку Ликея и вытолкнула обоих детей на порог. — Иди по дорожке до поляны бабочек. И смотри, не мни траву! — приказала она слабо сопротивлявшейся Мелии. — Потом свернешь на каменную тропу, помнишь? Идите аккуратно, не голосите, не выходите на открытые места. Сидите в старом месте, пока корабли не отчалят. Бегом! Мелия несколько раз оглядывалась — ей было непонятно, почему кто-то должен остаться. Но Тсия была уверена — не понимая всего умом, сердцем Мелия все чувствует, и поэтому выглядит такой тревожной. — С вами же ничего не случится? С мамой?.. С тобой? — она остановилась у забора, но Тсия так толкнула ее в лопатки, что девочка почти пробежала эти последние несколько шагов. — Нет, — Тсия скривилась. — Иди быстрее, мне зверски холодно! И дети ушли — Ликей, капризничая и спотыкаясь на каждом шагу. Маленькая, лохматая от беготни Мелия, которая тоже на каждом шагу — нет, не спотыкалась, — оглядывалась. Тсия вернулась в дом. — Не выходила бы ты, — глухо проговорила Руя, замешивая что-то в маленьком ковшике на огне. На Тсию она даже не глядела. — Тебе не то что в холмы, даже просто выходить нельзя… Зачем было нырять в ледяную воду? Зачем, Тсия? Если бы не это, я бы, конечно, тебя отпустила, но… Тсия прошла мимо нее. Руя стремительно обернулась. — Иди на чердак! Спрячься… — Слушать, как над тобой будут издеваться? — Закрой уши. А еще лучше сходи и переоденься, — голос у Руи подрагивал, но она старалась придать ему будничный, спокойный тон, словно просто читала нравоучения, — у нас еще есть время, а так придется всю ночь лежать в холодном… По хребту, словно мало было холода от мокрой одежды, расползлись мурашки — отвращение, брезгливость, какой-то ужас от деловитого, ушлого смирения тетушки. Словно муравьи пробежались по нервам маленькими колючими лапками. Тсия любила Рую — она ведь ее вырастила, в конце концов, она была последним, что осталось от горящего Ланэрваля… и мамы. Только с каждым годом любви становилось все меньше, а вместо нее приходило отвращение. От липких теней того, про что не рассказывают детям, от неприглядной изнанки мира: уродливой до тошноты. Она лезла из тетушки, как набивка из плохо сшитой куклы. Просто закрыть уши. Конечно. Такое ведь сплошь и рядом случается, просто закрой уши, а лучше давай-ка, помоги тетушке, чтобы на каждую пришлось поменьше мужчин… Все терпят, и ты потерпи… Она, Руя, терпит — и ты терпи, чтобы ей не было так горько! В тетушке словно что-то сгнило изнутри; навсегда умерло, как в лошадях, которых заставляют ходить по кругу и вращать жернова. Тсия помнила, какой Руя была в свои пятнадцать. Смелой и веселой, нежной и мечтательной. Была… Чистой, была ребенком — и Ланэрвальской жрицей. Но с того раза, как променяла свободу на крышу над головой и миску похлебки в доме Оле, в ней что-то сломалось. Та, пятнадцатилетняя жрица из Ланэрваля, не смогла бы жить такую жизнь. И Руя убила прежнюю себя — стала отупевшей, бесчувственной, жалкой… И теперь она того же ждала от Тсии! Смиренно сложить голову на плаху и уступить победу миру со всей его грязью и мерзостью, вынуждением и покорностью, жертвами и уступками. Тсия с лязгом вытащила из большой плетеной корзины серп. Раньше, когда Оле еще был жив, а коровы время от времени телились, им забивали бычков на мясо. После нескольких лет без работы он потускнел и затупился, а использовался скорее как вешалка — выкидывать его Руя запрещала, должно быть, он напоминал ей о муже. — Тсия! — Руя вскрикнула и метнулась к ней. — Что ты задумала? Это того не стоит! А ну не смей! — Думаешь, я убить себя хочу? — усмехнулась Тсия, отодвигая тетушку с дороги и выходя на крыльцо. — А чего ты хочешь? — Руя выбежала за ней. — Тсия! — Уходи, Руя, — Тсия сняла с притолоки небольшой старенький оселок и начала быстро, размашисто натачивать лезвие. — Я отучу их от того, что мы все терпим! Что можно приходить и просто брать! Пусть попробуют… — Тсия… Дура! Несносная дура! А ну брось! Хочешь, как мать?! Руя налетела на нее всем телом, маленьким и хрупким, схватила за запястья, не позволяя оселку сойтись с лезвием — пытаясь не позволить. — Ты их даже не оцарапаешь, соплячка! Они там все живут войной, одной рукой тебя перешибут! Оле тоже… Оле тоже думал, что сможет, с этим же серпом, но где он, а где ты, и… Слезы хлынули у нее из глаз, она разжала пальцы. Ей и так не хватало сил остановить Тсию, и та методично острила лезвие дальше. — Почему… Почему вы все такие?! — Руя на мгновение вскинула руки к лицу, прикрывая слезы. Голос из-под скрюченных пальцев звучал глухо, разбито, как втоптанные в пыль осколки некогда звонкой глины. — Почему? Почему вы бросаете меня? Я такая дрянь, Тсия, если не хочу, не могу умереть и стерплю все? Да ведь? Вы поэтому так легко от меня уходите? Потому что презираете, да? Ты, Оле, Айя… Даже Айя… Тсия не выдержала, отложила кресало и потянулась к тонким, хрупким плечам Руи, которая, ссутулившись и опустив голову, казалась еще тоньше и меньше. Стоило ее пальцам коснуться Руи, та вскинула голову и вцепилась обеими руками в воротник свободной рубашки Тсии. — Уходи! Ну пожалуйста… я дура, я не думала, что ты правда… что ты решишь остаться… — мокрая ткань выскальзывала из нетвердых пальцев Руи, голос сбивался от слез. — Я ведь просто хотела тебя пристыдить! Чтобы не так горько… Тсия, не должно с тобой такого случиться! Уходи, ну пожалуйста! Ты же быстрая, ты же умничка, ты же еще успеешь… Ты… А за меня… «Она ведь совсем легкая, — Тсия скосилась на залив, на причал, к которому уже пристал первый корабль. Кроме дрожи, которая колотила ее безостановочно все это время от холода, ее снова пробрало — мерзким, очень похожим на страх чувством. — Даже если будет лягаться». Тсия присела, поднырнула под Рую и резво выпрямилась, ловя женщину под колени и поверх шеи. В итоге та оказалась у нее на плечах, точно коромысло, и вправду оказалась очень-очень легкой — только костлявой. — А!.. Тсия! — Руя взвизгнула. — Что ты творишь?! — Никто не останется! — рыкнула Тсия, чуть подпрыгивая на месте, чтобы удобнее уложить Рую на своих плечах. — Мы все уйдем! — Они найдут всех… — всхлипнула, вяло трепыхнувшись, Руя. — Они рядом… Они уже… — Я знаю место, где не найдут! Набрав побольше воздуха в грудь, Тсия подобрала серп и волчьей трусцой бросилась вверх по дорожке к бабочковой поляне. *** — Я забыла… На огне котелок… — голос Руи дрожал и подпрыгивал на каждом слоге. Она больше не вырывалась и послушно лежала на плечах Тсии, но тут вдруг подала голос. — Давай я вернусь, будто уходила за травами… — Нет. Тсия могла бы сказать и больше — но не хватало воздуха. Какой бы худой и маленькой ни была Руя, она все же весила тяжелее, чем холщовая сумка. И уже через пяток минут бега с таким грузом легкие начали гореть, а плечи ныть, но пока — пока Тсия держалась. — Ты такая же! Вы с твоей матерью — о-ди-на-ко-вы-е! — тихонько вскрикнула Руя и от чувств даже ударила Тсию по спине кулачком. — Ненормальные… Они ведь не убивали женщин, и ее бы тем более… — Лучше умереть, чем… — Тсия не договорила, жадно втянув воздух. — Да если бы! — злобно шикнула на нее Руя. — Никто не собирался насиловать твою матушку! Даже после того, как она нашпиговала твоего батюшку стрелами и убила десяток его людей, он перед смертью… Перед смертью приказал похоронить себя с ней вместе, как со своей кюной! И всех, ей убитых, с ними — чтобы стали их слугами в загробном мире! Об этом все выжившие потом рассказывали… — Чего? Тсия запнулась о камень на дороге, которую знала как облупленную. В другое время она бы удержалась, но из-за Руи на плечах повалилась коленями в пыль. Руя воспользовалась этим и тут же вскочила на ноги. — Того! Твой отец привел корабли в Ланэрваль не для того, чтобы жечь и убивать… Он приехал за Айей! Ей всего-то и надо было, что потерпеть… Что согласиться стать его кюной! Тем более, она все равно ей стала — он приказал одеть ее в драгоценные убранства, положить в одну ладью с ним, пустить на волны и поджечь… Мы все видели зарево на море, пока бежали через Ланэрвальский перевал! Айя… Она нас не спасла, задержав тот отряд… Она обрекла нас на смерть и юдоль еще хуже смерти, Тсия! Из гордости! Из упрямства! И ты такая же… Я вернусь! Я не такая, как Айя, я… Тсия поднялась на ноги и поймала Рую за запястье. — Мне все равно, что там было с отцом и матерью. Но ты… Ты все равно чушь городишь, — она сжала пальцы чуть крепче. — Если бы он пришел только за мамой, они бы не разоряли другие города. Не возвращались бы потом. Все, это неважно! Я тебя не пущу, идем. И Тсия потащила ее за собой — так было легче, да и быстрее. Тем более, Руя, кажется, совершенно выдохлась от переживаний и теперь сопротивлялась даже не вполсилы, а так, едва-едва, из приличия… — Нет… Они пойдут… Пойдут нас искать… Руя едва успевала за ней, но Тсия все равно не сбавляла шагу: Луноликие точно пойдут за ними, они ведь не успели замести следы дома. Значит, в холмах им прятаться уже нельзя. Придется идти быстрее и дальше… и выше… В скалы. Чтобы искали, но не нашли. *** Мелия и Ликей, как Тсия и ожидала, не ушли далеко. Брат с сестрой еле плелись по каменной дорожке чуть выше бабочковой поляны, судя по помятому виду Мелии — она пыталась тащить Ликея на плечах, но тот оказался слишком тяжел для хрупкой девочки. Не сбавляя шага, Тсия, чуть скривившись от брезгливости, закинула Ликея на закорки. Тот взвизгнул от восторга и обхватил ее за шею противно-липкими, как почему-то бывало у всех, кроме Мелии, детей, руками. — Мама! Тсия! — на усталой мордочке Мелии расплылось облегчение. — Вы все-таки с нами… — С вами… Давай руку! Тсия, они его подожгли… Последнее Руя, вроде бы успокоившаяся, простонала. Зарево ниже по склону она заметила только что, а Тсия видела его уже некоторое время. Оно било по глазам, выделяясь на фоне лиловеющего под вечер неба. Было бы лучше, конечно, если бы Руя его вовсе не заметила, но что есть. — Отстроим новый, — буркнула Тсия, сберегая дыхание. — Или заберем незанятый. Все равно каждый раз кого-то вырезают подчистую. Руя всхлипнула, но зашагала выше по склону. — Они… Они уже идут за нами, да? — Не болтай. *** Бряцание их кольчуг Тсия услышала еще задолго до того, как четверо Луноликих возникли на крутой каменистой тропе чуть ниже по склону. В руках у северян были факелы, огни метались по незнакомым им тропам, и поэтому Тсия могла их видеть, а они Тсию с семьей, пробиравшихся по тайной тропе в вечерних сумерках, — нет. Но зато Луноликие умели читать следы, а Руя и Мелия оставляли их предостаточно. И не было времени за этим следить, не было времени и заметать следы… — Да брось же ты серп! — всхлипнула красная, мокрая, задыхавшаяся Руя. — Тебе же тяжело… — Терпимо. С Ликеем на плечах Тсии в самом деле было проще — да что там, у нее давно открылось второе дыхание и она сама могла бы подняться в горы бегом, не останавливаясь ни на мгновение. Даже с Ликеем. Но приходилось приноравливаться к Мелии и Руи с их коротким шагом и длинными юбками, которые они догадались подвернуть, только когда Тсия им это приказала. *** Тайное место — неглубокая пещера в предгорье с альковом на высоте примерно человеческого роста. — А мы не можем подождать снаружи? — слабо уперлась напуганная темным зевом пещеры Мелия. — В траве или… — Нет. В деревне предупреждали, что в горы нельзя ходить — злые духи и прочая дребедень, на которую Тсии было неимоверно плевать. Хотя она порой и находила странные предметы из костей и бронзы в расщелинах, она не придавала тому значения — кто бы ни жил в горах много лет назад, они давно исчезли. А вот дребезжание кольчуг северян, их тяжелое дыхание было уже совсем рядом — шагов двадцать, не больше! Конечно, узкий проход в пещеру они найдут не сразу, и заходить смогут лишь по одному, но… Затолкав родных в пещеру, Тсия подошла к алькову. — Забьетесь в дальнюю часть. Даже не дышите, когда они войдут! Может, пронесет. Она закинула в альков Ликея, затем подсадила Мелию и потянулась к Руе, когда… Когда в проеме лаза возник мечущийся свет факела. — Нашлись? — Ага. Мать научила Тсию многим словам из отрывистой, грубой речи Луноликих, и она разобрала, что те говорят. Руя рядом с ней будто окаменела, блестящие в темноте глаза остекленели от звуков чужеземной речи. Тсия стиснула зубы и подтолкнула тетушку к алькову. — Тихо! — шикнула она, не размыкая зубов. Подсадив Рую и убедившись, что Мелия крепко вцепилась в нее маленькими руками и не отпустит, Тсия метнулась ко входу в пещеру. Рука уже окаменела от тяжести серпа, который Тсия упрямо отказывалась выпускать. Она будто не чувствовала уже ни пальцев, ни ладони, и где-то ниже локтя от всех ее чувств осталось только четкое знание, где начинается и где заканчивается изогнутое лезвие. Северянин как раз просунул в проход пещеры лохматую голову и широкие плечи, а тело все еще оставалось в тисках камней. Тсия, вынырнув в круг трепетавшего алого пламени, завела руку за голову… И ударила. Тупо, словно сквозь сонную оторопь, ощутила, что лезвие за что-то зацепилось, а северянин, как назло, дернулся. Дернулся и забился с такой силой, что у Тсии чуть сустав из плеча не выскочил, и резко стали чувствоваться мокрые, напряженные пальцы — вот-вот разожмутся! Тсия потянула серп на себя, стараясь преодолеть это тугое сопротивление, которое не желало отдать ей серп. — Что там? — гаркнул снаружи чей-то злой голос. Ответом ему был влажный хруст — и глухой удар медленно осевшего на каменный пол тела. Тсия опустила глаза и увидела большой шар, прыгнувший ей под ноги, и странное, квадратное без головы, тело, растянувшееся на земле… Она отрубила северянину голову! Мышцы обеих рук, которыми она вцепилась в рукоять серпа, горели огнем. Лаз в пещеру на мгновение оказался пустым. И Тсия, не успев как следует додумать мысль, что и зачем делает, метнулась в него. Снаружи горела всего пара огней-факелов, стояла всего пара человек, и Тсия наотмашь секанула по одному из них. Звонкий, не то женский, не то мальчишеский голос взорвал ночную тишь воплем. Пламя факела затрепетало, метнулось в сторону… и сгинуло. Тсия развернулась и бросилась бежать, а за ней загремели шаги. — Сучий сын! Наш ведь! Против своих прешь! — рычал ей в спину голос, но Тсия не слушала. Ее приняли за мальчишку? Тем лучше. Она знала горные тропы назубок и даже в кромешной темноте спотыкалась всего пару раз, вскакивая и не замечая рассаженных рук и коленей. Зато позади нее брань так и сыпалась, но когда Луноликие отставали слишком сильно, Тсия нарочно останавливалась на пару мгновений — ей надо было увести их подальше от пещеры. Легкие выскакивали горлом, перед глазами метались цветные пятна, а тропа становилась все уже и уже под ногами. Она выбежала к широкой и глубокой расщелине. Она знала, что рано или поздно наткнется на нее — все горные тропы выходят к обрывам по эту сторону гор: перевал к Ланэрвалю давным давно засыпало. Раньше Тсия перепрыгивала эту яму с шестом, который помогал оттолкнуться, и забиралась так глубоко в горы, как никто из деревенских, даже шахтеры. Но сейчас шеста с ней не было, да и на разбег места не оставалось. Она застыла у края и обернулась, выставляя вперед серп. Двое Луноликих, длиннобородых и мрачных, грузно выбежали на каменную площадку перед трещиной. — Думаешь, мы тебя не перешибем, парень? — утер пот с лица один из них, с бородой потемнее — Перешибем! Тебя тут и некому учить мечом махать. Правду ж говорю, а? — Что ты с ним болтаешь?! Он Асгейра в пропасть столкнул! — рыкнул второй, светлый, как призрак, только если во тьме не светился. — Ага, в том и дело. И Борну отрезал голову тупым серпом, мать его. Парень, ты железку-то убери. Нам таких вояк позарез надо. Колотить да насмешничать, как тут с тобой обращались, не будем. Это я тебе обещаю, руку на отсечение дам. Он говорил и подходил все ближе, а Тсия не пятилась только потому, что пятки ей кусала пропасть. — Слушай, парень, я же вижу, ты даже разумеешь, что я тебе говорю… — Инглейв, так это ж девка! Тсия швырнула серп в лицо тому, у которого борода была темнее, и брызнула кровь. Сама же она обернулась, согнула ноги, каменные от усталости, горевшие от напряжения мышц, и так оттолкнулась, что, казалось, не себя подбрасывает, а смещает земную твердь… Так далеко, так легко и разом трудно она никогда еще не прыгала. Оторвалась от земли и взмыла в воздух, видя, как все большая часть расщелины уходит под нее, а дальний край становится все ближе… Это было похоже на полет. Так всегда и бывало, когда наконец решаешься прыгнуть, особенно после долгих сомнений и просчетов… А потом чьи-то руки обхватили ее поверх локтей, стиснули стальным кольцом, и полет обратился падением — камнем вниз. *** Удар такой силы вышиб воздух из груди, а тело взорвалось болью, шлепнулось с влажным, лопающимся звуком. Тсия закашлялась, раскрывая рот — но вместо кашля горлом пошла кровь. Она попыталась встать на колени, но ничего не вышло — руки расползались на мокром от крови, гладком как стекло полу. Она видела смутно белеющие во тьме, странно выгнутые, явно переломанные пальцы. И слышала — чувства возвращались медленно, постепенно, будто фрагментарно, — хриплые, задыхающиеся вздохи Луноликого. Она не понимала, что он говорит — молится или бранится? Таким словам ее мать не учила. Но и дураку бы стало понятно — Луноликий хочет теперь лишь одного: отомстить. Медленно, чувствуя взрывающуюся фейерверками в теле боль, Тсия повернула голову. Луноликий, в отличие от нее, уже стоял на коленях, и в руках у него был топор. Ноги отказывались нести его, но он полз к ней, оставляя на полу кровавый след. Тсия больше всего на свете, больше всего в жизни хотела, как никогда прежде не хотелось ничего другого, даже возвращения в Ланэрваль, даже возвращения мамы, даже доброй, любящей улыбки Руи, — хотела только лечь, закрыть глаза и дать себе забыться. Слишком много боли. Слишком много усталости. Слишком… Слишком, чтобы жить. Но отчего-то позволить убить себя она не могла. Не отрывая груди от странно гладкого пола пещеры, Тсия тоже поползла. Хотя любое движение приносило боль, она ползла, точно ящерица, перебитая в хребте лопатой, точно животное с отрубленной головой, которое дергается свои последние секунды. Она не могла поднять головы, и оставалось только слушать хриплое дыхание северянина за спиной и лязг его топора о пол. Он был быстрее ее. Но… Но Тсия ведь не пыталась убежать. Она пыталась добраться до чего-нибудь, чем сможет отбиваться, и потому непрестанно шарила перед собой руками. Пока в один миг пальцы не полоснуло режущей болью, и крови не прибавилось — да так много, будто до самой кости распороло лезвием. Больно, ужасно больно, но лучше больно, чем умереть вот так распластавшись червем. Обхватив лезвие изрезанными дрожавшими пальцами, Тсия наконец смогла приподняться. Нащупала странное, все какое-то неровное и бугристое, перекрестие. Но оно, в отличие от лезвия, не было острым, и Тсия оперлась на него обеими руками. И смогла встать. На обе ноги, которых до этого, кажется, не чувствовала вовсе. Она… Она увидела пещеру — гладкие, куполообразные своды. Впаянные в стены, тускло мерцавшие кристаллы. И пьедестал, на который, оказывается, умудрилась подняться. Увидела северянина, который полз за ней, полз по кровавому следу, оставшемуся за ней самой, и оставлял такой же за собой, и перемешивал свою кровь с ее, Тсии, кровью. Опустила глаза. И увидела под своими руками… Меч. Настоящий меч, длинный, обоюдоострый, с причудливо инкрустированным перекрестием гарды. Меч — как из сказок мамы. Он был вонзен в одно из нескольких тускло мерцавших кристаллических гнезд на пьедестале, и глядел на нее огромным аметистом в центре гарды. Руки уже лежали на рукояти, и Тсия сама не поняла, когда и как переломанные пальцы обхватили ее. Она чувствовала странную пульсацию, будто сжимала в пальцах чье-то еще бьющееся сердце. Она потянула клинок, каменно-неподвижный, когда она использовала его как опору, чтобы подняться. Но теперь он выскользнул, звонко чиркнув по кристаллическому ложу, будто его кто-то совсем недавно наточил. Лезвие блеснуло, ловя пурпурные огни светильников, и на мгновение Тсии показалось, что она увидела в нем чье-то отражение — причудливую гравировку — темноволосую женщину… Но ей было не до этого. Она, сжимая клинок, медленно опустилась с пьедестала, встала над Луноликим. Он поднял на нее глаза. Попытался поднять топор… Но не успел даже сдвинуть его с земли — меч в руках Тсии потянул ее руки куда быстрее. Свистящий полукруг, очерченный над головой. Ястребом упавшее лезвие. Клинок вошел аккурат между лопаток северянина, и его сердце хрустнуло в грудной клетке, как спелый гранат. Кровь брызнула на лезвие. На пьедестал. «Как же много в нас крови, — подумала Тсия, прежде чем секундный порыв нечеловеческих сил в ней прошел, и она, точно перешибленная усталостью и болью, не рухнула вниз со ступеней пьедестала. И не осталась лежать под каменными сводами, прижав к груди, обняв, как высочайшую драгоценность, клинок.