Девочка и меч

Ориджиналы
Фемслэш
В процессе
NC-17
Девочка и меч
автор
бета
Пэйринг и персонажи
Описание
В сердце гор дремлет могущественная сила — живые Клинки. Между Клинком и его владельцем устанавливается особая связь, открывающая счет бесконечным свершениям и подвигам: на благо миру или ему на гибель. Тсия, сирота из приморской деревни, спасается бегством от налета Северян в горах. Там она встречается со своей судьбой: ее многие годы ожидал Клинок. Вместе они смогут защитить родные места и отомстить обидчикам…
Примечания
Работа раскачивается медленно, первые части — пов приемной матери Тсии. Предупреждения, связанные с гетом, беременностью и прочим — относятся либо к ней, либо к второстепенным персонажам. Основная линия фемслэшная, соулмейтная :) На первых порах будет много быта и реализма, эпическая фэнтезя нарастает постепенно.
Посвящение
Машеньке! За то что слушала, вникала и давала дельные комментарии в процессе написания. И за то, что помогла вдохнуть жизнь в главных героинь :)
Содержание Вперед

Глава 2. Все, чтобы выжить

Могла ли Руя знать, что то будет их последняя сытая трапеза на долгое время? Часть мужчин не пережила налета Луноликих, часть осталась искалеченной, другие попросту пропали — сбежали, были угнаны в рабство, чтобы сидеть на веслах взамен погибших Луноликих? Некому стало добывать камень в шахтах: торговцы, заезжавшие прежде каждые несколько месяцев, появлялись раз или два в год; стало не хватать многих продуктов, тканей и инструментов. У Руи, конечно, был способ заработать, но с каждым днем ей становилось от себя все противнее: оказывается, деревенские не так уж сильно нуждались в ее лекарском умении. У них была уйма обрядов и заговоров, вроде подложить под дверь деревянный брусок с вбитым в него ржавым гвоздем, дать полежать недельку, а потом выдрать — вот больной зуб и пройдет. В самых тяжелых случаях они шли к старому жрецу. И только когда жрецу о беде поведать было слишком стыдно, обращались к Руе. Женщины просили у нее снять или навести порчу, дать что-нибудь «для деток», а порой и «от них». Несколько раз к ней являлись женщины, которые пренебрегли ее помощью сразу после налета, а теперь боялись, что все-таки понесли от Луноликих — и Руя варила снадобье, а потом выхаживала больных. Некоторых за косы притаскивали мужья, требуя избавить жену от проклятого брюха. Но это было много позже — иногда так поздно, что Руя, усмехаясь, говорила, мол, уже проще родить, чем вытравить. Чаще всего посетители смирялись с ее отказом. Руя все делала, чтобы придать себе весу и своим словам — ценности: принимала не в доме, но в пристройке, где стены были увешаны темно-зелеными и палево-желтыми пучками трав, а в больших банках и малых склянках хранились цветные алхимические составы: бор, сурьма, медь, пепел, сера… Время от времени она подкидывала эти составы в пламя небольшой печи, так что огонь приобретал зловещий зеленый оттенок, беспокойно метался при полном отсутствии ветра и сыпал искрами. Однако одного мужа ни ее слова, ни зловещий облик пристройки не смогли поколебать в его стремлении избавить молоденькую жену от плода. Самому ему было уже около пятидесяти, глубокий старик, седой и сгорбленный, зато — болтас, владелец каменного рукава в шахте, на котором работали другие каменотесы. Выставив заплаканную жену за дверь и приказав ждать, сам он подошел к Руе и спросил: — А есть у тебя… Такое чего-нибудь, чтобы младенчик, выродок этот, глотнул — и сразу, ну, того?.. Руя похолодела. Женщине предстояло пройти через такую пытку, как рождение ребенка; она уже отдала ему столько своих сил, столько белизны своих костей и жара своей плоти. Кроме того, пока дитя было в ее утробе, оно еще являлось все равно что лишним органом, болезненной опухолью, власть над которым целиком и полностью в руках матери: захочет — вытравит, и никакое это не убийство, только освобождение своего тела. Даже зайчихи растворяют нерожденных зайчат в утробе, если посчитают, что для них не пришло время. Но когда ребенок уже родится — когда заплачет, когда прильнет к груди, — мать, во-первых, может и скорее всего полюбит его беспамятно. А во-вторых — его умерщвление станет убийством живого, слышащего и дышащего, любящего и мучающегося, существа… — Богов побойся, — Руя понизила голос до шепота. — Отдай его лучше кому-нибудь. — Да кому он нужен! — оскалился в ответ болтас. — А кроме того… Все знают, что моя жена на сносях, и если в какой деревне появится белобрысый голубоглазый мальчонка, а у нас ребенок чегой-то как-то окочурится, да тела мы не покажем, все сразу поймут, что и моя баба нагуляла… Как я потом своими каменотесами командовать буду? А? А так, пока младенчик, поди ж разгляди, какой он… — Вот именно, — у Руи голова шла кругом от расчетливой паранойи болтаса. — А если это твой ребенок? Как разглядишь, пока он совсем младенчик? — Не может это быть моим ребенком, — мгновенно помрачнел болтас. — Но насчет этого я к тебе попозже зайду, ведьма, когда прок будет… Ну так что? Сможешь такое зелье сварить? Руя отказывала ему дважды, а на третий раз он пообещал подарить ей одну из козочек, которых купил недавно. Руя замерла: Луноликие угнали почти весь скот, что у них был, и ни она сама, ни ее дети уже больше полугода не держали во рту ни молока, ни сыра, ни творога… Одна только козочка могла бы спасти Ликея от болезни хрупких костей — он ведь уже совсем скоро бросит грудь, а у детей, которые едят недостаточно белых продуктов, скелет становится рыхлым и хрупким. «Не будешь есть творог, кости у самой как творог станут!», — поддразнивала ее в Ланэрвале старшая сестрица. «Я даю инструмент, не более», — утешала себя Руя, смешивая компоненты в отдельном, для опасных составов, котелке. «Это только его дело, его вина и на его совести», — протягивала она узелок из промасленной бумаги, в котором был лоскут пропитанной отравой ткани. «Со мной бы такого не произошло», — забираясь в кровать к дочке и прижимая ее теплое маленькое тельце к себе, убаюкивалась Руя. *** Руя проснулась от веселого детского гомона под окном. Приподнявшись с кровати, она выглянула в окно и увидела, как дети — Мелия и пара ее дружков и подружек — радостно вбегают в лужу, на которую слетелись бабочки, и поднимают тучу цветастых пятен в воздух… Затем они отходили в сторону, ждали, когда бабочки снова опустятся на водопой, и снова неслись туда, вереща и размахивая руками… На мгновение в груди растеклась теплота, но почти тут же все сковало зябким холодком. Сын болтасовой жены никогда не сможет так резвиться, как ее Мелия с друзьями. Детское тело так хрупко. Вот, Руя, смотри: девочка бежит, и уже страшно, что она запнется и рассадит колени. А если ее тоже кто-то захочет отравить? А если злой человек? А если бешеная собака? А если… Впрочем, в ее случае о том волноваться не следовало. Руя обвела взглядом весь двор и через время приметила Тсию. Девочка сидела в тени под срубом колодца, приникнув к прохладному каменному боку спиной, почти сливаясь с ним в неприметной серой рубашке и длинной песочной юбке. Тсия всегда приглядывала за Мелией. Ходила шагах в десяти позади, чтобы не нарушить веселую игру детворы, или устраивалась в неприметном уголке с хорошим обзором. Иногда даже гуляла с девочкой рука об руку — вдвоем, а порой и с маленьким Ликеем. Сколько раз Мелия хвасталась? Тсия прогнала собак, Тсия вышла, и распекавшаяся детей старая Гейба с плетью крапивы в руке умолкла и убралась обратно в дом. Мама, я чуть не упала в ручей, но Тсия… А Тсия… А вот у Тсии… У Тсии не было друзей, кроме Мелии, и выбирать ей явно не приходилось. Руя это хорошо знала: видела, как в Тсию тыкали пальцем, слышала, как обвиняли: «А ты небось только и ждешь, чтобы Луноликие за тобой приплыли! Своей невестой сделали! Тут-то ты никому не сдалась, страховидина!». Она ведь правда вся была в отца: слишком высокой, слишком бледной, да еще и с волосами светло-желтыми и палево-бледными, каких отродясь не бывало у островитян. Впрочем, миролюбивые жители деревеньки еще готовы были это простить. А вот недобрый норов Тсии… Еще пару лет назад девочка такие нападки оставляла неотомщенными, только мрачнела и замыкалась, убегая на чердак. Может, она и плакала, но Руя в это почему-то не верила. Она часто говорила девочке, что надо только немного потерпеть. Дети жестоки, они поступают так со всеми, прежде чем принять в свой кружок. Но потом принимают. Только глянь, сколько среди играющих светлых голов!.. Но Тсия вместо этого научилась давать отпор. Легко подхватывала и метала в обидчиков камни, а если те оказывались достаточно близко, могла и кинуться в драку. В ссадинах она приходила только первое время, но потом быстро освоилась — и ссадины ловили другие, а Тсия, кажется, даже тронуть себя не позволяла. Дразнить ее перестали. Но и дружить с ней никто не стал. Злая, гордая, нелюдимая. Почти не улыбавшаяся. В детстве, когда мать ее безбожно баловала и ласкала, почти не спуская с рук, а послушницы возились, как с прелестной куклой, она вроде бы была обычной. Смеялась, угукала, тыкалась мордочкой в ароматные подолы послушниц и пышную грудь матушки, когда ее смущали чрезмерной похвалой; играла в игрушки. Ох, сколько же у нее было игрушек в Ланэрвале — Мелии такое количество в самом смелом сне не приснится. Но стоило чему-то пойти не так: послушницы увлекались разговором друг с другом, а не с ней; маму призывали вести службу; игрушка оказывалась хрупкой и ломалась, — как девочка мрачнела и замыкалась в себе. Бросала игру, переставала лопотать о чем-то своем, детском и важном, и могла молчать так до самого вечера. Иногда, целый день не видевшись с матушкой, она и по ее возвращении не желала с той разговаривать. И если ломалась одна игрушка, не притрагивалась к остальным. Либо все, либо ничего… Будто она, еще будучи залюбленной со всех сторон дочкой верховной жрицы, ждала от всего мира подвоха, во всем усматривала злой умысел. И наказывала, и мстила, и пыталась отучить себя вообще нуждаться в том, что приносило боль: внимании послушниц, любви матери, игрушках… Было в ней что-то колючее. Что-то дико упрямое и недоброе. Что-то, чего никогда не нашлось бы в приветливой, открытой миру Мелии… Да, одной только Мелии было все равно и на северный облик, и на недобрый нрав Тсии. Девочка и сейчас то и дело бросала товарищей и бежала к старшей сестрице, звала ее поиграть с ними. А когда Тсия отказывалась, искренне расстраивалась и, бредя обратно к товарищам, то и дело оборачивалась к сестре. Впрочем, горе не могло надолго задержаться в маленькой Мелиной головке. Пара мгновений — и девочка вновь резвилась в сонме бабочек. Расплескивала босыми ногами воду и ловила медными волосами солнце и ветер… А вторая девочка наблюдала за ней из тени, неотрывно и неподвижно, будто ястреб за кроликом. Руя почувствовала, как медленно успокаивается в ней тревога. Она опустила голову на подушку, прикрыла глаза. Хоть в чем-то она могла быть уверена. Ни человек, ни зверь не навредят Мелии, пока за ней приглядывает Тсия. *** Козочку болтас привел заранее: та легко развязала шнурок, на который Руя ее привязала, обгрызла яблоньку и насмерть перепугала Мелию. Может, она бы даже затоптала девочку, но подоспела Тсия. Поймав одной рукой козу за вихор на лбу, она ловко скрутила ту и пригнула к земле. Коза, злобно взбрыкнув пару раз, обмякла и жалобно заголосила. Мелия, растирая по лицу слезы, сбегала за веревкой, которая неопрятной бахромой осталась висеть на заборе в хлеву. Узлы Тсии вышли крепче, и затянула она их не на шее козы, как сделала Руя, а вокруг рогов и под челюстью. Вновь привязанная к забору козочка извелась, но освободиться из пут так и не смогла. Мелия за все время так и не выбралась из-за спины Тсии, держалась за подол ее холщовой рубахи, хмурила бровки и болтала за обеих: — Почему она такая голодная? Наверное, человек, который ее привел, не хотел тратить на нее сено… Интересно, а почему он решил ее нам отдать? Мама ее купила? Какая мама умница! Но привязала она ее плохо… Да, Тсия? Как ты считаешь? Ты вот по-другому узелки завязала… Когда у нее родятся детки, ты тоже их сразу привязывай, хорошо? Я скажу маме тебя позвать… А когда у нее будут детки? Наверное, не скоро… Мама говорила, что чтобы были детки, зверушек нужно двое, мальчик и девочка, а у нас одна козочка… А кто ее будет доить? А когда мы купим козлика? Ой! А как мы ее назовем? Давай Бабочкой! Сонная полураздетая Руя, выбежавшая за порог на крик дочери, застала только эту звонкую трель. Которую прервал вопрос — острый, похожий на стрелу, что с треском ломает полотно мишени. — За что? — Тсия отодвинула Мелию и сделала два быстрых шага к Руе, но подходить не стала, сжимая кулаки. — За что тебе ее дали? Руя не сразу поняла суть вопроса и почему, задавая его, Тсия смотрела на нее так — так, будто змея выползла на солнце, а не Руя выбралась на крыльцо. Не проснувшись окончательно, Руя начала оправдываться: — За лечение… Я ничего такого… Ты же знаешь, иногда люди много готовы заплатить… И я подумала, что нам нужно молоко, Ликей ведь скоро бросит грудь, да и вы… — Ты опять хочешь выйти замуж? Этот болтас, он… Он жениться на тебе хочет или что, раз дарит такое?! Или ты не знаешь, что у него есть жена? Тсия мучительно подбирала слова, от нервов на ее бледном, почти сером лице приступил неровный, пятнами румянец. Руя, прокручивая в голове ее непонятное обвинение, наконец опомнилась. Девочка понятия не имела, что именно она сделала этой ночью — на какую страшную сделку пошла с совестью и какую просьбу исполнила. Она просто… Просто рассердилась, потому что подумала, будто Руя стала чьей-то любовницей? И подумала, что старый болтас привел козочку в награду за особое расположение? Сперва Руя испытала облегчение — Тсия понятия не имела о ночной сделке и не ее имела в виду! Но, стоило облегчению чуть развеяться, как Руя разозлилась: по-настоящему рассвирепела. Кровь прилила ей к лицу, а злые слова заплясали на языке — едва успевай прикусывать! — Что ты себе надумываешь? Бесстыжая! Я, в отличие от тебя, работаю, а не только ем задарма! Какое тебе дело, откуда я ее взяла? Я лечу людей! Ночами варю снадобья и скоблю котлы, ноги в кровь сбиваю, пока ищу коренья и травы! А ты? Что ты делаешь, а, чтобы меня в чем-то уличать? Мать твоя могла кого угодно попрекать, она была старшей жрицей, а ты кто такая? Никто! Темные глаза Тсии потемнели, став почти черными — она без слов выслушивала брань Руи, пока та не выдохлась, затем развернулась на пятках, отодвинула с дороги Мелию и бросилась прочь. — А ну стой! — успела выкрикнуть ей в спину Руя, но девочка одним прыжком преодолела невысокий плетеный забор — немудрено, с ее-то длиннющими жилистыми ногами! — и скрылась из виду. Мелия заголосила: — Мама! Зачем ты ее ругаешь?! Тсия! Тсия, вернись пожалуйста! И во весь опор бросилась к забору, но перепрыгнуть, разумеется, не смогла, побежала к калитке. Только куда было ее коротеньким — Мелия обещала вырасти даже меньше Руи, и это при таком-то огромном отце! — ножкам? Руя нагнала дочку, обхватила под бедра и подняла на руки. — Ты-то куда намылилась?! — выкрикнула она в лицо девочке, но тут же осадила себя. Поставив ее на землю, быстро оправила сбившийся воротничок платья и продолжила совсем иным, мягким голосом. — Куда твоя Тсия денется? Она полгода назад вас всю ночь в холмах прятала, никуда не делась! А тут что, средь бела дня потеряется? Мелия, которая еще не отошла от нападения козы, горестно хлюпнула носом. Тогда Руя взяла ее за руку и увела в дом, где долго держала на коленях, гладила по спутанным рыжим кудряшкам и выбирала из них запутавшуюся листву и сухие травинки. Успокоив дочь, она попросила ее развлечь себя разговором и принялась за домашние хлопоты. Время незаметно пролетело до вечера: Мелия, как Руя ее ни осаживала, то и дело возвращалась к Тсие: где она, почему не возвращается, когда придет? Руя, обычно души не чаявшая в болтовне дочери, злилась: — Тебе какое дело? Хочет жить под кустом ракитника — ее воля! Не мило со мной жить, слова ей поперек не скажи, пускай собирается и идет жить к кому другому. Или что, думает, свекровь ее попрекать не будет? Муж будущий ее выходки так оставит? Да не бывать тому! Взрослая уже девка, четырнадцать лет. Я через год за Оле вышла, а через два тебя родила. И что, хороша бы я была, как бы так на любой упрек в холмы убегала? Злостью Руя пыталась вытеснить тревогу. Тсие в самом деле уже исполнилось четырнадцать. Издалека она по-прежнему напоминала тощего мальчишку в своих пастушьих штанишках и огромной, отобранной у Оле рубахе. Но ведь даже сквозь рубаху уже проглядывала небольшая, треугольником девичья грудь, и черты лица девочки, острые, грубоватые, все же становились все более изящными. Как говорила старшая сестрица, в шестнадцать лет не бывает некрасивых девочек — все они прелестны. И след этой юной прелести появлялся даже на невзрачном, по сути, лице Тсии. Тем более вспоминалась та ночь после налета Луноликих, когда Руя едва успела перехватить Тсию на пути в холмы. Хотя больше ничего подобного не случалось, никто не мог сказать наверняка, что девочка просто не научилась прятаться для этих странных снов с открытыми глазами. Руя боялась за нее. Боялась, что слонявшаяся одна к ночи девчонка привлечет недобрых людей. Боялась, что горы вновь позовут ее. Когда совсем смерклось, она уложила Мелию, взяла свечу подлиннее и вышла в ночь. Убеждая себя, что просто ищет редкий ночной цветок, она прочесала окрестности дома, невысокие заросли пастушьей сумки и плотные заросли кустарника. Вышла к морю, которое с тихим мерным шелестом обволакивало волноломы и с шорохом накрывало влажный песок у берега. Побродила по деревне, проплывая вдоль невысоких заборов неприкаянным призраком, но так и не нашла девочку и вернулась домой ни с чем — только с гулко колотившимся в груди сердцем. Пойти в холмы она так и не осмелилась. *** Тсия вернулась утром — чумазая, но довольная. Через плечо она держала сплетенный из травы жгут, а на жгуте висел подбитый лесной голубь. Жирный, кирпично-сизый, с запекшейся на клюве — девочка попала птице ровно в голову — кровью, он выглядел достойным трофеем в их полуголодной деревеньке, где многие мяса не ели уже полгода. В числе таких голодающих была и их собственная семья. — Жалко на меня тратиться, — отчеканила Тсия, стоило Руе выбежать на порог, — так бы и сказала. И еще… Если тебе что-то… Если нужно тебе будет что-то, ты у меня проси, а не у этого болтаса… Или у кого там еще! Руя, словно огретая мешком, стояла и оторопело глядела на то, как Тсия чистит и потрошит голубка, как достает из котомки съедобные корешки и готовит наваристый, ароматный бульон, от которого во рту собирается слюна и крутит живот. Бульона получилось много — золотистый и прозрачный, с крутившимися в смерчах кипения корешками и пряными травами, — он плескался у кромки кастрюли, готовый пенным гребнем выпрыгнуть через край. Сняв кастрюлю с огня, Тсия большой поварешкой разлила наваристый бульон по тарелкам. Только прежде достала из мяса самые нежные потрошки — сердце, пупок и печень, — и с ножа угостила Мелию. — Вкусно! — восторженно лопотала девочка. — Ужасно вкусно! Сестрица, почему ты раньше не ходила на охоту? Вот как у тебя здорово получилось! — Я не знала, что у меня получится. Да и не сразу получилось. Я промахивалась раз сто, прежде чем попала в этого одного… — Ты, выходит, за один день всего научилась? Здорово как! Ты такая умница, Тсия… Только ты, пожалуйста, не уходи больше ночью… Мы с мамой так испугались! — Постараюсь, маленькая, — потрепала ее по макушке Тсия. А потом взглянула на Рую. — Если Руя больше не будет ничего брать у чужаков. Руя, для которой Тсия тоже наполнила и поставила тарелку, разжала пальцы — и ложка громко стукнула о стол. — Я тебе уже говорила, что мне заплатили за лечение, — проговорила она медленно, чеканя каждое слово. — Что такого можешь сделать ты, чего не может старый жрец? — отпарировала Тсия — кажется, за всю ночь она так и не успокоилась, — чтобы подарить тебе целую козу? Зачем она нам вообще? Скота в деревне раз-два и обчелся, тебя просто ограбят! Что ты сделала? Говори! Больше меня не отошлешь, я тоже могу приносить в дом еду, видишь! Не надо тебе… Не надо тебе нового мужа! — Что ты несешь… — Верни ее обратно! Или нет, дай мне, я отведу и отдам… — Не надо уводить Бабочку! — встрепенулась Мелия. — И не ругайтесь! Ну пожалуйста! Над тарелками поднимался ароматный парок, мясо дымилось и отходило от костей. Но бульон остывал, а никто к нему так и не притрагивался: покрасневшая от злости Тсия, не спускавшая взгляда с Руи; раздраженная на грани бешенства Руя; и, наконец, готовая разрыдаться Мелия. Только Ликей что-то бодро угукал, не обращая ни малейшего внимания на грозу собиравшегося скандала вокруг. — Верни ему все, что он тебе дал. И никогда больше… — Да кто ты такая, чтобы что-то мне запрещать? Чтобы додумывать не пойми что и судить меня? — Руя вскочила с места. — Что у тебя в голове творится?! Не была я его любовницей и не буду, дура ты малохольная! — Тогда что ты ему сделала?! — Не твое дело! Тсия вновь убежала, теперь хотя бы на чердак, так и не притронувшись к своему супу. Не стала есть и сама Руя. Ее подташнивало от злости и хотелось плакать: да лучше бы она была любовницей старого болтаса, чем дала ему снадобье для убийства ребенка!
Вперед

Награды от читателей

Войдите на сервис, чтобы оставить свой отзыв о работе.