Найти новых себя

      «Папа, я хотел бы поговорить с тобой»…       С этой фразы начался понедельник Сесеу, первый после выходных и происшествия с Нанду. Все те четыре месяца, пока Сесеу жил у родителей, он так и не примирился с отцом. Они общались в основном про работу или мелкие бытовые дела, а другие темы вроде новостей или светских мероприятий обсуждали лишь с подачи Лидьяне. Пойти на уступки друг другу не давала гордость, перерастающая в упрямство: Тавиньо фыркал, если речь заходила о людях иной сексуальной ориентации (неважно, по телевизору или ненароком в будничных беседах) или наркоманах, а Сесеу демонстративно обрубал на корню любые расспросы матери о девушках, задаваемые в присутствии отца. При этом общение с Лидьяне было довольно теплым, а Телминья стала все реже появляться дома, ночуя у Роберто и оставляя Сесеу без поддержки. Тавиньо видел, что с сыном происходит нечто странное: Сесеу работал на низшей ставке, но не стремился менять работу, не брал новые дела, а лишь ходил с Деборой по мероприятиям, но не называл ее своей девушкой. Осознав, что и ему нужно наладить контакт с сыном, старший Вальверде согласился пообщаться с Сесеу вечером. И вот после работы и ужина Сесеу с двумя кружками чая постучался в кабинет к отцу, перед этим прокрутив в голове то, что хотел бы сказать.       — Что случилось, Сесеу? — буднично-ровным тоном спросил Тавиньо.       — Папа, ты читал статью про показательный процесс над Режиной да Коста? — прочистив горло, спросил Сесеу. Пусть этот разговор зрел давно, но он заметно волновался, поэтому и решил начать издалека. Сесеу решил, что нужно постепенно открываться и избавляться от напряжения, вызванного проигранным делом и гнусной статьей.       — Да, прочитал статью и выбросил газету в мусорное ведро, — все также бесстрастно и простосердечно ответил Тавиньо. — Очевидно же, что все было спланировано, и попасть под раздачу мог бы не только ты. Почему тебя это так волнует? То, что ты пробовал наркотики, также знают некоторые мои друзья. И ты думаешь, их дети не баловались этой дрянью? Сесеу, ты явно недооцениваешь молодежь нашего круга, — последняя фраза прозвучала хоть и насмешливо, но по-доброму.       — На предприятии Ферраза или среди твоих друзей ходят слухи про меня? — не обращая внимания на реплику, задал встречный вопрос Сесеу. Однако он тут же осознал, что отец может понять неправильно и начать отчитывать его из-за Нанду, и исправился. — Имею в виду, про мои адвокатские способности.       — Всем плевать, ты — единственный человек, который все еще беспокоится из-за этого досадного недоразумения, — на этой фразе голос Тавиньо потеплел. Пусть он не умел успокаивать, но пытался поддержать сына. — Проиграл одно дело, выиграешь следующие два. Тебе же должны были говорить об этом в университете. Тем более, уголовное право — изначально не твоя специализация. Я бы не смог защищать преступников.       — Об этом я и хотел поговорить, — Сесеу наконец подобрался к главной теме разговора, над которой думал уже долгое время. Возможно, отец был прав и следует вернуться к корпоративному праву, работать юристом у какого-нибудь предпринимателя. Все-таки Сесеу проходил эту специализацию, и следовало попробовать снова обратиться к ней. Так он сможет получать больше денег для собственного обеспечения (а в возможном будущем еще и для их с Нанду совместной жизни), при этом избегая разочарований и недосказанности. — Папа, в последнее время я подумываю устроиться к одному из твоих друзей, работать в юридическом отделе какой-нибудь компании. Я не смог отстоять девушку, и теперь мне кажется, что вряд ли кто-то захочет прибегать к моим услугам. Я предал себя и… — голос дрогнул, ведь Сесеу хотелось назвать конкретное имя, которое не понравилось бы Тавиньо, поэтому пришлось исправиться. — И поэтому не готов больше отстаивать интересы преступников. Пожалуйста, папа, я хочу продолжать твое дело и работать по специальности. Я готов поговорить с синьором Кейрозом, который хотел видеть меня в его нефтяной компании, да вообще с кем угодно, — Сесеу замер, ожидая ответа, который оказался совсем не таким, каким представлялся.       — Я не буду устраивать тебя к моим друзьям и даже к знакомым, — безапелляционно заявил старший Вальверде, однако, увидев удивленное и оскорбленное лицо сына, чуть мягче добавил. — Сесеу, я хочу, чтобы ты продолжал отстаивать свои принципы. Они у тебя есть, поверь мне. Несмотря на то, что я был обескуражен твоим решением заниматься уголовным правом, в глубине души я был восхищен. «Мой сын действительно повзрослел, смог пойти против меня», — с гордостью говорил я друзьям и знакомым. До сих пор помню, как горели твои глаза, когда ты рассказывал об уголовных делах. Я хочу, чтобы этот внутренний огонь вернулся к тебе. Сынок, скажи, почему ты хочешь все бросить?       Сесеу отвернулся, закусив нижнюю губу, — привычка, невольно позаимствованная у Нанду, до которого они добрались в разговоре. Если минутами ранее он был готов поступиться принципами, то теперь стало стыдно за то, что опустил руки, предал себя и Нанду. Ни одна проблема с репутацией, ни одна статья не стоит того, что Сесеу сейчас тоскует по любимому и хочет быть с ним. У них может быть будущее, связанное с помощью зависимым людям - один будет проводить с ними психологические сеансы, другой - защищать в суде, если дело дойдет до такого.        — Ты, наверное, догадываешься, кто вдохновил меня на работу с наркоманами, — взглянув решительно на отца, отчеканил Сесеу. — Я даже не знаю, что произошло раньше: желание сменить род деятельности или осознание моей влюбленности. Он тоже гордился мною, когда я устроился работать на Даниэллу. Но я начал подозревать его в срыве, затем проиграл дело и понял, что постепенно разочаровываюсь в выборе. Поэтому и порвал с ним, испугался, что он меня бросит…       — Все ясно, опять Гимараеш и твоя странная «любовь», — на удивление Сесеу, Тавиньо не стал злиться и кричать на него, лишь добавил желчи в голос, произнеся последнее слово будто в кавычках. Лицо его выражало разочарование и непонимание, а взгляд постоянно падал куда-то в сторону, а не на Сесеу. — Я не собираюсь принимать это и буду надеяться, что ты найдешь девушку и создашь семью, но советую тебе попросить дело у Даниэллы и поработать с ним. Даже если ты проиграешь, ты укрепишься в собственных принципах и сможешь добиться всего, чего хотел поначалу. Если хочешь идти против того, с чем тебя ассоциировали мы с мамой, твои университетские преподаватели, все наше окружение, то иди до конца, — на это Сесеу, уже уверенный в словах отца, только кивнул.       — И заканчивай эти дурацкие игры с Деборой, не нужно пускать пыль в глаза окружающим, — продолжил Тавиньо. — Возможно, тебе перемывают кости за спиной, но я ведь тоже попадал в такую ситуацию, когда от меня забеременела проходимка из Сан-Криштована, которую я даже не видел. Рано или поздно об этом все забудут, как забыли о происшествии со мной.       — Дебора сама мне предложила, она всего лишь хочет набрать побольше заказчиков, — только и смог возразить Сесеу. — А Маурисио рассказывал, как ко мне относятся из-за… моих пристрастий. Кто-то смеется, кто-то презирает…       — Ты ведь говоришь про сына синьора Паэса? — уточнил Тавиньо, и Сесеу кивнул. — Нашел, кого слушать! Он до сих пор не может повзрослеть и остепениться ни на работе, ни в личной сфере, а у тебя есть хотя бы одно из двух. У тебя больше принципов и понимания того, что тебе нужно в жизни.       — С-спасибо, папа, — проговорил Сесеу. Пусть отец по-прежнему отказывался принимать его любовь к Нанду, пусть разговаривал довольно резко, но все, что происходило сейчас, было похоже на одобрение — довольно слабое, относящееся не ко всем сторонам жизни, но готовое вырасти в настоящее принятие. Сесеу собирался выйти, как Тавиньо окликнул его:       — Сесеу, останься, расскажешь мне, чем жил в прошедшие годы. У тебя и работа интересная, и театром ты увлекаешься, и литературой. Да и я хочу поговорить на отвлеченные темы, — на это Сесеу возражать не стал, проговорив с отцом до позднего вечера.

***

      Когда коллеги почти разошлись на обед, Сесеу подошел к Даниэлле, которая тут же вопросительно посмотрела на него. С утра было совещание, во время которого Даниэлла предупредила подчиненных, что велика вероятность сокращений. «Экономическая ситуация в стране не слишком стабильна, поэтому, вероятно, мне придется отказаться от некоторых сотрудников. Конечно, мне не хотелось бы этого, но не все вы справляетесь с поставленными вам задачами, а некоторые, — она смерила недоверчивым взглядом Сесеу, — и вовсе пренебрегают обязанностями». Старательно обдумав слова отца еще вчера, Сесеу уже с утра решил, что возьмется за дело, постарается его выиграть, а в случае поражения не будет расстраиваться.       — Даниэлла, я хочу самостоятельно взяться за какое-нибудь дело. Хочу реабилитироваться перед самим собой, — сказал он, решительно глядя в глаза начальнице. — Есть ли какой-нибудь случай, за который никто не брался?       — Удивительно, что ты все еще не ушел работать в компанию к отцу, — со скепсисом протянула Даниэлла, однако на ее лице промелькнула тень облегчения. Все-таки ей не хотелось отказываться от дотошного и в целом готового учиться подчиненного. Пробежав глазами по столешнице, Даниэлла отыскала неприметную папку и протянула Сесеу. — Вот, держи. Как раз вчера прислали дело, но оно не самое простое. Я хотела заниматься им самостоятельно, но раз уж ты предлагаешь свои услуги, отдам его тебе. Только под мою ответственность, а то ты в последнее время подорвал мое доверие.       Полностью согласный с Даниэллой, Сесеу поблагодарил ее и, отказавшись от похода на обед, сел за изучение материалов. На первый взгляд дело казалось однозначным: тридцатидвухлетний мужчина по имени Рафаэл Камарго, злоупотребляющий травкой и живущий на улицах, убил владелицу небольшого ювелирного магазина, устроил погром и скрылся с места происшествия. Во время поимки недалеко от помещения он оказал сопротивление и напал на сотрудника полиции, отказывался признавать вину. Интересным фактом Сесеу показалось, что отец парня, военный в отставке, стремился уберечь Рафаэла от тюрьмы, хотя подобный человек, казалось бы, легко отказался от сына-наркомана. Все выглядело однозначно, однако Сесеу, несколько раз перечитавший материалы, понял одно — что-то в этом деле не так. Сесеу читал стенограмму допроса подсудимого, приложенную к делу, делал пометки, записывал в блокнот замечания и идеи, даже не замечая, как быстро пролетел обеденный перерыв.       — Даниэлла, — окликнул он начальницу, стоило ей войти в кабинет и привлечь внимание Сесеу. — Я готов работать над этим делом, здесь есть, в чем усомниться.       — Отлично, — ответила женщина. — Между нами, я рада, что ты взялся за дело, очень уж не хотела тебя увольнять. Расскажи, какие мысли у тебя появились?       — Рафаэл Камарго может быть невиновен, — заявил Сесеу, казалось бы, наобум. На самом же деле, он вполне догадывался, что его гипотеза может подтвердиться. — У меня вызывает сомнения свидетель, который якобы видел его ночью. Я не хочу говорить, что он подкупленный, но мог просто перепутать. И еще мне хотелось бы узнать, было ли что-то украдено из магазина. Почему полицейские не спросили об этом?       — Ты полагаешь, что, если подсудимый является наркоманом, он бы украл что-то? — уточнила Даниэлла, и Сесеу кивнул. — Любопытная гипотеза, продолжай стараться. И я тебя не буду увольнять, даже если ты проиграешь дело. Главное, попробуй провести расследование и хотя бы немного сократить срок для подсудимого, если не удастся доказать его невиновность.       И Сесеу вновь стал появляться в офисе редко, заходя туда лишь для того, чтобы доложить Даниэлле о ходе следствия. Он катался по городу между местом преступления, изолятором досудебного пребывания, полицией и другими инстанциями. Подсудимый произвел на Сесеу двойственное впечатление: с одной стороны, он был эрудированным и начитанным человеком, с другой же, казался нервным и нездоровым наркоманом устрашающей внешности. Рафаэл был ростом с Сесеу, при этом довольно худым, с длинными руками, несколькими шрамами на лице и покрасневшими от многолетнего курения марихуаны глазами. Идеальный кандидат для государственного обвинения, убежденный, однако, в собственной невиновности. Родители Рафаэла — отец-военный и мать-швея — были скромными людьми, любящими сына и желающими ему добра. Они сказали, что парень находится на учете в психиатрической клинике, и Сесеу договорился о скором визите туда.       Что касается места преступления, полиция не нашла на нем ни единого отпечатка, что не только осложняло следствие, но и убеждало в виновности Рафаэла, которого смог опознать единственный свидетель. «Он странный: постоянно ходит в фланелевой рубахе и в шерстяной жилетке поверх нее, даже в жару. А еще волосы эти длинные и грязные, лицо в прыщах. Только детей наших пугает», — сказал свидетель, и Сесеу осознал, что это — недостаточное основание для ареста. Он решил обратиться к независимому эксперту в надежде обнаружить какую-либо зацепку на месте преступления, будь то волокно одежды Рафаэла, пятно чьей-нибудь крови или незаметный отпечаток пальца. Также Сесеу узнал, что из магазина не было ничего украдено, и собирался использовать этот факт в качестве аргумента. Словом, он снова ощутил вкус к работе и понял, что надеется и дальше защищать простых людей в уголовных процессах.

***

      Дела Нанду тоже постепенно пошли на поправку. Он все еще жил у Кларисси и Роже, даже перевез гитару из дома, чтобы иногда практиковаться. Тяга к алкоголю и наркотикам с каждым днем становилась все слабее, однако не обошлось без алкогольной ломки, которая длилась почти сутки. Нанду настолько хотелось выпить, что матери пришлось запереть его в комнате. Симптомы были похожи на абстинентный синдром от наркотиков: мышцы ломило, сердце стучало как бешеное, а уснуть он так и не смог до утра. Наконец, пережив кошмар, Нанду начал ходить на группу, где смог открыто признаться в срыве товарищам по несчастью.       — Меня зовут Нанду, и я нахожусь в трезвости ровно три недели, — начал парень, как только до него дошла очередь. Среди анонимных наркоманов появилось много новых лиц, а тех людей, которых Нанду знал, стало значительно меньше. — Хотя до этого был чист более двух лет. В марте или апреле я сорвался и начал употреблять алкоголь. Пил не слишком много, но алкоголь — это легальный наркотик, который противопоказан нам так же, как марихуана, кокаин или крэк. Я пил, потому что в отношениях с одним человеком начались проблемы, и хотелось убежать от них. Алкоголь давал мне успокоение, за которым следовало разочарование, а после — желание выпить еще. И так продолжалось бы дальше, если бы не вечеринка и не большое количество выпитого, доведшее меня до интоксикации и капельницы… Удивительно, как дело не дошло до наркотиков, хотя на этой вечеринке мне предложили кокаин. О, как же я жаждал этой дозы! Но в последний момент мне удалось вспомнить некоторые события из моего «чистого» прошлого и избавиться от порошка, о чем нисколько не жалею. Наркотик на вечеринке мог бы стать для меня дорогой к смерти, и больше никуда. Пусть тяга преследует меня постоянно, приятно осознавать, что я во второй раз выбрал трезвость, — последняя фраза прозвучала искренне, и Нанду даже сам ощутил прилив внутренней силы и гордости за себя.       Своеобразной проверкой на прочность для Нанду стали выходные, когда в гости приехали родители Роже, и вся небольшая семья собралась на балконе. Кларисси с Роже жили на предпоследнем этаже высотного дома, поэтому с балкона открывался грандиозный вид на город — несколько зеленых парков, такие же высотки и более старые дома в колониальном стиле, акведук Кариока и множество оживленных улиц. Нанду сидел чуть поодаль от старших родственников, погруженный в собственные мысли, но старался участвовать в разговорах.       — В Сан-Паулу карнавал не менее зрелищный, чем в Рио, — говорила донна Мария, мать Роже. Она была француженкой по происхождению, но любила бразильские традиции и особенно праздники. — Соревнуются все школы самбы, в прошлый раз победила именно та, за которую я болела. Какие у них были костюмы! Все в белых и золотых тонах, а номера у них были на тему Древнего Египта.       — Я была только на местном карнавале, — ответила Кларисси. — Пусть я уже не живу в районе Тижука, но болею за тамошнюю школу. С другой стороны, мне нравятся и многие другие школы, в каждой из них можно найти что-то особенное.       — Надо вам с Роже побывать на карнавале в Сан-Паулу, — просияла пожилая женщина. — Нанду, а ты любишь карнавал?       — Н-не могу сказать, давно их не посещал, — замялся Нанду. Причины, по которым он уже лет пять пропускал главное событие всей Бразилии, были очевидны: сначала зависимость и пренебрежение всеми радостями жизни ради веществ, а с недавнего времени — панические атаки, которые, по словам синьоры Элвы, были наиболее вероятны среди огромной толпы. Донна Мария задала довольно болезненный вопрос, и рано или поздно придется признаться ей и синьору Альберту в зависимости. Эта тема не поднималась в кругу семьи, и пожилая пара искренне восхищалась Нанду, считая его порядочным и жизнерадостным парнем.       — Интересно, почему? — подал голос синьор Альберту, коренной житель Сан-Паулу. — Кларисси рассказывала, что ты любишь музыку, играешь на гитаре. Да и я бы не сказал, что ты слишком скромный парень.       — Папа, не трогай Нанду, пожалуйста, — пришел на выручку Роже. — Он просто не слишком уверенно чувствует себя в толпе народа. В этом мы с ним похожи, правда, Нанду, — и Роже подмигнул ему. Нанду улыбнулся и кивнул в ответ.       — Да, молодежь сейчас развлекается не так, как в ваше время, синьор Альберту, донна Мария, — по-доброму засмеялся Нанду, разряжая обстановку. — Мы любим посидеть дома, поговорить о разных вещах. В театры ходим, на выставки. В общем, скучно живем, — на это засмеялись уже все.       — Ну, не скажи, развиваться в культурном плане тоже важно, — поддержала шутку донна Мария. — Хотя какие ваши годы! Вам бы веселиться, ходить на дискотеки, только в разумных пределах, а то по телевизору иногда показывают страшные вещи про наркоманов. Очень похвально, что Нанду хочет помогать таким ребятам, хотя немногие из них действительно хотят выбраться.       — Дорогая, мы так хорошо сидим, а ты вдруг решила вспомнить о всяких ужасах. Я побаиваюсь таких людей, кто знает, что у них на уме, — сконфузился синьор Альберту и тут же поспешил сменить тему. — Роже, Кларисси, настало время попробовать чилийское вино, которое мы привезли для вас. Нанду, может, разольешь, поухаживаешь за нами?       Кларисси хотела вмешаться и что-то возразить, но Нанду уже направился на кухню. Вот он, момент истины! Если он не сможет сдержаться и выпьет, то навсегда потеряет уважение к себе. Нанду достал из холодильника бутылку, открыл ее и принес на балкон вместе с четырьмя бокалами. Он даже не заметил сразу, что бокалов на один меньше, чем человек. Что ж, это хороший знак, подумал Нанду и, выдохнув, принялся разливать золотистую жидкость. Мандраж испарился, да и тяга была довольно слабой: скорее, это было любопытство, ведь родители Роже так нахваливали вино, что хотелось попробовать один небольшой глоток. Но нет, этот акт уже не будет выбором трезвости, подумал Нанду, и тяга отступила…       — Нанду точно не похож на этих наркоманов, которых мы видели в криминальных новостях, это видно, — приговаривал синьор Альберту, когда Нанду разлил вино для всех и вернулся в свой угол со стаканом сока. — Он даже не пьет, хотя вино отменное. Может, все-таки попробуешь?       — Не могу, — перед глазами Нанду пронеслось все, что происходило с ним за последние месяцы. Вспомнились уговоры и приторная улыбка Луиса, претензии Сесеу, собственное чувство вины после каждого выпитого стакана, вечеринка и пьяный сон на остановке. Ему должно стать легче, если признаться еще и этим людям в зависимости. — Потому что я — один из тех, кого побаиваетесь, видя по телевизору. Я принимал наркотики четыре года, а теперь стараюсь жить в трезвости. Мне нельзя пить алкоголь, для таких, как я, это прямой путь к рецидиву.       Старики сконфуженно переглянулись и одновременно посмотрели на Нанду, который не мог прочитать в их глазах ничего, пусть и умел делать это, как любой наркоман. Возможно, к лучшему, но так хотелось, чтобы синьор Альберту накричал, а донна Мария разочаровалась в Нанду. Казалось, что они сверлят его взглядами в течение долгих минут, хотя прошло несколько мгновений, и первым заговорил отец Роже:       — Удивительно, почему Кларисси не говорила нам об этом. Думаю, просто не приходилось к слову, либо хотела, чтобы ты сказал сам, — на это Кларисси, тоже взволнованная, закивала — они с Нанду и Роже решили не посвящать старшее поколение в прошлое парня, решив, что тот должен открыться сам. — В любом случае, Нанду, я тебя не осуждаю. Да, ты оступился, но то, что хочешь помогать наркоманам, — это очень похвально.       — Мы с Альберту верим, что у тебя все получится, — глаза донны Марии блеснули от слез. — Нанду, ты ведь не против того, что мы выпиваем?       — Нет, я уже привык. Среди моих друзей тоже многие пьют алкоголь, и я отношусь к этому спокойно, — чистосердечно ответил Нанду, благодарный за понимание. Все-таки родители Роже были симпатичны ему, и было вдвойне приятно, что признание им не привело к разочарованию. — Давайте лучше выпьем за сегодняшний вечер! — предложил он, поднимая бокал с соком.       — За тебя, Нанду, — улыбнулась Кларисси. Раздался звон хрусталя, и разговор, в котором Нанду теперь принимал более активное участие, потек своим чередом. После посиделок и решения завтра всем вместе погулять по старым районам Нанду уже собирался лечь в кровать, как вдруг его окликнул синьор Альберту:       — Странно, что ты не сыграл для нас на гитаре, — пожилой мужчина и сам любил музыку и увлекался гитарой в юности, да и во взрослом возрасте играл для души. — Гитара хорошая, как у настоящего рокера, но пылится в углу. Ты ведь сочинял песни, насколько я понял?       — Да, но я забросил музыку, когда начал употреблять, — с горечью в голосе ответил Нанду. — Сейчас иногда играю для друзей, но не знаю, стану ли музыкантом и смогу ли снова сочинять что-то свое. Меня затягивает психология, не уверен, что в моей дальнейшей жизни останется место музыке.       — Знаешь, я играю на гитаре с тринадцати лет, у меня даже была школьная группа, — начал рассказ синьор Альберту. — Однако, когда мне пришлось идти учиться, а затем — работать на завод, музыки в моей жизни становилось все меньше, пока она совсем не исчезла. Потом, когда подрос Роже, а я стал начальником отдела и главным инженером, я снова взял в руки гитару и какое-то время пел в местном баре. К чему я это все рассказываю? Нанду, возможно, ты не последуешь этому совету, но попробуй снова вернуться к хобби! Кто знает, вдруг у тебя случится в жизни какой-нибудь кризис, и ты решишь прийти к другой деятельности. Либо ты можешь играть в свободное от работы время… А вообще, мне кажется, ты мог бы находить отдушину в музыке в трудные, сумрачные дни. Когда я только начинал играть на гитаре, мы с родителями жили бедно, в стране было не все спокойно, поэтому я и взялся за инструмент. Становилось легче, я будто уходил в другой мир.       — Звучит заманчиво, — немного подумав, согласился Нанду. Действительно, из-за всех проблем он даже не подумал, что игра на гитаре и постоянная работа психологом могут мирно сосуществовать в его повседневной жизни. А слова Альберту про отдушину и вовсе показались Нанду близкими. Он плохо помнил, как прятался в музыке, пока родители выясняли отношения, но предполагал, что группа была его спасением. Нанду поблагодарил синьора Альберту и направился в комнату. Хотелось взять гитару и поиграть, но все готовились ко сну, поэтому Нанду взял тетрадь с конспектами по возрастной психологии и решил почитать их. И неслучайно: в сознании вдруг всплыли строки о лирическом герое, который долго ждал солнца, и оно появилось в его жизни, воплотившись в другом человеке. Нанду поспешил записать их, дополнив рифмой и еще несколькими строками — о любви, разгоревшейся между двумя людьми. Несложно было догадаться, что стихотворение было посвящено Сесеу, и Нанду решил завтра попробовать сочинить под него музыку.

***

      — Все-таки я решила разводиться с мужем, — говорила клиентка Нанду, которая боялась сорваться на алкоголь из-за ревности мужа. На вопросительный взгляд Нанду она продолжила. — Я чувствую лишь облегчение и — удивительно! — не испытываю никакого желания даже притронуться к бутылке. Теперь начинаю новую жизнь, не знаю, что меня ждет, но хочу верить в лучшее.       — Что стало последней каплей для вас? — уточнил Нанду. — Ведь вы пытались сохранить брак, но что-то вас вынудило уйти от мужа. Или у вас просто накипело?       — Не было последней капли, — тихо проговорила клиентка. — Мне просто надоела постоянная ревность и контроль, и в одно утро я просто подумала: «Что я делаю в квартире этого человека, почему лежу с ним в одной постели». Собрала вещи и ушла к родителям в тот же вечер. Мы не ругались, не ссорились, он просто спокойно меня отпустил. Я устала за все время, что жила с ним! Разве можно назвать любовью постоянные претензии, ревность и обвинения в том, к чему я не причастна?!       — У меня создается впечатление, что вы горюете. Поясню: у нас, зависимых людей, часто формируется нездоровая привязанность к близким людями в случае разрыва с ними прожить этап горевания важно. Попробуйте понаблюдать за собой, возможно, не прямо сейчас, а перед следующей нашей встречей, — Нанду говорил, задвинув в сторону собственные чувства. Да, порой это было сложно, но он старался, ведь все люди индивидуальны. Нанду жалеет о расставании с Сесеу, а клиентка счастлива развестись с мужем. Но сходства у наркоманов и алкоголиков, действительно, оказываются разительными. Неизвестно, где их может подстерегать подсознательное желание сорваться. Спросив у клиентки, с чем она уходит, и выслушав ее, Нанду обратился к синьору Виктору с просьбой обратной связи.       — Фернанду, твоя стажировка проходит хорошо, ты уверенно отвечаешь на вопросы, не даешь непрошенные советы, а если тебя об этом просят, то говоришь деликатно и не навязываешь собственное мнение. Мне бы хотелось, чтобы у меня в клинике был психолог нового поколения, который мог бы найти контакт с молодежью. Ты же знаешь, сейчас даже подростки младше восемнадцати лет подсаживаются на наркотики. Что скажешь?       — Я был бы очень благодарен, если бы вы меня взяли в новую клинику, — Нанду почувствовал, как губы сами растягиваются в улыбке, а на щеках проступает румянец радости, но в то же время смущения. Вдруг он не справится? Но нет, нужно хотя бы попробовать, набраться опыта. — Да, мне интересна работа с наркоманами, и мой трагический опыт может помочь зависимым прийти к исцелению.       В приподнятом настроении Нанду вышел из кабинета и в то же время ощутил, как стремительно заколотилось сердце. Из глубины коридора шел Сесеу в элегантном сером костюме из легкой ткани. Нанду знал, что Сесеу ходит в костюмах к свидетелям или экспертам по делу, чтобы казаться взрослее и солиднее. Все тело Нанду закричало о желании и радости от того, что он наконец-то встретил Сесеу: его бросило в жар, кровь прилила к щекам, а дыхание потяжелело. Быть рядом — одно-единственное желание затмило мысли, которых до этого было слишком много, — о похвале синьора Бернарди, о клиентке, о строках песни. Вспомнился сегодняшний сон, в котором Нанду, употребляющий наркотики, будто наблюдал со стороны за самим собой, играющим на гитаре, и Сесеу, завороженно слушающим песню. Подобный эпизод произошел во время активного употребления, только там не было Сесеу, а был новый вокалист «Poesia de Gaia», тоже кудрявый молодой парень. И был Нанду, измученный наркотиками, тоскующий по группе и сожалеющий о прошлом без зависимости.       Сесеу тоже заметил Нанду, и его тело выдало те же самые реакции, тот же жар и бешеное сердцебиение. Захотелось обмахнуться папкой с делом или выбежать на свежий воздух, и в то же время броситься в объятия Нанду. Интересно, как бы он отреагировал на это? Сесеу направился навстречу Нанду, увидев, что тот тоже движется вперед. Сесеу и раньше считал возлюбленного красивым, но сейчас ему показалось, что Нанду светится изнутри от переполняющих его приятных чувств. Интересно, о чем он думает сейчас? Пока они шли навстречу друг другу, казалось, время для них остановилось, а пространство погрузилось в тягучий вакуум.       — Привет, Сесеу, — на смену возбуждению и жару пришла светлая радость и нежность. — Не ожидал увидеть тебя здесь. Ты взялся за новое дело, я угадал?       — Привет, Нанду, — Сесеу откликнулся не сразу, ему хотелось рассмотреть каждую черту возлюбленного, представить, как собственные пальцы касаются его кожи и кудрей. — Да, мне передали дело наркомана, скорее всего, невиновного в убийстве владелицы ювелирного магазина в районе Сауде. Он наблюдается у психотерапевта, работающего в этой клинике, представляешь?!       — Да, клиника и правда хорошая, психотерапевты здесь очень квалифицированные, — улыбнулся Нанду, также беззастенчиво разглядывая Сесеу. Он еще более красивый, чем раньше, но в темной глубине глаз проскальзывает тоска. Неужели Сесеу скучает по нему, Нанду? Самому Нанду было приятно осознавать, что Сесеу снова взялся за дело наркомана. Хотелось снова быть рядом с ним и поддерживать, возможно, помогать в чем-то. Чтобы заглушить неуместное сейчас волнение, Нанду продолжил. — Я верю, что ты выиграешь дело.       — Спасибо, что веришь. Мне и самому нравится работать над ним. Как твои дела, все ли в порядке? — Сесеу обратил внимание, что зеленые глаза то лучатся счастьем, то блекнут от грусти, а широкая улыбка то вовсю цветет, то исчезает, сменяясь напряженной гримасой. Подобное часто происходило с Нанду, пока он лежал в реабилитационном центре, и это объяснялось последствиями зависимости. Сесеу подумывал спросить, как обстоят дела с алкоголем или наркотиками, но не решился, — побоялся, что хрупкий контакт между ними будет нарушен. Однако Нанду будто прочитал его мысли:       — С момента того срыва я чист уже двадцать семь дней. Я учусь, снова взялся за гитару, сегодня меня похвалил синьор Виктор. В общем, все налаживается, — охотно поделился он, но тут же замялся, — захотелось продолжить мысль фразой: «Но мне не хватает тебя», однако постеснялся. Все-таки стыд и вина перед Сесеу все больше прорастали в душе Нанду: не следовало тогда выгонять возлюбленного, а попытаться вместе пережить все невзгоды. — Ты ведь уже собираешься домой? Может, прогуляемся до парковки? — Нанду знал, что рядом с клиникой припарковаться сложно, и догадывался, что Сесеу оставил машину примерно в полутора километрах от здания.       — Не совсем домой, нужно запросить характеристику от тюремного психиатра, но с тобой пройтись не против. Даже могу подвезти тебя до дома, либо, если подождешь меня, можем пообедать вместе, — Сесеу улыбнулся и легко коснулся пальцами спины, укрытой клетчатой рубашкой. Нанду отозвался на прикосновение тихим вздохом, а Сесеу продолжил. — Синьор Виктор все еще собирается открыть клинику? Мне кажется, я знаю, кто должен стать его сотрудником, — кокетливо протянул он.       — Как ты угадал? — Нанду повторил его интонацию. — Сегодня он сказал, что видит меня в новой клинике. Я был бы рад работать под его началом, да и твое предложение пообедать мне нравится.       — Нисколько не сомневался, — голос Сесеу был настолько участливым и теплым, что Нанду захотелось коснуться его руки, лица, волос (да в общем, неважно), и плевать, что произошло бы дальше. Но момент был испорчен звонком мобильного, на который Нанду поспешил ответить, зачем-то отойдя в сторону. Когда он вернулся, Сесеу снова увидел искаженную болью гримасу.       — Мэл звонила, — не дождавшись вопроса, проговорил Нанду. — Просила приехать в тюремную больницу. Режининье стало плохо во время утреннего обхода. Прости, но я поеду туда на такси, когда позвоню, не знаю. До встречи! — последние слова он сказал уже на ходу, ведь желтая машина будто возникла из ниоткуда на его пути.       Сесеу ожидал от себя чего угодно: всплеска ревности и недоверия, подозрений в том, что встреча с Режининьей приведет Нанду к срыву, но этого не было. Была лишь уверенность, восхищение Нанду и его силой духа, его желанием помочь подруге. Удивительно, как же воспоминание об Амалии и возвращение к работе с Даниэллой начали постепенно выжигать из души Сесеу всепоглощающие ростки ревности. Ведь необязательно любовь должна быть сопряжена с такими коварными чувствами, как ревность, мнительность, желание контролировать. А Сесеу действительно любил Нанду и понимал, что рано или поздно они будут вместе.